Свита Мертвого бога Гончаров Владислав

Глава шестая,

в которой мост через речку лишается замкового камня, а Тай — замка на своих воротах

У броненосных крейсеров любовное чувство легче всего выражается залпами главного калибра…

Дмитрий Володихин

После Даны Меналийской дела у принца и беглой монахини пошли веселее — в том числе и в прямом смысле, ибо мышастая кобыла, которую Тай без затей обозвала Тучкой, перебирала ногами не в пример энергичнее, чем рыжая монастырская лошадка.

Сама Тай тоже выглядела весьма повеселевшей. Сделка с аптекарем, судя по всему, оказалась более чем удачной — девушка не только полностью рассчиталась с Джарвисом за купленные наряды, но и спрятала в мешочек на шее немаленькую сумму. Зеленая флейта сейчас торчала из-за отворота ее нового камзола. Тай не торопилась прикоснуться губами к подарку, лишь смотрела на него необыкновенно сияющим, завороженным взором, а потом поднимала глаза — и Джарвис получал свою долю этого сияния. Как бы то ни было, но теперь лед между наследником меналийского престола и его странной спутницей если и не был совсем сломан, то дал хорошую трещину.

Джарвис уже привык, что Тай начинает разговор первая, только если у нее есть какое-то дело к собеседнику. Однако сейчас она неожиданно повернулась к нему:

— Твоя очередь рассказывать о себе, рыцарь. Главную священную тайну, как я, можешь не выдавать — просто расскажи, кто ты и чего тебе не сидится на ваших прекрасных островах. Я тоже имею право знать, с кем иду делать дело, — прибавила она со своей обычной усмешкой — тонкой, загадочной и самую чуточку мрачной.

Джарвис начал говорить — и не заметил, как увлекся. Только сейчас он понял, насколько истосковался по живому огоньку в глазах собеседника, по неподдельному интересу к себе как к личности, а не заморской диковине…

— Друг? Пожалуй, был один человек, которого я и в самом деле мог назвать другом. Очень своеобразный тип… В ту пору, когда я с ним сошелся, он зарабатывал на жизнь тем, что грабил древние могилы в анатаорминской Долине Царей. А я, как ты уже знаешь, весьма интересуюсь любыми следами прежних богов, вот и взял его в подручные. Его звали Сонкайль.

— Красивое имя, — протянула Тай. — Может, расскажешь мне о нем поподробнее?

На секунду перед глазами Джарвиса, как наяву, возникло темнокожее смеющееся лицо, обрамленное тяжелой массой смоляных волос, заплетенных, по островному обычаю, во множество косичек. Возникло — и исчезло без следа, не бросив ни упрека, ни даже грустного взгляда…

— Очень своеобразный тип, — повторил Джарвис. — Мамаша у него была ретнийская анатао, а папаша — матрос с заезжего таканского корабля. И эти две крови в нем, если можно так выразиться, легли слоями. Снаружи — ничего континентального, сплошной Ретни: вывороченные губы и склонность к полноте. Такому только сидеть под пальмой, прихлебывать бражку и время от времени подзывать к себе девочек. Зато внутри — таканская легкость на подъем и таканские же бешеные чувства: мгновенно заведется, даст кому-нибудь в морду, а через пять минут, глядишь, уже обнимает очередную девчонку. Девчонки, кстати, на него гроздьями вешались… ну и мне, как другу, всегда перепадало не самое худшее.

— Я как-то всегда думала, что анатао и без таканской крови не промах по части бешенства, — хмыкнула Тай.

— Только не ретнийские, — возразил Джарвис. — Про них соотечественники так и говорят — «на Ретни пахать не любят», — принц попытался усмехнуться, но вышло совсем не весело. — И еще мы с ним родились в один и тот же день одного и того же года — как-то подсчитали по пьяной лавочке. А подсчитав, решили, что это неспроста, и, не успев протрезветь, поклялись друг другу в вечном побратимстве.

— В один и тот же день? — недоверчиво переспросила Тай. — Так, значит, сколько же тебе лет?

— Двадцать пять, — вздохнул Джарвис. — Если совсем точно, двадцать пять лет и восемь месяцев.

— Крокодил меня задери! — Тай окинула его таким взглядом, словно впервые увидела. — Я-то думала, тебе лет сто или сто пятьдесят… Видно, что ты еще молод, но я считала — это молодость по вашим, долгоживущим меркам. А ты, оказывается, на два с лишним года младше меня самой! — неожиданно она весело рассмеялась. — Все-таки ты чудо. Сколько я тебя знаю, ты непрерывно меня поражаешь. А поразить меня, к твоему сведению, не так просто… Ладно, я отвлеклась. Так где он теперь, твой Сонкайль?

Лицо Джарвиса отвердело.

— Убит, — бросил он коротко и жестко. — Скоро полтора года будет, как убит.

— Как? — с лица Тай моментально сбежало все веселье.

— Боевым посохом в сердце, — снова вздохнул Джарвис. — Черные жрецы-воины выследили нас, когда мы взломали могилу царицы Ведаар. Может, мы и отбились бы спина к спине, но тут мой меч, — принц скрипнул зубами, — решил, что он умнее меня, и вынудил вести бой без оглядки на напарника, только чтобы уцелеть мне самому… А Сонкайль был всего лишь человеком и не смог выстоять, когда в него вцепились сразу трое. Я потом месяц в себя прийти не мог — пьянствовал в прибрежных кабаках, а что орал, напившись, даже пересказывать не хочу…

— Ужас какой, — Тай боязливо скосила глаза на меч, висящий на левом боку принца. — Так он у тебя, получается, заклятый? И не страшно тебе владеть такой вещью?

— В конце концов стало страшно, — признался Джарвис. — Потому-то я и продал его сразу после погрома в покоях вашего Элори. Сбыл алмьярским оружейникам по цене обычного старинного клинка нашей работы, ни словом ни упомянув про дополнительные свойства. А то, на что ты смотришь сейчас — всего лишь точная копия. Отец бы из меня рагу сделал, узнай, что я поступил с мечом Индессы, как наемник с трофейным ковыряльником, вот и пришлось заказать имитацию.

— Индесса… — Тай наморщила лоб. — Это какое-то ваше древнее божество, я ничего не путаю? Я не очень хорошо знаю нашу древнюю историю, но вроде бы мы заимствовали от вас только Менаэ и Налана…

— Совершенно верно, — кивнул Джарвис. — Менаэ и Налан считаются родоначальниками нашего правящего дома. А Индесса, если верить легенде, был еще одним из Непостижимых, кому нравилась Менаэ. Но он знал, что никогда не одолеет Налана в честном поединке, поэтому подсыпал ему в вино сонного зелья и прокрался к Менаэ тайно. Однако, когда Менаэ закричала от наслаждения, Налан проснулся, и Индессе все же пришлось вступить с ним в поединок. Само собой, Налан победил и хотел совсем убить Индессу, но за него вступилась Менаэ, сказав, что не хотела бы утратить столь умного советчика. Тогда Налан отсек ему мужское достоинство — мол, советовать советуй, а детей Менаэ буду делать только я — и оставил в живых. С тех пор Индесса олицетворяет хитрость, а также ребенка, который еще не вошел в возраст и как бы не имеет пола. Поэтому мечом, который Индесса бросил после того поединка, доверено владеть наследнику меналийского престола. То есть было доверено, пока я не сплавил его Ширави и сыновьям… — тут Джарвис осекся и сам себе зажал рот, поняв, что проговорился.

