Пойти туда... Гарина Дия

И довольный своей шуткой, Харальд наконец ушел. Оставив меня в состоянии шока. Даже я не знал, какое именно зелье мне подмешали. Тогда откуда ему это стало известно? Ответ мог быть только один. Но он меня категорически не устраивал. Неужели за нападением стоял Харальд. Кто же был нужен разбойникам я или арабский караван? Или одно другому не мешает? Получили заказ на меня, а сами решили дополнительно подработать? По совместительству, так сказать? А потом ему доложили о провале, – не удивительно, что Харальд взбесился. Нет, не может быть. Для него это слишком сложно. Он ведь прямой, как карандаш. Мог бы и сам меня… Или не мог? Тогда ему точно хёвдингом не бывать, – Освальд не простил бы моей смерти никому, даже брату. Н-да-а-а.

Но все мои логические построения рассыпались прахом, когда вернулись Роберт и Асмир – как вывел он ее за ручку, так и привел. И улыбается, котяра, во все тридцать два зуба. Как он только половины не лишился, с его – то характером и любвиобильностью? Сразу же выяснилось, что я еще не разучился ревновать. Даже сон поджал хвост и юркнул в дальний уголок мозга, испугавшись такого концентрированного чувства. При этом я не мог не заметить, что они удивительно подходили друг другу. Оба чернявые, смуглые, подвижные, в общем одного поля ягоды. Держу пари, что и понимают друг друга с полуслова. Но мне от этого не легче.

– По что Харальд приходил? – спросил Роберт, он был в курсе наших отношений.

– Потолковать по душам.

– Ужели у него она есть?

– Есть, да не про мою честь. Но пока мы примирились – так хотел Освальд.

О своих подозрениях я, само собой докладывать, ему не стал. Рановато, и доказательств никаких. В таких делах спешить не рекомендуется. Может потом осторожно расспросить Роберта, с кем из местных видели Харальда, не отлучался ли он хоть на пол дня… В общем провести свое маленькое журналистское расследование. Тут я отвлекся от раздумий, и непонимающе уставился на побратима, который деловито паковал свои пожитки в заплечный мешок.

– Ты куда собрался?

– То есть как «куда»? К Хенрику с Бенгтом. Иль ты предпочтешь, чтобы там поселилась Асмир? – и хитренько так мне подмигнул. – Смотри, красавица, не слишком утруждай Велеслава, – ему еще силы для боя потребуются.

– Вот встану я с лавки, Роберт и…

– Ты встань сперва, а там поглядим. Ну, бывайте.

И весело хлопнул дверью. У него все всегда выходило весело, даже умирать, наверное, будет с ухмылкой. Тьфу-тьфу-тьфу.

– Ложись, Велеслав. – деловито приказала Асмир., – помнишь, что Мураш тебе сказывал? Не трудить себя раньше времени. Ложись, я тебе пособлю.

Я ощутил ее пальцы на своих плечах и на короткий миг полностью отключился от внешнего мира, сосредоточившись на этих завораживающих прикосновениях. Однажды мне на глаза попалась статья, что можно лечить с помощью наложения рук. Сейчас в это особенно легко было поверить. Но все хорошее, увы, быстро кончается…

– Пойду у здешних знахарок трав испрошу, – отвар для тебя приготовить. Не сомневайся, мне Мураш все подробно обсказал. – успокоила меня она, и вспугнутой пичугой выпорхнула из избы.

Мне показалось, что прошло совсем немного времени, что я просто закрыл и сразу же открыл глаза, но серая предрассветная хмарь за окном, такая непохожая на яркий солнечный день, ясно давала понять, что я благополучно проспал весь остаток дня и всю ночь. Когда глаза привыкли к полумраку, мне удалось различить на соседней лавке свернувшуюся калачиком Асмир. Жажда мучила так, будто вчера я отмечал как минимум проводы в армию, защиту диплома и День взятия Бастилии. Совсем рядом, на столе маячил укутанный горшок, как я подозревал с приготовленным Асмир отваром. Дело было за малым: попытаться сесть и дотянуться до питья, ничего, по возможности, не уронив. К большому сожалению, я всегда был сильней в теории. Попытка напиться никого не разбудив, окончилась разгромом шведов под Полтавой. То есть оглушительным грохотом свалившегося горшка и негодующим воплем хозяйской кошки, которая мирно дремала возле теплой еще печи до того момента, пока ее не придавило откатившимся чугунком.

Конечно, Асмир проснулась и, конечно, наговорила мне массу «теплых» слов. Никакого уважения к бывшему хозяину. Хорошо, хоть горшок был аккуратно прикрыт крышкой и плотно замотан. Иначе пришлось бы моей добровольной сиделке все начинать с начала.

Весь день я протирал спиной лавку, в отличии от Асмир, которая ни разу не присела помогая по хозяйству. И, как потом выяснилось, общаясь с Робертом, которому сочинить душещипательную байку, любезную девичьему сердцу, было так же легко, как врага без головы оставить.

Так продолжалось еще два дня. А на утро третьего я вышел во двор и попытался метнуть топор (не боевой, а обычный колун) с двадцати шагов в потемневшие от непогоды доски забора. Топор не долетел каких-нибудь несчастных три шага и смачно врубился в раскисшую от недавнего дождя землю. Конечно, в моем состоянии это могло считаться своеобразным рекордом, но я только раздосадовано махнул рукой. Освальд слов на ветер не бросает. Если этот чертов топор я не сумею воткнуть в заборные плахи с обещанных двадцати шагов, не видать мне сшибки с разбойниками как своих ушей. Оставит меня хёвдинг в деревне прозябать да завидовать. Я устало опустился на крыльцо. Силы возвращались куда медленнее, чем хотелось. Оставалась лишь слабая надежда на то, что разбойников не сумеют выследить так быстро, и я, глядишь, еще успею обрести прежнюю форму.

И Фортуна в этот раз оказалась на моей стороне. Ни через три, ни через пять дней, ни даже через неделю мы так и не смогли получить достоверных сведений, о том, где же находится гнездо, свитое разбойничьей шайкой. К моей великой радости, надо сказать. Всю неделю я упорно тренировался, метая топор и один на один рубясь с викингами (чаще, конечно, с Робертом), пока руки не наливались болью, а надсадное дыхание не грозило разорвать легкие в клочья. И, в конце концов, мог удовлетворенно утереть ратный пот со лба. Я был почти в норме. Оставалось только дождаться известий от местных добровольных лазутчиков.

– Я пойду с тобой, – неожиданно заявила мне Асмир, когда я после очередной тренировки сидел с Робертом на травке и наслаждался неподвижностью.

– Куда это?

– Сражаться с разбойниками. Они мне тоже кое-что задолжали.

– Тебе никто не дозволит. Хоть бабы у викингов не такие забитые, как наши, а только идти в сечу с девчонкой сопливой ни одному из них и в кошмарном сне не привидится, – я вынужденно грубил, надеясь, что она обидится и отстанет, но…

– Даже если сопливая девчонка один на один сможет одолеть приемного сына хёвдинга? – сверкнула глазами новая амазонка.

Ой, не свою песню поет красавица. Я подозрительно взглянул на Роберта. Так и есть – сама невинность. И глаза честные-честные, каких у него с младенчества не наблюдалось. Не могу понять только, зачем он это затеял? Даже если она всю дружину штабелями положит, не бывать ей в битве, – потому что я не позволю. Привяжу к лавке, возьму розги и устрою ей домостроевский массаж. Не хватало еще, чтоб она на разбойничьи пики бросалась!

– Попробуй, храбрая, сначала удержать мой меч, а после уж хвастай, – лениво процедил я, заранее уверенный, что она потерпит фиаско. Еще бы, мой новый меч был не из скромных: отличный скандинавский клинок – немного короче обычных русских мечей, но гораздо массивней. Таким махать – с непривычки рука отвалится.

