Маски Черного Арлекина Торин Владимир
Они все лежали. Лежали на холодном мраморном полу, застывшими взглядами уставившись прямо над собой. Разбросанные, точно выпавшие из корзины шута куклы-марионетки, они валялись кто где, распростертые и неподвижные. У каждого в плече торчала длинная тонкая спица, выпущенная из арбалета.
Небо в проломах потолка походило на тяжелое белокаменное надгробие и грозило в любое мгновение рухнуть вниз всей своей необъятной мощью.
Кончики пальцев левой руки немного подергивались, и Логнир Арвест ощущал нечто мокрое и горячее под ними. Все тело будто было отлито из воска – возможности осознанно двинуть хотя бы одним мускулом не представлялось никакой. Он не знал, чт с его спутниками, живы ли они или уже истекли кровью. Лишь Гарра. Она лежала где-то совсем близко. Орчиха тяжело дышала, с болезненным присвистыванием, но с каждым мгновением все тише и тише. Хрип, издаваемый ее легкими, походил на звук, который издают продырявленные кузнечные мехи, нагнетаемые с очередным разом все слабее.
Меж ними кто-то ходил, осматривая неподвижные тела. Подчас боковым зрением Логнир во враз налившемся бурым туманом воздухе мог уловить смутное движение в стороне.
В какой-то миг и над ним нависла фигура незнакомца. Это был человек в длинном черном плаще и высокой шляпе с длинным алым пером, прикрепленным вычурной серебряной застежкой к тулье. Повязка скрывала половину его лица, отчего можно было различить лишь глаза, равнодушные и столь же холодные, как и мрамор под спиной. Сеньор Прево...Черный Пес Каземат, командир тайной королевской стражи Ронстрада, носил маску и алое перо на черной шляпе – это все знали... Но это совершенно точно был не он.
Склонившись к самому лицу Логнира, незнакомец стал оглядывать его столь пристально, что перестал моргать и будто бы даже затаил дыхание. Он навис так низко, что распростертому человеку показалось: вот-вот, и его съедят, еще миг, и обладатель алого пера сдернет повязку, под которой окажутся огромные клыки, или паучьи жвала, или, как у особо жутких чудовищ, присоска, которая втягивает в себя плоть жертвы, отрывая от нее куски кожи вместе с мясом и костями. Бывший королевский сотник ощущал себя блюдом на обеденном столе. Ловкие и быстрые пальцы в черных бархатных перчатках начали ощупывать все тело Логнира, и ему казалось, будто два огромных паука ползают по нему. Хотелось их стряхнуть, вскочить, придавить сапогом, но он не мог. Яд разлился по всему телу, превратив кровь в свинец, а тело – в неживой камень. Обыск завершился – несколько кинжалов, скрытых лезвий и клинков исчезли из отведенных им мест в складках плаща, рубахи, из-за голенищ сапог. Но, судя по всему, незнакомец искал вовсе не спрятанное оружие.
Он вновь застыл над своим пленником, склонившись к самому его лицу. Глаза их встретились, и своим серебристо-стальным взглядом обладатель алого пера на шляпе будто бы попытался пронзить Логнира. В какой-то миг чужак заговорил:
– Для тебя же будет лучше, если ты перестанешь недоумевать, а будешь слушать. – Его слова из-за повязки звучали немного приглушенно, но говор был ровным и размеренным. Волна чужого хладнокровия накрыла распростертого человека. – Логнир Арвест. Уроженец Восточного Дайкана, сын Джеймса Арвеста, смотрителя городских часов, и Мэри, в девичестве Колтон, швеи. Тридцати шести лет. Вдовец. Сотник армии его величества в звании капитана и командир двадцать первой северо-восточной заставы. Награжден Золотой Лилией за выслугу лет (двадцать), дважды Червленым Сердцем за доблесть, дважды Серебряным Львом за походы в Со-Лейл, а также Знаком Короны-Лилии за верность и преданность трону Ронстрада. Похвально. Но после этого идут не слишком приятные вещи. Супруга, Хлое, в девичестве Хиггинс, цветочница. Обвенчаны в Дайканском приходе преподобным Уолтером Маккензи, два года замужества. Недолговечна счастливая жизнь солдата, верно, капитан Арвест? Обычная история: раз сел на коня – жена не твоя. Если не ошибаюсь, того человека звали Хенек Бри, тридцати двух лет от роду, младший помощник королевского министра экономики. Чиновник из столицы, тот еще хлыщ. Найден мертвым в своей комнате на улице Уиллоу, двадцать два, что в Старом Гортене. Ноги переломаны, на шее – петля. Скрученная с такой силой, что от горла и позвоночника ничего не осталось. Далее. Сама Хлое Арвест. Найдена там же, сидящей на стуле за обеденным столом, прямо напротив собственной отрубленной головы. Когда неудачливые любовники были обнаружены, их уже изрядно подточили мухи. Оба тела погребены на городских кладбищах: он – по настоянию и заботами дальних родственников – в парке Мэпл-айд, за восточной стеной города, где, как вам известно, капитан Арвест, хоронят столичных богатеев; она – в низине Гримшир – бедняцком месте... Установлена примерная дата кончины вашей неверной супруги и ее чиновника – совпадает по всем бумагам с кратковременным отпуском с заставы некоего Логнира Арвеста, сотника его величества. Столько лет прошло, и ни одной зацепки, ни одного подозрительного действия с вашей стороны, так что мы уж и не чаяли привести столь безжалостного преступника на виселицу. Ни единого доказательства... И не нужно так округлять глаза, капитан Арвест, не нужно так напрягать шею – покачать головой вам все равно не удастся. И спорить не нужно. Я ведь не охотник за отрицанием, моя цель несколько иная. Меня не нужно уверять, что вы не убивали супругу, я-то вас, слово чести, понимаю превосходно, вот только... что же вы так неаккуратно, в самом деле? Если позволите замечание, я бы неверную жену разрезал на кусочки, еще живую, и скормил ее любовничку в сыром виде. А его – на дно трясины, как водится. И следов никаких, и... что сказать – он ею полностью насытился бы, а она отдалась бы ему вся, без остатка – все счастливы... Не нужно, капитан, не шевелитесь. Не напрягайте мышцы, просто лежите – иначе, когда эффект белладонны сойдет на нет, будет лишь больнее – не нужно шевелиться. Вы знаете, что я говорю правду, и поспорили бы, если бы могли говорить, конечно, лишь из пустого духа противоречия. Не нужно этого... Я не собираюсь спорить, я всего лишь рассказываю вам о фактах, известных королевской тайной страже. Как мужчина я вас прекрасно понимаю, но как служитель закона – не смею, уж простите. Но давайте вернемся к вашей многоцветной, как багровое на алом, жизни, капитан Арвест. Вы не против? Итак, после упомянутого убийства вы осели на своей заставе, полагаю, боясь даже помыслить о содеянном – совести мечом в клыкастую пасть не ткнешь и кольчугой от нее не прикроешься, верно? И все вроде бы было хорошо. Никто ни о чем не догадывался, все шло своим чередом, пока не наступил памятный день – тринадцатое апреля шестьсот пятьдесят второго года от основания Гортена. В этот день вы, капитан, продали свою родину. Спокойно-спокойно... не будем говорить о цене – каждому ведь свое: кому-то будет мало и десяти тысяч тенриев золотом, а кому-то достаточно и одной-единственной женщины. – Взгляд говорившего стал непроницаемым. – Что посулил вам враг, мне не важно, это будет важно сеньору старшему королевскому судье Себастьяну Уилларду, когда он будет выносить приговор, или же его величеству королю Инстрельду Лорану, если будет его воля судить главного изменника Ронстрада лично. Меня же интересуют лишь факты вашей дальнейшей деятельности, капитан. Повторяю, расслабьтесь. Ну что вы, право дело, как мальчишка непослушный! Открыв ворота и впустив врага на заставу, вы предали две сотни жизней ваших подопечных и сослуживцев кровожадным тварям из лесов. Помимо этого, вы дали им проход и на две соседние заставы. После этого вы отправились в Конкр, где получили указания от вражеского правителя... Вы не думайте, что я все это придумываю, капитан Арвест. Об этом четко значится в журнале сеньора Каземата, записи сделаны его рукой лично.
Человек с алым пером на шляпе вытащил из-под плаща толстую тетрадь и открыл ее на заложенной странице. После этого повернул и ткнул прямо под нос неподвижному пленнику.
