Хайдеггер и гиппопотам входят в райские врата. Жизнь, смерть и жизнь после смерти через призму философии и шутки Каткарт Томас

Дэрил, мы все еще ждем ответа. Вы действительно думаете, что умрете?

Конечно, каждый умирает. Фрэнк Синатра умер. И Норман Мейлер. Не говоря уже о Наполеоне, Гарри Трумэне, Чингисхане и тетушке моей супруги Эдне. Так что, рассуждая логически, само собой разумеется, что однажды и я умру. Я уверен в этом так же, как и в том, что яблоки падают вниз, а не вверх.

Хорошо, Дэрил. Отлично сказано. Но давайте разберемся, речь не идет о вашем научном складе ума человека XXI в., который называет вещи так, как он их видит. Нет, мы говорим о вашем обыденном сознании. Вот прямо сейчас верите ли вы, что ваши дни сочтены, что каждое прошедшее мгновение уменьшает отведенное вам время? Что когда вы достигнете последней отпущенной вам минуты, вы прекратите существовать во всех смыслах этого слова?

А? Как-то невнятно вы говорите, Дэрил. Мы знаем, это пугающий вопрос, но, возможно, мы поможем найти ответ.

Мы считаем, что в глубине души вы не верите в то, что умрете. И причина в том, что вы – цивилизованный человек. Тут нечего стыдиться – по крайней мере, пока. Нам, людям, чертовски трудно допустить эту очевидную истину. То, что мы делаем ежеминутно и ежедневно, – это отрицание нашей смертности. На самом деле мы делаем это легко и просто с помощью социальных структур и обычаев, предлагаемых нам цивилизацией, в которой нас угораздило родиться.

В своем шедевре «Отрицание смерти» антрополог и культуролог ХХ в. Эрнест Беккер писал, что, даже если мы объективно знаем, что смертны, мы пойдем на любые махинации, дабы избежать принятия этой горькой правды (он умер за два месяца до награждения Пулитцеровской премией за свою книгу – несвоевременная кончина, если вообще бывают своевременные).

Причина, по которой мы так страстно отрицаем свою смертность, довольно очевидна: перспектива смерти ужасает! Она погружает нас в беспредельный страх. Она сводит с ума, демонстрируя, что мы тут ненадолго, а когда уйдем, то уйдем навеки. Как можно радоваться жизни, когда над ухом так громко тикают часы?

По Беккеру, единственный способ для большинства из нас справиться с ситуацией – иллюзия. Большая Иллюзия. Большая Иллюзия – основной двигатель человечества, более мощный, по его словам, чем секс; она взращивает «системы бессмертия», внерациональные структуры веры, которые дают нам возможность считать себя вечными. Есть распространенная стратегия идентификации себя с племенем, расой или государством, которые простирают свое существование в неопределенное будущее – вместе с нами как частью этих общностей. Есть и бессмертие в искусстве, когда артист надеется посредством своей работы остаться навсегда, а значит, стать бессмертным – в пантеоне великих артистов или, на худой конец, в виде подписи в углу закатного пейзажа, пылящегося на чердаке дома внуков.

Кроме того, существуют пользующиеся наибольшим рыночным спросом теории бессмертия, закрепленные в мировых религиях, от продолжения жизни в качестве части космической энергии на Востоке до ухода из этого мира ради воссоединения с Иисусом на Западе. Менее возвышенными оказываются теории достижения бессмертия посредством оздоровительных систем. Таковые предлагают нам модную цель жизни, пробуждающую нас к жизни по утрам: иметь как можно больше денег. Тем самым мы отвлекаемся от мысли о финальной черте.

Богатство тоже обеспечивает нам доступ в сообщества, которые будут продолжать жить: в элитарные клубы сильных мира сего. Здесь есть даже бонус: мы можем передать кусочек себя – свои бабки – следующему поколению.

Однако caveat emptor! (Или, если вы родом не из Древнего Рима: «Пусть покупатель будет бдителен!»)

Когда Боб понял, что после кончины больного отца станет наследником состояния, он решил найти женщину, которая разделила бы с ним это счастье. И вот однажды вечером отправился в бар для одиноких людей, желающих с кем-нибудь познакомиться, где заметил самую красивую женщину, которую когда-либо видел.

От ее красоты у Боба перехватило дыхание.

