Смех Again Гладов Олег
— Можно. Почему же нельзя, — говорит вдруг она просто и захлопывает тетрадь, — я вас провожу.
Поднимаемся на второй этаж. По коридору движутся пациенты. Каждый по своей траектории, заданной определённой дозой определённого препарата. Огибая их, приближаемся к палате Ивана. Третья с конца. Входим.
Иван сидит на кровати, сложив руки на коленях и смотря в стену.
— Ну вот… — медсестра делает плавный взмах рукой и уходит на свой пост.
— Здравствуй, Ванечка, — Дашка садится рядом с Иваном и целует его в щёку.
Обнимает его обеими руками за шею. Кладёт голову на плечо. Я упираюсь задницей в подоконник.
Дашка гладит брата по голове:
— Как ты тут? А я уже соскучилась, видишь… Не жарко?.. А то волосики мокрые…
Она воркует ещё что-то, а я лезу за сигаретами. Потом взвешиваю пачку на ладони и засовываю обратно. Блин, тут же нельзя курить…
Смотрю в сторону: на тумбочке стоит вспотевшая изнутри пластиковая бутылка.
— Дарья, — говорю я, прерывая её на полуслове, — ты знаешь, где тут кухня?
Она поворачивается ко мне, остановив ладонь на затылке Ивана:
— Знаю.
Я киваю в сторону бутылки:
— Пойди, водички холодной попроси… Видишь, там пусто уже…
Она легко поднимается:
— Сейчас…
— Только кипячёной! — говорю я ей вслед.
— Ладно… — исчезла за дверью, помахивая бутылкой.
Я смотрю на Ивана.
Я жду.
Ну?
— Где Жзик?
Наконец-то!
— Эл, эм, эн, — быстро говорю я, внимательно глядя на его ресницы, — Опр Стух.
Пауза.
Слышны шаркающие о ковровую дорожку шаги пациентов в коридоре.
— Опр Стух, — повторяю я.
Тишина. Муха бьётся в окно за моей спиной. Курить охота.
— Нет.
Курить перехотелось:
— Нет?
— Нет.
Я смотрю на его губы. Он поворачивает голову в мою сторону. Берётся за виски обеими руками. Смотрит на меня, говорит с усилием:
— Опр Стуфх… эС-Тэ-У-эФ-Ха…
Я подхожу и присаживаюсь перед ним на корточки. Беру его за колено рукой:
— Это алфавит, да Иван?
Он следит за мной, сдвинув брови и держась за голову. Он шевелит губами, и я слышу: он шёпотом проговаривает:
— …твёрдый знак… ы… мягкий знак… э… ю… я…
Пауза.
— Всё? — спрашивает он меня.
Смотрит мне в глаза. Потом:
— Ты кто?
— Я Саша.
Он моргает.
— А где Тот?
— Кто?
Он не отвечает. Оглядывается.
— Кто «Тот»? — спрашиваю я ещё раз.
Он отпускает свою голову и смотрит на мою руку, держащую его колено:
— Тот… — он вздрагивает. — Из сарая…
Я чувствую, как капля жидкого азота, не желая испаряться, медленно просачивается сквозь извилины в моём мозгу.
— Я вошёл в сарай… и Тотбыл там… в углу…
Чапаев посмотрел вслед удаляющемуся на разведку Петьке и вошёл в тёмный провал заброшенного курятника… Чернухинская птицефабрика не работала уже лет двадцать. Часть шифера сняли, поэтому где-то что-то тихонько капало после недавнего дождя, который всё намеревался заморосить снова. Ванька отошёл от входа на несколько шагов и, зажав под мышкой шашку (если нужно, служила пулемётом), достал коробок спичек. Чиркнул одной, осветив совсем маленький участок у себя под ногами и часть заросшего пыльной паутиной насеста. Спичка скоро погасла. Так, зажигая одну за одной спички и перебивая неприятные запахи слежавшегося помёта и перьев запахом серы, Ванька медленно дошёл до конца сарая. Затаился, прислушиваясь: белые ещё не подошли?
Тихо. Капает что-то.
Он зажёг ещё одну спичку и, найдя более-менее чистый участок пола, сел, положив пулемёт перед собой и обхватив руками колени. Зажмурился изо всех сил. А когда открыл глаза, смог различить только светло-чёрные прямоугольники длинных окон без стёкол в общей черноте курятника: дальше этой отметки зрение отказывалось сдвигаться.
