Метафора в политической коммуникации Чудинов Анатолий
Также в монографии Ф. Кина [Keen 1988] выявлено, что на американских агитационных плакатах времен Второй мировой войны немцы и японцы обычно изображались в образе варваров-насильников, а в исследовании Й. Валениус продемонстрировано, что в начале XX в. в финляндской визуальной агитации были распространены образы сексуального насилия России над Финляндией [Valenius 2000].
Подобная гендерно ориентированная модель характерна и для метафорического представления внутриполитических отношений. В монографии А.П. Чудинова [2001] продемонстрировано, что в российском политическом дискурсе распространены образы сексуального насилия или же, наоборот, сексуального бессилия (импотенции, кастрации), привносящие негативные эмотивные смыслы в концептуализацию отношений между субъектами политической деятельности. Для политического дискурса США характерно представление политических оппонентов в качестве сексуальных маньяков, насилующих страну и народ [Adamson et al. 1998].
Оценочные смыслы, которые привносит метафорическая проекция из гендерной модели на политические отношения, укоренены в общественном сознании и соотносятся с моральными ценностями той или иной культуры. Как показывает обзор исследований, в политическом дискурсе стран Запада доминирует тактика метафорической маскулинизации «чужого», направленная на активизацию императива противодействия аморальному врагу. Согласно метафорической логике такого описания мира политики враг (насилующий женщин) силен, представляет опасность для цивилизованного общества, поэтому нужна максимальная мобилизация ресурсов для сохранения традиционных культурных ценностей и восстановления справедливости.
Несколько иначе гендерный аспект проявляет себя в метафорах исламских государств Востока. Как показывает Р. Сайгол [Saigol 2000], знание о том, что женщина физически слабее мужчины, используется в современном пакистанском политическом дискурсе для метафорического представления «чужого», особенно часто Индии (традиционного соперника Пакистана). В представлении пакистанцев их государство – это взрослый мужчина-мусульманин, а Индия – это женщина. Следовательно, враг слаб и не способен оказать серьезное сопротивление, а поэтому в случае военного конфликта он будет легко повержен. Для акцентирования этого гендерного образа активно используются и другие языковые средства. Как показывает Р. Сайгол, подбор и интерпретация фактов согласуется с доминирующим метафорическим образом. Например, метафорическая феминизация Индии сопровождается указанием на тот факт, что в некоторых районах Индии до сих пор существуют «неправильные» и «отвергнутые всем миром» матриархальные семьи, в которых женщина – глава семьи, а дочери наследуют имущество. Индийским мужчинам не хватает маскулинности, они не могут справиться со своими женщинами и не представляют собой серьезной военной силы.
В другом исследовании Р. Сайгол [2003] показано, что в период правления АйюбХана (1958–1964) «плохое прошлое» Пакистана связывалось с бесплодием и стерильностью, а грядущий прогресс и интеграция пакистанского общества ассоциировались с возмужанием, сексуальной потенцией и «мужским характером», что, в частности, проявилось в военном конфликте с Индией. Как показывает исследователь, устойчивость гендерных стереотипов при осмыслении мира политики во многом связана с их воспроизводством в образовательном дискурсе, с формированием подобных представлений у подрастающего поколения.
Другим примером особенностей гендерных политических метафор Востока могут служить материалы, изложенные в диссертации Э. Билгин [Bilgin 2004], в которой проанализирована динамика изменения гендерного сознания в Турции на основе анализа художественной литературы и политического дискурса ХХ в.
Как показывает Э. Билгин, в турецкой культуре Оттоманского периода доминировала метафора чужого-как-женщины и соответственно Запада-как-женщины. Согласно этой метафоре, вестернизация Турции рассматривалась как ее феминизация, а гендерная парадигма осмысления мира стала способом сохранения культурных традиций и противостояния западному влиянию. Например, в представлении оттоманской элиты, молодежь, перенимавшая западный образ жизни, перенимала «женские привычки», представляла собой угрозу «отеческой власти» и символизировала «демаскулинизацию» Турции [Bilgin 2004: 63—108].
Также в современной Турции политические оппоненты во многом опираются на традиционные ценности. После революции М. Кемаля в турецкой политике наблюдается противостояние исламистов (сторонников сохранения традиционных ценностей) и кемалистов (приверженцев продолжения курса на модернизацию Турции). В дискурсе исламистов по-прежнему активно используется тактика феминизации Запада и его материалистического и механистического мира в противовес одухотворенному, «дефеминизированному» и коллективистскому Востоку [Bilgin 2004: 217]. Показательно, что гендерная модель играет важную роль и в дискурсе кемалистов, которые настаивают на продолжении модернизации турецкого общества и опираются на программу расширения прав женщин. В дискурсе кемалистов активно используется метафора «Отца и дочерей», сменившая традиционную оттоманскую метафору «Отца и сыновей». Вместе с тем «идеализированные дочери» кемалистского дискурса подвергаются дефеминизации и десексуализации, становятся «товарищами по оружию» в политической борьбе.
Вполне закономерно, что культурные метафорические стереотипы сохраняются и у иммигрантов из исламских государств. В этом отношении показательна диссертация Б. Кэндела [Candel 2005], в которой показано, что среди метафор, используемых британскими и шведскими мусульманами, значимое место занимает концепт «недостаточной маскулинности» европейского ислама.
Как показывает обзор исследований, в политическом дискурсе исламских государств доминирует тактика метафорической феминизации «чужого», направленная на дискредитацию и умаление качеств политического оппонента, что контрастирует с метафорическими средствами концептуализации чужого (маскулинизации) в политическом дискурсе стран Запада и России.
