Палач, сын палача Андреева Юлия

Глава 16

Донос

Некоторые канонисты и юристы полагают возможным при наличии худой молвы, улик и обличающих показаний свидетелей, считать обвиняемых, упорно отрицающих свою вину, заслуживающими немедленного заключения до тех пор, пока они не признаются.

Генрих Инститорис, Якоб Шпренгер «Молот ведьм»

Немного очухавшись после мастерской Баура и влив в себя изрядное количество вина, Гер Тенглер пожелал побеседовать с Филиппом наедине.

Теперь, когда кошмарное изобретение было надежно заперто, Тенглер мог даже похвалить его, назначив день для демонстрации возможностей устройства, которая, как обычно, должна была проходить в пыточном зале при тюрьме.

– Если я не ошибаюсь, это пятое принятое городским советом и оплаченное ваше изобретение всего-то за шесть лет? – поинтересовался он у весело потягивающего сидр Филиппа. – По одному на год. Так не работал у нас ни кто до вас. И вряд ли кто-нибудь еще превзойдет вас, несравненнейший вы наш господин второй палач.

Филипп Баур расплылся в добродушной улыбке, прижимая руку к груди и благодарно кланяясь своему высокопоставленному гостю.

– Второй палач, – продолжил свою мысль Иероним Тенглер, вдруг остановившись и задумавшись на полуслове. – А почему, собственно, только второй? Странно, не припомните драгоценнейший наш господин Баур, а как часто радовал за те же шесть лет своими изобретениями и нововведениями нас господин первый палач Петер Миллер?

– У господина Миллера изобретения другого рода, – пожал плечами Баур. – Он действительно отличный мастер и может разговорить человека при помощи каких-нибудь, смешно сказать, пары вареных яиц! – он довольно расхохотался, стуча себя по коленкам. – Слышали шутку? Пару лет назад Петера Миллера вызвали в одну деревню, где следовало допросить местного ворюгу, куда он дел украденное добро. А у Миллера, как на грех, с собой почти ничего не было. В гостях он был что ли или в церкви. В общем, без инструмента. Хоть плач. Так он велел сварить ему вкрутую два яйца, а потом взял их в руки, быстро засунул подмышки ворюге и прижал его руки по швам, обняв его со всей силой, чтобы тот не разжал рук и не избавился от горячих яиц.

Говорят, бились они минуты три, после чего вор взмолился о пощаде и все добро выдал. Вот, какие изобретения у нашего Миллера! Люблю я его, хоть он и чистоплюй, каких мало!

– Чистоплюй, говорите вы?.. – судья медлил, похвалы в адрес Миллера никак не входили в его планы. – Честно говоря, я думаю, что слава Петера Миллера – это мыльный пузырь над тазом с грязным бельем. Вот и все. – судья опустил голову, собираясь с мыслями. – Признаться, я уже устал бороться с ним, слишком много воли дано мерзавцу, а он и пользуется. Наши солдаты и судебные исполнители с риском для жизни арестовывают и доставляют ему ведьм, а он, бывает, даже не осматривает их, а так – гонит прочь. А ведь – каждая ведьма – это деньги и деньги не малые…

– Чистая правда, ваша честь, – Баур даже погрустнел. – Сам не работает и другим не дает. Но палач он все-таки знатный. Тут уже нечего сказать. Лучший!

– Лучший… Видал я и получше! – Иероним Тенглер махнул рукой. – Вы, например, вполне могли бы занять место первого палача. И я бы в этом помог. Только, как скинуть проклятого Миллера, кто бы подсказал?

– Меня первым палачом? – Баур стер рукавом испарину со лба, пьяно пялясь на окружного судью. – Меня первым – это хорошее дело. Я бы потянул. И работаю я тщательнее Миллера, и при мне уж ведьмы не забалуют, потому как для каждой время найдется. И ночью могу и днем. Чтобы допросы шли безостановочно и исчадия ада с силами собраться не успевали.

– Для того, чтобы тебя, мой друг, первым поставить, нужно сперва нынешнего первого подвинуть, – улыбнулся Тенглер, отмечая про себя, что Филиппу понравился его дружеский тон и польстило обращение на «ты». – Но, только, как это сделать? Как сделать так, чтобы Миллер проштрафился перед городским советом или самим бургомистром? На чем его поймать, этого лучшего друга всех ведьм?

– Может, если у Миллера вдруг ни с того, ни с сего умрут несколько подследственных, это убедит городской совет, что Петер никудышный палач? – трясясь от страха и возбуждения, прошептал Филипп.

– Как будто у тебя они мало умирают?! – возмутился Иероним Тенглер. – Если хочешь знать, Миллер как раз работает более, чем аккуратно, и пытаться поймать его на каком-то трупе глупо и бездарно. Потому что в этом случае, придется изгонять всех палачей, у которых во время пыток подыхают люди. И ты здесь будешь в первых рядах. Думай еще. Как можно честное имя человека грязью измарать, чтобы никто уже ему руки не подал, вот что нужно сделать.

– Остается, кому-нибудь подать на него донос, что, мол, он того, с нечистой силой якшается, и она, нечистая, его учит, как ведьм из под суда чистыми выводить.

– Хорошо мыслишь, только выпутается Миллер, он ведь сызмальства к таким делам привык. Опомниться не успеешь, как он уже из подозреваемых снова в первых палачах окажется и нам же за свои обиды отомстит. Другое дело, если бы кто-нибудь написал на его жену. И чтобы она созналась в том, что она, скажем, любовница дьявола. Ничто не может так испоганить репутацию человека, как арест его жены!

– Фрау Греты?! – Баур вскочил и прошелся по комнате, запустив длинные пальцы себе в волосы так, словно хотел вырвать их все с корнем. – Да, Грета Миллер самое дорогое существо для Петера, да если только кто косо в ее сторону посмотрит, он с того голову снимет. Да если только станет известно, что под доносом мое имя нацарапано, Миллер же мне все кости переломает, причем таким образом, чтобы снаружи все выглядело целым и нетронутым. Он на такие штуки мастер!

– Напишешь донос, а дальше мы дадим ход делу. – попытался успокоить его Иероним Тенглер. – Вот увидишь, Миллер уйдет тогда из города и следов его не найдешь. А ты займешь его место. Честью клянусь, второй палач завсегда встает на место первого.

– Я почти грамоте-то не обучен. Не получится у меня. – попытался отвертеться Баур. – Да и зачем мне, если вдуматься, место первого палача? Так, для смеху, что ли. Заработать я всегда могу и на своем месте. Так что?..