– На что мне чужой меч? У меня свой имеется! – заявила упрямая девчонка, и рысью побежала в избу.

– Ты чего удумал? – накинулся я на франка, – И без того на нас вся дружина глядит косо, а тут еще ты ей голову заморочил.

– Вот для того, чтобы косо не глядели, я ей голову и заморочил, – загадочно усмехнулся Роберт.

Асмир, тем временем, уже летела обратно, словно крылья за спиной выросли. А в ее руке выписывая замысловатые восьмерки, сверкала кривая арабская сабля. Новехонькая, видать только вчера из кузницы. Заговор! Ну, Роберт, я с тобой еще разберусь… И когда только успели ей саблю выковать?

Тут я с содроганием заметил, что викинги, поначалу слонявшиеся по деревне без дела (и от этого безделья заметно одуревшие) стали, не спеша, подходить к нам, выстраиваясь в нечто напоминающее круг. Ах, вот значит как! Занимают места согласно купленным билетам! Может еще и ставки делать будут? Если бы взгляд мог испепелять, то мой побратим давно уже превратился в кучку серого пепла, с такой яростью я на него зыркал. Нет, мне решительно не улыбается участвовать в этом шоу…

– Эй, Велеслав! Не подведи, я на тебя свою гривну в заклад поставил, – закричал невесть откуда взявшийся Харальд.

И отказаться сразу стало невозможно.

– Гляди, что натворила, – наклонился я к Асмир.

Она уже поняла, что зашла слишком далеко, и растерянно крутила головой в нарастающем грохоте. Это парни стали бряцать мечами о щиты, подбадривая нас. Тем временем Роберт, стараясь переорать этот гвалт, излагал вновь прибывшим условия поединка: одна схватка до явно обозначенного смертельного удара, без ограничения времени. Потом он развел нас на расстояние примерно в три метра, и, наклонившись к Асмир, прошептал что-то, от чего она зарделась как маков цвет, дерзко улыбнулась мне и встала в позицию. Ах, так! Прекрасно! Вы у меня получите шоу, да такое, какое вам видеть еще не доводилось.

– Начали! – заорал побратим.

И мы начали. Да так, что через минуту среди зрителей установилась гробовая тишина, и лишь звон наших клинков творил удивительную по красоте мелодию, подозрительно напоминающую мне знаменитую тему из «Шербургских зонтиков».

Каюсь, вначале я попытался сражаться в полсилы, оберегая Асмир. Не тут то было! Думал по наивности, что буду только обороняться и вымотаю девчонку, но она наскакивала на меня с таким нахальством, что я был по-настоящему вынужден уйти в глухую защиту. Юркая как форель Асмир так заморочила мне голову паутиной ложных выпадов, что я с превеликим трудом сумел отразить два ее коварных удара, нанесенных из самых невозможных позиций. Но вот пора замешательства прошла, и у меня включился «автопилот». Не стало необходимости продумывать комбинации, прикидывать расстояние – тело обрело самостоятельную жизнь, замешанную на рефлексах и инстинктах. Руки все отлично делали сами, а мне оставалось только смотреть на мою прелестную противницу, откровенно любуясь ее стремительной грацией и холодной отточенностью движений. Раньше я даже не подозревал насколько хороша она может быть с острой саблей в руках. С детства в меня вбивали, что женщина – мать, дарующая жизнь – ни в коем случае не должна хвататься за оружие, для этого Бог создал мужчину. Но сейчас почему-то вспомнилось, что в русском языке слово «смерть» – тоже женского рода.

Не знаю, сколько прошло времени с начала нашего поединка, но наступил момент, когда мы посмотрели друг другу в глаза и, послав к черту оборону, одновременно атаковали, титаническим усилием остановив клинки: я – в нескольких миллиметрах от ее шеи, а она – возле моего удивленного правого глаза. В реальном бою мы оба были бы уже мертвы…

На мгновение мне показалось, что я оглох – такой радостный рев рванулся одновременно из десяток варяжских глоток. Кажется, шоу пришлось им по нраву, к тому же никто не лишится своих закладов – честная боевая ничья. Меня так дружески лупили по плечам богатырские длани викингов, что синяки будут сходить, наверное, не меньше месяца. Но подлинной героиней дня стала Асмир. Варяги восхищенно тыкали в нее пальцами, разумеется, не касаясь, ржали, как молодые жеребцы, а те, кто мог объясняться по-русски (таких сыскалось больше половины) осыпали подобающими, с их точки зрения, комплиментами, от которых начали предательски гореть даже мои привычные уши.

Когда мы вдвоем сумели, наконец, прорваться в избу, я в изнеможении повалился на лавку. Асмир же, напротив, выглядела так, словно готова хоть сейчас ринуться в настоящую битву – вот что значит повышенное мужское внимание! Чуть погодя, в дверь залетел сияющий Роберт:

– Вот это была потеха! Парни до сих пор угомониться не могут! Сказывают, сам Освальд издали глядел…

– Стало быть, теперь мне можно с вами! – обрадовалась неугомонная.

– Никогда! Вот возьмешь свою сабельку, срубишь мне буйну голову и тогда можешь хоть разбойников, хоть латинян, хоть черных людей юга воевать. А пока я жив – не бывать этому!

– Ты не хозяин мне, а я тебе боле не рабыня! И вольна в делах своих, так же как ты, Велеслав. Коли хёвдинг Освальд дозволит, то и на разбойников и на латинян, и на черных людей пойду тебя не спросясь!

– Великий Один, за что мне такое наказание! Коли плата это за спасенную жизнь, так цена уж больно велика. Довольно! Не досуг мне, викингу с девчонкой строптивой препираться, как я сказал, так и будет!

– А вот это поглядим! – Асмир вскочила с лавки и опрометью бросилась вон из избы.

Н-да-а. Настоящая семейная сцена.

– Э-хэ, э-хэ, – смущенно откашлялся Роберт, – Прости, Велеслав, не думал, что так выйдет. Хотел парней потешить, да Асмирову сноровку показать, чтоб не глядели на нее, как на здешних девок…

Я только махнул рукой:

– Чего уж теперь, пролитого не подымешь.

– Пойду, поищу ее, может вразумить удастся… – вздохнул побратим, и тяжело поднявшись, двинулся к двери.

Оставшись один на один с невеселыми мыслями, я для начала решил снять стресс самым доступным и эффективным способом – отжиманием на кулаках. После второй сотни отжимов волей-неволей, пришлось смириться с тем, что стресс вовсе не собирался меня покидать. Ну что ж попробуем по-другому. Где-то писали, что его (стресс) надо заедать, дабы не нажить себе язву желудка. Мысль не плохая, тем более что у меня с утра маковой росинки во рту не было. Но, несмотря на очевидный голод, кусок в горло просто не лез. А обнаглевший стресс продолжал корчить мне отвратительные рожи из труднодоступных уголков моей раздвоенной души. Оставался третий способ – самый распространенный и самый опасный – алкоголь. К моему счастью, поиски хмельного не затянулись – славный жбанчик медовухи притаился как раз под лавкой, на которой спала Асмир. Ничто не ново под луной! Интересно, как бы отнеслась моя Ольга к сообщению, что ее далекие пра-пра-бабки точно так же припрятывали от мужчин спиртосодержащие жидкости?

После того как в жбане осталось едва ли четверть первоначального содержимого я, наконец, мог уверенно сказать, что окончательно избавился от упрямого стресса и с чувством выполненного долга повалился на лавку, отключившись еще до того, как моя голова ее коснулась.

