Свита Мертвого бога Гончаров Владислав

Остаток ночи Джарвис проворочался без сна, тщетно пытаясь придумать, зачем ему нужно определять и обезвреживать яды, но так ничего стоящего и не придумал. Осталось уповать все на то же извечное новоменалийское почтение к его расе, которым как-то незаметно пропитались даже салниры.

«Прав был старый Анхорайни, — тоскливо подумал он. — Замок и в самом деле что-то вроде драконьего помета: достаточно один раз вступить — и уже ни в жизнь не отскребешься от этой дряни. Не путем, так через левое ухо, как говорят в Лурраге, — но достанет все равно!»

А в это время в сотне шагов от него в своей келье точно так же ворочалась без сна молодая монахиня…

…Опять в обличье морской расы, тварь ненавистная. Таится за колонной, стараясь не привлекать к себе внимания, но белые одежды льдисто и загадочно сияют в полумраке, снова и снова притягивая взор. Наблюдает. Его внимание, кажется, можно рукой потрогать. Решил поразвлечься, выбирает очередную жертву из новеньких? Похоже на то. Могла бы — вот прямо сейчас подошла бы и, спокойно глядя в глаза, перерезала глотку. Как жаль, что этому моему желанию никогда не исполниться…

Она подошла еще ближе, уговаривая себя, что понаблюдает за своим врагом самую малость, только до тех пор, пока остается незамеченной, а потом просто покажет язык и сбежит.

Странно, сегодня он не носит маски. Конечно, столь блистательный и несходный с человеческим облик — сам по себе маска, но все-таки не хватает в его красоте некого безумия, не поставлена печать, удостоверяющая окончательную принадлежность к Замку. Например, пара серебряных цепочек, петлями свисающих с украшенного рубином обруча и обрамляющих глаза, скрадывая остальные черты лица… да и сами черты, если постараться, можно было бы дорисовать до окончательного блеска. Зато рука в белой перчатке, покоящаяся на затейливом эфесе меча в эмалевых ножнах, — само совершенство…

На эфесе меча?!

Элори не носил с собой оружия никогда, возводя это почти в принцип — «я подчиняю иначе». В случае же атаки кого-то недовольного ему ничего не стоило сотворить себе клинок прямо из воздуха. А значит, прекрасный долгоживущий в белом плаще, похожем на прильнувший к плечам туман, ни в коем случае не был ее врагом.

В этот миг он повернулся прямо к ней, смотря на нее — и не видя, надежно укрытую тенью колонны. Эмоции неуловимыми тенями пробегали по незащищенному лицу, и преобладающей была настороженность, недоверие к этому месту. Все, буквально все обличало в нем человека, попавшего в Замок впервые. Но тогда откуда эта отточенность избранного облика, откуда почти безошибочное попадание в то, что считается здесь совершенством? Неужели… она задохнулась, боясь даже мысленно развернуть догадку, молнией блеснувшую в ее сознании… неужели тот, кого она не устает ждать все эти три года, снова вернулся к ней?!

Разумеется, в первые пять минут он притворится, что не знаком с нею. Вот сейчас она сделает шаг к нему, а он повернется и с чуть смущенной улыбкой скажет: «Простите, госпожа, я здесь впервые и просто теряюсь…» — и лишь смех в раскосых фиалковых глазах выдаст ей радость от встречи после трехлетней разлуки. И тогда она увлечет его в круг, и когда весь мир превратится в бешено вращающийся калейдоскоп, и только его глаза напротив останутся неподвижными, произнесет лишь одно слово: «Ты?» — и услышит в ответ: «Ну конечно, я! Здравствуй, Тайах!»

Она не шагнула — перетекла из тени в свет и встретилась с ним взглядом. Ну же, ну!..

Он молчал, глядя на нее — и не узнавая. Никакой искры не промелькнуло в удивительных глазах, а с лица не сходило выражение настороженности.

— Тиндалл! — произнесла она одними губами в последней тающей надежде, что это все-таки он, просто почему-то переигрывает. Прекрасное лицо дрогнуло, но не в узнавании, а лишь в мучительной попытке понять.

Тут зазвучала музыка, и он, как за соломинку, ухватился за ее руку, увлекая в водоворот танца — по-прежнему не только ничем не выдав узнавания, но даже не пытаясь вступить с ней в разговор. И в конце концов, осознав, что страх не позволяет ему произнести ни слова, она заговорила с ним первая…

Она приняла его сначала за врага, потом за любовника — а он действительно был всего лишь неофитом, да еще попавшим в Замок не по своей воле и отнюдь не пришедшим от него в восторг.

«Кровь на снегу, кровь запеклась на твоих губах… Не знаю, каков ты на самом деле, но ТАКИМ ты очень красив!» — кажется, так она тогда сказала ему, почти обезумев от горечи разочарования?

Да нет, не только таким — теперь-то я знаю… Ты был безумно красив в черной коже с металлической «звездной россыпью», когда стоял у стены рядом с матерью Файял, и последний луч заката окрашивал твои волосы в розовый цвет. И уж несомненно, ты был красив только что, в наших покоях, в том обличье, которым без спросу наделила тебя я сама — семь рубинов легли тебе на высокий лоб цепочкой кровавых капель, образовав потрясающую диадему прямо на твоей коже, без всякого обруча. Но ты даже не взглянул ни разу в зеркало, а когда ты отверг мою плату, сказав «не унижайся», я была готова разрыдаться… Ты, рыцарь с Островов — не любовник, не враг, пустое место, орудие моих замыслов! Просто наделенный внешностью, чарам которой я не способна противиться…

Будь прокляты твои предки, которым мой народ понадобился в качестве преданных собак, впечатавшие любовь к себе в нашу плоть и кровь! И я, в ком эта кровь чище, чем спирт тройной перегонки, не виновата, что любить для меня — значит желать, значит стремиться все время прикоснуться к неистовому огню, и иной любви я не ведаю!

Как ты красив, проклятый! Как я хочу тебя!

Глава четвертая,

в которой Тай отращивает волосы, а Джарвис впервые слышит имя Тиндалла

  • Как и полагается, ты стал в стремена,
  • Всех, как полагается, пославши на…
Олег Медведев

Выехать из монастыря удалось лишь часа в три пополудни. Поднялись в горы, какое-то расстояние проехали, прикрываясь гребнем, и лишь потом снова спустились на равнину, по которой протекал Скодер — монахиням было вовсе незачем знать, что заезжий рыцарь-долгоживущий повез их главное достояние вовсе не к летхи в горах, а в прямо противоположную сторону.

У Джарвиса не было сил даже оглянуться на монастырь — сегодняшнее утро вымотало его до предела, заставив напрячь все невеликие актерские способности. Сначала пришлось выдержать долгий разговор с сестрой Радгимиль, оказавшейся редкой занудой, и тщательно зарисовать дорогу к предполагаемому месту расположения летхи, прекрасно понимая, что раньше чем через год эти кроки все равно не понадобятся. Потом — вступить в схватку с настоятельницей, которая даже слышать не хотела о том, чтобы отпустить куда-то Тай, и задала Джарвису именно тот вопрос, на который он так и не придумал ответа за целую ночь. Пришлось прибегнуть к последнему из средств, пускаемому в ход лишь в самых крайних случаях. А именно — сделать каменное лицо, показать брошь в виде кобры со звездой на челе и высокомерно заявить, что вассалитета Новой Меналии формально никто не отменял, так что представитель правящего дома Меналии старой вовсе не обязан докладывать о делах государственной важности первому встречному, пусть даже облеченному духовной властью. Потом Тай лихорадочно утрясала дела и оставляла распоряжения на время своего отсутствия — под вздохи слепой сестры Рогрет, которая оказалась вынуждена вернуться в лабораторию, пока ее лучшая ученица лазает по горам с «этим авантюристом»…

«В седле держаться умеешь?» — недоверчиво спросил Джарвис, пока Тай седлала свою конягу, куда более привычную к оглоблям телеги, чем к всаднику. На это настоятельница, вышедшая их проводить, заверила принца, что если кто в монастыре и умеет ездить верхом, то именно сестра Тайбэллин, которая никогда не упускает случая прогуляться в горы на сбор грецких орехов и кизила.