– Твой будущий зять, я слышал, не очень-то хорошо осваивает палачово ремесло. Ему бы должность лекаря при тюрьме. Но, жаль, нет такой должности. – судья заметил, что при упоминании о зяте Филипп прекратил бегать по комнате, сев напротив Тенглера. – Если бы ты помог мне с доносом, я замолвил бы за него словечко. – судья улыбнулся. – Подумай сам, ведь все, для чего человек живет, трудится, надрывается – это его родные, жены, дети – семья. Так он – Миллер, сам не живет, и другим не дает. Стража преступников ловит, Миллер их выпускает. Как будто не знает, что каждая из отпущенных им на свободу ведьм может вызвать ураган, который сметет наш бедный городок с лица земли или сделает так, что у кого-то дети не будут рождаться.

При упоминании о детях по лицу Филиппа Баура пробежала едва заметная судорога. Судья заметил это и продолжил давление.

– Донос вовсе не нужно подписывать. Кто же подписывает доносы?! Только те, кто не боится ведьм, а поскольку таковых нет, значит, подписанный донос – фальшивка. Человек знает, что клевещет на невинную, которая не отомстит ему после, вот и подписывается всласть. Нет, настоящие доносы как раз без подписи. В суде это давным-давно уже взяли на заметку.

Так что не тяни, господин второй палач, не тяни, Филипп, сколько лет тебя знаю – ты все такой же. Не о себе думать нужно, а о своих близких. О жене – красавице, о дочке, ее еще замуж нужно выдать. По давнему обычаю Оффенбурга городской совет вручает каждой вступающей в брак невесте набор серебряной посуды, и в этом году приготовленные блюда, кубки и особенно кувшин на диво прекрасны. Устроим свадьбу на весь Оффенбург. И заживем!..

Глава 17

История одной сказочницы

Женщины больше склонны к колдовству, чем мужчины, а девственницы скорее, чем падшие.

Иост Дамхудер[2]

Старая Марта Зиделебен и в юности не блистала красотой и умом, должно быть поэтому она так и не вышла замуж, живя всю жизнь одна одинешенька. День-деньской она проводила на своем крошечном огородике или возилась с серыми овцами, которых у Марты было три. Привычка работать внаклонку сделала ее спину горбатой, руки загрубели от лопаты и тяпки, но зато сердце оставалось добрым и отзывчивым.

Не имея своих детей, она никогда не отказывалась посидеть с детишками соседей или полечить заболевшую скотину. Нянчась с оставленными на ее попечение малышами, Марта рассказывала им сказки.

Говорили, что когда фрау Марта была еще девочкой, сказки ей рассказывал ее дедушка, а когда его не стало, Марта каждый день старалась пересказывать хотя бы по одной дедушкиной сказке, храня их как величайшие драгоценности. Постепенно сказок стало больше, некрасивая Марта, сидя на поленнице, рассказывала о мире фей и эльфов, о чертях и оборотнях, о приходящих на помощь верующим людям святых.

Сказки – были единственным миром, в котором Марта чувствовала себя по-настоящему счастливой. Когда фрау Марте исполнилось семьдесят лет, она уже окончательно выжила из ума, потеряв границу между придуманным и произошедшим на самом деле.

В этот-то момент она и попала под наблюдение судебного исполнителя Бэка, и уже по его навету оказалась в руках Филиппа Баура. Тут-то все, наконец, и узнали, что некрасивая Марта только притворялась уродиной. На самом деле черт, с которым она была повенчана еще в юности, специально прятал ее ослепительную внешность под отвратительной маской, которая была приращена к ее лицу. Так как не желал, чтобы кто-нибудь видел, какая Марта на самом деле, и, не дай бог, не пожелал на ней жениться.

Черт же дал ей несметные богатства, которые старая Марта черпала деревянным ведром и хранила в овчарне, чтобы никто его не заметил.

Правда, на суде женщина не смогла снять с себя маску, вдруг сделавшись красивой. Никакого золота в ее доме и тем более в хлеву так же не было найдено. Но судья объяснил это таким образом, что, поскольку старая Марта отказалась служить черту, он и отступился от нее, не желая больше молодить свою неверную подругу и отобрав у нее весь нажитый капитал.

Довольная, что высокий суд, наконец, возжелал слушать ее побасенки, Марта заливалась соловьем, рассказывая о потусторонних силах, что они умеют и чего сделать никак не могут. Она могла часами рассказывать о султанах востока и иноземных обычаях, но отчего-то судей интересовали только возможности местных ведьм. Поэтому Марта бесхитростно рассказала им о ночных полетах на шабаш, когда ветер приятно развивает волосы и дух захватывает от открывающейся взору красоты. Рассказывала о крупных звездах, которые подобно блистательной свите окружают летящую ведьму, и о посеребренных лунным светом куполах святых храмов.

Рассказывала о том, как один раз заигравшись в воздухе со своей подругой, она чуть было не напоролась брюхом на крест собора Святого Марка. И как однажды ее сбил с метлы колокольный звон, так что она камнем полетела на землю и спаслась только потому, что черт в последний момент подстелил ей стог соломы.

Все рассказы фрау Марты были записаны на многих страницах протоколов, а она все говорила, и говорила.

Не смотря на то, что на ее теле не было обнаружено никакого ведьминого клейма, было достаточно и того, что она сама призналась в своей вине.

О бедной фрау Марте вздыхал, сидя на кухне своего дома, палач Петер Миллер, который в момент ареста женщины был занят с похитителем и насильником Ганзом Гортером, так что фрау Марта сразу же была передана его сменщику Бауру, и тот без особого труда выжал из нее признания.

И еще, по полоумной Марте вздыхал в прошлом бакалавр медицины, а ныне ученик палача Густав Офелер. Он-то понимал, что несчастная женщина просто выжила из ума. Но, что он мог сделать, когда сама Марта ежедневно во время допросов оговаривала себя, не желая ни за что на свете отказываться от своих показаний. Лишь один раз, когда он намекнул ей на то, что без нее зачахнет ее огородик, и овечки, которых она воспитывала как родных дочек, будут пущены на мясо, старая Марта попыталась было отречься от показаний, но было уже поздно.

Старую Марту сожгли в поле, недалеко от ее любимого огородика, так как согласно результату произведенного дознания ее служба дьяволу подразумевала, что Марта портила урожай соседей.

Глава 18

Приметы зла

Самый быстрый и удобный способ разбогатеть – это посылать на костер ведьм.

Фридрих фон Шпее[3] «Предостережение судьям».

2 октября 1628 года, а именно через месяц после помолвки Эльзы Баур и Густава Офелера, все судьи, заседатели и судебные исполнители были вызваны в здание суда Оффенбурга. Там их сначала пригласили в церковь, находящуюся при здании суда, где в тот день читал свою проповедь прибывший по такому случаю из Кельна епископ Фредерик Аугуст Беккер.

