Последнее письмо от твоего любимого Мойес Джоджо

13

Дам тебе один совет: когда найдешь себе очередную мать-одиночку, не надо сразу знакомиться с ее ребенком.

Не надо водить вышеупомянутого ребенка на футбол. Не надо изображать счастливое семейство в пиццерии. Не надо говорить, как тебе нравится проводить время вместе, а потом сваливать, потому что, как ты сказал ***, ВООБЩЕ-ТО, ТЫ С САМОГО НАЧАЛА СОМНЕВАЛСЯ, ЧТО ОНА ТЕБЕ НРАВИТСЯ.

Женщина — мужчине, в открытке

— Ну, не знаю… Мне казалось, ты поставил крест на этой части света. С какой радости тебя опять туда понесло?

— Это сенсация, а я самый подходящий человек для этой работы.

— Ты прекрасно справляешься со своими обязанностями при ООН, наверху тобой довольны.

— Но настоящая сенсация — в Конго, Дон, и ты это знаешь.

Несмотря на катаклизмы в редакции, несмотря на то что Дон Франклин перестал быть главой новостного отдела и занял пост ответственного редактора, и его кабинет, и он сам мало изменились с тех пор, как Энтони О’Хара покинул Англию. Раз в год Энтони приезжал повидаться с сыном и заглянуть в редакцию, и с каждым годом слой никотина на стеклянных перегородках становился все толще, а на столе возвышалось все больше и больше штабелей газетных вырезок. Когда у Дона спрашивали, почему он не велит уборщице помыть окна, редактор обычно отвечал: «А мне и так неплохо. На что там смотреть? На это жалкое зрелище?!»

Донельзя запущенный и заваленный бумагами кабинет Дона теперь стал исключением из правил. «Нэйшн» менялась: страницы становились более яркими и смелыми, предназначенными для молодежной аудитории. Появились разделы, посвященные советам по макияжу и обсуждению последних музыкальных течений, письма читателей о способах предохранения и хроника светской жизни, в которой обсуждались внебрачные связи знаменитостей.

По офисным помещениям теперь расхаживали не только мужчины в рубашках с закатанными рукавами, но и девушки в коротких юбках, постоянно занимающие копировальный аппарат и о чем-то болтающие с подругами в коридоре. Когда он проходил мимо, они резко замолкали и пристально смотрели на него. Лондонские девушки стали куда более смелыми. Приезжая домой, Энтони редко оставался один.

— Тебе прекрасно известно, что только у меня есть необходимый опыт и знания по Африке. И дело не в том, что в заложники взяли сотрудников американского консульства, — белые по всей стране в опасности. Доходят жуткие слухи о том, что лидерам симбы вообще наплевать, что творят повстанцы. Да ладно тебе, Дон, ты же не думаешь, что Фиппс или Макдональд сделают эту работу лучше, чем я?

— Я не знаю, Тони…

— Поверь мне, американцам не нравится, что миссионера Карлсона[14] используют как козырную карту при переговорах. Говорят, они планируют спасательную операцию, — наклонившись вперед, тихо произнес Энтони, — говорят о некоем агенте по имени Красный Дракон.

— Тони, я не думаю, что редакция хочет кого-то посылать туда. Эти повстанцы совсем сбрендили.

— У кого есть столько связей, как у меня? Кто знает больше о Конго и ООН? Я провел в этом гадюшнике четыре года, Дон. Четыре года, твою мать! Я нужен вам там. Я должен быть там!

Непоколебимость Дона пошатнулась. Годы, проведенные Энтони за пределами редакции, придали ему лоска, добавили веса его заявлениям. На протяжении четырех лет он добросовестно писал о политических интригах и закулисном лабиринте ООН.

В течение первого года он мало о чем задумывался. Главное — встать с утра и сделать свою работу. Но вскоре в нем созрела убежденность в том, что настоящая игра происходит в другом месте, что его собственная жизнь — где-то далеко отсюда. Сейчас, после убийства Лумумбы, судьба Конго повисла на волоске, ситуация стала взрывоопасной, и легкий гул недовольства постепенно превратился в отчаянный вой сирен.