— Так-так-та-ак… — Тай, резко натянув поводья, остановилась, и принц был вынужден сделать то же самое. — Интересно, какая это зараза три дня назад уверяла меня, что магической силы у нее чуть-чуть да немножко?

— Чего? — не понял Джарвис.

— Раз ты владел мечом Индессы, значит, ты и есть наследник, — произнесла Тай, сощурившись. — Мне, по большому счету, на это плевать — ты долгоживущий, этого достаточно, чтобы быть для меня высшим существом. Но наследник вашей короны не может быть наследником, не владея такой мощью, рядом с которой весь Солетт — лишь детская хлопушка. Значит, или ты мне солгал, или…

— Что — «или»?! — Джарвис развернул коня поперек дороги и пристально глянул в глаза своей спутнице. — Давай, договаривай!

— Или я совсем ничего не понимаю в том, как устроен мир, — договорила Тай с несколько меньшим напором. Внезапная вспышка принца не могла не смутить ее.

— Последний ответ верен, но неполон, — холодно уронил Джарвис. — И это как раз та главная священная тайна, которую ты сама разрешила мне не выдавать. Тем более, что эта тайна не только моя.

— Нет, постой… — подбородок Тай упрямо выдвинулся вперед. — Чувствую, что правильный ответ где-то близко… Тебе всего двадцать пять, но ты интересуешься прежними богами, как старик-ученый — видимо, неспроста… о небо! Ты хочешь сказать, что ваши летхи дали на тебе осечку?!!

— Я ничего не хочу сказать, — бросил Джарвис со всем мыслимым высокомерием долгоживущего, хлестнул лошадь и быстрым шагом двинулся по мосту через какую-то речушку, впадавшую в Скодер. Кровь отлила от его лица, и он мимолетно порадовался, что существу с таким цветом кожи, как у него, почти невозможно выдать себя бледностью.

— Постой, дурак! — Тай ударила Тучку каблуками в бока, в три прыжка догнала принца и на этот раз сама перегородила ему дорогу. — Если ты еще не понял: самая главная вещь в моей жизни — это долг. Долг перед друзьями и перед теми, кто помогает мне. Поэтому сначала я не разглашу твоей тайны, ибо ты мне необходим, а потом — из благодарности за содействие. Все очень просто, ты только подумай немного своей красивой головой!

Они стояли на мосту, возвышаясь над плоской долиной, ветер трепал их волосы — его снежно-белые и ее пепельные. И тишина была такая, что оба ясно различали доносящийся откуда-то из камышей клекот скопы-рыболова.

— А кроме того, — Тай первая отвела взгляд, — рекомендую вспомнить, что человек моей крови в принципе не способен предать одного из вас. Вы же сами и сделали нас такими. Пусть ты забыл это или не знал никогда — но я-то помню…

Пальцы ее с такой силой вцепились в лошадиную гриву, что Тучка забеспокоилась, запереступала копытами по мостовым камням. Джарвис еще раз глянул в мрачноватое большеглазое лицо — и внезапно почувствовал, как тяжесть, давившая на его плечи с самого дня восстания из летхи, вдруг проваливается куда-то под мост, под воду, под землю…

— Все намного хуже, Тайбэллин Неролики, — тихо-тихо, чтобы слышала одна она, выговорил он. — Непостижимые ушли, и сила наша стала иссякать. Уходит то, чем мы отличались от вас. И если я не найду здесь, на континенте, кого-то из тех, кого вы зовете прежними богами, и не вырву у него нашу силу — Меналии не будет. Просто не будет. Вы, смертные, сметете нас, как приливная волна. Да, я наследник, десять тысяч морских чертей, но мне в наследство достались лишь обломки былого величия! Какой интерес править обломками? Уж лучше грабить могилы или возглавлять какую-нибудь армию, которая согласится на то, чтобы ею руководил нелюдь…

Тай протянула руку и взяла его за запястье — совсем как тогда, в Замке, и Джарвис снова поразился, какая сила может таиться в женской руке с нежной кожей и аккуратными розовыми ноготками.

— Ты чудо, — снова произнесла она чуть нараспев. — Пошли вниз с моста, устроим привал. Ты любишь полукопченую колбасу с чесноком и оливками? Я прикупила немного в Дане. А потом, если хочешь, я поиграю тебе на твоем подарке.

Наверное, весной, когда в горах начинали таять снега, эта речушка разливалась бурлящим потоком — иначе непонятно было, зачем через нее переброшен мощный каменный мост в три пролета. Но сейчас, в конце июля, речка обмелела настолько, что вода едва покрывала колени коню Джарвиса, вздумавшему напиться.

Солнце стояло в зените, в траве звенели кузнечики. Джарвис, разомлевший от сытного обеда, подсунул камзол под голову, вытянулся и зажмурился, как кот. Тай присела на пригорок в двух шагах от принца и извлекла из-за пазухи зеленую флейту. Несколько минут она нерешительно вертела ее в руках, потом несмело приложила к губам. Медленный напев, печальный и проникновенный, поплыл в знойном воздухе над сохнущей травой, над камышами и солнечными бликами на воде…

— Красивая мелодия, — произнес Джарвис, не открывая глаз. — Никогда прежде не слыхал. Это ты в Замке выучила?

— Да нет, это наша старая песня, — отозвалась Тай. — Мне ее монахини в детстве пели вместо колыбельной, когда спать укладывали… «Золотом листья падают с бесчисленных, словно звезды, голубых ветвей, а ветер их уносит прочь… Неролин погасила солнце, и тогда в море, за которым Острова, спустилась мгла, спустилась ночь. Знаю, что навеки потеряна любовь, знаю — но с надеждой увидеть тебя вновь я не прощаюсь, милый мой…» — тихонько пропела она. Потом снова поднесла флейту к губам и заиграла то же самое, но на этот раз уже смелее, ярче, постепенно убыстряя темп…

Оглушительный двойной всплеск прервал ее игру. Джарвис и Тай подпрыгнули, как ужаленные, и обернулись к речке. Взорам их предстало ошеломляющее зрелище.

Центральный каменный блок среднего пролета моста, именуемый строителями «замковым», вывалился со своего места и рухнул в реку, расплескав неглубокую воду и забрызгав опоры до самого верха. Одна из верхних плит вымостки свалилась вслед за ним, другая же подрагивала над образовавшейся пустотой, словно раздумывая: тоже рухнуть или все же воздержаться?

— С ума сойти! — протянула Тай. — Будь моя воля, развела бы большой костер и на нем подрядчика… кострировала бы! Это ж надо было использовать такой дерьмовый цемент! Один песок с водой, небось…

— Это ж как нам повезло, что не под нами обвалилось! — перебил ее Джарвис. — Мы ведь аккурат на этом месте топтались, когда выясняли отношения!

