Пойти туда... Гарина Дия
– Врешь ведь. Когда ты кому уступал…
– Ладно, Витек, не поминай лихом. Прощай.
– Скорее, до свидания.
– Мне бы твою уверенность.
– Не дрейфь.
– Ты тоже. Да, если не трудно, помолись за меня. Ты же знаешь, я не умею…
Вместо ответа Витька отвернулся и выматерился, причем вслух.
– Да-а-а, – покачал головой Вещий Олег, – более содержательной беседы мне еще слышать не приходилось. Ты и тут умудрился обставить меня, шустрик. Если бы не моя необъяснимая антипатия, я, пожалуй, оставил бы тебя в живых. Всегда втайне мечтал о партнере, но никогда еще не встречал подходящей кандидатуры. Теперь вот встретил… Ладно, время не ждет. Тащите его к погребальной камере, а я пока прихвачу меч. Для боле полного соответствия традициям.
– Может, ноги развяжете? Я сам пойду.
– Неужели ты думаешь, что я дважды наступлю на одни грабли? Нет уж, пусть пацаны потрудятся. Им полезно. Да тут и ста метров не будет, не надорвутся. – усмехнулся Могильщик, – Чего остолопами стоите? Тащите, я сказал!
Когда меня потащили, я изо всех сил начал орать "По полю танки грохотали", – надеясь, что мой отвратительный голос и абсолютное отсутствие слуха доставят пацанам несколько не слишком приятных минут. Но долго слушать это безобразие они не пожелали, и наступили на горло песне, наскоро сунув мне кулаком под ребра. Когда мы были на месте я, наконец, смог лицезреть пресловутый вход в гробницу, благо, разложенные по кругу редкие костры давали достаточно света. Обычная дыра в земле – метр на метр. Вон даже край наспех сляпанной деревянной лестницы торчит. Возле нее меня и скинули, будто мешок с подгнившей картошкой, с какой-то непонятной брезгливостью. Вскоре показался Олег, на ходу срубая серебристым клинком редкие низкие кустики. Сразу бросалось в глаза, что он совсем неплохо владеет мечом. Специально тренировался? Но зачем?
– Времени терять не будем. И так уже потеряли его достаточно, – он странно торопился, как будто хотел скорее покончить с давно осточертевшим делом. И вообще, производил впечатление человека, которого в данный момент свой внутренний мир интересует гораздо больше, чем окружающая действительность.
Меня подтащили к дыре и поставили на колени так, чтобы голова приходилась как раз над черным отверстием входа. Из глубины мне в лицо дыхнул поток холодного затхлого воздуха. Что скажешь, хёвдинг Освальд, ты не против, если твой приемный сын составит тебе компанию? Правда за прошедшую тысячу лет я сильно изменился, не знаю, только в какую сторону: лучшую или худшую, а может быть просто в другую? Надеюсь, тебе не слишком стыдно за меня?
Услышав или скорее ощутив над собой движение, я повернул голову и увидел замахнувшегося мечом Могильщика… Я уже на пороге, отец. Встречай своего блудного сына… Прости, Ольга, надеюсь, что тебе повезет больше, поцелуй Дениску за меня…
Я не мог отвести глаз от меча, уже начавшего свое смертоносное движение. Меча, фиолетовая сталь которого была напитана моею кровью. И кто-то равнодушный во мне, вдруг заинтересовался: проявятся ли на клинке черные руны, когда он по рукоять искупается в алом потоке, хлынувшем из моих перерубленных артерий? Вряд ли, а жаль…
Меч падал, разрубая пополам испуганную луну и чернильный небосвод с белыми кляксами звезд… Красиво… Скоро все краски исчезнут и останется одна чернота… Открой же мне двери, отец, возьми за руку и, пожалуйста, не оставляй одного, ибо мне страшно.
Неожиданно из погребальной камеры до меня донесся странный звук. Может уже начались предсмертные галлюцинации? Или старый хёвдинг решил посмотреть, как будет умирать его приемный сын, не опозорит ли имя викинга? Не опозорит… потому что уже не успеет. Сейчас Непобедимый завершит свой путь…
Воздушная волна, порожденная мечом, взъерошила мне волосы, и я с удивлением обнаружил, что все еще жив. Олег стоял, опустив меч, и пристально смотрел на меня. А я, соответственно, на него. Что же заставило его руку изменить гибельную траекторию?
– Поднимите его. – Глухим голосом приказал Могильщик, и обратился ко мне – Когда некоторые утверждали, что с моим душевным здоровьем не все в порядке, я списывал это на людскую зависть и глупость. Но сейчас мне самому кажется, что пора наведаться к психиатру. Я не могу убить тебя просто так, Игорь. Это звучит дико и глупо, и тем не менее. Я все также сильно хочу от тебя избавиться, но… Черт, представляю, как ты развеселишься, когда я произнесу это… Но я должен убить тебя в поединке!
Па-ба-ба-бам! Вот уж чего действительно не ожидал. Не думал, что Олег даже слово такое знает: "поединок". Я молчал. Молчал и Могильщик. Мы сверлили друг друга глазами: он – в поисках причины своего странного поведения, а я… А я пытался разгадать, какую очередную подлянку мне от него ждать. Ведь не может быть, чтобы он серьезно… Или действительно серьезно?! Я еще раз заглянул ему в глаза и …
Крылатая фраза "Глаза – зеркало души", всегда казалось мне абсурдной. Ну, посудите сами, как можно разглядеть что-то спрятанное за зеркалом? Скорее я сравнил бы глаза с очками-хамелеонами – при ярком свете жизни за ними ничего не удается рассмотреть. Но бывают моменты, когда в наступающих сумерках очки становятся прозрачными, и тогда мы видим, то, что они тщательно скрывали. Для нас с Олегом наступил именно такой момент: в неверном свете костров исчезла хамелеоновая защита, и я увидел, что из глубины его серо-стальных глаз на меня ненавидяще смотрит Харальд.
Вот теперь все стало на свои места: и наша взаимная ненависть, и жажда поединка со мной… Харальд обещал найти Велеслава даже на краю света, и слово сдержал. Круг замкнулся. Сейчас мы решим наш тысячелетний спор.
– Честного боя я обещать не могу, сам понимаешь, – продолжал тем временем Олег, – Но для тебя и это настоящий подарок судьбы. Единственная проблема – оружие. У меня есть меч, а вот что предложить тебе? Кинжалы из погребения гроша ломанного не стоят в плане пригодности к реальной схватке… Где-то у археологов я арматурину приличную видел, может тебе подойдет? Ну, чего уставился? Я ведь предупреждал, что честного боя не будет. Мне нельзя особо рисковать.
– Арматурину можешь оставить себе. На долгую память. Оружием для поединка я выбираю нож моего друга Виктора.