Мокрыми глазами Логнир с трудом сумел прочитать сделанную ровным почерком запись:
«6 мая 652 года.
Степень важности: II.
Цель: арест заговорщика и передача его трибуналу.
Умысел: защита от покушения на жизнь Его Величества.
Место: Новый восточный тракт на пути между Дайканом и Гортеном.
Время: по прибытии и поимке.
Подозреваемые: Логнир Арвест, сотник королевской армии в звании капитана, и все сопровождающие лица.
Легенда: отсутствует.
Дополнения: взять живым».
– Там около шести страниц обвинений, это лишь – вывод. Могу вас поздравить, капитан Арвест. Во-первых, вам тогда ловко удалось избежать ареста. Во-вторых, мало кому удавалось собственными глазами увидеть приказ о собственной поимке. А уж если сам Бриар Каземат потратил на вас чернила, то дело совсем худо. Итак, что мы имеем на данный момент? Двойное убийство, измена трону, заговор с целью убийства монарха, страшно подумать, но это еще не все. Присовокупить к списку можно еще дезертирство – вас со службы никто не отпускал, – приказы отсутствуют. Также якшание с мерзкими орками, различным сбродом и висельниками Сар-Итиада, подделка королевских судовых документов (неужели вы думали, что ваша «хитрость» не выплывет?), сопротивление при аресте и прочее, и прочее... Все очень печально, капитан Арвест. Можно подытожить, вы – очень опасный человек и закоренелый преступник, дорога вам одна – последний поклон, песня топора, и голова – на пику ограды дворца. То же – и вашим спутникам. Тише-тише... Вы спросите меня, отчего же я проделал такой путь, чтобы найти вас? Отвечу: для закона нет такого понятия, как расстояние. Тем более что после этого задания я получу новое звание и должность. Но во всем этом есть некая деталь, некий подвох – куда же без него. Объясню. Я служу трону Ронстрада, как вы уже могли уяснить, капитан, но, позволю себе заметить, что само понятие «трон» подразумевает в себе не только какого-то одного человека, сидящего в высоком удобном кресле с мантией на плечах и короной на голове. На самом деле – это много людей, и почти каждого из них вы не знаете. Обратите внимание на то, что я не сеньор Прево и цели у меня несколько иные. Скажу так, есть некто в Гортене, кому вы (и все ваши спутники, разумеется) нужны целыми и невредимыми. И в мою обязанность входит доставить вас к нему. Пока что вам не нужно знать, кто это, – просто поверьте: это очень влиятельное лицо, я бы отметил – самое влиятельное в королевстве и не только. Возможно, – я говорю «возможно», а не «совершенно точно», – именно эта встреча в Гортене станет вашим спасением, поэтому в ваших же интересах не оказывать сопротивления.
Человек с алым пером на шляпе выпрямился.
– Вы терзаетесь вопросом, отчего я говорю вам все это именно так, капитан? Не буду скрывать. Как показала практика, если хочешь, чтобы тебя слушали, сделай так, чтобы твой собеседник не мог говорить, не мог убежать, не мог заткнуть уши, не мог, по сути, ничего, кроме как – правильно – слушать. Вы меня выслушали, и теперь перед вами встает выбор – либо в таком состоянии, как у вас сейчас, вы будете добираться до самого Гортена, либо будете вести себя благоразумно и не строить заведомо обреченных на провал самоубийственных планов побега. В последнем случае вам останется только дойти под конвоем к северной границе Тириахада, а дальше уж не заботиться о боли и усталости в ногах до самой столицы нашего славного королевства. Сейчас вы чувствуете, как глаза смыкаются и вы засыпаете? Что ж, действие яда сходит на нет. Когда вы проснетесь, сможете вернуть себе власть над своим телом. И тогда, прошу вас, Логнир Арвест, давайте без глупостей, иначе... иначе еще одна отравленная спица в плечо, веревка вокруг ног, и вас волоком потащат, куда мне нужно. И, смею заметить, мои душевные терзания по поводу причиненного вам неудобства не пойдут ни в какое сравнение с этим самым причиненным вам неудобством...
Сознание уже почти покинуло Логнира, когда он услышал над головой чей-то голос:
– Слепень! Кого-то не хватает!
Человек с алым пером на шляпе оглянулся и быстро окинул взглядом неподвижных распростертых пленников.
– С ними был еще коротышка! Этот гоблин! Ищите его!
– Бансрот подери! Слепень, тут след крови и лаз, ведущий в подземелья! Он ушел!
– Ничего, найдется... – пробормотал Слепень. Своего хладнокровия он так и не утратил.
Отрава действительно слабела, и Логнир Арвест, закрывая глаза и проваливаясь в сон, сумел легонько улыбнуться. Казалось бы, его положение было незавидным, но он догадался, кем именно являются и сам Слепень, и его подручные. Когда человек с алым пером на шляпе поднимался, капитан успел разглядеть у него под плащом черный камзол, расшитый вязью красных букв, рун и таинственных знаков. Конечно же, простой служака ни за что не смог бы их прочесть и понять, но тем не менее они прекрасно выдали своего хозяина. Это давало некую призрачную надежду...
Будто сперва отрезанными, а после неправильно пришитыми на место, непослушными пальцами бывший сотник Ронстрада крепко сжал бесчувственную ладонь Гарры и крепко заснул.
8 сентября 652 года.
Центральная часть Срединных равнин. Графство Аландское. Замок Сарайн
Он лежал в глубокой мягкой постели. Обложенный белыми подушками, закутанный в теплые одеяла, он чувствовал себя непривычно комфортно, а окружающее пространство для него ограничивалось тяжелыми складками темно-синего полога. Где-то там, за этими матерчатыми стенами, шипели и хрустели дрова в затухающем камине, но полутьма давящей завесы не пропускала ни единого проблеска огня.
Человек пошевелил рукой – передернулся от боли, двинул другой – терпимее. Пальцы аккуратно нащупали широкую повязку, обмотанную вокруг его тела – бок и живот были полностью перебинтованы, да так туго, что даже дышалось с трудом. Раненый подумал, что теперь он отчасти понимает ту боль, какую испытывают все благородные дамы, что носят корсеты. Воздух с трудом проникал в легкие, возможно, именно поэтому у него начала сильно кружиться голова, когда он рискнул приподнять ее с подушки. А быть может, он еще просто не отошел от раны? От ран... Тугая повязка перетягивала и плечо, руки он почти не чувствовал.
Сколько он здесь лежит? Все равно... Главное, что лежит в теплой постели, а не припорошенный сухой, безжизненной землей или сброшенный в гадкую зеленую топь.
Что же произошло с ним после того, как он упал во тьму? Этого он не помнил. Но помнил почему-то другое. В воспоминаниях всякий раз отчетливо вставали двое старших мальчишек. Один – высокий, сильный, с красивыми каштановыми волосами и глазами цвета сосновых иголок. Второй – стройный, подвижный, с горящим взором серо-зеленых глаз и вьющимися русыми волосами. Ухоженные, холеные и избалованные – сам он таким никогда не был.
Старший мальчишка, зеленоглазый, отчего-то его никогда не любил и старался всюду унизить и оскорбить, его дружок недалеко от него ушел. Он не помнил, чтобы когда-то играл с ними, даже когда они были совсем маленькими детьми. Даже когда старик-маг просил их брать его с собой в свои игры, они жестоко прогоняли ненужного им младшего или же просто игнорировали, будто его рядом с ними и нет совсем. Тогда он плакал, обижался, бежал жаловаться магу или благородному лорду Уильяму, что еще больше злило его «товарищей».
Зеленоглазый, наслушавшись сказок старого волшебника о легендарной птице-фениксе, возомнил себя ею и старался показаться бльшим, чем являлся на самом деле. Его дружок поддерживал эту глупую игру. Они вечно что-то устраивали, куда-то убегали, нарушали правила, все, какие только могли, – назло лорду Уильяму и старому магу.
Когда он был еще несмышленым (в их, конечно, понимании) ребенком пяти лет, он просил их взять его хоть раз с собой, но высокомерный и напыщенный зеленоглазый говорил: «Тебе с нами нельзя, малышня, у нас – взрослые дела! Мы рыцари, а тебе еще нужно сказки перед сном рассказывать, а то заснуть не можешь!»