Он говорил о том, что городу Оффенбургу, наконец-то, следует покончить с ведьмами раз и навсегда, особо нажимая на то, что истинное зло предпочитает прятаться там, где его не ищешь.

– Добрый христианин привык видеть зло в гулящих девках, но дьявол знает это и, смеясь над слугами христовыми, вселяется в непорочную девицу. Мы считаем, что слуги сатаны не могут перейти порога храма, а они ходят туда куда как чаще, нежели добрые христиане, потому что, во первых, они стараются гадить в самых святых местах и, во вторых, отец лжи учит их смиренным видом и регулярным посещением церкви отводить глаза добрым христианам от их зла и козней.

Снова и снова говорю вам, присматривайтесь, прислушивайтесь да услышите! Женщины, имеющий склонность чуть-что осенять себя крестным знамением и через каждую фразу поминать господа бога – ведьмы! Ведьмы и те, кто молится в храмах дольше других, как бы выставляя на показ свое благочестие. Но ведьмы еще и те, кто ходит в церковь редко и редко же вкушает святых даров.

Ведьмы – те, у кого заметен богатый урожай и обильно доятся коровы, потому как дьявол ублажает своих прислужниц, следя за тем, чтобы всего у них было в достатке. Но ведьмами могут оказаться и те, у кого урожай побил град и коровы перестали доиться. Потому как легче легкого ведьме прикинуться пострадавшей от чужого колдовства.

Дьявол может на погибель мужчинам сделать лицо женщины необыкновенно привлекательным, красота и очарование – две явные приметы ведьм. Но дьявол, дабы уберечь свою служанку, может сделать ее безобразной.

Ищите женщин с детьми и, найдя, наблюдайте. Потому что, когда мать начинает гневаться на своих чад, она может послать их к черту. А это явный признак ведьмы. Но, если мать дрожит над своим дитятей, боясь, лишний раз поднять на него голос или наподдать, – это еще более страшная ведьма, готовящая своего ребенка для посвящения князю тьмы.

Важная примета ведьмы – у нее хорошо растут различные растения и цветы могут распуститься во славу дьявола посреди зимы. Увидев этот явный знак – хватайте ведьму без промедления и жалости.

К ведьмам льнут различные животные. И если вы видите, что какую-то женщину или девочку любят кошки и собаки, если птицы клюют в нее присутствие корм, не страшась – это ведьма. Но, если животные по неизвестной причине ненавидят ту или иную женщину – это тоже ведьма, причем не просто ведьма, а ведьма оборотень. И животные чувствуют, что сея женщина тоже в какой-то степени животное, поэтому они и избегают общения с ней.

Смиренно опустив голову, Миллер поглядывал на лица других судебных исполнителей. Филипп Баур внимательно слушал святошу, наматывая сказанное на ус, его лицо порозовело и на лбу выступили капельки пота, глаза сияли.

Петер покачал головой, разглядывая свои начищенные до блеска туфли. Мысли Баура были ему прекрасно известны – если начальство прикажет самим выискивать ведьм, как это уже давно ведется в ряде герцогств, этот мерзавец будет ходить с шилом по рынкам, тыча им направо и налево, пока не отыщет чертово клеймо.

– Я слышал, что наш бургомистр принял решение платить за доносы на ведьм. – шепнул Петеру на ухо сидящий справа от него Михель Мегерер. – А я так думаю, что даже если платить будут и немного, наши местные забулдыги быстро поймут, где можно разжиться парой-тройкой альбусов на опохмелку. Твари! – он хотел было сплюнуть, но вовремя сообразил, что находится в церкви.

– Откуда знаешь? – Миллер продолжал смотреть на свои туфли, лихорадочно соображая, можно ли как-либо помешать дьявольскому промыслу.

– Сам слышал, – потупился Михель, – но это еще не все, господин Баур говорил с бургомистром сегодня утром, нас троих – Баура, меня и Герберта Веселина, вызывали до проповеди, я хотел предупредить вас, но не успел. Филипп Баур сказал, что язык мне отрежет и сообщит окружному судье, будто бы моя жена, моя Катрин, ведьма!

– Что?! – на секунду Миллер забыл об осторожности, чуть было не выдав себя. – Никто не посмеет послать жену судебного исполнителя на проверку. – зашептал он на ухо трясущемуся точно осиновый лист Михелю. – Вот еще глупости, так можно договориться до того, чтобы проверять жен и дочерей наших судей, министров или самого бургомистра. Ерунда какая-то! Может, где-нибудь на юге такое и случается, но у нас кишка тонка. Не бери в голову, мало ли что Филипп наболтает. Больше его слушай.

– У Баура, поди, не тонка. Да, он и Веселину угрожал. А за ним, за Филиппом Бауром, не заржавеет. Он всех хочет под корень извести, чтобы единственным палачом сделаться, да еще своего зятя, этого бывшего медика, к делу поскорее пристроить. Но я не то хотел сказать – господин бургомистр оттого решил сделать Филиппа Баура ответственным за выявление ведьм, что тот предложил устраивать рейды по городу. Он хочет идти малыми отрядами по улицам и дом за домом проверять всех находящихся там женщин! С тем, чтобы, проверив всех, мы могли бы вздохнуть с облегчением, отписав в Рим, что никаких ведьм у нас больше не осталось.

– Господи, на все твоя воля, но лучше бы Баура все-таки пораньше черти прибрали. – Миллер закрыл лицо руками, пытаясь придти в себя. – Такой скотине и реальную власть!..

– Что вы, господин Миллер, опомнитесь, – потряс его за плечо Михель, – смотрите, Гер Бэка косится в нашу сторону, не ровен час поймет в чем дело, и тогда меня запорют до смерти за разглашение тайны. Или Филипп исполнит свою угрозу и пошлет донос на Катрин. Побойтесь Бога!

Петер быстро взял себя в руки, дружелюбно кивнув судебному исполнителю Бэка и знаком показывая, что у него, мол, разболелась голова.

Глава 19

Рейды

При наличии распространенной о ней (о ведьме) дурной молвы и большого количества обличающих ее свидетелей судья может предать ее сожжению.

Генрих Инститорис, Якоб Шпренгер «Молот ведьм»

Рейды начали через три дня после знаменитой проповеди Фредерика Аугуста Беккера и приказа бургомистра. Непростое это было дело для судебных исполнителей Оффенбурга, потому как все новое кажется на первый взгляд несуразным и пугающим.

Впрочем, даже после того, как рейды стали вполне привычными для глаз горожан, они не переставали удивлять и возмущать своими размахами и жестокостью.