Другим аспектом изучения специфики гендерной политической метафорики является вопрос о влиянии мужской и женской картины мира на концептуализацию политики в дискурсе СМИ. Первыми на этот аспект политической метафорики стали обращать внимание исследователи феминистского направления (в том числе в рамках критического дискурс-анализа), которые отмечали, что освещение политических событий в СМИ строится в соответствии с мужской картиной мира, и указывали на перспективы исследования «гендерной структуры новостей» [Zoonen 1994: 50]. Как отмечают исследователи, новостной дискурс представляет собой «мужской нарратив» [Rakow, Kranich 1991: 8] или «мужскую мыльную оперу» [Fiske 1987: 308], в которой СМИ метафорически искажают описание политических событий в соответствии с ожиданиями мужской аудитории [Gidengil, Everitt 1999; 2003а; 2003б].
В политике традиционно доминировали мужчины, поэтому и понятия для метафорического описания политической деятельности привлекались из традиционных мужских занятий, таких как война и спорт. Среди первых исследователей, обративших внимание на этот аспект политической метафорики, был Н. Хоув [Howe 1988]. Проанализировав американские политические метафоры 1980–1985 гг., Н. Хоув пришел к выводу о том, что наиболее укорененные и распространенные в американской культуре политические метафоры относятся к мужским занятиям.
Усилия феминистских исследователей также направлены на выявление гендерного характера агрессивности политической метафорики и демонстрацию того, что конфронтационные метафоры не оставляют возможности для поиска консенсуса и компромисса, столь необходимых в сфере политики. Как отмечает Дж. Фиске, «военные и спортивные метафоры конструируют политику как конфликт между партиями, а не как сферу общественной деятельности, направленную на улучшение благосостояния народа» [Fiske 1987: 291]. Для женщин более характерны метафоры компромисса из понятийной области «Семья» или «Дом», что, например, прослеживается в дискурсе политической борьбы женщин за свои права [Delap 2002].
Феминистские исследования высвечивают еще одно следствие из доминирования «мужских» метафор агрессии и конфронтации в политическом дискурсе: такие метафоры воспроизводят в общественном сознании представление о политике как о мужском деле, в котором не остается места для женщин-политиков. Традиционно сфера политической деятельности считалась мужским занятием, но в современном мире женщины все чаще принимают активное участие в политической жизни общества, занимают высокие государственные должности, в том числе возглавляют государства и правительства. Вместе с тем одни и те же фреймы «мужского метафорического нарратива» по-разному концептуализируют и оценивают политиков-женщин и политиков-мужчин.
Например, в исследовании Э. Гиденгил и Дж. Эверитт [Gidengil, Everitt 1999] анализируется проблема воздействия «мужского нарратива» на метафорическое описание женщин-политиков в канадских СМИ. Для выявления гендерной специфики политической метафорики Э. Гиденгил и Дж. Эверитт сравнивали метафорическое представление участников канадских политических дебатов 1993 г. в СМИ с действительным поведением оппонентов.
Для анализа агрессивности поведения в дебатах использовалась методика Р. Тименса и Д. Моньер, согласно которой для квантитативного выражения агрессии политика нужно учитывать определенные маркеры. Например, учитывается, как часто оппоненты используют местоимение you (ты, вы), как часто перебивают друг друга и используют сжатый кулак как жест для акцентирования своих тезисов. Получив, хотя и условное, но некое квантитативное выражение агрессии оппонентов, исследователи сравнили эти данные с агрессивностью метафорических образов, связываемых журналистами с четырьмя участниками теледебатов – двумя мужчинами и двумя женщинами. Как выяснилось, агрессивность женщин-политиков в целом была меньше, чем у их оппонентов-мужчин. Однако метафор, актуализирующих агрессивные смыслы при описании их поведения на дебатах, было зафиксировано больше, чем при освещении поведения политиков-мужчин. Примечательно, что когда уровень агрессии женщин снизился, они по-прежнему описывались в теленовостях как более агрессивные, чем их оппоненты-мужчины.
Авторы утверждают, что когда женщины принимают мужской стиль поведения, чтобы соперничать в борьбе за власть, они изображаются в СМИ как более агрессивные, чем мужчины, потому что их политическая активность вступает в противоречие с глубоко укорененными представлениями о присущем женщине поведении. Мы не ассоциируем женщин с полем боя или боксерским рингом, соответственно, женщины не обладают необходимыми для политики качествами. Особенно наглядно это проявляется в метафорах, убеждающих адресата в женской политической «некомпетентности». Как показывают Э. Гиденгил и Дж. Эверитт, в метафорическом освещении канадских теленовостей женщины, которые решили поучаствовать в «спортивном состязании» или «военной стычке», могли «забить гол в собственные ворота» или «прострелить себе ногу».
Впоследствии Э. Гиденгил, Дж. Эверитт подтвердили эти выводы на примере трех канадских политических теледебатов с участием женщин [Gidengil, Everitt 2003]. В жанре политических дебатов женщины регулярно описываются как более агрессивные, чем их оппоненты-мужчины, хотя женщины, которые участвовали в дебатах не в первый раз, уже в меньшей степени притягивали агрессивные метафоры. Также женщинам-политикам часто не остается места в мужских фреймах: женщина в спорте-политике не может «закрутить мяч» или «просто отсиживается на скамейке запасных». В лучшем случае женщины «начинают футбольную атаку», но только мужчины «бьют по воротам».
В этом же исследовании Э. Гиденгил и Дж. Эверитт установили, что при освещении политических событий женщины-журналистки использовали агрессивные метафоры не реже, а иногда даже и чаще, чем их коллеги-мужчины. Процессы построения «мужского нарратива» протекают бессознательно, хотя авторы новостей и считают, что они освещают события объективно.