Слава всем богам, живым и ушедшим, все это наконец осталось позади, и теперь две лошади — Джарвисова серая в яблоках и рыженькая лошадка Тай — бок о бок шли по разбитой дороге, ведущей в Дану Меналийскую. Ехали молча. Джарвис все никак не мог оправиться от ночного натиска, который в одночасье поменял его планы. Зарекся же после истории с Ломенархик совершать такие вот рыцарские поступки — но стоило красивой женщине с надеждой взглянуть на него и заверить, что только он может ей помочь, как он снова все бросил и теперь тащится на этот несчастный Скалистый остров… Тай тоже отмалчивалась, стараясь не глядеть в сторону спутника, — то ли стыдилась своей ночной выходки, то ли просто не знала, как начать разговор, будучи не слишком общительной от природы.

От монастыря до новоменалийской столицы был ровно день пути, но для этого требовалось выехать затемно, чтобы прибыть в город уже после захода солнца. К тому же лошадь Тай, привыкшая неспешно тащить телегу, нагруженную снадобьями, ни в какую не желала ускорять шаг. (Джарвис уже твердо решил, что в Дане купит своей спутнице настоящего коня, а это несчастное животное отошлет обратно в монастырь.) Так что за первый день принц и монахиня не сумели одолеть и половины пути. Едва-едва начало смеркаться, когда показалась небольшая тополевая рощица у излучины Скодера, и Джарвис решил, что это место ничем не хуже любого другого для того, чтобы встать на ночь. Он сообщил об этом Тай — и получил в ответ короткий кивок.

На опушке девушка сразу же взяла на себя все заботы по обустройству — расседлала лошадей, расстелила на траве одеяла, затем скрылась в рощице и вскоре вернулась с охапкой веток. Джарвис, убедившись, что Тай управляется не только быстрее, но и более ловко, чем он сам, спустился к воде — как ни вкусны были монастырские припасы, принц считал настоящей едой только мясо и рыбу, все же остальное лишь гарниром к ним.

Меч — не острога, даже полуторный, и чтобы бить им речную рыбу, надо обладать реакцией и глазомером долгоживущего. Даже здесь, в тростнике, куда заплывали на кормежку большие ленивые сазаны, Джарвис изрядно помучился, прежде чем набил столько, сколько считал нужным. Двух себе, двух Тай — на ужин и на завтрак, больше не надо. Хотя Тай же неролики и не должна есть живую плоть… Ладно, ему, в общем, не составит труда умять двойную порцию.

Когда Джарвис вернулся к стоянке, там уже пылал яркий костер, но не было ни девушки, ни лошадей — от отмели на самом изгибе донеслось фырканье, затем короткий оклик, и Джарвис понял, что Тай увела коней на водопой и чистку. На минуту принца даже охватила неловкость от такого усердия — его спутница словно боялась, что если не окажется полезной в пути, то это будет нечестно по отношению к тому, кого она припрягла для решения своих проблем. Джарвис достал нож, почистил сазанов, нанизал на длинные прутья и сунул в огонь.

Вскоре вернулась Тай, таща за собой лошадей. Пустив их пастись на всхолмье, она нерешительно подошла к костру.

— Слушай, даже просить неловко… — раскрыла она рот впервые за то время, как они покинули монастырь. — У тебя во вьюках случайно не найдется запасных штанов и какой-нибудь рубахи? А то эта голубая ряса и так-то неудобная, а я еще и весь подол измочила, как ни подтыкала — противно… Мы с тобой почти одного роста, да и кость у тебя нелюдская, а у меня, наоборот, широкая для женщины, так что размеры должны совпадать…

Джарвис задумался.

— Рубашка-то найдется, а вот штаны… Не уверен, что ты захочешь надеть кожу на голое тело.

— Если мягкая, то все равно, — без всяких эмоций ответила Тай. — Уж всяко лучше, чем таскать за собой тяжеленную мокрую тряпку и собирать на нее всю грязь, какая встретится на пути.

— Тогда ладно. — Джарвис порылся в укладке и извлек оттуда льняную рубаху со шнуровкой на груди и штаны — значительно более потасканные, чем те, что на нем, давно утратившие глянцевую черноту и с грубой латкой на левом бедре. Тай как ни в чем не бывало подхватила вещи и скрылась в кустах.

Когда она вернулась, о ее монашеском звании напоминал лишь голубовато-серый платок, плотно повязанный на голове. Впрочем, новоменалийские погонщики мулов частенько носили похожие платки, и в полутьме, не видя лица и очертания груди под рубашкой, крепкую Тай нетрудно было принять за одного из них. Она развесила свое облачение на ветвях для просушки и только потом снова подошла к огню.

— Знаешь, а тебе идет, — нарушил молчание Джарвис. — Вот только платок лишний. Сняла бы ты и его, а?

— Не могу, — ответила Тай. — Меня остригли всего пять дней назад.

— Как остригли? — не понял Джарвис.

— Коротко, — бросила Тай с уже знакомой мрачноватой иронией. — Зачем иметь волосы, если все равно всю жизнь ходишь в платке? Только голове жарко да забот по уходу прибавляется. Все неролики под платками — коротко стриженные. Если хочешь, покажу, но потом снова замотаюсь.

Она распустила узел на затылке. Кусок льняной ткани упал ей на колени, и девушка сразу сделалась беззащитно-трогательной — волосы длиной не больше одного ногтя торчали на ее голове серебристым ежиком. За всю свою жизнь Джарвис лишь однажды видел женщину, остриженную столь коротко, — служанку на одном из постоялых дворов, только что перенесшую тиф. С тех пор в его сознании такая прическа накрепко связалась с болезнью и страданием…

— Посмотрел? — уронила Тай все с тем же спокойствием. — Тогда я опять завязываюсь.

— Погоди. — Джарвис, не смея прикоснуться к самой Тай, прижал рукой край платка, упавший на траву. — Хочешь, я тебе их отращу?

— Что значит отрастишь? — Она пристально взглянула на Джарвиса, приподняв брови в холодноватом удивлении.

— Заклятие такое есть, — попытался объяснить Джарвис. — Понимаешь, у нас на Драконьих островах женщины порой красят волосы в самые немыслимые цвета — почти как у вас в Замке Тысячи Лиц, а уж кто у кого эту моду перенял, понятия не имею… Когда же цвет надоедает, они просто состригают все очень коротко и используют это заклятие, чтобы отрастить новую гриву, которую можно еще раз перекрасить. А я, совершенно случайно, помню, как производится данное воздействие. Оно низкоэнергетическое, так что даже моих сил должно хватить.

— Я как-то упустила из виду, что любое существо твоей расы владеет магией… — Тай внезапно вскинулась. — Слушай, а исцелять ты умеешь?

— Мой предел — неопасная рана типа глубокой царапины. Ну, головную боль снять могу, опухоль после вправленного вывиха… Во-первых, я уже говорил, что у меня низкая энергетика, а во-вторых, тот, кто хоть раз убил, испытывает большие трудности с направлением этого потока. А мне приходилось убивать не раз и не два.

— Очень-очень жаль, — она глубоко вздохнула. — А то у меня на секунду появилась надежда, что мы управимся и без Аметистовой книги… Ладно, если хочешь, попробуй отрастить. Не получится так не получится, я не обижусь.

— Тогда сядь на одеяло.

Тай исполнила просьбу. Джарвис зашел сзади, слегка встряхнул кистями рук и аккуратно возложил их по бокам стриженой головки. Затем представил тонкий луч, выходящий из его точки, именуемой «третьим глазом», и упирающийся девушке в макушку, глубоко вдохнул и четко один за другим произнес десять слогов.

Волосы начали удлиняться очень медленно — прошло не меньше минуты, прежде чем они выросли еще на один ноготь. Когда серебристая щетина превратилась в короткую шерстку холодного светло-пепельного тона, он опустил руки и позволил своей спутнице свободно ворочать головой.

— Щекотно, — растерянно произнесла Тай. — Причем не чешется, а именно слегка щекотно…

— Теперь сами полезут, без моих усилий. — Джарвис опустился рядом с ней на одеяло. — Захочешь, отрастут хоть до середины спины, но это надо час ждать. А вообще, на какой длине скажешь, на такой и остановлю. Так что давай пока поужинаем. Рыбу ты, наверное, есть не будешь…

— Почему это не буду? Я ее очень даже люблю. — Тай потянулась к костру и хмыкнула. — Правда, не такую, как эта твоя… Уж прости, но готовкой это можно назвать с очень большим приближением.

