Претерпевшие до конца. Судьбы царских слуг, оставшихся верными долгу и присяге Жук Юрий
Июня 16 дня 1917 г.
№ 227
Петроград
Фонтанка, 46
Сим контора ИХ ВЫСОЧЕСТВ удостоверяет, что Г-жа Тутельберг (так!) 1 Мая 1891 года была принята на Должность камер-юнгферы при Великой Княгине ЕКАТЕРИНЕ МИХАЙЛОВНЕ, при Которой и служила до кончины Ея ИМПЕРАТОРСКОГО ВЫСОЧЕСТВА, Скончавшейся 30 апреля 1894 года, и по ликвидации двора перешла на службу к бывшей ИМПЕРАТРИЦЕ АЛЕКСАНДРЕ ФЁДОРОВНЕ.
Управляющий делами ИХ ВЫСОЧЕСТВ Принцессы Елены Георгиевны Саксен-Альтенбургской, герцога Михаила Георгиевича Мекленбург-Стрелицкого и наследников герцога Георгия Георгиевича Мекленбург-Стрелицкого
(Подпись) [595]
В нижней части документа имеется оттиск круглой мастичной печати с надписью по центру: «Контора ИХЪ ВЫСОЧЕСТВЪ» и двойной надписью по кругу: «Принцессы Елены Георгиевны Саксен-Альтенбургской, герцога Михаила Георгиевича Мекленбург-Стрелицкого и наследников герцога Георгия Георгиевича Мекленбург-Стрелицкого»
М. Г. Туттельберг в материалах Следственного Производства 1918–1920 г.г
1919 года, Июля 23–27 дня, Судебный Следователь по особо важным делам при Омском Окружном Суде Н. А. Соколов в г. Ишиме в порядке 443 Ст. Уст. [ановления] Угол. [овного] Суд. [опроизводства] допрашивал нижепоименованную в качестве свидетельницы, и она показала:
Мария Густавовна Туттельберг, 56 лет, мещанка из г. Ревеля, проживаю временно в г. Ишиме, лютеранского вероисповедания, грамотная, в деле чужая, не судилась.
Я состояла в должности камер-юнгферы при Её Величестве ГОСУДАРЫНЕ ИМПЕРАТРИЦЕ Александре Фёдоровне. На эту должность я была назначена в год выхода замуж Её Величества за ГОСУДАРЯ ИМПЕРАТОРА Николая Александровича по рекомендации камер-фрау при ГОСУДАРЫНЕ ИМПЕРАТРИЦЕ Марии Фёдоровне фон-Флотовой. Из женского персонала я самая старая слуга при Её Величестве.
(…)
В Тобольск мы выехали 1 августа и прибыли туда 6 августа по старому стилю. До 13 августа мы жили на пароходе, так как дом для нас был не готов. 13 числа Царская семья перешла с парохода в Губернаторский дом. Из лиц, находившихся при Царской Семье, с ней жил в этом доме только один Жильяр. Все остальные жили рядом в доме Корнилова. В Тобольске жили хорошо, пока управлял Кобылинский и не утесняли нас большевики. Был, правда, назначен, спустя некоторое время после нашего прибытия в Тобольск, комиссар Панкратов и его помощник Никольский. Панкратов первое время держал себя, как «хозяин». Но, когда он узнал на самом деле ГОСУДАРЯ и всю Его Семью, он стал хорошо к ним относиться, и заботился, как мог, о них. Про Никольского я ничего не могу сказать. Я его не знала и ничего о нём не слышала. Обидел ли он однажды Алексея Николаевича и чем, я не знаю. До вмешательства большевиков в нашу жизнь мы жили хорошо. Стол был хороший, и всего было достаточно.
Когда же большевики распорядились, чтобы Царская Семья жила на свои средства, тут стало хуже. Стол стал совсем другой, было уволено много прислуги. Солдаты стали вести себя нехорошо. Однажды я сама видела, как они сидели, развалившись, когда мимо них проходил ГОСУДАРЬ, и не приветствовали его. Однажды они написали какие-то нехорошие слова на качелях, где качались княжны. Однажды они перерыли ледяную гору, на которой катались дети. Это было им очень грустно, потому что строили они эту гору сами и никаких иных развлечений у них не было. Потом солдаты перестали пускать Царскую Семью в церковь, и богослужение совершалось на дому. Они иногда не пускали даже певчих, и Великим постом пели хором за богослужениями ГОСУДАРЫНЯ и Княжны под управлением дьячка. Потом солдаты выселили всех из Корниловского лома в Губернаторский и перевели всех выселенных туда на положение арестованных.
Время дня проходило у детей в занятиях. ГОСУДАРЬ или читал, или занимался физическим трудом во дворе. Иногда он шёл в караульное помещение солдат с Алексеем Николаевичем и был там с солдатами.
В апреле месяце приехал комиссар из Москвы Яковлев. С ним были ещё какие-то два лица, но я их не помню. Я не знаю, как Яковлев обращался с ГОСУДАРЕМ и ГОСУДАРЫНЕЙ» и что с ними говорил. ГОСУДАРЫНЯ же тогда была очень огорчена предстоящим отъездом из Тобольска. Я прямо должна сказать, что это был для Её Величества самый тяжёлый момент. Этот момент был для Неё гораздо тяжелее, чем революция. Она страшно убивалась. Я попыталась Её утешить. Она сказала мне: «Не увеличивайте, Тутельс, моего горя. Это самый для меня тяжёлый момент. Вы знаете, что такое для меня сын. А мне приходится выбирать между сыном и мужем. Но я решилась и надо быть твёрдой. Я должна оставить мальчика и разделить жизнь или смерть мужа».
Уехал ГОСУДАРЬ с ГОСУДАРЫНЕЙ и Марией Николаевной 13 апреля по старому стилю. С ними уехали: Долгорукий, Боткин, Чемодуров, Седнев и Демидова. Экипажи им были поданы плохие. ГОСУДАРЫНЯ писала потом Ольге Николаевне, что её экипаж развалился дорогой, и они ждали в какой-то избушке в деревне, пока им дали другой экипаж. В этом письме она жаловалась на дорогу. Она писала, что по приезде в Екатеринбург Она чувствовала себя плохо и дня четыре лежала: страдала сердцем. Она жаловалась на тесноту помещения. Кажется, ещё и Демидова писала кому-то, что первое время они все жили в каком-то подвальном помещении и пищу им давали солдатскую. Потом их перевели в другое помещение и стали им давать пищу из какой-то столовой. Обедали они вместе с прислугой.