Полученные Э. Гиденгил и Дж. Эверитт данные, вероятно, имеют универсальный характер. К похожим выводам приходят и другие исследователи особенностей метафорического представления женщин-политиков. Дж. Вэй [Wei 2001], изучив метафорику тайваньского политического дискурса, пришла к выводу, что в отличие от политиков-мужчин политики-женщины описываются в СМИ или как очень агрессивные, или как недостаточно женственные, что, в общем, согласуется с выводами ее канадских коллег.
При неоспоримых достижениях феминистских исследований в области политкорректности иногда приходится констатировать, что маятник сильно качнулся в другую сторону. По верному замечанию С.Г. Тер-Минасовой, политическая корректность иногда доходит до крайностей, «становится предметом насмешек, развлечения, юмора» [Тер-Минасова 2004: 283]. Действительно, довольно странными представляются требования заменить history на herstory или бороться с «ненавистным сексистским суффиксом», отображая в написании women как womyn или wimmin. Подобные крайности можно обнаружить и в исследованиях метафорики. Например, Дж. Малшецки призывает бороться с милитарными метафорами прессы, являющимися чуть ли не традиционным средством обучения мальчиков и юношей фемициду (femicide) [Malszecki 1995].
Итак, гендерная модель осмысления мира привносит как универсальные, так и культурно-специфические характеристики в понимание политической действительности. Последние выражаются в различии между доминирующими тактиками метафорической оценки «чужого» в политическом дискурсе стран с гетерогенными культурными традициями. Также гендерная специфика политической метафорики выражается в преобладании «мужской картины мира» при осмыслении политической действительности, связанного с традиционным доминированием мужчин в сфере политической деятельности. Наконец, противопоставление мужского и женского начал является часто не осознаваемым, но действенным способом метафорического конструирования политической картины мира и ее переконцептуализации в сознании адресата политической коммуникации.
В целом материалы данной главы позволяют выделить некоторые глобальные и мегарегиональные закономерности исследования политической метафоры в когнитивном и семантическом аспектах.
1. Ведущая часть публикаций во всех мегарегионах ориентирована на выявление семантических и когнитивных сфер-источников и сфер-мишеней метафорической экспансии. Значительно реже политическая метафорика изучается с позиций выделения вербального проявления базисных когнитивных структур, гендерных характеристик политической метафоры и ее невербальных проявлений.
2. Специалисты из самых различных регионов выделяют, по существу, одни и те же сферы-источники, которые особенно активно используются в политическом дискурсе («Война», «Спорт, игра», «Болезнь, медицина», «Человек», «Семья», «Неживая природа», «Криминал» и др.). Несомненная близость обнаруживается и при изучении типовых сфер-мишеней метафорической экспансии («Государство или объединение государств», «Политика», «Политический лидер», «Война», «Террор», «Иммиграция» и др.), что позволяет говорить о существовании определенного метафорического интердискурса.
3. Для отечественных специалистов наиболее характерно рассмотрение политической метафорики на основе описания отдельных семантических и когнитивных сфер-источников метафорической экспансии, тогда как их западные коллеги чаще предпочитают исследование специфики сфер-мишеней метафорической экспансии.
4. Мегарегиональная и национальная специфика исследований политической метафорики преимущественно проявляется в повышенном внимании к определенным сферам-источникам или сферам-мишеням метафорической экспансии. В частности, в России особое внимание привлекают метафоры, которые используются для создания образа родной страны и для характеристики избирательных кампаний; для США характерен интерес к сферам-мишеням «Терроризм» и «Война в Ираке», ученые других стран часто обращаются к метафорическому образу Европы (Европейского союза) и проблемам иммиграции.
5. Проблемы использования метафор в рамках невербальной коммуникации и гендерные характеристики политической метафоры до последнего времени привлекают внимание преимущественно европейских и американских специалистов, но редко оказываются в зоне внимания российских ученых.
Заключение
Слова о глобальном интересе к метафоре и тем более к политической метафоре неспециалисту могут показаться ярким примером гиперболы, однако настоящее исследование основано на публикациях почти полутысячи специалистов, работающих на всех континентах земного шара. Даже самый краткий вариант библиографии их трудов, который удалось втиснуть в настоящее издание, составляет более 600 наименований.
Эти специалисты называют себя языковедами, коммуникативистами, философами, психологами, социологами, когнитивистами, политологами, советологами, востоковедами, психолингвистами, социолингвистами, этнологами и логиками.
Эти специалисты изучили официальные послания президентов многих стран и письма колумбийских крестьян, неприличные надписи на заборах и программы политических партий, мемуары политических лидеров и рекламные баннеры в Интернете, речи дипломатов в ООН и выступления на антиглобалистских митингах.
Эти специалисты рассмотрели политические дискурсы десятков государств, среди которых не только все государства Европы и Северной Америки, но и Тайвань, Новая Зеландия, Колумбия, Аргентина, Иран, Египет, Южная Африка, Пакистан, Ирак и множество иных стран.
Эти специалисты получили за свои изыскания в сфере политической метафорологии самые разнообразные знаки государственного и общественного признания: ученые степени и звания, избрание в различные академии, научные должности, награды и гранты.
И если хотя бы значительная часть этих специалистов признала то или иное положение заслуживающим внимания и тот или иной факт – реальным, если в научном сообществе получили признание те или иные методы, приемы, эвристики или принципы исследования, то эти положения, факты, методы, приемы, эвристики и принципы могут считаться в полной мере прошедшими апробацию.
