Выживший Фелан Джеймс

— На каникулы приехал?

— Вроде того.

— Ты прямо везунчик.

— Где же помощь, спасатели?

— Перед тобой.

— Шутите?

— Нет, — с этими словами Старки снял перчатки и бросил на снег рядом со скамейкой.

— Тогда не такой уж я везунчик.

Он кивнул и отхлебнул из кружки. На усы с проседью и кое–как постриженную бороду садился снег, и Старки казался добрым, почти родным.

— Все крупные дороги с Манхэттена перекрыты блокпостами. Вот и все, что я могу ответить на твой вопрос.

— А что делает правительство?

— Я бы сам дорого дал, чтобы это выяснить.

— А блокпосты? — спросил я. Вдруг замаячила смутная надежда, от волнения засосало под ложечкой. — Зачем блокпосты?

— Чтобы перекрыть въезды и выезды.

— Значит там, за пределами Нью–Йорка, все в порядке?

— Не значит. Я же объяснял тебе, — Старки, прищурясь, смотрел на блеклое солнце, прячущееся за темную тучу. — Там тоже были атаки. Управляемые ракеты или еще какая–то хрень. Все продумано, все не случайно, все для того, чтобы сделать как можно хуже. Понимаешь?

Нет, я не понимал. У меня вертелся миллион вопросов.

— Но вы же прошли сюда! Как вы попали на Манхэттен? Мосты разрушены, туннели завалило…

Старки кивнул.

— Потому что вы военные?

— Мы похожи на военных? — улыбнулся он.

— Вы в форме.

— Мы сумели обойти блокпосты. Хотя это было нелегко. Пригодились и грузовики, и оружие.

Я снова задал вопрос:

— А что вы здесь делаете?

— Не важно.

— Вряд ли бы вы рисковали, если бы это не было важно.

Я пытался разговорить его, прощупывал почву.

— Для тебя — не важно.

И на том спасибо. То, что он сказал, ничего не объясняло, а вот то, как он это сказал… Для меня все было важно: каждый признак жизни, каждый лучик надежды. Только Старки вряд ли это поймет: у нас слишком мало времени. Я представил, как хорошо было бы спрятаться под тентом в одном из грузовиков, укрыться от всех опасностей.

Они бы сделали свою работу, а потом мы бы вместе уехали из города туда, где тепло, где люди — друзья, где известно, что произошло, где дадут ответы на все вопросы.

— Это война?

— Война идет давно, — ответил Старки, глядя на развалины небоскреба. В его голосе звучал гнев. — Просто сделан следующий шаг. И линия фронта переместилась. Война теперь у нас, у самого порога.

Какая война? Против террористов? На Ближнем Востоке?

Старки позвали. Перерыв закончился — люди уходили.

— Ну все, пора, — сказал Старки. Он похлопал меня по плечу и посмотрел в глаза совсем так, как в последний раз отец, провожая меня в аэропорту. — Будь осторожен, мальчик. Не высовывайся лишний раз.

— Нет! Подождите! Раз есть блокпосты, это значит, там, за ними, много незараженных, да?

— И поэтому блокпосты? Нет, — он надел одну перчатку, затем другую. — Я бы сказал, делается все, чтобы повсюду ситуация оставалась одинаково тяжелой. Мы имеем огромное скопление людей в Нью–Йорке, на относительно небольшой территории, а что будет, если вирусоносители выйдут за пределы города, в пригороды, где, возможно есть незараженные…

Мне не понравилось слово «вирусоносители». Они были людьми. Да, больными людьми, но ведь они не сами выбрали такую судьбу. Взревели двигатели.

— Но эта инфекция не передается, она не заразная.

— А ты откуда знаешь? Ты врач? — ухмыльнулся Старки и выплеснул остатки кофе. Теплый напиток прожег в снегу лунку и обнажил темный асфальт.

Я промолчал. Ведь он прав. Откуда мне знать, что болезнь не заразна? Только потому, что я сам до сих пор здоров? Может, она передается через слюну или кровь, как многие другие? Может, я здоров только потому, что меня до сих пор не укусил охотник?

Я считал, что опасность позади: раз я сразу не заразился, значит уже и не заражусь.