– Может быть, я выгляжу как обыкновенный парень, – сказал он, подойдя к ней, – но через неделю или две умрет мой отец, и я унаследую 20 миллионов долларов.

На женщину это произвело сильное впечатление, и в тот же вечер она отправилась к нему домой. А через три дня стала его мачехой.

«Больше денег надо было транжирить».

Маршрут в вечность с помощью баксов предлагает и другой способ имитации бессмертия: поддерживать какой-нибудь нетленный социальный институт в надежде, что ваше имя будет упомянуто на фасаде его здания или отказаться от промежуточного звена и просто воздвигнуть памятник самому себе.

Однако перед тем как вы придете к выводу, что обет бедности (или, по крайней мере, средненькая зарплата) позволит вам выкрутиться, подумайте еще раз, советует Беккер. Возможно, вы прилагаете усилия, чтобы достичь какой-то земной цели, которая убаюкивает вас верой в то, что вы тут навсегда. Вы можете говорить, что стараетесь «быть знающим», или «быть праведным», или «задавать стиль» – это не имеет значения. Вы все так же попадаетесь на крючок Большой Иллюзии, полагая, что перехитрили Костлявую, разыгрывая роль, которая выходит за пределы вашей ничтожной и робкой личности и делает вас «больше, чем жизнь»… и смерть.

По Беккеру, мы поддерживаем эти разнообразные иллюзии просто в силу нашей цивилизованности. Фактически каждая цивилизация создает собственную систему представлений о бессмертии. По существу, эти системы представляют собой базовую функцию культуры. Без них мы все рехнулись бы от страха смерти и не смогли бы сохранить нашу цивилизацию. Мы бы вернулись к закону джунглей. Отрицание смерти – это стратегия выживания цивилизации!

Иллюзию поддерживать легче, если вы разделяете ее с другими представителями своей культуры, а еще лучше – со своими домочадцами. Возьмем общую иллюзию Клары и ее мужа.

Клара пошла на прием к психиатру и сказала:

– Доктор, надо что-то делать с моим мужем, он думает, будто он – холодильник!

– Я бы не стал особенно тревожиться, – отвечал врач. – Многие страдают такими безобидными бредовыми идеями. Это пройдет.

– Вы не понимаете, – настаивала Клара. – Он спит с открытым ртом, и лампочка, которая у него внутри, не дает мне заснуть.

К сожалению, системы бессмертия вынуждают нас вести себя плохо. Если мы идентифицируем себя с одной из таких систем представлений и наделяем ее смыслом, мы оказываемся перед неприятной проблемой: вступаем в конфликт с представителями других систем. Подобное часто наблюдается в столкновении мировых религий, и это составляет главную трудность: все представления о бессмертии не могут быть истинными, поэтому взгляды других должны быть ошибочными.

Но и на этот случай цивилизация обеспечивает нам средство: убивать ублюдков! Будучи мертвыми, они не представляют угрозы нашему чувству бессмертия. И знаете, это работает!

Сколько чернил пролито по поводу крови, пролитой во имя тех или иных религиозных доктрин и их специфических представлений о вечности. Книга Кристофера Хитченса «Бог – не любовь: как религия все отравляет»[3], библия неоатеистического движения, содержит полный реестр преступлений против человечности, совершенных под знаменем превосходства собственной религии. У известного юмориста-сюрреалиста Эмо Филипса есть анекдот, который хорошо обобщает ситуацию.

«Ты выбрал неправильную религию – и точка. Я не собираюсь обсуждать это».

Однажды я шел по мосту и увидел мужчину, стоящего на краю и собирающегося утопиться. Я подбежал к нему и сказал:

– Остановитесь! Не делайте этого!

– Почему? – спросил он.

– Ну, существует столько вещей, ради которых стоит жить!

– Например?

– Ну… вы веруете в Бога?

Он ответил положительно.

– И я! – сказал я. – Видите? У нас много общего, поговорим об этом. Вы христианин или буддист?

– Христианин.

– И я тоже. Католик или протестант?

– Протестант.

– И я тоже! Вы член Епископальной церкви или баптист?

– Баптист.

– Вот и я тоже! Вы член Баптистской церкви Бога или Баптистской церкви Господа?

– Баптистской церкви Бога.

– И я тоже! Традиционной Баптистской церкви Бога или реформатской Баптистской церкви Бога?