В настоящей монографии рассмотрены далеко не все направления исследований по политической метафорологии. Вне зоны специального внимания, к сожалению, остались функции политической метафоры и – шире – роль метафоры в современной политической коммуникации. Представители риторического направления едва ли смогут понять, почему авторы данного исследования не рассмотрели проблему выразительности метафоры и ее взаимосвязи с другими образными средствами. Когнитивистам в данной монографии, разумеется, не будет хватать рассмотрения вопроса о когнитивном потенциале метафоры и о роли метафоры в концептуализации и категоризации действительности. Но, как хорошо известно, нельзя объять необъятное.
Авторы данного исследования сочтут свою задачу выполненной, если хотя бы часть читателей решат, что в книге сосредоточены материалы, способные достаточно полно и убедительно проиллюстрировать следующие тезисы современной политической метафорологии.
1. Теоретической основой, сыгравшей главную роль в возникновении и развитии политической метафорологии в ее истории и современном состоянии, стали два научных направления – политическая лингвистика и современная теория метафоры.
2. В современной политической метафорологии получили заслуженное признание две ведущих концепции – когнитивная и риторическая (семантико-стилистическая). Эти концепции, постоянно конкурируя друг с другом и одновременно обогащая друг друга, способствуют дальнейшему успешному развитию политической метафорологии.
3. Теория концептуальной метафоры Дж. Лакоффа и М. Джонсона как наиболее авторитетная в современной политической метафорологии концепция имела авторитетных предшественников как в сфере когнитивной метафорологии, так и в сфере политической метафорологии.
4. Использование в исследованиях по политической метафорологии методов смежных наук (культурологии, социологии, психолингвистики, социологии, нейрофизиологии и др.), а также специальных методов, связанных с отбором и оценкой метафор (дискурс-анализ, контент-анализ, корпусное исследование, прагматическая оценка и др.), способно существенно обогатить итоги когнитивного и риторического изучения политических метафор.
5. В современной науке получили широкое признание методики изучения политических метафор в рамках национального, функционального (институционального и масс-медийного), исторического и личностного дискурсов; значительное место в рамках этого направления занимают сопоставительные исследования.
6. В современной науке получили широкое признание когнитивные и семантические исследования политических метафор с точки зрения их связанности со сферами-источниками и сферами-мишенями метафорической экспансии. Несколько меньшее признание получили методики изучения политических метафор с позиций выявления базисных когнитивных структур, определения гендерной специфики и изучения места метафор в невербальной и креолизованной коммуникации.
7. В современной политической метафорологии сложились три своего рода мегарегиональных научных объединения – Североамериканское, Восточноевропейское (постсоветское), основу которого составляют исследования российских ученых, и Европейское, к которому относятся специалисты, рабающие в Центральной и Восточной Европе. Представителей каждого из этих объединений связывают не «общее выражение лица» или точный набор признаков, а некоторые черты «фамильного сходства».
8. Для представителей североамериканского направления в исследовании политической метафоры характерны следующие «фамильные черты»:
– значительная (более половины) доля исследований, выполненных в рамках риторического направления;
– активное использование критического метода анализа дискурса и иных способов демонстрации своей гражданской, политической позиции;
– повышенное внимание к метафорам, которые используются в институциональном политическом дискурсе, особенно в текстах, созданных широко известными политическими лидерами; американские исследователи предпочитают изучать метафоры американского политического дискурса и крайне редко занимаются сопоставлением метафор в политических дискурсах разных народов;
– повышенное внимание к изучению политических метафор в личностном дискурсе и в историческом дискурсе отдаленных эпох.
9. Для представителей восточноевропейской лингвистики типичны следующие однотипные признаки:
– соответствующее глобальным тенденциям соотношение когнитивных и риторических (семантико-стилистических) исследований метафоры;
– явное предпочтение дескриптивных методик и минимальное использование критического анализа метафор;
– высокая доля исследований медийного политического дискурса и во много раз более низкая доля исследований институционального политического дискурса;
– повышенное внимание к изучению метафор в зарубежном политическом дискурсе и сопоставительному изучению метафор;
– высокая доля описаний метафор на основе выявления типовых семантических и когнитивных сфер-источников метафорической экспансии.
10. Представителей Центральной и Западной Европы объединяют следующие признаки «фамильного сходства»:
– высокая (более 70 %) доля исследований, выполненных в рамках когнитивного направления;
– активное использование критического анализа дискурса как метода изучения политической метафоры;
– повышенный интерес к метафорам, которые используются в рамках медийного политического дискурса;
– большое количество публикаций, посвященных сопоставительному изучению метафор в национальных дискурсах;
– высокая доля описания метафор на основе выявления специфики сфер-мишеней метафорической экспансии.
11. В использовании современной политической метафоры сложился своего рода глобальный интердискурс, в рамках которого политическую коммуникацию самых различных государств объединяет значительное число однотипных метафорических моделей, способствующих сближению национальных картин мира, форм категоризации и концептуализации политической реальности.
12. Национальные особенности политической метафоры связаны преимущественно не с характером используемых метафорических моделей, а с их частотностью и прагматической нагруженностью, а также с различной фреймовой организацией этих моделей и их концептуальной организованностью. Все это, разумеется, не опровергает основного положения о соответствии метафорической картины мира национальной ментальности и культурным традициям соотвествующего народа.
13. Исследование политических метафор – надежный источник сведений об особенностях национальной, социумной и личностной ментальности, о базисных когнитивных структурах, о стереотипных представлениях, интенциях и иных явлениях сознания и подсознания.