— Давай посмотрим на ситуацию иначе, — сказал Старки. — Пока никто ничего точно не знает. Правильно? И если здесь все так плохо, то в других местах все может быть гораздо, гораздо хуже.

Мне стало страшно: он произнес вслух мои мысли. Старки поднялся и пошел к своим, а я остался смотреть ему вслед — снова. Только в этот раз он повернулся и махнул мне на прощание.

— У тебя есть оружие?

— С собой нет.

— Дать? — спросил он, хлопнув ладонью по небольшому пистолету, висевшему у него на поясе.

Я покачал головой:

— Я выжил до сих пор.

— Выжил, — согласился Старки и чуть заметно улыбнулся. От первой за двенадцать дней улыбки мне сразу стало как–то легче.

Я сидел, уставившись себе на ноги, и лихорадочно думал, чем еще его задержать, как выпросить разрешение остаться с ними. Я бы не мешал, не путался под ногами. Я бы старался помогать.

— Самое худшее, что я понял это, как только тебя увидел.

— Что поняли?

— Что тебе удалось выжить.

5

Ветер стих, и на землю мягко ложились красивые пушистые хлопья. Осторожно, непрерывно озираясь, я шел по центру улицы: главное было держаться подальше от темных витрин, за которыми могло скрываться что угодно, шел по следам солдат.

Мы расстались со Старки полчаса назад. Тишину нарушал только затихающий гул дизельных двигателей. Небо снова затянули серые тучи. Позади осталось несчетное количество рекламных щитов, предлагающих никому больше не нужные товары. Расстояние между мной и грузовиками неумолимо увеличивалось, а я все шагал по следам протекторов — арьергард из одного человека.

Рев двигателей казался мне музыкой, потому что был связан с людьми, но он отдалялся все быстрее, а я не находил сил остановиться и следовал за колонной лишь для того, чтобы слышать его; только поэтому я до сих пор не повернул обратно к Центральному парку искать Фелисити. Рокот двигателей напоминал о том, каким невыносимо шумным и суетным показался мне Нью–Йорк в первый день. А теперь, пожалуйста: американская мечта обернулась ночным кошмаром — только вот свидетелей этому почти не осталось.

Старки шел во главе отряда. Один раз он обернулся и заметил меня, но никак не отреагировал: ни взмаха руки, ни угроз — просто зафиксировал мое присутствие и пошел дальше.

Раздалось несколько отдаленных выстрелов. Солдаты остановились, чтобы осмотреться и…

Вдруг совсем близко, справа, послышался какой–то шум.

Я рывком повернулся к разинувшим черные выщербленные пасти витринам. За разбитым стеклом прямо напротив меня что–то мелькнуло, раздался шорох, и гулом разнесся звон от упавшей на пол металлической банки.

Я шагнул назад, и в тот же миг в черном дверном проеме показалось лицо: на меня бессмысленным взглядом смотрел человек — очень худой, осунувшийся, с ввалившимися щеками; на потрескавшихся губах и подбородке засохла кровь.

Охотник. Охотник, утоляющий жажду кровью.

Гораздо выше и крупнее меня, только очень сутулый. Он шарил глазами по улице и заметил меня.

Я замер.

Не отрывая взгляда, охотник вышел на тротуар и остановился. Он смотрел только на меня. Я почти успел забыть этот взгляд, взгляд, в котором не осталось ничего человеческого. По бокам тела двумя безжизненными черными плетями висели обнаженные руки.

Он видел страх у меня в глазах. И выражение его лица изменилось: он понял, что я могу ему дать, и как он может это взять. Цель была определена, решение принято.

Охотник сделал шаг, второй и прыгнул. Я отшатнулся назад и, поскользнувшись, упал на спину, тут же съежился, свернулся в комок, а охотник вскочил сверху…

Раздался громкий выстрел, отразившись эхом на пустынных улицах.

Охотник отлетел на несколько метров и стукнулся об стену. Убитый. В груди у него зияла багрово–черная дыра: кровь почти не текла из иссушенного жаждой тела. Он лежал неподвижно. Теперь совсем, по–настоящему мертвый.

Я вспомнил охотника, которого застрелил возле Рокфеллеровского центра. В пустоте и абсолютной тишине манхэттенских улиц выстрелы показались мне оглушительно громкими. Я тогда посмотрел на упавшего человека, на пистолет в руке, и меня вырвало.