– Реформатской.

– И я тоже! Вы член реформатской Баптистской церкви Бога, образованной в 1879 году, или реформатской Баптистской церкви Бога, образованной в 1915-м?

– Я прихожанин реформатской Баптистской церкви Бога, образованной в 1915-м! – сказал он.

– Умри же, мерзкий еретик, – сказал я и столкнул его в воду.

У Филипса[4] есть более короткая версия (для тех, кто экономит время):

Вероятно, самое трудное время в жизни каждого – это когда тебе приходится убивать любимого из-за того, что он – дьявол.

Иллюзия для одного глубокого мыслителя – мудрость для другого

Утверждение Беккера о том, что отрицание смерти есть Большая Иллюзия человечества, имеет весьма впечатляющую родословную. В своем небольшом трактате «Будущее одной иллюзии» отец психоанализа и мать бессознательного Зигмунд Фрейд назвал страх смерти одной из главных причин, вынуждающих людей создавать и защищать мифы о богах и религию в целом. Поскольку мы беспомощны перед лицом смерти, наше бессознательное, дабы мы могли с этим справиться, изобретает фигуру Отца небесного. Легко и просто Отец небесный также вознаграждает за хорошее поведение, а посему, утверждает старик Фрейд, у нас имеется убедительная причина противостоять нашим наиболее антисоциальным инстинктам, таким как инцест, каннибализм, жажда убийства и подобные. Однако еще важнее то, что фигура верховного Отца небесного смягчает наш страх смерти, обещая жизнь вечную тем, кто считается с требованиями общества.

Короче говоря, Фрейд думал, что вера в Бога и Его обещание вечной жизни – культурный миф, помогающий нам избегать призрака смерти.

Никогда не боявшийся противоречий Фрейд позже придумал Todtriebe, или стремление к смерти (что часто неправильно переводится как «инстинкт смерти»). Исходная гипотеза Фрейда состояла в том, что принцип удовольствия, Эрос – стремление к полнокровной жизни, любви, наслаждению и плодородию, был основным стимулом для человека. Однако по мере старения ученый стал смотреть на человечество свысока и подозревать, что в этой игре замешано еще что-то, не столь привлекательное. Эрос не мог быть повинен во всех этих войнах и хаосе. Добро пожаловать в Смертельную гонку.

В самой мягкой форме стремление к смерти выражается в нашей потребности отказаться от борьбы и жить в покое и мире; это разновидность генеральной репетиции смерти. Тут Фрейд ссылался на «принцип нирваны», потребность «превратить неугомонность жизни в покой неорганического существования». Быть своим собственным компостом. Всякий, кто смотрел боулинг по телевизору, сидя в кресле марки BarcaLounger, поймет, о чем речь.

Значит ли это, что нам следует обратить наше стремление к смерти внутрь себя? Не выйдет, отвечает Фрейд. Это цельная мощная энергия – стремление к смерти, – и, однажды выпущенная из клетки, она превращается в монстра: не удовольствуется просто просмотром телешоу Bowling for Dollars, его аппетиты требуют мазохизма и суицида.

Итак, стремление к смерти нам следует направить наружу, так? Нет, говорит старина Фрейд. Этот путь ведет к убийству, нанесению увечий и войне. Черт побери! Что же делать бедолагам? Идти к психиатру. Цель терапии – и жизни – гармонизировать стремление к смерти и Эрос, привести их в равновесие.

Юнг по существу

С Фрейдом не согласился его бывший ученик, швейцарский психологи Карл Густав Юнг. Если весь набор представлений о Боге, религии, вечности и загробной жизни исходит из нашего бессознательного, это еще не означает, что его место на помойке. Возможно, наше бессознательное мудрее, чем ум и сознание. Возможно, то, что Зигмунд называл бессознательной выдумкой, на самом деле – бессознательное подтверждение истины. Быть может, мы не придумываем религии, а открываем их внутри себя. И может быть, раз уж бессознательное передается из поколения в поколение, оно развивается само по себе, умнеет, в то время как наше сознание плетется в хвосте.

«Видите ли, сделать вас счастливым невозможно, однако я могу очень увлекательно рассказать вам о ваших несчастьях».