14. Изучение политических метафор позволяет выделить «болевые точки», сферы конфликта интересов и столкновений мнений. Далеко не случайно в современной России особое внимание привлекают метафоры, которые используются для создания образа родной страны и для характеристики избирательных кампаний; для американцев характерен повышенный интерес к сферам-мишеням «Терроризм» и «Война в Ираке», тогда как европейцы постоянно обращаются к метафорическому образу Европы (Европейского союза) и проблемам иммиграции.
Предпринятое исследование теории и истории полтической метафорологии вовсе не носит характер «подведения итогов», что объясняется прежде всего тем, что названное научное направление находится в своем апогее, и можно ожидать его дальнейшего плодотворного развития. К числу наиболее перспективных направлений политической метафорологии, возможно, относятся те, которые в данной монографии определялись как недостаточно изученные. Это особенности политической метафорики в странах Азии, Африки и Латинской Америки, историческая динамика систем политической метафорики, метафорические системы в идиостилях субъектов политической деятельности, функционирование метафор в отдельных текстах и комплексах текстов. Логика развития науки такова, что решение одних проблем приведет к выдвижению иных, которые будут не менее сложными и интересными. Теория метафорологии существует уже два тысячелетия, и ее ждут новые открытия.
Библиография
1. Апресян Ю.Д. О регулярной многозначности // Известия АН СССР. Сер. лит. и яз. 1971. Вып. 6.
2. Апресян Ю.Д. Теоретическая семантика в конце XX столетия // Известия РАН. Сер. лит. и яз. 1999. Т. 58. № 4.
3. Арутюнова Н.Д. Метафора и дискурс // Теория метафоры: Сб. / Пер. с англ., фр., нем., исп., польск. яз.; вступ. ст. и сост. Н.Д. Арутюновой. – М., 1990.
4. Арутюнова Н.Д. Язык и мир человека. – М., 1999.
5. Багичева Н.В. Россия – мать или мачеха? (метафорическое моделирование образа Родины) // Лингвистика: Бюллетень Уральского лингвистического общества. 2000. Т. 5.
6. Базылев В.Н. Автопортреты политиков: от психопоэтики к психополитике // Политический дискурс в России – 3. Материалы рабочего совещания. – М., 1999.
7. Базылев В.Н. Новая метафора языка (семиотико-синергетичес-кий аспект): Автореф. дис… д-ра филол. наук. – М., 1999.
8. Базылев В.Н. Политик в интеллектуальном контексте эпохи // Политический дискурс в России – 6. Материалы постоянно действующего семинара. – М., 2002.
9. Базылев В.Н. Политический дискурс России // Известия Уральского государственного педагогического университета. Лингвистика. Выпуск 15. – Екатеринбург, 2005.
10. БарановА.Н. Введение в прикладную лингвистику. – М., 2001.
11. Баранов А.ЖМетафорические грани феномена коррупции // Общественные науки и современность. 2004a. № 2.
12. Баранов А.Н. О типах сочетаемости метафорических моделей // Вопросы языкознания. 2003а. № 2.
13. Баранов А.Н. Очерк когнитивной теории метафоры // А.Н. Баранов, Ю.Н. Караулов. Русская политическая метафора: Материалы к словарю. – М., 1991.
14. Баранов А.Н. Политическая метафорика публицистического текста: возможности лингвистического мониторинга // evartist.narod.ru/text12/09.htm. 2003б.
15. Баранов А.Н. Предисловие редактора. Когнитивная теория метафоры почти 20 лет спустя // Дж. Лакофф, М. Джонсон. Метафоры, которыми мы живем. – М., 2004б.
16. Баранов А.Н. Добровольский Д.О. Постулаты когнитивной семантики // Известия АН. Сер. лит. и яз. 1997. Т. 56. № 1.
17. Баранов А.Н., Караулов Ю.Н. Русская политическая метафора. Материалы к словарю. – М., 1991.
18. Баранов А.Н., Караулов Ю.Н. Словарь русских политических метафор. – М., 1994.
19. Беглова Е.И. Политическая структура в метафорическом поле номинаций // Лингвистика. Бюллетень Уральского лингвистического общества. – Екатеринбург, 2004. Т. 13.
20. Бельчиков Ю.А. Из наблюдений над русским литературным языком эпохи Великой Отечественной войны // Филологические
науки. 2000. № 6.
21. Белянин В.П. Психолингвистический анализ речи одного политика // www.textology.ru. 1999.
22. Берестнев Т.Н. Семантика русского языка в когнитивном аспекте: Учеб. пособие. – Калининград, 2002.
23. Бирдсли М. Метафорическое сплетение // Теория метафоры: Сб. науч. ст. / Под ред. Н.Д. Арутюновой. – М., 1990.
24. Блакар Р. Язык как инструмент социальной власти // Язык и моделирование социального взаимодействия / Сост. В.М. Сергеева, П.Б. Паршина; общ. ред. В.В. Петрова. – М., 1987.
25. Блэк М. Метафора // Теория метафоры: Сб. науч. ст. / Под ред. Н.Д. Арутюновой. – М., 1990.
26. Болдырев Н.Н. Когнитивная семантика: Курс лекций по английской филологии. – Тамбов, 2001.
27. Болотова Е., Цинкен Й. Русская и немецкая Европа: исследование структуры миров культурных представлений в русской и немецкой прессе // Язык массовой информации как объект междисциплинарного исследования. – М., 2001.
28. Будаев Э.В. Метафорическое моделирование постсоветской действительности в российском и британском политическом дискурсе: Дис…. канд. филол. наук. – Екатеринбург, 2006а.