В полусотне метров мой неожиданный друг спокойно опустил еще дымящийся ствол винтовки. Он не помахал мне, ничего не сказал — просто развернулся и направился к своим.

Через полчаса я немного успокоился. К тому времени колонна ушла далеко вперед. Я вернулся на угол Семьдесят третьей улицы Вест и подобрал там брошенный накануне рюкзак. Недалеко от него нашел свою куртку с эмблемой Федеральной спасательной службы Нью–Йорка: она задубела от холода и стала как деревянная. Достав из рюкзака пачку сухофруктов и бутылку сока, я надел замерзшую куртку прямо поверх пуховика, закинул на спину рюкзак, отрегулировал лямки, застегнул поясной карабин, сунул в карманы завтрак и зашагал на восток.

Я не знал, где искать Фелисити: единственной зацепкой было то место в Центральном парке, где мы оба видели охотников, гревшихся возле бочки с огнем. Может, они еще там, а она с ними. Я представлял, как найду ее, как расскажу все, что узнал от Старки — немного, конечно, но в миллион раз больше, чем мне удалось выяснить со дня атаки.

Я перешел через дорогу, остановился и повернулся. Хотел запомнить как можно больше. Взгляд натолкнулся на треснувшую витрину небольшого магазинчика. Я увидел там свое отражение, подошел ближе, уткнулся носом в стекло, но внутри было ничего не разглядеть — только, как в зеркале, отражалось мое собственное лицо. Я устало прислонил лоб к прохладному стеклу и закрыл глаза.

Именно здесь я расстался со своими друзьями — Анной, Дейвом и Мини, бросил прощальный взгляд сквозь разбитую витрину на товарищей, чья жизнь разбилась вдребезги. После чего я попрощался с ними, скинул рюкзак и побежал. Я даже не стал брать пистолет: за мной гналось слишком много охотников, и оружие могло пригодиться только в одном случае — а я пока не был готов к такому исходу. Я нащупал пистолет в боковом кармане рюкзака, рядом с динамо–фонариком. Если понадобится, выхвачу их за доли секунды. Вчера на этом месте я сорвал с рук окровавленные бинты и поманил ими охотников, чтобы они гнались только за мной. Сегодня здесь было пусто — ни движения, ни шороха, ни единого намека на человеческое присутствие.

Прошел всего один день, а я почти забыл лица друзей. Если на это понадобился какой–то десяток часов, то что я могу забыть завтра, через день, через неделю?

Анна, Дейв и Мини жили у меня в памяти, навсегда остались в сердце, а их лица поблекли, растаяли.

Я открыл глаза и сделал глубокий вдох. На улице было все так же пусто. Что у меня осталось? Жизнь, в которой никого нет, кроме меня самого? Жизнь с призрачной возможностью разыскать девушку, которую я видел только на крошечном экранчике видеокамеры? Мне нужны были другие люди, я хотел домой.

Чтобы вернуться к нормальной жизни, надо уйти из этого города, надо преодолеть блокпосты. Но сначала я должен найти Фелисити. Посмотрев запись, я сразу понял, что эта девушка поможет мне вернуться домой.

На полках внутри темного магазина почти ничего не было. Я нашел несколько банок консервов: суп, фрукты в сиропе, рисовый пудинг; пару бутылок газировки, штук пять шоколадок, пачку быстрорастворимой каши и пакет молока длительного хранения. Рюкзак получился таким тяжелым, что я с трудом закинул его на спину.

Достав из бокового кармана фонарик и как следует подкрутив его, я посветил вглубь магазина. На прилавках и в холодильниках портилась еда, на полу валялись разорванные пакеты с гниющими замороженными овощами и фруктами — наверное, магазин регулярно навещали собаки, а может, крысы. Может, полчища грызунов копошатся сейчас под городскими тротуарами, в тепле, сытые и вполне довольные новым миром… Я пошел к Центральному парку.

6

Охотников, которых я искал, на прежнем месте не было. Рядом с бочкой валялись присыпанные ночным снегом пустые пластиковые бутылки и лежал разнесенный ветром седой пепел, но не было ни одного следа, ни одного отпечатка ноги.