– Что ж, это лучшее, что ты мог выбрать. Эй, принесите-ка сюда этот ножичек, – повернулся Олег к пятерым оставшимся в строю бандитам, – и карабины свои захватите. Если увидите, что шустрик каким-то образом начинает брать надо мной верх, – пристрелите его. Если же он по нелепой случайности все-таки умудриться убить меня, – пристрелите его и всех остальных. Понятно? Бегом марш.
"Пацаны" бегом понеслись с кургана, проявляя похвальную дисциплину. Надо же как он их выдрессировал… Пока они бегали я пытался подсчитать свои шансы на победу. Увы, они оказались ничтожны. Мало того, что оружие у нас далеко не равное, так мне еще предстоит все время находиться на мушке пяти карабинов. Что же касается фехтовальных навыков, то у Олега-Харальда передо мной явное преимущество. Видимо подсознательно, он и в этой жизни выучился махать мечом. Я же…
Однажды в поисках забытых технологий по производству стали, о которых мне предстояло написать диссертацию, я забрел в военно-исторический клуб "Путь меча", где, конечно же, ничего нужного нашел, зато посмотрел показательные бои на самурайских катана и англо-шотладских мечах. И увлекся. В течение месяца два раза в неделю я посещал тренировки, на которых мы от души молотили друг друга бамбуковыми палками. Но однажды мой противник вошел в раж и столько души вложил в свой удар, который я не сумел парировать, что меня увезли на "Скорой" с черепно-мозговой травмой. На этом мое увлечение закончилось.
Так что мой скудный фехтовальный опыт был годен лишь на то, чтобы определить насколько Олег превосходил меня в этом деле. Получалось, – на несколько порядков. Если к этому добавить то, что сил у меня за сегодняшний день изрядно поубавилось (да что там говорить, я и на ногах держался нетвердо) можно было сделать вывод: не пройдет и пяти минут, как он благополучно срубит мою буйну голову.
Впрочем, терять мне абсолютно нечего. Я выходил на поединок не для сохранения собственной жизни, а ради отнятия чужой. Жаль, только что сделать это мне не удастся, – таким как Могильщик на земле не место.
Тем временем Олег перерезал мечом мои путы, удовлетворенно покрякивая – меч не нуждался в заточке, – и я принялся энергично растирать занемевшие конечности. Избитое и изрезанное тело откликалось на каждое движение острой болью, но мне уже было наплевать.
Вскоре вернулись вооруженные ребятки и принесли Витькин замечательный Нож. Я взял его в руки и еще раз придирчиво осмотрел. По ширине и толщине Нож практически не уступал Непобедимому. А вот длинна… Вообще, он скорее походил на тесак и по длине мог сравниться с римским или греческим мечом, но Непобедимый был в два раза длинней, и во столько же раз массивней. Относительно качества стали, я судить не берусь. Сталь Непобедимого соединяла в себе первозданный космический холод и неистовый жар моей молодой крови. Сталь на Ноже была моим ноу-хау, итогом многих бессонных ночей. Затянувшийся на вечность спор прошлого и настоящего…
Когда мы с Олегом остались одни внутри обозначенного кострами круга, снизу донесся Витькин подбадривающий крик.
– Держись, Игорек! Наше дело правое! Спартак-чемпион!
– Да заткните вы его! Мешает, – распорядился Вещий Могильщик. И через минуту Витькины вопли стихли.
– Ну, что, шустрик, начнем? – Олег несколько раз крутанул меч.
– Начнем, – согласился я.
И едва успел уклониться от обрушившегося на меня удара. Н-да-а, если раньше, я надеялся, что превосходство в скорости, сыграет мне на руку, то теперь только успевал уворачиваться от стремительных атак, того, чье имя раньше звучало как "Харальд". Весовые категории у нас были примерно одинаковые, а разница в возрасте и вовсе не ощущалась – Олег был в отличной форме. В общем, минут через десять я понял, что только оттягиваю неизбежную развязку. Пользуясь преимуществом в длине клинка, Могильщик просто не подпускал меня на расстояние, с которого я мог бы до него дотянуться. С его умением это не удивительно. Удивительно то, что несмотря ни на все это, я был до сих пор жив. Увертываясь, выскальзывая, иногда парируя, я упрямо продолжал искать лазейку в серебряной паутине, сотканной из взмахов Непобедимого. Этого не могло быть! Олег бился профессионально, мне уже давно полагалось быть изрубленному на мелкие кусочки. А я до сих пор даже не ранен! Откуда у меня такое умение? Неужели краткая экскурсия в прошлую жизнь могла подействовать таким образом, конечно там я до седьмого пота гонял себя на тренировках, но… Или это Велеслав поднялся из глубины моего подсознания, чтобы самому сразиться с Харальдом? Не знаю. Чудеса, да и только!
Все-таки я глазливый. Не успела еще мысль о чудесах покинуть мой мозг, как Могильщик сменив тактику, пошел на сближение и, проведя виртуозную атаку, сумел таки меня достать. Рассеченная нога подкосилась, и я тяжело рухнул на одно колено на самом краю черной дыры, в которую меня очень скоро скинут. Подняться я уже не смог, так что оставалось только ждать следующего удара, и надеяться, что сумею его отразить. Вздор, ничего я отразить не сумею. При таких условиях Непобедимый запросто перерубит мое оружие. Все-таки сталь я сработал хреновую, правильно ее тогда забраковали.
Олег молча наблюдал (увы, за пределами досягаемости) за моими безрезультатными попытками подняться, вовсю наслаждаясь беспомощностью своей жертвы. Близко подходить он не рискнет, но ему и не надо близко. Он и так дотянется концом меча до моего горла. И если первый удар я отражу ценой сломанного ножа, то второго мне все равно не избежать. Думай, Игорь, думай. У тебя на плечах голова или ночной горшок? Оказалось, что, вероятнее всего, голова. Потому что я все-таки придумал, правда, уже в последний момент… Сделав вид, что готовлюсь отразить, удар я дождался, когда меч начал стремительное движение к моей шее. Теперь Олег уже был не в силах ничего изменить, и мне оставалось просто метнул в него нож.
Как в замедленном кино (все-таки правы были романисты) я смотрел на приближающуюся серебристую полоску Непобедимого, одновременно фиксируя, как посланный нож косо входит в живот Могильщика. Слава богу, получилось, я ведь не метал ножей с армии. Теперь, по крайне мере, умирать не так обидно…Но и на этот раз мне было суждено разминуться с костлявой.
Чьи-то руки схватили меня сзади за пояс, и рывком выдернули из под приближающего смертельного полукружья. Увы, не до конца, – острие меча все же рассекло мне кожу на горле. Но ведь это такие мелочи, правда?
