Огонь и сера Чайлд Линкольн

Глава 73

Сидя за старым столом напротив Бака, Брайс Гарриман делал заметки. Свет газовой лампы резал глаза. Была уже почти полночь, и Гарриман подгонял в уме материал второй статьи, которая пойдет в утренний выпуск, – первую он накатал еще в полдень, но не успел сдать до вечера. Опросив с полдесятка людей в лагере, Гарриман скроил из этих кусочков смачную статейку: кичливый капитан явился арестовать Бака, но вдруг запаниковал и дал деру, оставив разбираться во всем напарника – женщину. Шикарная получится вещь – не просто статейка, а пропуск на работу в «Таймс». Гарриман успел заглянуть к ним, запустить щупальца... Вроде бы все шло как надо. Спасибо Баку, Гарриман теперь – единственный журналист, которого пускают в палаточный городок. Сейчас он соберет материал, скомпонует, а утром с двумя статьями в одном номере сорвет двойной куш. И уж конечно, завтра Гарриман тоже вернется – так, на случай если полиция перейдет в решительное наступление.

По настроению в городке Гарриман понял: заварухи не избежать. Сорвав арест преподобного, люди ходили возбужденные, готовые к бою – лагерь все никак не мог успокоиться и напоминал бочку с порохом, фитиль которой уже загорелся. И хоть близилась полночь, воздух буквально звенел от молитв и бесед. Многие ребятишки, проверив на себе, что значит спать на земле и обходиться без Интернета и кабельного ТВ, сделали ручкой. Зато те, кто остался... о, те были настоящим ядром, преданными последователями. И недостатка в них Гарриман не заметил – он насчитал три с лишним сотни палаток.

Сам Бак изменился. Гарриман больше не чувствовал в преподобном сомнения – исчезла аура удивленного и ничего не понимающего человека. Вместо нее Бак излучал прямо-таки сверхъестественное спокойствие и уверенность. Когда их с Гарриманом взгляды встречались, журналист готов был поклясться, что Бак смотрит сквозь него – в иной мир.

– Что ж, мистер Гарриман, – проговорил Бак. – Вы получили то, зачем пришли? Уже почти полночь, мне пора читать проповедь, прежде чем люди отойдут ко сну.

– Только один вопрос. Вы ведь понимаете, полиция Нью-Йорка не оставит вас в покое... Как думаете, что они предпримут?

Этим вопросом Гарриман надеялся встряхнуть Бака, но тот лишь стал еще безмятежнее.

– Они предпримут то, что должны предпринять.

– Но ведь ничего хорошего вы не ждете? Вы готовы к чему угодно?

– Нет: ничего хорошего я от полиции не жду; и да: я готов ко всему.

– Вы говорите так, будто уже знаете, что случится.

Бак улыбнулся, будто говоря: да, знаю.

– И вас это не тревожит? – допытывался Гарриман.

Снова та же загадочная улыбка. Черт, в статье ее не процитируешь!

– Полиция может применить слезоточивый газ или даже послать группу спецназа. Тот первый визит – лишь детский лепет.

– Я вверяю судьбу в длани Господа, мистер Гарриман. А кому вы вверяете свою?

«Все, пора закругляться».

– Благодарю, преподобный, вы мне очень помогли. – Гарриман встал.

– А я благодарю вас, мистер Гарриман. Не задержитесь ли еще ненадолго – послушать мое обращение к людям? Как вы сами сказали, противник готовится к действиям. Сегодня моя проповедь прозвучит несколько иначе.

Мгновение Гарриман колебался. Утром ему вставать в пять часов. К тому же если завтра копы что-либо предпримут, они выступят рано.

– О чем же проповедь?

– О преисподней.

– Тогда останусь.

Бак подозвал одного из помощников, и тот помог ему облачиться в простую ризу, а затем провел преподобного к выходу. Следуя за ними, Гарриман достал диктофон. Стараясь не обращать внимания на вонь, он шел за Баком к травянистому холму – там из земли торчал кусок скалы. Он возвышался над палаточным городком, и все дружно называли его «скалой проповеди».

Бак взобрался на каменную вершину, и шум в лагере стих. Преподобный медленно поднял руки, а Гарриман, глядя снизу, увидел, как из темноты выступили сотни людей, окружив проповедника.