— Если цемент такой хреновый, как я думаю, то мы же там наверняка все и расшатали, — мрачно разъяснила Тай. — Не были эти плиты рассчитаны на то, чтобы Тучка на них «хэй, топни ногой» плясала.

— Да, скверно вышло, — кивнул Джарвис. — Сделали подарочек местным селянам… Мост-то совсем новый, как я погляжу.

— Селяне сами себе злобные недруги, — Тай поднялась с травы. — Приглядывали бы за строителями, не было бы и подарочка. Но ты прав — все равно нехорошо получилось.

Не успели наши герои собрать вещи, как на берегу появился один из вышеупомянутых селян. Судя по овчинной безрукавке на голое тело и палке с крюком на конце, это был пастух-салнир, карауливший отару где-то неподалеку и примчавшийся на шумный плеск. Увидев разрушения, он воздел руки к небу и начал причитать:

— Ай, все деньги за позапрошлогоднюю шерсть прахом пошли! Вот что значит солеттского мага нанимать! Говорил, паучий сын, сто разливов эта кладка выдержит, а она и трех лет не простояла! Да не разливом снесло — сама упала, при ясном небе!

— А при чем тут солеттский маг, почтеннейший? — заинтересовался Джарвис.

Пастух с готовностью повернулся к путешественникам:

— У нас река, добрые люди, такие камни с гор таскает в каждый разлив, что никакая деревянная свая не выдержит. А без моста в половодье до пастбищ не доберешься. Всем селом на каменный копили, да все равно боязно: а вдруг и он не устоит? Вот и порешили нанять вдобавок мага, чтоб замковый камень, как в старину, заклял сто лет стоять, — пастух сплюнул. — Вон оно, его заклятье, в воде мокнет! Лучше б на эти деньги ребятишкам обновки справили!

— Мне очень жаль вас, почтеннейший, — Тай запустила руку в мешочек на шее и достала несколько крупных монет. — Вот, возьмите. Этого, конечно, не хватит на ремонт, но все-таки вам будет полегче. А на будущее запомните два правила. Первое: все заклятия солеттских магов всегда имеют двойное дно. И второе: на мага надейся, а за строителями приглядывай. Есть у меня подозрение, что при плохом качестве раствора кладку не спасет никакое заклятие.

…Только когда они отъехали на достаточное расстояние от рассыпавшегося в благодарностях салнира, Джарвис осмелился спросить:

— Какого демона, Тай?!

— Я сама из пастушеской семьи, — спокойно ответила та. — Хоть меня и подкинули в монастырь в месячном возрасте, все равно что-то там внутри срабатывает. Мужик говорит чистейшую правду про отрезанные пастбища. А то, что доля нашей вины тут есть, отрицать невозможно.

— Но откуда у тебя такие деньги? Ты что, столько выручила за свои притирания?

— За притирания — нет, — усмехнулась Тай. — Но кроме них, я загнала аптекарю еще и рыжую лошадь. Смею думать, что наш монастырь без нее не обеднеет.

— У меня уже слов нет, — Джарвис только рукой махнул. — Монахиня, называется! Мало того, что мясо ест, так еще и никакого уважения к чужому имуществу не испытывает!

— А Аметистовую книгу мы с тобой, по-твоему, в подарок получать идем? — тут же отпарировала Тай. — Молчал бы лучше, бывший гробокопатель! Кстати, о чужом имуществе… у нас есть еще непотопляемый резерв. Вот, гляди, — она просунула два пальца куда-то за подкладку, долго там копалась и наконец извлекла серебряную налобную цепочку с россыпью мелких алмазов и пятью крупными сапфирами.

— Этой вещью распорядиться уж и вовсе не зазорно, — пояснила девушка. — Прошлой весной к нам какая-то госпожа заехала богине помолиться и взяла у меня по случаю два флакончика с лавандовым маслом. А расплатиться-то и нечем: экстракт такой чистоты — штука не из дешевых. Сняла она тогда с головы вот эту побрякушку и говорит: если через год не выкуплю, оставьте себе. И так как прошло уже больше года, цепочка моя по праву. Хорошо я тогда сделала, что не сказала о ней настоятельнице!

К селу с постоялым двором они подъехали засветло — и тут их везение кончилось. Мест не было — все занял большой торговый обоз из Менаэ-Соланна в Дану. Хозяйка постоялого двора, кривоногая вдова лет пятидесяти с лишком, решительно заявила, что у нее даже лишней охапки соломы в сарае не найдется. Разве что почтенные господа заплатят больше, чем караванщики — тогда, может быть, она сумеет заставить кого-то потесниться… Джарвис прикинул в уме сумму этого «больше» и решительно тронул лошадь прочь со двора.

— Поставим шатер на выгоне за селом, — объяснил он Тай. — Не впервой. Ишь чего захотела старая вешалка — плати ей за угол в сарае как за номер в «Тихом дворике»!

— А не промокнем? — Тай с опаской покосилась на небо. — Вон тучи какие ползут с запада. Я как чуяла — не к добру такая духотища…

— Ничего, — беспечно махнул рукой Джарвис, — у нас на Островах ткань для шатров пропитывают особым составом, который отталкивает воду. Не беспокойся, останемся сухими.

Однако на деле все оказалось отнюдь не так просто. Пока Джарвис строгал колышки для растяжек, тучи подползли совсем близко. Они с Тай едва успели растянуть шатер — кое-как, на двух опорных стойках вместо положенных трех — и затащить в него вещи, как на землю стеной обрушился июльский ливень. Почти сразу же с нижнего края одной из стенок проступило влажное пятно. Джарвис, поминая всех морских чертей, оттащил вьюки в противоположный угол. Снаружи ржали лошади — платаны на краю выгона, к которым их привязали, оказались скверной защитой от потока с небес.

— Надо было лопатку в деревне попросить, — проронила Тай, глядя на мокрую стенку шатра. Слава небесам, внутрь подтекло самую малость, не распространяясь дальше по полу.

— Все равно не успели бы окопаться, — буркнул в ответ Джарвис. Самому ему было не привыкать, но вот Тай… А с другой стороны, уж лучше мокнуть сейчас, чем оказаться без денег там, где они будут нужны позарез.

Поужинав лепешками, вином и остатками колбасы, стали стелиться на ночь. Джарвис устроил Тай в середине шатра, рядом с вьюками, а сам, как честный человек, улегся близ подмокшей стенки.

Июльский дождь — редкость для засушливого лета Новой Меналии, и если уж случается, то подобен детским слезам: неистов, но быстро проходит. Принц лежал и слушал, как барабанят капли по натянутой ткани — все тише, все осторожней. Дождавшись, пока их стук совсем смолкнет, он вылез наружу и в угасающем свете дня зашлепал босыми ногами по мокрой траве — надо было обтереть лошадей… ну, и сделать некое дело, которое никак невозможно перепоручить другому. Возился он достаточно долго и был уверен, что Тай за это время успела уснуть. Однако, когда Джарвис вернулся в шатер, из-под плаща неролики раздался шорох.