Олег все еще стоял, удивленно глядя на рукоять Витькиного ножа, точащую чуть ниже диафрагмы. Хорошо, что он стоит, прикрывая, таким образом, меня от пяти нацеленных карабинов. Меня и того, кто только что спас мне жизнь. Пока я оборачивался, чтобы лицом к лицу встретиться со своим спасителем, в моей голове пронеслись десятки предположений одно фантастичнее другого. Я был готов ко всему… только не к этому. До пояса высунувшись из склепа, балансируя на хлипкой лестнице, Ольга протягивала мне Витькино ружье, одновременно снимая с плеча мое собственное. Па-ба-ба-бам… Но время, отведенное мне судьбой на удивление и растерянность, закончилось – Могильщик упал, открывая тем самым простор для огнестрельного оружия.
Мы все выстрелили одновременно. Пули свистнули совсем рядом, но, кажется, нам опять повезло. Второй залп был уже не так впечатляющ. Из пяти карабинов нам ответили всего три. Снова запели пули. Опять мимо. Но на этом наше везение закончилось. Четверо бандитов со стонами извивались на траве, но пятый чувствовал себя прекрасно. А вот наши двустволки были уже пусты. И перезарядить их мы уже не успеем. Вернее не успею я. Ольга еще может, попытаться, а для этого нужно …
Негодующий крик Ольги, которую я столкнул обратно в склеп, больно резанул меня по сердцу. Нельзя так обращаться с любимой женщиной, ну разве что в самых крайних случаях. Слепень (это был он) быстро приближался, собираясь выстрелить наверняка. Я слышал, как Ольга плачет в темноте и все никак не может перезарядить ружье. Она ведь женщина, а не боец группы "Альфа".
Слепень остановился и, усмехнувшись, стал тщательно прицеливаться. Вот в чем преимущество дроби перед пулей на небольшом расстоянии – нет нужды в слишком точном прицеле – дробь поражает большую площадь. Но меня это не спасет – у него достаточно времени и сноровки. Сейчас он выстрелит…
Вдруг позади Слепня я различил какое-то движение, и прежде, чем он успел нажать на курок, огромный волк мертвой хваткой вцепился в его руку, круша зубами кости запястья. Нет, это не волк. Наша тихая и мирная Альфа с плотоядным урчанием повалила Слепня на землю и, оставив в покое искалеченную руку, сомкнула железные челюсти на его горле. Когда конвульсивные подергивания тела прекратились, Альфа радостно бросилась в мою сторону с явным намереньем вылизать меня с ног до головы. Я едва успел увернуться, иначе, потеряв равновесие, полетел бы в склеп, из которого уже выбиралась заплаканная Ольга. Но несмотря не размазанные по щекам слезы, она не забыла прихватить перезаряженное ружье.
Только теперь, когда опасность миновала, я удосужился обратить внимание на свою раненную ногу. Рана оказалась очень серьезной, меч до кости разрубил бедро, и из него широкой темной лентой вытекала кровавая река. Если не остановить кровотечение, то минут через двадцать можно будет копать мне могилу.
Проследив за моим взглядом, Ольга вскрикнула, и, сорвав с себя верхнюю часть купальника, попыталась перетянуть ею мою ногу пониже раны. В неверном свете костров я увидел, что темно-красная, почти черная река значительная обмелела, и, успокоившись, попросил:
– Ольга посмотри, все ли они готовы, и, на всякий случай, забери их оружие.
Ольга без лишних слов пошла в направлении лежащих тел: неподвижных и подергивающихся, молчаливых и стонущих. Вскоре она вернулась и сложила возле меня пять карабинов.
– Двое еще живы, но это ненадолго. Все-таки картечь…
Я молча кивнул. Сил ее осталось даже на разговоры. Я вычерпал себя до дна, и держался исключительно благодаря упрямству. Иногда оно бывает полезно.
Ольга опустилась рядом со мной на колени. Я смотрел на нее с ног до головы перемазанную землей, исцарапанную, и не видел ничего кроме соблазнительных форм, которые для настоящего мужчины куда привлекательней, чем субтильные фигуры топ-моделей. Желание пришло неожиданно, явно издеваясь надо мной. Что же это твориться, если экстремальные ситуации так на меня действуют? Еще немного и для возбуждения мне каждый раз будет необходим впрыск адреналина. На что тогда станет похожа наша супружеская жизнь? Сначала мы будем друг в друга из винтовок палить, а потом милости прошу в спальню? Не пойдет!
И чтобы отвлечься от скользкой темы я накинулся (словесно) на Ольгу.
– Кой черт тебя сюда принес? Захотела нашего сына круглым сиротой оставить? То, что мы остались в живых – это даже не случай, это какой-то сбой в головном компьютере господа бога! Сложись обстоятельства чуть-чуть иначе, ты бы просто разделила нашу участь, если не хуже. Ты хоть понимала, на что шла?!
Я грубил, хотя понимал, что вместо упреков должен был в течение всей жизни ставить ей свечки в каждой попадающейся на глаза церкви. Понимал, но поделать ничего не мог, потому что сейчас говорил не я, а страх, от которого обрывались вниз все внутренности, стоило только представить, что случилось бы, попадись она в руки Могильщика живой.
– Отвечай, понимала!? – бесился я, словно все напряжение сегодняшнего сумасшедшего дня выплескивалось сейчас наружу…
Ольга молчала, автоматически поглаживая Альфу. Я ждал, что она вот-вот взорвется, заревет в три ручья, и уже готов был, покаянно бия себя в грудь, просить прощенья за вылетевшие слова, которые, как известно, не поймаешь. Но…
– Понимала, – на удивление спокойным голосом ответила Ольга, – как понимала и то, что если хотя бы не попытаюсь что-нибудь сделать, то вся дальнейшая моя жизнь превратиться в такую пытку, по сравнению с которой все, что мог придумать этот садист, – мелкие неприятности.
Все-таки мы – два сапога – пара. Видимо упрямство и противоречие здравому смыслу наша отличительная семейная черта. Я потерянно молчал, не зная благодарить бога за такую жену или проклинать его. Молчала и Ольга.
– Прости меня, – я нежно обнял ее, и мир перестал для нас существовать. Или вернее во всем мире остались только мы вдвоем – Адам и Ева в холодном северном Эдеме. Сходство усиливало почти полное отсутствие одежды: на Ольге остались только купальные плавки, на мне короткие обрезанные шорты. Ну, точно, – Адам и Ева, – такие же любящие и упертые, изгнанные из рая вовсе не за то, что ослушались Творца, а за то, что возлюбили друг друга больше, чем Бога. Должно быть, ему просто стало завидно.
– Расскажи, хоть, как все это у тебя получилось? – нарушил я наше затянувшееся молчание.
– Переплыла озеро, пошла в обход. Альфу привязала лозняком к дереву, чтобы не мешала, и пошла. Подползала к горе, как индеец – за каждой травинкой хоронилась. Потом услышала, что именно Могильщик собирается с вами сделать… Подумала, подумала и решила, что самое удобное место для засады – это сам склеп. Они к тому времени его опустошили, значит, вряд ли полезут. Совершенно случайно увидела, куда сложили наши ружья, и в сумерках пробралась в эту палатку. Они даже охрану не поставили. Потом так же ползком на курган и в яму.