Сначала шли военные, которые перекрывали улицу с одной и другой стороны, с тем, чтобы оттуда никто не сумел выбраться. Так что желающие отсрочить проверку жители прятались в дома, где их и брали тепленьких пришедшие по их души стражники.

Судебные исполнители хватали всех оказавшихся в кольце женщин, которых связывали, чтобы они не мешали проверкам. На голову надевался мешок. После чего судебный исполнитель приступал к осмотру тела – к знаменитому испытанию иглой.

При этом судебные исполнители имели полное право сорвать с горожанки платье и нижнюю рубашку с тем, чтобы проткнуть иглой каждое ее родимое пятно прямо на глазах у домочадцев и соседей. Тут же неизменно стоял писарь, фиксирующий прохождение проверки. Так что, если женщина начинала ругать лезущих куда не надо судебных исполнителей, или если она вдруг застывала, точно готовая тут же упасть в обморок, – это считалось явным знаком ведовства и поводом для немедленного ареста. Согласно инструкции, полученной судебными исполнителями, при аресте женщин они должны были особенно внимательно приглядываться к поведению последних, слушать и записывать все, что те скажут. Так как считалось явным свидетельством вины, если во время ареста женщина скажет, что всегда знала о том, что за ней придут. Или вдруг ни с того, ни с сего начнет отрицать свою вину, умоляя отпустить ее домой.

Петер Миллер, как главный палач Оффенбурга, был официально освобожден от участия в рейдах, но уже после первого дня работы он понял, что просто обязан быть среди других судебных исполнителей, так как те тащили в тюрьму каждую вторую встреченную ими на улицах женщину, включая находящихся на сносях.

В полном ужасе Миллер шел вместе с другими судебными исполнителями и стражниками через базарную площадь, все входы и выходы из которой были уже перегорожены стражей, латки и торговые палатки были перевернуты, по мощеной булыжником мостовой были разбросаны овощи и фрукты. Блеяли привезенные на продажу овцы, ржали оставшиеся без хозяев кони.

Миллер подошел к стене, возле которой сидели и стояли отловленные для проверки женщины.

Михель Мегерер тут же подался вперед, приказывая стражникам отпускать мужчин и мальчиков, которых согнали к церкви, подальше от связанных женщин. Кто-то ругался, кто-то умолял стражников позволить вывести с рынка малолетнюю дочь, кто-то тут же совал служивым горсть монет, мол, только выпустите.

С тяжелым сердцем Миллер подошел к ожидающим самого страшного женщинам, среди которых он сразу же углядел зеленщицу, у которой обычно отоваривалась жена, и тут же отвернулся от нее, опасаясь, как бы та не бросилась к нему с мольбами и просьбами. Произойди подобное, и Миллер был бы просто обязан послать зеленщицу в тюрьму.

Не привыкший к спешке, на этот раз Петер понимал, что действовать придется быстро и четко, поэтому он подошел к первой попавшейся бабе и, глядя в ее наполненные ужасом голубые глаза, вынул из футляра иголку и, нацелившись на крупное родимое пятно на шее, слегка проткнул его.

Лицо женщины исказилось гримасой боли. Благожелательно кивнув ей, Миллер заглянул ей за ворот, выискивая другие опасные пятна, и, проткнув еще одно, велел стражникам отпустить бабу. Писарь прилежно зафиксировал ее имя и адрес с тем, чтобы после выдать ей сертификат о прохождении проверки. Этот документ придумал сам верховный судья и гроссмейстер ордена Справедливости и Милосердия господин фон Канн, и он был одобрен самим бургомистром. Так что Миллер ничем не рисковал.

Проверив еще пару перепуганных насмерть женщин и не найдя на них никаких чертовых меток, Миллер заметил среди сидящих на земле горожанок жену судебного исполнителя Бэка и, подойдя к ней, подал ей руку, помогая подняться.

– Неужели вам, дорогая фрау Магдалина, муж не сказал, где будет проходить рейд? – с легким укором прошептал Миллер. – Вроде взрослый человек, должен соображать.

– Простите меня, господин Миллер, Петер, ради всего святого…

Но палач не стал слушать дальнейшего, подведя Магдалину к начальнику стражи и попросив отпустить фрау Бэка, как пойманную по недоразумению. Ласково улыбнувшись юной Магдалине, Петер велел одному из стражников проводить ее до дома, так как опасался, что на обратном пути ее могут поймать судебные исполнители, идущие другим рейдом.

Юная и прекрасная, как небесный ангел, Магдалина была всего полгода назад выдана за судебного исполнителя Йохана Бэка, который был вдвое старше ее и не обладал ни привлекательной внешностью, ни острым умом. Но зато был великолепным рассказчиком и просто добрым человеком. Будучи женатым во второй раз, Йохан Бэка имел дочь и сына от первого брака и не раз делился с Миллером своей сокровенной мечтой – иметь детей от прекрасной Магдалины.

Отпустив фрау Бэка и убедившись, что ей ничто не угрожает, Миллер осмотрел всех пойманных стражниками девочек, слегка приподнимая их платьица и даже не пытаясь применять более жестких мер. После он бегло осмотрел их матерей, также подтвердив их непричастность к силам зла.

Правда, пришлось арестовать устроившую шумную истерику старушенцию да приказать заковать пару торговок, устроивших драку со стражей. Остальные же птички стараниями Петера Миллера благополучно упорхнули из охотничьей сети.

В общем, улов главного палача в тот день был более чем скромным, чего нельзя было сказать об арестованных Филиппом Бауром и работающим с ним в паре Бэка.

Благодаря уже проведенным рейдам, работы у палачей теперь было выше головы, так как приходилось участвовать в проверках на улицах и проводить дополнительные проверки непосредственно в тюрьме. Здесь уже было не так просто взять и отпустить пойманную стражниками и другими судебными исполнителями пташку. Допрос проходил в присутствие судьи, инквизитора, приора одной из церквей Оффенбурга, кого-нибудь из ученых богословов и писарей. Кроме того, в случае признания своей вины от ведьмы следовало допытываться имена других прислужниц дьявола. А это порождало новые аресты.

В разгар рейдов прибыл комиссар из Мюнхена, который учил, как именно следует арестовывать ведьм, с тем, чтобы те не сумели причинить вреда своей черной магией. Так как многие судебные исполнители и простые стражники боялись участвовать в задержании, полагая, что в последний момент ведьма может наложить страшное заклятие на пленившего ее человека и его семью.

– Для того, чтобы максимально обезопасить себя от действия черных сил, – вещал приехавший в Оффенбург комиссар, – ведьму, прежде всего, следует оторвать от земли. Так как под землей расположен ад, поддерживающий ведьму своей силой. Таким образом, оторванная от источника силы ведьма теряет возможность получить новую порцию магии, способной сокрушить арестовывающего ее стражника или судебного исполнителя.

Комиссар тут же вызвал к себе сидящих поодаль помощников и Михеля Мегерера, который должен был исполнять перед другими судебными исполнителями роль ведьмы. Помощники комиссара ловко подошли к Михелю-ведьме со спины, после чего один из них зажал ему рот, а другой ловко поднял его, положив себе на плечо.

Показав три приема задержания, весьма довольные собой помощники сели на скамью, где их ждали кружки с пивом.

– Ведьме, желательно, сразу же заткнуть рот и еще лучше надеть на голову мешок или подол ее же платья. – доверительно сообщил комиссар, утирая взмокший лоб париком. – Рот мы закрываем с той целью, чтобы чертовка не успела произнести заклинание. Что же касается мешка на голову, то лучше, когда ведьма не знает, куда ее несут. Во-первых, она уже не может связаться с дьяволом, чтобы тот помог ей сбежать, во-вторых, пусть лучше думает бог весть что, вам же потом будет проще с нею работать.

Среди судебных исполнителей прошел довольный ропот.

– Но, если вы хотите быть уверенными в том, что связанная и лишенная возможности позвать на помощь своего покровителя ведьма обезврежена на момент задержания, необходимо сделать следующее: пойманную чертовку нужно тут же раздеть донага, так как отмечено, что частенько эти твари носят на теле бумаги со специальными черными молитвами, которые помогают ведьмам выдерживать пытки и при помощи которых черти всегда могут найти своих верных прислужниц для того, чтобы продолжить вредить через них.

– Что же, если меня послали арестовывать какую-нибудь достойную госпожу, которая еще, возможно, и не окажется дьявольской наложницей, я должен раздеть ее при всем честном народе? – возмутился Бэка. – А муж ее мне потом за это ноги переломает! Виданное ли дело, чтобы до оглашения приговора людей срамить!

– Это очень сложный вопрос, господин, – комиссар кивнул писарю, чтобы тот зафиксировал фамилию и должность смутьяна, и, когда тот записал, продолжил начатую фразу: – Так вот, это, действительно, очень сложный вопрос, потому как все мы знаем, что порядочная и уважаемая женщина никогда не являет своей наготы посторонним мужчинам. Но в том-то и дело, что если вы разденете ведьму так, чтобы ее при этом видели соседи, можете быть уверенными, что в девяноста случаях из ста это сломит ее волю еще до того, как вы примените первые пытки. Что же касается того, что задержанная не всегда оказывается на поверку ведьмой, то утешайте ее семью тем, что полбеды, если ее раздели, но потом оправдали. Куда как хуже было бы, если бы ее после этого еще и сожгли, объявив ведьмой, а ее детей – ведьмиными отродьями. Так что, как говориться, из двух зол… Кроме того, вы же всегда сможете успокоить главу семьи тем, что за арест жены, ее проверку и содержание под стражей он должен заплатить неизмеримо меньше, нежели, если бы ее пришлось сжигать или казнить каким-нибудь другим способом. А следовательно, получается, что он еще и выиграл в денежном вопросе.

После проведения инструктажа комиссар задержался для того, чтобы отобедать с бургомистром и провести несколько дней в Оффенбурге с тем, чтобы отдохнуть и осмотреть достопримечательности. После чего он должен был отправиться в Ортенау, где ученые мужи Эдвард Иленшфельдт и Карл Альберт Кольрен должны были демонстрировать новейшее достижение в области проверок ведьм – пробу водой. Так что Петер Миллер и его помощник решили присоединиться к эскорту комиссара для того, чтобы прибыть вместе с ним в Ортенау.

На ознакомлении Миллера с этим чудесным открытием настаивал и гроссмейстер ордена Справедливости и Милосердия верховный судья фон Канн, считавший, что это хорошая возможность спасти часть приговоренных уже к смерти женщин.

Глава 20

Донос

Бывают такие женщины, которые стали ведьмами вследствие нужды и лишений, сманенные другими ведьмами и потерявшие частью или полностью веру. Таких, еще не полностью испытанных, ведьм, черт оставляет во время суда без поддержки. Поэтому они легко признаются.

Генрих Инститорис, Якоб Шпренгер «Молот ведьм»

Тюрьмы были битком набиты пойманными после рейдов женщинами, которые, в свою очередь, оговаривали под пытками своих товарок и соседок. Петер Миллер разрывался между приказом гроссмейстера ехать в Ортенау и желанием остаться, защищая от других судебных исполнителей арестованных.

И было от чего защищать. Согласно приказу бургомистра, пытки, содержание под стражей и казни оплачивались за счет близких родственников арестованных, при этом, если десятую долю от полученных сборов получали судебные исполнители, стражники и судьи, девяносто процентов отходило в казну бургомистра, и это был единственный и постоянный источник доходов всего города. Поэтому бургомистр давил на судей, а те, в свою очередь, на судебных исполнителей.

Во время перерывов на отдых и сон судебные исполнители лакали купленное на деньги арестованных вино, подсчитывая барыши. Каждый день в церквях проходили мессы, на которых святые отцы объясняли пастве, насколько важно вырвать из общества семена зла.

Проповедники обращались непосредственно к пришедшей послушать их пастве с пламенными речами. Иногда кто-нибудь из них просил подниматься на кафедру сидящих в зале людей, спрашивая их, богоугодное ли дело – нахождение и обличение ведьм? И когда тот, окруженный знакомыми и соседями, перепуганный таким явным вниманием к своей скромной персоне, говорил «да», ему тут же задавали второй вопрос. Но, если зло засело в твоем доме, чем ты готов поступиться, для того, чтобы очистить свое жилище от скверны и избавить свою семью от дурной и заразной болезни, имя которой колдовство?

Готов ли ты отдать за это свою жизнь? Честь? Имущество?

Когда же напуганный горожанин отвечал, что согласен на все, проповедник тут же призывал собрание произнести хвалу господу и успокаивал окончательно сбитого с толку прихожанина тем, что избавляющая от скверны церковь не требует отдать за это самое избавление жизнь, достаточно только заплатить положенное за проверки, пытки и казни. Что, в сущности, дороже: несколько вязанок дров в этой жизни или спасение души и жизнь вечная? Смешной вопрос!

Все это раздражало Миллера, заставляя его жить, ощущая под ногами клокочущий и брызжущий искрами и каплями расплавленного металла ад. Впрочем, ад был, как обычно, внизу, под землей, но в эти дни, он вдруг словно начал расширяться, поднимаясь все выше и выше к земле, пока его отдельные искры не начали прорываться на свет божий, зажигая живые факелы во славу преисподней.