– Друзья мои, – начал Бак. – Доброго вечера. Еще раз благодарю, что присоединились ко мне на этом пути. Уже не первый вечер я говорю с вами о поисках духа, объясняю, зачем мы здесь и что должны делать. Сегодня я поведаю нечто иное.

Братья и сестры, вскоре вам предстоит испытание. Великое испытание. Хвала Господу, вчера мы одержали большую победу. Однако пособники тьмы легко не сдаются. И потому мужайтесь – мужайтесь, дабы принять и исполнить волю Всевышнего.

Гарриман удивился голосу Бака: преподобный говорил тихо, но в речи металлом звенела уверенность, которой прежде не было.

– Я много раз повторял, зачем мы собрались и чего добиваемся. Сегодня, накануне событий, которые станут испытанием из испытаний, позвольте указать, кто наш враг, с кем мы боремся. Запомните мои слова и храните, когда меня не станет меж вами.

«Канун великого испытания, – повторил про себя Гарриман. – С кем мы боремся. Когда меня не станет меж вами». С тех пор как Гарриман в последний раз побывал у Бака в палатке, он взялся за Библию. Не то чтобы он ею зачитывался, но кое-что из слов Иисуса запомнил: «...Куда Я иду, ты не можешь теперь за Мною идти, а после пойдешь за Мною»[61].

– Почему, друзья мои и братья, в темные Средние века наши предки – необразованные, не знавшие того, что сегодня кажется элементарным, боялись Бога не в пример больше нас? Я задал этот вопрос, я на него и отвечу: потому что люди в те времена еще не забыли страх перед Богом. Они знали, какая награда ждет праведников на небе, но знали, и что ожидает грешников, подлецов, лентяев и отринувших веру.

Однако вина лежит не только на людях. Винить стоит церковь. Она подслащивает Слово Божье, отворачивает паству от предупреждений, говорит, будто ад – лишь метафора, то, во что верили древние и у чего нет воплощения. Любовь Бога к нам всепрощающа, говорит церковь. Она утешает паству, уводя от истинного значения Слова. Как будто крестившись, сделав доброе дело или причастившись раза два или три, человек заслужит место на небе!.. Друзья мои, это ужаснейшая ошибка.

Бак оглядел затихших слушателей.

– Любовь Бога жестока. В этом городе – и во всех больших городах – люди умирают каждый день и во множестве. Как вы думаете, когда все эти несчастные души осознают истину, понимают, что им уготовано? В какой момент пелена падает с их очей, и они видят: вся жизнь их – лишь обман, и они блуждали во тьме, все дальше уходя от света во мрак, а теперь у них впереди только неизмеримая мука? Точно ответить нельзя. Полагаю, кто-то да видит все это – мельком, в последний миг своей жизни – и ощущает: что-то не так, нечто ужасное поджидает его, нечто страшнее, намного страшнее, чем сама смерть. И в момент, когда душа отделяется от тела, ткань реальности рвется в клочья, и мертвый вдруг видит перед собой пустоту. Он хочет кричать, но страх подавляет его; он хочет бежать, но от этого не убежишь. Это лишь малый задаток, первая ступень лестницы, ведущей вниз, в преисподнюю.

Что же такое ад? Наши предки верили, что, попадая туда, грешник вечно горит в озере огня и серы. Образа ужасной топки, пламя которой не дает света, в те нехитрые времена было достаточно.

Бак снова оглядел паству.

– Учтите, для кого-то уготован именно такой ад. Но число преисподних, братья и сестры, бесконечно! Сатана уготовил каждому свой ад. Дьявол, может, и неровня Всевышнему, однако он воистину могуч. И нашим убогим умам не понять всей его силы.

Запомните, запомните навсегда: Бог изгнал Люцифера за всепоглощающую зависть и злобу. И потому сатана в своей неизбывной ревности и желании отомстить использует нас как пешки. Как отвергнутое дитя ненавидит соперника, так дьявол ненавидит нас – любимых чад Господа. Никому не дано понять всей глубины его гнева. Для него каждая душа, которой он овладел, – это победа. Он смотрит на Бога и грозит кулаком.