– Это мне все понятно. Скажем сразу, тебе очень повезло, но… Только объясни: как ты узнала, что Могильщик не станет меня убивать просто так, а предложит поединок? Он ведь и сам до последнего момента, по-моему, не был в этом уверен.
– Я… – Ольга залилась краской, которая была видна даже в скудном свете умирающих костров, – я не знала. Я выстрелила, когда он замахнулся, но произошла осечка… А второй курок я уже не успела спустить…
Так вот что за странный звук я услышал, в ожидании удара, – щелчок бойка искаженный эхом… Опять счастливый случай! Выстрели тогда Ольга, и мы с ней сейчас не разговаривали бы.
– Я все время, по возможности, выглядывала, боялась пропустить, когда поведут первую жертву, и все равно чуть тебя не прозевала… Вот только что выглянула – этот Могильщик писал на тебе что-то, а потом уже слышу, как ты орешь "По полю тан…, – в этот момент ее взгляд упал на художественно-прикладное творчества Вещего Олега, украшающее мою грудь, и она осеклась, сообразив, какой "кистью" оно наносилось.
– Слава богу! – голос плохо слушался ее, а пальцы осторожно прикоснулись к руне Ас, начинающей послание.
– В каком это смысле? – обиделся я.
– В таком. Слава богу, я не поняла, что на самом деле он с тобой делает. Ты стоял так спокойно…Иначе я бы не выдержала и…
– И ничего хорошего из этого бы не вышло. Действительно, слава богу. А Альфа?
– Что, Альфа?
– Как она тут оказалась? И так во время?
– Не знаю. Перегрызла привязь, наверное. По следу нашла…
Не много ли счастливых случайностей за один день? Или это, напротив, звенья одной цепи, скованной неизвестно кем и не известно для чего? Нет, как раз для чего – известно. Для того чтобы перебить банду. Значит… Не может быть! Так это нашими руками проклятье Шум-горы воплотилось в жизнь? Вон они грабители могил – лежат не шевелятся. А мы все живы, и относительно здоровы. Больше всех досталось мне и Витьке. Кстати, не пора ли известить его о нашем триумфе? Извелись уже все, поди. И спросить не могут, им, наверное, скотчем рты залепили, что бы не мешали поединку. Ай-ай-ай! Как же я про них забыл, эгоист хренов?!
– Оль, сходи, пожалуйста, вниз, развяжи ребят. А я тут с Альфой пока посижу. Устал что-то… Иди сюда, лохматая. Назначаю тебя на ответственную должность – грелкой моей будешь.
Я усадил Альфу рядом, прижался к ее теплому боку и стал с удовольствием наблюдать за плавной походкой жены, постепенно растворяющейся в августовской ночи. И вдруг заметил, что рядом с ней возникла какая-то тень. Я резко развернулся и попытался дотянуться до карабинов, сваленных кучей в каких-то полутора метрах от меня.
– Замри! – долетел до меня хорошо знакомый голос, – И псину свою придержи, не то твоей телке конец.
Помню, первым вспыхнувшим во мне чувством была обида. Как у пловца, из последних сил одолевшего шторм, и добравшегося до берега, когда его достает запоздалая волна и утаскивает обратно в море. Как я мог забыть о Толяне?! Ведь его не было на холме, видимо отлеживался после экзекуции. И вот теперь он вжимает нож в шею Ольги, заломив ей правую руку за спину.
– А сейчас отодвинься от оружия, – Толян медленно приближался, – и без глупостей. Ты не успеешь… Даже если спустишь собаку, я все равно полосну твою бабу по горлу. А там и от псины отобьюсь.
Все верно. Но к этому времени у меня будет в руках карабин – Альфа подарит мне необходимые секунды. Вот только Ольги уже не будет в живых…
– Ты все равно убьешь ее, – я опять оттягивал неизбежное.
– Может, и убью, но далеко не сразу, – усмехнулся Толян, продолжая не торопясь приближаться.
Я сидел неподвижно, а холодный равнодушный голос рассудка в это время вкрадчиво шептал мне: "Ты не сумеешь ее спасти в любом случае. Думаешь, у Ольги будет шанс, если ты сейчас не решишься спустить овчарку? Не обманывай себя. У нее будет один шанс из миллиона. А вы все уже станете покойниками. Так что на твоей совести будут пять трупов, включая ее. В противном случае ты потеряешь Ольгу, но спасешь четыре жизни". Не четыре, – поправил я, – три, потому что мне не нужно будет, как Иуде, искать ближайшую осину, что бы повесится, достаточно всего лишь снять с ноги жгут сделанный из купальника. Ее купальника.
Разум против сердца – извечная оппозиция. Но когда это на Руси, внимали гласу рассудка? Я сжал зубы и отодвинулся еще дальше от карабинов. Мне было ясно как день, что это – глупость, и единственным плюсом в данной ситуации будет то, что я не увижу Ольгиной смерти. Что на моей совести действительно будет четыре загубленные жизни. И все же…
В любом случае было уже слишком поздно. Толян вплотную приблизился к карабинам. Я видел, как шевелятся губы Ольги. Она что-то пыталась мне сказать, но света оказалось слишком мало и я не смог понять ни единого слова.
– Сейчас ты, сука, будешь приседать вместе со мной, – приказал Толян Ольге, и стал медленно опускаться, не отрывая ножа от ее шеи.
У самой земли он выпустил Ольгину руку, потянулся за оружием… Почему-то Ольга не сразу вытащила руку из-за спины, как будто что-то там поправляла, а потом неожиданно резко выбросила ее вперед и сразу вернула назад. Толян вскрикнул и начал валиться на бок. Словно в кошмарном сне я смотрел, как рука, не выпустившая нож, движется вслед за своим падающим обладателем и на шее Ольги возникает алый росчерк, который с каждой секундой все увеличивается, увеличивается…
Я вскочил и одним прыжком преодолел разделявшее нас расстояние. И откуда только силы взялись? Но опоздал. Я не мог оторвать взгляд от кровавого ожерелья на шее жены, и даже не заметил, что от прыжка лопнул гнилой веревкой Ольгин купальник, перетягивающий мою ногу. Тело стало вдруг странно легким, в ушах зашумело, и я медленно осел на траву, понимая, что теперь уже все… Последней мыслью было, что для меня это, пожалуй, самый лучший выход…
Нет, все-таки сегодня явно не мой день. Через какое-то время я очнулся от того, что меня трясут за плечи. Мне очень хотелось сказать жестокому Курицыну, чтобы шел он подальше по общеизвестному направлению, и не мешал другу спокойно умирать. Но губы не слушались, глаза не открывались, и я мог только пытаться разобрать слова, которые мне выкрикивали в самое ухо. Постепенно смысл этих слов стал до меня доходить:
– … немедленно очнись, не вздумай умирать! Не сейчас, прошу тебя, только не сейчас, когда уже все позади. Да на кого ж ты меня оставляешь, эгоист несчастный! Сам помрешь, а мне одной сына поднимать! Очни-и-ись!