Пробуждение было не из приятных. Коварная все-таки штучка эта самая медовуха! Вроде не крепкая совсем, а перепил и ноги идти отказываются. Про похмелье я уж и не говорю. Но кроме абстинентного синдрома меня мучила странная тревога, если не сказать страх. Как за пять минут до экзамена, когда из тридцати билетов знаешь всего три. И все это без сомнения по поводу Асмир. Я попытался мысленно прокрутить варианты ее поведения после ссоры, но ничего угрожающего в них не нашел. Не пойдет же она топиться с горя! Не тот характер. Что еще она может? «Может уйти, уйти, куда глаза глядят» – услужливо подсказа внутренний голос. Да, на эту дурость она в горячке вполне способна, а после проснется гордость и не позволит ей вернуться… Черт! Я подскочил с лавки как ошпаренный и, по пути прикидывая сколько времени прошло, ринулся к выходу. Стоп. Спокойно, Велеслав, спокойно… Не забывай, что за ней пошел Роберт. Ему проще чем кому либо не дать ей совершить какую-нибудь глупость. У них прекрасные отношения… «Вот именно, что прекрасные», – шевельнулся во мне червь подозрения, – слишком прекрасные".

Свежий вечерний воздух быстро привел меня в чувство; сознание стало ясным и холодным, как солнечное зимнее утро. С Асмир мы расстались в полдень, значит, прошло не менее шести часов. Сейчас темнеет рано, так что если я собираюсь на поиски, придется поторопиться.

Не теряя времени на отработку других версий, я прямиком направился к воротам. Наши часовые еще не сменились, так что скажут, если она там проходила. Правда, сумасшедшая девчонка могла где-нибудь перелезть через забор… Но этим вариантом займемся позже.

От часовых я узнал, что Асмир действительно вышла за ворота в сопровождении Роберта.

– Когда это было? – как бы между прочим спросил я.

– Да солнце еще за верхушки кольев не спряталось, – ответил коренастый Хенрик, тот самый к которому переселился Роберт.

Значит примерно часа два назад.

– Они не спорили?

– Что ты, Велеслав! Как два голубка ворковали. Хе-хе, – не упустил возможности подколоть меня Бенгт.

Я попытался придумать достойный ответ, но тут за моей спиной гигантской тенью вырос Харальд. Как всегда в самый неподходящий момент.

– Что, Велеслав, плохо старался ночами? Или твоей девке сколь не дай – все мало? Или, может, чернявые к чернявым больше липнут? Не гоже рабыне так с хозяином поступать…

В первое мгновенье мне показалось, что есть шанс сломать себе зубы. Так сильно я их стиснул. Потом мне пришлось несколько раз глубоко вздохнуть, остужая себя воздухом, как водой. И только потом я повернулся лицом к брату хёвдинга.

– Асмир – не рабыня. Она свободна и, стало быть, может выбирать себе того, кто ей больше по нраву.

– Ишь, гордый какой! Вот она и выбрала, а ты спать иди. Да только не уснешь, поди один-то?

Я ничего не ответил и, повернувшись к Харальду спиной, подчеркнуто медленно прошел в ворота, мимо остолбеневших часовых. Мысли скакали мартовскими зайцами, и мне долго не удавалось ухватиться ни за одну. Пока я шел по тропинке в сторону недальнего леса, чувства мои бурлили, кулаки сжимались, зубы скрежетали, а ноги предательски подкашивались. Но вот эмоциональная буря поутихла, и я присел на замшелый валун, чтобы навести в душе относительный порядок. Н-да-а. Того, кто сказал бы мне, что я буду вот так беситься из-за малолетней соплячки, заподозрил бы в скрытом идиотизме. Мы ведь даже ни одной ночи вместе не провели (баня не в счет, меня уже там не было)! Так почему же я веду себя как цыган, у которого увели любимую кобылу? Спокойно, спокойно. Ну-ка, вдох-выдох, вдох-выдох. Задержим дыхание…

Когда мои легкие стали уже разрываться от нехватки воздуха, я сжалился над ними и вдохнул. Кислород разом ухнул в кровь, и я какое-то время балдел не хуже, чем от классического "косячка". После такого самоистязания ко мне вернулась ясность мысли и в голове, наконец-то, сформировался единственный вопрос, который сейчас мог иметь значение: почему так долго? Что делать им в лесу в наступивших сумерках, под начинающимся моросящим дождем? Тут уж явно не до любви! Я подожду их здесь еще не много… Мне обязательно нужно убедиться, что с Асмир все в порядке и, черт возьми, с Робертом тоже!

Время шло, моросящий дождь возмужал, и тяжелые частые капли, возникавшие из небесной темноты, промочили мою плотную рубаху насквозь. Теперь я уже не сомневался, что случилась беда. Правда оставалась слабая надежда, что пока я тут торчал, Роберт и Асмир, миловавшиеся совсем в другой стороне, преспокойно вернулись в деревню. Пришлось мне снова тащиться к воротам. Бенгт и Хенрик уже сменились, но другие сторожа были в курсе, и, не дожидаясь моих расспросов, сами обеспокоенно сообщили, что ни Асмир, ни Роберт в деревню не возвращались. И мое зловещее предчувствие обрело плоть и кровь.

Свистать всех на верх и бросаться ночью на поиски не имело никакого смысла, а проклятый дождь к утру уже смоет любые возможные следы. Кроме, конечно, трупов… Оборони царица небесная! Про разбойников я подумал сразу же, но гнал эту мысль от себя с упрямством ишака Ходжи Насреддина. Иначе… Иначе не останется никакой надежды. Роберт и Асмир вышли из ворот безоружными, если не считать кинжала на поясе Роберта, с которым он не разлучался никогда. Троих вооруженных противников мой побратим еще смог бы одолеть, но если их было больше… А Асмир без своей замечательной сабли в рукопашной стоит не много.

Мне, наверное, следовало взять себя в руки и пойти к Освальду. Старый ярл прижмет здешних старост и координаты разбойничьей базы нам подадут на блюдечке. Но что-то заставляло меня торчать столбом в раскрытых настежь воротах, и, до рези в глазах, вглядываться в ставшей уже непроглядной тьму. Непогода крепчала, резкий ветер, возникший не иначе как в самой Ледяной Бездне, заставлял тяжелую промокшую рубаху хлопать меня по спине, порождая крамольную мысль о крыльях. Велеслав – ангел мщения! Каково?! Точно в такую же бурную ночь Асмир трижды спасла мне жизнь.

Как в ускоренной перемотке перед глазами лихорадочно замелькали кадры памяти. Вот Асмир стоит над трупом разбойника со своим знаменитым кинжалом, вот она из последних сил пытается увести меня от погони, вот кладет кинжал к идолу Велеса, ничуть не боясь призрачного голубоватого свечения вокруг его рогов… Так вот оно что! Как же я не догадался сразу. Единственный, кто может мне сейчас помочь в поисках – это Велес. Кажется, он благоволит Асмир и, значит, шанс еще есть. Только сумею ли я им воспользоваться?

У Велеслава не было опыта в подобных делах; не говоря уж обо мне, воспитанном в духе марксизма-ленинизма. Я не знал, как просить бога о помощи. Не знал, снизойдет ли он вообще до того, чтобы услышать меня. Я только очень хотел… нет, страстно желал… нет, я превратился в стрелу, неотвратимо летящую к цели – двум самым дорогим лицам, и раздираемый мной воздух свистел на разные голоса "Найти!!!". А потом я оглох и ослеп, и перестал ощущать свое терзаемое холодом тело… Неожиданно в сознании зазвучал тихий ровный голос: "Ты заплатишь?" "Заплачу" – ответил я, и голос мой тоже звучал тихо и ровно. "Чем?" "Всем." "Да будет так, Так, ТАК!"

КАП, Кап, кап. Дождевые капли весело выбивали дробь на моем шлеме. Когда я успел облачиться в броню? Ничего не помню. И меч, зажатый в онемевшей руке, откуда он? Не важно. Важно то, что я стою в распахнутых настежь воротах и вижу перед собой тропинку, сотканную из бледно-голубого огня. Она приведет к цели. Бесстрашные викинги-сторожа покинули свой пост и пристально смотрят на меня с безопасного расстояния. Пора идти.

