Одинокая звезда Касаткина Ирина

– Ничего, – ответила она.

– Я поговорю с Леной. Может, она не знает, что у вас с ним было. У вас все было?

– Нет.

– Что же ты? А говорила, любишь.

– Струсила. Не готова была. Думаешь, это так просто?

– Надо было решиться.

– Может, и надо было. Только что бы это изменило?

– Ну, все-таки. Есть же у него совесть.

– При чем здесь совесть? Гена, все кончено! Они будут вместе! И мы ничего не можем сделать. Ничего!

И она снова зарыдала. Так горько, что у него от жалости заболело сердце. Он понял главное: она покорилась неизбежному. Она сдалась без боя. Но он еще поборется! Еще не известно, чья возьмет.

– Гена, уходи! – прорыдала Маринка, уткнувшись снова в мокрую подушку. – Не смотри на меня. Боже, как я хочу умереть! Исчезнуть, не быть. Ведь ничего не поправить, не вернуть. Уйди, прошу тебя!

– Сейчас уйду. Но прежде скажу. Послушай, что скажу. Я не знаю, что сделаю. Не знаю, как это сделаю. Но она с ним – не будет! Клянусь! Твоими слезами, подруга. Не плачь, Марина, я отомщу ему за тебя.

Она мгновенно перестала плакать и взглянула на него. И содрогнулась. Сочетание муки в его глазах и решимости, написанной на лице, заставило ее сразу поверить его страшной клятве.

– Но что ты можешь сделать? Только убить кого-нибудь из них. Или обоих. Другого способа их разлучить нет – я убеждена.

– Ты думаешь, она ему ответит?

– А ты думаешь, нет? Да она уже ответила. Я уверена на сто процентов. Я этого боялась с самого начала. Гена, это рок. Рок!

– Я видел, как они вместе куда-то пошли. Она отдала ему сумку, а он взял ее под руку. А мне приказала идти домой.

– Вот видишь! Видишь, насколько я права.

Он сидел с серым лицом, глядя в пустое небо. И как ни больно было Маринке, она вдруг почувствовала, что ему больнее во сто крат. Ведь она знала Диму каких-то два месяца, а он любил Лену всю жизнь, сколько себя помнил. Он просто не существовал отдельно от нее, она была его частью. Как оторвать от себя свою часть? Ведь истечешь кровью.

Тупик. Они оба в тупике. И выхода нет.

Они посидели молча некоторое время. Потом он встал.

– Завтра придешь в школу?

– Нет, не приду. Зачем? А ты?

– А я пойду. Я же тебе сказал: ее без боя не отдам.

И он ушел. Зато вошла мать.

– Дочка, мне отец все рассказал. Может, сходить к нему, поговорить с его родителями? Он ведь говорил, что любит тебя, – я сама слышала. Может, они на него повлияют?

– Мама, не вздумай! Это ничего не даст. Только унизишь себя.

– Что делать будешь, деточка моя бедная?

– Не знаю. Не хочу завтра в школу идти.

– Не хочешь – не ходи. Все равно скоро каникулы. Уже небось за полугодие все выставили.

– Мне все равно.

– Нет, дочка, так не годится. Или жить, или не жить. Ты ведь не собираешься умирать?

– Хотелось бы. Нет, ты не бойся – руки я на себя не наложу. А вдруг Бог меня за это там накажет.

– Ну и слава богу! А коль собираешься жить, значит, надо заканчивать школу и поступать в институт. У тебя есть две недели каникул, чтобы прийти в себя. Ничего, Мариночка, ты еще найдешь свое счастье. Ты же у меня умница и красавица. Еще встретишь парня получше этого.

– Нет, мама. Не встречу. Больше никого любить не буду. Это слишком больно. Больше не хочу.

– Пойдем ужинать. Ты же целый день не евши.

– Ужинайте без меня. Я лягу.

Мать вышла. Маринка постелила постель и улеглась. Плакать уже не хотелось. Боль в груди тоже прошла, оставив после себя пустоту и отупение. На удивление быстро она уснула.