Что действительно имеет место, утверждал Карл Густав, так это то, что религии выступают от имени души, предлагая символы, которые исходят «из глубин души». Эти символы обладают мощной властью, потому что рождаются глубоко в бессознательном, в сокровищнице инстинктивной мудрости, которая доступна нашему сознанию только посредством снов, культурных мифов и религии. Когда сознающий разум теряет связь с этой глубинной психикой, отчуждается от нее, тогда и появляются симптомы невроза, такие как депрессия, ад, в котором все теряет смысл.

Измененные состояния сознания

Проживи Юнг немного дольше (он умер в 1961 г.), к своему инструментарию для углубленного изучения психики он мог бы добавить психоделики. Волшебные грибы и ЛСД-трипы обеспечили более чем 60 исследователям возможность испытать трансцендентальные озарения относительно того, что – по крайней мере, на тот момент – казалось Высшей Реальностью.

Тем не менее ни одно из подобных состояний, обусловленных воздействием химического вещества, не стало поводом для таких поразительных описаний, как педантичные самонаблюдения Джилл Боулт Тейлор, перенесшей обширный инсульт. В 1996 г. гарвардский нейробиолог зачарованно наблюдала, как левая часть ее мозга перестает действовать. В процессе самонаблюдений доктор Тейлор настолько продвинулась в познании духовной реальности, насколько Юнг мог только мечтать.

Тейлор рассказала, что правое полушарие мозга обрабатывает то, что происходит в настоящий момент. Оно мыслит зрительными образами, воспринимая все картины, звуки и запахи, окружающие нас прямо сейчас, и соединяя их в целое. Согласно правой части мозга, мы «безупречны, целостны и прекрасны». Мы ощущаем себя как «энергетическое существо», связанное со всей энергией Вселенной и с энергией всего человечества.

Наше левое полушарие, наоборот, воспринимает мир линейно и методически. Оно берет настоящий момент времени и выбирает детали, связывает их с тем, что известно из прошлого, и строит планы на будущее. Оно мыслит языком, а не картинками, и одно из его изъявлений – «Я есть». Это «Я» воспринимает себя отдельно от окружающей энергии и отдельно от других людей. Все это – функции левого полушария, которое по большей части перестало работать у Тейлор во время инсульта.

Поскольку ее левое полушарие умолкло, она почувствовала, что ее тело не имеет границ и едино со всей энергией Вселенной. Она испытывала умиротворение и эйфорию. При этом время от времени левая половина ее мозга – тревожного мозга – все же посылала ей сигналы: «Ты в опасности! Ты можешь умереть! Тебе нужна помощь!» Однако позвать на помощь без устойчивой поддержки левого полушария оказалось практически невозможно. Даже когда ей удалось позвонить по телефону, чтобы позвать на помощь, попытавшись объяснить свою ситуацию, она поняла, что способна только лаять, как собака.

Позже, в больнице, она испытала ощущение, что мир вокруг нее – сплошной хаос и шум, но затем внезапно почувствовала, что ее душа парит «в море эйфории».

К каким же выводам пришла Тейлор? Мир полон любящих, мирных людей, которые могут «сделать шаг вправо в своем левом полушарии». С одной стороны, мы – «жизненная сила Вселенной», а с другой – мы отделены от мира и от других людей. И что важнее всего: в какой-то степени мы можем выбирать, на той или другой стороне хотим пребывать в каждый данный момент времени{2}.

То, что переживала Тейлор посредством правого полушария, Юнг называл глубинным бессознательным источником религиозного опыта. Ученый лишь размышлял о том, откуда берется этот опыт; Тейлор указала точную локализацию. Опыт правого полушария Тейлор взорвал ее левополушарные конструкты времени и пространства. Она пережила трансцендентный опыт, выход за собственные пределы: она чувствовала себя частью Бессмертной Вселенной.

Юнг утверждал, что бессознательное не только знает о том, что мы умираем, но и принимает этот факт. Зачастую задолго до самого события психика готовит себя к смерти. Пока наш рациональный, сознающий разум воспринимает смерть как повод для страхов и мрачный финал, наша психика (правое полушарие?) принимает ее.

Здорово! Полагаю, что смерть – это не только гвозди, забиваемые в гробовые крышки, не так ли?

Да, Дэрил, однако мы опасаемся, что дело принимает еще более жуткий оборот.

Дэрил, у нас одна плохая новость и одна хорошая. С какой начать?