Быстро шагая по светящейся дорожке, я не пытался анализировать происшедшее. Завтра, я подумаю об этом завтра – так, кажется, говорила Скарлет, унесенная ветром. Вот и я завтра подумаю. Тем более, что у меня появился новый повод для размышлений. Оставив позади не менее километра, я обнаружил, что голубая стежка раздваивается. До сих пор я шагал по самой настоящей тропинке, которая соединяла между собой стоящие рядом деревни, а теперь один сияющий след продолжал освещать убегающую за поворот тропинку, другой же ответвлялся под прямым углом и терялся в густом подлеске. Не колеблясь ни секунды, я свернул с натоптанной тропы и углубился в недобро гудящий лес, даже не раздумывая, чем объяснялся мой выбор. Больше всего это напоминало кошмарный сон, в котором все происходит помимо твоей воли.

Я был готов к любым сюрпризам, но вид неподвижного скрюченного тела в мертвенно – голубом освещении заставил мое сердце дать сбой. Роберт. Скорее всего, его сюда притащили, – сама схватка должна была происходить на тропинке. Асмир, должно быть, взяли в плен – отсюда и раздвоение в путеводном сиянии, ведь я хотел найти обоих. Если я прав, и ее увезли, то дальнейшие поиски бессмысленны – слишком много времени прошло. Значит нужно забрать тело Роберта и возвращаться в деревню. Я опустился на колени, и в нос мне ударил ни с чем не сравнимый запах – запах крови. Крови друга. Взяв его за руку, я перекинул Роберта через плечо и уже поднимаясь услышал или скорей ощутил еле слышный стон. От неожиданности ноги мои разъехались, и я свалился на мокрую траву, придавленный побратимом. Жив! Невероятно, не возможно, и, все-таки, он жив!

Руки мои уже шарили по телу в поисках ран. Если его бросили, сочтя мертвым, значит, он должен быть основательно изрублен. Но, – нет. Руки подтверждали то, чему не верили глаза – рана была только одна. Практически в том же месте, что и у меня, а именно на спине. Это могло означать одно – предательство. Человека, который нанес удар, Роберт мог оставить у себя за спиной, лишь в том случае, если безоглядно ему доверял. А доверял он викингам.

Но все это может подождать. Нужно попытаться сохранить ту искру жизни, что дотлевает сейчас в его почти остывшем теле. Мои руки прижались к ране, а губы начали шептать не совсем понятный мне речитатив. Так вот как нужно останавливать кровь! Хорошо, что Велеслав успел перенять это искусство у старого волхва. Возможно, это маленькое чудо спасет Роберту жизнь. Хотя то, что он все еще жив – само по себе чудо. Прошло, наверное, четверть часа прежде, чем я решился отнять руки от раны. Кровь действительно перестала сочиться или она уже просто вся выткла. Я нащупал пульс, он был очень слабый, но ровный. Хвала Велесу! Еще раз хорошенько осмотрев побратима, мне удалось обнаружить в районе правого виска вспухшую тугой подушкой гематому. Так вот почему его сочли мертвым! После нанесенного удара он упал и, ударившись головой, скорее всего, о камень, потерял сознание. Рана, на первый взгляд, показалась разбойникам смертельной, и его оттащили с тропы в полной уверенности, что дело сделано. Снова вернувшись к ране, я убедился, что клинок по какой-то причине отклонился от заданного направления, это давало Роберту шанс. Скорее всего, он в последний миг почувствовал опасность и стал разворачиваться, поэтому удар пришелся по касательной. Вот ведь повезло человеку! Трижды повезло: удар оказался не смертельным, сочли мертвым – не добили и, наконец, в самую последнюю минуту появился спаситель – я. Бывают же такие везунчики! Я в своей жизни только одного такого встречал – Витьку. Ему тоже как-то трижды повезло в один день.

Когда Витька работал на заводе вся бригада подтрунивала над его бзиком: строго соблюдая инструкцию по технике безопасности, он, не снимая, носил неудобную красную каску, на которой какой-то шутник намалевал белые точки, после чего Витьку однозначно прозвали "Мухомором". Так вот, это каска приняла на себя удар сорвавшейся с токарного станка детали, расколовшись на три почти равные части. В противном случае на три равные части раскололся бы Витькин череп. В тот же день на него едва не свалилась многотонная груда арматуры: молодая крановщица от усердия перепутала рычаги, и всего в метре от Витькиной спины образовалась металлическая пирамида. Еще чуть-чуть и быть ему погребенным фараоном… И в третий раз за день судьба решила испытать Витькину удачу – в заводском дворе пьяный водитель давал зданий ход, ничего вокруг себя не видя и не слыша – Витька едва успел рухнуть наземь, не то пришлось бы его потом отскребать от кирпичной заводской стены. Вот так.

Я уже успел взвалить Роберта на плечо и выйти на утоптанную тропу, как вдруг, меня посетила крамольная мысль: а может ли быть так, что Витька в прошлой своей жизни носил имя Роберт? Побратавшись в десятом веке, могли ли мы стать друзьями в двадцатом? Встретил же я вчера ту, что звалась когда-то Асмир! Асмир – болью отдалось в сердце. Я не питал никаких иллюзий, и приблизительно представлял, какая участь уготована ей у разбойников. Не думать, не думать, не… Иначе запросто можно сойти с ума. Чем нюни распускать, лучше быстрей ногами двигай, Велеслав, не то потеряешь сразу двух близких тебе людей. Вон Роберт уже не подает признаков жизни! Последние несколько сот метров до деревенских ворот я преодолел почти бегом, и откуда только силы взялись.

Всполошенная моим возращением дружина напоминала разоренный муравейник. Все то и дело совались в нашу избу, где на лавке неподвижно лежал Роберт, укутанный так, словно собрался на северный полюс. Я сидел рядом и опять бормотал какие-то малопонятные заговоры, то и дела взмахивая руками. Посмотреть со стороны – умора! Но викинги придерживались другого мнения. На меня смотрели с опаской, если не сказать больше. Ведь я никогда раньше не пользовался волховскими умениями, полученными в избушке Мураша.

Наверное, я действительно был талантливым учеником, потому что к утру после одного моего особо удачного пассажа, Роберт открыл глаза.

– Велеслав, – голос его напоминал чуть слышный шелест трав под умирающим ветром.

– Молчи! Тебе нельзя сейчас говорить. Я уж и так догадался, обо всем, что ты хочешь поведать. Кроме одного… Назови имя изменника.

– Прости меня, Велеслав, я… – он не слышал меня и продолжал калеными щипцами вытягивать из себя слова, уносящие его жизнь. Пришлось заткнуть ему рот хорошо знакомым мне отваром, поднеся к губам изогнутую соломинку. Роберт глотал судорожно и жадно, что было совсем не удивительно. Не так давно и я пребывал точно в таком же положении. Когда чаша опустела, он со вздохом закрыл глаза, и несколько минут лежал совершенно неподвижно. Мне даже показалось, что снова надвигается обморок. Но Роберт, не открывая глаз, заговорил снова; возможно, это было легче сделать, если он не мог меня видеть.

– Мы уже возвращались в деревню, когда позади я услыхал конский скок. Три лошади, и на одной два седока.

Это же надо иметь такой абсолютный слух, его бы следовало Чингачгуком назвать, а не Робертом!

– У здешних, коней днем с огнем не сыщешь, стало быть, – чужаки. Мы сошли с тропы и затаились – солнце садилось, и разглядеть нас было не просто. Но они придержали коней, и встали аккурат напротив: трое мужчин и мальчишка вторым седоком. Завели разговор.