29. Будаев Э.В. Монархическая метафора как средство концептуализации политической действительности в британской прессе (на примере России, Грузии и Латвии) // Перевод и межкультурная коммуникация: Материалы VI международной научно-практической конф. / Институт международных связей. – Екатеринбург, 2004.
30. Будаев Э.В. Россия, Грузия и страны Балтии в зеркале российских и британских метафор родства // Известия УрГПУ. Лингвистика / Урал. гос. пед. ун-т; отв. ред. Чудинов А.П. – Екатеринбург, 2006б. Вып. 18.
31. Будаев Э.В., Чудинов А.П. Концептуальная метафора в политическом дискурсе: американский, европейский и российский варианты исследования // Известия Уральского государственного педагогического университета. Лингвистика. – Екатеринбург, 2005. № 17.
32. Будаев Э.В., Чудинов А.П. Когнитивно-дискурсивная парадигма в исследовании политической метафорики // Психолингвистические аспекты изучения речевой деятельности. Вып. 3. – Екатеринбург, 2005.
33. Булыгина Е.Ю. Лексическое воплощение концепта «деньги» в современной публицистике // Отражение русской языковой картины мира в лексике и грамматике. – Новосибирск, 1999.
34. Бурмистрова М.А. Эволюция взглядов Дж. Лакоффа // Филологические науки. 2003. № 1.
35. Васильев А.Д. Слово в российском телеэфире: Очерки новейшего словоупотребления. – М., 2003.
36. Вежбицкая А. Сравнение – градация – метафора // Теория метафоры: Сб. науч. ст. / Под ред. Н.Д. Арутюновой. – М., 1990.
37. Вежбицкая А. Язык. Культура. Познание. – М., 1997.
38. Вершинина Т.С. Зооморфная, фитоморфная и антропоморфная метафора в современном политическом дискурсе: Автореф. дис…. канд. филол. наук. – Екатеринбург, 2002.
39. Ви Л. Нарушение языковой схемы? Экзонормативные метафоры в политическом дискурсе Сингапура // Известия УрГПУ. Лингвистика / Урал. гос. пед. ун-т.; отв. ред. А.П. Чудинов. – Екатеринбург, 2006. Вып. 19.
40. Виноградов С.И. Слово в парламентской речи и культуре общения // Русская речь. 1993. № 2–4.
41. Водак Р. Язык. Дискурс. Политика. – Волгоград, 1997.
42. Вольфсон И.В. Язык политики. Политика языка. – Саратов: Изд-во Саратовского ун-та, 2003.
43. Воркачев С.Г. Лингвокультурология, языковая личность, концепт. Становление антропоцентрической парадигмы в языкознании // Филологические науки. 2001. № 1.
44. Воробьева О.И. Политический язык: семантика, таксономия, функции: Автореф. дис… д-ра филол. наук. – М., 2000.
45. Ворожбитова А.А. На «входе» и «выходе» русского советского дискурса (лингвориторический аспект) // Русистика: лингвистическая парадигма конца ХХ века. – СПб., 1999.
46. Воронова Н.С. Политическая метафора в немецком и русском языках: Дис…. канд. филол. наук. – М., 2003.
47. Гаврилова М.В. Критический дискурс-анализ в современной зарубежной лингвистике. – СПб., 2003.
48. Гаврилова М.В. Лингвистический анализ политического дискурса// politanalysis.narod.ru/gavrilova3.html. 2004.
49. Гаврилова М.В. Лингвокогнитивный анализ русского политического дискурса: Автореф. дис… д-ра филол. наук. – СПб., 2005.
50. Гаврилова М.В. Когнитивные и риторические основы президентской речи (на материале выступлений В.В. Путина и Б.Н. Ельцина). – СПб., 2004.
51. Гак В.Г. Метафора: универсальное и специфическое// Метафора в языке и тексте. – М.: Наука, 1988.
52. Григорьева О.ЖПолитический театр современной России (взгляд филолога) // Интернет-журнал «Полемика». Публикации Irex-Russia. 2001. № 9.
53. Григорьева О.Н. Имена террора в современном русском языке // Вестник Московского университета. 2002. № 3.
54. Дейк Т.А. ван. Язык. Познание. Коммуникация / Пер. с англ.; сост. В.В. Петрова; Под. ред. В.И. Герасимова. – М., 1989.
55. Дейнан Э. Метафоры: Справочник по английскому языку. – М., 2003.
56. Демьянков В.З. Доминирующие лингвистические теории в конце XX века // Язык и наука конца 20 века. – М., 1995.
57. Демьянков В.З. Когнитивная лингвистика как разновидность интерпретирующего подхода // Вопросы языкознания. 1994. № 4.
58. Добренко Е. Метафора власти: Литература сталинской эпохи в историческом освещении. – Мюнхен, 1993.
59. Друлак П. Метафора как мост между рациональным и художественным // Известия УрГПУ. Лингвистика / Урал. гос. пед. ун-т; отв. ред. А.П. Чудинов. – Екатеринбург, 2006. Вып. 19.
60. Дуличенко А.Д. Русский язык конца II тысячелетия. – Мюнхен, 1995.
61. Ерилова СЛ. Метафоризация как способ смыслопорождения в политическом дискурсе: Автореф. дис…. канд. филол. наук. – Тверь, 2003.
62. Ермакова О.П. Семантические процессы в лексике // Русский язык конца ХХ столетия (1985–1995). – М., 2000.
63. Желтухина М.Р. Воздействие масс-медиа на избирательную кампанию // Политический дискурс в России – 6. Материалы постоянно действующего семинара. – М., 2002.