Дьяволу ведомы наши слабости, наши низменные желания. Он знает, как вызвать в нас тщеславие, жадность, похоть или жестокость. Для сатаны нет ничего тайного. У него в запасе уловка для всех; на каждом шагу нашей жизни он расставил силки и капканы, чтобы утянуть нас во мрак. Но подумайте: разве, одержав победу, Люцифер удовольствуется тем, что поместит душу в обычный ад? Подумайте, друзья мои, подумайте хорошенько. Чтобы победить окончательно, тот, кому ведомы наши страхи – даже те, о которых не знаем мы сами, – доведет страдания жертвы до предела. И что хуже, такой ад будет длиться вечно. Для кого-то преисподняя станет озером огня и серы. Кого-то заколотят в черном гробу, где он будет лежать в темноте, не в силах пошевелиться или произнести хоть слово, постепенно сходя с ума – и безумие со временем только удвоится, а потом удвоится еще раз. Или же представьте вечное удушье: задержите дыхание на две минуты, на три, ощутите отчаянную тягу вдохнуть. В аду не будет ни глотка свежего воздуха. Не будет там и пощады, а будет только бесконечная агония.

Ночь выдалась теплая, но Гарриман непроизвольно вздрогнул. «...Будет только бесконечная агония».

– Дьявол может придумать и что-нибудь более утонченное и неспешное. Представьте человека, который боится сойти с ума; проходят десятки лет или же медленно протекают столетия, а этот человек по-прежнему мучается страхом. Потом переживает все сызнова. Затем еще раз и еще... Или мать – она души не чает в своих детях, но вынуждена смотреть, как они снова, и снова, и снова с ее смертью опускаются на самое дно, становятся наркоманами, теряют волю к жизни, и смерть приходит к ним, забытым и проклятым.

Бак подошел к самому краю скалы.

– Задумайтесь на мгновение, вообразите худшее, что может ждать вас в аду. А потом уясните себе: сатана, которому ведомы все ваши страхи, приготовит вам место во сто крат ужасней. Обязательно приготовит. Он уже ждет вас. Дьявол все продумал заранее. Криками и мольбами жертвы лишь холят горькую боль Люцифера.

Преподобный глубоко вздохнул, и его голос зазвучал еще тише:

– Я сказал: каждому уготован свой ад. Сатана устроил так, что дорогу в преисподнюю найти очень легко – она широка и удобна. Следовать ею, не думая, отдаться течению – легко и просто. Намного проще, чем искать скрытый, неторный путь к небесам. И за этот путь мы должны биться – биться, друзья мои, не на жизнь, а на смерть. Ибо в борьбе – и только в борьбе! – обретается путь к спасению. Прошу, запомните это перед лицом испытаний.

Бак развернулся и покинул скалу.

Глава 74

Пендергаст завтракал. Войдя к нему в номер, д'Агоста увидел на столике разнообразные фрукты, булочки и ставший уже обязательным эспрессо. Просматривая факсы, агент ФБР деликатно поклевывал яйца-пашот. На миг д'Агоста перенесся назад в Саутгемптон: точно так же они обедали в день, когда дело только началось. Как же давно это было...

– А, Винсент! – обернулся агент. – Проходите. Закажете что-нибудь к завтраку?

– Нет, спасибо. – Утро выдалось замечательное, солнечное, но д'Агосте казалось, будто над ним с напарником нависла мрачная туча. – Странно, что у вас не пропал аппетит.

– Я счел своим долгом подкрепиться, неизвестно, когда удастся поесть еще. Однако не берите в голову. Угощайтесь круассаном. Эльзасский сливовый джем – просто чудо. – Отложив факсы, Пендергаст развернул местную газету.

– Что это за факсы?

– Сообщение от Констанс. Ее помощь просто неоценима. Для решающей встречи мне понадобится все снаряжение.

– Я иду с вами, – решительно заявил д'Агоста.

– Не сомневался, что вы это скажете. – Пендергаст опустил газету. – Но позвольте напомнить: приглашение на одно лицо.

– Вряд ли толстозадый граф станет возражать.

– Возможно, вы правы.