А Туржанские в тот вечер, наоборот, долго не могли заснуть. Когда, придя с работы, Ольга увидела, что дочь еще не вернулась из школы, она забеспокоилась. Позвонив Гене, услышала именно то, что и предполагала Лена в разговоре с Димой, – что ее дочь отправилась неизвестно куда неизвестно с кем. При этом голос Гены был каким-то придушенным, как будто он заболел фолликулярной ангиной. Но Ольга сразу догадалась, что Гена умирает от ревности и что он чего-то не договаривает. Не может быть, чтоб он просто так отпустил Лену с незнакомым человеком. Нет, тут что-то не так.

– Почему же ты позволил неизвестно кому увести ее? – спросила она.

– Лена меня не стала слушать. Приказала, чтобы я шел домой.

– Может, она знает этого парня?

– Нет, она его не знает. Зато его знаю я. Он подонок!

– Объясни.

– Он два месяца гулял с Мариной, в любви ей объяснялся. Целовался тут – на виду у всех. Лена тоже это видела. А сегодня увидел Лену, – и все! Сразу Марину бросил. А Лена поговорила с ним, и они пошли куда-то. Я видел, как он ее под руку взял. Ольга Дмитриевна, он предатель! Уговорите Лену. Он предал Марину – предаст и ее.

– Хорошо, я разберусь. Лишь бы с ней ничего не случилось.

Ольга подошла к окну и стала ждать. Почему-то тревога отступила. Нет, ее дочь не настолько легкомысленна, чтобы с первым встречным отправиться бог знает куда. Она ее дождется и все выяснит.

Ждать пришлось недолго. Ольга увидела, как Лена и высокий светловолосый парень вошли во двор. На плече у парня была ее сумка с книгами, а сам он держал Лену под руку. По тому, с каким доверием дочь глядела на молодого человека, как пожимала ему руку, Ольга поняла – Генина тревога небеспочвенна.

Потом Лена подняла глаза к окну и увидела мать. Что-то сказав своему спутнику, она быстро вошла в подъезд, влетела в квартиру и, бросив сумку, схватила фотоальбом.

– Мамочка, привет! – Она чмокнула Ольгу и выскочила обратно, крикнув: – Я на минутку! Только фотокарточку отдам.

Ольга увидела, как она отдала парню свою любимую фотографию и вернулась.

– Лена, что происходит? – сдержанно спросила она.

– Мамочка, ты только не волнуйся. Я так счастлива! Он очень хороший! Я тебе сейчас все расскажу.

И она рассказала. Но не все.

– А ты знаешь, что у него было с Мариной? – Ольге не хотелось ее расстраивать. Но надо же открыть дочери глаза, пока она не увлеклась окончательно.

– Гена наябедничал? Да, знаю. Дима мне сам все рассказал. Он думал, что любит ее. А теперь понял, что не любит. Разве так не бывает?

– Почему же не бывает – бывает. Хорошо, что он не стал этого скрывать. Но я представляю, каково сейчас Марине. Да и Гене.

– Мама, мне их тоже очень жаль. Но я Гену не люблю. Я старалась полюбить его – ты же знаешь. Но не смогла. Ничего не поделаешь. И мне тоже… хочется быть счастливой. Разве я не имею на это право?

– Дочка, ты же совсем не знаешь этого человека. Тебе не кажется он чересчур легкомысленным? Вчера объяснялся в любви одной, а сегодня скоропостижно влюбился в другую.

– Мама, ты меня не считаешь глупой?

– Ну что ты! Конечно, нет.

– Так вот. Он замечательный! Он лучше всех! Когда ты его узнаешь, поговоришь с ним, ты меня поймешь. У него такое родное лицо! Как будто мы с ним искали друг друга давным-давно. А сегодня встретились и сразу узнали.

– А как же Марина? Что ты ей скажешь? Вы ведь подруги. Как ты будешь ей в глаза смотреть после этого?

– Мама, ну что тут можно сказать? Он же не виноват, что встретил меня позже девушек, с которыми гулял прежде. Если бы мы с ним увиделись раньше, все было бы иначе. Они с Мариной были бы знакомы по клубу – и все. Да, ему Марина нравилась. Он думал, что любит ее, и говорил ей об этом. Но увидел меня и понял, что ошибался. И я ему верю.