— Готовь сама, — обиделся Джарвис. — Разборчива ты не в меру, сестра Тайбэллин.

— Кто из нас простолюдин, ты или я? — огрызнулась она в ответ. — Не беспокойся, в следующий раз сготовлю, как положено, а сейчас съем то, что испортил ты.

— Откуда ты в этом разбираешься? — поинтересовался принц. — Вам же вроде запрещено употреблять в пищу живую плоть…

— А я плевать хотела на этот запрет, — невозмутимо ответила Тай. — В конце концов, я принесла обет не по своему выбору, а только потому, что живу с монахинями едва ли не с рождения. И алхимией увлеклась очень рано, а потом поняла, что таких возможностей, как в монастыре, у меня нигде не будет. Мужчины порой еще смиряются с тем, что женщина занимается делом вместо того, чтобы рожать и штопать, а вот другие женщины — никогда! Так что где я могу не блюсти запреты, там и не блюду — аптекарь мой знакомый мясо к столу подает, я и его ем. Он знает, что я неправильная неролики. А сазанов скодерских я уже давно выучилась самодельным копьем бить, а то скучно в дороге жевать одни гречишные лепешки с медом, — она сняла с огня палочки с рыбой. — Если можно, мне вот эту. Она с краешку пеклась, так что даже не подгорела. Да, в следующий раз сыпанешь этой кошмарной приправы — вырву руки, воткну в задницу и скажу, что так и было!

Следующие полчаса прошли в молчании. Тай, словно и не обругала только что стряпню Джарвиса, с наслаждением вгрызлась в рыбу, заедая ее хлебом и сладким перцем из запасов, данных в дорогу. Джарвис тоже жевал, впрочем, без особого удовольствия — вредная Тай подсунула ему самую неудачную рыбину, не только подгоревшую, но и плохо пропеченную. А серебристо-пепельные волосы тем временем удлинились до шеи, скользнули на плечи…

— Все, останавливай на этой длине, — неожиданно скомандовала Тай. — Длиннее не надо.

— Нашла момент! — раздраженно откликнулся Джарвис. — Все руки в рыбе!

— Оботри об траву и останавливай. В крайнем случае, завтра утром вымою в реке. И поскорее, а то перерастут. Ниже плеч больше чем на три ногтя — уже роскошь.

Прошипев что-то сквозь зубы, Джарвис кое-как вытер ладони, затем собрал в горсть самые кончики отросшей гривы и произнес те же десять слогов в обратном порядке.

— А до плеч что, еще не роскошь? — не удержался он от мелкого ехидства.

— Длина, оптимальная для человека, не желающего лишний раз беспокоиться о внешнем виде, — отрезала Тай без намека на улыбку. — Сам же и носишь так, ну может, чуть-чуть длиннее…

Неожиданно она замерла, прислушиваясь к своим ощущениям.

— Знаешь, это так странно… Да, в Замке у меня длинные волосы, и я знаю, как они щекочут шею или треплются по плечам, здесь ничего нового. Но я впервые с волосами на открытом воздухе, и когда их шевелит ветер, это… это приятнее, чем когда гладит рука любимого… — Тай осеклась. — Я глупости говорю?

— Да нет, наверное, — ответил Джарвис, чуть подумав. — Ладно, давай готовиться ко сну. Ночь теплая, так что шатер ставить ни к чему — поспим просто так, завернувшись в одеяла.

— Правильно, не ставь, — кивнула Тай. — Никогда в жизни не спала под открытым небом, надо и это испытать…

На следующий день тронулись в путь рано, лишь наскоро перекусив. Тай все так же отмалчивалась, но теперь ее молчание было каким-то иным — Джарвис не умел этого объяснить, однако почему-то ему казалось, что спутница не так напряжена, как вчера. Сейчас, с расшнурованным воротом рубахи и вьющимися по ветру пепельными волосами, она снова заставила ощутить свою глубинную притягательность, нечто острое и весьма желанное. Джарвис знал, что если в женщине нет этого свойства, то не спасет ее никакая внешняя красота — в Тай же его было хоть отбавляй.

Принц поймал себя на откровенном любовании девушкой — и снова испытал неловкость. После эпизода в Замке он больше всего боялся, что любой его интерес, выходящий за рамки дружеского, будет расценен как готовность получить-таки предложенную оплату за свои услуги. Поэтому он заговорил первым — исключительно ради того, чтобы рассеять собственное напряжение.

— Слушай, верно ли я понял вчера, что ты находишься в монастыре только ради возможности заниматься любимым делом?

— Истинно так, — кивнула Тай. — Я алхимик, но не монахиня ни разу. Что такое милосердие, я знаю только умозрительно. А что такое наша Белая Леди, я даже умозрительно не знаю. Может, ее и вовсе нет. Сестры рассказывают о том, как ощущают ее проявления, но лично я почему-то никогда не чувствовала ничего подобного. Ощутила бы сама — возможно, и поверила бы, а так…

— Однако, насколько я знаю, ваш устав разрешает покинуть монастырь ради брака и даже дает приданое. Неужели перед тобой никогда не стоял выбор между делом и мужчиной?

— Днем я видела слишком мало мужчин, чтобы выбирать. — Тай произнесла это так же невозмутимо, как обычно, но Джарвису почудилось в ее интонации нечто странное — словно в мягком меналийском говоре вдруг прорезались металлические нотки вайлэзского акцента. — А ночью у меня есть Замок. Уверяю тебя, близость, случившаяся там, дает телу разрядку не хуже настоящей.

— Да, конечно. — Джарвис смутился еще сильнее. — Но я имел в виду не совсем это. Не знаю, может быть, ты действительно иная, но обычно, когда подруги выходят замуж, женщина начинает ощущать свое одиночество еще острее. Разве ты не завидовала тем, кого женихи увозили из монастыря к брачному алтарю?

— Знаешь что, благородный рыцарь? — Впервые принц услышал в голосе своей спутницы столь явное раздражение. — У меня создалось впечатление, что на твоих Драконьих островах тебя недоучили хорошим манерам. Я же не спрашиваю, как ты обходишься без постоянной спутницы жизни, странствуя по рыцарским делам! И вообще я договаривалась с тобой о том, чтобы ты помог мне добраться до Анатаормины, а не о том, чтобы лез в душу!

— Прости, — растерянно пробормотал Джарвис. — Я и подумать не мог, что для тебя это столь болезненно. В конце концов, каждый выбирает сам и сам несет ответственность за свой выбор…

— Если б дело было только в моем выборе! — уронила Тай уже с чуть меньшей жесткостью.

Несколько минут прошли в сильнейшем напряжении — каждый боялся встретиться взглядом с другим, понятия не имея, до какой степени задел партнера своими словами. В конце концов Тай вздохнула так глубоко, словно желала вобрать в легкие весь воздух над долиной Скодера, и неловко произнесла:

— Знаешь, пожалуй, ты прав… Если мы хотим действовать вместе, ты должен знать обо мне столь важные вещи. Только сразу предупреждаю: кое-что в моем рассказе весьма тебя шокирует.

— Попробую пережить. — Джарвис попытался смягчить неловкость вымученной улыбкой. — Это что, тоже связано с Замком?

— Ну разумеется. Даже не знаю, как к этому подступиться. — Тай глянула Джарвису в глаза. — Пойми, очень многое, что кажется вполне естественным в Замке, здесь, днем, просто не идет с языка — стесняешься, причем зачастую неизвестно почему… В общем, впервые я провалилась туда в пятнадцать лет, если даже не в четырнадцать — где-то через год после того, как впервые закровоточила. Поначалу забавно было… или нет, «забавно» — неудачное слово. Не просто полная противоположность нашему распорядку и благонравию, но и уверенность, что никто ни за что тебя здесь не обидит и не осудит. А я тогда взрослела и впервые в жизни хотела быть не только алхимиком, но и женщиной: чтобы платья красивые, чтобы мужчины ухаживали, руку целовали… и не только руку… Вполне простительные желания для юной девушки, не так ли?

Джарвис кивнул.