— Знобко, — пожаловалась девушка. — Даже не холод, а сырость эта проклятая… до самых костей пробирает.

— Все, что могу предложить — лечь рядом и греть тебя своим телом, — замялся Джарвис. — Но не знаю, как ты к этому отнесешься…

— Прекрасно отнесусь, — уронила Тай с едва заметной ноткой раздражения. — Когда так дрожишь, что даже в Замок уйти не получается, уже не до приличий.

Ни слова больше не говоря, Джарвис подтащил свое одеяло поближе к Тай, бросил черный плащ поверх голубовато-серого и нырнул под них, прижавшись к своей спутнице. Ах, вот в чем дело — Тай лежала в одной рубашке. Куртка-то ее — шерстяная, а не кожаная, как у него самого — подмокла в полураскрытой укладке, пока крепили последние растяжки, да так и не высохла. Застынешь тут, ничего удивительного…

Так прошел час или даже больше. Тай лежала, не шевелясь, дышала ровно и спокойно — наверное, согрелась и ушла-таки в свой Замок. От Джарвиса же сон отлетел начисто. Снова и снова перед его внутренним взором вставала не Тайах, но Тайбэллин — живая, дневная, на чьей коже горьковатый запах благовоний смешивался с ее собственным запахом. Вот она откинулась в седле, поправляя волосы, и тень покинула ложбинку меж ее ключицами… А вот примеряет новое платье — не ради того, чтобы похвастаться перед Джарвисом, а просто для собственного удовольствия… кружится по комнате, делает танцевальные движения, и черная кайма мелькает из-под серебристо-зеленого подола. Принц в который раз поразился, как экономны — иначе и не скажешь — все движения этой крупной и сильной женщины. Словно она знала секрет, как, затратив одинаковое с Джарвисом усилие, достичь результата в три раза большего. И этот секрет она явно выучила не в Замке — нет, она родилась с этой тайной, которая влекла к ней сильнее, чем влечет к иным красоткам их пышная грудь и мастерское покачивание бедрами.

Как бы счастлив он стал, если бы она отдалась ему — не по любви, Джарвис сам не был уверен, что понимает смысл этого слова в отрыве от глагола «заниматься», но по взаимному влечению! Но увы, она слишком ясно дала понять, что с охотой ляжет под него лишь потому, что он долгоживущий — и с точно таким же удовольствием пойдет в постель к любому другому мужчине морской расы…

Джарвис вдруг осознал, что до сих пор не имел со смертными женщинами иных дел, кроме постельных — в крайнем случае, как с луррагской Саарчил-икень, иные дела прилагались к постельным. Неужели он просто не в состоянии несколько дней путешествовать бок о бок с женщиной, видеть, как она усмехается, опоясывает камзол, режет колбасу — и не завалить ее на плащ?

Да кто он такой, чтобы она хотела быть с ним лишь ради него самого, а не потому, что в такое же обличье любил облекаться ее прежний любовник?

Тай по-прежнему дышала ровно и спокойно. Тысяча морских чертей, да она же не здесь, она в этом своем Замке — танцует, небось, с каким-нибудь смазливым мальчишкой или болтает с Нисадой! А значит, если он позволит себе чуть-чуть вольности, даже не узнает об этом…

Медленно-медленно, словно приручая охотничью птицу или дикого котенка, он повел свою руку вдоль плеча спящей девушки. Скользнул по ключице, осторожно тронул грудь сквозь рубашку, а потом, сам сходя с ума от собственной наглости, пробрался пальцами под шнуровку. Тай оставалась все так же недвижна. Осмелев, Джарвис приподнялся над ней, задевая прядями длинных волос ее щеку и горло, и осторожно, словно росинку с цветка снимал, коснулся ее губ своими.

Сначала он даже не понял, что произошло, потом осознал — на его поцелуй ответили. Он вздрогнул, отшатнулся было, но глаза девушки оставались все так же закрыты, а дыхание лишь чуть участилось. Спит… Кто ласкает тебя там, в Замке? Кому ты отвечаешь на поцелуй, не ведая, что отвечаешь — мне? А я — вор, я краду твою ласку у другого, как любовник из алмьярской газеллы. И, две тысячи морских чертей, я украду еще немало!

Он зашел уже слишком далеко, когда окончательно понял, что спящая не может отвечать так. Но было поздно — инициатива перешла к Тай, и теперь Джарвис только брал, а она одаривала его щедро, не скупясь, как не снилось самой лучшей из гетер Запада. И когда они все же слились воедино, принц долго, очень долго не мог понять, что девушка стонет сквозь зубы вовсе не от наслаждения. Лишь когда они разъединились, и Тай немного откатилась в сторону, Джарвис заметил на одеяле темное пятнышко и все понял.

Глава седьмая,

в которой Джарвис переносится в прошлое Тай, что не прибавляет ему уважения к Элори

Извращенцы не увековечивают!

Фрэнк Херберт

— Прости, Тайбэллин, — он ткнулся лицом в сложенный под головой камзол, не в силах поднять глаза от жгучего стыда. — Я твердо знал, что ты опытная женщина — и совсем забыл, что весь твой опыт из Замка, а тело так и осталось нетронутым, в монастыре-то…

— Я сама забыла, что у меня между ног натянута эта дурацкая штуковина, — так же глухо отозвалась Тай. — Казалось, что если она у меня и была, то сгинула давным-давно, вот и не береглась, все делала, как в Замке… Это ты прости, что я тебя в ловушку заманила — целый час лежала бревном и ждала, решишься или нет, — неожиданно она всхлипнула, перепугав Джарвиса до полусмерти. — Какое же ты все-таки чудо, крокодил тебя задери! Я… я думала, ударишь магией сквозь кожу, как эта тварь… думала, вы, долгоживущие, не умеете или не желаете по-другому. А ты был со мной, как простой смертный, на равных… Спасибо тебе.

— Что значит — «как простой смертный»? — Джарвис недоуменно приподнялся. — Разве можно как-то иначе?

— Тиндалл рассказывал, как вы, меналиэ, в древние времена делали это с нашими женщинами, — еле слышно выговорила Тай. — Вы дарили немыслимое наслаждение, но вашим чарам нельзя было противиться, вы полностью отнимали волю к сопротивлению. Вам даже принцессы не отказывали, даже невесты, выхваченные из-под венца…

— Открою тебе еще одну тайну, Тай, — тяжело вздохнул Джарвис. — На моей родине у меня не было ничего и никогда, ни с принцессой, ни со служанкой. Все — только на континенте, со смертными. Может быть, я и не знаю каких-то секретов своей расы. Но скорее всего, это ваша мифология — насчет отнятой воли и невест. Мы ведь не соприкасаемся с вами уже несколько сотен лет…

— Может, и мифология, — выговорила Тай еще тише, еле слышным шелестом. — Только я эту мифологию на своей шкуре испытала. Как жива осталась, до сих пор понять не могу.

— Кто? Кто посмел? — Джарвис вскинулся, словно пытаясь разглядеть эту сволочь во мраке шатра. — Неужели…

— Не спрашивай! — отчаянно вскрикнула Тай. — Я этого даже Берри с Нисадой не рассказывала! Это… это как самой себе кишки выпустить!

Несколько секунд — или минут? — прошло в напряженном молчании: недавние любовники лишь дышали тяжело, больше смерти боясь неловкости по отношению друг к другу. Наконец, Тай отчаянно выговорила:

— Рассказать не могу, словно заклята на это. Но… говорят, вы, долгоживущие, умеете заглядывать прямо в душу. Так вот, если умеешь — загляни и увидь сам. Вот я, открываюсь, бери все, что захочешь. Должен же хоть кто-нибудь знать правду! — она снова тихонько всхлипнула.

Джарвис даже оторопел от такого предложения.

— Слушай, а если я попаду не туда и не пойму, о чем речь? Я ведь и этого никогда раньше не делал…

— Я тебя направлю, — отозвалась Тай уже в своей обычной манере. — Буду правильно вспоминать. Ну, бери же!

Осторожно, припомнив все, чему когда-то учила его леди Миранна, Джарвис направил в сторону Тай считывающий импульс. Эффект превзошел все его ожидания — голова закружилась, и он почувствовал, как земля уходит у него даже не из-под ног, а из-под всего тела. Комната… знакомая комната, обитая темно-красным бархатом, и три знакомых фигуры в ней…

— Мы должны сделать это, — повторила Тай еще раз, понимая, что одно дело сказать, а другое — выполнить. В конце концов, Замок для того и существует, чтобы быть в нем тем, кем хочешь, а не тем, кто ты на самом деле… Кто решится первым?

И тогда, когда тишина уже начала давить всем троим на плечи, словно каменный свод, Нис решительно шагнула через комнату и опустилась в кресло. На несколько секунд облик ее расплылся, словно в мареве над костром, а когда снова обрел резкость, вместо блондинки кукольного вида в кресле сидела крепкая шатенка в темно-красном тяжелом платье с золотой каймой, с не менее тяжелым черным плащом, наброшенным на колени. Каштановые локоны падали ей на плечи крупными непокорными завитками, круглое лицо с вздернутым носиком покрывал легкий загар, на фоне которого двумя льдинками сияли большие серые глаза. «Неудивительно, что она решилась первой, — пронеслось в голове у Тай, — днем она едва ли не красивее, чем в Замке».

— Я Нисада, старшая дочь князя Лорша, — с расстановкой проговорила сероглазая девушка. — Мне восемнадцать лет, и в четыре года у меня отнялись ноги. Я умею ходить только здесь, в Замке, — и замолчала, выжидающе глядя на друзей.

Берри посмотрел на нее и вздохнул, словно набирая воздуха перед прыжком в воду. Затем медленно провел рукой вдоль лица, груди и ниже…

Те же мягкие густые черные волосы, но отросшие сильно ниже плеч и свалявшиеся, кое-как подрезанная борода, нездоровая полнота человека, которому почти не приходится двигаться, рубаха и штаны из грубой холстины — и беззащитно прищуренные глаза удивительного орехового цвета…

— Беррел анта Эйеме, когда-то прозывавшийся Книжником. Ближайший друг принца Далькрая Вайлэзского и участник его так называемой попытки переворота. Из королевской милости не казнен вместе с принцем, а пожизненно заключен в крепости Идвэл.

Он не назвал возраста — его и так нетрудно было вычислить любому, кто хоть немного знал текущую историю Вайлэзии. Даже с поправкой на то, что тюремное заключение никого не красит — не меньше тридцати.

— Восемь лет… — прошептала потрясенная Нисада. — Тогда же, когда угодил в опалу мой отец… Небось и камера без окна?

— С оконцем, но очень небольшим и на северную сторону. Только кусок неба. Читать, впрочем, можно… если бы было чего. Кстати, я не слыхал имени Лорш в деле Далькрая…

— Так отец и не участвовал ни в чем. Просто высказал сочувствие, — глаза Нисады метнули две молнии.

— Погодите с воспоминаниями, — тихо, но твердо перебила их Тай. — Теперь моя очередь.

Словно мгновенная судорога пронизала все ее тело — она не думала, что это будет так трудно и неприятно — и вот она уже стоит перед друзьями в своем голубом монастырском облачении, в платке и кожаном переднике.

— Меня зовут Тайбэллин, что по-меналийски означает «миндаль», — еще тише произнесла она. — Это потому, что меня выкормили миндальным молоком — мать умерла, рожая меня, а козье молоко я почему-то не могла переварить. Поэтому трех декад от роду отец отнес меня в приют при монастыре Белой богини Неролин, где я и осталась на всю свою жизнь. В одиннадцать лет, заметив за мной способности к алхимии, меня взяла в обучение сестра Рогрет, которая заведовала монастырской лабораторией. Сейчас мне двадцать пять, и лекарства моего приготовления — основа благополучия монастыря, так что покинуть его мне позволят только мертвой, — Тай замолчала на полминуты, а затем, вспомнив, поспешно сдернула с головы платок, обнажая почти наголо остриженную голову. — Вот… никогда в жизни они у меня не были длиннее пяти ногтей. Я только в Замке узнала, что такое прическа.

И снова повисла тишина — трое приходили в себя, впервые увидев друг друга без масок.

— Теперь вы понимаете, почему Тиндалл собрал нас вместе? — наконец задал Берри вопрос, ответ на который был очевиден. Но Тай все-таки сочла нужным озвучить этот ответ:

— Потому что для каждого из нас Замок — единственная возможность жить, как все люди. Потому что, кроме друг друга, у любого из нас в общем-то никого нет, — и не зная, что тут еще можно сказать, просто протянула руку ладонью вверх. В следующий миг ее накрыла крепкая ладошка Нисады, а затем сверху опустилась большая мягкая лапа Берри.

— Вместе до конца света! — воскликнула Нисада с юношеской горячностью. Тай и Берри, как старшие и более сдержанные, лишь улыбнулись друг другу и ей…

— Где смотришь? — внезапно разорвал видение преувеличенно спокойный голос реальной Тай.

— Там, где вы открылись друг другу, — растерянно ответил Джарвис. — Явно не то.

— Да нет, почти попал. Это было дней через двадцать или двадцать пять после исчезновения Тиндалла. Началось все с рассуждений, что знай мы, кто таков Тинд в дневном мире, то могли бы попытаться как-то его разыскать, а так все концы сгинули… кончилось же — сам видел чем. А аккурат на следующий день Элори догребся до меня. В общем, пора было — я уже на весь Замок орала, что, скорее всего, сам Элори Тиндалла и угробил. Избавился, так сказать, от конкурента…

…Ореол белых с серебром волос, словно взметнувшаяся метель — такой ослепительно белой не бывает даже седина. Стразы на искристо-черном шелке наряда — как звезды в ночи; плечи камзола расширены и приподняты жесткой прокладкой, формируя треугольный силуэт, плащ за ними обретает особенное сходство со сложенными крыльями дракона или иной ночной твари. Меналийское одеяние, которое пристало лишь знатнейшим из знатных…

Тай судорожно сглотнула. Обличье, выбранное специально ради нее — в таком наряде не потанцуешь, слишком уж сковывает движения, в нем только на прием к императору ходить… Знает, сволочь, что этому она противиться не в силах, так уж ее кровь устроена. Она буквально кожей ощущала холод и одновременно желание, излучаемые Повелителем Снов, словно вкрадчивые ледяные пальцы забирались в высокий разрез ее платья, касаясь обнаженного бедра. Здесь, на балконе, нависающем над бальным залом, они были вдвоем: Элори и она, вызванная сюда по его приказу.

— Если я скажу, что абсолютно не причастен к исчезновению Тысячеликого, ты мне поверишь? — эмалевая маска, белая с черно-серебряной росписью, неподвижна, голос ровно спокоен. Невозможно поверить, что это существо именуется Лордом Соблазна.

— Нет, конечно, — сквозь зубы бросила Тай, косясь сквозь перила вниз, туда, где, как обычно, кружились пары. — Разве тебе вообще можно верить хоть в чем-нибудь?

— Твое право, — он рассматривал монахиню-алхимика и ее более чем откровенный наряд совершенно бесстрастно, как давно принадлежащую ему вещь. Но после девяти лет с Тиндом Тай знала и умела достаточно, чтобы не поддаться на провокацию.

— Ты меня позвал только для того, чтобы объясниться? — бросила она с нарочитой грубостью, поигрывая коленом в разрезе. — Или все же хочешь сказать что-то поважнее? Если хочешь, то не тяни, а то у меня задница мерзнет на этом сквозняке.

— Что ж, — Элори изящно оперся рукой о балюстраду балкона. — Меня очень заинтересовало последнее творение Тысячеликого, и я желаю испробовать, так ли оно хорошо, как утверждают слухи. В принципе я мог бы попытаться соблазнить тебя, как любую в этом зале, но почему-то думаю, что напрямую скорее добьюсь своего. Вечной любви не предлагаю, ты достаточно умна для этого, предлагаю пока год, а там видно будет. Уверяю тебя, это будет самый незабываемый год твоей жизни, — он снова окинул девушку оценивающим взглядом покупателя на конской ярмарке.

Тай закусила губу, но вовремя вспомнила, что вуаль не маска и скрадывает черты лица, но не его движение. Выбора нет — Повелитель Снов возьмет свое так или иначе. Кто в силах противостоять ему? Единственное, что она может — продаться подороже. Так дорого, чтобы не только ей самой, но и друзьям хватило!

Неестественно рассмеявшись, она приняла вызывающую позу, вполне подходящую для девушки из дома простых радостей:

— Приглянулась, да? Отрадно слышать, крокодил меня задери — не успела постель от одного любовника остыть, как уже другой лапы тянет! Вот только чем платить собираешься, повелитель мой? Я ведь шлюха дорогая, Тиндова выучка немалого стоит! — и с нескрываемым удовольствием увидела, как дернулись в мгновенном порыве гнева треугольные плечи-крылья.

— Ты еще смеешь говорить о плате? Да любая женщина в Замке обезумела бы, услышав мое предложение! Разве быть со мной не есть уже наивысшая награда для каждой из вас?

— Вот с каждой и спи в таком случае, — Тай говорила уже почти от чистого сердца, а вовсе не по принятой на себя роли. — А я не каждая. Я Тайах.

Если бы после таких слов Элори ударил ее, она бы ничуть не удивилась. Но вместо этого он подошел и, словно в танце, обнял ее за талию — Тай невольно дрогнула, ощутив сквозь тонкую кожу перчаток неожиданное тепло его рук.

— Хорошо, называй свои условия, упрямая девчонка. Надеюсь, что ты не запросишь невыполнимого.

— Статус Ювелира мне и Нисаде, — отчеканила Тай в лицо Повелителю Снов. — Сегодня и сейчас.

— Ты умеешь просить, — в голосе Элори послышалась легкая усмешка. — Вообще-то тебе я и сам собирался дать этот статус. Не люблю давать его женщинам, но нельзя не признать — ты его уже более чем отработала. Но Нисаде-то он зачем?

— А это тебя не касается, повелитель мой, — снова с издевкой рассмеялась Тай. — На самом деле затем, чтобы ты раз и навсегда отстал от них с Берри. Со мной делай, что хочешь, а то, что между ними, больше и тебя, и меня, и всего твоего Замка.

— Ладно, будь по-твоему. Идем, — Элори протянул руку, приглашая Тай опереться на нее.

Они шли довольно долго — Тай заподозрила, что Элори нарочно приказывает Замку путать дорогу, чтобы она не узнавала знакомых мест.

— Слушай, может, хоть ты скажешь мне, кто такой был Тинд? — спросила она неожиданно даже для самой себя. — Ты-то всех своих гостей должен знать…

— Если даже он сам не пожелал открыться тебе, почему это обязан делать я? — ответил Элори с непонятным раздражением. — Пусть его тайна остается тайной.

И почти сразу же после этих слов коридор, по которому они шли, распахнулся в обе стороны большим темным помещением, в центре которого стояло что-то вроде алтаря, а на алтаре этом пылал белый огонь, ничего не освещавший, но столь ослепительно яркий, что Тай непроизвольно вскинула руки — закрыться…

— Не смей! — ударил сзади голос Элори. — Если тебе действительно хочется этого, смотри не отрываясь!

Тай покорно уронила руки и приковала к пламени мгновенно воспалившиеся глаза. Вот уже невозможно терпеть, прямо сейчас она моргнет… но именно в этот миг пламя вдруг утратило всю свою ослепительность, став обычным для Замка магическим огнем, и погнало из углов тени, осветив алтарь, резьбу на стенах, статуи у дальней стены…

— Теперь взгляни, — рука Элори протянулась из-за плеча Тай с зеркалом в две ее ладони. В стекле отразилось лицо под вуалью и горящие, как два огонька лампад, глаза — зеленые, как у Берри, однако не малахитового, а скорее травяного, теплого оттенка.

— Отлично, — довольно выговорила Тай. — Теперь, как только я увижу, что у Нисады тоже светятся глаза — наш договор вступит в силу.

— Ты все еще не веришь, что я способен держать обещание, — Тай резко обернулась, ударенная даже не самими словами, а голосом, который произнес их, напевным и вкрадчивым.

Элори стоял перед ней без маски, и парадный плащ медленно, как во сне, соскальзывал с его плеч. Лицо его… лицо его было именно таким, как боялась Тай: бледное, неестественно красивое, но не изысканной, почти женственной красотой, привычной для Замка, а резкой и высокомерной, способной скорее напугать, чем восхитить. Долгоживущий, увиденный глазами простого смертного, существо, имеющее над нею власть по праву рождения…

— Почему бы нашему договору не вступить в силу прямо сегодня? — с этими словами он сделал к ней неторопливый шаг. Тонкий аромат горькой зелени, смешанной с пряностями, коснулся ноздрей девушки и мгновенно заставил стены плыть перед ее глазами. — Прямо здесь? Прямо сейчас?