Может, Фелисити подружилась с ними, и они ушли вместе? А если нет, то почему она не вернулась ночевать домой? На камере девушка выглядела здоровой, сильной, способной постоять за себя. Если ничего не случилось, она должна была вернуться домой. Я бы прошел сквозь огонь, воду и медные трубы, преодолел бы любые препятствия, лишь бы вновь оказаться рядом с семьей и друзьями, даже если от них остались только фотографии на стенах пустого дома.

Из поваленной на бок железной бочки высыпался пепел. Сняв перчатку, я прикоснулся к металлу: холодный, но все же не ледяной; наверное, огонь горел до утра и потух всего несколько часов назад. Ногой я пару раз перекатил бочку, чтобы пошевелить черно–серое содержимое, и заглянул внутрь: в золе тлело несколько красных угольков. Захотелось взять их с собой — пусть согревают, пусть дают надежду в пути, но я не стал: если «хорошие» охотники вернутся, им они понадобятся больше.

Может, у охотников, гревшихся возле бочки, просто кончились вода и горючее, и они отправились на поиски — тогда они скоро вернутся. Или, скорее всего, они нашли другое подходящее место и обосновались там, потом перейдут на новое. Что бы с ними ни случилось на самом деле, здесь мне было нечего делать.

Я бросил на «стоянку» прощальный взгляд и пошел на восток, прямо по солнцу. На выходе из парка, пробираясь через густые кусты, я наткнулся на неподвижное тело. Человек будто заснул, укрытый снежным одеялом, и видел вечный сон. Я медленно приблизился к нему и вдруг увидел пятна крови — меня чуть не вырвало. Ногой я перекатил тело на спину. Лица было не разобрать — над ним потрудились грызуны, скорее всего, крысы.

Нет, никогда, ни за что я не допущу, чтобы моя жизнь закончилась вот так!

Я держался следов протекторов побывавших здесь грузовиков: они оставили на девственно–чистом снегу глубокие черные борозды, обнажившие покрытый пеплом асфальт. На углу Пятой авеню, под навесом отеля «Плаза», я остановился. Следы шин уходили на юг и терялись вдали. В северном направлении дорога была завалена обломками, насколько хватало глаз. Из–за непрестанно сыплющего мелкого снега видимость ограничивалась пределами квартала.

Сегодня выдался неудачный день для поисков, и меньше всего мне хотелось ночевать где–нибудь на улице. Нужно было найти теплое, надежное укрытие.

Через дорогу мрачной глыбой на белом фоне выделялся Пулитцеровский фонтан, заполненный черной жижей. Снег повалил еще сильнее. У меня занемело лицо, начали промерзать ноги. Я и так постоянно боялся, что могу пропустить чье–нибудь приближение, а из–за сильного ветра этот страх только усилился.

Вход в «Плазу» замело почти до колена, я подергал двери — закрыто. Внутри было совершенно темно. Ничто не указывало на то, что после атаки в этом месте побывали люди, — кроме меток на створках дверей и на углу здания напротив: краской из баллончика там были нарисованы большие знаки в виде буквы «Х» с цифрами и буквами в каждой четверти — явно какой–то код. Вдалеке раздался одиночный выстрел, за ним сразу же последовала очередь.

Вниз по Пятой авеню бежали люди. Сквозь плотную пелену снега я мог рассмотреть только темные силуэты. Шестеро. Люди приближались.

Солдаты? Нет, охотники. Оставаться здесь было нельзя. Пригнувшись и стараясь не высовываться из–за машин, я побежал по Пятой авеню — и уткнулся в гору обломков. Охотники остановились возле «Плазы», именно там, где только я только что изучал сделанный краской знак.

Они замерли на фоне здания, торец которого украшала гигантская рекламная растяжка — этажей десять высотой, не меньше. Полуголая девушка рекламировала… сумочку. А может, и нет: сейчас безумных размеров рекламная картинка утратила какой–либо смысл. Даже не получалось представить, что когда–то все это имело значение.

Придерживая воротник куртки, чтобы за пазуху не набивался снег, я побежал по правой стороне улицы, стараясь держаться как можно ближе к зданиям. Охотники бежали за мной примерно с такой же скоростью.