Куда увозил Яковлев ГОСУДАРЯ с ГОСУДАРЫНЕЙ из Тобольска, я не знаю. Удивились ли тогда дети, что Они остались в Екатеринбурге, я не знаю. Что говорили солдаты по своём возвращении после проводов их, я не знаю и не знаю, возвращались ли даже эти солдаты.
В мае месяце к нам пришёл новый комиссар Хохряков и какой-то Родионов. Кто такой был Хохряков и Родионов, не знаю. Главным из них, как мне казалось, был Родионов. Он похож был на интеллигентного человека: на офицера, но грубого. Я не знаю, как он обращался с княжнами, а с монашками, которые тогда приходили петь за богослужением, он обходился худо: он их обыскивал перед тем, как пустить их в комнаты. Когда мы потом в Тюмени садились в вагон 4-го класса, он нам сказал: «Вам теперь по-другому жить придётся».
В Тобольск Царской Семье были лишь взяты вещи из одежды, белья, обуви, посуды, столового белья. Были взяты походные кровати, некоторые картины и ковры, немного ламп. Эти вещи частью были взяты при отъезде самой Царской Семьи, частью они были доставлены впоследствии. Когда ГОСУДАРЬ с ГОСУДАРЫНЕЙ и Марией Николаевной уезжали из Тобольска, они взяли свои походные кровати. Когда уезжали мы с детьми, тогда Родионов взял всё из дома: все вещи, принадлежащие Губернаторскому дому.
Опознавал ли Татищев или Гендрикова, или Буксгевден Родионова, я не знаю и не слыхала об этом ничего. Я ничего не знаю, как обходился Родионов с Нагорным. Я не слышала, чтобы Родионов плохо обращался с княжнами и Алексеем Николаевичем. Я слышала, что он «советовал» княжнам не запирать дверей их кают, мотивируя это требованиями безопасности для них же самих: может ведь случиться пожар. Я знаю, что он запер каюту Алексея Николаевича снаружи на замок, но, по-моему, он это сделал из хороших побуждений: мало ли кто может взойти, а внутренней охраны не было.
Мы приехали в Екатеринбург 9 или 11 мая. Детей тогда же увезли в дом Ипатьева. Взяли из нашего поезда Гендрикову, Татищева, Шнейдер, Труппа, Харитонова, Нагорного, Волкова, мальчика Седнева. Пробыли мы несколько дней в городе в вагоне. Я ходила в эти дни в город и смотрела дом Ипатьева, где находилась Царская семья. Дом Ипатьева в это время уже был обнесён забором, но сначала одним: у самых окон дома. Когда мы ещё не уехали из Екатеринбурга, был выстроен и второй забор, закрывший дом с улицы вместе с воротами. Спустя некоторое время я уехала в Камышлов, где и жила.
Я вижу предъявленную мне Вами фотографическую рамочку (предъявлена фотографическая рамочка, описанная в пункте «а» 1 протокола 10 февраля сего года, л. д. 10, том 2-й). [596]Такой рамочки не было в вещах Её Величества. Возможно, что она принадлежит одной из княжон.
Я вижу фотографическое изображение серьги, предъявленное мне Вами (предъявлено фотографическое изображение серьги, описанное в том же пункте того же протокола, л. д. 10 об., том 2-й). Я положительно утверждаю, что на этом снимке изображена одна из парных серёг Её Величества. Каждая из таких серёг имела белую прекрасную жемчужину и над ней – бриллиант. Это были самые любимые серьги Её Величества. В них она поехала из Тобольска. Она их на ночь снимала. Я вижу предъявленные мне Вами фотографические карточки Её Величества (предъявлены две фотографические карточки, полученные на предварительном следствии от г. Жильяра, одна из каких описана в пункте «з» протокола 10 февраля сего года, л. д. 14, том 2-й, и другая значится в протоколе 5 марта сего года, л. д. 111, том 2-й). На этих снимках Её Величество изображена в этих именно серьгах.
Про фотографическое изображение трёх частей жемчужины на предъявленном мне Вами снимке (предъявлен снимок частей жемчужины, описанных в пункте «а» 2 того же протокола, л. д. 10, том 2-й) я затрудняюсь сказать что-либо определённое, так как снимок свойств жемчуга не передаёт. Из золотых украшений, изображённых на том же снимке, я останавливаюсь на одном и думаю, что это есть часть той самой серьги Её Величества, о которой я сейчас говорила: та именно часть, которая составляет дугу серьги.
Я вижу предъявленный мне Вами снимок топаза и осколка его (предъявлен снимок топаза и осколка топаза, описанных в том же пункте, л. д. 10, том 2-й). Это бусы горного хрусталя. Такие бусы были у всех княжон. Была ли в них Мария Николаевна, уезжая из Тобольска, я не помню. А княжны имели эти бусы на себе.
(…)
Я вижу предъявленные мне Вами вещи, как Вы говорите, «два осколка от стекла». Я категорически удостоверяю, что это вовсе не осколки стекла. Это осколки изумруда. У Её Величества было очень много таких вещей, в которых были изумруды. Эти осколки от очень крупного изумруда. Но я затрудняюсь сказать, от какого именно предмета эти осколки. Возможно, что это разбитое изумрудное яйцо Её Величества, возможно, что это и от других предметов.
Я должна сказать, что с драгоценными вещами мы поступили, когда мы все с детьми уезжали из Тобольска, таким образом. Мы бриллианты и большую часть жемчугов пришили вместо пуговиц к костюмам трёх княжон – Ольги Николаевны, Татьяны Николаевны и Анастасии Николаевны. Костюмы эти были из шерстяной материи. Один костюм был серого цвета (материя «фантазия»), другой – синего (шевиот) и третий – чёрного (также шевиот). Это были летние наружные костюмы, в которых можно было ехать в дорогу. Затем были зашиты бриллианты в чёрную бархатную шляпу Ольги Николаевны и в синюю шляпу (не знаю, из какой материи) Татьяны Николаевны. Не знаю, были ли зашиты бриллианты в шляпу Анастасии Николаевны. Также бриллианты и жемчуга, рубины, сапфиры и изумруды были зашиты в лифчики Татьяны Николаевны и Анастасии Николаевны. Ольга же Николаевна надела на себя несколько ниток жемчугов. Некоторые драгоценности, более простые, мы положили вместе с другими вещами в сундук. Сундук был простой, из полированного дуба, с инициалами Её Величества. Он был размерами, в длину – аршина [597]1, в высоту – четверти 2, в ширину – четверти 3. Сама я драгоценностей не зашивала никуда. Я только передавала драгоценности Её Величества Теглевой и Эрсберг, а они зашивали их.