— Там сейчас все изменилось — другие игры, и мне это не нравится. Я не уверен, что нам стоит посылать кого-то в Конго, пока там все немного не успокоится, — увещевал его Дон, прекрасно понимая, что Энтони прав: освещение ситуаций в конфликтных точках всегда было непростой задачей.

Оказываясь в гуще событий, журналист сразу понимает, кто прав, кто виноват, уровень адреналина зашкаливает, вас переполняет юмор, безрассудство и братство. Этот огонь может спалить тебя дотла, но любой, кто побывал в такой ситуации, впоследствии с трудом возвращается к рутине повседневной жизни.

Каждое утро Энтони звонил знакомым, выискивал в газетах скупые заметки касательно Конго, пытаясь понять, что же там происходит на самом деле. Это будет настоящая сенсация, в этом у него не было никаких сомнений, и он должен поехать туда, ощутить вкус жизни, передать его в словах.

Четыре года он чувствовал себя полумертвым, эта поездка — единственное, что может снова дать ему ощущение жизни.

— Послушай, — наклонившись к Дону, заговорил Энтони, — Филмор сказал, что редактору нужен именно я. Ты ведь не хочешь разочаровать его?

— Конечно нет, — прикурив, ответил Дон, — но он у нас еще не работал, когда ты… — Он постучал сигаретой о край переполненной окурками пепельницы.

— Ну-ка, ну-ка! Значит, ты просто боишься, что я снова психану? — Он взглянул на Дона, тот смущенно закашлялся, и Энтони понял, что не ошибся. — Я уже несколько лет не пью. Веду себя безупречно. Сделал прививку от желтой лихорадки, если тебе интересно.

— Я просто беспокоюсь за тебя, Тони. Это дело рискованное. А как же твой сын?

Энтони получал от сына в лучшем случае пару писем в год. Кларисса, конечно, думает лишь о благе Филлипа: для него лучше не общаться с отцом лично, чтобы лишний раз не переживать, поэтому он сдержанно ответил:

— Мой сын тут ни при чем. Отпусти меня на три месяца, все говорят, что к концу года эта история закончится…

— Не знаю…

— Я хоть раз сдал статью не вовремя? Я же хорошо пишу, и ты это знаешь. Ради бога, Дон, я нужен тебе там! Я нужен газете! Нужен человек, который знает местные нравы, имеет связи. Ты только представь себе, — театрально взмахнув рукой, словно подчеркивая воображаемый заголовок, воскликнул Энтони, — «Наш корреспондент в Конго рассказывает о спасении белых заложников»! Дон, сделай это для меня, а потом поговорим.

— Все тебе не сидится на одном месте…

— Я знаю, где мое место.

— Ладно, я поговорю с главным. — Дон надул щеки, словно хомяк, и шумно выдохнул. — Ничего не могу тебе обещать, но я поговорю с ним.

— Спасибо, — вставая, поблагодарил Энтони.

— Тони, подожди.

— Что?

— Хорошо выглядишь.

— Спасибо.

— Я серьезно. Не хочешь сегодня сходить в бар? Ты, я и еще кое-кто из старой компании? Бар «Миллер». Возьмем по пиву, ну или там содовой, кока-колы, какая, к черту, разница.

— Я обещал появиться на каком-то рауте с Дугласом Гардинером.

— Вот как?

— Какой-то прием в посольстве ЮАР, надо поддерживать связи.

— Гардинер, значит? — покачал головой Дон. — Передай ему, что для его писанины даже оберточной бумаги жалко.

Около шкафа с папками стояла новая секретарша новостного отдела Шерил. Когда Энтони шел на выход, она подмигнула ему. Не он ей, а она — ему. О’Хара с удивлением подумал, что за время его отсутствия и правда многое изменилось…

— Она тебе подмигнула? Тони, сукин ты сын, вот везунчик! Скажи спасибо, что она тебя за шкафом не прижала.

— Меня не было всего несколько лет, Дагги, страна не так уж изменилась.

— Ошибаешься, дружок, — заверил его Дуглас, обводя зал взглядом. — Лондон теперь центр Вселенной. Все вертится вокруг него. И равноправие между мужчинами и женщинами — это еще цветочки.