Тай попыталась отступить, но Повелитель Снов уже стоял рядом, приобнимая ее за плечи. Одно неуловимое движение — и его пальцы сжали грудь девушки. Тай едва устояла на ногах, и лишь то, что Тиндалл порой дарил ей «волну» и посильнее, помогло ей не обвиснуть без сил на руках Элори. Но это было только первое прикосновение, а что будет дальше? Тай не питала иллюзий насчет возможности устоять против хозяина Замка. Рано или поздно этот поток снесет все ее жалкие плотины… Не проще ли сразу расслабиться и отдаться на волю судьбы?

Пальцы, затянутые в черное, сжались еще сильнее, уводя за ту грань, где наслаждение уже нельзя отличить от боли — то и другое равно непереносимо. Не отпуская ее груди, Элори подхватил Тай на руки и легко, как пушинку, понес прочь из святилища — куда, уже не имело никакого значения. Тай едва зацепила краем сознания роскошный белый мех перед горящим камином, на который опустил ее Повелитель Снов.

— Не отвергай моих даров, горький Миндаль. Пусть твоя жажда станет столь же сильна, как моя, — снова вполз в уши вкрадчивый голос. А затем Тай увидела, как Элори медленно, одну за другой, стягивает с рук перчатки, и поняла, что будет сломлена в ближайшие две минуты.

«А чего я, собственно, боюсь? — вдруг с неожиданной холодностью пронеслось в мозгу. — Того, что будет больно? Так не будет — это все-таки Замок, а я уже, как ни крути, Ювелир, и договор на меня распространяется. Того, что он заставит делать нечто не свойственное мне? Смею думать, что нужна ему не для этого, для таких игр у него и без меня девиц хватает. Того, что я потом не смогу жить без его рук, как алмьярский курильщик без опиума? Переживу! Если уж Тинда пережила, то эту тварь переживу тем более!»

Она еще успела усмехнуться собственным мыслям перед тем, как обнаженные руки Элори разодрали надвое ее прозрачное платье и коснулись кожи. Что он делал с нею дальше, Тай уже не осознавала — наслаждение стало столь нестерпимо острым, что сознание просто отключилось, остались лишь оголенные нервы.

Долго или нет длилась эта сладостная пытка, она не знала. Не сразу до нее дошло, что Элори уже не склоняется над нею, а стоит чуть поодаль, полностью одетый. Да он вообще не раздевался, поняла Тай, и не овладевал мною до конца — просто показал, на что способен, и отпустил…

— Теперь ты знаешь, что я мог получить тебя без всякого договора, — на этот раз голос Элори был на удивление мягок, в интонации сквозило уже не высокомерие, а снисхождение, даже сочувствие. — А ведь я дал тебе не больше, чем когда-то давали долгоживущие женщинам твоей крови.

— Тварь… — с трудом смогла выдавить из себя Тай. — Какая же ты все-таки тварь, повелитель мой…

— Не беспокойся, Нисада получит статус Ювелира, — поспешно прибавил Элори, увидев, как исказилось лицо девушки. — Но вовсе не в обмен на какие-то твои услуги, а лишь потому, что я обещал тебе. Счастливо оставаться, госпожа Тайах, — он стремительно склонился, коснулся губами безвольно упавшей руки Тай, столь же стремительно выпрямился и покинул комнату с камином.

Тай еще немного полежала, приходя в себя, затем встала и потянулась за обрывками платья. Прозрачная ткань послушно соединилась в ее руках, словно платье никогда не рвали.

Формально она не давала согласия на то, чтобы Элори ее ласкал, тем не менее язык не поворачивался назвать произошедшее насилием — впрочем, и обольщением тоже. Как ни странно, но, похоже, это действительно был подарок с его стороны — провести ее по самой грани того, что способен испытать смертный… Он же демон, нелюдь, почему она ждет от него человеческой логики и человеческого поведения?

— Вот и славно, — проронила она, надевая платье через голову. — Будем получать подарки. Дареному коню в зубы не смотрят и тем более не дают. Зато теперь мы с Нисадой сами себе хозяйки…

— М-да… — выдавил из себя Джарвис. — Даже не знаю, что тут можно сказать, кроме самого очевидного. Миллион морских чертей, ведь мог же проткнуть горло этой мрази, когда за жезлом Ар’тайи ходил, так нет же — рука, видите ли, на безоружного не поднялась!

— Не проткнулось бы, — уронила Тай, как всегда, небрежно-невозмутимо. — Ничего, ты ему и без того перчику в жизнь подсыпал, как редко кому удавалось. Если хочешь, гордись.

— Одного не понимаю, — вздохнул принц после паузы. — Ты сама сказала, что Элори ни в чем нельзя верить — и в то же время поверила в его россказни о моих и твоих предках. Сама себе противоречишь. Похоже, он просто использовал вашу мифологию, чтобы привязать тебя покрепче. Чтобы ты и мысли не допускала о сопротивлении.

— Меня за мое… хм… достояние не привяжешь. Хотя бы потому, что привязь накинуть не на что, — Тай коротко и цинично рассмеялась. — Я вообще зверушка редкостно упрямая, куда там иному ослу! А кроме того, одним людям — или нелюдям, неважно — в близости естественнее быть внизу, а другим вверху, и я слишком уж явно из вторых. Если меня разложить и начать обрабатывать, но при этом не позволить даже руки поднять, я к такому обработчику привяжусь не сильнее, чем к повару, подавшему мне вкусный обед.

— Любопытный подход, — ответно усмехнулся Джарвис. — Но тогда, согласно твоей же логике, ничто не мешало тебе разорвать ваш договор сразу после того, как у Нисады засветились глаза.

— Кроме одной маленькой малости, — голос Тай отвердел. — Я, видишь ли, дала слово.

— Ерунда. Слово, данное врагу, позволительно не считать словом. Иначе никакие войны были бы невозможны.

— В том-то и дело, что три года назад я Элори не любила и не уважала, но еще не числила в своих врагах. Не помню, как это правильно называется, когда, если не имеешь доказательства вины, значит, человек не виноват…

— Презумпция невиновности, — подсказал Джарвис неожиданно всплывшее в памяти слово.

— Вот-вот. А я этих доказательств тогда не имела, они потом появились… Ну что, будешь смотреть дальше, или тебя и без того выворачивает?

— Выворачивает, — честно признался принц. — Именно поэтому буду смотреть дальше. Слишком уж хочется понять, где у этого самозваного божества уязвимое место…

— Я уже говорил тебе сегодня, что ты прекрасна?

Элори раскинулся на своем великолепном ложе, как всегда, в нарочито эффектной позе, согнув одну ногу в колене и закинув за голову руки в просторных рукавах и непременных перчатках. Изумрудный бархат, черный шелк, искусная роспись на точеном лице, с успехом заменяющая неподвижную маску, пышные каштановые волосы свободно вьются по атласной подушке. Изящное, капризное создание из тех, которых мечтаешь встретить в дубовой роще при лунном свете, одушевленная сила природы со старинной таканской фрески… Как нарочно! А впрочем, почему — «как»? Именно что нарочно.