«Да! – поддерживал его товарищ. – Пойди вон поиграй с Изольдой и Леоннеей! Они – достойная тебя компания! Побежали, Ди!»
И они убегали, оставив его на расправу этим двум несносным девчонкам, дочерям графа и герцога.
Что было спрашивать с гордеца Ди? Он всегда таким был. Но вот кого он никогда не мог понять, так это Тели! Он ведь являлся ему почти братом! Но кузену было на него абсолютно плевать.
Он, к слову, платил им тем же. Всякий раз старался досадить. Очень метко несколько раз пожаловался – обоих на неделю посадили под замок, лишив сладкого. В другой раз их заперли на полторы недели, а в третий... они его просто побили. Но ему было все равно – он и дальше продолжал на них жаловаться, всюду, где мог, портил им их приключения и «подвиги».
Поэтому нечего удивляться, что к восьми годам он стал озлобленным, похожим на волчонка, противным мальчишкой, который всюду и всем при любом удобном случае делал пакости. Таким он, признаться, и остался на всю жизнь...
Человек в кровати запел, точнее, засипел свою любимую песню, старую балладу, еще из тех, где рифмы не всегда созвучны, зато слова продирают до дрожи... Эту песню он услышал однажды в одном довольно-таки мрачном трактире где-то неподалеку от перекрестка гортенского и хианского трактов:
- Кровью на лезвии вычерчен путь.
- Не скрыться с него, не сойти, не свернуть.
- Грохочет погоня, пасть скалят мечи —
- Тропа твоя зыбка, как пламя свечи.
- Шаг в сторону – пропасть, дух в пятки уходит,
- Но выбор твой сделан, тее он подходит:
- Ты весь – лицедейство, тысячи масок,
- Вся твоя жизнь из опасностей-красок.
- Подставишь, предашь, оклевещешь, солжешь,
- Убьешь, если надо, вонзишь в спину нож.
- Повсюду враги: и свои, и чужие,
- Ты больше, чем жизнь, любишь игры такие...
Мягкие подушки в его жизни являлись непривычной роскошью, хотя по своему положению он просто обязан был все свободное время возлежать на перинах. Вместо этого он бродил по дворцу как тень и всем, кому только мог, старался испортить настроение, сделать какую-нибудь гадость. Один раз даже поджег лучиной знаменитое алое перо на шляпе его сиятельства сеньора Прево. Оттого и личная неприязнь Бриара к его персоне, которая аукнулась ему много лет спустя.
Вскоре он стал замечать, что его сторонятся, его избегают. Бывшие навязанные «подружки» все куда-то поисчезали, он остался в полном одиночестве. Даже старый маг находил всякий раз какой-нибудь предлог, чтобы улизнуть от этого вредного, назойливого ребенка – еще бы, он же вечно был так занят! Боролся со страшными и безжалостными темными магами. Темные маги... они всегда привлекали его, озлобленного на весь мир мальчишку, в их образе он мог разглядеть некую романтическую таинственность, их сила, независимость, возможности всегда его восхищали. Ему были не по душе слезливые рассказы о светлых рыцарях и прекрасных дамах – он любил истории о страшных некромантах и их зловещем колдовстве. Он решил, что однажды сам станет темным магом и непременно всем отомстит.
Его любимым персонажем сказок всегда был Черный Лорд Деккер, великий и могучий повелитель некромантов мрачного Умбрельштада, хотя первое место для мальчишки он делил с другим колдуном – печально известным убийцей Коррином Уитмором, которого все знали под прозвищем «Белая Смерть». И если хладнокровный и величественный Черный Лорд символизировал для него, ребенка, благородство и силу, то Коррин Уитмор – гнев и страсть. Страшные сказки о темных магах... Они очень повлияли на его еще не окрепшее сознание и мировосприятие. Он частенько бродил по дворцу в тянущейся за ним едва ли не на пять футов по полу черной мантии, набросив глубокий капюшон на голову. Истинный призрак в истинно кровавом поместье.
Даже лорд Уильям, который всегда поддерживал вечно обиженного мальчугана и был тому самым близким человеком – поскольку его родители умерли, когда он был совсем мал, – больше не выказывал ему отеческих чувств, ссылаясь на загруженность делами королевства. Славный Лорд-Протектор был действительно настолько занят, что не мог выделить даже пяти минут на ребенка – сирота его прекрасно понимал, – чужого ребенка.
Мать умерла при родах, отец прожил еще полгода. Потом случилось то, что сделало ничего не осознающего младенца кровным должником. В бою с орками отца, тяжелораненого, из боя вытащил сотник королевских войск Граймл, продлив тому жизнь на полторы седмицы мук и горячки. Он все равно умер от ран, оставив сына. Сына, который спустя много лет все же отплатил свой долг – должно быть, чересчур дотошно, – он вытащил Граймла из боя, но тот так же скончался от полученных ран. Долг был выплачен до последнего тенрия и до последнего мучительного вздоха, до последней капли кровавого пота и последнего слова предсмертного бреда.
Но это было гораздо позже. Как говорилось, сирота, истово увлекавшийся темными магами и их зловещими деяниями, рос во дворце в полном одиночестве, пока однажды, когда ему было восемь лет, он не решил проследить за Ди и Тели, которые в очередной раз оставили в дураках своих охранников и сбежали из дворца и города.
Далеко он за кузеном и его лучшим другом не прошел. Спрятавшись вместе с ними в телеге с сеном, что направлялась из столицы в деревню, он проехал всего лишь несколько миль по тракту, пока они его не заметили. Надавав незадачливому шпиону подзатыльников и немного вываляв в пыли, они ссадили его прямо в лесу.
Обиженный ребенок пошел в чащу и шел так несколько часов, пока не выбрел к небольшому озеру. Там он и сел отдохнуть. И там он встретил ее...
Раненый все бормотал себе под нос свою песню:
- Шпионом родился, не лги, что им стал,
- Ведь в сердце твоем только ложь и металл,
- Кинжал, склянка яда, поддельные письма.
- Всегда одиночка, везде независим.
- И дома ты не был, казалось, сто лет,
- Но поздно обратно, для всех – тебя нет.
- Твой дом не сожжен, но семья как чужая.
- «Зачем их оставил?» – себя проклинаешь.
- За что ты боролся, ответь наконец?!
- Глупец ты, бродяга и снова глупец!
- Уходишь все дальше; не жди, что вот-вот
- Окликнут тебя или взгляд позовет.
- Придет новый день, и ты в путь соберешься,
- На голос любимой не обернешься.
- Хохочет опасность, и ждешь, чтоб убили...
- Ты больше, чем жизнь, любишь игры такие...
Она тоже вышла из леса. Красивая, богато одетая, как Изольда или Леоннея, но что-то в ней было другое. Теперь, спустя много лет, он четко осознавал, что именно – тогда она просто не знала, кто он такой. Она подошла и села рядом, что-то говорила ему, но он не слушал, он думал, как бы оскорбить ее побольнее – такая черствая была у него душа.
Тонкие черты, глубокие, словно это самое озеро, карие глаза, открытое приветливое лицо. И улыбающееся ему... улыбающееся. Ему уже давно никто не улыбался. Извечные вымученные оскалы и натянутые, как струны на арфах, усмешки придворных не в счет. Давно прошли те времена, когда он мог зайти в кабинет к лорду Уильяму и тот, увидев его, радовался, откладывая в сторону перо, свиток с очередным указом, и рассказывал ему какую-нибудь занимательную старинную историю. Теперь все на него смотрели с плохо скрываемым отвращением и презрением.
«Меня зовут Агрейна», – сказала она.
И имя у нее красивое. Может, столкнуть ее в озеро? Посмотреть, как она будет плакать, вся мокрая и грязная... или вообще утонет. Слезы потекут у нее по щекам, смешиваясь с озерной водой. Кувшинка застрянет у нее в волосах... Она очень красиво смотрелась бы с кувшинкой... Стоп. Что за глупые мысли!
Он думал, как бы ее обидеть, чтобы было побольнее, – совсем незнакомая девчонка не сможет на него наябедничать...