В словах Дугласа была доля истины, нехотя признал Энтони.

Город даже выглядел по-другому: строгие улицы, элегантные фасады домов, отголоски послевоенной нищеты — все это уступило место неоновым вывескам, женским магазинам с названиями вроде «Пати гёрл» или «Джет Сет», экзотическим ресторанам и небоскребам. Каждый год, приезжая в Лондон, он все сильнее чувствовал себя чужим: знакомые ориентиры исчезали, а те, что оставались, были едва заметными на фоне Почтовой башни и других образчиков футуристической архитектуры. Здание, где он снимал квартиру, снесли и на его месте построили нечто дикое в модернистском стиле. Бар «Альберто» превратился в рок-н-ролльный клуб. Люди стали ярче одеваться. Старое поколение, одетое в коричневый и темно-синий, казалось вышедшим в тираж и куда более древним, чем на самом деле.

— Скучаешь по экстремальным условиям?

— Да нет… Рано или поздно нам всем придется снять жестяные каски, так ведь? В нашей профессии стало больше симпатичных женщин — это точно. А как Нью-Йорк? Что думаешь о Джонсоне?

— Ну он, конечно, не Кеннеди… И чем ты теперь занимаешься? Пытаешься проникнуть в высший свет?

— Тони, с тех пор как ты уехал, все изменилось. Жены послов и все эти военные тайны никого больше не интересуют, всем нужны поп-звезды — «Битлз» и Силла Блэк. Аристократическое происхождение никого не волнует.

Раздался звук бьющегося стекла, гулко прозвучавший в просторном зале. Мужчины замолчали.

— Похоже, кто-то перебрал, — заметил Дуглас. — Вот видишь, некоторые вещи не меняются: дамы так и не научились пить.

— Ну, не знаю, по-моему, некоторые барышни из редакции легко меня перепили бы, — поежился Энтони.

— Ты совсем завязал?

— Больше трех лет назад.

— Ну, иначе ты бы долго не протянул, с нашей-то работой. Выпить-то желание есть?

— Еще какое.

Дуглас вдруг замолчал и посмотрел куда-то за спину Энтони, тот оглянулся.

— Тебе надо с кем-то пообщаться? — спросил Энтони, вежливо делая шаг в сторону.

— Нет. Я думал, она на меня смотрит, но, по-моему, на тебя, — с завистью в голосе объяснил он. — Ты ее знаешь?

Энтони обернулся. Сначала у него в глазах потемнело, а потом он с горечью осознал, что так и должно было случиться. Ну конечно, она здесь. Женщина, которую он так долго пытался выкинуть из головы. Женщина, которую он надеялся никогда больше не увидеть. Ну надо же, приехать в Англию меньше чем на неделю — и вот пожалуйста, наткнуться на нее в первый же вечер.

Он разглядывал темно-красное платье, идеальную осанку, отличавшую ее от всех остальных дам в зале. Их взгляды встретились, и она пошатнулась.

— Нет, наверное, не на тебя смотрела, — заметил Дуглас, — видишь, на балкон пошла. Я знаю, кто она. Это… погоди-ка… — Он щелкнул пальцами, пытаясь вспомнить имя. — Стерлинг. Точно. Жена того самого Стерлинга, асбестового магната. Давай подойдем. Может, напишу пару строк. Пару лет назад она была королевой светской жизни. Хотя редактор наверняка предпочтет заметку об Элвисе Пресли, но вдруг…

— Конечно, — нервно сглотнув, согласился Энтони, поправил воротничок, сделал глубокий вдох и последовал за другом на балкон, пробираясь через толпу гостей.

— Миссис Стерлинг?

Стоя у перил балкона спиной к ним, она смотрела на оживленные улицы Лондона. Искусно уложенные крупными блестящими локонами волосы, на шее — рубиновое ожерелье.

Она медленно обернулась, а затем прикрыла рукой рот.

Рано или поздно это должно было произойти, сказал себе Энтони.