Тут Роберт облизал пересохшие губы, восстановил дыхание и продолжил:

– Асмир узнала коней – арабские, из каравана. Стало быть, – разбойники. А я признал мальчишку – местный оборвыш, без роду, без племени. Лазутчик. Все им о нас доносил. Потому мы и не вызнали по сю пору, где их искать… На вороном молодой парень сидел, помладше нас – но по всему видать было, что он у них верховодит. Его с полуслова два крепких мужика слушали. А из разговора поняли мы, что кто-то посулил им за твою, Велеслав, голову сто дирхемов. Но они возвращают задаток, потому как ты их вожака убил, – месть не сладка за чужие деньги.

Вот оказывается какие разбойнички пошли – бессеребрянники!

– Я сперва решил, что это кто-то из твоих здешних врагов. Может кровник какой, ты же родом отсюда. А потом услыхал, как парень на вороном хвастал, какую веселую штуку он удумал с тобой сыграть. Похитить Асмир и выменять ее жизнь на твою. Сказал, что даже бегать за тобой не придется. Ты сам себя в его руки отдашь.

Я мог только скрипнуть зубами: из-за меня Асмир сейчас у разбойников. Если не будет другого выхода я действительно приду к ним, только не так, как рассчитывает этот атаман-молокосос. Совсем не так. Тут Роберт открыл, наконец, глаза и взглянут мне прямо в лицо.

– А еще он сказал, что тот викинг, который за тебя деньги сулил, им девчонку и приведет.

Я выдержал его взгляд, и вдруг понял, чье имя прозвучит, когда побратим назовет того, кто, бесшумно подкравшись сзади, всадил ему в спину боевой нож. Наверное, я с самого начала знал это. Знал, но гнал это знание поганой метлой.

– Услыхав хруст сучка за спиной, я стал поворачиваться, но опоздал. Глядел в его блеклые глаза и не мог поверить, что это он меня убил.

– Харальд…

– Так ты знал?! – рванулся с лавки побратим. Я придержал его и бережно опустил обратно.

– Нет. Сейчас лишь догадался.

– Я начал оседать, а он сильно толкнул меня, выдергивая нож из раны. Падая, ударился о камень виском… Больше ничего не помню. Как ты нашел меня?

– Не важно. Главное – ты жив.

– Велеслав, ты снова спас мне жизнь… Ты должен знать. Я и Асмир…

– Оставь, Роберт. Не в чем тебе оправдываться. Она свободна в выборе… И если выбрала тебя, пригожего, то я могу ее лишь пожалеть. Ведь ты отбоя от девок не ведаешь. Так и будет вокруг тебя со своей сабелькой скакать – отгонять любушек, как мух назойливых, – попытался я все обратить в шутку.

– Я и Асмир, – упрямо гнул свое франк, – ходили к кузнецу, что на отшибе живет. Тому самому, который ей саблю справил. Асмир не только себе хотела клинок отковать, но и тебе тоже. Ведь твой меч достался разбойникам.

Я потерянно молчал. Так бывает, когда в автобусе наступишь кому-нибудь на ногу, а в место брани слышишь в ответ "Ничего страшного". Как я боялся этого разговора, боялся, и в то же время хотел расставить все точки над "i". Не получилось из нас любовного треугольника, и слава богу, – не люблю банальностей.

– На славу меч вышел, – не унимался Роберт, – Я сам опробовал. Все что можно было в кузне разрубить – разрубил, а на нем ни щербинки. Еще бы! Ведь Асмир для этого клинка кузнецу кусок небесного железа отдала. Ей Мураш твой на прощанье подарил. Сказывал, что летит оно как стрела Перуна и в чьем мече приют найдет – тому непобедимым быть в сече.

Вот это да! Вокруг дикость и варварство, а какой-то неграмотный кузнец, как бы между делом, варит сталь с железным метеоритом в качестве легирующей добавки! Чудеса-а-а. Его бы к нам в лабораторию, в миг бы грант на исследования получили.

– Мы его тебе несли. Асмир мечом этим тебя задобрить хотела, чтоб ты позволил ей с нами на разбойников идти. Теперь он, наверное, у них…

– Нет, – у Харальда. Если меч так хорош, как ты сказал, он нипочем бы его не отдал. А коли так, стало быть мы можем попытаться его измену изобличить. Жаль, на мече меты особой не было. Не то, боюсь, отопрется Харальд.

– Как отопрется? Да ведь я Освальду все как было…

– Не поверит он в вину младшего брата. Харальд нас сам оболжет. Скажет, будто мы на него напраслину возводим, дабы в глазах старшего брата опорочить. Освальду ведомо, что мы с Харальдом что кошка с собакой… Харальд сам поди ждет не дождется, когда мы хёвдинга в избу покличем. И про меч что-нибудь наплетет. Кабы нам с тобой самим в изменщики не угодить…

Услышав тихий смех побратима, я было подумал, что у него от потери крови в голове слегка помутилось. Но Роберт слабой рукой притянул меня к себе:

– Есть мета, Велеслав. Да такая…

И зашептал мне в ухо сухими губами…

Когда ярл Освальд вошел в нашу избу, Роберт уже снова спал, разметавшись на лавке. У него начался жар, и я стал опасаться заражения. Но едва за стариком захлопнулась дверь, он проснулся и заговорщицки мне подмигнул. Буквально вслед за Освальдом в дверях показался Харальд. Значит, надеется решить все и сразу. Даже меч, выкованный для меня, с собой приволок, – вон за плечом рукоять видна. Надо же, как уверен в себе! Легенду, наверное, уже по десятому разу в голове прокручивает.

Завидев Харальда Роберт напрягся всем телом, да так что снова открылось кровотечение. Я поспешно прочел заговор и с облегчение убедился, что опасность миновала. Потом Освальд, отодвинув меня в сторону, присел к Роберту на лавку.

– Сказывай по порядку, – тяжело взглянув на франка, приказал ярл.

И я вдруг понял, что он все знал. То есть, что произошло на самом деле. Не предполагал, не думал, – знал. Наверно, это голос крови шептал ему из старческих жил страшную повесть о младшем брате, нарушившем все клятвы и ударившем в спину.

Роберт взял себя в руки и спокойно (насколько это было возможно с его состоянии) и связно передал всю историю. Потом наступил мой черед. Во время рассказа я одним глазом пытался следить за выражением лица Освальда, а другой не сводил с Харальда. Еще пять минут и точно заработал бы себе расходящееся косоглазие. А главное, – все напрасно. Лицо старого ярла не выражало ничего. То есть совсем ничего, как у знаменитой Моны Лизы. А Харальд вел себя так, как и должен вести себя агнец божий, оклеветанный зловредными недругами. Какой актер пропадал в викинге! А какой психолог! Ведь реагировал он на слова Роберта в полном соответствии со своим характером, то есть в нужных местах негодующе взрыкивал, изредка божился, и постоянно матюгался. Не знай я всей подноготной, ни за что не поверил бы, что он виновен!

– Что скажешь, Харальд? – развернулся к брату хёвдинг.

– А то! Ложь все, от первого до последнего слова. Хочешь, я скажу, как было дело? Велеслав с Робертом девчонку не поделил! Вся дружина видала как он сох по ней, а она с Робертом хороводилась. Только надоело ему! Застал их вдвоем в лесу: побратиму нож в спину, а ее за косы и в реку с камнем на шее. Да, видать, рука дрогнула – не убил Роберта сразу. И добить – кишка тонка оказалась. Сговорились они и Велеслава от твоей немилости избавить, и на меня поклеп возвести.

– А меч? – спросил Освальд, не отрывая глаз от лица Харальда.

– А что меч? Вот он, – и вытащив из-за спины клинок, Харальд положил его поперек стола.