Теплые капли застучали по моему лицу, хотя я точно знал, что на небе все также светит полная луна, и нет ни единого облака. Ольга! Живая… Кажется, я сумел чуть-чуть растянуть губы в блаженной улыбке и теплый дождь прекратился. Мои глаза открылись только с пятой попытки и я, наконец, смог лицезреть живую и, если судить по энергичной тряске, которой подвергся, совершенно здоровую супругу.
Первым делом я придирчиво рассмотрел ее шею. Тонкий надрез, пересекавший нежную кожу, выглядел вполне безобидным. Точно такой же, только слегка поглубже, красовался и на моей. Н-да-а-а, теперь два сапога – точно пара. Оба меченные.
– Как ты умудрилась его…, – мой шепот был так тих, что Ольге пришлось вплотную наклониться к моим губам.
– Она, грустно улыбнувшись, предъявила мне кинжал Асмир, и, предугадывая мой недоуменный вопрос, смущенно сказала:
– Я с ним в озере плавала. Нашла на дне что-то блестящее, а вытащить не получилось, пришлось сходить за кинжалом. Потом, когда шла обратно на Шум гору, я его в плавках пристроила. Все-таки оружие. Ножны сделала из бересты, чтобы не порезаться. Ты просто не обратил внимания… Когда этот… – ее передернуло от воспоминания, – выпустил мою руку я его достала и… Только этот… все равно успел меня порезать. Ну, как я теперь в ресторан пойду с таким украшением?! – ни с того, ни с сего выдала жена, и опять разревелась. Но, я видел, эти слезы принесут ей гораздо больше облегчения, чем мне выпитая до дна непаленая бутылка армянского коньяка.
Когда иссяк водопад, на первых порах казавшийся бесконечным, Ольга вытерла слезы, забавно размазав грязь по лицу. В этот момент она очень напоминала девчонку, заблудившуюся в страшном лесу – исцарапанная, окровавленная, перемазанная с ног до головы, но от этого еще более дорогая, нет – бесценная. Избавительница и мучительница одновременно. Почему мучительница? Потому что в ответ на мое предложение сходить и развязать ребят упрямо заявила:
– Я не могу. Не могу тебя оставить. Я же с ума сойду, пока буду ходить. Вдруг я вернусь, а ты… Короче, не пойду и все. Сейчас только немного отдохну и потащу тебя. Ничего страшного, тут под горку.
Вот ведь санитарка, звать Тамарка. Как же мне ее убедить?
– Оль, пожалуйста, посмотри на меня. Я не то, что шагу ступить не могу, я даже сесть не в состоянии…
– А тебе и не надо садиться. Я тебя лежа потащу. Вот только еще раз жгут проверю, чтобы не свалился…
Ну, что ты с ней будешь делать? Пришлось опять стискивать зубы (не искрошились бы вконец), пока она волокла меня, ухватив подмышки, то и дело останавливаясь, чтобы передохнуть. Что-то в этом было до боли знакомое. Ну, конечно, – Асмир согнувшаяся в три погибели под моим неподъемным телом, уводившая меня от разбойников. Все-таки везет мне на женщин, что в этой жизни, что в той. Никогда даже и подумать не мог, что Ольга так проявит себя в экстремальной ситуации. Она ведь у меня такая домашняя… а тут прямо тигрица какая-то. Если ее чуть уменьшить, устройнить, волосы в черный цвет перекрасить, и саблей махать выучить, вполне сошла бы за Асмир…Не успев додумать до конца эту фантастическую мысль, я зацепился раненой ногой за торчащий из земли корень и в очередной раз потерял сознание.
Очнулся я уже в палатке перевязанный по всем правилам медицинского искусства. Рядом лежал Витька и в неверном свете последней нашей свечки, рассматривал меня с каким-то странным выражением. Заметив, что я открыл глаза, он широко улыбнулся:
– Ну, что Игорек, поживем еще, а?
Я хотел ответить, что да, мол, поживем, но не смог: во рту не осталось ни намека на влагу. И я вспомнил, что с утра не баловал его ни единой каплей воды. Витька, видно, что-то сообразил и тут же крикнул Ольгу, которая моментально влетела в палатку с таким испуганным выражением лица, словно ожидала застать здесь мой хладный труп. Когда выснилось, что я всего-навсего пришел в себя и нуждаюсь в ее заботливом уходе, восторгу жены не было предела. И, видимо, от избытка чувств она крепко обняла Витьку и расцеловала его в обе щеки, чем окончательно меня добила – ведь я по наивности, полагал, что целовать надо чудесно спасенного мужа.
Когда я осушил пол литра крепкого и сладкого чая – по обязательному Витькиному рецепту, жизнь снова показалась мне прекрасной и удивительной, несмотря на боль от нанесенных мне многочисленных повреждений. Короче, благодать. Беспокойство причиняли только не прекращающиеся Витькины взгляды, в которых чудилась смесь удивления с недоверием. Наконец я не выдержал.
– И с какого, позволь узнать, перепугу ты на меня так смотришь? – не мудрствуя лукаво спросил я.
– Да вот… – растерялся мой друг, – Все никак поверить не могу, что ты хохмач и выпендрёжник мне жизнь спас. И не только мне…
– А причем тут я?! Это все Ольга. Без нее нас бы уже в склеп покидали. Выходит, есть еще женщины в русских селеньях…
– Ты не прибедняйся, скромненький наш. Ведь понял же прекрасно, что я имел в виду.
– Хорошего же ты был обо мне мнения, а еще друг называется! – обиделся я, – Но, по правде говоря, я и сам не ожидал от себя такой прыти.
– Во-во. Я теперь тебя тоже буду "Шустриком" звать.
– Не вздумай! А то…
– Что, "то"?
– А то, что тогда ты для меня будешь во веки веков именоваться "Трактором".
– Убедил. А теперь давай спи, тебе спать больше нужно. Да и мне не помешает.
– Легко сказать: "спи"! Напоили чифиром, а теперь "спи". Я же не ты, у меня кофеин в крови такую революцию устроил, хоть сейчас Зимний брать.
– В какой крови? У тебя ее почти не осталось. Немедленно спать – это приказ главнокомандующего.
– Ладно уж, вот только Ольгу дождусь.
– Кто тут меня ждет? – поинтересовалась легкая на помине Ольга, заползая в наш лазарет.
– Самый любопытный муж на свете. И пока вы, сударыня, не соизволите удовлетворить мое любопытство, – ни за что не усну.
– Удовлетворить? При постороннем мужчине? Ай-ай-ай, не ожидала от тебя такого… Но как послушная жена, видимо, буду вынуждена.