(…)
Я вижу предъявленные мне Вами две пуговицы: одну фирмы Лидваля, другую, рассыпающуюся, перламутровую. Про первую я ничего сказать не могу, так как она мужская. Про вторую пуговицу я могу сказать положительно, что такие пуговицы ставились к подвязкам Её Величества и княжон. Шил ли на Государя и Алексея Николаевича портной Лидваль, я не знаю. Фамилию портного Нольдштром я слышала. На Её Величество и княжон шили портные Бризак и Михайлов, а ранее шил ещё Китаев.
(…)
Я вижу предъявленные мне Вами фотографические изображения образков (предъявлены фотографические изображения образков, описанных в пунктах 4–6 того же протокола, л. д. 11 об. 12, том 2-й). Ничего определённого про них сказать не могу. Таких образков маленьких у них было много, и они могли взять их с собой, если бы они, например, куда-либо собирались ехать из дома.
(…)
Я вижу осколки эмали (предъявлены эти осколки, описанные в пункте 15-м того же протокола, л. д. 13, том 2-й). Это, вероятно, от образков, которых изображения Вы мне показывали.
(…)
Я вижу предъявленные мне Вами предметы: кнопки, крючки, петли, фестоны, 2 пуговицы, винтики, гвоздики, пряжку от пояса, ленточку и крючок от подвязок, или, как у Вас написано, «металлическую застёжку от мужского или женского платья» (предъявлены предметы, описанные в пункте 15-м того же протокола, л. д. 13 и 13 об, том 2-й). Про эти вещи я могу сказать следующее. Кнопки – это хорошие кнопки, французские. Они все, видимо, бризаковские и моли быть от костюмов и Её Величества, и княжон. То же самое я должна сказать и про крючки и про петли. Фестоны вполне могут быть от их корсетов. Из двух пуговиц одна мужская, и я про неё ничего сказать не могу, а другая вполне подходящая для синего верхнего костюма Её Величества: такие именно пуговицы, только обтянутые материей, были на её костюме. Про винтики и гвоздики я ничего сказать не могу. Пряжка от пояса может быть только нижней частью пряжки, верхней же части я не вижу. ГОСУДАРЫНЯ, однако, таких пряжек не носила. Это может быть от пряжки княжон. Ленточка, как указывает самый её вид, была пришита к какому-то костюму. Возможно, что она и от костюма Её Величества и княжон. Крючок от подвязок не принадлежит Её Величеству, возможно, что он принадлежит кому-либо из княжон.
Я вижу предъявленные мне Вами изображения бриллианта и креста (предъявлены изображения сих предметов, описанных в пунктах «в» и «г» того же протокола, л. д. 13 об., том 2-й). Я могу сказать про них следующее. Я категорически опознаю и бриллиант и крест. Эти вещи принадлежат Её Величеству. Этот бриллиант – в серебряной оправе. Это подарок Её Величеству от Его Величества по случаю рождения одной из княжон. Крест – это подарок Её Величеству Государыни Императрицы Марии Фёдоровны. Бриллиант был зашит вместо пуговицы в костюм одной из княжон, а крест – в лифчик одной из княжон.
Я вижу предъявленные мне Вами три бусы, пару пряжек от туфель, тоненькие пружинки и пряжку от мужского пояса, маленькую (предъявлены эти предметы, описанные в пунктах 1–4 протокола 15–16 февраля сего года, л. д. 45 об., том 2-й). [598]Бусы эти такие же, про какие я говорила и раньше: это бусы горного хрусталя от ожерельев княжон. Такие пряжки от туфель кого-либо из Великих Княжон: у них были такие пряжки на туфлях с камнями. Пряжка от пояса – пряжка Алексея Николаевича: совершенно такая же была у него на ремне. Про пружинки я также ничего не могу сказать, как и про те, которые Вы мне показывали раньше.
Я вижу предъявленные мне Вами корсетные кости и планшетки (предъявлены эти предметы, описанные в пунктах 5–8 того же протокола, л. д. 45 об.–46, том 2-й). По внешнему виду их я, конечно, не могу сказать, кому они принадлежат. В корсетах Её Величества спереди и с боков были железные пластинки, обтянутые лайкой. Сзади в её корсетах находился китовый ус. Как были устроены корсеты княжон, я не скажу, а также и про корсет Демидовой ничего не знаю. Но вообще я могу сказать, что княжны должны были всегда носить корсеты. Также всегда носила корсет и Демидова.
Я вижу предъявленные мне Вами пряжки и крючки (предъявлены эти предметы, описанные в пунктах 9 и 10 того же протокола, л. д. 46 об.–47, том 2-й). Пряжки могут относиться к подвязкам княжон и Демидовой. Крючки – также. У Её Величества у подвязок крючков таких не было.
Я не знаю, носил ли Боткин пенсне. Я видела у него очки.
Государыня в Тобольске носила очки во время работы. Её Величество, вероятно, от слёз стала страдать глазами в Тобольске, и ей какой-то тобольский доктор назначил очки. Они были большие и в черепаховой оправе. Принадлежит ли стекло, которое Вы мне сейчас показываете (предъявлено стекло, описанное в пункте 12-м того же протокола, л. д. 47 об., том 2-й), к очкам Её Величества, я не знаю.
У ГОСУДАРЯ ИМПЕРАТОРА и у Алексея Николаевича на их шинелях были такие же пуговицы, как и те, которые Вы мне сейчас показываете (предъявлены пуговицы, описанные в пункте 14-м того же протокола, л. д. 48, том 2-й).
(…)
Про американский ключ и про монеты, которые я вижу (предъявлены эти предметы, описанные в пунктах 19 и 20 того же протокола, л. д. 48 об., том 2-й), я ничего сказать не могу. Я могу лишь сказать, что Алексей Николаевич любил собирать и хранить у себя разные ненужные предметы. Возможно, что эти вещи и его.