Возможно, встретившись с ней, он наконец-то сможет оставить все позади и обретет покой. Но что же ей сказать? Вежливо обменяться светскими репликами? Если она, конечно, просто не уйдет под каким-нибудь благовидным предлогом. Интересно, она переживала из-за того, что произошло? Чувствовала свою вину? Влюбилась в другого мужчину? Все эти мысли шквалом обрушились на него.

Дуглас протянул ей руку, и Дженнифер пожала ее, но при этом она, смертельно побледнев, не сводила глаз с Энтони.

— Миссис Стерлинг? Меня зовут Дуглас Гардинер, газета «Экспресс». Если не ошибаюсь, летом мы встречались с вами в Аскоте.

— Да-да, — дрожащим голосом прошептала она. — Простите, мне… мне…

— С вами все в порядке? Вы ужасно побледнели.

— Да… Я не очень хорошо себя чувствую…

— Хотите, схожу за вашим мужем? — взяв ее под локоть, предложил Дуглас.

— Нет! Не надо… — Она с трудом дышала. — Просто принесите мне, пожалуйста, стакан воды, если вам несложно.

Дуглас быстро взглянул на Энтони заговорщическим взглядом, словно говоря: «Так-так-так, очень интересно».

— Тони… побудешь пока с миссис Стерлинг? Я быстро. — И вернулся в зал.

Дверь за ним закрылась, звуки музыки стихли, и они остались наедине. Она с ужасом смотрела на него широко открытыми глазами, потеряв дар речи.

— Неужели тебе так неприятно видеть меня? — спросил он, не удержавшись от легкого оттенка язвительности в голосе.

Она заморгала, отвернулась, потом снова посмотрела на него, словно пытаясь убедиться в том, что это действительно он.

— Дженнифер? Хочешь, я уйду? Прости, я бы не стал тебя беспокоить, просто Даг захотел…

— Они сказали… Они сказали мне… что ты… погиб, — нервно кашляя, выдавила она.

— Погиб?!

— В той аварии…

Она задыхалась, кожа стала бледной и блестящей. На секунду ему показалось, что она вот-вот потеряет сознание. Он подошел к ней, подвел к перилам, положил на пол свой пиджак и усадил ее. Она закрыла лицо руками и тихо простонала, словно обращаясь к самой себе:

— Этого не может быть!

— Чего? Я не понимаю, о чем ты, — растерялся Энтони, в голове на мгновение мелькнула мысль, что она сошла с ума.

— Мы были в машине… Попали в аварию. Как ты оказался жив? Этого не может быть… — прошептала она, разглядывая его руки, как будто боялась, что они вот-вот растают в воздухе.

— Авария? — переспросил он, присаживаясь на корточки рядом с ней. — Дженнифер, в последний раз мы с тобой виделись не в машине, а в клубе, — начал он, но она лишь непонимающе качала головой. — Я написал тебе письмо, помнишь?

— Да.

— Просил тебя уехать со мной.

— Да, — кивнула она.

— Я ждал тебя на вокзале, но ты так и не пришла, и я решил, что ты приняла решение. Потом мне переслали твое письмо, в котором ты все время повторяла о том, что, вообще-то, ты замужем.

Он старался говорить спокойно, словно о каком-то незначительном событии, будто он ждал старого друга, а тот почему-то не пришел. Как будто ее отсутствие не сделало его несчастным на все последующие четыре года.

— Но я ехала к тебе… — Дженнифер посмотрела ему в глаза, а потом снова закрыла лицо дрожащими руками.

Энтони встал, обернулся, чтобы посмотреть на освещенный бальный зал, а затем положил руку ей на плечо.

Она вздрогнула, как от ожога. Глядя на ее спину, обтянутую дорогой тканью платья, Энтони почувствовал комок в горле и потерял способность мыслить логически. Да что там — вообще способность мыслить.

— И все это время… все это время, — повторила она со слезами на глазах, — ты был жив…

— Я думал… думал, что ты просто не захотела уехать со мной.

— Смотри! — Она закатала рукав, обнажая искривленную выпуклую серебристую линию, рассекающую ее руку. — Я потеряла память. На несколько месяцев. Я до сих пор плохо помню все, что было до аварии. Он сказал мне, что ты умер. Он сказал мне…

— Но разве ты не видела моего имени в газете? Я пишу почти каждый день.