Я был уверен, что они пока еще меня не заметили, иначе бы двигались гораздо быстрее — сейчас они шли по моим свежим следам на снегу. И я понесся вперед, больше даже не пытаясь прятаться.

Границы между тротуаром и проезжей частью стерлись. Повсюду стояли искореженные машины: легковушки, фургоны, грузовики; валялись обломки, торчали острые осколки — и все это было покрыто толстым слоем пепла под грязной ледяной коркой и присыпано свежим снегом. Прямо впереди дорога была полностью перекрыта завалом. В один из первых дней я видел из Рокфеллеровского небоскреба, как рухнуло это здание, а потом еще долго в воздухе висело облако серой пыли. Развалины ощетинились рваной арматурой и битым стеклом.

У меня было три варианта: оббежать преграду по полному опасностей Центральному парку, сделать круг и через квартал или два вывернуть на восток, чтобы с большой вероятностью уткнуться в очередной завал, или развернуться и бежать назад.

Я оглянулся. Преследователи на пару мгновений остановились — я еле–еле успел пересчитать их — и снова побежали, только теперь гораздо быстрее. Двое свернули на боковую улочку.

Раздумывать было некогда. Я перебежал через дорогу к Центральному парку. Внутри виднелось кирпичное здание с белыми деревянными рамами. Оно очень напоминало самую настоящую, а значит, надежную крепость, с башнями по бокам, высотой в четыре или пять этажей. Ко входу вели полтора десятка ступенек. Атака не коснулась его.

Справа от меня была кирпичная колонна с позеленевшей от времени медной табличкой «К зоопарку и кафетерию»; прямо от колонны шла вниз лестница. Я ухватился за железные перила и быстро–быстро стал спускаться по скользким ступенькам, стараясь не упасть. Перебежав через небольшой пятачок, я оказался у подножия лестницы, ведущей к массивным деревянным дверям кирпичного здания. Мне было страшно и очень холодно. Снег сменился ледяным дождем. Я оказался не в то время и не в том месте.

Даже если удастся оторваться от охотников, найти убежище до наступления темноты у меня вряд ли получится. Мои преследователи пока еще не свернули в парк — я видел их наверху, но медлить было нельзя: от «Плазы» они уверенно шли по моим следам, так что скоро будут здесь. Надежда только на то, что дождь немного смоет следы…

Я взбежал по лестнице к наполовину застекленным дверям. Заперто. Я замер и прислушался. Топота слышно не было, но зато я прекрасно видел, что охотники вот–вот поравняются с тем местом, где я свернул в Центральный парк. У меня оставалось от силы две минуты. Может, получится разбить стекло и изнутри открыть дверь? Я приложил руки лодочкой к глазам и приник к стеклу, пытаясь рассмотреть, что там внутри, но было темно, как я ни щурился и ни старался различить хоть что–нибудь.

Я видел только отражение своих собственных широко открытых неподвижных глаз в черном стекле. А потом глаза моргнули — но я–то не моргал. Я видел не отражение: изнутри на меня смотрел другой человек!

7

Девушка!

На кармане рубашки я прочитал имя — Рейчел. Наверное, она была моего возраста, только совсем невысокая и худенькая. Она смотрела, как я стучу в дверь, умоляя впустить меня. Смотрела, не шевелясь, но взгляд ее не был пустым — в нем сквозил испуг. Она не была заражена. Мне удалось найти еще одного нормального, живого человека, такого же, как я!

Конечно, девушка боялась. Вполне возможно, что со времени атаки она не видела ни единой живой души. А может, совсем наоборот: она возглавляла группу выживших и не хотела подвергать их опасности, впуская чужого. Видок у меня был что надо — кто угодно перепугался бы, да что там говорить: я сам перепугался собственного отражения пару дней назад. Я больше не был собой. Я стал другим: научился ходить с оружием и стрелять в людей, научился выживать во что бы то ни стало. Рассеченная еще во время атаки бровь успела затянуться, но остался яркий и довольно зловещий шрам. С головы и одежды текла вода. Нездоровая бледность и заострившиеся черты лица довершали картину.

— Пожалуйста, — произнес я одними губами. — Пожалуйста, открой, — повторив мольбу, я затряс дверь.