Я невольно залюбовался. О таком мече мечтает каждый мальчишка, а счастье им владеть выпадает одному из многих тысяч. В сером пасмурном свете, пробивающим себе дорогу через узкое оконце, он завораживал мягким фиолетовым блеском. Даже я, не одну собаку съевший на стальных сплавах, не смог определить, какой коктейль придавал мечу этот необычный колер.

– Я его себе у кузнеца местного справил, у Людоты. Раньше, говорят, он в Хольмгарде ковал, да только прогневал тамошнего князя – отказался продать ему кинжал, для другого предназначенный… И пришлось Людоте ноги уносить из Хольмгарда. Здесь осел плуги да серпы ковать. Тьфу. Я ему честь по чести заплатил. Он даже обрадовался. Говорил, что хочет, мол, вернуться в Хольмгард, а мои дирхемы ему как раз в дорогу пригодятся.

После этих слов у меня похолодело в груди. Харальд не осмелился бы так нагло врать, если бы мы имели возможность проверить его слова, спросив самого Людоту. Значит… Значит кузнец Людота лежит уже на дне реки. Что викингу лишний труп на совести, тем более такой куцей, как у Харальда? Что ж, ему и это зачтется, а теперь пора брать инициативу в свои руки.

– Твои слова против наших, Харальд, – вмешался я, – И, стало быть, лишь поединок может решить кто прав. Я буду биться с тобой за свою честь, за жизнь моего побратима, за свободу Асмир и за хёвдинга Освальда, которого ты предал.

– Я не дозволю вам поединка, – неожиданно отрезал Освальд с такой горячностью, что я даже опешил. Неужели он поверил Харальду?! – Богам иной раз бывает недосуг глянуть на землю. В таких делах я привык полагаться на свой разум и сердце, а не на божий суд.

– И что же ты решил, брат?

– Впервые сердце мое не в ладах с разумом. Я не готов сделать выбор, но скажу одно: того из вас, кого сочту изменником, покараю сам. Он будет биться со мной на поединке, покуда пряхи-Норны не перережут нить жизни одного из нас.

Черт побери! Всего мог я ожидать от старого упрямца, но только не этого. Пресловутая честь семьи! Сам хочет покарать предателя. Да полно, о чем я! Ведь Освальду за шестьдесят, – ни против Харальда, ни против меня ему не выстоять! Выходит, смерти ищет хёвдинг, лишь бы не видеть как его сын и брат убивают друг друга. И тут мне стало страшно. Вдруг Освальд решит, что предатель я? Что это я сею раздор, и возвожу поклеп на его невинного младшего брата. Драться с приемным отцом?! Оборони царица небесная… Нет, пора срочно доставать из рукава козырного туза.

– Я подчинюсь твоей воле, отец. Но коли ты решишь, что я виновен, и выйдешь со мной на поединок, тебе придется убить безоружного. Я не подниму на тебя меча. Только прежде, чем ты сделаешь выбор, дозволь мне показать, что твой брат лжет!

– Попробуй, сопляк. – зарычал Харальд.

– Скажи, о невиновный Харальд, какую мету поставил кузнец Людота на мече?

– Никакой меты кузнец не поставил, даже клейма своего обычного. Я еще удивился, а он ответил, что такой меч жаль портить клеймом, – ответил Харальд, успевший досконально изучить клинок.

– Роберт, скажи, – попросил я.

– Меч ковался для Велеслава, и только для него. И потому кузнец нанес на лезвие руны – имя Велеслава, имя меча и свое клеймо.

– Даже я своими старыми глазами вижу, что на клинке ничего нет, – покачал головой Освальд, – да и откуда кузнец мог знать руны?

– Нужные руны показал ему я, – ответил Роберт, – а увидеть их можно, лишь тогда, когда кровь Велеслава окропит меч.

Сразу стало очень тихо. Даже викинги, бесстыдно подслушивающие за дверью и передававшие наши слова друг другу, замерли в молчании. Еще бы! Руны сами по себе – штука магическая, а тут еще кровавое освящение… После того как Роберт рассказал это мне, я тоже слегка обалдел, но потом обалдел еще больше, когда узнал, что Асмир, меняя мне повязки на ране, относила их кузнецу. Что он с ними делал я не знаю, только, по словам Роберта выходило, что если моя кровь попадет на лезвие, руны проявятся, как покрытая нужным реактивом тайнопись. Как смог Людота заставить железяку реагировать на код моей ДНК, не знаю, и знать не хочу. Только бы это Роберту в бреду не привиделось, иначе я уже сейчас могу проститься с жизнью. Ведь проверить все это на практике мы возможности не имели, меч-то был у Харальда.

Харальд тем временем побледнел, но наглости не утратил. Видно до конца не поверил, – дело ведь не слыханное!

– Вот мы сейчас и поглядим, – усмехнулся он, и одним ловким движением схватив со стола клинок, ринулся на меня, намереваясь сперва разрубить пополам, а уж потом проверять проявились руны или нет.

Спасение мое было только в быстроте, но его бросок оказался таким неожиданным, что драгоценные секунды были мною потрачены на изумление. А потом стало слишком поздно. Меч, предназначавшийся мне, уже косо валился на мою шею, когда на его пути возник другой клинок. Жалобный звон, который раздался, при их столкновении напоминал крик боли – меч в руке Харальда играючи перерубил своего стального противника и продолжил путь к моему драгоценному горлу, но далеко не так быстро. И в последнее мгновенье я умудрился вывернуться из под удара, плюхнувшись на дощатый пол.

Толпа викингов вынесла дверь и ввалилась в избу; от их негодующих воплей я чуть не оглох. Харальда скрутили, меня подняли и усадили обратно на лавку. Они что-то кричали все сразу, размахивая руками, как корабельные сигнальщики, а я ничего не видел кроме старика сгорбившегося над столом, высохшая рука которого сжимала бесполезный обломок меча, спасшего мне жизнь. Слова благодарности умерли, еще не сорвавшись с моего языка. К чему они Освальду, когда в одночасье развалился мир, который он почитал своим. А викинги постепенно угомонились, и в установившейся тишине можно было услышать их напряженное дыхание. Они ждали продолжения. Теперь мне необходимо было показать им, как из моей крови на мече родятся священные руны, некогда полученные самим Одином.

Я взял со стола меч и отчетливо ощутил нетерпеливый трепет оружия, ждущего от меня кровавой жертвы, которая должна соединить нас навечно. Холодное лезвие прошлось по краю моей ладони, совершая ритуальный надрез, – так поступают скальды скандинавов, когда хотят освятить костяшки рунного набора для гадания. Левая рука скользит вдоль лезвия, оставляя за собой смазанную алую дорожку, и под единый вздох дружины на клинке проступают руны, черные на красном и серебристо-фиолетовом. Клеймо мастера-кузнеца, моя руническая монограмма и имя меча, в котором есть Тюр – руна воина, и Алгиз – руна защиты и Сол – руна победы. "Непобедимый" – сложились руны и постепенно стали блекнуть, растворяясь в металле. И вот уже на мече нет ничего кроме высохшей кровавой полоски.

– Тебе повезло, щенок, – сплюнул Харальд, – что девка твоя вовремя пособила, не то сын, зарубленного тобой Ворона, уже щеголял бы в сапогах, пошитых из твоей шкуры. Ну, чего зыркаешь? Бей, трус, пока меня за руки держат!

И повел плечами так, что державшие его варяги разлетелись в стороны, как собаки с медведя. Силен, что и говорить… Ишь, разошелся, как бы не пришлось его мечом успокоить. Но тут викинги изловчились и, навалившись все разом, сумели-таки заломить ему руки, да так, что только хруст в избе стоял.