Начните с плохой.

Ладно. Похоже, пока становится все страшнее и страшнее.

Восхитительно. А какая хорошая?

Хорошая состоит в том, что, закончив эту книжку, мы отправимся с нашими женами в отпуск на юг Франции!

Но вернемся к Беккеру. Он утверждает, что в конечном счете ни психология, ни высокоразвитая религия не могут обеспечить нам убежища от проблемы: «жизнь бессмысленна, а потом ты умираешь». Ничто не избавит нас от страха перед лицом смерти или от ее оборотной стороны, страха перед жизнью, которая конечна и никогда не сможет утолить наше страстное желание бесконечности.

Эти тревоги – часть нашего существования, нравится нам это или нет (лично нам не нравится). Добавьте сюда тот факт, что мы – единственные существа, оплачивающие расходы в связи со смертью, и все, что нам остается, – пороховая бочка тревоги и тоски.

Однако не стоит беспокоиться. Беккер предлагает принять нашу смертность и выйти за ее пределы через соприкосновение с Высшей Реальностью и не морочить себе голову другими системами бессмертия. Чтобы уяснить этот маршрут, надо взять обратный курс, к середине XIX в., временам задолго до Фрейда и Юнга, к датскому философу и религиозному мыслителю Сёрену Кьеркегору, отцу экзистенциализма.

Большинство из нас предпочло бы перескочить этап тревожных размышлений о смерти и сразу же оказаться в сказке со счастливым концом, где нас ждет лучший шезлонг на небесной лужайке. Но по мнению Беккера и его вдохновителя, Кьеркегора, подобный маршрут вприпрыжку – дорога в Никуда. Если мы перескакиваем ступень встречи со Смертью и не задерживаемся на ней, переживая перспективу Вечного Ничто, если мы отказываемся нести сполна груз страха и трепета, сопровождающего жизнь перед лицом «никогда больше», тогда теряется единственный шанс испытать трансцендентность. Это потому, говорит Сёрен, что экзистенциальный страх – наш главный учитель!

Минуточку-минуточку! Этот датчанин просто полоумный! Для начала: хорошо известно, что гораздо лучше соображаешь, если находишься в добром расположении духа, а не в дурном. А надо сказать, настроение у меня портится, когда я слушаю эту чушь.

Мы понимаем, о чем вы, Дэрил. Ничем не можем помочь, хотя видим, что вы дрожите, слезы бегут по щекам, когда вы сосредоточиваетесь на том бесспорном факте, что жизнь коротка, а смерть наверняка. Мы должны согласиться, что это не лучшее время для изучения темы. Однако предоставим Сёрену возможность обосновать его точку зрения. Хотя бы из уважения к покойнику.

Прежде всего следует обратиться к вопросам человеческого бытия. В своих работах «Понятие страха» (Concept of Dread) и «Болезнь к смерти» (Sickness unto Death) (оптимистичные названия, сделавшие его книги бестселлерами в Дании) Кьеркегор выясняет суть страха и отчаяния посредством философско-психологического самоанализа. Но психологические проблемы, интересовавшие Сёрена, не принадлежали к категории сугубо личных, как, скажем, вопрос, почему ваша мать отдавала предпочтение вашему брату или отец считал вас размазней. Кьеркегора интересовали общечеловеческие вопросы жизни и смерти. Мы подозреваем, что, если бы Кьеркегор дожил до наших дней, он считал бы, что неврозы, которые лечит ваш личный психотерапевт, – просто замена нашей реальной проблемы: ответственности за наполненную смыслом жизнь на краю смертной бездны.

Ну хватит! Я знаю все про терапию. Я сам какое-то время встречался с психиатром, а все потому, что не мог справиться со вспышками гнева. И, как оказалось, вы правы – именно из-за того, что моя мать обожала братца Скиппи, а отец, ну, вы знаете… Годами я подавлял в себе гнев. И он не имел никакого отношения к смерти, бездне и всему вашему трепу.

Возможно, Дэрил. Но Кьеркегор мог бы сказать, что вся эта потребность в материнской любви – просто дымовая завеса. Есть такие страхи и депрессии, которые вытекают из самого факта человеческого существования, и тут неважно, насколько любила тебя мать или осуждал отец. Именно они и порождают все те конкретные страхи и депрессии, о которых ты стенаешь на кушетке психотерапевта. Кьеркегор считал, что все твои страхи появляются на свет задолго до жалоб на кушетке – они следуют из самого факта осознания того, что тебе придется умереть. И, вероятно, проработка твоих проблем, связанных с матерью, Скиппи и отцом, – просто способ отвлечь тебя от твоей реальной проблемы – Большой Смерти!