– Я работаю с вами над этим делом с самого начала. В меня стреляли – и не раз, – потом отрезали кончик пальца, хотели скинуть в пропасть... А кое-кто хотел скинуть меня в пропасть вместе с собой на машине.

– Вы снова правы.

– Тогда не ждите, что я буду прохлаждаться у бассейна с запасом холодного пива, пока вы находитесь в логове Фоско.

– Ну что ж, – улыбнулся Пендергаст, – во Флоренции у меня осталось одно дельце. Обсудим его.

Через два часа они подъехали к большому, без изысков, зданию, выстроенному из камня.

– Палаццо Маффеи, – сказал Пендергаст, сидевший за рулем. – Подождите, я ненадолго.

Фэбээровец вышел из машины и направился к входу. Изучив имена на латунной табличке, нажал кнопку звонка. Через некоторое время из динамика донесся приглушенный голос. Пендергаст ответил, и массивная дверь, зажужжав, отворилась. Агент ФБР исчез внутри.

Д'Агосте стало любопытно. Он успел обогатить словарный запас и потому был уверен, что по домофону Пендергаст говорил не по-итальянски. Больше всего его речь походила на латынь.

Выйдя из машины, сержант пересек узенькую улицу и подошел к зданию. Кнопка, на которую нажал Пендергаст, была подписана просто: «Корсо Маффеи». Имя д'Агосте ни о чем не говорило, и он вернулся в машину.

Пендергаст вышел из здания через десять минут.

– Ну и что вы там сделали? – спросил д'Агоста, когда фэбээровец уселся за руль.

– Подстраховался. – Пендергаст пристально посмотрел на товарища. – Шансы на успех – пятьдесят на пятьдесят. Вам ехать не обязательно. Лучше останьтесь.

– И не подумаю. Мы ведем это дело вместе.

– Вижу, вас не переубедить. И все же я напомню, Винсент: у вас – сын, а еще, кажется, неплохие перспективы на продвижение по службе и счастливая жизнь впереди.

– Повторяю, мы ведем это дело вместе.

Улыбнувшись, Пендергаст положил руку ему на плечо. Такой жест показался д'Агосте странным, ведь Пендергаст редко проявлял теплоту.

– Я заранее знал, что вы ответите, Винсент. И я очень рад. Что бы я делал без вашей рассудительности, стойкости и – среди прочего – талантов стрелка?

Неожиданно для себя д'Агоста смутился и что-то пробурчал.

– В Кастель-Фоско надо приехать между обедом и ужином, – сказал Пендергаст. – По пути я вкратце все объясню.

Дорога до Кьянти шла по югу Флоренции, изгибаясь между холмами. Пожелтевшие полосы виноградников, бледно-зеленые оливковые рощи, сказочные замки, роскошные виллы эпохи Ренессанса... Ничего прекраснее д'Агоста не видел. А над всем этим возвышались поросшие лесом горы, где изредка темнели угрюмые монастыри.

Вскоре далеко внизу показался городок Греве, спрятавшийся в долине, что тянулась вдоль одноименной реки. После очередного поворота Пендергаст указал налево.

– Кастель-Фоско, – проговорил он.

Замок стоял на одинокой скале посреди холмов. С такого расстояния он смотрелся как башня; огромная, зубчатая, побитая временем, она высилась над лесом. Дорога свернула, резко пошла под уклон, и Кастель-Фоско исчез из виду. Пендергаст съехал с шоссе и начал петлять по проселкам и аллеям. Наконец машина остановилась у замшелой стены, перед ржавыми железными воротами с мраморной табличкой: «Кастель-Фоско». Открытые створки, казалось, вросли в землю, а за ними по крутому склону вилась старинная немощеная дорога.

По пути наверх Пендергаст кивнул в сторону террасированных виноградников и оливковых рощ вдоль дороги:

– Богатое имение. Похоже, самое крупное в Кьянти.

Д'Агоста не ответил. С каждым ярдом, приближавшим их к замку, у него усиливалось дурное предчувствие.

Дорога наконец вывела на вершину холма, и замок – чудовищная каменная башня на высоком склоне горы – сделался ближе. С одной стороны к нему была пристроена вилла времен Возрождения: рядом с красной черепичной крышей и роскошными окнами мрачные очертания древнего бастиона смотрелись почти отвратительно.