«И мне задаст вопрос — кто Тиндалла убил? И доведет меня до слез — не я ведь это был…» Тай опустила флейту — не ту зеленую, к которой привыкла, а из какого-то драгоценного, очень темного дерева. На черном лаке остался серебряный отпечаток ее губ. Такими вот мелкими деталями она постоянно вскользь подчеркивала свое превосходство над теми, кого Элори допускал в свои покои помимо нее, да и над ним самим тоже. В который раз Тай подумала, что главная беда Повелителя Снов — страсть к красивостям при отсутствии безупречного вкуса. Рано или поздно он сам себе подгадит этой эффектностью без эффективности…

Ни разу после того, первого сближения Элори не дразнил свою избранницу обликом и властью долгоживущего, и в конце концов Тай даже притерпелась к нему. В общем, такая отработка полученных возможностей была ничуть не хуже, чем придумывание разнообразных действ или новых таинственных мест в Замке — а это время от времени делал для Элори каждый из Ювелиров. Вчера Тай превратила ониксовые бусы на своей шее в ожерелье из ягод винограда и позволила Элори слизывать капельки сока, текущие по ее коже. А позавчера заставила ожить ящерку, нарисованную на ее предплечье, и пробежать по ним обоим своими шершавыми лапками. Почему бы и не позабавиться, раз можно?

А кроме всего прочего, пребывание рядом с Элори давало ей отличный от нуля шанс все-таки разузнать что-нибудь о судьбе исчезнувшего любовника…

— Говорил, — устало бросила Тай, выдержав подобающую паузу. — В самом начале, когда на мне еще было платье.

— В мужском костюме ты намного великолепнее, — легкая улыбка раздвинула тонкие губы. — Лэни буквально на коленях умоляет, чтобы я разрешил ей лечь с тобой, хотя прекрасно знает, что ты женщина.

— Передай этой Лэни — пусть обломится с хрустом, — Тай слегка переменила позу, устраиваясь поудобнее в ногах у Элори. — Я, знаешь ли, никогда не рвалась стать прослойкой масла в бутерброде из тебя и твоей очередной наложницы. Жри свою добычу всухую.

Элори ничего не ответил, с напускной холодностью любуясь девушкой. Кстати, сама Тай вовсе не считала свое одеяние мужским, ибо не является мужской одежда, скроенная по линиям женской фигуры, с вытачками на груди и присадкой на талии. Обычный наряд для прогулок верхом, разве что чересчур непрактичный — жемчужная вышивка в виде ландышей на темно-зеленом камзоле, слишком светлые лосины, тонкие острые каблуки сапожек. Слава Хаосу, о вайлэзском пыточном инструменте под названием «дамское седло» к западу от моря знали только понаслышке!

Однако в Замке (что никогда не переставало бесить Тай) почему-то господствовал прямо противоположный подход: женщина в штанах считалась как бы отчасти мужчиной, двуполым существом, вплоть до того, что не имела права быть приглашенной на танец, а должна была сама приглашать другую женщину. Раньше, при Тиндалле, Тай и сама изредка поигрывала этим двусмысленным очарованием, но сейчас предпочитала штаны совсем из других соображений: это помогало отмежеваться от пестрой, как рой бабочек, толпы девиц Элори. Я не главная фаворитка господина, я нечто иное, а что именно — не вашего ума дело!

Вот прическа ее — та действительно была не вполне женской: нигде в дневном мире женщины не подрезали волосы меналийской «лесенкой», когда несколько длинных прядей падает на грудь и спину, а остальное обрамляет лицо пышным нимбом. Но прическа была памятью о Тинде — ему почему-то очень нравилось, когда Тай укладывала волосы именно так. В такие минуты его глаза затуманивались легкой грустью — может, в этом виде она напоминала ему кого-то иного, близкого? Лишний аргумент в пользу мнения Берри, что ее таинственный любовник не играл в долгоживущего, а был им на самом деле…

Поначалу Элори тоже делал поползновения вмешаться в ее облик. Не сильно — добавлял лишние линии краски на лицо, менял цвет волос и тому подобное. Но все равно Тай быстро это прекратила, заявив, что для игры в куклы у него есть Лэни и остальные.

Продолжая глядеть на девушку все с той же холодностью, Элори неожиданно выбросил вперед руку — Тай едва успела увидеть, как из перчатки выдвигаются тонкие острые когти — и полоснул по незащищенному запястью, выглядывающему из кружевного манжета. Боли Тай не почувствовала, но порезы быстро закровоточили. Ее передернуло. Неужели он не понимает, что нельзя быть одновременно существом власти и взбалмошной жертвой, что его изысканные позы сводят на нет эффект, производимый выражением лица? Не опасная тварь, которой можно и нужно бояться — скучающий эстет, решивший поиграть в опасную тварь…

Склонившись к руке Тай, Элори быстро слизал выступившую кровь, и там, где скользил его язык, не оставалось и следа царапины. Девушке стоило большого труда удержаться и не вцепиться ему в ухо — она знала, что именно этого от нее и ожидают.

— Верю, верю. Ужас полуночи, — произнесла она со своей обычной язвительностью. — Видел бы ты себя со стороны! Посмотришь на тебя такого — поневоле решишь, что за близость с тобой женщины каждый раз жизнью платят.

— Я и это пробовал, — спокойно отозвался Элори, словно не замечая насмешки. — Правда, очень давно, когда все только начиналось. Но ты же знаешь, я не люблю жестокости ради самой жестокости… в конце концов я сохранил жизнь той, которая особенно мне понравилась, желая насладиться ею еще несколько раз. Это получило огласку, и… в общем, репутация была испорчена. Зачем продолжать убивать, если уже знают, что могу и не убить? Некрасиво как-то…

— Сволочь, — уронила Тай столь же спокойно. — Был, есть и будешь есть.

— Буду, — согласился Элори. — Сыграй мне еще что-нибудь.

Тай снова поднесла к губам флейту и завела медленный, окрашенный светлой печалью мотив… «И с этих пор не сплю я по ночам — чужие сны замучили меня. Снятся мне то Берри, то Нисада — и лимонный взор незабываемый…»

Когда она завершила игру, несколько минут прошло в молчании. Элори лежал, прикрыв глаза, и Тай невольно задумалась, какие мысли навеяла ее музыка Повелителю Снов.

— Ну иди уже ко мне, — наконец позвал Элори. Именно позвал, не приказал. Отложив флейту, Тай со вздохом вытянулась рядом с ним. Элори расстегнул ее камзол, медленно распустил шнуровку на ее рубашке, открывая грудь — не стремясь раздеть, просто для того, чтобы придать девушке более чувственный вид. Помедлив, осторожно провел кончиками пальцев по ноге, затянутой в серебристый шелк, но, не дойдя и до середины бедра, убрал руку.

— Ты прекрасна, — снова шепнул он, и в этот раз Тай неожиданно уловила на дне его слов неизбывную тоску, мучительную, как зубная боль…