— Там я все это нашла, да только не одно это. И не в разврате дело — меня он даже тогда не трогал, а сейчас и вовсе не трогает. Если это нравится в равной степени тебе и партнеру — хоть с козлом ложись, а если противно на такое смотреть, можно и отвернуться… Нет, прежде всего эта постоянная фальшь, это вечное желание быть не собой, а кем-то еще — и непонимание, что если под твоей маской пустота, то и кем-то еще ты быть толком не сумеешь. Надо что-то из себя представлять, чтобы уметь сыграть иное… То есть это я сейчас так складно выражаюсь, тогда же была как зверек ручной — все понимала, да сказать не умела. По сравнению с этим мелочь даже то, что одни приходят в Замок повелевать, а другие подчиняться. Там ведь у каждого давнего и постоянного гостя есть свое место в сложной иерархии, которую к тому же не видно простым глазом. Вот это все, а вовсе не оргии в бассейнах, я и воспринимаю как грязное и порочное. А тогда воспринимала еще острее… Может быть, годам к восемнадцати-двадцати я нашла бы силы вовсе отказаться от Замка — мало-помалу отвращение начало забивать удовольствие. Но тут-то на моем пути и попался Тиндалл…

Произнеся это имя, Тай умолкла, нервно сглотнув, словно стесняясь рассказывать дальше.

— Извини, — наконец выговорила она торопливо и смущенно, окончательно растеряв свою невозмутимость. — Ты — первый человек из дня, с которым я осмелилась заговорить о Тинде, и мне тяжело подбирать слова — настолько все это было сокровенно.

— Он был твоим возлюбленным? — осторожно спросил Джарвис.

— Не знаю. — Тай опустила глаза. — По-моему, в дневном мире в принципе невозможны такие отношения, какие были между ним и мной. Потому и слов для них не придумано… Чистое соприкосновение обнаженных душ, когда не знаешь о человеке не только, кто он и откуда, но даже как он выглядит на самом деле — он менял маски, как хотел. Даже имя это — Тиндалл — придумала я сама. Я-то ему сразу представилась, в самую первую встречу, а он в ответ — называй меня так, как сама захочешь…

Невнимательному человеку легко было спутать его с самим Элори, что многие и делали. Оба они придерживались того стиля, который в Замке считается образцом, поэтому многое было похоже — линии прически, пластика движений, подбор цветов в одежде… Мне, правда, повезло — мы познакомились на балу, когда Элори не прятался в толпе, а вышел в открытую, поэтому спутать их я никак не могла, однако сходство уловила сразу же. И только потом до меня дошло — воистину надо быть одним из гостей Замка, чтобы не отличать Тиндалла от Элори! Тинд мог появиться в любом обличье, сыграть кого угодно, но одно не менялось — глаза. Ты же сам видел Элори — у того глаза мертвые, словно стекло, ничего по ним нельзя прочитать. А Тиндалл словно все время говорил взглядом: не бойся, я просто притворяюсь, чтобы доставить удовольствие тебе и себе, а на самом деле я — это всего лишь я… — Тай опять судорожно сглотнула. — Ни разу не встречала днем таких, как он — уверенных и при этом неожиданно добрых. От него словно исходило странное искрящееся тепло… или не искрящееся, а скорее игристое, как афрарское вино с пузырьками. И никем он никогда не пытался повелевать, хотя мог бы делать это с той же легкостью, с какой вел в танце…

— Тогда что он вообще делал в Замке? — осмелился спросить Джарвис.

— А что там делаю я? — невесело рассмеялась Тай. — Но Тиндалл там не то чтобы развлекался — скорее Замок был для него чем-то вроде глины для ваятеля или красок для художника. Он постоянно творил — образы, характеры, ситуации, творил из других и из себя, и не только сам придумывал, но и чужой выдумке мог блестяще подыграть… моей, например. Только игры в иерархию его совершенно не интересовали — никогда никого не подчинял, как подчиняет Элори, завораживая, и сам тоже никому не подчинялся.

Маску он сбрасывал только наедине со мной, и то не с лица — тут он мне так и не открылся, — а с души. Становился таким, каков на самом деле, сначала часто, потом немного реже, когда нашу близость уже никакой игрой было не разрушить. Тогда делалось так хорошо… Частенько он просто валялся на ложе в той зеленой комнате, которую ты помнишь, а я сидела рядом с ним на полу и играла ему на флейте наши меналийские напевы… — Тай резко отвернулась, и Джарвису показалось, что она хочет скрыть предательские слезы.

— Можешь не продолжать, если тебе так трудно этим делиться, — сказал он поспешно.

— Нет, ничего. — Тай снова повернулась, и глаза ее были сухими. — Для меня это как присохший бинт с раны отдирать: больно, но надо. Не зря же люди придумали ритуал исповеди… Знаешь, тогда, в первый раз, Тинд слово в слово сказал мне то же, что и ты в первую нашу встречу: я буду с тобой, потому что ты настоящая, а все остальные — нет. Но самое главное — он учил меня самым разным вещам, которые могут пригодиться в Замке… Кстати, и сам Замок он знал не хуже Повелителя Снов. Берри уже потом заподозрил, что, может быть, Тиндалл был не просто одним из Ювелиров, а самым первым из тех, кто создавал это место для Элори, или хотя бы одним из первых. Мы ведь не знали о нем абсолютно ничего дневного, даже не ведали, человек он или… — она на секунду запнулась, — или иной расы. И играть тоже учил, буквально всему: как самой лепить облик, управляя воображением, как двигаться, говорить, держаться… и все это — как бы между делом, в процессе. Я очень многим ему обязана — интересный облик мне придумать несложно, а вот наполнить его кем-то, кто не вполне я, поначалу стоило такого труда! Хотя зачастую Тинду было достаточно лишь слегка подтолкнуть меня, а уже дальше я все делала сама…

Тай снова прервалась, и довольно долго они ехали молча. Джарвис понимал, что его спутница одновременно хочет наконец-то поделиться наболевшим — и не решается вдаваться в подробности перед непривычным к Замку человеком.

— Говори, если считаешь нужным, — подбодрил он ее. — В конце концов, я ведь уже был в этом вашем Замке и сам видел…

— Ты видел очень немного, — возразила Тай со своей прежней невозмутимостью. — А мы с Тиндом были, прямо скажем, ни вот настолько не святыми… В конце концов, все игры в Замке подчинены одной цели — сам знаешь какой. Хотя для Тиндалла даже близость не была самоцелью, он часто играл просто ради игры… За вечер мог с половиной зала перетанцевать, но в покои уходил со мной, и только со мной.

Какое-то время мы играли только вдвоем, а потом Тиндалл все чаще стал заговаривать о том, что неплохо бы дополнить нашу пару еще одним мужчиной и одной женщиной — и чтоб каждый с каждым… Я не очень понимала, зачем ему это нужно, но решила — почему бы и нет? И тогда он привел Берри, который уже в то время был Ювелиром, а потом, на одном из балов, указал мне девушку — не то чтобы совсем новенькую, но явно недавно в Замке — и поручил соблазнить. Это и была Нисада. Правда, идея «каждого с каждым» сдохла на корню почти мгновенно — вместе мы только играли, но в постели четко распались на две самостоятельные пары, даже занимались этим всегда в разных комнатах. Но все равно вскоре наша четверка стала неразлучна.

Потом уже, когда Берри и Нисада влюбились друг в друга не на шутку, я поняла: Тиндалл специально подстроил, чтобы эти двое оказались вместе. Но откуда он знал, что они настолько идеально подойдут друг другу? Кстати, они оба из Вайлэзии и в общем-то могли быть вместе даже днем, если бы…

— Если бы что? — поторопил Джарвис замешкавшуюся девушку.

— Если бы Нисада умела ходить, а Берри не отбывал пожизненное заключение, — отчеканила Тай. — Теперь понимаешь?

— Кое-что понимаю, — кивнул Джарвис. — В частности, наконец-то понял, почему за этой книгой заклятий тащимся мы с тобой, а не сам Берри.

— Ничего, он еще присоединится к нам ближе к цели, — усмехнулась Тай. — В мою голову влезет или в твою. Ему же по части планирования равных нет. Собственно, и тобой воспользоваться предложил он, а я только сообщила, что случилось чудо и тебя каким-то ветром занесло в наш монастырь.