если доведётся остаться одному
в тёмном пустом помещении сделай его ещё темнее
заткни все щели ватой и толстыми полотенцами
занавесь окна одеялами не пропускающими свет
закрой глаза чтобы не видеть тени замолчи;
если доведётся остаться одному в тёмном
пустом помещении сделай его ещё
пустынней выдерни холодильник из розетки
закрути все краны в квартире до упора
вынь батарейку из часов
выровняй своё дыхание
сделай его лёгким, как паутина
попробуй не дышать совсем
приглуши громкость своего сердца.
Прислушайся.
Слышишь?
Поверх тишины?
Слышишь?
Как кто-то дышит в твоей комнате?
В комнате или в
курятнике, давно уже здесь, давно…
есть хочу, есть… было много еды здесь давно…
много яис, люблю яйса… много птис было, много
яис, давно…
Необъёмная, плоская фигура с нечёткими
контурами. Набросок Простым Карандашом
на серой бумаге… Словно намеченное слабыми
линиями… смутное пятно… в углу — прямо
здесь давно птисы были много и яйса
много… тёплые… есть можно было
фсегда… теперь — нет… есть хочу…
у тебя яйса есть?.. есть яйса?..
Серым карандашом на серой бумаге
нечёткими контурами плоская,
необъёмная фигура… дуновение
мрака в тёмном углу…
у тебя яйса есть?.. есть яйса?…
люблю яйса… нет яйса?.. есть яйса?..
Голод. Сосёт изнутри… Давно…
Когда ещё много птис было и
яйса много… есть яйса?..
— Ты кто?
Холодок по коже-ш-ш-ш-ш-ш
ш-ш-ш-ш- под ложечку -ш-ш-ш
ш-ш- в живот … свернулся там
Холодок: выпустил щупальца
…ползёт по спине к затылку…
за ушши-ш -ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш
ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш.
Серый контур здесь, рядом…
чёрные провалы-дыры вместо глаз и
рта… шелест мокрого полиэтилена.
кто?.. ты кто?.. есть хочу…
яйса есть?.. есть яйса?..
— Есть.
дай яйса… дай… давно есть
хочу… дай… сейчас нет?..
а где есть?.. дома есть?.. много?..
хорошо!.. пошли к тебе домой…
тут плохо… нет птис… тут не хочу
быть… у тебя хочу быть… пошли
к тебе… у тебя теперь буду…
— А ты мне что?
ты жадный… что тебе нужно?..
ш-ш-што хочешь?.. я яйса хочу…
хочешь яйса?.. пошли уже… пошли…
— Нет.
жадный ты… не зли меня… пошли уже
…пош-ш-шли… не зли меня… а то сделаю
тебе Вред… и буду у тебя жить всё равно
…пошли уже… а то сделаю Вред… я могу…
— Нет.
Нет?
Всё рассыпается… разлетается на маленькие осколки… буковки измазывают лапки в масле и скользят по полированной поверхности мыльного пузыря… всё, что было разложено по полочкам, свалили в шевелящуюся кучу… ам… ам… ал… ас-с-слова расползаются из предложений в разные стороны… не хотят складываться… буквы уползают из слов, словно слепые котята из коробки… тыкаются… скользят лапками… тонут в ведре… захлёбываются…
Вот тебе Вред… я могу…
Сосредоточиться… главное сосредоточиться… не дать им расползтись… выйти из оцепенения… нужно сосредоточиться… выстроить… зацепиться за что-то… сосредоточиться… начало… А…
начало — А… запомнить — начало это А! Потом… потом… расползлись… вцепись!.. зацепись за… Г… Г… потом… Д потом… потом…
Е ЖЗИК… держись за это… держись… вцепись обеими руками… не отпускай… ГДЕЖЗИК… без начала и конца… держись за это… сосредоточиться — ГДЕЖЗИК… потом… что потом…
Что потом? Начала уже нет. Перед Гпустота… пропасть… После К — ничего…безмолвие… вакуум вокруг…
…нужно собрать обратно…
Сосредоточиться и не потерять это висящее посреди внутренней бездны ГДЕЖЗИК… нужно собрать обратно… нет… хотя бы удержать это ГДЕЖЗИК… что это?.. не помню… кусочек чего-то… чего-то важного…
чего?.. не помню…
ГДЕЖЗИК тоже растворяется… не отпускай!.. повторяй про себя… повторяй, как заклинание: гдежзик… гдежзик… где жзик… где жзик…что это?.. не помнишь… это важно… это часть чего-то очень важного… повторяй:
— Где Жзик?