Он смотрел на ее отражение в глади озера. Очень красивая и, было видно, добрая, не то что эти... подлизы и злюки, дочери глупых придворных, которые только и пытались заманить его, обречь на дружбу с собой, а затем, в будущем, он это уже тогда понимал, и на выгодную женитьбу. Их мамочки и папочки заставляли их делать это. Как же они противились, не хотели, эти разукрашенные всякими бантиками и рюшечками куклы! Они плакали, они топали ножками, но все равно шли «дружить» с капризным мальчишкой из королевской семьи, со злым принцем Кларенсом, что таскал их за косы и швырял в них грязью. Который обзывал их и угрожал заколдовать – даром, что в те времена ему это было сделать не легче, нежели взлететь.
Она, эта незнакомая красавица Агрейна, все время спрашивала, как его зовут, но он упорно молчал. Спустя тридцать лет он, конечно, понимал, что его показная гордость и отчужденность выглядели тогда до боли глупо, но сейчас уже было поздно что-либо менять.
Ди и Тели всегда смеялись над его тонким девчачьим голоском, поэтому он не хотел и с ней говорить. Он боялся, что она расхохочется или, что еще хуже, просто убежит. Но какой-то странный порыв заставил его сказать:
«Меня зовут Клэр».
Она не убежала, даже не засмеялась! Вместо этого сказала:
«У тебя очень красивый голос, такой добрый и глубокий».
Тогда от удивления и неожиданности он едва во второй раз не плюхнулся в воду – первый был, когда она тронула его за плечо, только появившись на поляне.
Он больше не хотел ее обижать. Никто не относился к нему с добротой, даже лорд Уильям перестал. А как же он удивился, когда узнал, что его новая знакомая – родная дочь Лорда-Протектора.
Он просил, чтобы ему позволили остаться в замке Агрейны, старый маг, Лорд-Регент и сэр Уильям, Лорд-Протектор, согласились, лишь бы избавиться от него и не видеть каждый день во дворце. Как он был им благодарен, они даже не представляют...
Человек в кровати здоровой рукой потеребил синий бархатный полог – это именно та комната, где когда-то жил этот злой и обидчивый мальчишка, которому так не повезло родиться принцем королевской крови. Это именно та кровать, на которой он столько раз засыпал в своем жестоком и безрадостном детстве.
Хриплый голос все так же шептал балладу:
- В руке зажата сталь, погоня дышит в спину.
- В глазах застыл испуг, представил ты картину:
- Сбежать уже никак, лишь только обернись...
- И жизнь на волоске, не сон, но ты проснись!
- Торчит кинжал в спине согнувшейся твоей —
- То значит, что шпион другой удачливей, хитрей.
- Твой долг сполна оплачен, и ты забудь о нем,
- Колени преклонишь не ты пред королем.
- Ты помнишь этот день, как будто бы сейчас,
- Ты помнишь свою гордость и роковой приказ.
- Ты их всегда, не думая, старался-выполнял.
- И многих на пути своем безжалостно убрал.
- Но вот и твой черед настал с удачею проститься,
- Безвыходно и глупо, но ты, брат, провалился.
- Подставил сам себя, от смерти не уйти,
- Враг ловок и хитер – сумел тебя найти.
- Лишь погибель – удел или цепи стальные.
- Ты больше, чем жизнь, любил игры такие...
Хриплые слова баллады закончились всхлипом.
Теперь он плакал. Человек в комнате совершенно точно плакал! Большая подушка глушила рыдания, но даже через толстую дубовую дверь гостевой спальни их было слышно. Последние слова он шептал сквозь слезы. Их уже было почти не разобрать, поэтому леди Агрейна – совершенно недостойное поведение для благородной, хорошо воспитанной дамы! – вплотную прижала ухо к замочной скважине.
Закончив шептать свою печальную балладу, Кларенс замолчал. Каждый вздох сопровождался хрипом. Сердце леди Агрейны сжалось. Неужели это все происходит наяву, происходит не во сне?
– Я знаю, что ты там! – вдруг воскликнул он.
Леди Агрейна даже отшатнулась от двери. Не пристало взрослой и, несомненно, приличной даме подслушивать у чьих бы то ни было дверей, а уж тем более если это дверь комнаты в твоем собственном доме.
– Позволите? – Она легонько постучала.
– Да, разумеется, – послышалось из-за двери. – Это ведь твой замок.
Леди Агрейна набрала в легкие побольше воздуха, будто не переступала порог, а прыгала в бушующую воду с самого высокого в мире водопада, и вошла в комнату.
Он лежал, облокотившись на десятки подушек, и казался таким жалким, невинным... обманчиво невинным.
– Ну, здравствуйте, миледи. – Он попытался подняться, но она ему не позволила.
– Как ты попал сюда, Клэр? Что произошло? И что происходит сейчас? – Она говорила с ним впервые за очень долгие годы, и даже просто вымолвить его имя оказалось очень тяжело. Легче было называть его просто – «Некромант».
Леди стояла в нескольких шагах от распростертого на кровати Кларенса, наблюдая за ним со злостью и болью. Она не хотела приходить к нему, но не могла не прийти.
– Ты не хочешь поинтересоваться моим самочувствием? – лукаво прищурился принц Лоран. – Ты не желаешь поинтересоваться, как я поживал все эти годы? Не хочешь спросить кое о чем другом, моя дорогая Рейн?
– Не смей меня так называть, Некромант! – Леди в гневе сжала кулачки.
– Ты совершенно права, – вдруг отвернулся он, глядя на бушующую за окном грозу. – Ты во всем права.
– Зачем ты пришел? – Слеза скатилась по ее щеке. – Зачем ты появился посреди моего зала? Зачем?..
Она закрыла лицо руками, а он все так же смотрел на грозу.
– Я пришел туда, где находится в плену мое сердце, – прошептал он. – Я пришел туда, где ты, надеясь перед смертью хотя бы взглянуть на тебя. Тогда мне не был бы страшен ни один демон на той стороне. Мне вообще уже ничего не было бы страшно. Я просто хотел вернуться домой. Но нет, я не умер, – зло усмехнулся некромант. – Почему-то я не отошел в мир иной, хотя совершенно точно раны мои были смертельны. Ты... это ты что-то сделала.
– Это не я! – Леди превратилась вдруг в ледяную статую. Помертвевшую и бесчувственную. – Я бы никогда не позволила тебе выжить, я не стала бы спасать какого-то некроманта! Это ворон. Черная птица прилетела следом за тобой. У нее к лапкам были привязаны две фляги. Целебная жидкость в одной из них и спасла тебя.
– «Какого-то некроманта»? – только и спросил Кларенс, остальная часть ответа леди Агрейны прошла мимо его ушей. – А помнится, раньше ты... ты меня...
Женщина подошла к раненому, склонилась над ним. На ее лице появилась легкая, свободная улыбка. Такая родная, такая любимая. Неужели она вернулась? Неужели он смог растопить ее сердце? Она вспомнила его. Не того, кем он притворялся почти тридцать лет, а того, кем он был, когда они были вместе, когда любили друг друга! Может быть, он выжил не зря? Может быть, ему еще удастся все вернуть?
Эти глаза, совсем молодые, такие прекрасные, такие глубокие. Они снились ему каждую ночь, их он видел каждый раз, когда опрокидывал себе в горло отраву, превращавшую его в некроманта Магнуса Сероглаза. Он видел их и не задумывался ни на секунду. Он все это делал ради них одних, этих глаз. К Бансроту и короля, и королевство, и народ, и... и всех. Только ради нее он вступал во тьму. Неужели ее любовь к нему вернулась?
Леди Агрейна наклонилась к самому его лицу. Он видел каждую веснушку на ее щеках, видел каждую ресничку. Он смог различить в ее дивных глубоких глазах собственное отражение. Почувствовал исходящее от нее тепло и этот приятный фиалковый запах. Сердце Кларенса в безумии забилось, а горячая кровь вспенила заледеневшие и покрытые инеем жилы, застывшие, казалось, навеки в его жизни некроманта. Он помнил... он чувствовал...
– Я всегда ненавидела тебя. – Лицо красивой женщины исказилось страшной яростной усмешкой. Сэр Кларенс отпрянул в сторону, в глазах потемнело от дикой боли. – Я тебя ненавидела и сейчас ненавижу, проклятый Некромант.
За окном пропел привратный рог, кто-то приближался к Сарайну, замку графов Аландских.
– Слышишь, Некромант? Это едет мой жених. Сэр Кевин Нейлинг, благородный наследник благородного рода, сын барона Фолкастлского – человек, который меня любит и которого люблю я. Многое изменилось в твое отсутствие, Некромант. Для тебя же будет лучше, если ты не будешь показываться из этой комнаты и исчезнешь туда же, откуда появился.