— Я больше не читаю газеты. Никогда. Зачем?

Энтони постепенно начал понимать, что она говорит, и у него слегка закружилась голова. Дженнифер отвернулась к запотевшим от дыма окнам, а потом вытерла рукой глаза.

Он предложил ей свой носовой платок, она взяла его с некоторой опаской, как будто боялась случайно прикоснуться к человеку, которого много лет считала погибшим.

— Мне нельзя здесь оставаться, — взяв себя в руки, произнесла она, а Энтони едва удержался, чтобы не стереть нежным прикосновением размазавшуюся под ее глазами тушь. — Он начнет меня искать.

Вокруг глаз у нее появились новые морщинки, кожа стала не такой бархатной, более тонкой. Очарование юности уступило место зрелой красоте, утонченной изысканности. Энтони не мог отвести от нее глаз.

— Как я могу с тобой связаться? — спросил он.

— Никак, — ответила она, слегка покачав головой, словно пытаясь прояснить мысли.

— Я остановился в отеле «Риджент». Позвони мне завтра. — Он достал из кармана визитку и нацарапал на ней телефон.

Дженнифер посмотрела на нее, словно пытаясь запомнить все до мельчайших подробностей.

— А вот и я! — Между ними неожиданно возник Дуглас со стаканом воды в руках. — Ваш муж с кем-то разговаривает прямо у выхода на балкон. Хотите, позову его?

— Нет-нет, со мной все в порядке, — заверила его Дженнифер, делая глоток воды. — Большое вам спасибо. Энтони, мне пора.

«Энтони». Она назвала его по имени, и он вдруг обнаружил, что улыбается. Вот она, всего в дюймах от него. Она любила его, оплакивала его смерть. Действительно собиралась уехать с ним тем вечером. Энтони показалось, что все несчастья этих четырех лет испарились, словно по мановению волшебной палочки.

— Так вы знакомы? — спросил Дуглас и двинулся к дверям, но Энтони практически не расслышал.

Дженнифер пила воду, не сводя с него глаз. Он знал, что в ближайшие часы будет проклинать богов, которые решили так подшутить над ними, разлучить их таким странным способом, будет оплакивать потерянное время. Однако сейчас он чувствовал лишь переполняющую радость оттого, что ему вернули то, что он считал навеки потерянным.

Дженнифер поправила прическу и спросила:

— Я… я нормально выгляжу?

— Ты выглядишь… — начал Энтони, но Дуглас перебил его, открывая перед ней дверь:

— Миссис Стерлинг, вы, как всегда, выглядите великолепно.

Дженнифер едва заметно улыбнулась, и у Энтони сжалось сердце. Проходя мимо него, она протянула изящную ручку и дотронулась до его локтя, а потом вышла в переполненный гостями зал.

Как только дверь за ней закрылась, Дуглас, удивленно приподняв бровь, посмотрел на Энтони:

— Только не говори, что она тоже пала к твоим ногам. Ах ты, старый донжуан. Всегда получал что хотел.

— Нет, — тихо отозвался Энтони, глядя вслед Дженнифер, — не всегда…

Всю недолгую дорогу до дома Дженнифер молчала. Лоренс предложил подвезти незнакомого ей коллегу, а значит, она могла позволить себе сидеть тихо, пока мужчины разговаривали.

— Ну конечно, Пип Маршан опять взялся за свое: вложил все деньги в один проект.

— Вечно он испытывает судьбу, совсем как его папаша.

— Думаю, если проследить его генеалогию века до восемнадцатого, там и до «Пузыря Южных морей»[15] недалеко.

— И не одного. Причем все наполнены горячим воздухом.