64. Желтухина М.Р. Тропологическая суггестивность масс-медиаль-ного дискурса: о проблеме речевого воздействия тропов в языке СМИ: Монография. – М.; Волгоград, 2003.
65. Желтухина М.Р. Комическое в политическом дискурсе конца ХХ века. Русские и немецкие политики. – М.; Волгоград, 2000.
66. Желтухина М.Р. Специфика речевого воздействия тропов в языке СМИ: Автореф. дис… д-ра филол. наук. – М., 2004.
67. Зубкова О.С Специфика функционирования метафоры в индивидуальном лексиконе (на примере медицинской метафоры в разных видах дискурса): Автореф. дис… канд. филол. наук. – Курск, 2006.
68. Иванова Е.М. Прототипная метафора в английской ораторской речи второй половины XX века: На материале американского варианта английского языка: Дис….канд. филол. наук. – СПб., 2002.
69. Ивина Л.В. Лингвокогнитивные основы анализа отраслевых терминосистем (на примере англоязычной терминологии венчурного финансирования). – М., 2003.
70. Иссерс О.С. Речевое воздействие в аспекте когнитивных категорий // Вестник Омского университета. Вып. 1. 1999.
71. Какорина Е.В. Стилистический облик оппозиционной прессы // Русский язык конца ХХ столетия (1985–1995). – М., 1996.
72. Карасик В.И. Языковой круг: личность, концепты, дискурс. —
М., 2004.
73. Караулов Ю.Н. Русский язык и языковая личность. 4-е изд., испр. и доп. – М., 2004.
74. Караулов Ю.Н., Петров В.В. От грамматики текста к когнитивной теории дискурса // Дейк Т.А. ван. Язык. Познание. Коммуникация / Пер. с англ.; сост. В.В. Петрова; под ред. В.И. Герасимова. – М., 1989.
75. Каслова А.А. Метафорическое моделирование президентских выборов в России и США (2000 г.): Дис….канд. филол. наук. – Екатеринбург, 2003.
76. Кассирер Э. Сила метафоры // Теория метафоры: Сб. науч. ст. / Под ред. Н.Д. Арутюновой. – М., 1990.
77. Керимов Р.Д. Артефактная концептуальная метафора в немецком политическом дискурсе: Дис….канд. филол. наук. – Барнаул, 2005а.
78. Керимов Р.Д. Немецкая политика в зеркале спортивной метафоры // Известия УрГПУ. Лингвистика / Урал. гос. пед. ун-т; отв. ред. Чудинов А.П. – Екатеринбург, 2005б. Вып. 15.
79. Кибрик А.А. Когнитивные исследования по дискурсу// Вопросы языкознания. 1994. № 5.
80. Китайгородская М.В., Розанова Н.Н. Современная политическая коммуникация // Современный русский язык: Социальная и функциональная дифференциация. – М., 2003.
81. Клемперер В. LTI. Язык Третьего рейха: Записная книжка филолога. – М., 1998.
82. Клочко Н.Н. Образы Европы в современных национальных политических дискурсах // Известия УрГПУ. Лингвистика / Урал. гос. пед. ун-т; отв. ред. Чудинов А.П. – Екатеринбург, 2005. Вып. 17.
83. Кобозева И.М. Семантические проблемы анализа политической метафоры // Вестник Московского университета. Сер. 9. Филология. 2001. № 6.
84. Костомаров В.Г. Русский язык на газетной полосе. – М., 1971.
85. Крючкова Т.Б. Общественно-политическая лексика и терминология: основные свойства и тенденции развития: Автореф. дис… д-ра филол. наук. – М., 1991.
86. Кожин А.Н. Лексико-стилистические процессы в русском языке периода Великой Отечественной войны. – М., 1985.
87. Кондратьева О.Н. Зооморфная метафора в переписке Ивана Грозного с Андреем Курбским // Лингвистика. Бюллетень Уральского лингвистического общества. Т. 11. – Екатеринбург, 2003.
88. Красильникова НА. Метафорическая репрезентация лингвокультурологической категории СВОИ – ЧУЖИЕ в экологическом дискурсе США, России и Англии: Дис….канд. филол. наук. – Екатеринбург, 2005.
89. Кубрякова Е.С. Начальные этапы становления когнитивизма: лингвистика – психология – когнитивная наука // Вопросы языкознания. 1994. № 4.
90. Кубрякова Е.С. Об установках когнитивной науки и актуальных проблемах когнитивной лингвистики // Известия РАН. Сер. лит. и яз. 2004а. Т. 63. № 3.
91. Кубрякова Е.С. Семантика в когнитивной лингвистике // Известия АН. Сер. лит. и яз. 1999. Т. 58. № 5–6.
92. Кубрякова Е.С. Язык и знание: На пути получения знаний о языке: Части речи с когнитивной точки зрения. Роль языка в познании мира / Рос. академия наук. Ин-т языкознания. – М., 2004.
93. Кубрякова Е.С., Демьянков В.З., Панкрац Ю.Г., Лузина Л.Г. Краткий словарь когнитивных терминов. – М., 1996.
94. Кузьмина Н.А. Интертекст и его роль в процессах эволюции языка. – Екатеринбург; Омск, 1999.
95. Кун Т. Структура научных революций. – М., 1975.
96. Купина Н.А. Тоталитарный язык: Словарь и речевые реакции. – Екатеринбург; Пермь, 1995.
97. Купина Н.А. Языковое сопротивление в контексте тоталитарной культуры. – Екатеринбург, 1999.
98. Лагута О.Н. Метафорология: теоретические аспекты: В 2 ч. – Новосибирск, 2003.
99. Лакатос И. Методология научных исследовательских программ. – М., 2003.