В один из таких «горячих» дней Миллера вызвал к себе судья фон Канн. Полагая, что речь опять пойдет о необходимости отъезда в Ортенау и о водной пробе, Петер шел в дом судьи, заранее продумывая, какими словами будет отказываться от предложенной ему чести. Та же горничная открыла ему дверь, кокетливо поправляя чепец и приглашая палача пройти в кабинет господина. Миллер галантно поклонился красотке и тут же встретился с повелительным взглядом экономки, которая присела перед палачом в реверансе с таким видом, словно делала ему великую честь.

Услав служанку, грозная дама сама провела гостя по лестнице ведущей в кабинет судьи, освещая путь свечой. Из-за холодного времени года ставни были закрыты, поэтому свеча не была лишней.

Поравнявшись с дверью в кабинет, экономка постучала и, услышав ответ, кивнула Миллеру. Проходя мимо дамы, Петер машинально бросил взгляд на держащую канделябр руку и отметил, что у судейской экономки нет среднего пальца и все ногти на руке должно быть несколько лет назад были безжалостно выдраны.

Эта пикантная подробность заставила было его помедлить, но судья тут же нетерпеливо позвал его. Подсвечник дрогнул в руках экономки, и Миллер заметил, как она покраснела, пряча глаза, и поспешно ретируясь в темноту лестничного проема.

Себастьян фон Канн ходил из угла в угол своего кабинета, его красивый каштановый парик небрежно валялся на столе, бант на шее был слегка ослаблен, а зеленый камзол выглядел весьма неопрятно.

Прижимая палец к губам и косясь на дверь, судья взял Миллера под руку и провел его к окну, где усадил на изящный плюшевый диванчик, устроившись рядом.

– Дражайший господин Миллер! – начал судья, дергая ртом, как это случалось у него в момент наивысшего волнения. – Я вызвал вас столь спешно, потому что дело не терпит отлагательств.

– Вы хотите поговорить об отъезде? – палач попытался встать, но судья предусмотрительно усадил его обратно. – Я не могу уехать, потому что сейчас я, как никогда прежде, нужен здесь. Как вы не можете понять?!

– Я понимаю, я все прекрасно понимаю, господин Миллер, но…

– Послушайте, господин судья, вы же все знаете, – Петер попытался предать голосу как можно больше мягкости, – вы же понимаете, что я главный палач, и в тюрьме я единственный человек, который может опровергнуть любые результаты дознания и, если это необходимо, поставить под сомнение действия любого из судебных исполнителей. Ввиду моих особых заслуг, мне разрешается перепроверять любую пробу, не позволяя закрывать дело. Если хотите знать, с начала проведения проклятых рейдов я почти что живу в тюрьме, где я постоянно кому-нибудь нужен и где ждут меня мои подопечные и…

– Вот именно о подопечных я и хотел поговорить с вами, любезнейший господин Миллер. Петер, признаться, я отношусь к вам как к сыну и то, что я должен сказать вам сегодня, разрывает мое сердце. Послушайте, не далее как сегодня ко мне поступил донос на вашу супругу, вашу Грету. Миллер!

Услышав имя жены, Петер вскочил, как если бы его ошпарили. Его лицо почернело, глаза метали молнии.

– На мою жену?! – взревел он. – Кто посмел клеветать на мою Грету?!

– Не столь важно, кто это сделал, – скривился судья, – конечно, я могу уничтожить донос, порвать бумагу, будто ее и не было никогда. Но, наш бургомистр…

– Неужели на меня клевещет кто-то из людей бургомистра? – взорвался Миллер. Сорвавшись с места, он начал расхаживать по комнате, как до этого делал судья. – Потому что я мешаю им казнить этих несчастных женщин, лишаю их кровавых денег! Гадость!

– Успокойтесь, дорогой мой! – судья поспешно поднялся, пытаясь взять Петера за руку, но тот ходил по комнате, ругая под нос оффенбургского сюзерена. – Послушайте, что я должен открыть вам. Постойте же хоть минутку на месте, признаться, я не могу ни угнаться за вами, ни кричать на весь дом. Здесь тоже, сударь мой, есть уши, и я не хочу оказаться на месте ваших подопечных. Посему умоляю, сядьте и поговорим, как нормальные люди. То, что пришел донос на фрау Грету, полбеды.

Наконец, ему удалось усадить неугомонного Миллера на диванчик и сесть самому, переводя дух.

– Так вот, это полбеды, потому что я могу и потерять этот самый донос, да и самого доносчика можно случайно потерять, не суть. Найдется другой подонок, придет другой донос. Но я хотел поговорить с вами совсем о другом. Дело в том, что не далее как вчера наш бургомистр надумал качественно изменить рейды. То есть, если раньше судебные исполнители брали людей на улицах или обходили дом за домом, теперь он хочет, чтобы испытания прошли все жены чиновников. А чтобы народ меньше роптал о творимых в застенках ужасах, начать будет приказано с жен и дочерей самих судебных исполнителей!

Услышав это невероятное известие, Миллер снова попытался подняться, но умудренный опытом судья предусмотрительно остановил его порыв.

– Завтра, после полудня, вы знаете, как у нас любят пунктуальность, бургомистр прикажет приводить в тюрьму по одной из жен судебных исполнителей с тем, чтобы они прошли проверки и доказали свою невиновность. Посему, я предлагаю вам уже сегодня посадить жену в карету и уехать вместе с ней в Ортенау. Куда вы отправляетесь по моему личному предписанию для ознакомления с технологией проведения водной пробы.

Уже в Ортенау, вы найдете возможность увезти госпожу Миллер так далеко, как это только вам удастся. Ну что, вам нравится мой план?

Какое-то время Миллер сидел молча, обдумывая сказанное, его лицо при этом оставалось темным, глаза блистали, как у больного лихорадкой.

– Если вы соберетесь быстро, то успеете уехать вместе с комиссаром, с которым вы договаривались об этом путешествии заранее. Никто не посмеет обвинять вас в том, что вы увезли из города жену, так как вы выезжаете под покровительством святой церкви, по повелению верховного судьи и за день до того, как бургомистр объявит о своем решении. То, как вы будете затем объяснять, отчего фрау Грета осталась в Ортенау или уехала к родственникам – ваше дело. Главное, чтобы она была как можно дальше от этого проклятого города.

– Да, вы правы, главное, чтобы моя Грета успела убраться из Оффенбурга. Жена и сын – это все, что у меня есть.