– Вот именно. А теперь отвечай: где ты так хорошо стрелять научилась, на наше счастье?
– И это спрашиваешь ты? Ты, который, клещом в меня впивался каждую весну и осень, вынуждая сопровождать тебя на коллективную попойку, под названием "Утиная охота"? А кто заставлял меня до синяков на плече стрелять по банкам, так как всех уток в округе уже распугали? Породил Франкенштейна в юбке, теперь пожинай плоды.
Против таких плодов я совсем не возражал. И если бы мог, то немедленно обнял и расцеловал свою меткую половину. А так пришлось ограничиться легким прикосновением к ее бедру, заметив которое застенчивый Витька, пробормотал что-то себе под нос и отвернулся. Ольга быстро наклонилась ко мне, отрывисто поцеловала в губы, и как ни в чем не бывало, полезла в спальник. О, женщины! Ну, раз вы так…
– Оль, а ты мой плейер не находила случайно?
– Находила. Но неужели ты…
– Конечно. Именно это я и собираюсь сделать. Только совсем не для того, чтобы учить. Просто он действует на меня лучше любого снотворного. Пяти минут не пройдет, как я уже засну.
Ольга всего минут десять порывшись в сваленных кучей вещах, извлекла плейер, и помогла мне его пристроить. Я улыбнулся ей, она ответила мне смешной гримасой и, пожелав нам с Витькой спокойной ночи, задула свечу. Послушав минут пять нежное аглицкое воркование, я действительно потихоньку начал погружаться в мир сновидений, затягивающий все глубже и глубже. Пока, наконец, не опустился на самое дно.
Глава VI
Я очень сильно удивился, если бы после всех дневных злоключений, мне дали спокойно отдохнуть во время сна. Через силу открыв глаза, я обнаружил себя сидящим за столом в полутемной избе, освещавшейся потрескивающей лучиной. Передо мной маячил пустой жбан из под медовухи. Ее концентрированный аромат, плававший в воздухе, запросто мог опохмелить всех пациентов нашего городского вытрезвителя.
Судя по самочувствию, за время моего отсутствия у Велеслава случился самый настоящий запой. Правда, в запои мне уходить еще ни разу не доводилось, но все признаки были на лицо. В том числе черная меланхолия и почти детская обида на судьбу-индейку. С соседней лавки на меня укоризненно взирал Роберт, которому на первый взгляд стало гораздо лучше, из чего я заключил, что с последней нашей встречи, прошло, как минимум, несколько дней.
– Не гоже тебе столько пить, Велеслав, – тихим, но твердым голосом произнес побратим.
– А чт-т-о, по-т-твоему гоже? Мне уж и испить нельзя? Кто воспрепятствует, н-не ты ли? Я и пить-то еще н-не начинал…
– Ты полную седмицу от медовухи не отрываешься. Поглядел бы на себя со стороны: во что превратился…
– Не зуди, Р-роберт. И без тебя тошно.
– Ужели ты думаешь, что хмель тебе пособит? Только время зря теряешь, – от Асмир медовухой не исцелишься…
– Не поминай ее имя! – взорвался я, и добавил, – Я не могу сидеть, сложа руки, и ждать, пока Ольгерду донесут, где ее держат.
Ага, вот и обнаружилась причина нашего запоя. Оказывается, за всю неделю, прошедшую со дня погребения Освальда, мы так не смогли разузнать местонахождение разбойничьей малины. И Велеслав глушил в себе чувство вины, самым распространенным народным средством.
– А коли завтра донесут, каким ты в битву пойдешь? – не унимался франк, – Ты и меча удержать не сумеешь! Лук твой отобрать придется – своих перестреляешь. У тебя ж все в глазах двоится.
– Двоится, сказваешь? – неприятный смешок не сулил побратиму ничего хорошего, – Тогда гляди…
Мои руки молниеносно извлекли из ножен тяжелый боевой нож и четким движением послали его прямо в Роберта, пригвоздив к стене край овчины, которой он был накрыт.
– Поразмыслил бы лучше, как нам разбойников одолеть, – как ни в чем не бывало, продолжал вразумлять меня побратим, – Они тут у себя дома, каждый куст ощупью ведают…
Вот и еще одна причина моего угнетенного состояния… Чем больше я думал над этим, тем меньше оставалось надежды покончить с бандой и спасти Асмир. Викингов вдвое больше это правда, но они мастера лихих набегов, морских сражений и молодецких сшибок. А разбойнички постигли все тонкости лесной партизанской войны с засадами, молниеносными атаками и такими же отступлениями. Пока мы будем добираться до их убежища, нас просто перестреляют в лесах, где им действительно знакомо каждое дерево. Достаточно вспомнить как долго и успешно вольные стрелки Робин Гуда противостояли регулярным войскам шерифа Нотингемского. Значит, наш приход должен стать для разбойников неожиданностью, а какая неожиданность, если у них в каждой деревне наверняка есть осведомитель, и, скорее всего, не один. Придется искать обходные пути, но в моем теперешнем состоянии… Черт побери, Роберт прав – для того чтобы придумать какую-нибудь хитрость, мне нужна трезвая голова.
Придя к такому похвальному решению, я, шатаясь, поднялся с лавки и пошел во двор, прихватив по пути кадушку с водой. После серии обливаний в голове действительно немного прояснилось. Теперь, пожалуй, можно вернуться в избу и выспаться. Кажется, я в течение последних пяти дней спал в общей сложности не больше двенадцати часов.
Роберт встретил меня одобрительным хмыканьем.
– Стало быть, теперь угомонишься?
– Ага. А еще высплюсь – утро вечера мудренее.
– Может девку для тебя найти, чтобы остыл малость? Есть у меня одна на примете. Тоже чернявая, должна вроде глянуться тебе.
Ох, Роберт, – добрая душа, – ничего ему для друга не жалко! Вот и сейчас предлагает мне одну из своих воздыхательниц, которых у него в ближайших деревнях обнаружилось превеликое множество. Каждый день, с момента его ранения, в нашей избе толклись местные красотки, ухаживая за побратимом, и, попутно, выясняя отношения друг с другом. Настоящий гарем! Ума не приложу, когда это Роберт успел их всех осчастливить? Сердцеед французский…
Я не удостоил побратима ответом, и стал поудобнее устраиваться на лавке. Он ведь не со зла, просто ему кажется, что так будет лучше. Кроме того, вся дружина искренне не могла понять, почему я так остро воспринимаю потерю обычной девки, пускай и весьма симпатичной. Ну и черт с ними, ничего объяснять я не собирался. Да, наверное, и не смог бы. Для меня самого мои чувства к Асмир (слово "любовь" я не мог произнести даже мысленно) оставались тайной за семью печатями.