Сказав это, графиня вышла за двери.
Раненый закрыл лицо ладонями и тихо-тихо заскулил. Он плакал, теперь он мог себе это позволить.
А леди Агрейна билась в немых рыданиях по ту сторону двери...
Глава 2
В пасти кошмара,
или Прибывший издалека
Портреты и пыль, почерневшие рамы —
Осколки былого, свершившейся драмы.
Их лица – лишь тени в плену отражений,
Разбитых зеркал, пелены наваждений.
Ты знал их. То отблески жизни забытой,
Печальной, трагичной, никчемной, убитой...
Ты видишь их вновь, словно взялся руками,
И режут осколки ладони краями...
Здесь в каждой крупице насыпано боли,
Фрагменты полотен – все части юдоли.
И в них ускользающий призрачный облик
Кровавою дланью рисует художник.
Выводит на сердце стальною иглою...
Признанья и клятвы, что скрыты золою.
Сожженных, заброшенных, сломанных зданий,
Твоих преступлений. Твоих наказаний...
Но старые рамы пощады не знают,
Что злобные псы, рвут на части, терзают.
От них не сбежать: это сны твои, грезы,
Острее, чем явь, чем шипы черной розы...
«Портрет».
Баллада, написанная
на старом клочке пергамента,
найденном на запыленном чердаке
одного из домов Дайкана
Где-то в стране Смерти
Черный тракт тянулся в безызвестность, рождаясь, словно смоляная река, истекающая из огромной мраморной арки. По бокам этого белого, как полировнная кость, сооружения к багровому небу тянулись двадцатифутовые, походящие на человеческие хребты, колонны, на чьих гротескных капителях, выполненных в виде огромных ладоней, возлежал треугольный фронтон, украшенный тонким лепным барельефом. В его центре рукой неведомого мастера была изображена тонущая в тяжелых складках одеяния фигура с оперенными крыльями таких размеров, что казалось, будто они могут поднять в воздух не только своего обладателя, но и, должно быть, какой-нибудь город. Лица у этого существа не было, а вместо него – гладкий, как зеркало, овал. У ног крылатого в различных позах застыли семеро изломанных силуэтов, у каждого из которых четко проглядывала лишь определенная часть тела: у кого-то – рука с когтями, у другого – обтянутая тонкой кожей грудная клетка с провалом на месте сердца, у третьего – нижняя часть лица, где отсутствовали губы, и вместо них грубые десны переходили в загнутые, словно крючья, клыки; четвертый (согбенный в рабском молении) обнажал хребет с выступающими из-под кожи шипами, вырывающимися из позвонков; у пятого был хвост, шестой являлся обладателем длинных, до самых щиколоток, волос, а седьмой – пары могучих перепончатых крыльев.
Все эти семеро отталкивающих своей гротескностью и ужасающих уродствами существ попирали ногами ленту фриза в основании фронтона. Из нее тянулись скульптурные человеческие руки с подагрическими веретенообразными утолщениями на суставах кистей и безобразными пальцами, скрюченными и изломанными так, будто некогда они пытались ухватить податливый и зыбкий край надежды и застыли в этом мгновении извечной неудачи. Как уже говорилось, фронтон лежал на двух огромных мраморных ладонях, служащих своеобразными капителями белых хребтообразных колонн. По сторонам от этих каменных позвоночных столбов, будто бы подпирая их спинами, высились статуи крылатых созданий, облаченных в долгополые плащи с капюшонами. У всех этих фигур было по четыре руки, и в каждой они сжимали по кривому, как усмешка Бансрота, серпу. То были Хакраэны – жнецы смерти. Только не следует путать подлинных Собирателей Жизней и этих их двойников, высеченных из камня, ибо по существу своему они различны, и цели у них иные. Подлинные – это те, что всегда несутся, как чумной ветер, перед телегой-труповозкой Анку, предвосхищая агонию, обрывая человеческие жизни и похищая последний вздох. Питающиеся людской неудовлетворенностью по прожитой жизни и бессмысленными сожалениями, они – Последние Вестники. Мнимые же – лишь облик подлинных, увековеченный в белом мраморе. Но здесь они стояли не просто так, и причиной тому являлись те, кто приходили в Край-Где-Все-Рано-Или-Поздно-Оказываются незваными, невзирая на устоявшиеся законы и запреты. Вот тогда Хакраэны-Из-Камня оживали, и их серпы обрушивались на дерзкого, разрывая его плоть на куски. Все же остальное время они были безжизненны и неподвижны, не имея всех тех привилегий, которыми отличались от них подлинные Собиратели Жизней, вроде дыхания, свободы движений, возможности ощутить земную твердь под ногами и твердь небесную под крыльями. Долгие века они служили лишь украшением Черной Арки, вселяя последний ужас в покойных и наполняя им их души.
Больше в этом сооружении не было ничего, кроме, собственно, его сути – прохода. Сама арка: свод, статуи Хакраэнов, фризовая окантовка фронтона – все это походило на чудовищную раму огромного зеркала. Тонкая смолянистая пленка была жидкой и перетекала сама в себя, постоянно исходя то мелкой рябью, то прекрасно видимыми волнами, а порой в ней проглядывали даже чьи-то судорожные ладони и искаженные мукой лица.
Черная Арка – так назывался этот проем, через который входят, но никогда не возвращаются обратно. Истинное начало Конца, черта, отделяющая этот свет от света того. Это был тонкий Край, за которым начинался Последний Путь – та самая дорога шириной тринадцать футов, вымощенная черным кирпичом.
И именно благодаря этой Арке их называли Ступившими за край. Это были те, от кого каменные Хакраэны как раз и должны были охранять просторы Смерти, те, кто был вне закона по ту сторону, и те, кто утратил последнюю совесть, явившись в этот день сюда в таком количестве.
Статуи мраморных стражей поворачивали к незваным гостям головы, из-под капюшонов лился едва слышный угрожающий шепот, но поделать холодные статуи ничего не могли – чужаки умели обманывать саму смерть – что им были какие-то ее жалкие прислужники.
Черный кирпич дороги ложился под ноги, хотя идти вперед совсем не хотелось. По обеим сторонам Последнего Пути, точно застывшие волны могучего прилива, тянулись вдаль холмы, поросшие бесцветной травой и колючим терновником.
Несколько человек уверенно, но не быстро шагали вперед, и в какой-то момент и сама Арка, да и начало дороги исчезли, и если оглянуться, то можно было бы увидеть лишь те же холмы, что и впереди, тот же горизонт, ту же безрадостную картину.
Впереди всех шел Черный Лорд. Глаза его были закрыты, но он и не думал оступаться на камнях или хоть немного замедлять движение – он вслушивался. На грани сознания в разлившемся кровавом багрянце неба хлопали крылья, в неизмеримой дали по черному кирпичу стучали копыта... и колокол. Погребальный колокол бил в этот час на всех башнях страны Смерти. Деккер Гордем походил на черного дрозда в своем любимом бархатном камзоле, расшитом серебряной нитью; поверх камзола был наброшен Черный Плащ, который с момента перехода через Арку ожил и начал двигаться на плечах своего господина, шурша драпировкой и ежесекундно изменяя очертания складок и течение материи. Подчас в ткани будто бы проглядывали ехидно ухмыляющиеся рты, но проходил всего какой-то миг, и они вновь становились не более чем сгибами на шелке. Перед Черным Лордом в воздухе висел старый железный фонарь, а тонкий огонек свечи в нем походил на бьющегося в агонии крошечного бледного человека, запертого в черной клетке, и действительно – пламя напоминало обнаженную фигуру с ногами, вплавленными в воск. Бедный пленник все рвался и рвался, распаляясь все сильнее и исходя жаром, но на его муки никто не обращал внимания.
Пятеро старших некромантов, шагающих вслед за повелителем, выстроились кольцом и походили на конвой, ведущий в центре заключенного. Тот же, кто шел в окружении темных магов, сегодня должен был либо присоединиться к их числу, либо сгинуть в безызвестности и навеки утратить душу. Довольно завышенная цена за влияние и величие, и мало было тех, кто решился бы ее выплатить, но только не он. Он был готов, лично выдавив из себя все сомнения и страхи, словно яд из раны. И сегодня он станет Ступившим за край и будет первым, кому это удалось из всех тех некромантов, что пытались после Анина, который вошел в число старших более ста лет назад.