Если заурядные неврозы действительно лишь маскируют наш страх смерти, это может объяснять, почему психотерапия требует столько времени. Она никогда не занимается реальной проблемой – проблемой смерти.

Разумеется, могут существовать и другие причины, по которым психотерапия длится так долго. Комик Ронни Шейкс говорил:

После 12 лет терапии мой психиатр сказал нечто, отчего у меня навернулись на глазах слезы. Он сказал: «No hablo ingls»[5].

Трамвай «Отчаяние»

Согласно Кьеркегору, страх смерти и безысходность, в сравнении с невротической тревогой и отчаянием, овладевает нами полностью. Некоторых из нас подавляют избыточные возможности: наше «Я», ограниченное во времени, не может справиться с неограниченной свободой, существующей как в повседневной жизни, так и в фантазиях. Так мало времени, так много я должен сделать.

Настроимся на волну мучительного смятения перед лицом слишком многих возможностей.

Стану ли я когда-нибудь таким секс-символом, как Брэд Питт? Следует ли мне отказаться от юридической практики и попытаться стать уличным артистом? Что должен я сделать со своей жизнью? Раскрепостить ли мне мое внутреннее женское начало? А как насчет внутреннего Рэмбо?

Стоит ли пытаться быть одновременно супермамой и управлять строительной компанией? Завести ли мне интрижку с почтальоном, подвергнув риску свою счастливую семейную жизнь? Или я должна отказать себе в любовной истории и отправиться в могилу, не исполнив желания?

Осмелюсь ли я съесть персик? А шоколадку «Марс»? А галлюциногенный гриб?

Я – неудачник?

Если бы в моем распоряжении было бесконечное время, я бы испробовал бесконечное число этих возможностей. Однако есть такая штука, как смерть, которая разом кончает со всеми моими личными возможностями. Если уж мне досталась единственная жизнь, я не желаю тратить из нее сорок лет, чтобы стать таким же секси, как Брэд Питт. Или, что еще хуже, – размышляя на тему, пытаться ли стать таким, как Брэд Питт. Потому что, пока я пребываю в нерешительности, часы бегут. Тик-так, тик-так. Это твой окончательный ответ?

Просто делай это

Именно такого рода дилеммы вынудили нынешних экзистенциалистов, торговцев из корпорации Nike, придумать слоган: «Просто делай это».

Но в Африке сотрудники компании натолкнулись на культурные барьеры. Снимая в Кении рекламу обуви для туристов, они пригласили участвовать членов племени самбуру. Камера показала крупным планом одного из них в момент появления на экране слогана «Просто делай это», которому тот вторил на родном языке маа. Когда фильм шел по американскому телевидению, один антрополог из Цинциннатского университета заметил, что на самом деле парень говорил: «Эти мне не подходят! Мне нужны большие башмаки!»

Сконфуженный пресс-секретарь Nike признал, что было очень трудно найти эквивалент фразе «Просто делай это» на языке маа, поэтому они подставили фразу, когда персонаж на экране хоть что-то сказал. Однако с точки зрения Кьеркегора, такой персонаж – хороший пример человека, который не колеблется в выборе.

Да! Груз ответственности за жизнь, имеющую конец, вполне достаточный для того, чтобы человек чокнулся. И, по Кьеркегору, головоломки в духе «кто я?» и «кем я могу быть?» способны вызвать тревогу, граничащую с шизофренией, как у того парня, что зашел в кабинет психиатра и заявил: «У меня проблема с идентичностью… и у меня тоже».

Один из заманчивых путей выхода из кьеркегоровского экзистенциального ада с несметным количеством вариантов «кем быть?» – просто прекратить действовать. Чтобы избежать страха выбора из чрезмерного количества возможностей, я полностью изолируюсь от мира.

От себя не убежишь.

Главное, что интересует человека, – его «Я».