– Отпустите его, – в голосе старого ярла мне послышалась запредельная усталость, которая приходит только после изнурительной борьбы с самим собой, – А ты, Харальд, послушай меня. Измена твоя не в том, что ты желал погубить Велеслава, а в том, как ты хотел это сделать. Коли вражда ваша решилась в честном бою, никто не назвал бы тебя изменником. Но все случилось так, как случилось. И я – Освальд, твой хёвдинг и брат, сызнова повторяю, что покараю тебя сам. Наверное, я плохо учил тебя, раз ты так скоро забыл, что значит честь. Пришла пора исправить ошибку, – я буду биться с тобой, Харальд.

– Чего же ты молчишь, Велеслав. Чужими руками с Харальдом расправиться пожелал? Боишься сам на мечах со мной потягаться?! – от воплей Харальда, казалось, должна была вот-вот рухнуть обветшавшая крыша.

Чего это он так надрывается? И я тут до меня дошло, что Харальд боится поединка с Освальдом, куда больше, чем схватки со мной. Что он по-своему любит и уважает старшего брата, научившего его всему, – поднять на него руку было для Харальда делом не мыслимым. В глазах у него застыл неподдельный страх, но обреченности в них не было. Это значит, что если решение Освальда останется неизменным, то ради сохранения собственной жизни, Харальд попытается убить старшего брата, как бы ему это не претило. Вот почему он так орет на меня, до последнего надеясь сойтись в поединке именно со мной. Тут уж угрызения совести его мучить не будут. Меня, кстати, тоже.

– Отец, дозволь мне, биться с Харальдом! Это касается лишь нас двоих.

– Это касается всей дружины, а более всего ее хёвдинга. Я сказал, а вы услышали, – отрезал старик, – Ольгерд, подыщи место для поединка. Мы начнем его в полдень. А ты, Харальд, готовься предстать перед Одином, тебе многое предстоит поведать ему…

Старый упрямый варяжский осел! Ясно даже и ежу, что Освальд сам уже подготовился к свиданию с Одином, и если ничего не предпринять… Черт побери, я не допущу, чтобы этот Кинг-Конг Харальд изрубил старого ярла в капусту. Разве смогу я стоять там, среди варягов простым зрителем и спокойно смотреть, как подернутся смертной дымкой глаза моего приемного отца. Я не …

Мне оставался всего лишь шаг до черты, за которой слово "честь" теряет всякий смысл. Я был почти готов зарубить Харальда, как есть: безоружного, ничего не подозревающего, повернувшегося спиной, лишь бы не допустить гибельного для Освальда поединка. Наверное, взгляд выдал меня, а может быть ладонь поудобнее перехватившая рукоять меча, только Освальд быстро шагнул ко мне и развернул к себе лицом, заставляя глаза встретится с глазами. Нам не понадобилось слов. Он понял, что я собирался предпринять, а я понял, что этим убью его куда вернее, чем это сделает Харальд. Я первым отвел взгляд и, выругавшись по-франкски (спасибо Роберту – научил), подошел к бадейке с ледяной колодезной водой и долго-долго пил, пока зубы не заныли от холода.

Лежащий на лавке Роберт, кажется, тоже догадался о моем состоянии.

– Остыл, Велеслав? Или тебе для того прямо в колодец потребно нырнуть? – донесся его насмешливый голос. Значит, полегчало побратиму, если он уже в состоянии довести меня до белого каления, – Ты, разве позабыл, какое имя начертано священными рунами на твоем мече?

Ай, да Роберт, ай да сукин сын! Светлая ты моя головушка! Только бы Освальд не ответил отказом… Я взял клинок обеими руками за лезвие и с поклоном протянул ярлу.

– Отец, твой меч сломан. Прошу тебя, прими взамен мой клинок для поединка с изменником. Ведь у этого меча тоже есть право посчитаться с обидчиком.

Освальд стоял неподвижно и молчал. По его морщинистому лицу пробегали тени то ли от качающейся за окном листвы, то ли от не слишком веселых мыслей. Я ждал, не меняя позы, несмотря на то, что руки уже начинали наливаться болью под тяжестью меча. И дождался.

– Да будет так! Принимаю от тебя, Велеслав, этот меч. На время, – и, усмехнувшись, добавил, – Да не гляди на меня так! Не на заклание иду – на поединок. И, видит Один, я не намерен безропотно стоять и ждать, покуда Харальд меня зарубит!

Тут мне, наконец, удалось чуть-чуть перевести дух. Потому что, как выяснилось, все это время я практически не дышал, боясь спугнуть капризную Фортуну.

Место для боя Ольгерд (заместитель хёвдинга, если можно так сказать) выбрал со знанием дела – недалеко от деревни на пологом продуваемом всеми ветрами холме. Дружина редкой цепью обозначила на его вершине круг, в центре которого в полном вооружении застыли двое. Только сейчас я обратил внимание как, все-таки братья похожи. Должно быть, раньше мне просто не хотелось этого видеть. Годы еще не совсем согнули Освальда, а вот Харальд, напротив, как-то съежился, и уже не казался таким великаном.

– Прежде чем мы начнем бой, – обратился хёвдинг к дружине, – я хочу взять с вас клятву, что победившему в поединке никто не причинит никакого вреда, ни телесного, ни иного.

Глухой ропот прокатился по цепи викингов. Не легко им было смириться с тем, что в случае победы Харальда, они не сумеют отомстить за вождя. Варяги уже сговорились, что будут по одному выходить биться с Харальдом, пока кому-то не выпадет счастливый жребий отплатить за смерть хёвдинга. Они, конечно, еще пошумели, но, не смея перечить Освальду, согласились. Так проклятая клятва (ну и словосочетание) накрепко связала мне руки. Но я все же надеялся, что сдержать ее мне не придется; что победа будет за Освальдом. Черт с ней, с местью. Какая разница кто уложит этого предателя, лишь бы отец остался жив. Вот так впервые я, Игорь Семенов, мысленно назвал ярла Освальда отцом.

Они сходились медленно, через силу. Никто не хотел первым наносить удар, не видеть этого мог разве что слепой. Но потом Освальд, размахнулся моим мечом и попытался наискось рубануть Харальда. Разумеется, тот уклонился, разумеется, успел парировать, причем так, чтобы лезвия мечей не встретились под прямым углом. Харальд прекрасно помнил, с какой легкостью клинок, выкованный убитым Людотой, разрубает обычные скандинавские мечи. И все повторилось снова и снова: Освальд нападал, Харальд защищался. Нет, он не собирался умирать, но и никак не мог решиться нанести ответный удар по старшему брату, может быть, вопреки всему, еще надеясь на прощение… Не знаю. Я только видел, как он выматывает Освальда, заставляя его гоняться за собой по всему холму. Схватка затягивалась. От меня не укрылось ставшее тяжелым дыхание старого хёвдинга, его замедлившиеся движения… И мне показалось, что я понял, чего добивается Харальд. Надеясь окончательно вымотать брата, он… Словно услышав мои мысли, Освальд собрал последние силы, и провел такую стремительную атаку, что один из выпадов Харальд был вынужден парировать именно под прямым углом. Как и следовало ожидать, Непобедимый с легкостью разрубил меч Харальда. Все как один варяги радостно завопили. Кроме меня. Сердце мое уже в который раз сжалось от нехорошего предчувствия. Освальд не сможет убить обезоруженного Харальда. Лишить жизни собственного брата, вот так покорно склонившего голову в ожидании смертельного удара… Чувствовал это и сам Харальд. Но как бы то ни было, он был готов и другому исходу. Я видел по его напряженным ногам и слишком уж безвольно висящей руке, что внутри он предельно собран. Если Освальд сейчас замахнется, Харальд уклонится от удара и обломком меча попытается достать незащищенное старческое горло.