Словно отозвавшись на произнесенное девушкой слово, налетел порыв ветра с реки, растрепав волосы обоим путникам. Тай резким движением ладони отбросила с глаз пепельные, как и положено чистокровной новоменалийке, пряди и преувеличенно спокойно закончила:

— В общем, мы с Тиндаллом были вместе девять лет — каждую ночь, без изъятия. Днем у меня было любимое дело, а ночью — он, друзья и изысканные развлечения. Я считала себя совершенно счастливой и ничего больше не хотела от жизни… пока три года назад не настала ночь, когда Тиндалл попросту не явился в наши общие покои. С тех пор его больше ни разу не видели в Замке. Он исчез без следа, и у нас нет ни малейшей догадки, кем он был, куда пропал, кто в этом виновен и можно ли его вернуть. А я, как идиотка, жду его все эти три года, потому что иначе не умею.

— Теперь я и в самом деле многое понял, — произнес Джарвис в наступившей тишине. — Я уже осознал, что облик моей расы ценится у вас в Замке очень высоко. Не знаю, как Элори, но твой Тиндалл явно использовал его особенности, ибо не мог не знать, что это простейший способ понравиться женщине твоего народа — так уж мои предки когда-то закляли твоих. Поэтому, когда меня затащила в Замок эта стерва Ломенна, никто не решался подойти ко мне, поскольку это мог быть сам Элори, и лишь ты одна осмелилась, решив, что вернулся…

— Ни слова больше! — рука Тай стремительно метнулась и зажала рот принцу, так что серая в яблоках лошадь даже дернулась в испуге. — Все-то ты понимаешь правильно, благородный рыцарь! Вот только не все, что понимаешь, следует говорить вслух, крокодил тебя задери!

Междуглавье,

которое торопливый читатель может пропустить без всякого вреда для себя

  • Il est beau comme le soleil,
  • Est-ce un prince, un fils de roi…

…у зеркальной колонны в глубине зала стояла девушка лет шестнадцати, за год с небольшим пребывания в Замке так и не назвавшая никому своего имени. Ее взгляд представлялся ей раскаленной вибрирующей струной, протянутой над всем огромным залом к возвышению, где в легком кресле, закинув ногу на ногу, сидел Он, хозяин этого места. Черный старинный камзол с аппликациями из серебряной парчи, кружевной шарф в вырезе, сколотый эмалевым цветком каллы, и неподвижная серебряная маска в обрамлении лавины черных, как сама ночь, волос… И пара девиц подле него — одна, блондинка в светло-алом платье, устроилась у ног господина, другая, брюнетка в короткой юбке из лиловой блескучей ткани, с вызывающим видом присела на подлокотник кресла, закинув на колени Повелителю Снов стройную ножку в просвечивающем черном чулке.

Впервые в жизни девушка, которой до сих пор хватало самого праздника, жгуче, до злых слез завидовала этим двоим, допущенным под руку повелителя. Полчаса назад он, покинув красотку в короткой юбке, сошел в зал, и толпа почтительно расступалась перед ним, а он легкими уверенными шагами двигался… прямо к ней, как показалось в тот миг девушке, и она уже замерла, понимая, что не найдет в себе сил отказать Ему, с его немыслимой грацией демона… Он встретился с нею взглядом, опалил ее темным огнем из прорезей маски — и положил руку на плечо стоявшей рядом блондинки в алом.

Ярость, чистейшая, ничем не замутненная, как вода горной реки, и столь же неистово клокочущая, затопила ее всю, от макушки до каблуков. К тому же каким-то немыслимым изгибом сознания она понимала, что именно такой вспышки и ждал от нее Повелитель Снов — и от того досада была еще сильнее. Сволочь!!! Если бы девушка могла, она убила бы Элори одним своим взглядом. Но увы, это было не в ее власти, и ей оставалось лишь стоять, неприкаянно теребя конец пояса…

Неожиданно музыка замерла, оборвавшись чуть ли не на полутакте, и вместе с ней, как всегда в таких случаях, замерли пары. Пауза длилась целых десять невыносимо долгих ударов сердца. А затем к потолку взлетел одинокий голос скрипки, словно вибрация взгляда-струны наконец-то стала слышна простому уху — и тогда, плохо понимая, что делает, словно по зову невидимого партнера, девушка ступила в толпу, раздвигая ее уверенными движениями.

Вступление к «Демайну и Целлере». Мелодия, услышанная пару лет назад на площади в Дане, где давал представление уличный театр, и сразу же ставшая любимой — до дрожи, до холодка в спине! Покорная ее ходу, она протянула руку вперед, повела ею, словно распахивая незримую штору. Вот, сейчас… Взвыли рожки, ударил бубен, и она понеслась по залу в неистовой пляске, выплескивая в отчаянных движениях все, что скопилось на душе.

Мимо скользнула гибкая фигура, затянутая в золото с красным — сквозь круговерть танца девушка смутно припомнила, что сегодня вроде бы уже видела в толпе этого парня, шныряющего туда-сюда с таинственным видом. Снова плохо отдавая отчет в своих действиях, влекомая лишь сиюминутным порывом, она ухватилась за роскошный вьющийся хвост, доходивший почти до лопаток, и властно рванула к себе его обладателя. Уж ты-то не посмеешь отказать мне!!!

Он повернул к ней лицо — и на какой-то миг не стало музыки, зала, толпы, даже самого Элори… Она видела лишь необыкновенное свечение цвета кожуры лимона, затопившее и радужку, и белки, в контуре пронзительно-черных ресниц. На тонких бледно-золотых губах расцвела совершенно непередаваемая улыбка — лукавая, даже чуть насмешливая, и в то же время бесконечно изумленная…

Впервые за год, проведенный в Замке, ее глазам предстал человек, который не прятался, как в скорлупе, под маской, призванной скрывать не только облик, но и чувства. Она привыкла, танцуя, видеть перед собой звериные морды или пугающе неподвижные лики странных цветов… А здесь, по большому счету, и маски-то не было — лоб закрыт широкой золотой лентой, пропущенной под волосами, и от нее отходят, обрамляя глаза, две петли с подвесками в виде мелких золотых капель. Оттенок кожи, изысканно именуемый «матовым», то есть смуглый и бледный одновременно… говорят, по ту сторону моря он широко распространен, на ее же родине его дает лишь смесь алмьярской и старой меналийской крови, встречающаяся весьма нечасто. И, разумеется, краска на лице, куда же без нее в Замке, но самая малость — темная растушевка вокруг глаз на алмьярский лад да золото на губах, ничего общего с вызывающей разрисовкой «черных цветов». Она сама поразилась, как успела разглядеть все это за какую-то секунду…

В следующее мгновение сильные руки, словно пушинку, подняли девушку в воздух, вознося над толпой. Всплеснув рукавами, как крыльями, ибо это и в самом деле походило на полет, она рассмеялась, почти оскалилась прямо в неподвижную маску Элори, ощущая, как ее неистовство, ничуть не уменьшив своего накала, переплавляется из ярости — в радость, из досады — в торжество.

Затем она соскользнула вниз, каждый миг чувствуя своим телом тело партнера — и мир закружился вокруг них двоих ослепительным калейдоскопом, не успевая за темпом их танца. Прежде она никогда не считала себя способной на такое — но искусство этого человека было столь велико, что рядом с ним умения самой девушки уже ничего не значили. Он вел ее уверенно и ловко, ей оставалось лишь покориться и полностью отдаться стихии движения.

Однако рано или поздно всему приходит конец. Растаяла в воздухе последняя скрипичная нота, и юноша в ало-золотом отступил на шаг, отвесил небрежный поклон и поспешил затеряться в толпе, а девушка так и осталась обессиленно сидеть на полу, глотая воздух и счастливо смеясь.

Следующие два танца она пропустила без всякого сожаления — это были вайлэзские придворные «балеты» с поклонами и плавным вышагиванием, которые тот, кто рожден в Меналии, и танцами-то не считает. В ожидании новой достойной музыки девушка решила обойти зал по кругу, желая поразглядывать толпу. Но не успела она проделать и трети пути, как снова увидела перед собой хвост роскошных темных волос, слева от которых горел огненно-красный шелк, а справа загадочно мерцал золотой.

Припомнив свои детские проделки, она пристроилась за спиной странного партнера, неслышно ступая за ним шаг в шаг. В конце концов он, словно почувствовав ее присутствие лопатками, обернулся — и снова на девушку глянули два озера ярко-лимонного огня. Умом она понимала, что такие пронзительно светящиеся глаза должны пугать, но глаза юноши ничуть не пугали — наоборот, притягивали странной теплотой и обещанием радости.