Девушка пошевелилась. Чуть–чуть, почти незаметно, но у меня появилась надежда.

— Впусти меня, — я произнес эти слова, почти прижавшись губами к месту, где сходились створки дверей, чтобы она услышала меня. Затем сделал шаг назад и с улыбкой поднял руки: мой жест говорил, что я промок, замерз, что я друг.

Она никак не реагировала.

— Рейчел, — сказал я, указывая на бирку с ее именем, — меня зовут Джесс. Как… как дела?

Рейчел перевела взгляд: теперь она смотрела поверх моего плеча. Я обернулся. Охотники были уже у самой вершины лестницы, ведущей к зоопарку. Я застыл.

Двое из них задрали головы, раскрыли рты и ловили струи ледяного дождя, утоляя нестерпимую жажду. Они прошли мимо ступенек, даже не взглянув в мою сторону. Может, сбились со следа?

Я так и стоял неподвижно — только дождь пополам со снегом стекал ледяными струями с шеи на спину — пока те двое не скрылись из виду.

Когда я повернулся к дверям, Рейчел уже не было. Тогда я спустился и побежал вокруг здания. На стене была табличка «Нью–Йоркский государственный арсенал. 1848». Теперь понятно, почему кирпичный дом выглядит так внушительно: самая настоящая крепость посреди города.

Может, внутри укрылись выжившие: служащие зоопарка, с друзьями, семьями, а Рейчел только одна из многих. У них есть запасы еды, они владеют информацией, у них весело. Я останусь с ними до прихода спасателей. Я буду ухаживать за животными, буду приносить еду из соседних магазинов и квартир.

Или Рейчел поможет мне разыскать Фелисити, и втроем мы выберемся из города, отправимся на север.

Я осмотрелся, снял рюкзак и перебросил его через высокий железный забор, затем подтянулся на руках, оседлал забор и тяжело приземлился на другой стороне. За арсеналом стояло еще несколько кирпичных зданий, соединенных дорожками, а в центре темнел большой бассейн.

— Эй! Есть кто? — позвал я достаточно громко, но все же стараясь не наделать лишнего шума. Никто не появился. Только дождь стучал по крышам и по асфальту, превращая снег под ногами в скользкое месиво. — Рейчел!

Я приоткрыл дверь в здание с табличкой «Кафетерий» и заглянул вовнутрь.

— Ау! Есть кто?

В ответ только тишина.

Мне стало не по себе. Неужели группа выживших — лишь моя фантазия, неужели я не найду здесь Фелисити, неужели здесь нет никого, кроме Рейчел?

Мне стало гадко от мысли о том, что придется иметь дело с такой неприветливой, безразличной девчонкой. Но я должен дать ей шанс все исправить. Дать шанс нам обоим.

Я подошел к следующей двери. Она оказалась неплотно закрыта.

— Ау! Эй! — позвал я.

Рейчел стояла на верхней ступеньке лестницы в дальнем конце помещения, в тени.

— Привет! Можно мне…

— У меня ничего нет! — тонким дрожащим голосом выкрикнула она.

— А лопата? — спросил я.

Она посмотрела на большую совковую лопату у себя в руках, потом снова на меня.

Я сказал:

— Я не враг.

— Ты болен.

— Нет.

— Точно?

— Да.

Она посмотрела на вход, перевела взгляд на меня:

— Ты перелез через забор?

— Ага.

Рейчел никак не могла прийти в себя от моего появления, так и стояла молча. Стало ясно, что она не просто напугана или чрезмерно осторожна — она прячется в зоопарке совершенно одна: только она и звери.

Нужно было как–то растопить между нами лед, заставить ее поверить мне.

— Ну, как, не скучаешь без белого медведя?

Рейчел сделала ко мне несколько шагов: она изучала меня. Вблизи я увидел, что она не сильно старше, может на год или два, и довольно симпатичная, просто очень усталая и чумазая.

— Ты видел медведя? Где? Когда? — она чуть склонила голову на бок и выжидающе смотрела на меня.

— Несколько ночей назад, возле библиотеки, на пересечении Сорок второй улицы и Пятой авеню.

— А–а… – произнесла она разочарованно, то ли из–за времени, то ли из–за места. — И что он? С ним было все нормально?