На следующее утро мое самочувствие слегка ухудшилось – похмелье вышло тягостным и, каким-то обреченным. Не могу сказать, в чем конкретно это выражалось, но ртутный столбик моего настроения вплотную приблизился к абсолютному нулю. Я чувствовал, как время неумолимо утекает сквозь мои трясущиеся с бодуна пальцы. И точно знал: нужно очень спешить, иначе сын Ворона сам сделает первый ход. Оборони царица небесная…
К полудню выяснилось, что и сегодня нам не удастся получить необходимую информацию. Ольгерд рвал и метал, но ничего не мог вытрясти из поселян, которые точно воды в рот набрали. Должно быть молодой атаман нашел, чем их припугнуть… У меня оставалась только одна надежда – попытаться еще раз призвать Велеса на помощь. Может быть, все-таки получится? И чтобы проверить это я решил отправиться на то место, где нашел бесчувственного Роберта. Чем Велес не шутит…
Войдя в избу, я начал деловито вооружаться, не обращая внимания на изумленные взгляды побратима.
– Ты куда собрался?
– Да так, кое-что проверить решил.
– Один?
– Один.
– Велеслав, ты ведаешь что творишь? Нельзя тебе одному за тын выходить… Они только того и дожидаются…
– Вот и дождутся на свои головы. Иль ты меня трусом почитаешь?
– Я всегда тебя разумником почитал, а ныне ты как топором пришибленный ходишь. Одни глупости на уме.
– Я должен пойти на то место, где отыскал тебя… Понимаешь, Роберт, я должен попытаться…
К моему удивлению, побратим ничего не возразил на мои невнятные объяснения и молчал все время, пока я снаряжался. Когда же я повернулся к нему, чтобы на всякий случай проститься, то обнаружил, что лавка пуста. Роберт стоял, тяжело привалившись к столу, и пытался натянуть на себя кольчугу.
– Ты чего удумал? – взвился я, – Давно без памяти не валялся?
– Я тебя одного не отпущу. Хочешь идти – иди, только я следом поползу…
Ну, Роберт, ну, гад ползучий! Погоди, выздоровеешь, я уж душеньку отведу – разукрашу твою смазливую физиономию. Однако надо срочно что-то придумать, – не тащиться же с ним в лес.
– Хорошо, будь по-твоему, – примирительно проворчал я, – остаюсь. Только и ты ложись, сделай милость, да отвар свой испить не забудь.
Я подошел к чугунку с отваром, нацедил его в ковш и, наблюдая, как Роберт медленно опускается обратно на лавку, незаметно подсыпал в питье пару щепоток безвкусного порошка, из висевшей на груди ладанки. Протянув побратиму ковш, я подсел к нему и завел какой-то ничего не значащий разговор. Через несколько минут глаза Роберта начали подергиваться дымкой, он стал отвечать на мои вопросы невпопад, и вскоре по избе разнесся его богатырский храп. Дурман-трава, выданная мне на всякий случай Мурашом, нашла себе достойное применение.
Подождав для верности еще немного, я быстро покинул избу, аккуратно притворив скрипучую дверь. Нужно торопиться: действие снотворного будет недолгим, – как бы Роберт не переполошил всех, когда проснется. Еще пойдут меня всей дружиной разыскивать… Только помешают. По этой же причине я не пошел через ворота, а, вспомнив пионерское детство, отодвинул одну из подгнивших плах старого тына и торопливо направился к лесу.
Чтобы достичь пункта назначения мне понадобилось совсем немного времени. Встав на тропинке, в том месте, где раздвоилось мое путеводное сияние, я снова попытался вызвать у себя те же чувства, что помогли мне призвать Велеса на помощь. Но после нескольких безуспешных попыток, пришлось признать всю тщетность моих стараний. Ничего не получалось. Должно быть, тогда я был просто вне себя от беспокойства. Боюсь, что достичь точно такого же накала страстей мне уже не удастся. Нельзя дважды войти…
Неожиданно я почувствовал ненавидящий взгляд, буквально прожигавший мне спину. Уже лежа на тропинке, куда бросил меня спасительный инстинкт я услышал пение стрелы над головой и попытался откатиться под защиту не совсем облетевших кустов. Я до боли в глазах вглядывался в тревожно молчащий лес, но не заметил ничего подозрительного. Н-да-а-а, прав был Роберт. Не стоило мне так рисковать. Но неужели одна стрела это все на что они способны? Или, может быть, это предупреждение? Внимательно прислушиваясь к звукам потревоженного леса, я выждал еще немного и осторожно приблизился к дереву, из которого торчала длинная белоперая стрела. Как я и предполагал, это было что-то вроде предупреждения. К стреле прилагалось послание, написанное на бересте и маленький кожаный мешочек.
"Велеславу сыну Ратбора. Хочешь спасти жизнь своей рабыни, приходи завтра в полдень на это же место один, без брони и оружия. Не то получишь еще один подарок. Ворон сына Ворона", – гласили наспех накарябанные славянские руны.
Горло сжала холодная рука. Я мог и не развязывать этот мешочек… Нет, не мог. Пальцы помимо моей воли осторожно распутывали хитрый узел… Зачем я это делаю? Ведь я знаю что там, знаю… И не могу не увидеть.
Когда я вернулся в избу, Роберт еще спал, разметавшись на лавке. Я устало опустился на свою и стал автоматически стягивать с себя кольчугу. Вообще с момента получения послания я все проделывал на полном автомате. Голова гудела от неожиданно вспыхивающих и так же неожиданно гаснущих мыслей. Мои опасения оказались не напрасными. Молодой Ворон сделал первый ход. Белые начинают и выигрывают… Если я действительно хочу видеть Асмир живой, то придется самому подать себя разбойникам на блюдечке. Иначе они будут присылать мне ее по частям, пока я или не смирюсь с потерей или не распрощаюсь со своей шкурой. Мизинец Асмир, присланный сегодня в виде подарка станет мне прекрасным напоминанием.
Я почти не помню, как прошел этот день. Я с кем-то говорил, что-то делал, ел, пил, а перед глазами стояла берестяное послание с корявыми строчками. И маленький кожаный мешочек, зарытый мной под старым престарым дубом. Было полное ощущение, что я уже похоронил Асмир. Приду я к ним или не приду, ее не отпустят живой. Мой недавний опыт тому яркое подтверждение. Случившееся с 21 веке, повторялось в десятом, или, вернее, наоборот… Только на этот раз голос рассудка не посмел даже пикнуть. Я выполню условия Ворона, даже если потом горько пожалею о содеянном. Или я не Велеслав сын Ратбора, он же Игорь Семенов.