Я вижу три предъявленные мне Вами пряжки (предъявлены пряжки, описанные в пункте 21-м того же протокола, л. д. 48 об., том 2-й). Из них одна – от туфель Её Величества. Это были шевровые туфли, чёрной кожи, или же цвета бронзы (двое было туфель с такими пряжками) на невысоких каблуках, с узким длинным носком. (Обувь Её Величества и Великих Княжон изготовлялась Вейсом.) В таких туфлях Её Величество вполне могла выехать в дорогу. Другая пряжка есть часть пряжки с драгоценным украшением от пояса или Её Величества, или Княжон. Третья пряжка – от мужских помочей.
Я вижу 12 предъявленных мне Вами пуговиц, колечко с обгорелой материей, кнопки, фестончики от корсетов, 3 крючка, 2 петли, обломок какого-то металлического предмета (предъявлены эти предметы, описанные в пункте 22-м «а»—«е» того же протокола, л. д. 48 об.–49, том 2-й). Из этих пуговиц 5 мужских, и я про них ничего сказать не могу. 7 же остальных – женские пуговицы, бельевые. Они вполне могли принадлежать к белью Её Величества или Княжон. Колечко, вернее всего, от зонтика. Кнопки, вероятно, от юбок. Кнопки все эти французские, хорошие, вероятно, бризаковские. Фестоны – все от корсетов, возможно, и Её Величества и Княжон. (Корсеты им делали какие-то петроградские мастера, фамилии их не знаю.) Крючки и петли – безусловно, бризаковские. Что представляет собой обломок металлического предмета, я не знаю.
Я вижу предъявленную мне Вами пару мужских перчаток (предъявлены перчатки, описанные в пункте 1-м протокола 19–22 июня сего года, л. д… [599]том…). [600]Я не знаю, чьи они. ГОСУДАРЬ и Алексей Николаевич не любили носить перчаток. ГОСУДАРЬ надевал перчатки только в исключительных случаях, когда этого требовал этикет. Зимой он носил перчатки старые, вязаные, сильно заштопанные.
(…)
Я вижу предъявленные мне Вами обгорелые какие-то предметы (предъявлены эти предметы, описанные в пункте 30 того же протокола, л. д. том…). [601]Среди них я вижу части обуви. Вероятно, это обгорелая мужская обувь. Но среди обгорелых предметов, как мне думается, есть и сплавившаяся от огня материя. Кроме того, кусочки этой материи ясно сохранились в некоторых кусках. Эта сплавившаяся материя и отдельные кусочки материи мне напоминают темно-синего цвета рубчатую материю: «серж» английский, из которой были сшиты дорожные костюмы ГОСУДАРЫНИ и Княжон.
(…)
Я вижу предъявленный мне Вами рубин (предъявлен рубин, описанный в пункте 54-м того же протокола, л. д. том…). [602]Вполне возможно, что это рубин и Её Величества. Но очень трудно сказать, в состав какого именно драгоценного предмета он входил. Относительно рубиновых камней я должна ещё сказать следующее. ГОСУДАРЬ подарил Её Величеству рубиновое кольцо, когда Её Величеству было ещё 15 лет. Они тогда уже были влюблены друг в друга. Это было на свадьбе Великой Княгини Елизаветы Фёдоровны, когда ГОСУДАРЬ подарил Её Величеству кольцо. После этого Они 8 лет мечтали друг о друге, и Её Величество, когда ГОСУДАРЬ, будучи ещё Наследником, совершал своё кругосветное путешествие, очень волновалась за него, а особенно Её Величество убивалась, когда ГОСУДАРЮ какой-то злодей в Японии причинил повреждение головы. Об этом мне рассказывала старая няня Её Величества мисс Очерт. Это рубиновое кольцо Её Величество носила всегда на шейной цепочке вместе с крестами.
(…)
Я вижу обрывок цепочки (предъявлен обрывок золотой цепочки, описанный в пункте 71-м того же протокола, л. д… том…). [603]Это обрывок, безусловно, от браслета. Для шейных цепочек Её Величества и Княжон он тонок. Это обрывок той цепочки, которая ставится около запора браслетов, как предохранитель: браслет раздвинется, если запор откроется, а цепочка не даёт браслету упасть с руки. Таких браслетов с такими цепочками у Её Величества и у Княжон было несколько. Такие браслеты были на них на всех в момент отъезда их из Тобольска.
Я вижу предъявленные мне Вами 11 жемчужин (предъявлены жемчужины, описанные в пункте 72-м того же протокола, л. д… том…). [604]Жемчужных украшений вообще у них было много. Ольга Николаевна надела на себя много жемчугов в момент отъезда из Тобольска. Кроме того, у Её Величества из таких жемчужин, как эта, была целая цепочка. Она хранилась в коробке с образами.
Я вижу две маленькие бусы (предъявлены две бусы, описанные в пункте 73-м того же протокола, л. д… том…). [605]Я уверена, что это две бриллиантовые бусинки. У них нет игры, но это уж такие бриллианты. Эти бриллианты от цепочки браслета Её Величества. В цепочке этого браслета были жемчужинки, а между ними, вот такие бусинки. Этот браслет был зашит в лифчик или Татьяны Николаевны, или Анастасии Николаевны.
Я затрудняюсь сказать, откуда, т. е. от какого именно предмета две части жемчужины, которые я сейчас вижу (предъявлены два осколка жемчужины, описанные в пункте 74-м того же протокола, л. д… том…). Я должна ещё сказать, что Ольга Николаевна в мешочке надела себе на шею много разных жемчужных украшений. Для серьги Её Величества этот жемчуг сероват.
Я вижу предъявленные мне Вами осколки сапфира (предъявлены два осколка сапфира, описанные в пункте 75-м того же протокола, л. д… том…). У ГОСУДАРЯ был перстень с такими сапфирами: кабошон, как и эти камни. [606]
Я вижу предъявленный мне Вами камень (предъявлен камень, описанный как рубин в пункте 76-м того же протокола, л. д… том…). Это не рубин, а аметист. Драгоценностей с такими камнями было много и у Её Величества, и у Княжон. Они были зашиты в лифчиках Княжон.
(…)
Я не могу определить, от какого именно предмета эти 11 осколочков изумруда, которые Вы мне сейчас показываете (предъявлены 11 осколков изумруда, описанные в пункте 78-м того же протокола, л. д… том…). [607]Изумруды же вообще были зашиты в лифчиках Княжон.
(…)
Я вижу часть украшения с бриллиантами (предъявлено украшение, описанное в пункте 84-м того же протокола, л. д… том…). Оно мне положительно напоминает брошь Её Величества. Это часть от неё, от броши. Эта брошь была в лифчике одной из Княжон.
(…)
Я вижу обломок золотого предмета (предъявлен этот обломок, описанный в пункте 91-м того же протокола, л. д… том…). [608]Этот обломок, скорее всего, от серьги. Он, вполне возможно, что и от серьги Её Величества, той ли, парную к которой Вы мне показывали на снимке, или другой какой-либо из её серёг, сказать не могу.
Я вижу предъявленные мне Вами крючок и петельку (предъявлены эти предметы, описанные в пунктах 94 и 95 того же протокола, л. д… том…). Это дамские крючки, бризаковские. Они будут от платьев Её Величества или же Великих Княжон.
(…)
Я вижу большую предъявленную мне Вами пуговицу (предъявлена пуговица, описанная в пункте 97-м того же протокола, л. д… том…). [609]Она принадлежит к синему дорожному костюму Её Величества. Это такая же, как Вы мне показывали и раньше.
(…)
Я вижу предъявленный мне Вами флакончик с солями (предъявлен этот флакончик, описанный в пункте 115-м того же протокола, л. д… том…). У Её Величества был флакончик с солями такого же стекла, который она брала с собой в дорогу, но он был меньше. Такой же величины был у Ольги Николаевны.
Я вижу предъявленные мне Вами осколки стекла (предъявлены эти осколки, описанные в пунктах 33, 34, 55, 56, 59, 60, 66, 67, 86, 99, 100, 101, 107, 108, 112 того же протокола). Здесь имеются, по моему мнению, осколки таких предметов: зелёного флакона с солями, осколки которого Вы мне показывали и ранее; осколки простой бутылки из белого стекла, в такой бутылке у них могла быть святая вода Саровских ключей, которую Её Величество обязательно бы взяла с собой, если бы поехала куда-нибудь в дорогу; осколки простой бутылки жёлтого стекла, которая вряд ли принадлежит к вещам Царской Семьи; осколки от стёкол рамочек; стёкла в рамочках были у них прямые, а не выпуклые; выпуклые тоненькие стёкла от каких-нибудь украшений, например медальонов или часов; осколки от флакончиков с солями, как тот флакончик, который Вы мне показывали; от какого предмета осколки цвета йода, я не знаю.
(…)
Я вижу предъявленный мне Вами носовой платок (предъявлен носовой платок, найденный в шахте № 3,
л. д… том…). [610]Трудно о нём сказать что-либо, пока он не вымыт. Но к белью Её Величества он отношения не имеет.
Я видела труп собаки, который Вы мне показывали. Я категорически утверждаю, что это есть труп собачки Джемми, [611]принадлежавшей Анастасии Николаевне. Это была очень маленькая собачка, которую Анастасия Николаевна носила на руках. У них было 3 собачки. Одна собака была большая, породы «спаниель», принадлежавшая Алексею Николаевичу. Другая была французский бульдог, обычной величины для этой породы, принадлежавшая Татьяне Николаевне. Джемми же была самой маленькой. Бежать за экипажем она не могла. Её подарил Анастасии Николаевне в войну какой-то офицер, лежавший в лазарете в Царском.
Я вижу предъявленные мне Вами предметы: серебряную рамочку, перочинный ножик (предъявлены эти предметы, извлечённые 26 июня сего года из малого колодца шахты, л. д… том…). Ничего я про эти предметы сказать не могу. Я не помню, были ли у Её Величества образа в такой рамочке. Я не знаю, чей это ножик.
Я вижу предъявленный мне Вами Уланский значок. Этот значок принадлежит Её Величеству. Её Величеству он был поднесён командиром полка Орловым, а Её Величество была Шефом этого полка. Он, этот значок, зашит не был в числе драгоценностей и его Её Величество имела просто при себе в чём-либо. (Свидетельнице был предъявлен значок, найденный при промывке засыпки, извлечённой из малого колодца шахты, л. д… том…). Я вижу предъявленный мне Вами осколок жемчужины (предъявлен этот осколок, найденный там же, л. д… том…). Этот жемчуг белый, прекрасный. Вполне возможно, что он от серьги Её Величества, одну из которых Вы мне показывали на снимке.
(…)
Я вижу два цинковых обломочка со следами краски на них (предъявлены эти кусочки, найденные в том же колодце 8 и 10 июля, л. д… том…). Я хорошо знаю, что у Её Величества были такие простые маленькие образки из цинка, на которых изображения были написаны краской по цинку. Её Величество могла взять их с собой в дорогу.
(…)
Я вижу предъявленные мне Вами предметы: 3 фестона, металлическую пуговицу, круглую жемчужину и два осколка от жемчужины (предъявлены эти предметы, найденные при промывке кострища у шахты № 7, л. д… том…). Фестоны – такие же корсетные (а не от ботинок), как и раньше. Про пуговицу я сказать не могу: это мужская пуговица. Круглая жемчужина – такая же, как и были раньше. Осколки жемчужины вполне могут быть от серьги Её Величества, одну из которых я видела на снимке.
(…)
Я вижу предъявленные мне Вами предметы: кусок какой-то материи и обломок какого-то белого металла (предъявлены эти предметы, найденные в районе рудника, л. д… том…). Про материю я ничего сказать не могу, пока она в глине. К чему относятся пластинки белого металла и были ли такие рамочки у иконок Её Величества или Княжон, сказать не могу.
Я хочу исправить своё показание относительно портретной рамочки, которую Вы мне показывали. Я думаю, что эта рамочка принадлежит ГОСУДАРЮ ИМПЕРАТОРУ Николаю Александровичу. Совершенно такая рамочка была у Его Величества. В этой рамочке хранился у Его Величества портрет Её Величества. Без него Его Величество никуда бы не поехал. Если бы он куда-либо отправился, он бы взял его с собой.
Я вижу предъявленный мне Вами вязаный из ниток шнурок (предъявлен шнурок, описанный в пункте 106 того же протокола, л. д… том…). [612]Я не знаю, домашней он работы или же фабричной. Мне кажется, что это может быть шнурок от корсета.
(…)
Я вижу предъявленные мне Вами предметы на фотографических снимках (предъявлены фотографические изображения предметов, описанных в протоколе 14 марта сего года, л. д. 147, том 3-й): иконок, блузочки, носового платка, сумочки, розовой ленты, галстука с лентой св. Владимира и Георгиевской ленточки. Я ничего не могу сказать про эти вещи, кроме блузочки. Блузочка, мне кажется, принадлежит Демидовой.
Больше по настоящему делу показать я ничего не могу. Показание моё, мне прочитанное, записано с моих слов правильно.
Корсеты для Её Величества и Великих Княжон делала мадам Буринг.
Прочитано.
Мария Густавовна Туттельберг.
Судебный следователь Н. Соколов. [613]
Глава 8
Портниха при Комнатах Е.И.В. Государыни Императрицы Александры Фёдоровны Екатерина … Николаева
Происходила из семьи мещан Колпино Санкт-Петербургской губернии.
Девица.
Определена к Комнатам Е.И.В. Государыни Императрицы Александры Фёдоровны Гладильщицей (10.01.1896 г.).
Всемилостивейше пожалована Серебряная медаль «В память Священной Коронации Императора Николая II» (26.05.1896 г.).
По повелению Е.И.В. Государыни Императрицы Александры Фёдоровны пожаловано звание Портнихи (30.07.1904 г.).
1 августа 1917 года отправилась в добровольную ссылку в Тобольск вместе с Царской Семьёй.
Уволена за упразднением Гофмаршальской Части по постановлению Народного Комиссариата Имуществ Республики от 15 января 1918 года.
Согласно Отношению Административного Отдела НКРИ Р.С.Ф.С.Р. за № 3485 назначено постоянное пособие в 175 руб. 50 коп в год.
Глава 9
Лакей при Комнатах Е.И.В. Государя Императора Николая II Александровича Степан Петрович Макаров
Родился 24 декабря 1879 года.
Происходил из крестьян д. Новинки Великорожской волости Боровичского уезда Новгородской губернии.
Женат, жена – Евдокия Петровна.
Дети:
• Яков (род. 24 марта 1908 года);
• Пётр (род. 6 января 1911 года);
• Михаил (род. 1 сентября 1911 года – умер 27 марта 1914 года);
• Антонина (род. 28 мая 1915 года).
На службе в Министерстве Двора и Уделов с 1 сентября 1911 года.
Определён на службу истопником Императорского Зимнего Дворца на жалование 15 руб. в месяц с 1 декабря 1900 года.
Уволен от службы 6 апреля 1901 года.
Участник Русско-Японской войны 1904–1905 г.г.
Награждён Знаком Отличия Ордена Св. Великомученика и Победоносца Георгия 4 ст. и Светло-бронзовой медалью «В память Русско-Японской войны 1904–1905 года».
Определён на службу дровоносом Императорского Зимнего Дворца на жалование 17 руб. в месяц 1 октября 1906 года.
Перемещён в истопники Императорского Зимнего Дворца на жалование 1 ноября 1906 года.
Уволен от службы 16 апреля 1907 года.
Вновь определён истопником Императорского Зимнего Дворца на жалование 17 руб. в месяц с 21 сентября 1907 года.
Уволен от службы 1 апреля 1908 года.
Вновь определён истопником Императорского Зимнего Дворца на жалование 17 руб. в месяц с 21 сентября 1908 года.
Уволен от службы 1 декабря 1908 года.
Вновь определён истопником Императорского Зимнего Дворца на жалование 17 руб. в месяц с 16 декабря 1908 года.
Уволен от службы 1 апреля 1909 года.
Вновь определён истопником Императорского Зимнего Дворца на жалование 17 руб. в месяц с 1 октября 1909 года.
Уволен от службы 4 февраля 1910 года.
Определён работником к комнатам Его Величества с 1.09.1911 года.
Всемилостивейше пожалована Светло-бронзовая медаль «300 лет Дома Романовых» (21 февраля 1913 года).
Начиная с 1913 года, в дополнение к основному окладу, как Георгиевскому Кавалеру, награждённому Георгиевским Крестом 4-й степени, была назначена ежегодная выплата в 36 рублей.
1 августа 1917 года отправился в добровольную ссылку в Тобольск вместе с Царской Семьёй.
Уволен за упразднением Гофмаршальской Части по постановлению Народного Комиссариата Имуществ Республики от 15 января 1918 года.
Согласно Отношению Административного Отдела НКРИ за № 3843 от 4 августа 1918 года назначено единовременное пособие в размере 75 руб.
Глава 10
Лакей при Комнатах Е.И.В. Великой Княжны Ольги Николаевны Михаил … Карпов
На службе в Министерстве Императорского Двора и Уделов с 30 декабря 1895 года.
Переведён в штат прислуги при комнатах Е.И.В. Великой Княжны Ольги Николаевны с 1 января 1896 года.
1 августа 1917 года отправился в добровольную ссылку в Тобольск вместе с Царской Семьёй.
Глава 11
Писец Канцелярии Камер-Фурьера Александр Петрович Кирпичников
Родился 7 апреля 1879 года.
Происходил из мещан г. Ливны Орловской губернии.
Женат. Жена – Наталья Ивановна.
Дети:
• Василий (род. 23 января 1907 г.);
• Георгий (род. 11 апреля 1911 г.);
• Татьяна (род. 10 октября 1914 г.);
• Леонид (род. 25 февраля 1917 г.).
Приказом по Гофмаршальской Части от 7 июля 1906 года за № 41 определён Писцом Канцелярии Камер-Фурьера с 5 июля 1906 года.
Всемилостивейше пожалована Светло-бронзовая медаль «300 лет Дома Романовых» (21 февраля 1913 года).
1 августа 1917 года отправился в добровольную ссылку в Тобольск вместе с Царской Семьёй.
Арестован в 1933 году по делу о так называемых «Романовских ценностях», расследуемом ЭКО ПП ОГПУ по Свердловской области.
Постановлением Особого Совещания УНКВД по Свердловской области расстрелян в 1939 году, как контрреволюционер.
Кирпичников А. П. в материалах Агентурно-следственного дела № 2094 «Романовские ценности» 6-го Отделения ЭКО ПП ОГПУ по Свердловской области
Документ № 1
(…) Я лично знаю, что всеми ценностями заведовала сама Александра Фёдоровна, которая [их] и прятала. Основное, я предполагаю, что находится у полковника Кобылинского, затем у камердинера Волкова, который якобы сейчас находится в Ленинграде, ну, и по-моему быв. [ший] священник Васильев – он сам умер, а его семья: матушка и сыновья находятся в Омске. У последней семьи часть царских ценностей должна быть. Тем более, что при Колчаке по его личному распоряжению у него искали шпагу наследника Алексея Николаевича, якобы золотую, [614]но я её не видел, и меня тоже колчаковская полиция спрашивала про царские ценности и не оставил ли Николай II бумаг, каких-либо. Но я им ответил, что ничего не знаю и не мог он мне поручить, так как я был только писарь. Я ничего не знаю и не могу больше добавить.
Протокол прочитан, в чём и расписываюсь.
А. Кирпичников. О[пер]упол[номоченный] 8 Отд. [еления] ЭКО. [615] [616]
Документ № 2
12 ноября 1933 г.
Признаю, что в своих первых показаниях скрыл от вас, что принимал участие в сокрытии и выносе бывших царских ценностей, в действительности я сам лично перед тем, как уехать царской семье из Тобольска в Екатеринбург, по поручению гувернёра Жильяра Петра Андреевича, который обслуживал наследника Алексея, вынес шпагу, которая была из жёлтого металла, золотая она или нет, я не знаю, но вся она блестела. Он меня просил вынести из арестного помещения и передать священнику Васильеву Алексею, которую я вынес, вложив в длинную коробку. Придя на квартиру к священнику Васильеву, передал последнему. В то время дома не было никого. Он её взял и унёс к себе в спальню и положил на подушку, и потом он мне говорил, что у него в спальне была переборка, так он её туда [по]ложил, так как она была обита рейкой с двух сторон, поэтому во время обыска её и не находили. Где она сейчас, я не знаю. По-моему, она у [его] сыновей. Больше всего он доверял сыну [сыновьям!] Александру и Егору, а самой попадье не доверял, так как она была придурковатая и могла проболтать. Постоянным у него посетителем был какой-то гость из Тобольской почтово-телеграфной конторы.
Кроме того, по поручению камердинера Чемодурова, последний мне передал лично ему принадлежавшие ценности. Их было тоже много, так как он получал награды: одних золотых часов имел трое, кулоны, браслеты, всё это бриллиантовое (украшенное бриллиантами. – Ю. Ж.). И как он просил [меня в случае своего невозвращения] передать [эти ценности] Нагорному, [но] когда он вернулся из Екатеринбурга, то я же обратно ему вернул, а куда он [их] девал, я не знаю, так как вскоре умерла [и] его жена. [617]Только там царских ценностей не было, а лишь были личные.
Причём, когда я был в Екатеринбурге с царской семьёй до расстрела, я присвоил себе 15 мельхиоровых ложек, часть посуды с гербами и салфеток. Больше у меня ничего нет.
Все подробности о царских бриллиантовых ценностях более детально знает некто Иванов Сергей Иванович, который был прислужником при дочерях. Он всё прибирал и точно знает, какие именно были и где эти ценности. Я лично не видел, но слышал из разговоров наших служащих, что из Ленинграда была привезена бриллиантовая корона и очень дорогая. Но куда он [её] девал? Я думаю, что [она] или у камердинера Волкова, или полковника Кобылинского. Об этом должен, мне кажется, сказать Иванов Сергей Иванович. Он жил в Тюмени до 1930–1931 года.
Что касается жемчужных ожерелий, так я [их] также действительно видел у княжон, но их не выносил, они мне [этого] не поручали, и где они – я не знаю. Обслуживал царскую семью также лакей Гусев Ермолай, который сейчас в городе Томске, в финотделе. Ему хорошо известно, где сейчас Волков и что он с собой увёз, а также хорошо знает, какую роль играла приезжая служанка, но недопущенная в дом к царской семье – некто Уткина, которая имела связь с Волковым, монастырём, Гермогеном, попом Васильевым, и я слышал, что она кое-какие ценности скрывает. Если это не Уткина, может, я путаю фамилию, то это была Николаева, их обоих надо разыскать и с них можно будет очень много ценного получить. Больше я не могу ничего добавить по этому вопросу, в чём и расписываюсь.
А. Кирпичников. Допросил. [618] [619]
Документ № 3
22 декабря 1933 г.
Сознаюсь, что на задаваемые мне ранее вопросы относительно какого-то письма, которое я носил Гермогену, сперва я не мог вспомнить, а сейчас вспомнил, что действительно был такой случай. Дело было так: камердинер Чемодуров в марте 1918 года, перед увозом романовской семьи в Екатеринбург, позвал меня и передал большой пакет с пятью сургучными печатями и велел его передать на хранение епископу Гермогену, так как приехавший комиссар предполагал делать какой-то обыск. Я, схватив этот пакет, завернул в газеты, и, свободно пройдя через охрану, принёс и передал епископу Гермогену. Но последний, когда я ему передавал, сказал мне, что он и сам-то находится в таком положении, что вот-вот [его] арестуют. Но, говорит, постараюсь спрятать, и когда я ему сказал, что мне наказано, что, когда придут из ЧК, взять этот пакет обратно, он ответил: «Ладно, приедешь и возьмёшь».
Одновременно [он] передал мне для вручения Николаю Романову письмо на двух листах, которое я принёс и вручил Чемодурову, а последний – Николаю Романову. Через несколько дней Чемодуров вернул мне переданное Гермогеном письмо и велел обратно ему передать и сходить за тем пакетом, который передал Гермогену. Я, будучи любопытен, письмо Гермогена Николаю прочитал. Насколько помню, там Гермоген просил Николая Романова, чтобы он не сдавался большевикам и крепко держался, что если большевики будут в Екатеринбурге требовать подписать какое-либо обязательство, то не подписывать, ибо этим закрепостится большевиками Россия. Больше я не помню, что там полагалось.
Затем я пошёл к Гермогену за пакетом. Придя, уже не застал Гермогена, потому что он был арестован за тот крестный ход, который он устроил по городу. Поэтому мне пришлось обратиться к дьякону Демьяну, который мне сказал, что этот пакет находится на горе, недалеко от собора, где живёт мать с дочерью, [620]последним и передан на хранение, ибо у этой семьи всегда прятались все секретные документы и даже скрывался сам Гермоген от обысков и арестов. Придя в этот дом к этой семье, которой ни имя, ни фамилии я не знаю, и сказав, кто я такой и что мне нужен этот пакет, который хранится, она мне его выдала, и я принёс и передал обратно Чемодурову, а то письмо, которое писано Николаем Александровичем Гермогену, я не смог передать из-за его ареста и передал на хранение монашке Аксёновой, кроме этого у ней была оставлена книжка с описанием петергофских фонтанов.
Больше ничего не могу добавить, в чём и расписываюсь.
А. Кирпичников. Допросил Оперуполномоченный 8-го Отд. [еления]. [621] [622]
Документ № 4
31 января 1934 г.
В дополнение к ранее данным мною показаниям в отношении ожерелья (нитка жемчуга) могу добавить следующее: в 1918 году, в конце февраля или в марте месяце в г. Тобольск приезжала фрейлина баронесса Буксгевден, имя-отчество не знаю, и комнатная девушка Николаева, имя-отчества не знаю. Целью приезда обеих их было устроиться в доме Романовых, но отрядом охраны в дом Романовых допущены не были и устроились жить в г. Тобольске на частных квартирах. Буксгевден и Николаева в г. Тобольске жили до тех пор, пока не была увезена семья Романовых в г. Свердловск. Тогда, когда семья Романовых была увезена, а вскоре и расстреляна, Буксгевден и Николаева из Тобольска уехали. За время проживания в г. Тобольске Николаева имела связь через Волкова А. А. с Александрой Фёдоровной и епископом Гермогеном, а что именно за связь, для меня неизвестно, такая же связь через Волкова и фрейлину графиню Гендрикову была и у баронессы Буксгевден.
За этот период проживания в г. Тобольске комнатной девушки Николаевой, я у ней на квартире был два раза, первый раз я её дома не застал, а второй раз мной лично ей был передан небольшой свёрток бумаги, в который мной же было завёрнуто ожерелье (нитка жемчуга).
Сделано мною это дело [было] по поручению Ольги Николаевны, которая мне передала это ожерелье. Больше Николаевой я, как мне помнится, ничего не передавал. Также я припоминаю, что Буксгевден тоже что-то носила, переданное мне дочерями Романовых, а что именно, сказать не могу, так как последние мне [всё это] передавали в завёрнутом виде. Насколько мне известно, Буксгевден уехала за границу, а Николаева, как будто бы, проживает в Ленинграде.
Больше показать ничего не могу.
Записано с моих слов, верно, мною прочитано [в чём] и расписываюсь.
А. Кирпичников. Допросил. [623] [624]
Документ № 5
Протокол допроса Кирпичникова Александра Петровича
8 марта 1934 г.
Во изменение к ранее данным показаниям в отношении жемчужного колье могу показать следующее: в своих показаниях я показывал, что жемчуг мной был передан комнатной девице Николаевой. Тогда, когда я был на очной ставке с Николаевой, то убедился, что ошибся в том, что жемчуг мной был передан не Николаевой В. В., а Романовой Анне Павловне. В этом я убеждён, и ещё раз подтверждаю, что действительно свёрток, в котором находился жемчуг, мной лично был передан Романовой А. П. на её квартире, так как я его принёс на её квартиру. Романова А. П. в это время проживала по ул. Свободы на частной квартире.
Больше показать ничего не могу.
Записано с моих слов верно, мне прочитано, в чём и расписываюсь собственноручно.
А. Кирпичников. Допросил. [625] [626]
Документ № 6
Не ранее января 1934 г. [627]
Сов. секретно
Кирпичников А. П. быв. [ший] личный писец при дворе Николая Романова и в период нахождения царской семьи в Тобольске в ссылке, выполнял роль особо доверенного лица Николая II-го. Непосредственно переданный опечатанный пакет за пятью сургучными печатями от Николая Романова передал на хранение бывшему епископу Гермогену в городе Тобольске, вынес золотую шпагу наследника Алексея и передал на сохранение бывшему духовнику царской семьи в Тобольске Васильеву Алексею. Дочерью Николая Романова – Ольгой Николаевной было надето на шею очень крупное ожерелье из жемчуга, которое Кирпичников А. П. также вынес из арестного помещения, где находилась царская семья, причём, не отрицая, что ожерелье выносил, заявляет, что не может вспомнить, где оно находится и кому передано на хранение.
Кроме того, несмотря на категорическое запирательство в течение нескольких месяцев о получении от Николая Романова пакета и передачи [его] Гермогену, будучи только уличён в этом прямыми фактами личных (очных. – Ю. Ж.) ставок других в[алю]тодержателей, признал, что находится у бывшей монашки в Тобольске Н. П. Козловой. (По выяснению этого обстоятельства и следствия 13/I [19]34 года установлено, что Козлова умерла.)
Агентурные сведения устанавливают сильную боязнь Кирпичниковой Натальи Ивановны за сына Василия Александровича, который может при аресте разболтать все секреты.
Данные следствия определённо устанавливают злостное укрывательство Кирпичниковым ценностей царской семьи. И если к этому присовокупить, что, будучи в Тобольске во время контрреволюционного восстания местной буржуазии в период 1920–1921 г.г. [628]и захвата власти, Кирпичников А. П. являлся активным участником этого восстания, боролся против Советской власти с оружием в руках, сражаясь в окопах (с пикой и ружьём), то со всей очевидностью видна роль Кирпичникова не сдавать царских ценностей большевикам, как ненавистной власти.
Нач. [альник] ЭКО ПП ОГПУ по Уралу Самойлов Нач. [альник] 8 От. [деления] ЭКО Шумков [629]
Глава 12
Лакей 1-го разряда Франц Антонович Журавский
Родился 5 сентября 1865 года.
Происходил из крестьян д. Цепелин Глазовской волости Пултусского уезда Ломжинской губернии.
Женат. Жена – Мария Ивановна.
Дети:
• Бронислав (род. 20 июля 1898 г.);
• Елена;