— Снова ты? — только и произнес он; это были первые слова, слетевшие с его губ. Интонация, выражение лица — все отчетливо говорило, до какой степени он потрясен ее настойчивостью.

— А ты надеялся остаться для меня лишь мимолетной тенью? — отозвалась она с торжествующей усмешкой.

Теперь она могла рассмотреть его подробнее. На первый взгляд он казался не старше ее самой, однако девушка хорошо знала, сколь обманчива может быть внешность обитателя Замка. Его вьющиеся темные волосы, едва ли не более великолепные, чем у самого Элори, на свету явственно отливали медью, и этот такой человеческий, безыскусный оттенок казался еще теплее рядом с немыслимой гладкостью кожи. Двухцветный камзол оказался таканским не только по «гербовому» делению, но и по покрою — узкий, длиной до середины бедра, с пышными рукавами, да и черные штаны, обтягивающие, как вторая кожа, тоже пришли из таканской моды. Мягкие сапожки повторяли цвета камзола — левый алый, правый золотой. И ни перстней, ни даже усыпанного каменьями пояса, который так и просился к его наряду; единственное украшение — звезда о восьми лучах из дымчатого топаза, подвешенная на цепь с «алмазной гранью» звеньев…

Первый раз девушка поймала себя на желании узнать, кто таков ее партнер в дневной жизни. Вроде бы ничто в нем не выходило за обычные человеческие рамки, однако эта открытость сама по себе выглядела необычно, чтобы не сказать — невозможно для Замка. Кто же он такой, если не боится?!

— Ты в выборе уверена ль своем? — неожиданно спросил он, снова озаряясь своей неподражаемой лукавой улыбкой. Услышав из его уст эту реплику, достойную героя классической пьесы — да хоть тех же «Демайна и Целлеры»! — девушка растерялась, не зная, что ответить, и осознавая, что и ее собственная реплика рядом с этим дерзким ответом превратилась в слова из пьесы… Как хорошо, что под полумаской с вуалью не видно жаркого румянца, залившего ее лицо от сильнейшего смущения!

— Уверена, — бросила она, стараясь не обращать внимания на то, как дрожит ее голос. — Идем же в круг, — она потянула его за руку и прибавила: — И впредь не смей дразниться!

Да что же это такое — снова попадание в проклятый классический размер, и снова совершенно случайно! Что это с ней сегодня происходит? Она и смотрела-то эти пьесы всего два или три раза в жизни, отлучаясь из монастыря в город!

— Спаси и сохрани — дразнить тебя! — он уже откровенно смеялся, но смех этот был не обидным, а немыслимо радостным, словно искрящимся в уголках губ. Одной рукой чуть приобняв девушку за плечи, другой он обвел зал с парами, выстроившимися друг за другом для «ручейка». — Вот их дразнить намного интересней!

— О да! Они назвали танцем то, что у нас зовется строевою подготовкой! — втянувшись в игру, эту фразу она уже сознательно попыталась затолкать в размер. Вышло не идеально, но, в общем, приемлемо — особенно для человека, никогда не писавшего стихов и даже на сон грядущий вместо сборника трогательных баллад листающего трактаты по алхимии.

По его лицу снова пробежала тень изумления. Теперь, казалось, настала его очередь гадать, кто такая эта девушка в черных кружевах, сквозь которые призывно мерцает обнаженное тело. Многие ли в этом зале способны так достойно ответить на его откровенную попытку сбить с толку собеседника?

— Что ж, в круг! — теперь уже он потянул ее за руку. — И помешаем их параду!

Впоследствии ей понадобилось несколько дней, чтобы наедине с собой, чистя ягоды шиповника от жестких волосков или снимая с куста спелые орехи, разложить в голове по полочкам все, что случилось в эти несколько сверкающих часов. Держась за руки, словно двое проказливых детей, они носились по залу и издевались над гостями Элори, как хотели. Вот они встают в общий «ручеек»… и вдруг резко присаживаются на пути у пары, пробегающей под сводом рук, так что той приходится перешагивать через внезапно образовавшуюся преграду. Вот он поднимает ее над головой на вытянутых руках — откуда столько силы в этом гибком, изящном, почти мальчишеском теле, ни на миг не способном остаться в покое? Или это она сама ничего не весит, ибо готова летать от счастья? Вот она почти в ужасе хватается за платье на груди, откуда бесследно исчезла шнуровка, и кружева распахнулись, почти обнажив левую грудь. «Этот?» — спрашивает он и, смеясь одними глазами, извлекает шнурок из рукава. Подобрал или сам выдернул в пылу танца? А впрочем, какое это имеет значение?!

Вот его губы осторожно, словно не смея, касаются ее шеи; вот его руки скользят вдоль ее тела, невесомо оглаживая талию и бедра; вот он замирает перед ней на коленях, приобняв за ноги и прижимаясь лицом к черным кружевам…

Как бы ни пытался он притворяться обычным человеком, его выдавала пластика — такой изумительной отшлифованности в каждом жесте, такого неподдельного изящества не бывает у простых смертных, разве что после долгих лет упорных тренировок… И было еще что-то, чего она поначалу не понимала, но когда поняла — восхитилась. А именно — ни одно из его откровенно чувственных движений не было призвано до срока возбудить в ней желание, поскорее увлечь ее прочь из зала в одну из комнат для двоих. Ей и раньше доводилось танцевать в столь тесном контакте с партнером, когда тела расходятся буквально на миг и снова льнут друг к другу, и она прекрасно знала, как быстро мужчина заводится от такого танца и как старательно начинает заводить женщину. Здесь же… чувственность была разлита в воздухе вокруг нее, словно облако дорогих духов, но ни одна капелька не смела проникнуть под кожу и зажечь в ней пламя. Пока не смела…

Глаза в глаза — он был лишь самую малость выше девушки, и ни ей, ни ему не хотелось отводить взгляда. Невидимая нить натянулась между этими двоими, и хотя за время танцев оба почти не говорили, лишь изредка обмениваясь такими же наигранными репликами, уложенными в размер — за них беседовали глаза. Наверное, ни разу в жизни девушка не ощущала себя пьяной от счастья в самом прямом смысле слова. Сквозь ее вуаль он не мог видеть, как счастливо она смеется, но, похоже, угадывал это и отвечал ей таким же беззвучным смехом.

В конце концов она заявила, что хочет пить, и он повел ее на смотровую галерею над залом, где во время бала обычно подавали прохладительные напитки. Но стоило им оказаться наедине на лестнице, как она торопливо обвила руками шею юноши в ало-золотом и, откинув вуаль, поцеловала его в точеные губы. Он невольно отпрянул, однако тут же ответил на поцелуй, да так, что у девушки закружилась голова.

— Спасибо тебе, — негромко произнес он, когда их губы наконец разъединились. — Ты прекрасна, я вижу это даже сквозь твою маску. И великолепно танцуешь, наверное, лучше любой в этом зале… Быть избранным тобой — большая честь для кого бы то ни было.

— Ты можешь звать меня Тай, — отозвалась она, склоняя голову ему на плечо. Именно так было принято представляться в Замке. Обычно девушка, как и прочие, называлась первым звукосочетанием, которое приходило ей в голову — но сейчас кусок дневного имени сам слетел с ее губ. — А как мне звать тебя?

Он снова улыбнулся.

— «Любое имя дай рассвету…» Я в твоей власти, как хочешь, так и зови. Неужели здесь есть какая-то разница?

— Тогда… — она ненадолго задумалась. — Можно — Тиндалл? — «Тинд» на ее родном языке означало «лимон», так что все имя должно было переводиться приблизительно как «лимонноокий».

— Что ж, пусть будет так, — легко согласился он и кончиками пальцев провел по ее волосам. — Тай…

Имя девушки прозвучало из его уст с каким-то странным придыханием — получилось нечто вроде «Тай-ах».

Потом было еще несколько танцев, таких же безумных и безудержных. А потом… они оказались в коридоре, и Тиндалл снял шнурок с хвоста, освобождая волосы из плена — и Тай вдруг, словно лишь с этой секунды стало дозволено, поняла, до какой же степени красив ее партнер и как сильно она его желает. Постель, смятое покрывало, одежда, раскиданная по всей комнате, сброшенная маска с вуалью — «позволь мне видеть твое лицо в этот миг»… И близость, неистовая, как перед тем танцы, когда не помнишь, где руки, где губы и сколько раз уже сходились и распадались, не в силах насытиться друг другом.