Окончательно утвердившись в своем решении, я собрался заглянуть на огонек к Хенрику с Бенгтом, чтобы скрасить себе долгий вечер приятной компанией. Выспавшийся Роберт, решил опробовать свои силы и увязался за мной, так что на преодоление ста метров, разделяющих избы, мы потратили не менее пятнадцати минут. У веселых варяжских парней уже стоял дым коромыслом. Пищали по углам девки, медовуха лилась рекой, и т. д. Молодежь отрывалась по полной программе. Я даже на время действительно отключился от своих проблем, но, памятуя недавний запой, был крайне осторожен в употреблении горячительных напитков. Не дай бог, просплю завтрашний полдень. Короче, свой последний вечер я попытался провести так, как завещал нам основатель соцреализма: чтобы не было мучительно больно… Вот на счет "больно", это я зря вспомнил. Веселье испарилось, как роса под июльским солнцем. И сколько я потом не старался переключиться, перед глазами периодически возникало лицо Вещего Могильщика, перекошенное садистской ухмылкой. Не думаю, что у Ворона фантазия окажется намного беднее.
В общем, я замкнулся и стал подыскивать подходящий предлог, чтобы поскорее ретироваться. Тем более, что как следует выспаться перед завтрашним днем, мне действительно не помешает. Изредка я ловил на себе подозрительные взгляды Роберта. Видимо, ему тоже было удивительно, от чего у меня так резко изменилось настроение… Было уже заполночь, когда я все-таки сумел улизнуть с пирушки, сославшись на слабость Роберта, который к этому времени стал клевать носом. На обратную дорогу мы потратили вдвое больше времени, а когда добрались до избы, я почти тащил побратима на себе. Уложив франка на лавку, и убедившись, что он крепко заснул, я перечитал разбойничье послание, чтобы еще раз на всякий случай уточнить время и место назначенного мне свидания. Потом бросил бересту в еще жаркие угли печи и завалился на лавку.
По закону подлости, сон не шел ко мне ни под каким видом. Я ворочался, кряхтел, и чем сильнее старался уснуть, тем хуже это получалось. За неимением моего замечательного плейера и английских кассет, пришлось прибегнуть к старинной методике подсчета баранов. И когда я насчитал уже почти три полные отары, сон, наконец, смилостивился и погасил мое перевозбужденное сознание.
Проснулся я поздно, но до полудня оставалось еще часа полтора. Не могу сказать, что я вынырнул из сна полным бодрости и сил, однако и на трясущуюся развалину походил мало. Разлепив тяжелые веки, я увидел сидящего за столом непривычно серьезного Роберта и собрался было, повернувшись на бок, отпустить едкую шутку в адрес его каменного лица, как вдруг обнаружил, что не могу пошевелиться. Приподняв голову и бросив взгляд на свое непослушное тело, я с удивлением увидел, что прикручен к лавке крепкими веревками. Мой недоуменный взгляд Роберт встретил стоически: глаз не отвел, но и объяснять ничего не стал. Ждал моих вопросов. И дождался.
– Что случилось, Роберт? Как ты растолкуешь мне это? – я показал на веревки глазами.
– Прости, Велеслав, это для твоего же блага, – ответил побратим, и все-таки отвернулся, не выдержав моего пристального взгляда.
И тут, наконец, до меня дошло.
– Как ты узнал?!
Вместо ответа он показал мне частично обугленную бересту. Да, разведчик бы из меня получился хреновый: нужно было дождаться, чтобы она на моих глазах превратилась в пепел. Эх, да что теперь…
– Еще у Хенрика я заподозрил, что с тобой не все ладно. Временами лицо у тебя делалось такое… Обреченное. А утром случайно наткнулся на это… Ты не спасешь ее, Велеслав. Только себя погубишь. А этого я позволить не могу.
– Развяжи меня, Роберт. Или ты мне боле не друг. Я исполню то, что задумал, даже если ты меня гвоздями к лавке приколотишь.
– Не проси, Велеслав, не развяжу. Можешь после убить меня, но я не допущу, чтобы моего побратима какие-то там Вороны расклевали.
Я понял, что переубедить его невозможно. В конце концов, на его месте я, наверное, поступил точно так же. Но мне от этого не легче. Я рванулся изо всех сил, и веревки чуть-чуть поддались, – все-таки Роберт не рискнул затянуть узлы слишком туго, боясь разбудить меня раньше времени. Я настырно бился, как рыба об лед, и с каждым рывком чувствовал, что выигрываю по миллиметру свободы. Еще немного и можно будет выскользнуть из пут. Но для этого нужно остаться в гордом одиночестве, иначе Роберт не позволит мне такой роскоши…
Я перестал трепыхаться и с возмущенным видом отвернул голову к стене. Побратим, видимо, чувствуя себя последним Иудой, продолжил безрезультатные попытки достучаться до моего рассудка.
– Велеслав…
Я молчал.
– Велеслав, после ты поймешь, что я был прав. Тебе не о смерти надо думать, а о мести. Асмир ты не поможешь, но сумеешь отомстить за нее.
Я, наконец, соизволил повернуться.
– За каждый день отсрочки они будут отрубать ей по пальцу, затем дойдут до ушей, глаз… А после передадут мне. Ты желаешь это узреть своими глазами?
Роберта передернуло. Но упрямый франк развязывать меня все равно не собирался.
– Коли не собираешься меня развязывать, сходи хоть к Ольгерду, пускай засаду на тропе поставит. Авось вытянем из разбойников, где их укрывище.
Роберт так обрадовался моему предложению, что даже забыл уточнить: где именно ставить засаду. А ведь в послании точное место не упоминалось. Когда за побратимом захлопнулась дверь, я начал дергаться с удвоенной энергией. И вскоре, к своему удивлению, действительно освободился. По дороге к двери мелькнула мысль, что Роберт может поднять тревогу, когда обнаружит мое отсутствие, и викинги еще сумеют мне помешать… Додумать эту мысль я не успел, так как неожиданно столкнулся с Робертом в дверях: очевидно он вернулся, что бы уточнить у меня место назначенной встречи.
Проклиная, на чем свет стоит, свое невезение, я ударил побратима в солнечное сплетение, а когда он согнулся, судорожно глотая воздух, двинул локтем сверху вниз, целя в район еще не зажившей раны. Роберт охнул и осел. Подняв бесчувственного побратима, я перенес его на лавку и стал тщательно приматывать к ней веревками. На этот раз я сам почувствовал себя Иудой. Что-то противно ворочалось внутри, вызывая во мне не меньшую боль, чем та, которую я причинил раненному другу. Кажется, это была совесть. Ничего, перетерплю, не долго уж осталось. Все равно другого выхода у меня не было.
Я почти закончил возиться с ногами Роберта, как вдруг в ребра мне уперлось холодное стальное острие. Осторожно повернув голову, я встретился с глазами побратима, в которых отражалось сейчас неподдельное страдание, причем отнюдь не физическое.
– Не шевелись, Велеслав. Коли я не могу помешать тебе исполнить задуманное, так лучше ты умрешь теперь от моей руки быстро и без мучений. Это все, что я могу сделать для тебя, как твой друг и побратим. Выбирай: ты или поклянешься Велесом, что не отдашь себя в руки Ворона, или…
Читать бесплатно другие книги:
