Вы хотели войны? Вы ее получите! Дышев Сергей
– И я не буду, – тоже отказался младший сын.
– Не надо было эту химию есть, – не преминула заметить Света.
Все промолчали.
Братья плюхнулись на диван, Васька уточнил:
– А, правда, тебя покажут?
– Правда, правда…
После затянутого интервью мэра о перспективных нанопокрытиях на московских дорогах, первой новостью была о теракте в клубе «Шесть поцелуев». Ведущий программы с ироничной интонацией поведал: «Сегодня в 18.30 в кафе-клубе «Шесть поцелуев» неизвестными лицами был совершен террористический акт. Устройство, по предварительным данным безоболочного типа, было взорвано в туалете. О готовящемся взрыве злоумышленники предупредили, позвонив по телефону администратору заведения. После эвакуации посетителей клуба взрывное устройство было приведено в действие. Клуб «Шесть поцелуев» известен как место отдыха лиц мужского пола с нетрадиционной сексуальной ориентацией. По мнению оперативных источников на месте происшествия был сообщник преступников, который координировал их действия. Телегруппа нашей программы была первой на месте происшествия, и вот что удалось узнать о происшествии. Наш корреспондент взял эксклюзивное интервью у одного из охранников, который лично участвовал в организации эвакуации гостей клуба.
Виктор откинулся на стуле, самодовольно хмыкнул.
– Смотрите, сейчас будет!
На экране появилось крупным планом дымящееся заведение. Пожарные, не суетясь, заливали пеной выбитые взрывом окна, входную дверь. Милиция удерживала на расстоянии любопытных. Потом на фоне клубов пены камера показала Приходько. Он был, словно на облаках, и строго взирал на мирскую суету.
Увидев папу, сынишки взревели от восторга, а Света с ужасом глянула на мужа:
– Это что – в твоем клубе случилось?
Виктор кивнул и – заговорил уже с телеэкрана.
– Где-то в 18.30 администратору позвонил неизвестный, сообщил, что в туалете заложена бомба. Ну, и как положено по инструкции по антитеррористическим мероприятиям, провели эвакуацию гостей клуба. Ничего особенного. Служба. Жертв нет, разрушения есть.
Корреспондент спросил:
– Скажите, а ваш клуб имеет какие-то особенности, ориентацию?
Виктор нахмурился, отрубил:
– Особенность тут одна: пострадало заведение, могли погибнуть люди. А ориентация должна быть одна: как можно быстрей найти этих негодяев…
Иван посмотрел на ухмылявшегося Виктора и расхохотался. Понял, что сглупил, прикусил губу.
Света мрачно произнесла:
– Я не понимаю, что происходит. Что смешного? Ты хоть понимаешь, что остался без работы? Как дурачок, который радуется на похоронах и на пожаре…
Она перевела взгляд на детей.
– Ну, чего сидите, уши развесили? Или ешьте, или в свою комнату идите.
Пацаны, чтобы не пропустить развитие событий, взяли по куску «дон Педра».
– Я не дурачок, – произнес сурово Виктор. – Я, кстати, и подорвал бомбу в сортире…
Братья прекратили жевать, застыв с открытыми ртами.
Света вконец рассердилась.
– Совсем сдурел от водки, детей постесняйся.
Родин тут же в тон заметил, что перевести все в шутку:
– И президента Кеннеди застрелил, и башни-близнецы порушил…
Виктор усмехнулся, встал, прошел в прихожую, вытащил из куртки пульт с двумя кнопками и молча положил его на стол.
– Это дистанционный пульт взрывного устройства. Нажимаются поочередно две кнопки: красная и зеленая. И бомба взрывается…
Он взял пульт и показал, как это делается.
Первым отреагировал старший сын:
– Ну, ты даешь? папань… А чо теперь тебе будет?
Младший же сынуля так и застыл с открытым ртом.
– Слушайте сюда, пацаны, – решил просветить сыновей Виктор. – Я взорвал не просто это дрянное кафе, а притон, где в открытую глотали и кололи наркоту. А теперь уже не будут.
– Ну, пап, ты, прям, как Джеки Чан, – восхищенно оценил Борька.
– Круто… – выдохнул младший.
Светлана, наконец, поняла, что все это очень серьезно.
– А ну, марш спать. У папы сегодня – вечер розыгрышей.
Пацаны нехотя встали, поплелись в комнату.
– Чтоб убрали все, поросята! – приказала Светлана.
– А я не буду, пусть Борька убирает!
Виктор пригрозил:
– Сейчас оба ремня получите. Свиньи!
Из-за закрытой двери донеслось:
– А ты – террорист!
Виктор оглядел стол. Пульт исчез.
– Черт побери, а где пульт?
Родин высказал догадку:
– Может, сынишки взяли поиграться?
Приходько пошел в детскую.
– Где пульт?
Оказалось, что стырил младший, уже успел спрятать под подушку.
– В папу пойдут! – прокомментировала Света, когда пульт вернулся на стол.
– Почему сразу не выбросил?
– Не смог! Я был в центре внимания! – отмахнулся Виктор. – Давай лучше выпьем.
– Ну, да, в центре особого внимания… А по дороге почему не выбросил?
– Потом жалко стало. Захотелось, Ваня, на память оставить.
– Ага, для семейного музея, – тихим мертвенным голосом произнесла супруга. – Ты хоть понимаешь, что натворил, во что ввязался. Не обо мне, о детях хотя бы подумал…
Семейный ужин по насыщенности превзошел все ожидания. Светлана покрылась бордовыми пятнами, еле сдерживалась, чтобы не закатить скандал, по полной программе: с упреками, междометиями, оскорблениями, с вываливанием вне хронологического порядка проступков мужа в разные периоды ее загубленной семейной жизни. На глазах Ивана рухнули основополагающие ценности в семейном очаге. Видно, окончательно. «Наш папа – террорист!» Пора было уносить ноги.
Светлана подошла к окну, будто ожидая увидеть подъезжающую к подъезду милицейскую машину. Потом, глянув в упор, спросила Ивана:
– Это ты его надоумил? Сам бы он вряд ли додумался до такого…
– Я, – ответил Иван. – И бомбу принес.
Глаза Светланы вспыхнули ярче огня фитиля.
– Будь ты проклят!
Виктор протестующе всплеснул руками, но не нашел слов, что ответить. В своем незавидном положении жена выразилась предельно ясно, жестко и, что говорить, справедливо. Женская правда тем и отличается от мужской, что она опирается на любовь ко всему живому и сущему, детям, всему, что заключено в семье и вокруг нее. Мужская правда замешана на дерзании, стремлении покорять, риске, жестокости и жажде власти, насилии.
– Извини, Светлана, но мы давно сделали этот выбор. И сделали это ради наших детей. Виктор, проводи меня.
Родин прошел в коридор, Виктор шагнул вслед за ним.
– Ну, на кой черт ты это сделал?
– Подорвал? – с подначкой спросил Приходько.
– Разболтал!
– За свою жизнь я не сделал ни одного поступка, о котором бы потом сожалел. Единственное, правда, что устроился охранять калиентов в этом паскудном клубе. Но, видишь, искупил вину.
– Я уже и сам не понимаю, что мы сотворили.
Иван вяло обнял товарища, спустился на улицу.
По дороге домой Иван прикидывал, что было бы, если б Витек позвонил минут на пятнадцать позже, и тогда бы он был для него недоступен. И сидел бы в бордовом кресле с выключенным по правилам телефоном, хрумал попкорн заместо ужина, пялился на девчонок, сидевших рядом, смотрел какого-нибудь «Гладиатора», «Разрушителя», «Терминатора» или «Реставратора».
Добравшись домой, Родин сбросил одежду, вошел в ванную, сполоснул лицо, глянул на отражение в зеркале. Унылый субъект с печальным взором смотрел на него, будто ожидая каких-то действий.
– Выпить хочешь? – спросил у него Родин.
Субъект кивнул.
– Тогда пошли.
Иван не стал зажигать свет, включил настольную лампу. Желтый свет ее тоже показался унылым. Он достал из бара бутылку водки, принес из холодильника кусок сыра. Налил полстакана, выпил… «Война – это масса непредвиденных обстоятельств, – подумал Родин. – Для жены Приходько – печальное открытие, что муж – террорист, самолично разрушивший место своей работы. Для меня – неожиданное саморазоблачение Виктора, его глупая выходка с дистанционным пультом в семейном кругу. А для самого Приходько? Наверное, он думает, что он – вершитель судеб, игрок на поле страстей и деяний».