Амбициозный темный маг почти добился своей цели, и для этого ему пришлось изрядно покрутиться, устраняя любую возможную помеху, просчитывая десятки ходов и всерьез обдумывая каждую мыслимую вариацию последующих событий... Осталось лишь одно. Последняя проверка и посвящение. Этот шаг отнюдь не легок, нет – ведь добрую сотню лет ни одному из пытавшихся стать Ступившими некромантов это не удавалось. Что ж, если и он оплошает, запасной план всегда наготове, а душу свою он так просто никому не отдаст. Его звали Магнусом Сероглазом, и до того, как стать некромантом, он был никем – просто тенью, которую все избегают, ненавидят и боятся. И хоть его всегда окружали роскошь и пышная обстановка, он носил дорогие наряды, а семья его была очень влиятельной и богатой, он всю жизнь чувствовал себя лишним и чужим под родной крышей. С самого детства он любил страшные истории о жутких тварях ночи, прислужниках смерти и безжалостных убийцах – этих темных магах, шагающих вокруг него, а сейчас он сам приблизился к ним, сейчас он шествует на расстоянии вытянутой руки от каждого из них. Сказки стали явью, и скоро он сам станет страшной сказкой. Ну и роль он, само собой, примерил на себя соответствующую. Под сводами Умбрельштада его называли Черным Арлекином из-за злобного безжалостного юмора и жестоких насмешек, с которыми он проводил пытки, выпивал души людей, убивал, да и просто поддерживал общение с кем-либо из темного братства. А еще у него был свой особый грим: от белил его лицо превратилось в мертвенную маску, а через глаза проходили две нарисованные алым вертикальные линии, начинаясь от середины лба и достигая низа скул. Вызывая у других насмешку, недоумение или страх, себе Сероглаз таким нравился. Достойный образ для вжившегося в роль актера – так считал Магнус.
Пока же о грядущем посвящаемый старался не задумываться, всецело погрузившись в изучение спутников, их поведения, характеров, но что важнее – отношения друг к другу. Еще никогда ему не приходилось бывать в обществе одновременно всех Ступивших за край. И пусть сейчас один из старших все же отсутствовал, пятеро, да и сам Черный Лорд – это было уже что-то. Серые глаза пристально оглядывали темных магов, подмечая мельчайшие изменения в их лицах, взглядах, движениях.
Больше всего внимания к себе привлекал шедший прямо перед ним Ревелиан. Еще этого некроманта звали Джеком-Неведомо-Кто из-за того, что никто не знал его истинного обличья. Уже двести лет он носил тугую кожаную маску, вросшую в его лицо и ставшую частью шероховатой и сухой, как бумага, кожи. Ревелиан являлся обладателем дико вьющихся огненно-рыжих волос, походящих на гриву, неправильно сросшегося после многочисленных переломов кривого носа и злых темно-карих глаз, которыми тот пытался пронзить Магнуса, время от времени оборачиваясь к нему и косясь с недоверием.
– Ну, позвольте... позвольте же мне это сделать, милорд. – Ревелиан, точно пес, желающий подлизаться к хозяину, увивался вокруг Деккера, кутаясь в свою темно-зеленую, расшитую золотом накидку.
Глядя на его угодливые, льстивые происки, Магнус не мог не скривиться от презрения – Джек-Неведомо-Кто был поистине мерзким существом. Этот злобный выродок, появившийся на свет, должно быть, от бешеной волчицы, а не от человека, выделялся своим по-звериному безумным нравом, неоправданной жестокостью и неуемной жаждой убийства даже в сравнении со всеми остальными маньяками Умбрельштада. Будь воля Магнуса, Ревелиана уже давно посадили бы на цепь, или лучше – просто перерезали бы ему глотку и навсегда забыли о его существовании.
– Мне всего лишь нужно снять маску, милорд, и тогда Белый Паук мне сам все отдаст. Я хочу наконец сорвать ее, взглянуть на мир истинными глазами, вдохнуть воздух настоящими легкими, пришло время мне открыться, вот и повод...
– Нет, – холодно ответил Черный Лорд, по-прежнему не открывая глаз. – Ты не снимешь свою маску, Ревелиан. И только посмей меня ослушаться.
Джек-Неведомо-Кто не унимался:
– Но Черный Патриарх меня уверял, вы сами мне обещали, милорд, я мог бы...
– Я сказал: нет, – отрезал Деккер, резко повернувшись к рыжему некроманту, отчего тот отшатнулся, словно его обдали кипящим варом из котла. Глаза Черного Лорда были закрыты, но ярость, спрятанная за веками, была и так превосходно ощутима. – Это сделает Сероглаз. Мы ведь не зря все это затеяли.
– Милорд, – осторожно начал Дориан Сумеречный. Он шагал за спиной Магнуса, бок о бок с Анином Грешным. Дориан был облачен в вороненые латы, ставшие за долгие годы ему второй кожей; поверх доспехов была надета накидка цвета темнеющего неба. – Белый Паук гораздо хитрее нашего Черного Арлекина, а за каждую его ошибку отвечать нам. На поле битвы.
– В последний раз, когда мы проделывали подобное, едва не рухнула Арка, – поддержал Анин Грешный.
На плечах ссутуленного некроманта громоздился тяжелый черный плащ с оторочкой из вороньих перьев; бледные, по-девичьи изящные руки он держал перед собой, согнув их в локтях и скрючив пальцы так, словно это были птичьи лапки. С каждым шагом темный маг звенел остроносыми латными башмаками по черному камню дороги.
– Я рискну, – усмехнулся Деккер. – А Арка и не такое видала... Главное, чтобы наш юный друг справился.
– Ты боишься смерти, Сероглаз? – отстраненным тоном спросил идущий по левую руку от Магнуса высокий с виду молодой человек с очень красивым лицом и белыми, как свечной воск, длинными волосами. На нем была черная мантия с капюшоном, и он что-то все время неразборчиво бормотал, обращаясь будто бы к самому себе.
Этот пригожий парень с задумчивым выражением лица и ровным бархатистым голосом был самым ужасным из всех некромантов Умбрельштада, быть может, благодаря своему обычному равнодушию к людям, их жизни, смерти, телу и душе, а возможно, и подчас пробуждающейся в нем ярости, что пылающим бураном сметает все на своем пути. Нужно признаться, что Коррин Уитмор, или Белая Смерть, как звали его в королевстве Ронстрад, был единственным, кому симпатизировал Сероглаз. Было между ними что-то общее, возможно – скрытая неприязнь к предводителю, а быть может, и нечто другое. Магнус обещал себе в скором времени в этом разобраться.
– Нет, я не боюсь смерти, Коррин, – ответил Сероглаз. – Иначе, как бы я с бьющимся сердцем и цельной душой оказался здесь?
– Ловко, – скривился идущий по правую руку от Магнуса человек в алом камзоле и таком же бархатном плаще с зубчатой пелериной на плечах. Это был рсен Кровавое Веретено, лучший и единственный друг Деккера Гордема. Его русые волосы были собраны в хвост, а на лице застыло недовольство. Сероглаз ему не нравился, он ему не доверял и, признаться, правильно делал. – Но хватит швырять в этот воздух выспренности, прибереги свое красноречие для Белого Паука, тебе оно понадобится.
Так они и шагали по черной дороге меж серых холмов, подчас встречая не осознающих ничего кругом мертвецов, бредущих куда-то без надежды когда-нибудь дойти. А еще зеркала. Десятки больших, в человеческий рост, зеркал в старинных резных рамах, словно чудовищные крылья, тянулись по воздуху за процессией незваных гостей, отражая и лишь преумножая всю ту безысходность и тоску, что выплывала из-за горизонта.
Их было семеро, темных магов: Черный Лорд, Коррин Белая Смерть и Арсен Кровавое Веретено, Ревелиан (он же Джек-Неведомо-Кто) и Анин Грешный, Дориан Сумеречный и он, испытуемый, уже не обычный некромант, но еще не Ступивший за край, Магнус Сероглаз. Но помимо них, здесь был еще кое-кто.