– Хорошо, хорошо, дочка, не горячись. Лишь бы ты не ошиблась в нем. Вот только Гену я опасаюсь. Как бы он чего не вытворил.

– Я сама этого боюсь. Дима-то с ним справится. Но Гена может исподтишка чего-нибудь выкинуть. Я, конечно, с ним поговорю. Только не знаю, поможет ли. Во всяком случае, что, только им можно влюбляться? А мне нельзя?

– А ты уже влюбилась? Так быстро?

– А ты как влюбилась в папу, вспомни. Сама мне рассказывала – с первого взгляда. Знаешь, мамочка, – кажется, да. У него такое лицо… милое! Если б ты видела, как он на меня смотрел. Говорящими глазами! Я хочу быть с ним, несмотря ни на что.

– Ну что ж. Раз так, я рада за тебя. Вы завтра встречаетесь?

– Наверно. Он сейчас должен позвонить.

– Тогда пригласи его к нам. Я хоть посмотрю на твоего избранника. Значит, его зовут Дима?

– Да, Дима Рокотов. Ты его, наверно, видела. Он на кафедре информатики часто бывает. Он тебя знает. Сказал, что тебя студенты любят.

– Возможно. Там сейчас много старшеклассников крутится. Они специально молодежь заманивают – компьютерные таланты разыскивают. Говоришь, он победитель олимпиады? Помню, был среди награжденных высокий парень со светлым чубом. Такой… лобастый.

– Это он, точно он! Ну и как он тебе?

– Да я его не очень тогда разглядела. Но раз победитель, значит умный.

– Очень, очень умный! С ним так легко! У него такие глаза – необыкновенные! Все время вижу, как он на меня смотрит. Так ласково… и преданно. Мамочка, я, наверно, сегодня не усну – буду все время думать о нем.

Тут она кинулась к залившемуся телефону.

– Да, Дима, это я. Хорошо! Может, лучше у меня? Хорошо! До встречи!

Мамочка, он завтра придет к нам в семь вечера. Давай сделаем торт «рыжик»? Мед есть, и грецкие орехи я еще не все съела.

– Обязательно сделаем.

И Лена кинулась доставать муку. Но тут опять зазвонил телефон. Теперь это был Гена.

– Мне надо с тобой поговорить. Срочно!

– Гена, – сказала Лена, прикрыв трубку ладонью, – сейчас начнется.

– Но ты должна его выслушать, дочка. Ты же не можешь сказать ему, что не хочешь с ним разговаривать? Это не по-человечески. Да и несправедливо.

– Гена, а может, завтра? – попросила Лена. – Мы с мамой сейчас заняты. Поговорим завтра перед уроками, ладно? По дороге в школу. Зайди за мной.

– Хорошо.

Но назавтра он не зашел. Для нее это было таким облегчением! Может, передумал и не будет ее доставать своими упреками. Ведь умный – сам должен все понять.

Когда она вошла в класс, он сидел на своем обычном месте за их столом. Взглянув на него, Лена поняла, что разговор неизбежен. И тягостный. Но зачем, зачем? Лучше ведь не будет – будет только хуже.

«Буду молчать, – решила она, – или отвечать односложно. Может, отстанет. Скажу, что, если будет доставать, отсяду».

Она села на свое место рядом с ним. Он молчал.

– Ну, – не выдержала она первой, – приступай.

– Марина не пришла.

– Вижу.

– Скажи себе спасибо. Твоя заслуга! Теперь ей ничего не нужно. Ни школы, ни института – ничего.

– Мне очень жаль.

– Значит, ты все знаешь? Про нее и про него.

– Знаю.

– Понятно. Купил он тебя, значит, с потрохами. Интересно, чем? Компьютером или папиной «Ладой»?

– Еще одно слово, и я отсяду.

– Отсаживайся. Слов будет много.

– Мария Петровна, можно я пересяду? – подняла руку Лена.

– А что случилось? – спросила дотошная Мария Петровна. – Поссорились?