Родин выпил полбутылки водки, легче не стало. Неизъяснимая тревога болотной лягушкой закралась куда-то под сердце, но это было не прежнее чувство опасности, сопровождавшее его на войне… Он как будто стоял на краю огромной черной воронки, готовясь к прыжку. И куда его унесет, закрутит, утащит в вихревой круговерти на спиралях судьбы. Неведомо. И к богу уповать, искать ответа, даже отец Сергий, и тот в раздумьях: как совместить для одной души автомат и рясу или искать ответа у святой инквизиции времен крестовых походов.
Крестовый поход! Вот – ответ! В сумерках души блеснуло, как дальняя зарница. Всякая война должна иметь смысл и оправдание, хотя и является самым бессмысленным деянием. Война требовала самоотрешения, война требовала финансирования, по крайней мере, на начальном этапе, пока не начинала сама себя кормить и окупать. И по правилам ее ведения боевым действиям предшествовали разведка и изучение аналитической информации о наркотизации населения в Московском регионе. Данные, с которыми ознакомили Родина его источники в МВД, просто потрясали.
Эксперты-наркологи утверждали, что реальное число наркоманов примерно в пять раз больше, чем подаются в официальной статистике. Шокирующие выводы обосновывали своими наблюдениями, информацией, полученной от потребителей наркотиков и наркоманов, состоящих на учетах в органах здравоохранения, от частнопрактикующих врачей.
«В группе риска – подверженные наркотизации подростки до 14 лет – составляют тринадцать процентов, от 14 до 17 лет – 60 процентов, от 18 до 25 лет – 25 процентов; среди них учащихся – 36 процентов, среди безработных – 60 процентов. Двадцать процентов несовершеннолетних респондентов сообщили, что являются потребителями наркотиков. Таким образом, только среди несовершеннолетних участников опроса число потребителей наркотиков в 1,5 раза превышает общее число несовершеннолетних потребителей наркотиков, официально состоящих на учете по всей Московской области. Из них 50 процентов употребляли наркотики экспериментально (1 – 2 раза), 27 процентов – периодически (до 10 раз), 16 процентов – систематически (ежемесячно, еженедельно, ежедневно и чаще)… Больше всего потребителей наркотиков среди несовершеннолетних респондентов оказалось в Можайском районе – 44,8 %, Балашихинском – 40,9 %, Наро-Фоминском – 28,6 %. Дополнительную информацию об уровне немедицинского потребления наркотиков среди несовершеннолетних дают показания подростков о наличии в их окружении потребителей наркотиков (друзей, товарищей по месту жительства, учебы, работы). Более половины несовершеннолетних указали, что в их окружении есть наркоманы…»
Кумарят и «торчат» тут многие. Особенно в «обаме»
Можайский район с его черной наркотической статистикой и выбрали для проведения профилактических акций. Разведку в районе провели внедренные под видом хронических безработных Наумов, он же – «Нарик», и Лагода – «Ломка». Имели они соответствующий внешний вид опустившихся наркоманов: небритые, в потрепанной одежде, с грязными руками и ногтями.
Три дня напарники шатались по пивным и забегаловкам в поселках района, заводили «бухие» разговоры с местным «бомондом». Наумов «сверкал» нарисованными кольцами за сроки отсидки на «киче», а Лагода вызывал сочувствие рассказами о потерянной на лесопилке руке: «Циркулярка сожрала на лесоповале! Жизнь, мужики, дала трещину, оторванная кисть ноет и снится по ночам. И только «дурь» и спасает…»
За пару стаканов портвейна очередной собутыльник, по виду недоучившийся пэтэушник», поведал, что кумарят и «торчат» тут многие. Особенно в «обаме». А что это за «обама», пояснил: «Барак у нас тут есть, деревянный, двухэтажный с аварийными балконами. Там всякая рвань, пьянь, и кто после зоны – все там живут… Кто-то сказанул: «Барак – Обамы». Так и стали называть в честь президента Америки…»
Если бы американский президент имел честь посетить это строение, названное его именем, наверняка у него бы возникли ассоциации с эпохой рабовладения, войной между Южными и Северными Штатами и отменой рабства. В российском варианте «Хижина дяди Тома», описанная Гарриет Бичер-Стоун, представляла прямоугольный двухэтажный дом, выложенный из бревен, почерневших то ли от времени, то ли от такой жизни его обитателей. Достался он в наследие нынешним жильцам от проклятого царизма и подлатывался в основном за счет железной дороги, вернее бесхозных шпал, долговечных, со стойким духом креозота. И крыльцо здесь, точнее, ступени, тоже выложили из шпал. Входную дверь в барак тоже можно было бы отнести к реликтам эпохи застоя. Судя по дыре на месте замка и отсутствии ручки, здесь давно расстались с надеждой ее запирать.
Наумов и Лагода вошли в длинный коридор, по обе стороны которого тянулись коммуналки. С собой они прихватили пару бутылок водки, буханку хлеба, кило чайной колбасы и для ассортимента – пару банок кильки в томатном соусе. У них было три варианта коммуникативного знакомства.
«Братан, (девушка), не скажешь, где живет Михалыч? – например, вопрошал Наумов. – Фамилия его… кажется, Смирнов…» Дальнейшее развитие сюжета предполагало коротание времени перед «отъездом на вокзал» у какого-нибудь гостеприимного хозяина коммуналки.
По второму варианту пришельцы искали место для ночевки за выпивку с закусью или за символическую плату.
И, наконец, третий вариант был крутой, проще говоря, бандитский, с наездом, что в среде бывших зеков-постояльцев вызывало «понятливое» уважение. По этому блиц-сценарию вызывали «смотрящего» по бараку и делали жестокую «предъяву» с понтами и демонстрацией огнестрельного оружия, «гнали» про бесконтрольную торговлю наркотой, отстежку в воровской общак, с обещаниями, если что не так, спалить барак, и всем – братская могила…
Тут дверь одной из коммуналок с шумом распахнулась, вышел мужик в шортах и футболке, не закрывающей пупка на объемном животе. Из глубины комнаты послышался на одной истеричной ноте женский голос. Мужчина флегматично отсек его, с грохотом захлопнув за собой дверь. Он вышел покурить.
– А скажите, уважаемый, кто у вас тут дурью мается? – спросил у него Лагода.
– Все тут маются, – ответил мужчина и, показав на свою дверь, добавил: – Зайди, и в наглядном виде получишь.
Лагода приоткрыл дверь, заглянул.
В глубине комнаты у гладильной доски стояла хмурая худосочная женщина с обвисшей грудью, на доске перед ней громоздилась батарея пустых бутылок, на которые хозяйка, видно для просушки, надевала полиэтиленовые пакеты.
– Здравствуйте, – сказал Лагода.
– Вам кого? – резко спросила женщина, не прекращая процесс.
– Вы не подскажите, где живет Васильченко? – назвал Лагода первую пришедшую на ум фамилию.
Женщина моментально ответила:
– Нет у нас таких.
Лагода извинился и закрыл дверь.
А Наумов, кивнув на товарища, тихо сказал мужику:
– Слышь, братан, конкретная дурь нужна, друган мучается, ломка у него… Не знаешь, где прикупить можно?
Мужик брезгливо посмотрел на Лагоду, покачал головой:
– Есть тут у нас один наркоша, в конце коридора последняя дверь слева.
– А как звать его?
– Филька.
Наумов поблагодарил, взял под локоть товарища, повел «в адрес».
Стукнули в дверь, вошли. Оказались в типичной берлоге опустившего человека: минимум предметов быта, пустые бутылки, консервные банки, переполненные окурками, и единственная ценная вещь на столе – электроплитка, с которой даже конченный наркоман не расстается, чтобы готовить дозу.
Хозяин сидел на кровати, в глазах его отражалась вселенская пустота.
– Братишка, – доверительно спросил Лагода, – у тебя стаканы есть? Черепок срочно поправить надо.
А Наумов молча выставил на стол бутылку водки и закуску.
– Вот на подоконнике, – ответил Филька.
И в его глазах отразились проблески разума.
Бутылку осушили в течение пяти минут, после чего напарники получили у Фильки адрес барыги – сбытчика «герыча», «кокса», травки и прочей дури. Кличка у него была «Мокрота» и жил он неподалеку в частном домике.
В адрес поехали на следующий день, с усилением. В экипаже, кроме Лагоды и Наумов, были Родин, Приходько и Корытов.
Иван напоследок придирчиво осмотрел Ломку и Нарика, достал коробочку с серой пудрой, добавил ребятам теней под глазами, оценил:
– Ну, видик у вас соответствующий. А следы уколов не забыли сделать?
– Обижаешь, командир, – хмыкнул Лагода. – Весь в дырках, как сито.
Напарники задрали рукава, показали следы от «уколов».
– Весь на измене, – добавил Наумов.
– С богом! – напутствовал их Родин.
Они открыли калитку, вошли в маленький дворик, постучали «условным» стуком. Через пару минут дверь чуть приоткрылась. Выглянул маргинального вида парень лет тридцати.
– Ты – Мокрота? – хрипло спросил Лагода.
Хозяин подозрительно смерил взглядом пришельцев.
– Для кого Мокрота, а для кого – и «сушняк».
Лагода, натурально изобразив дикое нетерпение, чуть не простонал:
– Слушай, братан, дурь нужна.
– Я тут при чем? – грубо отреагировал Мокрота.
– Ты чего – зверь? – включился Наумов. – Мы от Фильки. Еле добрались, три дня колбасит.
Лагода для убедительности задрал рукав со следами «уколов».
– Смотри, все без понтов… Чего, не видишь, ломает меня! Мозги вылазят!
– Ладно, – буркнул хозяин. – Чего надо?
– Кокс, герондос, чего есть, – торопливо произнес Лагода.
– Давай бабло.
Лагода протянул несколько приготовленных купюр.
– На все.
Мокрота исчез за дверью.
За развитием ситуации Иван наблюдал в бинокль. Увидев, что барыга принял деньги, удовлетворенно произнес:
– Есть! Зацепил. Готовность номер один.
Мокрота вынес наркоту в полиэтиленовом пакете, оглянувшись по сторонам, показал содержимое.
– Качественный герыч, – деловито, как о пищевом продукте, сообщил он. – Отвечаю. Надо будет еще, заходите. Лучше – вечером. Будьте здоровы.
– И тебе не кашлять.
Он захлопнул дверь. Напарники вышли на улицу. Лагода показал большой палец – сигнал к штурму.
– Понял, – произнес Иван и скомандовал Корытову, сидевшему за рулем:
– Вперед.
Корытов резко рванул с места. Машина в считанные секунды оказалась у дома барыги. Выскочили из машины с приготовленным инструментарием: Иван – с битой, Корытов – с кувалдой, Наумов – с ломом, Приходько – с автоматом «Кедр» в пакете. У дверей все, кроме Лагоды, надели черные маски.
– Постучи, может, откроет, – попросил Иван.
Лагода постучал, но Мокрота, видно, заметил нежданных «гостей», затаился.
– Теперь – ты постучи! – попросил Иван Корытова.
– Легко!
Он обрушил кувалду на дверь в районе замка, а Наумов поддел ее ломом.
В дом ворвались с пистолетами наизготовку. Все повторилось в более жестком варианте.
Мокрота сидел, забившись в углу дивана, выставив перед собой ладони. От ужаса он покрылся фиолетовыми пятнами, лицо взопрело. Зажиточным был наркоторговец. В четырехкомнатном доме – стильная мебель, современная аудио – и видеотехника, ковры на полу и стенах, хрустальные люстры.
– Быстро наркоту и бабло на стол! – скомандовал Иван.
Мокрота с трудом воспринимал ситуацию, и Корытов, ухватив барыгу за грудки, поднял, звонкой оплеухой вывел из ступора.
Уговаривать долго не пришлось. Мокрота покорно достал из тайников под половицами пакетики с наркотой, выложил только что полученные от ребят деньги.
– Где остальные? – рявкнул Родин.
– Больше нет, – мертвенным голосом отозвался хозяин.
– А если найдем, то… сам себе казнь придумаешь, – предупредил Иван.
Они перевернули все вверх дном, потом добрались до дивана, на котором ждал своей участи хозяин. Жестом Родин приказал пересесть на табурет. Вспороли обивку дивана и нашли денежные пачки, старательно рассортированные по номиналу, перетянутые резиночками, замызганные десятирублевки, пятидесяти и сторублевые, пятисотки, тысячные и красненькие пятитысячные купюры.
Мокрота сидел, как пень, и чувствовал, будто из него уходят жизненные силы. Одна и та же фраза, как на заевшей пластинке, крутилась в его голове: «Вот такая судьбина… Вот такая судьбина…»
Лагоде пришло в голову перевернуть денежный диван. И чутье не подвело: на его днище увидели подклеенную скотчем плотную стопку долларов в целлофане.
– Накопил, сука, на тихую старость? – мрачно произнес Родин. – Кто тебе дурь поставляет? Говори, а не то – удавлю.
– Цыгане, – после паузы ответил Мокрота.
– Какие цыгане?
– В Погостово живут… – равнодушно пояснил Мокрота. – Спросите Лялю, там местные ее называют «мать Героина».
– Точнее не скажешь, – оценил народную кличку Родин.
– Нарожала, тварь, кучу детей, там у них все наркотой торгуют, – заметил Мокрота.
– Ты у нас в черном списке, Мокрота… Надо ж такую кликуху иметь… Слушай с пристрастием, – предупредил напоследок Иван. – Узнаю, что торгуешь дурью, живьем сгоришь в своем доме. Обещаю.
Хозяин подавленно кивнул. Даже в галлюцинационных кошмарах не привиделся бы пережитый ужас.
Скажи барону, президент хочет с ним встретиться
На следующий день Родин собрал группу, чтобы обсудить план ликвидации цыганской наркобазы. Наумов и Лагода, как всегда, вызвались провести предварительную разведку.
Пообщавшись с местным мужиками за бутылкой, они выяснили, что цыгане наркотой торгуют здесь, как семечками. Просто в открытую. Всю окрестную молодежь на дурь посадили.
– Ну, что, командир, провели мы с Борисом разведку, – вернувшись с задания, рассказал Наумов. – Матери просто стонут. А местным ментам все по барабану. Получают свой откупной.
– И все это видят, все это знают, – добавил Лагода. – Местный директор школы пытался с ними бороться, так его вечером после работы подстерегли, битами так отходили, чудом выжил после переломов черепа. До сих пор в больнице…
Акцию решили провести с утра на следующий день. На выезд Иван взял Вздохова, Наумова, Лагоду и Сергия Конюхова.
Остановились возле богатого двухэтажного особняка.
– Вот как вшивота цыганская живет! – оценил Иван. – На одну милостыню такую домину не построишь.
– Ясное дело, на дурь построили, – отозвался Лагода.
– Да, на нашу, русскую дурь, – покачал головой Родин.
– Ну, что командир, пойти Лялю пощупать? – предложил Наумов.
– Поедем сразу к барону. Чего мелочиться? – решил Иван.
– К наркобарону? – уточнил Сергий.
– К цыганскому барону, – ответил Иван. – Что одно и тоже…
Джип остановился возле еще более роскошного трехэтажного особняка за массивным забором с системой электронной охраны.
Иван протянул Борису удостоверение ассоциации противодействия наркотизации, попросил:
– Скажи барону, что президент хочет с ним встретиться.
Лагода кивнул, подошел к воротам, постучал. Из ворот выглянул цыган лет двадцати пяти. Лагода отдал ему удостоверение, сказал о цели визита. Цыган молча забрал документ и снова запер ворота.
– Ждем, – произнес Иван. – Тебя, отец, как лицо духовное, прошу пойти со мной, а ребята в машине подождут.
Автоматические ворота плавно распахнулись. Сергий въехал во двор, припарковал рядом с черным внедорожником.
Встречавший парень произнес:
– Барон ждет вас.
Он провел Ивана и Сергия в зал на первом этаже.
Пол укрывал персидский ковер внушительных размеров, по углам помещения стояли огромные вазы разных стилей. На стенах – пейзажи, натюрморты и на видном месте – потрет старика в жилетке и атласной рубахе, в красном углу иконы Николы Угодника и Святого Георгия. Завидев их, отец Сергий перекрестился.