Следуя в кольце темных магов, Сероглаз держал за руку маленькую девочку лет пяти, облаченную в грязное рваное рубище. Бедняжка была бледна, ее кожа походила на сухой лист пергамента, а глаза впали, будто от тяжелой болезни. Морщины, которые должны были появиться в уголках глаз, возле складок рта и на лбу не менее чем через двадцать пять лет, проявились столь четко, словно нарочно нарисованные. С каждым выдохом из легких вырывался хрип, и временами малютка мучительно, надрывно кашляла; на ее губах и подбородке с очередным спазмом оставалась отхарканная кровь. Дышать этим воздухом для живого было очень трудно, ведь с каждым мгновением в ее горло и легкие попадали мельчайшие незримые частицы – пыль пожранного Черными Просторами времени, которые не щадят ничего на своем пути, а в особенности – нежной плоти слабого, хрупкого, как перышко, ребенка. Судя по всему, кроха не понимала, где находится и что с ней сейчас происходит. Она безвольно шла, куда ведут, сжимая крепко, точно последнюю соломинку, ледяную ладонь Сероглаза. Она глядела перед собой, явно не видя ничего кругом, а в ее глазах не осталось ничего, кроме пустоты. Некромант в арлекинском гриме часто поглядывал на нее.
– Не бойся, малышка, все будет хорошо, – прошептал он сочувственно. – Ты только не бойся ничего и...
– Не смей! – процедил Кровавое Веретено. – Не смей обманывать ее. Должно быть, Черный Лорд плохо объяснил тебе правила, Сероглаз. Я исправлю его упущение. Запомни, Сероглаз, да хорошенько, если хочешь пробыть Ступившим за край дольше одного дня. Мы – темные маги и убийцы. Мы – маньяки, безумцы, полные ненависти. Но мы не лицемеры. Ничего хорошего ее не ждет. Если она выживет после сегодняшнего, то все равно уже никогда не придет в себя. Она никогда не сможет оглянуться кругом и оценить всю прелесть мира, в котором она родилась. Ни запахов, ни звуков, ни цветов. Все станет для нее серым, не останется ни дня, ни ночи, лишь вечный обморок наяву. Она не скажет ни слова и ничего не услышит. Никогда. Ее рассудок навсегда разбит с того самого момента, какона при жизни прошла через Арку, а эмоции... что ж, даже у черной обгоревшей ветки дерева будет больше эмоций. И чтобы избавить ребенка от мучений и бессмысленного существования, по возвращении я не стану оттягивать долго и сразу же проткну ей сердце кинжалом, а ты закопаешь ее труп под каким-нибудь деревом на болотах и никогда о ней больше не вспомнишь. Поэтому ничего у нее не будет хорошо. Не смей лицемерить, Сероглаз, оставь это спесивым воинам господним и лживым церковникам.
Магнус лишь крепче сжал зубы, чтобы ничего не ответить, и сильнее – ладонь девочки, чтобы та хотя бы на далеком горизонте сознания все же почувствовала, что она здесь не одна.
– И зачем все это нужно, Магнус? – недоуменно спросил Дориан Сумеречный. – Я имею в виду твой неуместный шутовской грим. Это выглядит мерзко и отвратительно...
– Именно поэтому. – Сероглаз обернулся; его черные губы искривились в усмешке. – Именно потому, что мерзко. Именно потому, что отвратительно.
Он не сказал того, что в действительности хотел. Вопрос так и не был задан и остался черстветь на дне души посвящаемого. Он так и не узнает никогда, отчего же из всех актеров в балагане Деккера у него грим – самый явный.
– А моим птицам нравится, – дернув головой, точно его ужалил в щеку слепень, проговорил Анин. – Ворнам нравится Сероглаз, они называют его «наш Печальный Собрат» и «господин Скорбь». По кому же ты скорбишь, Магнус?
– Не твое дело, Грешный, – резко ответил Сероглаз, будто выпад сделал. – Убери подальше свой острый нос от моей души. Не про тебя она!
– Пепел и тьма! – восхищенно сказал Черный Лорд. – Мне нравится, клянусь этими просторами! Вы не можете не признать, братья, что наш новый Ступивший за край – истинная находка. «Моя душа не про тебя», – что бы это могло значить? Пепел и тьма! Чем бы ни закончилось сегодняшнее предприятие, Сероглаз, знай, что ты пришелся мне по нраву. И если твое тело еще до Печального заката пожрут бестии разложения, а душа будет распята на кресте горы Дегре-з’ар, я лично положу на твою могилу две черные розы. Если же ты обставишь саму смерть сегодня, то я предоставлю тебе трех молодых, но что важнее – любящих и ненавидящих людей и их вкусные, словно душистое мясо золоторогого оленя, души для того, чтобы ты поглотил их.
– Вы щедры и милостивы, милорд, – склонил голову Магнус, скрывая ярость и ненависть в глазах.
– Черный Арлекин, который смеется над самой смертью... – Кровавое Веретено усмехнулся Деккеру. – Такого еще не бывало, верно, братец? Только вот нашему почтенному весельчаку стоит поостеречься: повелитель здешних просторов, Карнус, не терпит шуток над собой.
– Всенепременно, – зло проговорил Сероглаз, лелея в душе план убийства собеседника: это должно было бы быть нечто на самой грани мучений, когда душа сама пытается вырваться из тела, чтобы прекратить непереносимую боль.
Арсен, правая рука Деккера, ему никогда не нравился, и он не считал нужным это скрывать.
«И никто из вас, самодовольных глупцов, даже не догадывается, что когда-нибудь я посмеюсь над вами, – подумал Черный Арлекин. – В тот миг, когда вы все будете лежать, обезглавленные, в гробах на глубине шесть футов, посыпанные солью и приготовленные к сожжению, вот тогда я посмеюсь».
Мысли Сероглаза прервало открывшееся взору странное явление. Прямо перед процессией в воздухе появилось нечто вроде огромного рубца, из которого в мир потекла алая кровь и начала будто бы наполнять собой невидимую форму для литья, приобретая облик и фигуру человека.
– Что ты узнал, Багровый? – Деккер вскинул перед собой руку, и фонарь облетел его кругом, зависнув за спиной. Тень, отбрасываемая на дорогу Черным Лордом, перескочила, удлинилась и накрыла собой кровавого человека.
С каждым мгновением чернота наползала на высокую сутулую фигуру, и вскоре стало возможным различить детали облачения: широкие рукава багровой накидки, плащ с низко надвинутым на лицо капюшоном, сапоги с отворотами и тонкие белые перчатки. Что же касается лица появившегося столь странным образом некроманта, то можно было разглядеть лишь иссеченный старыми шрамами подбородок и зашитый толстыми нитями рот. Новоприбывший отбросил полы плаща, и из-под них вылетели два кривых кинжала. В следующий миг клинки вонзились в саму плоть пространства и начали рвать ее, вырисовывая в воздухе перед Ступившими за край буквы, соединяющиеся в слова.
В черных ранах мира все прочли:
«Их тысячи. Пехота, кавалерия, злобные крылатые твари. Их ведет Седьмой Сын. Скоро они будут здесь».
– Скоро – это когда? – совсем некстати поинтересовался Магнус.
– Скоро – это еще не здесь, но уже и не где-то там, – пространно пояснил Анин. – Заруби на своем клюве, Ступивший, в Печальной стране время течет совсем не так, как по другую сторону Арки. Оно, как и смерть, – такая же неизбежность, для которой не выверен срок. Здесь есть «раньше», «сейчас» и «вскоре», но нет ни привычных тебе минут, ни всяких там «вчера», «сегодня» и «после обеда». Ты просто знаешь, что нечто должно произойти, и ждешь этого. Если хочешь, чтобы скорее, – просто делаешь пару шагов навстречу по черной дороге.
– Все верно. – Деккер повернулся к собратьям, но веки Черного Лорда были по-прежнему закрыты – и как он только сумел прочесть, чт написал в воздухе его верный последователь, имя которому было Лоргар Багровый, он же Господин Тень? – Каждый помнит, чт от него требуется? Сероглаз... – Черный Лорд указал рукой на северо-восток. – Запомни важнейший закон страны Смерти: неотступно иди по следу, и тогда след выведет тебя к Последнему следу. Тот след черен, словно обморок, но также и бледен, как удушающее забытье. Тот след холоден, точно озноб при лихорадке, но также и горяч, будто жар при агонии. Ты идешь по следу всего лишь миг, совершая каждый шаг целую вечность. Не забывай об этом. Теперь иди и принеси нам то, что должен.
Магнус кивнул, закрыл глаза и исчез, оставив Ступивших за край одних. Брошенная им девочка едва не упала, утратив опору и поддержку заботливой руки. Арсен схватил ее за плечо.
– Иди по следу, Сероглаз, а мы отвлечем их... – Деккер воздел руки к багровому небу и негромко зашептал жуткие слова, от которых каждый из присутствующих ощутил дичайшую боль – словно чьи-то ледяные руки проникли в грудь и крепко сжали сердце:
- Да не выклюет черный лебедь мне глаз,
- И в сердце мое не войдет его клюв,
- Пусть душа рвется в клочья, и дыхания спазм
- Не позволит сказать мне: «Прости» и «Люблю».
- Здесь стою я, чтоб жизнь чью-то ночью забрать,
- Здесь шепчу я о том, что застыла слеза.
- Черный клюв продолжает плоть мертвых терзать,
- Чтобы смерть лицезреть, не нужны мне глаза.
Деккер разомкнул веки, и пораженным некромантам предстали его пустые глазницы – зловещие черные дыры на мертвенно-белом лице. Где-то на их дне в эти самые мгновения зарождалась чума. Но не тот мор, что сжигает тела людей по обратную сторону жизни, а тот, который превращает в пепел их души на этих просторах.
– Начинается... – сказал Черный Лорд и обернулся к северу. Его тело начало утрачивать четкие очертания, превращаясь в расплывчатое чернильное пятно, исходящее дымом, гарью и жуткими мучительными криками десятков женщин, в этот миг сгорающих заживо где-то далеко, и детей, чьи крохотные тела сейчас облизывает беспощадный огонь, пока еще живых, но ненадолго. – Готовьте зеркала, братья! Арсен – держи девчонку, да покрепче. Без нее нас сметут в один миг.
– А с ней? – Дориан Сумеречный с сомнением посмотрел на зловеще алеющий горизонт. – Нас всего семеро, а там...
– С ней – мы утопим их в их же собственном прахе, – зловеще улыбнулся Черный Лорд. – Тяните из ее души силы, братья. Мы докажем этим невеждам, что темное искусство действует и по эту сторону Арки. Славная будет резня! Пепел и тьма!!!
Из-за далекого холма показались всадники – черные фигуры на сотканных точно из дымной мглы конях. Действительно начиналось...
Некромант в арлекинском гриме открыл глаза и тут же понял, что оказался в нужном месте. ерно сказал Деккер: след и цель – единственные две вещи, благодаря которым можно за считаные мгновения попасть в нужную точку страны Смерти. Главное – не сойти со следа и точно знать, чего хочешь.
Изначально не предполагалось, что местечко будет радушным, но от открывшейся взору картины даже Сероглаз, бывавший в Печальном краю уже не раз, оцепенел и застыл на месте в нерешительности. Неподалеку расстилало густые на вид и черные, как мысли убийцы, воды озеро Керве-гат. Берега по кругу были столь пологими, что жидкая блестящая агатом гладь казалась продолжением земли. Создавалось ощущение, что в первое же мгновение после того, как дошагаешь по серой каменистой земле до воды и ступишь в нее, провалишься в бездонную пропасть, словно у самого уреза воды начинается отвесный обрыв. Берега походили на огромную глазницу черепа, а само озеро напоминало тягучие чернила, налитые в нее до самых краев и едва не перетекающие за них. Над озером плыли волны тумана, и подчас в них проглядывали фигуры различных существ; порой Сероглаз узнавал зверей, однажды показался человек...
Возле самой кромки воды у южного берега на десятки футов высилось огромное одноименное с озером дерево с иссиня-черной корой и немыслимо разлапистой кроной: сотни скрюченных, пересекающихся и где-то сплетающихся ветвей рисовали на багровом небе сложный рисунок, будто бы вышитый нитью на бархате. Сам по себе жуткий силуэт этого застывшего с неизведанных времен многорукого исполина вызывал трепет, а уж некоторые части его зловещего деревянного тела повергали в состояние на грани панического страха. Меж черных ветвей были растянуты белесые, как седина, нити, удерживающие коконы, которые напоминали человеческие фигуры. Их были десятки, сотни, этих обтянутых липкой сетью паутины мух, развешанных, словно трофеи или скорее – заготовленное на потом угощение.
В этот же миг Магнус отчетливо представил себе, как его ноги, руки, прижатые к телу, плечи, грудь, шею и голову насильно закутывают в липкую и вонючую, точно оставленный на солнце труп, пленку, раз за разом оборачивая очередным слоем паутины, пока он, обездвиженный паучьим ядом, не оказался полностью стянут тугим коконом. Перед глазами все поплыло, утрачивая четкость очертаний и приобретая пурпурный оттенок. Попался... глупец, не успел даже мысли привести в порядок после перехода и оглядеться, как угодил в западню, ловко расставленную мертвым, но оттого не менее хитрым интриганом. А ведь предупреждал его Черный Лорд еще перед самым началом их предприятия:
«Помни, Сероглаз. Ум Старика настолько изворотлив, что обмануть тебя ему не составит ни малейшего труда. Единственное, на что его можно подцепить, – это скука. Если ты покажешься ему интереснее, чем показался в свое время каждый из нас, он отдаст то, что тебе нужно».
Тут словно бы кто-то дернул за длинную нить, и, повинуясь чужому воздействию, Магнус безвольно шагнул вперед. Боль была жуткой, точно из твоего разрезанного брюха дюйм за дюймом вытаскивают кишки или с силой тянут за не отделенную при рождении пуповину. Совершая изломанные марионеточные движения, Сероглаз преодолел почти две сотни ярдов и оказался у основания дерева. Мнимый кокон опал, и боль отступила. Легкие будто открылись в первый раз в жизни, и воздух в них хлынул обильным потоком, отчего на глазах выступили слезы, а в горле даже слегка закололо. Утратив поддержку, Магнус рухнул на землю и захрипел, судорожно кашляя. Таким – коленопреклоненным, с мутным сознанием и закатывающимся взором – он и предстал хозяину дерева.
– И ничего в тебе нет особенного, а жаль, – раздался над головой шипящий с присвистом, как звук прохудившейся флейты, голос. – А я-то грешным делом полагал, что Деккер пришлет кого-то более... выносливого.
Подбородка Магнуса Сероглаза коснулась жгуче холодная рука, тонкие пальцы подняли голову некроманта.
– Я здесь, милый Черный Арлекин, ты видишь меня?
После этих слов перед глазами темного мага все перестало расплываться, взгляд сумел сфокусироваться, а сознание остановило свое лихорадочное мельтешение и смогло проясниться. Первое, что увидел Магнус, это длинные, как спицы, и немногим их толще пальцы, по-прежнему поддерживающие его подбородок. Их было четыре, и каждый имел по семь обтянутых тонкой белесой кожей суставов. По виду своему они напоминали паучьи ноги.
От ужаса Сероглаз отпрянул и вскинул перед собой руку в бессмысленном защитном жесте. Бессмысленном по двум причинам: во-первых, подобное ни в коей степени не смогло бы остановить существо, живущее у корней дерева Керве-гат, во-вторых, на него никто не собирался нападать. И это Магнус понял уже примерно на пятую секунду своего глупого сотрясания и столь потешного для мертвого Белого Паука страха.
– Что, храбрости поубавилось, а, Черный Арлекин? – проговорил хозяин дерева и сел на огромный корень, торчащий из-под земли, точно нить, выбившаяся из пряди гобелена.
Тот, кого звали Элех-Анором Каином, оказался высоким стариком с бледной желтоватой кожей, походящей на яичную скорлупу. У него было заостренное, узкое лицо со сглаженными скулами и длинными, напоминающими паутину волосами. Глаза Белого Паука выглядели как две налитые чернотой немного выпуклые сливы, лишенные зрачков, а нос зиял провалом, как у прокаженного. Но самым пугающим и отталкивающим во всем облике хозяина Керве-гат являлось его облачение. Оно отличалось тем же цветом, что и лицо этого существа, и представляло собой желтоватые свободные одежды очень грубой ткани, казавшиеся продолжением его кожи. Да нет – они и были его кожей! Так мог бы выглядеть невероятно толстый человек, разом похудевший. Складки достигали земли и походили на подол длинной мантии. Тонкие четырехпалые руки выглядывали из широких кожаных рукавов, точно из манжет обычного наряда.
Читать бесплатно другие книги:
