Смех Again Гладов Олег
— В прямом.
Странный крендель… Или он — пряник? Хе-хе… Спрашиваю:
— И чё?.. До хрена таких специалистов?
— Не очень… — он не меняет позы и не повышает громкости.
— А ты знаешь, где их искать?
— Нет…
Мне не сидится в одном положении. Я обнимаю свои колени. Потом вытягиваю ноги. Снова скрещиваю их, засунув пятки под задницу. Шило в жопе… хе-хе… И язык аж чешется. Поэтому говорю:
— А как же ты их тогда найдёшь? Ну… специалистов?..
Он склоняет голову:
— Чуйка подскажет.
— Чуйка? — ну точно пряник какой-то. Или крендель? Вслух:
— Блин, Николя… как тебя на самом деле зовут?
— Потом скажу.
Он вообще когда-нибудь улыбается? Мне вот сейчас трудно сдерживаться… Уголки губ так и норовят прикоснуться к мочкам ушей… Ффух! Ну и дурь… Повторяю вслух:
— Чуйка?
Он склоняет голову к другому плечу:
— Ты же сам знаешь, что это такое.
— Не-а…
Николя встаёт и подходит к двери. Прислушивается. Потом возвращается и становится напротив меня, засунув руки в карманы.
— Вот ты — татуировщик? — говорит он вдруг.
Я киваю. Он продолжает:
— Представь, что ты единственный татуировщик на Земле…
Представил. Ещё и как представил, хе-хе… Вслух:
— Ну представил.
Он, вынув руку из кармана, чешет свой нос:
— Даже не так… Ты думаешь, что Ты единственный татуировщик на Земле…
Представил. А заодно — разрушенные небоскрёбы и обгоревшие буквы HOLLYWOOD… Во бабла подобью! Или тогда тушёнкой и патронами придётся брать?
— Ну представил.
Он снова засовывает руку в карман штанов:
— Хорошо…
Потом продолжает:
— Вот ты живёшь в своём городе… делаешь татуировки… и думаешь что ты
один, да?
Я киваю.
— …что больше нет никого… такого, как ты… да?
Я опять киваю. Он закусывает нижнюю губу:
— А однажды выезжаешь в другой город и видишь, что там тоже ходят люди с татуировками… и не ты их делал… кто-то другой…
Он прикасается к своей левой брови:
— В общем, понимаешь, что ты не единственный… Есть ещё мастер… а может, и не один… и повсюду видны следы его работы… их работы…
Я внимательно слежу за тем, как он приглаживает мелкие волоски над глазом. Говорю:
— Николя… У тебя тоже бывает Чуйка?
Он дёргает углом рта:
— Не бывает… Она со мной постоянно… Круглые сутки…
Я тру затылок о ковёр на стене. Блин… не пряник даже, а неизвестно кто… Вслух:
— И чё она тебе сейчас шепчет? — уточняю, помедлив. — …В смысле твоя Чуйка?
Он снова закусывает нижнюю губу. Смотрит по сторонам. Мотнул головой в сторону двери:
— Пойдём, выйдем…
Блин… ходить щас вообще не в кассу… ну ладно… Я поднимаюсь с постели, и мы, протопав по коридору, спускаемся по ступенькам.
Кто-то выкрутил на Солнце ручку «Light» до деления «100», и теперь оно шпарит вовсю… Я недовольно щурюсь и достаю из кармана свои Ray Ban. Напяливаю на нос. Заодно чешу его, чешется потому что… Медленно бредём по прямой. Крыльцо — прямо за спиной. Вижу Семёна, ковыряющегося возле огромной кормушки у поросятника. Он вываливает мелкие зелёные груши в длинное корыто. Cам не доел, что ли?..
— А чё мы вышли? — спрашиваю я. — Все валяются… на отходняках…
Я киваю на Семёна:
— Только этот болван румяный шарится…
— В доме лучше не говорить об этом, — Николя не останавливается. Я иду рядом:
— О чём?
Он смотрит прямо перед собой:
— Ты бы ведь заметил работу другого татуировщика?
— Да… по любому… — киваю. — Я их столько видел… В основном дерьмо всякое… Дешёвой тушью…
Николя останавливается посреди двора. На том самом месте, где стояла Атасная Пулялка. Смотрит в мои глаза. Ray Ban — мечта Морфеуса — слабая защита от его взгляда. Прямо прожигает меня этот чувак… Говорит:
— В этом доме тоже полно чужой работы… дешёвой тушью.
Хм… Он чё — Стивен Кинг?..
— Не Стивен Кинг… — говорит вдруг Николя. И перебивая следующую мысль. — …И Люди Икс тут тоже ни при чём.
Я потрясённо смотрю в его чёрные глаза. Снимаю солнцезащитные очки. Тихо говорю:
— …Ни хера себе… ты кто?..
Он смотрит на меня, и я чувствую себя голым. Словно нет на мне моих шорт и футболки с лого Micky Sharpz. Говорит:
— Я специалист.
Пауза.
— Особого рода.
Я осматриваюсь по сторонам. Но его глаза, как магнит.
— Чувак… как тебя ещё не убили?
Он дёргает плечом:
— Хотели… — вытаскивает руку из кармана и задирает футболку до груди. — …Не получилось…
Я вижу три шрама. Да-а-а… Это тебе не скарминг…
Молчу. Он снова засовывает руку в карман. Говорит:
— Так вот… Это связано с Иваном… я не пойму пока… и мне некогда… я уезжаю сегодня… мне пора уже…
Я молчу. Он продолжает:
— …если вдруг поймёшь, Что тут Такое — не бойся…
Я кусаю кожицу на нижней губе:
— Что пойму?
Он пожимает плечами:
— Не знаю пока… но что-то мелкое… дешёвка…
Потом говорит:
— Если Найдёшь — прогони.
— Кого?
— Не знаю. Но не бойся.
Я, помедлив, снова надеваю очки. Вижу Семёна возвращающегося с ведром груш.
— И это… — говорит Николя, мотнув головой в сторону сектанта. — С ним поосторожнее…
— В смысле? — я наблюдаю, как зелёная мелочь, стуча, сыпется в кормушку.
— В прямом, — говорит Николя. — У него башка не творогом набита… Он на грани…
— В смысле? — я дёргаю подбородком.
— В прямом, — повторяет Николя. — Он почти слетел с катушек… И ты ему не нравишься.
Ну это я и сам понял.
— Ну это я и сам понял, — говорю я.
Николя кивает:
— Ну так вот… Главное, чтобы ты Меня Понял.
— Я понял.
— Молодец… — он смотрит в сторону крыльца. Там, сложив руки на животе, стоит Анна. — Пошли?..
— Пошли, — говорю я.
Через полчаса гости начинают разъезжаться. Николя с Анной тоже выходят на крыльцо со своим жёлтым чемоданчиком.
— Погостили бы ещё, — говорит тётя Валя, вручая им пакет с пирогом.
— Спасибо… — Николя оглядывается на звук мотора за спиной. — …Но нам пора…
Звук мотора — это синяя «Победа» дяди Васи. За рулём — Тольча. Он пригнал машину, чтобы отвезти похмельного отца и мамку домой. Он же отвезёт Николя и Аню на станцию, а потом вернётся за Иваном.
Ивану тоже пора. В свою палату.
Я машу Тольче рукой. Он улыбается в ответ.
Дядя Вася, кряхтя, влазит на переднее сидение. Его жена и Аня уже уселись сзади. Николя ставит чемодан в багажник и подходит ко мне:
— Ладно… Давай…
Мы крепко жмём друг другу руки. Потом он берёт меня за плечо — тоже крепко:
— До свидания.
— Мы ещё увидимся? — мне почему-то жаль с ним расставаться. Он отпускает моё плечо:
— Надеюсь, нет.
И они уезжают. Я вижу, как Аня машет в окно. Все стоящие у крыльца тоже поднимают руки в ответ. Я бреду в дом. Проходя мимо Генкиной комнаты, в которой недолго обитали Николя с Аней, вижу смятую постель. Захожу. Смотрю на чёрно-белого Пушкина… тоже ниггер по-своему…
Я разглядываю карту мира и нахожу на ней одну за другой столицы: Аддис-Абеба… Оттава… Токио… Хм…
Потом подхожу к этажерке с книгами. Две верхние полки занимают потрёпанные Генкины учебники. На трёх нижних — Толстой, Пушкин, Зощенко и стопка журналов «Мото». Листаю пару номеров, рассматривая тюнинг байков. Потом достаю Генкин букварь. Блин… у меня такой же был в первом классе…
«А» — арбуз. «Б-э» — барабан. Дальше всё по порядку: В-э, Г-э, Д-э…
— О-пэ-рэ-сэ-тэ, — говорю я вслух.
Кто-то, проходящий по коридору мимо, заглядывает в комнату: Дашка.
Ох, и Дарья… Сарафан-В-Подсолнухах…
Я держу раскрытый букварь в руке. За секунду до того, как увидел её, что-то мелькнуло в моей башке… Что-то почувствовал… В букваре увидел?..
Я снова смотрю в раскрытую книгу, но недолго: глаза тянутся к Дашке…
— Привет, — говорит она, сцепив руки за спиной и стоя у двери.
— Привет, — ох и Дашка…
Она делает шаг назад и выглядывает в коридор. Потом возвращается на прежнее место. Смотрит так, будто хочет, что-то спросить.
И спрашивает:
— Саш… А ты правда татуировщик?
Я ставлю букварь на место. Поправляю Ray Ban на лбу:
— Ну типа того…
Она всё держит руки сцепленными за спиной:
— А мне можешь сделать?
Склоняю голову набок:
— Могу… а чё ты хочешь?
— Ну… — она высвобождает правую руку и касается левого плеча. — …Вот тут бабочку…
— Ну что вы, девки, всё себе бабочек и слоников хотите? Блин… Есть же тату поинтереснее… и всё такое…
Она, сдвинув брови, смотрит на меня:
— Какие?
— Ну, блин… — я чешу затылок. — Трайблы всякие… можно кельтов набить… или афро… но не на плече, наверное…
Она пару раз моргает:
— А где?
— Ну… — я касаюсь своей поясницы. — …Здесь неплохо смотрится… ещё вокруг соска некоторые делают… Тем более места закрытые… кому не надо — не увидит…
— А вокруг соска больно? — спрашивает она.
— Больно, — киваю, — но зато смотрится клёво…
Я достаю сигарету из пачки:
— Хотя опять же от его формы зависит… если слишком большой и светлый, — лучше не делать… только испортишь всё…
Дашка внимательно слушает всё, что я говорю. Потом спрашивает:
— А у меня?
Я поднимаю левую бровь:
— Что у тебя?
— У меня нормальный?
Я несколько раз моргаю:
— Сосок, что-ли?
Она кивает:
— Да… Нормальный?
Во, блин… Что ещё за вопросики… Вслух:
— Так я ж его не видел…
Дашка смотрит на меня пару секунд. Потом поворачивается и закрывает дверь. Подходит ко мне совсем близко и…
Ипать-колотить! Держите меня крепче!
стаскивает узкие бретельки сарафана с плеч.
Фу-у-у-уххх! Вот это подача! Прям по печени!
Я вижу её тяжёлую налитую грудь.
Это мне снится, да?
Соски. Не большие. Не розовые.
Я сейчас проснусь, да?
Не розовые. Как раз наоборот — тёмные. Аккуратные. Торчащие так, будто собираются выколоть мне глаза. Фффу-у-у-уххх!
— Нормальные?.. — она выжидающе смотрит мне в глаза. Но мне почему-то её в глаза смотреть совсем не хочется. Поэтому и не смотрю.
— Ну… — я, изо всех сил стараясь выглядеть равнодушным и безразличным, наклоняюсь к её сиськам. Безразличие даётся с трудом: аж во рту пересохло.
Её левый сосок в нескольких сантиметрах от моего лица. Наклонюсь чуть-чуть — и точно глаза лишусь. Ну, блин, и торчат! Как от холода… И пупырышки на коже…
Какой холод? — думаю вдруг. — Жара на улице.
Я опускаю взгляд ниже и вижу колыхающийся от сквозняка край сарафана.
Стоп. Какой сквозняк. Какой, нах, сквозняк? Это дрожат её колени. И кожа в пупырышках… а уж соски…
Ааа! Я хочу её. Очень хочу. У меня уже встал. И она. Она тоже хочет. Меня. Прямо сейчас. Но нет. Нет. А то вообще… Ааа! Бл*aaa!!!