Но Освальд все медлил, неподвижно замерев с высоко поднятым мечом, а потом вдруг начал валиться на бок. Викинги на миг остолбенели, а потом все сразу бросились к упавшему ярлу, оттеснив Харальда прочь. Кроме меня. Мне не нужно было прикладывать ухо к груди отца, чтобы понять – его сердце, разрывавшееся между любовью и долгом, милосердно остановилось. Харальд знал, что делал, когда выматывал старика. Может быть, он рассчитывал, что Освальд всего лишь упадет без сил или потеряет сознание, и тогда поединок будет прерван, а потом он найдет способ удрать. Но…

Харальд спускался с холма медленно. Тяжкий груз невидимой рукой горбил широченные плечи. Нас разделяло меньше десятка шагов. Пять… Три… Лицо его было неподвижно как посмертная маска. Только глаза горели, словно у голодного волка, оставшегося в одиночестве посреди зимнего леса. Не нужно было быть семи пядей во лбу, чтобы понять: во всем происшедшем, в том числе и в смерти старшего брата, Харальд винил меня. Точно так же как я винил его. Никто из нас не догадывался, к чему приведет взаимная ненависть, но у меня, по крайней мере, было оправдание, что первый шаг по гибельной тропке, которая привела нас на этот холм, сделал все-таки Харальд.

В ушах ржавыми цепями гремела клятва, данная Освальду, сковавшая меня по рукам и ногам. И я знал, что не сумею ее нарушить. А вот поравнявшейся со мной Харальд, никаких обещаний не давал.

– Мы еще встретимся, Велеслав. Я найду тебя, даже на краю света. Когда-нибудь я все равно найду тебя. И ты будешь держать перед Харальдом ответ за то, что сегодня я погубил своего брата, за муки, которые ты мне причинил.

Он обогнул меня, как огибают лежащий на дороге бездушный камень, и пошел, постепенно превращаясь в черного муравья, спешащего прочь от изгнавшего его муравейника. А я стоял неподвижно, провожая его глазами, такой же опустошенный и потерянный… И потерявший.

Тело Освальда омыли в специальном настое трав, и положили в той же избе, что давала ему кров при жизни. А в другой избе, где от хмельных паров не возможно было не то что ясно мыслить, но и просто дышать, варяги драли глотки в продолжавшемся уж часов пять споре: где погребать хёвдинга? По давней варяжской традиции его нужно было хоронить в драккаре и насыпать над ним курган. Не плохо было бы и Харальда зарыть вместе со старшим братом, вот только клятва… К тому же если хоронить в драккаре, то куда деваться оставшихся без корабля викингам? На одном корабле всех не разместить. А чтобы насыпать достойный Освальда курган дружина должна была бы проторчать тут до зимы, в непривычной удалым викингам работе. А зимой в море не выйти, придется ждать весны… И т. д. и т. п. К тому же нарисовалась еще одна проблема: кого-то нужно было выбирать хёвдингом.

Я уже не раз ловил на себе любопытные взгляды викингов, и молчал, вовсю злоупотребляя третьим способом снятия стресса, то есть пресловутой медовухой. Но в этот раз хмель меня абсолютно не брал. Злыми трезвыми глазами я обводил сидящих в избе варягов, и прикидывал, кого бы им предложить вместо себя, если мою кандидатуру вдруг решат выдвинуть в хёвдинги. Эта ноша не для меня. Сегодня там, на холме, где я стоял и снова ничего не мог сделать, чтобы спасти своего второго отца, во мне умер викинг. Раздвоение, которое верно угадал в моей душе Освальд, закончилось. Я вернусь в избушку Мураша, и стану тем, кем глубоко внутри был всегда – волхвом. Остаток отпущенной мне жизни, я посвящу Велесу, которому на данный момент уже очень задолжал. Но сначала нужно выполнить еще один долг: спасти Асмир и поквитаться с разбойниками. А для этого мне понадобятся варяги: нужно убедить их довести дело, начатое Освальдом, до конца…

– Ты то чего молчишь, Велеслав? – сидящий рядом Хенрик, так ткнул меня локтем под ребра, что вся медовуха из моего ковша выплеснулась на стол, и без того основательно заляпанный, – скажи нам, что мыслишь? Освальд, чай, тебе не чужой был, – сыном тебя звал…

Все головы, как по команде повернулись в мою сторону. Установилось даже некое подобие тишины, которая нарушалась храпом нескольких упившихся к этому времени викингов.

– Мне не так хорошо ведомы обычаи викингов, но я заодно с Ольгердом: в драккаре погребать нельзя. Нужно измыслить что-то иное. Что же до избрания нового хёвдинга…

Я не успел закончить, как Ольгерд меня перебил:

– А как на счет тебя самого, Велеслав? Всем нам ведомо, старый Освальд не раз говорил, что готовит тебя себе на смену…

Варяги одобрительно зашумели, и я с изумлением понял, что они вполне согласны с таким выбором. Н-да-а… Почетно, конечно, но абсолютно меня не устраивает. Придется разочаровать молодчиков. Дело в том, что благодаря Харальду у меня была великолепная отмазка: однажды вечером, он, как и обещал, в присутствии нескольких старых викингов взял с меня клятву, что никогда и ни при каких обстоятельствах я не стану хёвдингом. Однако, что-то часто я клянусь в последнее время. Ох, не к добру…

– Нет, Хенрик. Недавно я поклялся, что хёвдингом мне не бывать. И тут уж ничего не изменишь. Сам бы я выбрал Ольгерда. Думаю, отец одобрил бы такой выбор.

Викинги еще чуть-чуть пошумели и поспорили, но больше для вида. Ольгерд действительно лучше всех подходил на эту должность. На том и порешили. Но главный вопрос повестки дня так и висел в воздухе, пока кто-то из знатоков древних обрядов не предложил хоронить хёвдинга как бы в каменной комнате. Работы куда меньше. Оставалось только подобрать подходящее место. И тут я вспомнил, что в верховьях ближайшего притока есть скальное образование, в котором древние племена, жившие здесь задолго до нас, добывали камень для своих не очень понятных нужд. Там даже образовалось что-то наподобие неглубокой шахты. Если похоронить Освальда в этой шахте, а потом еще и курган насыпать…Надо ли говорить, что мое предложение было встречено с энтузиазмом.

Ранним утром на одном из драккаров отряд викингов отправился в указанное мною место, чтобы подготовить все необходимое к погребению. А еще через два дня я греб на втором драккаре, то и дело оглядываясь на лежащего у мачты Освальда, одетого в лучшие одежды и начищенную до блеска кольчугу. Рядом лежал его шлем и оружие, а на корме испуганно храпели два жеребца, которым предстояло нести хёвдинuа по его посмертному пути. Когда мы достигли места викинги подняли тело Освальда на сдвинутые над головой щиты и медленно понесли к подготовленной гробнице.

Откровенно говоря, сам ритуал погребения прошел как бы мимо моего сознания, занятого совершенно другими мыслями. Помню только, что к копытам заколотых жеребцов привязали что-то вроде железных изогнутых пластин с острыми шипами – чтобы на долгом пути в Вальгаллу – обитель героев, не оступились на ледяном крошеве, не сбросили своего седока. Из остолбенелого состояния меня вывел стук прилаживаемых друг к другу камней, когда стали закладывать вход в усыпальницу. Я вдруг вспомнил, что Освальд уходил в загробный мир без меча, сломанного Харальдом. Одним прыжком оказавшись у еще не заложенного отверстия, не колеблясь ни секунды, я отстегнул ножны со своим мечом и кинул их в темноту погребальной камеры. Прости, Непобедимый, не суждено нам вместе повергать врагов во прах. Ты был в руке Освальда во время его последнего боя, так послужи ему и там, за гранью, в которую я почти не верю. И все же не могу поступить иначе.

Глухой лязг меча о кольчугу хёвдинга, породил во мне знакомую дрожь, солнечный день закачался и поплыл мимо… Мои широко открытые глаза изучали мокрые пятна на крыше палатки, провисшей под тяжестью скопившейся росы. Слезай, приехали. Очередное возвращение блудного сына в суровые будни 21 века состоялось.