Наконец, утомившись, она заснула, точнее, потеряла сознание прямо поперек ложа, овеянная теплым дыханием Тиндалла — и пришла в себя уже в своей келье, на грубой льняной простыне, а за окном вовсю звонил монастырский колокол, призывающий монахинь и послушниц к вседневным трудам…

Днем, за приготовлением лекарств или сбором розовых лепестков воскрешая в памяти случившееся, Тай с грустью думала, что сам Элори не сумел бы доставить ей большего удовольствия. И вряд ли оно когда-нибудь повторится: любые знакомства в Замке — на одну ночь и только ради нее.

Так зарождается любовь… в дневном мире. А Замок — слишком бедная почва, чтобы на ней могло укорениться столь прихотливое растение.

Тай лихорадочно пыталась вспомнить, видела ли она прежде в толпе танцующих эту стройную и гибкую фигуру в эффектном наряде. Видела, бесспорно… но ведь и многие приближенные Элори таковы, если не глядеть им в глаза. Да и сам Повелитель Снов — Тай уже знала это — далеко не всегда является хозяином на свои балы, имея обыкновение прикидываться одним из гостей и в таком виде искать себе новую жертву.

Вот такой бесстрашной и искренней улыбки, как у Тиндалла, она точно ни разу не встречала. Но улыбку могла скрывать маска, а глаза в прорезях поди рассмотри издалека!

Однако в одном Тай была уверена — теперь, если что, она легко узнает это странное создание именно по его неповторимой пластике.

Правда, она сильно сомневалась, захочет ли узнать ее сам Тиндалл. Ведь поначалу он попытался уклониться от продолжения знакомства, да и вообще, как ни крути, а любое узнавание было не в традициях Замка… На всякий случай, чтобы облегчить ему задачу, на следующем балу она появилась в похожем наряде — черная полумаска с кружевной вуалью и зеленое газовое платье, сквозь которое просвечивало тело. Однако ее усилия оказались напрасными — Тиндалл не показался. Не пожелал или и в самом деле не было его в зале — этого Тай узнать не могла.

Впрочем, поразмыслив, она решила, что рано впадать в панику: скорее всего, ее избранник просто не из тех, кто, как она, посещает Замок почти каждую ночь. Мало ли по какой причине человек не может позволить себе восьмичасовой беспробудный сон — работа, путешествие, война… Надо всего лишь подождать — вдруг он появится через месяц?

Правда, это тут же создало новую проблему: наряд, знакомый Тиндаллу, можно было использовать пару раз, в крайнем случае, пять-шесть дней, но уж никак не целый месяц подряд — Замок, прихотливо изменчивый, мог попросту отказаться раз за разом воспроизводить одно и то же. Но после некоторых раздумий Тай решила и эту задачу, постановив изменять лишь цвет платья и волос — сегодня фиолетовый, завтра белый, послезавтра красный, а через некоторое время снова фиолетовый или зеленый… Этот изыск силы Замка не смогут не оценить!..

Глава пятая,

в которой Джарвис сам не понимает, какой подарок он сделал Тай

  • А я купил бы детям флейту и гобой,
  • Чтоб росли, засранцы, с чистою душой…
Тимур Шаов

Тягучим медово-золотым вечером они прибыли в Дану Меналийскую. Почти сразу же выяснилось, что «Старая корона», любимый постоялый двор Джарвиса, находится в трех кварталах от лавки знакомого аптекаря Тайбэллин, а потому во время своих визитов за снадобьями девушка тоже останавливалась именно на нем.

— Аптекарь-то не выдаст, он человек надежный, а вот в «Короне» меня даже крысы в углах прекрасно знают, — скептически заметила монахиня-алхимик. — Поэтому не хочу я туда соваться без рясы, да еще в компании с тобой. Не нужны мне лишние приключения ни на какую часть тела. А вот до аптекаря дойти придется так или иначе — у меня с собой есть кое-что на продажу, хочу загнать это ему и купить нормальную одежду.

— Лучше давай так, — предложил Джарвис. — Завтра я дам тебе немного денег, ты купишь все, что пожелаешь, а я тем временем присмотрю тебе правильную лошадь. Потом ты пойдешь к аптекарю, продашь свое кое-что, вернешь мне долг — а заодно отведешь к нему монастырскую клячу и попросишь, прежде чем возвращать монастырю, подержать ее у себя хотя бы месяц. Ибо есть у меня подозрение, что как только эта зверюга вернется в родную конюшню без тебя, добрая мать Файял сразу же объявит твой розыск. А тебе это надо?

— Совершенно не надо, — кивнула Тай. — Спасибо за удачную идею.

Попетляв по улицам, путники соблазнились вывеской небольшой гостиницы под названием «Тихий дворик». И не пожалели — постояльцев там почти не оказалось, зато комнатки были небольшими и уютными, цены — не выше, чем в «Старой короне», а кухня — великолепной даже на взыскательный вкус Тай. Уничтожив изрядный кусок свиной вырезки с грибами в сметане, ломоть рыбы с яйцом и большой кубик сливочного желе — Джарвис только диву давался, как в нее влезает! — девушка ослабила пояс на штанах, пробормотала себе под нос: «Отяжелела я, нельзя так…» — и удалилась в свою комнату, вместо вина прихватив с собой кувшин абрикосового сока с мякотью. «Не иначе торопится в Замок с отчетом», — неожиданно мелькнуло в голове у принца.

Сам же Джарвис еще долго сидел у гаснущего очага в маленьком зале, потягивая знаменитый новоменалийский грушевый сидр, раз за разом прокручивая в голове исповедь Тай и пытаясь разобраться в своих ощущениях. Он испытывал неожиданное огорчение и желал понять, откуда оно взялось.

Неужели из-за осознания, что к близости Тай относится так же, как и к еде — лишь бы вкусно было, а как это вмещается в рамки неписаных людских установлений, плевать она хотела с высокой башни? Тогда, три месяца назад, принц решил, что зеленоволосая красавица прониклась к нему некой особой симпатией, душевным расположением — теперь же оказалось, что он всего-навсего был возведен в почетный статус вырезки с грибами из-за внешнего сходства с ее мистическим любовником.

Вот только после того, как Тай с придыханием выговорила «от него словно исходило странное искрящееся тепло», Джарвис уже никак не мог поверить в ее сугубую прагматичность. Как бы ни пыталась эта женщина уверить его в том, что от жизни ей надо лишь полезно поработать, вкусно поесть, удобно отдохнуть, красиво нарядиться и сладко сойтись с кем-нибудь из Замка… Нечто таилось в самой глубине ее души, надежно прячась за невозмутимостью и иронией, и Тай скорее умерла бы, чем выпустила на свободу это нечто.

Внезапно Джарвис осознал, что это такое. Тоска — ледяная, тяжелейшая, разъедающая тоска, которой нет утоления. Наверное, знай Тай достоверно, что ее любовник мертв, эта тоска не была бы столь сильной, но все эти три года она не переставала надеяться… По сравнению с этой надеждой и этой тоской все остальное не имело ни малейшего значения — в том числе и то, с кем спать, если тело просит своего. Потеряв главное, она сочла, что потеряла все, и ничем более не дорожила — разве что двумя друзьями да своей работой.

Джарвису вдруг безумно захотелось сделать для Тай что-нибудь приятное, как-то ее порадовать. Но он понятия не имел, чему может обрадоваться это столь гордое и столь ранимое существо…

Наутро Тай вышла к завтраку как ни в чем не бывало, с блеском в глазах и энергией, бьющей изо всех пор. Похоже, ночные бдения в Замке никак не сказывались на качестве отдыха, получаемого ее спящим телом. Джарвис невольно позавидовал девушке — таким образом у нее не пропадал зря ни единый час за целые сутки.

Расстались они сразу же за порогом «Тихого дворика» — Тай, снабженная деньгами, направилась в сторону лавок, торгующих готовым платьем, а принц двинулся на окраину города, где все лето действовала конская ярмарка.

Протолкавшись там часа три и сорвав голос, торгуясь — салнирские коневоды почему-то были искренне уверены, что долгоживущие берут деньги прямо из воздуха, а потому способны заплатить любую несусветную цену — принц выбрал для Тай мышастую кобылу с черной гривой, не красавицу, зато легкую на ногу, выносливую и очень спокойную. Расплатившись и намотав на руку поводья, Джарвис подумал, что лошадь и ее будущая всадница чем-то неуловимо похожи, и улыбнулся этому сравнению.

Ему по-прежнему хотелось порадовать Тай какой-нибудь мелочью, скажем, купить что-нибудь в подарок. Но за два предыдущих дня он убедился, что во-первых, его спутница разбирается как в красоте, так и в добротности вещей куда лучше него самого, а во-вторых, достаточно равнодушна к украшениям и прочим безделушкам — «здесь не Замок». Может, костяной гребешок, чтобы расчесывать отросшие волосы? Да нет, она наверняка купит его сама, вместе с одеждой. Может, какой-нибудь редкий фрукт, из тех, что не растут в Новой Меналии? Увы, здесь не портовый Менаэ-Соланн, с этим сложнее…

До сих пор Джарвису приходилось делать подарки только на Драконьих островах — своей родне или кому-то из аристократов. В таком случае он, нимало не раздумывая, просто шел к ювелиру и заказывал ему очередную брошь в виде птицы с сапфировыми крыльями или ириса, покрытого росой из алмазов. Эти подарки были пустой формальностью и для него, и для тех, кто их получал. Сейчас же принц с немалым ошеломлением понял, что просто не умеет что-то подарить человеку, к которому расположен — и ему стало ужасно стыдно.

— …Поосторожнее, благородный господин! Вы мне чуть лоток не своротили своей лошадью!

Задумавшись, Джарвис сам не заметил, как вместо нужного переулка свернул на набережную Скодера, по традиции, уставленную лотками с изделиями городских ремесленников. Деревянная и глиняная посуда, сбруя и пояса из тисненой кожи, платки, вручную расписанные пестрыми цветами, пряжки и пуговицы, выточенные из раковин, блестящие лаком дудочки…

Дудочки? Стоп! Тай же вчера упоминала, что любила играть на флейте своему Тиндаллу! Вот и сыскался подарок!

Обрадованный сверх всякой меры, Джарвис склонился над лотком с инструментами.

— Что-то приглянулось, господин? — тут же проявил к нему интерес старик-торговец.

— Да вот, ищу подарок, совершенно не разбираясь, — усмехнулся Джарвис. — Может, подскажете, почтенный? Вот эта у вас какая-то странная…

Среди деревянных трубочек разной длины и формы, крытых коричневым, вишневым и золотистым лаком, она единственная была ярко-зеленой, с едва уловимым тепло-травяным отливом, а когда Джарвис осторожно взял ее в руки, оказалась еще и совершенно невесомой.

— Если господин взаправду не разбирается, то у него удивительное чутье, — старик, обрадованный обращением на «вы», да еще и с прибавлением «почтенного», засиял, как блин в масле. — Это тростниковая флейта, такая, какие делали в прежней Меналии. Вот только чистокровные меналийцы уже не селятся по берегам Скодера, а в горах тростник не растет, так что секрет почти утерян, — он развел руками. — Сам-то я салнир, господин, но сделал жалкую попытку возродить утраченное по обрывкам и слухам. Увы, сколько я ни бился, сколько тростника ни перепортил, удалась мне лишь эта — причем я даже не понял, как это случилось, и не могу повторить. Зато какая красавица вышла! Вы только полюбуйтесь!

Старик легко поднес флейту к губам. Узловатые пальцы с пожелтевшими ногтями забегали по дырочкам, и воздух наполнился удивительно чистым и чуточку печальным звуком. Джарвис узнал напев — старик играл «Полет орла», известный и на Драконьих островах.

— Слышали, как она поет, господин? — горделиво произнес старик, отнимая от губ зеленую глянцевую палочку. — Прямо жаворонок! Так что берите, лучшего подарка вам не найти, для кого бы он ни предназначался.

Джарвис, не торгуясь, отсчитал монеты. И уже засунув подарок за пазуху и двинувшись прочь, услышал за спиной шепоток какой-то из соседних торговок:

— Совсем стыд потерял, старый! Сколько тут стою — всегда у него на лотке лежит одна зеленая, и всегда он покупателям втирает, что она у него случайно получилась. Уж десятка два, поди, так продал и не боится, что добрые люди побьют…

Демоны его знают, почему, но это уточнение совсем не расстроило Джарвиса. Он все равно считал, что приобрел для Тай вещь, за которую никаких денег не жалко.

— Ты, Джарвис? Входи, — раздался голос Тай, когда принц постучал в дверь ее комнаты. Джарвис вошел — и замер в изумлении.

Из прежней одежды на девушке оставались лишь сапоги, в которых она выехала из монастыря. Но сейчас в них были заправлены узкие штаны из шерсти песочного цвета, а из-под такой же куртки белела шнурованная рубашка из очень хорошего льна. Однако Джарвиса потрясло отнюдь не это, а то, что по кровати было разложено еще две или три таких рубашки и в придачу две кремовых из дешевого неокрашенного шелка, камзол из тончайшей кожи шоколадного цвета, с рукавами, не доходящими до локтя, серовато-зеленое, как листья ивы, верхнее платье, плетеный пояс и еще что-то, трудноразличимое под тем, что лежало сверху…

— Откуда ЭТО? — наконец удалось выговорить изумленному принцу. — Я тебе столько денег не давал!

— Ты их считать не умеешь, — усмехнулась Тай. — Прежде всего, ни за одну вещь я не платила больше, чем она стоит. Что касается камзола, то он с изъяном — видишь, вот здесь, сбоку, небольшая дырочка? А то, что я могу такое повреждение намертво заклеить, лавочнику знать незачем. Кроме того, я решила обойтись своим старым плащом — он теплый, удобный, а голубизна давно отстиралась до серого, так что никому и в голову не придет, что это вещь неролики… Вот и уложилась. Даже еще пара монет осталась на пообедать.

— Преклоняюсь, — Джарвис и в самом деле склонил голову. — Я так не умею.

— Нисколько не сомневаюсь, — снова усмехнулась Тай.

— Можно глянуть поближе? — принц осторожно приподнял край зеленоватого платья, из-под которого тут же с шуршанием стекла на пол черная нижняя юбка. — Ух ты, да тут узор проткан в гобеленовой технике — черный и серебристый, а вместе выходит серый… Тай, у тебя потрясающий вкус!

— А также цвет и запах, — отозвалась девушка мрачно. — Напомнил мне, что я жрать хочу, как двадцать семь крокодилов. Пошли, что ли, в здешнюю едальню? Да поскорее, а то я боюсь не успеть к аптекарю до темноты.

— Погоди. Я тоже кое-что тебе купил, — Джарвис сунул руку за вырез камзола и достал свой подарок. — Вот, держи. Ты вчера обмолвилась, что умеешь играть на флейте, вот я и решил… — он осекся, поняв, что происходит что-то странное. Глаза Тай расширились до размеров вайлэзского золотого старой чеканки.

— Где ты это взял?! — не выговорила, выдохнула она, осторожно, словно боясь обжечься, принимая флейту кончиками пальцев.

— На лотке у одного деда, на набережной. Он сказал, что это попытка воссоздать то, что когда-то делал твой народ. А в чем дело?

Вместо ответа Тай приложила флейту к губам и заиграла — сначала все тот же «Полет орла», потом перешла на «Пастушку в горах», потом еще на что-то, прежде Джарвисом не слыханное, снова на «Орла»… и вдруг не опустила, а почти уронила руку с инструментом и во все глаза уставилась на Джарвиса.

— Я ни разу в жизни не играла на флейте днем, — выговорила она тихо, но от того не менее отчетливо.

— Что-о? — не понял Джарвис.

Страницы: «« 12345678 ... »»

Читать бесплатно другие книги:

В этой книге Михалыч, мастер по выращиванию рекордных урожаев душистой малины и спелой ежевики, поде...
Джервас Дадли очень интересуется историей своих предков. То, что по ходу дела он обнаруживает не оче...
Тысячу лет назад жители славного города Сарнат разрушили опустившийся с Луны серокаменный город Иб и...
В поселении скваттеров, расположившемся у подножия холма Вершина Бурь, начали пропадать люди. Ходят ...
Наследник древнего рода Де ла Пор возвращается в заброшенную семейную усадьбу. Когда-то предок главн...
Глухой музыкант по ночам играет потрясающие мелодии на виоле. Но почему он так панически боится откр...