Спокойно, чувак!!!
Я молча рассматриваю её грудь. Потом неожиданно касаюсь её соска своим носом.
Она тихо охнула и вздрогнула всем телом.
Как я её хочу! Кто бы знал!
Я разгибаюсь. Мы молча смотрим друг на друга. Она, держа большие пальцы обеих рук под разведёнными в стороны бретельками сарафана. Я, ощущая мучительный дискомфорт внизу живота.
Она не спешит надевать сарафан обратно. Этот взгляд мне знаком. Здесь, Сейчас ему самое место.
Я не знаю, что сказать. Она, если и знает, не говорит. Молчим.
Мне кажется, что сделай она движение в мою сторону — и я наброшусь на неё. Сорву этот сарафан, нах. Подопру дверь стулом. Буду трахать её, пока мой член не сотрётся. Пока сюда не ворвутся и не убьют меня. Пох. Я хочу её. А она — меня. Но…
Мы стоим и молчим.
Молчим вечность. Две Вечности. Три.
Молчим, пока во дворе — где-то, там далеко от нас — не раздаётся автомобильный гудок.
Она, продолжая смотреть мне в глаза, медленно водворяет бретельки сарафана на место. Всё. Я вижу только подсолнухи на синей ткани.
— Тольча вернулся… — говорит она вдруг. — …За Иваном…
Я честен как никогда, когда говорю Геку Финну: это первая женщина, которая Хотела меня, которую Хотел я, и — Не трахнул.
Я сажусь вместе с дядей Женей в «Победу». Иван — у противоположного окна. Смотрит на голову Толика, ведущего автомобиль. Видит он её — эту голову? Я мельком думаю о том, что говорил мне сегодня Николя. Вспоминаю о мимолётном проблеске в комнате у Генки… Я держал букварь… а потом зашла Дашка.
Дашка. Именно от неё я бегу сейчас. Хоть на время. Или от себя бегу?.. От себя я уже убежал. Когда сел в поезд с новым паспортом. С новым именем.
Дашка. Хотя бы час нужно её не видеть. А то, вон, сердце колотилось, пока не отъехали от Уткино километров на десять… Ох и Дашка… Ох и я… И Ольга ещё эта… Пялится, как и младшая… Тоже мне сиськи свои будет показывать?
«Трахни их», — говорит Гек Финн. «Пшёл, нах», — отвечаю я.
«Ну и дурак, — говорит Гек Финн, — я бы трахнул».
«Вот и трахай», — говорю я. «Чем?» — он ухмыляется.
И я понимаю, что трахать он может только одно. Мои мозги.
За окном ничего нового. Те же выгорающие поля. Потом райцентр. Снова поля. Поворот на бетонку. Вот он — розовый особняк с колоннами. Мы подъезжаем к воротам. Я выхожу вместе со всеми. Один Тольча за рулём остался. Мы с дядей Женей провожаем Ивана за высокую ограду. Сторож в будке без стёкол кивает нам. Он поливает свою голову водой из бутылки: жарко. Видим пациентов в голубых пижамах, прогуливающихся в тени деревьев. Проходим, огибая их в здание. Медсестра встаёт из-за стола:
— Здравствуй, Ванечка, как дела?
Как у него, мля, дела, — думаю я, — не видишь, что ли, дура?
Мы провожаем Ивана до палаты на втором этаже. Это отделение для спокойных больных. Палата без дверей, с решётками на окнах. Кровать одна. Телевизор на тумбочке. VIP…
К нам подходит мужчина в белом халате и очках. Сергей Николаевич. Главврач. Один из авторов «Современной судебной психиатрии». Библии его молодых коллег.
— Здравствуйте, — он жмёт нам руки. Смотрит на меня поверх очков:
— А вы, простите, кто будете?..
— Я дядя Ивана.
Он кивает. Иван садится на свою кровать. Дядя Женя уходит куда-то с врачом, но почти сразу возвращается. Поглаживает сына по голове:
— Ну мы поехали, Ваня…
— Где Жзик? — говорит Ваня, смотря в стену.