– Я понимаю вас, как я вас понимаю, только мой вам совет, – судья поднялся и, напялив на голову парик, вернулся к Миллеру, – не везите с собой сына. Если вы вдруг решились прокатить с собой жену – одно дело, но если вы разом вывезете отсюда всю семью, боюсь, кое у кого возникнут ненужные подозрения, и тогда сам господь Бог не сумеет вызволить вас из беды. Поверьте мне драгоценный господин Миллер, ваш сын вне опасности, а вот жена, с женой все плохо. Увозите жену, и, если хотите, мы спрячем ее под защитой ордена. Я же прямо сейчас иду, нет, бегу к нашему бургомистру, чтобы черти его в аду припекли на сковородке, и выправляю для вас подорожные.

Глава 21

Водная проба

Судья не должен требовать обвинительного акта и формального введения в процесс. Он обязан прекращать возникающие во время суда излишние словопрения, тормозящие разбор дела апелляции, пререкания защитников и вызывания излишних свидетелей.

Генрих Инститорис, Якоб Шпренгер «Молот ведьм»

Ноябрь 1628 года выдался достаточно теплым и спокойным, деревья еще были одеты разноцветной праздничной листвой, а дороги, хоть местами и разжижились после недавних дождей, все равно были еще вполне сносными.

Миллер не сказал жене, что она уезжает из Оффенбурга на долгое время, и теперь лихорадочно думал, как будет объяснять – отчего той придется разлучиться с сыном.

Грету Петер рассчитывал передать под покровительство ордена, который должен был заботиться о ней и, по мере надобности, защищать.

Для всех остальных его Грета уезжала в Кельн ухаживать за внезапно заболевшим отцом. В случае, если бургомистр Оффенбурга станет требовать ее ареста, занятый устройством и распределением на новые места жительства бежавших из под присмотра церковного или светского суда по делам о ведовстве женщин святой отец Фридрих фон Шпее, с которым Миллер намеревался встретиться в Вюрцбурге, должен был обеспечить ее необходимыми подорожными и рекомендательными письмами, крышей над головой и деньгами на первое время. Сам Петер уже начал подумывать о необходимости принятия на себя должности проверяющего суды и тюрьмы инспектора или, как говорили тогда, комиссара. Ведь только так он мог безбоязненно покинуть город вместе с сыном и нажитым добром. Только приняв должность, причем по приказу свыше. В противном случае, Миллер рисковал и сам угодить на дыбу.

Первым делом Петер позаботился о безопасности жены, специально свернув с дороги и отправившись короткой дорогой в Вюрцбург, где сразу же по прибытии явившись в дом к фон Шпее и вручив ему письмо от гроссмейстера.

Затем, оставив Грету устраиваться в ее временном доме, он погнал коней в Ортенау, где видные ученые Эдвард Иленшфельдт и Карл Альберт Кольрен проводили инструктаж по водной пробе. Переживая за супругу, Миллер старался действовать, как это только возможно, спокойнее, так чтобы, если даже за ним и была установлена слежка, соглядатаи не смогли бы усмотреть в его действиях явной измены. Подумаешь – большое дело, отвез жену в дом к знакомому духовнику, не в суд же ее с собой тащить, в самом деле?!

В большом зале суда собралось человек десять судебных исполнителей из разных городов, а так же судей, различных чиновников, представителей духовенства и ученых богословов. Ввиду особого расположения, двоюродный племянник правителя города всемилостивейшего герцога Аугуста Годельшаль сюзерена Ортенау граф Альберт Годельшаль разрешил допустить на лекцию желающих ознакомиться с практической стороной нового метода студентов юридического, медицинского и богословского факультетов, которые также стекались в Ортенау в изобилие.

Лекции проходили каждую пятницу в здании суда и через вторник непосредственно в замке графа, который славился своей ученостью, так как не сторонился нового в науке и щедро покровительствовал людям знания.

Лекция, которая изначально планировалась, как практический инструктаж судебных исполнителей, пользовалась ошеломляющим успехом именно из-за ее практической стороны, так как во второй части лекции ученые мужи приглашали слушателей пройти с ними к озеру в парке, где со специальных мостков можно было пронаблюдать за проведением этой самой водной пробы.

Письмо, данное Миллеру бургомистром Оффенбурга и верховным судьей, давало ему некоторые преимущества перед другими слушателями, поэтому сразу же после лекции палачу было передано приглашение от его сиятельства графа Альберта Годельшаль на обед, устраиваемый сразу же после проведения показательной водной пробы.

Понимая, что знакомство с графом может помочь ему в дальнейшем и лишний раз подтвердит его нахождение в Ортенау, Миллер сразу же согласился, не преминув выразить восторг по поводу внимания к его скромной персоне такого прославленного человека и передового мыслителя, как Его сиятельство.

Слуга тот час передал ответ Миллера графу, и тот остался им весьма довольным. Сам граф присутствовал на лекции, сидя подле ученых мужей и, казалось, мысленно повторяя за ними каждое произнесенное слово. Что было не мудрено, так как лекции велись чуть ли не два раза в неделю, и охочий до научных экспериментов граф бывал практически на всех из них.

Поговорив немного о пользе нового метода и вызвав в качестве свидетелей нескольких судебных исполнителей из городов, в которых водяная проба практиковалась уже по несколько лет, ученые предложили собранию проследовать в графский парк, на озере которого можно было увидеть проверку в подробностях.

Миллеру велели подойти к графу, так как с его места все было видно куда как лучше, нежели из толпы. Болтая о пустяках и расспрашивая Петера о порядках судопроизводства в Оффенбурге, граф забавлялся батистовым платком, который то подбрасывал в воздух, то ловил, прижимая к губам. Должно быть, платок был получен им в дар от какой-нибудь прекрасной дамы, но Миллер не знал Ортенау и не имел еще возможности приобщиться к местным сплетням. Тем не менее, он старался выглядеть веселым и беззаботным, поддерживая светские разговоры. Понимая, что, если придет такое время, когда ему придется подыскивать себе работенку, не лишним будет знать лично хотя бы несколько вельмож, под крылышком которых, возможно, удастся когда-нибудь устроиться.

По аллеям парка ходили бабы с корзинами полными пирожков, тут же торговали цветами две миловидные девушки. Помощник аптекаря выставил на всеобщее обозрение переносной лоток с нюхательной солью. Должно быть, во время проведения водной пробы здесь нет-нет, да и падали в обморок, а, следовательно, лекарства здесь были более, чем кстати.

Бряцая броней и оружием, на дорожке, ведущей к озеру, появилась стража, за которой следовали три босые женщины, на ногах которых грустно позвякивали цепи. Еще две, должно быть, с изуродованными испанскими сапогами ногами, сидели на телеге.