Салон большой черной машины застилали клубы сигарного дыма. Лоренс был многословен и категоричен — такое с ним часто случалось в окружении других бизнесменов или под воздействием слишком большого количества виски. Дженнифер едва слышала, о чем он говорит, погрузившись в то, что узнала. Глядя в окно на пустынные улицы, по которым скользил автомобиль, она видела не красоту престижного района, не редких прохожих, спешивших домой в столь неурочный час, а лицо Энтони, его карие глаза, напряженно вглядывающиеся в нее. На лице появились новые морщины, но это делало его лишь еще более привлекательным, более спокойным. Она до сих пор ощущала прикосновение теплой руки к спине.

«Как я могу связаться с тобой?»

Прошло целых четыре года. Он, оказывается, жив. Он жив, он дышит, пьет кофе и печатает на машинке. Он жив! Она может написать ему, поговорить с ним, уйти к нему, наконец.

Дженнифер нервно сглотнула, пытаясь сдержать разрывающие сердце эмоции. Настанет время, когда ей придется разобраться с тем, как она попала сюда, в эту машину, рядом с мужчиной, который не считал нужным даже замечать ее присутствие. Но это все будет потом, а сейчас кровь бурлила в жилах и каждая клеточка тела пела от радости: он жив!

Автомобиль вывернул на Аппер-Уимпол-стрит. Мартин, их водитель, вышел и вежливо открыл пассажирскую дверь. Бизнесмен вылез на улицу, дымя сигарой:

— Крайне обязан, Ларри. Будешь в клубе на неделе? Я угощу тебя ужином.

— Буду ждать с нетерпением.

Мужчина с трудом дошел до дома, и дверь тут же распахнулась, как будто кто-то ожидал его. Лоренс посмотрел ему вслед, а потом обернулся к водителю и, устраиваясь поудобнее, сказал:

— Едем домой, Эрик. — И, взглянув на жену, неодобрительно заметил: — Какая-то ты неразговорчивая.

— Разве? Просто мне нечего было добавить к вашей беседе.

— Да-да… Ну что ж, в целом вечер удался, — откинувшись на спинку кресла и довольно кивая, провозгласил он.

— Да, — тихо согласилась она. — В целом удался.

14

Прости, но нам с тобой придется расстаться.

Ты ни в чем не виновата. Дейв сказал, что он хотел бы попробовать, если ты не против. Но прошу тебя, не делай этого, потому что я все равно хочу видеть тебя время от времени.

Мужчина — женщине, в эсэмэске

У тебя в отеле, в полдень. Д.

Энтони пораженно уставился на письмо, состоявшее из одной-единственной строчки.

— Доставили сегодня утром, — сообщила ему новая секретарша редакции Шерил. — Я не знала, стоит ли вас беспокоить, а потом Дон сказал, что вы зайдете.

Она стояла перед ним, зажав карандаш между средним и указательным пальцем. Короткие, ослепительно-светлые волосы вблизи оказались такими густыми, что Энтони подумал, не парик ли это.

— Да-да, спасибо, — поблагодарил он, аккуратно складывая записку и убирая ее в карман.

— Вполне себе.

— Что, простите?

— Она очень даже ничего.

— Кто?

— Ваша новая девушка.

— Очень смешно, Шерил.

— Нет, ну правда. Хотя, по-моему, для вас она слишком шикарная, — продолжала секретарша, присев на край стола и глядя на Энтони из-под густо накрашенных ресниц.

— Она и правда слишком шикарная для меня, и она не моя девушка.

— Ах да, совсем забыла: у вас же девушка в Нью-Йорке. А эта дама замужем, да?

— Мы с ней старые друзья.

— Ага, есть у меня такие друзья. Хотите заманить ее с собой в Африку?

— А я разве еду в Африку? — Он откинулся на спинку стула, заложив руки за голову. — А вы, барышня, суете нос не в свое дело.

— Вообще-то, мы работаем в газете, если вы не заметили: совать нос не в свое дело — наша работа.

Энтони почти не спал, все чувства и ощущения обострились до предела. В три часа ночи он понял, что дело — труба, спустился в бар и долго пил кофе, раз за разом прокручивая в голове их разговор, пытаясь сложить все обрывки информации воедино. Под утро он едва сдерживался, чтобы не взять такси, не поехать к ее дому и не усесться перед дверью, радуясь тому, что она находится всего в нескольких ярдах от него.

«Я ехала к тебе».

Очнувшись от воспоминания, Энтони заметил, что Шерил не спускает с него глаз, и нервно забарабанил пальцами по столу.

— Да, — ответил он наконец. — Не знаю, но мне кажется, все слишком интересуются чужой личной жизнью.

— Значит, все-таки дела любовные. Кстати, в одном из наших приложений есть такая рубрика.

— Послушайте, Шерил…

— Уж простите, по утрам копировать ничего не нужно, вот и сижу без дела. А что там в письме? Где вы встречаетесь? В каком-нибудь приятном ресторане? Она платит? У нее же все неплохо с деньгами.

— Боже правый, Шерил!

— Ну, значит, она не очень опытна в делах такого рода. Скажите ей, что если она соберется еще кому-нибудь передать записку, пусть сначала снимет обручальное кольцо.

— Да, барышня, секретарша из вас никудышная, — вздохнул Энтони.

— Если скажете, как ее зовут, отдам половину выигрыша в лотерею — деньги, кстати, немалые! — шепнула она.

— Боже, сделай так, чтобы меня отправили в Африку! Специальное подразделение конголезской армии — ничто по сравнению с вами.

Секретарша рассмеялась низким гортанным смехом и снова села за печатную машинку.

Он развернул записку. От одного взгляда на ее крупный округлый почерк Энтони тут же переносился во Францию, вспоминал записки, которые просовывали ему под дверь в течение той идеальной недели, с которой, казалось, прошел миллион лет. Какая-то часть его всегда знала, что рано или поздно она с ним свяжется. Скрипнула дверь, О’Хара подпрыгнул от неожиданности, поднял глаза и увидел Дона.

— Тони, на пару слов к главному.

— Сейчас?

— Нет, во вторник недели через три. Конечно, сейчас. Да, он хочет поговорить о твоем будущем. Нет, к сожалению, тебя не разделают под орех. Думаю, он пытается решить, стоит ли снова посылать тебя в Африку. Эй! — ткнул его в бок Дон. — Глухая тетеря! Возьми себя в руки.

Энтони не слушал его, ведь на часах было уже четверть двенадцатого. Редактор — человек обстоятельный, торопиться не любит, скорее всего, беседа с ним займет около часа. Энтони обернулся и крикнул Шерил:

— Эй, блонди, сделай одолжение: позвони в мой отель и скажи им, чтобы они передали Дженнифер Стерлинг, которая будет ждать меня там с двенадцати, что я опоздаю, но обязательно приду, пусть подождет. Я приду. Главное, чтобы она не ушла.

— Миссис Дженнифер Стерлинг? — довольно улыбаясь, уточнила Шерил.

— Я же говорю — мы старые друзья.

Энтони вдруг заметил, что на Доне надета вчерашняя рубашка. Впрочем, как всегда. И как всегда, редактор укоризненно качал головой:

— Господи Иисусе! Опять эта Стерлинг?! Мало ты от нее натерпелся?

— Мы просто друзья.

— Ага, а я — просто Твигги.[16] Ладно, иди к Большому Белому Вождю и объясни ему, почему он должен позволить тебе пасть жертвой повстанцев симбы.

Ворвавшись в отель, Энтони с облегчением увидел, что она не ушла. Он опоздал больше чем на полчаса. Дженнифер сидела за маленьким столиком в экстравагантно оформленной гостиной: гипсовая лепнина напоминала глазурь на вычурном новогоднем торте. Большинство столиков были заняты пожилыми вдовами, которые тихо, но возмущенно шушукались между собой, сетуя на ужасные нравы современной молодежи.

— Я заказала чай, — сказала она, когда он наконец сел напротив нее, успев за это время извиниться не менее пяти раз. — Надеюсь, ты не против.

Распущенные волосы, черный свитер и брюки горчичного цвета. Она заметно похудела. Наверное, теперь так модно, подумал он.

Энтони старался дышать спокойно. Сколько раз он представлял себе этот момент. Он заключает ее в объятия, и разлученные влюбленные вновь воссоединяются. В реальности же он ощущал себя крайне неловко на фоне ее безупречного самообладания и формальности обстановки.