– Ей доска отсвечивает, – ответил Гена.

– Раньше не отсвечивала, а теперь отсвечивает? Ну пересаживайся. Кто знает, почему Башкатовой нет?

– У нее болит сердце, – опять ответил Гена при полном молчании класса, – почти разрыв.

– Так врача надо срочно.

– Врач не поможет. Есть только одно лекарство. Но владелица его не дает, говорит, самой нужно. Жадная.

– Гнилицкий, хватит мне голову морочить! – рассердилась учительница. – Сердечные дела не должны мешать учебе.

– Не должны, – согласился Саша Оленин. – Но здорово мешают! Хорошо было бы, если б не было у нас сердец, да, Мария Петровна? Никаких посторонних мыслей, никаких вредных эмоций. В голове одна учеба. Все бы учились только на пятерки. И Башкатова пришла бы в школу.

– Мария Петровна, можно я уйду? – попросила Лена. – У меня все сдано, все зачеты. Вы обещали отпустить, у кого сдано.

– Иди. Только, пожалуйста, без приключений. А то вы все какие-то сегодня… нервные – еще выкинете чего.

– Можно и мне? – следом поднял руку Гена. – У меня тоже все сдано. А если она чего выкинет, я подберу.

– Иди! Господи, когда это полугодие, наконец, закончится? Как я от вас устала, – нет сил!

– Не хочешь лучшую подругу проведать? – спросил Гена, догнав Лену. – Полюбуешься, как она там… утопает в слезах. Может, у тебя спасательный круг для нее найдется?

– Гена, чего ты добиваешься? – Лена остановилась. – Вывести меня из терпения? Считай, что уже вывел.

– Я хочу, чтобы ты одумалась. Смазливая рожа – еще не все. Он подонок, ты это понимаешь? Из породы предателей! Он предаст тебя так же, как предал Марину!

– Не смей за мной идти! – крикнула девушка и, круто повернувшись, побежала в противоположную сторону. Забежав в первый попавшийся подъезд, она прислонилась к стенке и закрыла глаза. Все-таки он ее достал! Несправедливость его слов так больно ранила ее, что состояние счастья, с которым она проснулась этим утром, бесследно исчезло, – осталось только чувство обиды и боли. В груди ныло и сильно хотелось плакать.

В подъезд кто-то вошел и встал напротив. Если это Гена, – подумала Лена, – я не выдержу. У меня начнется истерика. Пожалуйста, Господи, пусть это будет не он!

Она открыла глаза. Перед ней стоял Дима.

– Я уже час околачиваюсь возле вашей школы, – сказал он, вытирая ей слезы своим платком в клеточку. Можно, я догоню твоего друга детства и набью ему морду? У меня просто руки чешутся.

– Нет, Дима, не надо. По-своему, он прав. Ему очень больно за себя и за Марину.

– Ну так что – пусть теперь измывается над тобой?

– Ничего, я потерплю. Ведь нам с тобой в сто раз лучше, чем им. Может, ему не так больно, когда он делает больно мне?

– Да кто ему дал право! Нет, я все-таки до него доберусь. Пусть оставит тебя в покое! Он тебе никто! Сосед по дому! И пусть не лезет не в свое дело!

– Дима, он мне не просто сосед. Пойми, он посвятил мне всю свою жизнь. Оберегал меня с детских лет от всяких неприятностей, столько раз выручал из беды. Я не могу просто так от него отмахнуться. Пусть говорит, что хочет, – я потерплю. Ты не вмешивайся, ладно?

– Так что, теперь ему в ножки кланяться? За то, что он тебя опекал? Пусть радуется, что все эти годы жил рядом с тобой, имел счастье видеть тебя! Пусть за это спасибо скажет! Нет, я терпеть это не намерен. Если еще раз увижу, как он тебя терзает, выдам ему по первое число! И не защищай его, не поможет.

– Димочка, как хорошо, что ты здесь. Мне сразу стало так легко! Будто камень с души свалился.

Он обнял ее и прижал к себе. Чувство счастья, охватившее его, было столь велико, что он не мог вымолвить ни слова, – просто стоял и прислушивался к стуку собственного сердца, колотившегося где-то в горле.

Она прислонилась щекой к его дубленке и замерла. Тишина окружила их. Ни звука не доносилось с улицы – будто весь мир примолк, чтобы не мешать им. Большой рыжий кот спустился с лестницы, но, заметив их, опрометью метнулся обратно. Никто не заходил в подъезд и не выходил, словно дом был нежилым.

«Неужели это правда, – думал Дима, – что я стою здесь с ней и обнимаю ее? Она неземная, она… я не знаю таких слов, чтоб выразить, как она прекрасна! Если я поцелую ее сейчас, то умру от счастья. А если не поцелую, еще больше умру».

Он посмотрел вниз на ее лицо, и в это время она подняла его. Их взгляды встретились, и его душа так и рванулась навстречу ее душе, таившейся в глубине огромных, блистающих в полутьме подъезда глаз.

– Лена, я не могу выразить, как люблю тебя! – простонал он. – Таких слов нет в человеческой речи. Только мигни, и я умру за тебя, не раздумывая.

– Нет, пожалуйста, живи! – счастливо проговорила она. – Я наконец нашла тебя, а ты умирать собрался. Как же я останусь без тебя?

– Лена, можно, я тебя поцелую? – Он замер в ожидании. Неужели и это ему можно?

Она коротко вздохнула, опустила свои роскошные ресницы и подняла носик. Он осторожно поцеловал ее в полуоткрытые прелестные губы, так похожие на лепестки нежного цветка. Она спрятала лицо у него на груди, а он погрузил нос в ее золотые волосы, вдыхая их теплый аромат. С предельной ясностью он понял, что эти мгновения – лучшие в его жизни, лучше уже никогда не будет. Он не мог объяснить, почему в этом уверен, – но твердо знал, что это так. Слишком хрупким было их счастье и слишком много опасностей таил окружающий мир. Но уже за эти волшебные мгновения превеликое спасибо ласковой судьбе!

Сверху послышались шаги – и они отпрянули друг от друга. Он открыл дверь, пропуская ее, и зажмурился от яркого после полутьмы подъезда света. Они постояли, раздумывая, куда идти. Хотелось на необитаемый остров, но обстоятельства не позволяли.

Постояв, они направились к дому Лены, держась за руки, как дети. Счастье настолько ослепило их, что они едва не угодили под машину. Правда, переходили они дорогу по «зебре» – но кто из наших водителей обращает внимание на такую мелочь? В последний момент мчавшаяся прямо на них «Волга» умудрилась их объехать – иначе, миновав все превратности судьбы, они разом очутились бы на небесах. Но до них даже не дошло, насколько они были близки к Богу, – и потому лишь недоуменно посмотрели на грозившего им кулаком водителя, вынужденного остановиться, чтобы прийти в себя.

Так, держась за руки, они вошли во двор на виду у поджидавшего Лену Гены. Когда она убежала, он добрел до своего двора и принялся метаться по нему, терзаясь тревогой за нее и проклиная себя, что не пошел следом. И вот теперь она куда-то пропала, и неизвестно, где ее искать.

Когда он увидел их, таких счастливых, то испытал тройное чувство, – облегчения, что с ней ничего не случилось, и боли в сочетании с дикой ревностью. И острой ненависти к тому, кто шел рядом с ней. Но, взглянув на ее сияющее лицо, понял, что сейчас скандалить бесполезно. Зажав эмоции в кулак, он побежал на свой этаж.

– Извини, Дима, – виновато сказала Лена, – что я не приглашаю тебя сейчас. Но у меня дома не прибрано, – утром не успела. Приходи к нам сегодня в семь. Мама хотела с тобой познакомиться. Я ей все рассказала – и про нас, и про Марину. Она нормально отнеслась. Мы с ней вчера испекли торт «рыжик» – очень вкусный. Придешь?

– А давай, я сейчас к тебе пойду, – предложил он, продолжая держать ее за руку. – Помогу прибрать. Дома вся уборка на мне. А то до семи еще уйма времени, – я просто умру с тоски.

– Нет, что ты! – Она представила себе неприбранную постель, гору грязной посуды на кухне, помыть которую у них вечером не хватило сил, и пыль в гостиной. – Нет, Димочка, не надо. У тебя разве назавтра нет уроков?

– Ох, ты! – Он вспомнил, что надо сдать чертеж, иначе чертежник не поставит ему пятерку. Раньше он на это черчение чихал бы. Но теперь, когда в полугодии светили только пятерки, не хотелось из-за такой ерунды все испортить. – Черчение, будь оно неладно! – с досадой сказал он. – Спасибо, что напомнила, а то пришлось бы ночью дочерчивать. Значит, в семь?

– Погоди, – остановила его Лена, – ты номер моей квартиры знаешь?

– Разберусь, – засмеялся он, – третий этаж направо. Мы же маму твою видели в окне – ты что, забыла? Мне твои окна даже приснились.

Наконец он ушел. И пока шел до дома, повторял вслух на все лады: – «Леночка-Лена! Леночка-Еленочка!», наслаждаясь звуками ее имени.

Когда Ольга вечером вернулась с работы, ребята уже ждали ее. Ужин был разогрет, и стол в гостиной накрыт. Развернув целлофан, Дима протянул ей гвоздики.

– Это вам, Ольга Дмитриевна, – смущенно сказал он.

– Спасибо! – Ольга понюхала цветы. – Поставь их в воду – там на кухне есть вазон.

За ужином она незаметно разглядывала того, к кому потянулось сердце ее дочери. Хорошее лицо. По-детски выпуклый лоб и большие, широко поставленные глаза шоколадного цвета. Ресницы затеняют белки, из-за чего глаза кажутся немного загадочными – трудно разглядеть их выражение. Приятный рот с немного полноватой нижней губой. Мощные плечи, спортивная фигура. Мягкие, очень светлые волосы. Красивый мальчик, ничего не скажешь. Бедный Гена!

«Вот и выросла, Серго, наша девочка, – думала она с грустью. – Уже и любовь к ней пришла. Господи, сделай так, чтобы она была счастлива. Чтобы не разочаровалась в своем избраннике. И чтобы никакая беда не разлучила их, как разлучила меня с моим любимым.

И до внуков, Серго, нам осталось всего ничего. Интересно, на кого будут похожи их дети? У мальчика глаза карие, а у Леночки синие. Какими будут глаза их малышей? И когда, в каком поколении появится человечек с твоим, Серго, лицом? И появится ли?»

– Вот что, милые мои, – сказала она, серьезно глядя на влюбленную пару, – Я очень за вас рада. Рада, что у вас все хорошо и прекрасно. Но не забывайте о тех, кому ваша радость принесла непоправимое горе. Я говорю, прежде всего, о Марине. Перед Геной, дочка, ты не так виновата. Ты ему ничего не обещала и не клялась в любви, насколько мне известно. А вот у Димы с Мариной было иначе. Ты отняла у нее любимого человека и тем самым, причинила ей незаслуженную боль. Она была твоей лучшей подругой, поэтому ты не можешь оставаться равнодушной к ее страданиям.

– Но Лена ни в чем не виновата, – возразил молодой человек. – Это, скорее, моя вина.

– И твоя, безусловно, – согласилась Ольга. – И я думаю, что вам обоим, порознь, конечно, – надо поговорить с ней, объясниться. Чтобы снять со своей души тяжесть. И может быть, самой Марине станет чуточку легче, если она будет знать, что вы думаете о ней, сочувствуете ей.

– Хорошо, мамочка, – задумчиво сказала Лена. – Я завтра же в школе подойду к ней и попытаюсь поговорить. Что бы она мне ни сказала, как бы ни упрекала, я не обижусь. Может быть, действительно, ей станет легче, если она будет знать, что я осталась ее подругой.

– Я тоже попробую, – вздохнул Дима. – Хотя вряд ли это что-нибудь даст. Я бы на ее месте и разговаривать не стал. Но попробую. Скажу, что остался ей другом. Что, как на друга, она всегда может на меня рассчитывать. Да, Лена?

– Конечно, Дима. Было бы идеально, если бы мы остались с ней друзьями. Но мне что-то в это не верится. Хотя Марина человек великодушный, может, и простит нас. А вот как поведет себя Гена – не представляю. Он, как взведенный курок.

– Ну, Гена умный, он должен все понять. – Ольга сама не верила своим словам. Но так хотелось на это надеяться. – Я попытаюсь поговорить с ним и со Светланой. Но и вы не обостряйте. Не демонстрируйте перед ним свои отношения. Не стойте по часу под окнами. Можно расставаться и за воротами. Пожалейте парня.

– Еще чего! – возмутился Дима. – Может, нам вообще обходить ваш двор за версту? Мало ли кто в Лену влюблен, так что же нам, прятаться из-за этого?

– Нет, Дима, не сердись, но ты не прав. – Лена строго взглянула на него, и Дима сразу присмирел. – Я перед Геной виновата не меньше, чем ты перед Мариной. Да, я не клялась ему в любви, но я давала ему надежду. До нашей с тобой встречи я ни разу не сказала ему, что не люблю его, ни разу. Я действительно надеялась, его полюбить. И потому просила только подождать, не торопить меня. Я же не знала, что встречу тебя. Только теперь я поняла, что никогда не полюбила бы его. Я страшно виновата перед ним. Он всю жизнь любил меня, и я ему это позволяла.

– Может, ты еще перед ним извиняться будешь? – вскипел Дима. – Я не хочу, слышишь, не хочу, чтобы ты перед ним оправдывалась! И больше не сиди с ним рядом! Кстати, после каникул тебя ждет сюрприз. Пока не скажу, какой.

– Я уже пересела. Поругалась с ним. Он так гадко о тебе отзывался – невозможно слушать.

– Вот поэтому лучше, если сначала поговорю с ним я. Мне кажется, он меня больше послушает. – Ольга встала. – Давайте все уберем, и идите к Лене в комнату. А то мне еще готовиться к завтрашней лекции, а я уже спать хочу – нет сил.

На следующий день Башкатовой на уроках опять не было. Лена встревожилась – вдруг подруга с горя сотворила что-нибудь с собой? Нет, это стало бы уже известно. Наверно, просто не может никого видеть. Еще бы – сначала такое счастье, а потом такое горе. И она, Лена, тому виной.

– Схожу к ней домой, – сказала она Диме, встретившему ее после школы. – Может, не выгонит.

– Я подожду тебя во дворе.

– Нет, ты лучше не заходи во двор. А то она, не дай бог, увидит тебя, тогда вообще не станет со мной разговаривать. Я тебе позвоню.

Когда подруга открыла дверь, у Лены сердце заныло от жалости. Глядя на ее лицо с распухшими от слез глазами, носом и даже губами, она только теперь поняла всю глубину Маринкиных страданий.

На чужой беде счастья не построишь, – вспомнила она поговорку. Но как же быть им с Димой?

– Мариночка, прости меня! – виновато попросила Лена, глядя на Маринку полными сочувствия глазами.

– Зачем ты пришла? – Маринка смотрела на нее с ужасом. – Как ты могла! А может?

Слабый проблеск надежды мелькнул в ее глазах. Может, они уже не вместе? А вдруг Дима понял, что… что она, Марина, любит его больше всех? И решил к ней вернуться?

– Заходи, – посторонилась она. – Что ты хочешь мне сказать?

Из кухни выглянул отец и сразу скрылся. Они прошли в комнату. Маринка подошла к окну и поглядела во двор. Там никого не было. Только клен – свидетель их любви – одиноко возвышался посреди двора.

– Так что ты хочешь сказать? – Маринка обернулась, с надеждой глядя на Лену. – Ну, скажи, скажи, что между вами ничего нет! – казалось, молил ее взгляд.

– Прости нас, Марина! – И Лена опустила глаза, не в силах видеть ее умоляющее лицо.

– Так вы… вместе?

– Да, мы любим друг друга. Так получилось. Прости нас, если можешь.

– Леночка! – Маринка бросилась к ней и схватила за обе руки, больно сжав их. – Ну зачем он тебе? Ты же можешь… любого, любого! А для меня он – один на свете! Я до сих пор чувствую его губы на своих губах, мои руки ломит от желания его обнять. Я без него не могу, не могу, мне больно жить! Ты же была моей подругой – ты не можешь так поступить со мной. Отдай мне его! Откажись от него, умоляю!

Лена молчала.

– Леночка! – Маринка без сил опустилась на пол, закрыв лицо руками. И перед Леной вдруг всплыла давно забытая картина из далекого детства: маленький мальчик лежит на песке, в отчаянии закрыв лицо ладошками. Из-за того, что ее, Лену, уводят от него. За что ей такая доля – причинять самым близким друзьям одно горе? Что она может сделать для них? Остаться навсегда с Геной? Отдать Диму Марине? Но ведь он не вещь.

– Хорошо, – вдруг сказала она.

– Что хорошо? – подняла на нее глаза Маринка. – Ты отказываешься от него? Правда, отказываешься?

– Да. Скажу ему, что не могу быть с ним. Потому что ты не можешь без него жить. И он снова тебя полюбит.

Лицо Маринки потемнело. Она поднялась и опять подошла к окну, глядя в сумрачное небо. Потом обернулась.

– Я ненавижу тебя! – Теперь она смотрела на Лену сузившимися глазами, в которых полыхали молнии. – Ненавижу! Убирайся и никогда больше не подходи ко мне! Ты для меня умерла. Я проклинаю тебя! И верю: Бог вас накажет. За его измену. И за то, что ты с ним, хотя тебе все про нас известно.

Он клялся, что любит меня. Обещал быть всегда со мной. И знай: я его все равно люблю. А тебя ненавижу! Желаю тебе всего самого наихудшего! А теперь уходи! Это все!

Потрясенная Лена молча вышла во двор. На душе у нее было так тяжело, будто она похоронила близкого человека. Маринкины проклятия звучали в ее ушах. Даже Диму ей сейчас не хотелось видеть. Только маме она могла рассказать, как ей плохо, только ей одной. Но мама была на работе и обещала вернуться поздно – у нее сегодня совет.

Она поднялась к себе. Еще не открыв дверь, услышала, как разрывается телефон. Он звонил непрерывно, пока она раздевалась, снимала сапоги и шла к нему.

– Ну что? – прозвучал взволнованный голос Димы. – Что она тебе сказала?

– Дима, все очень плохо. Она молит Бога, чтобы он наказал нас. Но по-прежнему любит тебя. А меня проклинает.

И Лена горько заплакала.

– Я лечу к тебе!

Он положил трубку и через несколько минут уже звонил в ее дверь. Как будто и впрямь прилетел по воздуху. Ведь от его дома до ее несколько кварталов.

– Леночка, не плачь! – принялся он уговаривать ее, гладя по головке, как маленькую. – Ну что теперь поделаешь? Наверно, счастье величина постоянная – и по закону сохранения, когда оно к кому-то приходит, то от кого-то обязательно уходит. Не плачь, ты ни в чем не виновата. А ее проклятия это только слова, колебания воздуха со звуковой частотой. И пусть хоть весь мир обрушится на нас, мы все равно будем вместе. Как только окончим школу, сразу поженимся, ни дня не станем ждать. Двадцать пятого июня выпускной, а двадцать шестого подаем заявление. Пожалуйста, не думай ни о чем плохом, забудь ее слова. Не надо было тебе к ней ходить. Я как чувствовал!

Он сбегал на кухню и принес ей воды, накапав в нее валерьянки.

– А ты пойдешь к ней? – спросила она, немного успокоившись.

– Зачем? Чтобы нарваться на еще одну отповедь? Нет, не пойду. Не прощу ей, что она с тобой так обошлась. Ты ведь пришла к ней с добром.

– Димочка, ей очень больно. Наверно, когда человеку так больно, он становится жестоким. Теперь я понимаю, почему в мире так много жестокости. От боли. Наверно, всем злым и жестоким когда-то причинили ужасную боль – вот они и стали такими.