— Ага! — постарался я сказать как можно жизнерадостнее. — Вынюхивал что–то на снегу. Еда его интересовала гораздо больше, чем я. Вообще, он показался мне вполне довольным.

— Он был один?

— Да, я видел только одного. Он немного повеселился и потрусил себе дальше.

Всплывшая в памяти картинка заставила меня улыбнуться. Может, если я расскажу Рейчел, как встретился с медведем, она поймет, что я на ее стороне — и на стороне животных.

— От него было столько шуму, что я страшно перепугался, а потом, когда увидел его, почувствовал себя гораздо увереннее. Мы ведь вместе попали в переплет. Я бросил ему апельсин, но он не стал есть. Похоже, мишка совсем не скучал в одиночестве.

Помню, я тогда еще подумал, что медведь мог бы вынюхивать охотников и предупреждать об их приближении. Они бы боялись его и не подходили. Но я не стал говорить об этом Рейчел: вряд ли идея использовать медведя как телохранителя приведет ее в восторг. Скорее всего, она воспринимает его совсем иначе.

Она чуть заметно улыбнулась — скорее глазами, чем губами.

— А сколько их было? — спросил я ее.

— Двое.

— Думаю, оба мишки в порядке. А где остальные работники зоопарка? — спросил я только для того, чтобы не выдать, как быстро раскусил ее одиночество.

— Перед тобой, — с этими словами она вышла из здания. Я оставил рюкзак возле заднего хода и последовал за ней. Рейчел принялась за работу. Сначала высыпала ведро корма пингвинам — черно–белые комочки ни на что не обращали внимания, затем подняла с земли игрушку и забросила обратно в бассейн к морским львам.

— Куда делись остальные? — спросил я.

— Хотела бы я знать, — выдохнула она, поднимая мешок с овсом, но отстранила меня, когда я попытался помочь.

— Ты кажешься слишком молодой для…

— Я старше тебя.

— Извини. Не хотел…

Я не хотел обидеть ее. Совсем наоборот, хотел сделать ей комплимент. Но, видно, она уже устала быть самой главной, самой старшей, устала от ответственности…

— Я учусь в Бостоне на ветеринара, на втором курсе, а здесь на практике. После нападения или что это там было, я единственная осталась на территории зоопарка. Пока достаточно?

Я кивнул.

— А меня зовут Джесс, я уже говорил. Хорошо, что мы встретились.

Рейчел не пожала протянутую руку, не отложила лопату, которой подсыпала корм.

— Откуда ты? У тебя какой–то странный акцент.

— Из Австралии.

Она равнодушно пожала плечами, будто ей было все равно, и продолжила молча работать. Вдруг тишину нарушил громкий настойчивый стук в двери центрального входа.

— Кто это? Твои друзья?

— У меня нет друзей.

Я впервые произнес эти слова вслух и впервые по–настоящему осознал, что пора отпустить прошлое.

— Кому ты сказал, что идешь сюда?

— Все, кого я в этом городе знал, умерли.

Достаточно с нее?

Следом за Рейчел я отошел к черному ходу, так, чтобы нас не было видно через дверные стекла.

— Это охотники.

— Кто–кто? — спросила Рейчел, удивленно глядя на меня с противоположной стороны проема.

— Зараженные, больные.

— Они не умеют стучать в двери.

— Эти умеют. А еще они умеют выслеживать добычу.

Мои слова произвели на Рейчел впечатление. Она, будто не желая верить сказанному, затрясла головой, медленно опустилась на четвереньки и вползла в дверной проем. Я последовал за ней. Стук прекратился. Скорчившись, мы сидели в тени по разные стороны дверного проема и незаметно наблюдали за входом.

Перед дверью стояли два охотника. Они явно пришли сюда по следам и теперь искали меня.

— Из–за меня ты в опасности.

— Похоже на то, — прошептала Рейчел. — Я никогда не видела их так близко.

— А я видел. Даже еще ближе. Правда.

— Они такие…

— Страшные?

— Интересные.

Похоже, Рейчел испытывала неподдельное восхищение вперемешку с научным интересом, будто имела дело с новым видом.

— Мне кажется, мы в безопасности. Они ведь не умеют лазить через заборы.

— Лучше не проверять.