Кастель-Фоско окружал двойной ряд стен. От внешней почти ничего не осталось, кроме обвалившейся кладки и разбитых башен, внутренняя сохранилась намного лучше. Ее плоский массивный вал служил чем-то вроде подпорки для самого замка. Позади крепости зеленым амфитеатром – еще на тысячу футов вверх – вздымались покрытые лесом горы, и обнаженные скалистые пики зазубренным полукругом протыкали низко нависшее небо.

– Здесь больше пяти тысяч акров земли, – сказал Пендергаст. – Имению Фоско не менее тысячи лет.

Д'Агоста не ответил. Предчувствие беды все росло – безумие вот так являться в пещеру ко льву! Но д'Агоста привык целиком полагаться на Пендергаста. Напарник не станет действовать очертя голову: удалось же ему перехитрить снайпера и спасти их обоих из рук людей Балларда. Фэбээровец выручал д'Агосту и прежде. План Пендергаста – какой бы он ни был – сработает.

Просто обязан сработать.

Глава 75

Миновав ворота во внешней стене, Пендергаст провел машину по кипарисовой аллее и въехал на стоянку у двадцатифутовой внутренней стены замка, поросшей мхом и адиантумом. Д'Агоста со все возрастающим чувством тревоги увидел пару утыканных шипами массивных деревянных дверей, к которым вела широкая каменная лестница.

Когда напарники выбрались из машины, двери приглушенно загудели, а затем с басовитым гулом начали открываться, влекомые невидимым механизмом.

Взойдя по ступеням, д'Агоста и Пендергаст прошли в арочный вход и будто попали в другой мир. Перед ними раскинулась ровная лужайка, на краю которой и стоял замок. С одной стороны сверкал на солнце большой круглый пруд, окаймленный мраморной балюстрадой и украшенный статуей Нептуна – морской бог восседал на спине морского чудовища. Справа, позади часовни с черепичным куполом, пролегала еще одна балюстрада, а за ней – маленький садик, что спускался вниз, резко обрываясь у внутренней стены крепости.

Вновь послышался скрип, и земля дрогнула. Обернувшись, д'Агоста увидел, как закрываются двери.

– Не волнуйтесь, – пробормотал Пендергаст. – Пока все идет по плану.

Д'Агоста надеялся, что так оно, черт побери, и есть.

– Где Фоско? – спросил он.

– Полагаю, мы скоро его увидим.

Напарники пересекли лужайку. Парадный вход в замок открылся перед ними с металлическим скрежетом, а внутри гостей ожидал Фоско в элегантном сером костюме. Длинные волосы графа были зачесаны назад, на руки он, как всегда, надел перчатки.

– Дорогой Пендергаст, – с улыбкой произнес Фоско, – добро пожаловать в мою скромную обитель. И сержант д'Агоста с вами? Как мило с его стороны составить компанию.

Фоско протянул руку, но Пендергаст ее не пожал.

– Жаль. – Граф опустил руку, и улыбка исчезла. – Я надеялся, что наша встреча пройдет по всем правилам, что это будет разговор джентльменов.

– Если здесь присутствует джентльмен, представьте его.

Фоско неодобрительно хихикнул.

– Разве можно так обращаться к хозяину дома?

– Разве можно сжигать людей в их собственном доме?

– Вам не терпится перейти к делу, да? – с отвращением произнес Фоско. – И все же погодите. Нельзя держать гостей на пороге. Прошу.

Граф повел Пендергаста с д'Агостой по длинному коридору в парадный зал. Д'Агоста никак не думал увидеть здесь изящную лоджию с колоннами и полукруглыми арками, огибавшую три стены.

– Взгляните. – Граф указал на окрашенную терракотовую лепнину над арками. – Тондо работы Делла Робии. Впрочем, вы, должно быть, устали с дороги. Идемте, я провожу вас в отведенные вам покои, где можно освежиться.

– Вы приготовили комнаты? – переспросил Пендергаст. – Разве мы остаемся на ночь?

– Естественно.

– Сомневаюсь, что мы задержимся. Боюсь даже, мы не задержимся.

– Тем не менее я настаиваю.