Завидев ведьм, толпа возбужденно заверещала. Миллера попытались было затереть в задние ряды, но телохранитель графа отогнал тростью зарвавшихся судебных исполнителей, расчищая поле обзора для своего господина и его гостя.

Это было не лишним. Женщин загнали на помост у воды, после чего помощники палача сорвали с них рубища. В толпе довольно загоготали, в то время как палач невозмутимо осмотрел тела своих жертв на предмет обнаружения у них амулетов дьявола. Как будто во время допросов в тюрьме этого не было сделано раньше.

Осмотрев женщин, палач поклонился графу и лекторам, после чего слово взял один из ученых. В воцарившейся тишине Эдвард Иленшфельдт велел положить самую молоденькую и прелестную из ведьм на помост, под его строгим руководством судебный исполнитель согнул ее ноги в коленках.

В толпе раздались смешки и рукоплескания. С равнодушным лицом мужчина скрестил уже согнутые ноги изрядно напуганной девчонки, после чего привязал большой палец ее правой ноги к большому пальцу левой руки и большой палец левой ноги к большому пальцу правой руки, так что получилось, будто ноги ведьмы скрещены, как у турка на базаре.

Но это было еще не все. Обездвижив ведьму таким ловким способом, судебный исполнитель привязал ей на талию еще одну веревку, после чего легко поднял ее, держа под мышки.

Довольные лицезрением девчоночной дырки студенты счастливо лыбились, потирая руки и подталкивая друг дружку в бока. Миллер внимательно следил за способом завязывания узлов, придя к выводу, что оказавшаяся в воде девка без сомнения тут же начнет биться и вывихнет себе все пальцы. Но, на это можно было пойти, зная, что такой небольшой жертвой она, возможно, сумеет сохранить себе жизнь.

Гер Кольрен тут же объяснил, перекрикивая хрюкающую и улюлюкающую толпу, что веревка на талии ведьмы поможет палачу вытащить ее из воды, едва только будет установлено, что она действительно пошла ко дну, дабы не дать ей утонуть, и, одновременно с тем, не подвергать самого палача опасности простудиться во время проведения казни из-за того, что ему придется лезть за ней в воду.

Это замечание было встречено одобрительным гулом и редкими аплодисментами со стороны судебных исполнителей.

После чего, стражник слегка потеснил толпу для того, чтобы как следует размахнуться и бросить испытуемую в воду.

Здоровенный палач легко поднял девку и, слегка раскачав ее на руках, швырнул в воду. Истошный визг, плеск воды. Какое-то время девка барахталась на поверхности, выставляя на всеобщее обозрение мохнатый лобок, после чего начала погружаться в воду. Когда она опустилась на дно, палач потянул ее за веревку, другой конец которой для страховки крепился на его поясе, и вытащил изрядно нахлебавшуюся воды девушку.

– Оправдана всемогущим господом! – весело воскликнул граф. Миллер отметил, что правая рука Его светлости во время всей проверки неустанно нашаривала что-то в кармане штанов. Это объясняло неиссякаемое желание ближайшего родственника хозяина города лично присутствовать на всех водных пробах, проводимых в Ортенау.

Едва только прозвучал оправдательный вердикт, как тут же несколько студентов бросились с медяками к аптекарю, покупая флакончики с солью и оказывая помощь не успевшей еще очухаться после перенесенного ужаса девице.

– Все-таки, в каком еще пресвященном городе можно вот так сначала посмотреть представление с обнаженной натурой, а потом еще и пощупать пульс, склонившись над самым лоном только что вынутой из воды блестящей красотки? – ядовито пошутил кто-то из толпы за спиною Миллера. Но Петер сделал вид, что не расслышал упрека, продолжая наблюдать за происходящим.

Тем временем граф велел тащить вторую ведьму и толпа занялась ею, оставив на время все еще связанную и, по всей видимости, недостаточно хорошо понявшую, что же произошло, девушку.

В результате были проверены все ведьмы, только одна из которых осталась на плаву.

Возбужденная толпа кричала хвалу устроившему представление графу. Судебные исполнители развязывали спасенных женщин, стараясь не повредить при этом веревки. Миллер ухмыльнулся, понимая, что за веревки эти ребята платили сами, посему берегли их. Совсем по-другому обстояло дело с пальцами оправданных. Они были черными или синими, вывинченными и переломанными. Но, Миллер понимал, что это ничто по сравнением с мучением на костре. И за небольшую плату палач тут же вправит суставы. А, следовательно, проба водой была более полезна, чем вредна.

Глава 22

Окончательная проба

Некоторые считают возможным, чтобы судья обещал такой ведьме жизнь, но смертный приговор обязан вынести уже другой судья, а не тот, который уверил ее в сохранении жизни.

Генрих Инститорис, Якоб Шпренгер «Молот ведьм»

После проведения испытания слуги графа пригласили ученых мужей Эдварда Иленшфельдта и Карла Альберта Кольрена, Миллера и еще нескольких почетных гостей в замок, где в их честь были вызваны музыканты и поданы изысканные яства.

Петер приметил среди гостей коренастого человечка с совершенно черной бородой и такими же черными кустистыми бровями. Господин был весьма низок ростом. Но это нисколько не мешало ему, так как все присутствующие при виде коренастого низко кланялись ему, выражая знаки внимания и своего расположения.

Петер Миллер сидел за длинным столом рядом с палачом из Кельна, он старался, по возможности, не обращать на себя внимания, спокойно наблюдая званый обед, угощаясь и слушая разговоры.

Подняв бокал с малагой, ученый Эдвард Иленшфельдт продолжил расхваливать преимущества водной пробы, утверждая, что это наилучший из способов, при помощи которых можно с точностью определить степень виновности обвиняемой.

С ним спорил коренастый, превозносивший пробу взвешиванием, которая вот уже три года практиковалась в его родном городе Оудевотер. Проба эта была дороже, нежели проба водой, так как для ее проведения в Оудевотере пришлось приобрести и установить специальные весы, при помощи которых и определялось, является ли взвешиваемый прислужником дьявола или он честных христианин.

– Как всем известно, черти носят ведьм по воздуху, следовательно, ведьмы должны быть легче добрых христиан, – вещал коренастый. – Нашими учеными установлен минимальный вес истинного христианина, он составляет пятьдесят фунтов и, если проходящий взвешивание не соответствует этой мере, следовательно, он или она должны быть сожжены.

– Вы сами сказали, уважаемый доктор Пенкштак, – подал голос Карл Альберт Кольрен, – что весы стоят денег, а кто будет платить? Если за водную пробу мы можем получить деньги с родственников испытуемых. Кто, скажите за милость, согласиться заплатить за огромные весы для взвешивания живых людей?