…Повторяй, как заклинание, бесконечное количество раз… Может, кто-нибудь, когда-нибудь подскажет, что это?
Капля жидкого азота медленно, доли секунды, испарилась, обдав меня холодом изнутри… Чуйка? Чуйка, находящаяся с тобой постоянно, это что-то вроде этого «да, Николя?» Словно холодные гвозди в голове?
Иван говорит:
— У меня получилось, да?
Я киваю.
— Это ты мне подсказал, да?
Я киваю. Он смотрит мне за спину. Хмурится. Говорит неуверенно:
— Дашка…
Я вижу Дарью Мишину, замершую на пороге. Она зажала свой рот рукой и смотрит на брата, широко раскрыв глаза.
— Что с тобой, Дашка?.. — он переводит взгляд на меня и неуверенно спрашивает:
— Почему она такая большая?
Я вижу, как зелёные глаза его сестры наполняются влагой. Говорю:
— Ты тоже вырос.
Дашка подходит и обнимает Ивана. Всхлипывая, покрывает его лицо поцелуями и своими слезами.
Я смотрю на них.
«Опр Стух? — говорит Гек Финн, уважительно покачивая головой. — Это ты лихо придумал, да…»
Дашка, шмыгая носом, поворачивает заплаканное лицо ко мне:
— Это ты сделал, да?
Я киваю.
Или моя чуйка. Мной, короче, сделано. Даже не ручная работа — brain made, какой-то…
— Как? — это Дашка. Совсем задумался, а она уже третий раз ко мне обращается.
Говорю:
— Как? Догадался. Главврачу тоже давно было пора…
Да. Нужно было букварь перечитать, а не библии издавать под своим именем.
Дашка снова целует Ивана:
— Теперь всё будет хорошо, Ванечка…
Тот пожимает плечами:
— Наверное… а Тот? Тот где?
Работа, сделанная дешёвой тушью?
Если найду — прогнать?
Не бояться?
— Не важно, где он, — говорю я, ощущая холодные гвозди, источающие ледяное спокойствие у себя в голове. Пытаясь удержать это состояние, говорю:
— Теперь его там не будет… Дарья, мне нужно ехать… Ты со мной?
Она вытирает слёзы тыльной стороной кисти:
— А Ваня?
— С ним всё в порядке… да, Иван?
Он кивает:
— Я посплю. Я спать хочу.
Он ложится, засунув ладони под щёку, и закрывает глаза. Дашка целует его в макушку.
Выходим из палаты.
— Иди в свою комнату, — шёпотом говорю я у крыльца. Дашка отрицательно машет головой, шепчет:
— Я с тобой.
Солнце уже ощутимо сместилось к горизонту: тени от дома и сараев стали длиннее.
На обратном пути из больницы я ехал медленно и, если это применительно к вождению мотоцикла, задумчиво. Отдал Тольче его двухколёсного зверя. Брёл от кузницы по полям, делая большой крюк и ощущая молчаливое присутствие Дашки за спиной. Выкурил одну за другой несколько сигарет. Курил бы и дальше: закончились.
Шёпот у крыльца, в сумерках первые слова, которыми мы обменялись за последние два часа.
Я оглядываюсь по сторонам, потом еле слышно:
— Никому ничего… ясно?
Она с готовностью кивает, блестя потемневшими глазами.
Медленно поднимаемся по ступенькам.
Тихо. Где-то работает телевизор.
Скрипим половицами. Я прикладываю палец к губам. Проскальзываем в коридор. Входим в мою комнату. Комнату Ивана.
Прикрываем дверь.
«Молчи», — говорю я одними губами.
Тишина.
Я обвожу комнату глазами.
Дашка тихо, как мышка, замерла за моей спиной.
Молчание.
Я закрываю глаза. Выравниваю дыхание.
Свинцовое безмолвие.
Настороженная тишина.