Граф потянул за металлическое кольцо-ручку, словно актер в драматической сцене, достал из кармана огромный ключ и запер дверь на замок. Затем открыл крышечку на вделанном в стену деревянном ящике. Внутри оказалась современная клавиатура, выглядевшая довольно странно на фоне средневекового интерьера. Граф набрал длинный код, и в ответ, лязгнув, сверху опустилась решетка.

– Теперь можно не опасаться, что явятся непрошеные гости, – сказал Фоско. – Или что кто-то без спроса уйдет.

Не дождавшись ответа, как всегда, поражая легкостью и быстротой походки, он повел их через зал и по длинному коридору, по обе стороны которого на стенах чернели старые портреты, а под ними выстроились ряды средневековых доспехов, копий, пик, булав и другого оружия.

– Доспехи ценности не имеют, это новодел восемнадцатого века. А на портретах, конечно же, мои предки. Время совсем не пощадило полотна, лиц уже не разглядеть. По счастью, наш род не страдал красотой. Поместье принадлежит нашей семье с двенадцатого века, когда мой выдающийся пращур Джованни де Ардаз отнял его у лонгобардского рыцаря. Моя семья получила рыцарский титул, и с тех пор наш герб – неистовый и ужасный дракон, стоящий на задних лапах. Во времена великих герцогов сама курфюрстина пожаловала нам титул графов Священной Римской империи. Мы жили тихо: выращивали здесь виноград и оливки и никогда не вмешивались в политические распри. Есть одна флорентийская поговорка: «Гвоздь, который вылез, вновь забивают». Фортуна улыбалась то одним политикам, то другим, а дом Фоско никогда не вылезал подобно гвоздям, поэтому на нас ни разу не обрушился удар молотка.

– И все же, – заметил Пендергаст, – в последние месяцы вы, граф, умудрились высунуться достаточно далеко.

– Увы, да, хотя большей частью против своей воли. Я должен был вернуть то, что принадлежит нам по праву. Но мы поговорим об этом за ужином.

Коридор вел мимо гостиной, украшенной картинами и гобеленами, и Фоско с гордостью привлек внимание гостей к некоторым пейзажам.

– Хоббема и ван Рейсдал, – похвастался он.

За гостиной последовали еще несколько роскошных и наполненных светом комнат, затем интерьер вдруг изменился.

– Мы в исконной лонгобардской части замка, – пояснил Фоско. – Ей – двенадцать столетий.

Свет проникал в крохотные пустые помещения через бойницы высоко в прокаленных стенах.

– Комнаты старые и унылые, я их не использую, – сказал граф. – Здесь всегда сыро и холодно. Однако если спуститься на несколько уровней, то там вы найдете кладовые, тоннели и подвалы – исключительно удобные для хранения вина, бальзамов и prosciutto di cinghiale, кабаньего окорока. В наших угодьях, знаете ли, водится вепрь – отведать его мяса к нам приезжают многие. А самые нижние тоннели вырезали в скале еще этруски три тысячи лет назад.

Дальнейший путь преграждала массивная железная дверь, вделанная в еще более толстую стену. Здесь, в глубине замка, каменная кладка была покрыта влагой.

– Сейчас мы поднимемся в башню, – сказал Фоско и открыл дверь вторым ключом.

Сразу же за порогом из глубин штопором поднималась винтовая лестница – до самого верха, так что последних ступеней уже не было видно. Фоско снял со стены электрический факел, включил его и начал восхождение. Через пять или шесть витков он остановился на маленькой площадке перед единственной дверью. Открыв ее третьим по счету ключом, Фоско пропустил Пендергаста и д'Агосту в комнату – старую, но обустроенную на современный манер: терракотовый пол устилали персидские ковры, а в камине горел огонь, согревая уютные кресла; на столе стояли напитки, книжные полки во всю стену ломились от томов. Маленькие окошки выходили на долину реки Греве и на череду холмов далеко внизу, убегающих в сторону Флоренции.

– Eccoi qua! Мы на месте. Надеюсь, комнаты вам понравятся. Здесь две спальные напротив друг друга. Вид из окна обворожительный, не находите? Вы, кстати, не захватили необходимых вещей. Ну да не беда, я скажу Пинкеттсу, он принесет бритвы, банные халаты, тапочки и пижамы.