И снова – о нашем страхе смерти:

Сначала я впал в ступор. Кажется, это неплохой способ борьбы со страхом, и на короткое время так оно и есть. Но теперь я чувствую себя одиноким, без семьи, без друзей, без моего пса Мойши, без моей газонокосилки производства компании John Deere, без Рыцарей Колумба[6]. И, похоже, дороги назад нет! Я не могу от этого отделаться. Я не могу «просто делать это», если моя стратегия – не делать ничего. Такой способ избежать страха неадекватности заставляет меня чувствовать себя еще более неадекватным. Вернуться назад, где мне было плохо, потому что я не был таким же красавчиком, как Брэд Питт? В добрые старые времена, блин! С тех пор как я впал в ступор, я не чувствую себя достаточно живым для того, чтобы быть человеком, не говоря уж о том, чтобы сать секс-символом.

Но я до сих пор ощущаю боль оттого, что я – это я. Мне осталось лишь два выхода: постоянно утолять боль, усиленно налегая на трансжиры[7], или опробовать стратегию лазейки.

Хитроумные лазейки

Вот одна спасительная формула, которая выглядит многообещающей. Сёрен предлагает оставаться внутри собственного «Я», но сделать это добродетелью!

Давайте снова прислушаемся к нашему страху смерти:

Допустим, я человек, осознающий свою смертность. Вижу картину в целом и не обращаю внимания на подробности. Жизнь – парад, и у меня тут хорошее место. Господи, так хорошо не участвовать в параде. Сейчас я иду на встречу Рыцарей Колумба, но держу определенную ироническую дистанцию. Естественно, я нахожу это довольно забавным.

И почему же, спросите вы, я с утра пораньше заказываю третий бокал мартини?

А вот другой хитроумный способ Сёрена избавиться от отчаяния: окунуться с головой в повседневность. Успокоить свое «Я», погрузившись в мелочи жизни. И нет проблем!

И снова голос тревоги:

Я и правда чувствую себя хорошо. Мой BlackBerry полон информации. Каждая минута у меня на счету: 6:00–6:15 – первая чашка кофе; 6:15–6:45 – беговая дорожка; 6:45–7:00 – электронная почта и Facebook; 7:00–8:00 – дорога к психотерапевту и прослушивание аудиокниги Дипака[8]; 8:00–8:50 – погружение в мою проблему уверенности в себе вместе с психоаналитиком, д-ром Гонсалесом; 9:00 – за рабочим столом, проверка почтового ящика…

Ого! Полнокровная жизнь! Круглосуточная карусель семь дней в неделю…

Но секундочку! Что там такое в моем зеркале заднего вида? Будто парень какой-то в черном банном халате на бледном коне[9]. Конный полицейский в нерабочее время? О Господи, это мистер Смерть собственной персоной! Странно, этого не было в моем расписании.

Собственное «Я» на групповом портрете.

Собственное «Я» как нечто подлежащее совершенствованию.

А вот еще один способ Кьеркегора избежать страха: отважно заняться самосозиданием. Сотворить что-нибудь из своего «Я».

Уставьте свой столик в спальне книгами по самопомощи – работами Уэйн Дайер, Экхарта Толле, Марианны Уильямсон. И только позитивные мысли! Осмельтесь мечтать о невозможном! Визуализируйте великие цели! Используйте тайные силы закона влечения! Вот тогда жизнь приобретет смысл, и этот смысл победит смерть! Я буду бессмертным. Как Лоуренс Луэллен[10] – имя, которое переживет века.

Вы не помните Ларри? Того, кто придумал Картонный Стаканчик?

Лили Томлин[11] обращает внимание на одну из практических проблем, связанных с попыткой сделать из себя что-нибудь:

«Я всегда хотела быть кем-то. Теперь я вижу, что мне следовало ставить более конкретную задачу».

Итак, Дэрил, вы, наверное, думаете: «А что, если вы все запутались? Что, если у вас столько взаимоисключающих жизненных стратегий, что большую часть времени вы не знаете, кто вы на самом деле? Вроде того как быть одновременно гиперактивным и депрессивным? Как маниакально-депрессивный больной, который отправился в отпуск и послал своему психиатру записку следующего содержания: “Прекрасно провожу время. Как бы мне хотелось умереть!”».

Нет, я так вовсе не думаю! Однако я думаю, что этот Кьеркегор – датское печенье, к которому не хватает чашечки кофе. Более того, он наводит на меня чертовскую тоску.