100. Лакофф Дж. Женщины, огонь и опасные вещи: Что категории языка говорят нам о мышлении. – М., 2004.
101. Лакофф Дж. Когнитивная семантика // Язык и интеллект. – М., 1996.
102. Лакофф Дж., Джонсон М. Метафоры, которыми мы живем: Пер. с англ. / Под ред. и с предисл. А.Н. Баранова. – М., 2004.
103. Лассан Э.Р. Дискурс власти и инакомыслия в СССР: когнитивно-риторический анализ. – Вильнюс, 1995.
104. Лассан Э.Р. Парадигмы текстов и дискурсивные формации как объекты дискурсного анализа // Лингвистика. Бюллетень Уральского лингвистического общества. Т. 12. – Екатеринбург, 2004.
105. Макарова В. О метафоризации политического скандала в литовских масс-медиа // Лингвистика. Бюллетень Уральского лингвистического общества. Том 14. – Екатеринбург, 2004.
106. МакКормак Э. Когнитивная теория метафоры // Теория метафоры: Сб. науч. ст. / Под ред. Н.Д. Арутюновой. – М., 1990.
107. Маслова В.А. Когнитивная лингвистика: Учеб. пособие. – Минск, 2004.
108. Методология исследований политического дискурса: Актуальные проблемы содержательного анализа общественно-политических текстов. – Минск, 1998. Вып. 1.
109. Методология исследований политического дискурса: Актуальные проблемы содержательного анализа общественно-политических текстов. – Минск, 2000. Вып. 2.
110. Минский М. Фреймы для представления знаний. – М., 1979.
111. Мишланова СЛ. Метафора в медицинском тексте (на материале русского, немецкого, английского языков): Автореф. дис….канд. филол. наук. – Пермь, 1998.
112. Моисеева Т.В. Российско-американские отношения как сфера-магнит для метафор со сферой-источником «природа» // Известия УрГПУ. Лингвистика / Урал. гос. пед. ун-т; отв. ред. А.П. Чудинов. – Екатеринбург, 2006. Вып. 19.
113. Москвин В.П. Русская метафора: Очерк семиотической теории. – М., 2006.
114. Муране С.Н. Лексика военной сферы в постсоветском политическом дискурсе // Говорящий и слушающий: языковая личность, текст, проблемы обучения. – СПб., 2001.
115. Муране С.Н. Лексика медицинской сферы в языке современной российской и латвийской прессы // Лингвистика. Бюллетень Уральского лингвистического общества. – Екатеринбург, 2002. Т. 8.
116. Мусолфф А. Политическая «терапия» посредством геноцида: антисемитские концептуальные образы в книге Гитлера «Майн кампф» // Известия УрГПУ. Лингвистика / Урал. гос. пед. ун-т; отв. ред. Чудинов А.П. – Екатеринбург, 2006. Вып. 19.
117. Мухаметдинова Т.В. Политическая система США как сфера притяжения морбиальных метафор в российских СМИ // Сопоставительная лингвистика. № 3. – Екатеринбург, 2004.
118. Мухарямов Н.М., Мухарямова Ё.М.Политическая лингвистика как научная дисциплина // Политическая наука: Сб. науч. тр. / РАН ИНИОН, Ин-т сравн. политологии, Рос. ассоц. полит. науки; отв. ред. и сост. В.И. Герасимов, М.В. Ильин. – М., 2002. № 3. Политический дискурс: История и современные исследования.
119. Никонова М.Н. Антропологизация техницизмов в современном русском языке (к проблеме образа человека в русской языковой картине мира): Автореф. дис… канд. филол. наук. – Омск, 2004.
120. Новое в зарубежной лингвистике. Вып. 23. Когнитивные аспекты языка. – М., 1988.
121. Норман Б.Ю. Лексические фантомы с точки зрения лингвистики и культурологи // Язык и культура: Третья международная конференция. – Киев, 1994.
122. Опарина Е.О. Метафора в политическом дискурсе // Политическая наука: Сб. науч. тр. / РАН ИНИОН, Ин-т сравн. политологии, Рос. ассоц. полит. науки; отв. ред. и сост. В.И. Герасимов, М.В. Ильин. – М., 2002. № 3. Политический дискурс: История и современные исследования.
123. Орлова О.Г. Актуализация концепта «RUSSIA» («РОССИЯ») в американской публицистике (на примере дискурса еженедельника «NEWSWEEK»): Автореф….дис. канд. филол. наук. – Кемерово, 2005.
124. Ортега-и-Гассет X. Две великие метафоры // Теория метафоры: Сб. науч. ст. / Под ред. Н.Д. Арутюновой. – М., 1990.
125. Ошеева Ю.В. Политическая лексика и фразеология русского языка (1985–2000 гг.): Автореф. дис… канд. филол. наук. – Уфа, 2004.
126. Панфилов А.К.Публицистический функциональный стиль и язык художественной литературы // Ученые записки Московского государственного педагогического института имени
В.И. Ленина. № 353. – М., 1970.
127. Паршин П.Б. Теоретические перевороты и методологический мятеж в лингвистике XX века // Вопросы языкознания. 1996. № 2.
128. Перескокова А.Ю. Метафорическое моделирование образа российских и американских средств массовой информации: рефлексивный аспект: Автореф… дис. канд. филол. наук. – Екатеринбург, 2006.
129. Петров В.В. Метафора: от семантических представлений к когнитивному анализу // Вопросы языкознания. 1990. № 3.
130. Петрова Н.В. Текст и дискурс // Вопросы языкознания. 2003. № 6.
Читать бесплатно другие книги:
