Третья мировая сетевая война Коровин Валерий
Выступления в Париже против проекта резолюции по Сирии, который пыталась провести в Совбезе ООН Франция, — хороший способ мобилизовать представителей довольно многочисленной арабской диаспоры. Такие выступления, с одной стороны, оказывают моральное давление на французские власти в сирийском вопросе, с другой — предоставляют возможность ещё раз мобилизовать недовольных собственным положением во Франции, настаивающей на необходимости интеграции приезжих на строгих светских основаниях. Взяв за основу общую арабскую напряжённость, не имеющую отношения к политике и носящую исключительно социальный характер, при грамотном управлении можно канализировать стихийный протест, в случае, если он станет более-менее массовым, в сторону политического давления по сирийскому вопросу. Учитывая чувствительность европейских властей к подобного рода акциям, это вполне может иметь реальные последствия. Здесь наиболее эффективным является жёсткий сценарий — несанкционированное массовое выступление сирийцев при поддержке выходцев из других арабских стран, перетекающее в уже привычные для Парижа и других французских городов погромы и столкновения с полицией. По крайней мере, это станет симметричным ответом на те усилия, которые осуществляют Франция и некоторые другие государства Европы для дестабилизации ситуации с последующей сетевой оккупацией не только Сирии, но и других государств арабского мира.
Хорошо мыслить абстрактными технологическими категориями, добиваясь нужного тебе политического результата до тех пор, пока такие же технологические ходы не будут предприняты против тебя самого. «Дерьмом в своей постели» назвал Шарль де Голль выступления студентов в Париже в мае 1968 года. Похоже, пришло время напомнить французскому руководству, что за любую внешнеполитическую активность ему придётся отвечать, обнаружив такие нежелательные последствия непопулярных во всём мире решений французского правительства в собственной постели, у себя под боком, в своём доме.
К социальным группам, которые могут подключиться к выступлениям в поддержку Сирии и против французской активности в этом государстве, можно отнести и другие внутренние силы. Например, футбольных фанатов, среди которых могут быть уже не только сирийцы и арабы, но и коренные европейцы. При грамотном подходе их могут поддержать антиглобалисты, а вслед за ними и другие леваки, всегда достаточно активные во внутрифранцузской политике, — антифа, троцкисты, марксисты и прочие мелкие, но агрессивные политические группы. И здесь уже нынешнее руководство позавидует де Голлю…
Начинаются подобные выступления с несанкционированного митинга сирийцев в Париже, например, против очередного голосования по проекту резолюции по Сирии, с последующим разгоном — несколько сот человек, большинство — сирийцы из Парижа, модераторы — сирийцы из Сирии, сотрудники сирийских спецслужб, военные. Но постепенно к протестам подключаются и другие социальные группы, видя, как несправедливо и жёстко власть реагирует на справедливый и мирный протест тех, кто просто отстаивает интересы своей страны, своего народа, всех обездоленных арабского мира. Выступлению предшествует предварительная медиаподготовка, основные параметры которой были описаны выше, целью которой является быстрая мобилизация релевантных социальных комьюнити на поддержку выступлений.
Публичные разоблачения и главные ньюсмейкеры
Представьте себе такую картину: разъярённая толпа сирийских граждан — хотя, может быть, это граждане Египта или Ирана: точно установить невозможно — тащит за собой буквально волоком тело мужчины, одетого в униформу без опознавательных знаков. Время от времени кто-то из толпы отпускает тычки, в мужчину летят предметы и плевки. Следом, торжествуя, держа над головой снайперскую винтовку, идёт ещё одна группа людей, ликуя и скандируя антиамериканские лозунги. Процессия движется к ближайшему полицейскому участку, дабы сдать туда задержанного и арестованного самими гражданами снайпера, стрелявшего по толпе. Расправа над пойманным снайпером прямо на улице — это то, чего не успела предотвратить полиция в другом городе спустя день, не смогла сдержать гнев возмущения мирных жителей, на глазах у которых были убиты их соплеменники. Однако очень быстро все поняли — стреляют не полицейские, а американские наёмники, чтобы спровоцировать беспорядки.
Антиамериканские акции протеста в Сирии и далее по арабским странам — это то, что сплотило общество, раздираемое внутренними противоречиями. Нападения на американцев стали нормой, а кое-где даже чем-то вроде развлечения. Группы радикалов объявили охоту на янки, назначив вознаграждение, и теперь каждый уважающий себя гражданин считает своим долгом — дело даже не в деньгах — выразить вербально, физически, лично отношение к тому, что творят США по всему миру. Официальные власти призывают не нападать на граждан США, утверждая, что они не виноваты, а виновата американская верхушка — «одержимые безумцы, пускающие как свой народ, так и другие народы мира, в том числе арабов, в топку своей агрессивной имперской экспансионистской политики», — тем не менее нападения на граждан США участились даже на территории стран ЕС. Это стало уже какой-то манией. Быть американцем теперь не только не модно, но и опасно. Публичные разоблачения не только политики США, но и диверсий, устроенных спецслужбами этого государства по заказу правительства, — весьма действенный метод ведения сетевой войны.
Публичные заявления, сочетающиеся с описанными акциями, — не менее важное средство. Именно первые лица — их мнение, их позиция — всегда в центре информационных потоков, что бы ни происходило и как бы ни оценивали их заявления представители тех или иных СМИ. В ситуации с Сирией — это, конечно, как сам президент страны Башар Асад, так и его брат Махир Асад, а также послы Сирии в Европе, Америке, России. Все они должны говорить как можно больше и как можно более содержательно, сокращая объём формальных дипломатических фраз в пользу ярких и хлёстких оценок и суждений. Ведь их голос самый громкий в любой ситуации, связанной с Сирией, и только он имеет шанс не потонуть в общем гуле западных голосов, вещающих только «свою правду». При этом следовало бы избегать прямых антиеврейских выпадов, свойственных лидерам арабских стран, так как это демобилизует большие социальные сегменты, особенно в Европе и США. Проще говоря — это просто технологически невыгодно. При этом необходимо правильно расставлять акценты в развитии темы антиамериканизма, отделяя американские элиты от обычных американцев, которые «не виноваты» и являются заложниками «американской агрессивной имперской политики на Ближнем Востоке», — с гуманитарной точки зрения это более привлекательная, выдержанная позиция.
Основные смысловые посылы сирийской сетевой кампании
Что действительно мобилизует массы людей, помимо собственного материального благосостояния, так это понятный и чётко сформулированный антиамериканизм. Против американской оккупации арабского мира при правильном подходе можно выводить сотни и даже тысячи людей по всему миру, и в первую очередь в самом арабском мире. Главное — правильно расставлять акценты. Проповедникам западного образа жизни довольно долго удавалось морочить голову миллионам человек, продвигая проект так называемой глобализации. Подавалось это как удобная в быту унификация всего и вся. Якобы проект глобализации делает жизнь более комфортной, предметы потребления и быта — более универсальными, средства коммуникации, связи и транспорта — единообразными. Однако практика показала, что стремление транснациональных корпораций к наживе сводит на нет все удобства глобализации. А последние иллюзии относительно бытовых преимуществ этого процесса разрушает бесконечное множество стандартов зарядных устройств к мобильным телефонам. После этого разговор об удобствах глобализации можно заканчивать.
За то же самое время, которое ушло на процесс продвижения проекта западной глобализации, жители многих государств столкнулись с обратной её стороной, скромно умалчиваемой западными пропагандистами. В первую очередь речь идёт о частичном или полном лишении суверенитета, во вторую — о потребительском отношении Запада ко всему, что изначально в этот Запад не входит, и в третью — об абсолютно расистском цивилизационном высокомерии инициаторов глобализации: всякий, кто не принадлежит к западной цивилизации, — варвар или дикарь, человек второго, а то и третьего сорта[76]. Всё это в полном объёме мы смогли созерцать в том числе и в арабском мире, поэтому тезис, направленный против американской глобализации арабского мира, является весьма убедительным и обоснованным на сегодняшний момент.
Туда же, где люди устали от однообразия и социальной статики, пришёл многообразный, весёлый и захватывающий дух «американский беспорядок». В арабском мире он принял несколько кровавые формы, ну а что вы, собственно, хотели? Это только в «цивилизованных» странах всё проходит по «бархатному», цивилизованному сценарию. Для стран второго мира — революции «цветные». А там, где государства населены сплошь «дикарями», всё происходит довольно кроваво — это и есть американский подход, опробованный ещё первыми колонизаторами Северной Америки на практике и с тех пор вошедший в повседневный оборот везде, где Америка устанавливает свои «порядки». Против «американского порядка» в арабском мире — ещё один мобилизационный тезис.
Сам по себе термин «демократия», в отрыве от контекста, ещё ничего не значит, ибо «власть народа», как любят говорить популяризаторы этого термина, — это явление довольно субъективное, сколько народов — столько и демократий. Например, французский философ Ален де Бенуа разделяет демократию как минимум на три типа — «демократия свободы», «демократия равенства» и «демократия братства». Первый тип демократии — собственно либеральная демократия, насаждаемая Западом. Но даже она делиться как минимум на два подвида — демократия европейского типа и американская демократия. Это как английский и американский английский языки — вроде по сути одно и то же, но в деталях сильно отличаются друг от друга. «Демократия равенства» — это все социалистические модели устройства, к которым можно отнести и канувшие в Лету советскую демократию и демократию ГДР, и всё ещё существующие демократии КНДР или Демократическую республику Конго. А вот «демократия братства» — это гармоничная модель родственных связей общинного традиционного общества, которое и представляют собой большинство арабских государств. Вот именно эта «демократия братства» больше всего раздражает Запад, стремящийся разрушить её и заменить западной «демократией свободы». Но сделать это можно только путём разрушения того, что сложилось в арабском мире столетиями. Отсюда следующий тезис: американская демократия, равно как США и новый американский мир, — это кровь и хаос. В таком свете всё, что противостоит американскому хаосу, принимает однозначно позитивную окраску, как следствие, ответом на американский хаос становится формула «Асад — это стабильность!».
Сюда же можно добавить социальные лозунги, мобилизующие левую часть французского общества, возмущённого монетаристскими антикризисными шагами своего правительства, сначала Саркози, а потом Олланда. Желательный сценарий — уличные столкновения с полицией, активизация арабских кварталов, поджоги автомобилей, перевёрнутые автобусы — демонстрация угрозы массовых арабских выступлений по всей Франции в поддержку Сирии и арабского мира — против американского произвола и его поддержки со стороны французских властей. Конечно же, с перспективой расползания на другие страны Западной Европы, являющиеся союзниками США по НАТО.
Все вышеперечисленные меры могли бы стать и отчасти стали своего рода дорожной картой по перехвату сетевой инициативы в сирийском конфликте. Могли бы стать, если бы Россия действовала активнее. Имеющаяся же активность прямо пропорциональна историческому масштабу мысли нынешней российской политической элиты.
США в арабском мире: потеря контроля?
Наблюдая за происходящими на Ближнем Востоке событиями, всё чаще не удаётся избавиться от ощущения, что ситуация там выходит из-под американского контроля. Например, тогда, когда к власти приходят исламисты, — а ведь это те люди, которые устроили теракт 11 сентября. Или когда, например, возникший революционный процесс вдруг внезапно, волшебным образом, останавливается, как это было в Бахрейне. «Зачем вообще США нужен этот арабский мир?» — задаётся вопросом сторонний наблюдатель.
Отвечая на этот вопрос, стоит всё же чуть более подробно остановиться на предпосылках того, что в экспертном и медийном сообществе получило название «арабская весна». Дело в том, что на наших глазах США последовательно реализуют свой план «Великий Ближний Восток», принятый в 2004 году на саммите НАТО в Анкаре и подписанный ещё Джорджем Бушем-младшим. Смысл этого плана, как уже было упомянуто, — перемешать традиционные арабские общества. Но что это значит для самих арабских обществ и почему это так важно для Америки?
После освобождения колоний от метрополий большинство арабских государств были созданы по европейскому шаблону национального государства — йtat nation, но являлись таковыми только номинально. Фактически же они состояли из кланов, опирались на традицию, на устоявшиеся консервативные социальные модели и совершенно в этой связи были невосприимчивы к западным идеологическим ценностям, к воздействию западного мировоззренческого кода. То есть в этих арабских государствах невозможно было провести первую фазу сетевой войны — насаждение идеологического влияния. Потому что у традиционного общества к чужеродным идеологическим моделям есть иммунитет. Особенно к западным. Они их вообще никак не воспринимают. На них никак не действует западная пропаганда, увлекая за собой единицы. Остальное же население демонстрирует к «прогрессивным» западным ценностям полное безразличие.
Этот мировоззренческий иммунитет является следствием некой закрытости традиционного общества. Такое общество не открыто, что недопустимо в представлении теоретиков западной глобализации, таких, например, как Карл Поппер, посвятивший этой теме свой фундаментальный идеологический труд «Открытое общество и его враги»[77]. Когда общество открыто, оно восприимчиво к идеологическому воздействию. Вот как раз врагами такого открытого общества и являются общества, которые условно «закрыты». Но закрыты они только для западного цивилизационного воздействия. Поэтому-то они и стоят на пути, а иногда, что ещё хуже, противодействуют этой «открытости». Весь Ближний Восток состоит из таких вот «закрытых» обществ, невосприимчивых к идеологическому влиянию. А это значит, что первый пункт реализации стратегии сетевых войн просто невозможен, поэтому сразу переходим ко второму.
А второй пункт — это население, которое выходит на улицы. Естественно, что в каждом обществе находятся недовольные и у каждого режима, даже у самого эффективного, есть просчёты, в основном экономические. В социальной сфере всегда, в любом государстве есть слабые места, которые можно разогреть, раскачать и использовать для дестабилизации. Поэтому для арабского мира и был принят этот план «Великий Ближний Восток» — для перемалывания этого пространства «закрытых» обществ, для его перемешивания, для создания на его основе более открытого, более гражданского общества — общества атомизированных индивидуумов.
Гражданское общество — это антипод коллективной субъектности, какой она является в арабском мире. Это, напротив, дробная, атомизированная биомасса, когда в центр общества помещается одинокий индивид. Его безопасность обеспечивается государством, полицейскими силами, армией. В традиционном же обществе безопасность обеспечивается кланами, общинами, а социальным субъектом являются коллективы, общинный субъект — большая семья — большой кровнородственный клан. Вот эта клановая система американцев совсем не устраивает. Она не годится для создания гражданского общества, для идеологического захода западных ценностей. Поэтому она должна быть демонтирована, кланы должны быть разрознены, разрушены и перемешаны. Наиболее эффективное средство для достижения этой цели — вовлечь кланы в конфликт друг с другом. Гражданская война с большим количеством беженцев, перемещающихся не только внутри страны, но и за её пределы, — идеально. Традиционные народы должны перемешаться, как в блендере, куда положили какие-то фрукты — банан, апельсин, киви, абрикос. Но вот блендер включили, и отдельные фрукты, отличающиеся друг от друга по форме, цвету и имеющие свой особый вкус, своё название, превращаются в кашу. Вот это уже, с точки зрения американских стратегов, отличная демократическая масса, которая годится для того, чтобы с ней дальше работать, лепить из неё институты гражданского общества, заливать в любые удобные формы. Клановое устройство закрытого общества, таким образом, для удобства управления должно быть перемешано. Но его невозможно перемешать никак иначе, кроме как введением этого общества, всего этого пространства в состояние хаоса. Технология управляемого хаоса описана многими американскими учеными, исследователями, среди которых одним из самых известных является Стивен Манн[78]. Это ситуация, когда турбулентные, казалось бы, не связанные друг с другом множественные процессы всё равно имеют общую направленность, а во всей этой турбулентности и внешней непредсказуемости процессов присутствует конечная цель. Но движение к этой цели происходит не определённым, понятным, прямым образом, а хаотично. Это можно сравнить с движением маятника в трёхмерной системе координат, которое в конечном итоге всё равно завершается в одной точке. Вот эта конечная точка определяется американскими стратегами и теоретиками управляемого хаоса заранее, а достижение этой точки заложено ещё до начала процесса. В итоге всё это множество процессов в конечном итоге завершается нужным результатом, а социальная турбулентность всё равно проходит по заданным параметрам. Но по ходу дела она перемешивает клановое, стабильное, архаичное, консервативное общество, превращая его в бурлящую массу, увлечённую политикой, борьбой за власть, социальными процессами. После относительной стабилизации эта масса представляет собой более рыхлую субстанцию, которую либо нужно ещё раз пропустить через хаос, если консистенция недостаточно текучая, либо, если продукт готов к употреблению, — начать с ним работать. Смысл «арабской весны» и реализация плана Great Middle East — превратить арабское общество в жидкое американское пюре, с перевариванием которого у американцев не возникнет проблем.
Для того чтобы катализировать этот процесс, используются проверенные технологии — вовлечение исламистских ваххабитских группировок, которые изначально являются инструментарием для достижения американских целей. Та же самая «Аль-Каида» — инструмент, созданный американцами для провокаций, осуществляемых для инициирования процессов управляемого хаоса. При этом она же осуществляет и прикрытие операции, то есть перевод подозрений относительно заказчика с США на какие-то абстрактные, никому не ведомые экстерриториальные исламистские сети. Сетевая война — это отнюдь не война, ведущаяся в белых перчатках, но система подходов, использующая все подручные средства достижения цели, накладывая их друг на друга сетевым образом: «Эта новая война — не игра и не плод нашего воображения, не альтернатива обычной войне. В действительности она способна увеличить вероятность более традиционных военных столкновений с применением взрывчатых веществ, огнестрельного оружия, ракет»[79].
«Аль-Каида» — это, с арабского, — сеть, размытая база, некая неопределённость, не имеющая центра, установленного источника происхождения своей активности. Этот центр может перемещаться по сети, передвигаться из одной нужной американцам точки в другую. Заказчик тоже экстерриториален — абстрактно радикальный политический субъект, которому ничего нельзя предъявить, его нельзя обнаружить, он стремительно и хаотично перемещается. Может в какой-то момент переместиться в Афганистан. Потом может заехать в Ирак, в связи с чем Ирак нужно разбомбить, потому что там «Аль-Каида», которая потом может переместиться в Пакистан, а потом на Ближний Восток, в Ливию, Сирию. Это некий кочующий сетевой субъект, оказывающийся всегда в нужном для американцев месте. Если Америка хочет что-то разбомбить, то, пожалуйста, «Аль-Каида» движется туда, а вслед за ней летят американские бомбардировщики. Преследуя её, они стирают с лица земли любые пространства и территории. Это самый продвинутый американский инструментарий для достижения американских целей — «Аль-Каида». Но при этом впрямую обвинить американцев в том, что «Аль-Каида» принадлежит им, невозможно, потому что — «ну они же взорвали небоскребы, чёрт побери! Там пострадали уборщицы, там пожарные задохнулись, вы что? В своём уме? — отвечают на эти обвинения американцы. — И что вы хотите сказать, что мы пожертвовали своими уборщицами из Туниса, пожарными из Турции и Мексики, чтобы снять с себя подозрения? — Да, — говорят они, — вы просто звери! Как вы могли такое подумать? Вы просто бездушные, попирающие права человека, бессердечные варвары, и за это мы сейчас вас тоже разбомбим, для того чтобы избавить мир от таких чудовищ».
Это такая безупречная американская логика, которая не укладывается в неамериканское сознание, а укладывается лишь в чёткие стратегически выверенные рамки достижения своих глобальных геополитических целей. Тогда всё сходится: можно пожертвовать чем угодно, целыми народами, государствами, своими гражданами, чужими гражданами в любом количестве и в любой точке мира, и это будет оправдано целью — американским глобальным могуществом, а сверху небрежно прикрыто «правами человека» и «демократией».
Всё, что мы наблюдаем сейчас на Ближнем Востоке, происходит в интересах США, опирающихся на теорию управляемого хаоса, пользующихся американским же инструментарием, коим являются исламистские сети «Аль-Каиды», при поддержке вооружённых американцами дружественных «повстанцев», убивающих при этом по ходу дела женщин и детей. Ну а если пострадает американский солдат или даже какой-нибудь американский посол, случайно, например, в Ливии, — ничего страшного, все они аккуратно заносятся в колонку текущих потерь, а у американских военных появляется дополнительный повод стереть с лица земли ещё пару городов, населённых «недемократичными» жителями.
Но тем не менее конечная цель — дестабилизация этого пространства, его перемешивание и подготовка для привнесения туда американских мировоззренческих ценностей — достигается, по крайней мере, всё движется к этому. Рано или поздно турбулентность этих процессов успокоится, стабилизируется, подмерзнет, и после этого уже можно будет спокойно начать устанавливать там столпы полной американской демократии. Демократии — как мы это уже поняли — без границ.
Процессы в арабском мире и фактор России
Прямая экспансия американских ценностей и реализация американских политических интересов в России была замедлена в момент прихода Путина к власти в конце 1999 года. В начале 2000 года процесс десуверенизации был заморожен, Россия была остановлена на краю пропасти. Дальше начался процесс, медленный и мучительный, но тем не менее восстановления суверенитета и субъектности — с кучей ошибок, просчётов, невообразимо долго. Совершенно невыносимо то, что всё так медленно происходит, но это обратный процесс. Остановившись на краю пропасти, мы начали медленно отползать. Надо бы отпрыгнуть, броситься назад, но мы нерешительно, робко, полушажками отходим, периодически останавливаясь, вдруг пройдя ещё немного вперед, поглядев опять в эту пропасть, мы опять медленно-медленно отползаем назад. И все же сегодня прямое идеологическое и даже политическое воздействие на Россию в целях десуверенизации осуществить всё сложнее.
В этой связи начинается активное возобновление планомерной работы по воздействию на внешних подступах, в частности, по довершению стратегии «Анаконда» — окружение Евразийского континента, локализация России на севере Евразии, её блокирование с постепенным удушением, попытка загнать Россию в самый холод и там заблокировать, желательно где-то в районе Заполярного круга. Для того чтобы это реализовывалось, нужно снять любую возможность для реванша, для евразийской экспансии, а для этого нужно устранить предпосылки, физически устранить государства, с которыми Россия могла бы заключить стратегические отношения. То есть таких государств, как Ливия, Ирак, Сирия, Иран, быть не должно, потому что это потенциальные или реальные стратегические союзники России — заделы для геополитического реванша. С помощью таких государств Россия может двинуться в контрнаступление, начать возвращать свои позиции в южных регионах Евразии.
Ближний Восток до «арабской весны» — это скорее площадка для реализации интересов России, а не для реализации американских интересов, а этого быть не должно. Таких субъектов, которые могли бы сблизиться с Россией, просто не должно существовать физически. Никакого Ирака с Хусейном, никакой Ливии с Каддафи, имеющей историю взаимоотношений с Россией в несколько десятилетий, никакой Сирии с российской военной базой, никаких других традиционалистских арабских государств, тем более шиитского Ирана. Но в конечном итоге целью является изоляция России, устранение геополитических субъектов, способствующих её выходу за рамки того геополитического гетто, в которое американцы поместили Россию в её нынешнем виде. Всё «опасное», потенциально пророссийское пространство должно быть перепахано, перекультивировано, выровнено и готово для новых посевов уже совершенно иных ценностей. Ни наших, ни евразийских, ни даже собственных, ни арабских, ни традиционных, а таких вот новых посевов американского идеологического попкорна, которые будут всходить прямо в стаканах на арабском поле экспериментов. Режимы, способные заключить стратегический союз с Россией, приговорены самой логикой американской истории.
Роль Сирии в сетевой войне: последствия конфликта
Ситуация с Сирией, как ни странно, заставила Америку остановиться. И причина этому — практически открытое противостояние по этому вопросу со стороны России. Понятно, что Вашингтон совершенно не волнует, что в конечном итоге пострадают люди и даже то, какой режим там сложится после смещения Башара Асада. Зато его волнуют отношения с Россией — не произойдёт ли преждевременного обострения, не войдёт ли Москва в конфронтацию с Вашингтоном ещё на дальних подступах?
Американцы действуют поэтапно, последовательно, лишая суверенитета одно государство за другим, подступаясь к Ирану, потому что без Ирана невозможно серьёзно начать заниматься Россией. Собственно, последней проблемной точкой, стоящей перед американцами на пути к России, остаётся Иран, куда сложно зайти и против которого сложно начать военную операцию, не разобравшись с Сирией. Поэтому с Сирией Америка покончит рано или поздно тем или иным способом, не мытьём, так катаньем, иначе просто невозможно двигаться дальше. И для этого они бросят все усилия, пойдут на любые ухищрения, лишат Сирию химического оружия, но потом всё равно плюнут на всё и начнут просто бомбить, потому что сроки уже горят. Америке надоело такое долгое сопротивление…
Если же США по каким-то причинам этого не сделают, то начнётся откат назад, начнётся обратный отсчёт заката американской «Империи». И тогда действительно есть угроза окончательного выхода «Адь-Каиды» и исламистских сетей из-под американского контроля, потому что будет нарушена принятая последовательность, понятная логика. Сейчас есть конечная цель, всё движется к её реализации: после Сирии должен быть Иран, после Ирана — Россия. И все исламистские группы, как и центры их финансирования — нефтяные королевства Ближнего Востока, заряжены таким же образом, они действуют в этом направлении, выстраивая свои планы под эту стратегию. Как только этот процесс остановится и реализация заданной американской модели будет прекращена, все исламистские сети, которые сейчас запрограммированы на движение к этой конечной точке, начнут двигаться куда попало. Начнётся реальный хаос, уже неуправляемый и не направленный на какую-то конкретную цель.
Все просто начнут резать всех, но в первую очередь начнут резать американцев как ответственных за всё. Причём везде. На них начнут охотиться, это станет некой исламистской забавой, развлечением — будут ловить всех американцев и всех, кто причастен к ним, и отрезать им головы, уши, выкалывать глаза, глумиться над их телами, будут подбрасывать их в воздух, взрывать, паковать по ящикам, нарезать ломтями. Тогда ситуация действительно, неимитационно выйдет из-под контроля. А потом, нагулявшись вдоволь по Северной Африке, все эти орды свободных ваххабитов двинутся для начала в Европу — там гораздо веселее и уже давно созданы все условия для таких прогулок исламистов. Там огромные арабские диаспоры живут уже сейчас, гоняя местных аборигенов и стращая полицию. А дальше они сядут на веселые арабские корабли и поплывут на Североамериканский континент; полетят на самолетах, особенно им нравится на «Боингах», которые будут захватываться в воздухе, и вот там-то, в зелёной стране Америке, они устроят веселый исламистский карнавал — со взрывами, фейерверками, с побиванием камнями и расчленёнкой, где всё зальют кровищей… Это будет очень весело, ведь их так воспитали американские инструкторы, их к этому готовили, последовательно довели до такого состояния, поместили в условия перманентной войны, крови и хаоса, использовали и бросили, не довершив начатого, не дав обещанного.
Поэтому американцам во что бы то ни стало надо закончить с Сирией, Ираном и Россией. Или они получат такую «обратку», им включат такую «ответку», что они не разгребутся никогда. Им уже ничего и никто не поможет. Неуправляемые орды хаотичных радикалов, которые двигаются куда хотят, как хотят, просто разнесут Европу с её гей-парадами и Америку с правами человека в щепки, не оставив камня на камне от Вавилонской башни глобального Центра. И если сейчас у них есть ещё цепочка целей — Сирия, Иран, Кавказ, потом Россия, то когда она прервётся, все они потеряют ориентир и единственным ярким пятном, играющим всеми цветами иллюминации, огня ми реклам, фасадами супермаркетов, останутся США. Но сначала Европа. После того как они разорят Европу, пройдясь по ней вдоль и поперек, они двинутся туда, в «Вегас», в Голливуд, в «Макдоналдс», там есть очень интересные места, центры развлечений, где и будут развлекаться взращённые американцами на крови «арабских диктаторов» новоявленные «повстанцы» — уже по полной. Других альтернатив для американцев нет: либо завершить начатое, либо — конец.
Однако глобальное развитие ситуации всё же во многом зависит от России, от её субъектности и от осознания нынешними российскими элитами своей исторической миссии. Обострение отношений между Россией и США, которое мы наблюдаем с конца 2012 — начала 2013-го, является, как ни странно, благом для всех, потому что оно снимает массу двусмысленностей, расставляет точки над i. Сразу становится понятно, где один полюс — агрессивный полюс американского перемалывания и уничтожения всего живого, а где полюс сохранения минимальной справедливости, некий нравственный центр, если брать международную политику, к которому потянутся, если он чётко обозначит свою позицию, свои взгляды, народы и государства мира. Это произойдёт только в том случае, если этот центр нарождающейся справедливости не будет пытаться постоянно оправдываться перед Западом, мол, «мы с американцами друзья, у нас перезагрузка» — это ясный сигнал для всех в мире: с Россией нельзя иметь дело. Для всех антиамериканских сил, составляющих сегодня абсолютное большинство, но не имеющих субъектного лидера, это отталкивающий фактор. Какой смысл ориентироваться на Россию, равняться на неё, если она говорит о дружбе с Америкой, являющейся исчадием ада для большей части населения планеты, рассмотрев его в абсолютных величинах? Если взять население Индии, Ирана, Китая и арабского мира — это уже большинство, 4–5 млрд, в сравнении с каким-то жалким золотым миллиардом Глобального Запада. Вот это самое большинство сегодня смотрит на Америку как на абсолютное зло, а на Россию — пока с надеждой.
В противном случае Россия, заявляя, что мы с Америкой — друзья, вновь переходит в разряд «малого шайтана», «малого сатаны», как это было во времена советского присутствия в Афганистане, и тогда собственноручная ликвидация СССР с его марксизмом — как идеологической преградой для союза с Югом — становится напрасной жертвой. Поэтому России надо жёстко отмежеваться от США и их преступлений, ясно заявив, что Америка — наш абсолютный враг. И в этот самый момент, в эту секунду мы получим в качестве союзников большинство населения планеты, которое начнёт стремительную переориентацию на Россию как на центр сопротивления американскому беспределу. Это спровоцирует мобилизацию антиамериканских сил по всему миру для строительства многополярного, справедливого мира. Ибо мир должен иметь не один, как сегодня, а несколько центров принятия глобальных решений, отражающихся на судьбе всего человечества. И Америка — лишь один из них.
Справедливый мир включает в себя несколько полюсов: Европа, Африка — или в геополитических терминах Евро-Африка, Евразия, Азиатско-Тихоокеанский регион, арабский-исламский мир и Америка. Как минимум шесть-семь цивилизационных центров принятия решений, которые могут обеспечить глобальную справедливость. Не американскую вакханалию, а справедливый мир. И Россия должна встать в авангарде этого процесса, но для этого нужно недвусмысленно обозначить врага — это США — и ясно выбрать стратегию на создание многополюсного, справедливого мира. Тогда ситуация начнёт выравниваться, выправляться сама по себе, а многие процессы начнут откатываться назад. Начнётся процесс самовосстановления, самовыздоровления организма нынешней планеты, изнасилованной американской агрессивной политикой.
Глава 4
Осознание угрозы — шаг к адекватному ответу
Интернет имени Пентагона: последнее китайское предупреждение
Несмотря на то что элементы сетевых стратегий использовались и в прежние эпохи, особенно системно и довольно часто в период Второй мировой войны, первой ярко выраженной «сетью» со всеми присущими ей параметрами, своего рода моделью сети стала именно сеть Интернет. Не секрет, что сеть Интернет с самого начала разрабатывалась для нужд Пентагона, под использование именно военным ведомством, и распространилась с территории Соединённых Штатов, объединив множество уже существовавших на тот момент локальных сетей. Чисто теоретически она может быть Соединёнными Штатами и свернута.
Наиболее уязвимыми для неамериканских пользователей элементами сети Интернет являются система присвоения доменных имён и система передачи интернет-трафика. Решения по присвоению доменных имён принимаются в американской неправительственной организации ICANN (Ассоциация по присвоению имён и портов Интернета), однако «неправительственный» статус (знаем мы, на кого работают американские «неправительственные» организации) она получила лишь 30 сентября 2009 года, оставаясь тем не менее в той или иной степени подотчетной Министерству торговли США. Этот же тандем принимает решения и по регистрации доменов верхнего уровня, таких как. com, net, org, а также национальных доменов, куда входит и доменная зона. ru. А это значит, что таким же самым образом, как ICANN зарегистрировала национальную доменную зону, она может её и закрыть. В этот момент все сайты и вся пересылка почты для данной доменной зоны перестанут быть доступны на довольно продолжительное время. То же самое касается и уязвимости интернет-трафика. Американские интернет-провайдеры имеют к нему полный доступ и могут предоставлять его правительству. Как и крупнейшие мировые поставщики интернет-услуг, в том числе услуг электронной почты вроде Gmail или Hotmail. Не говоря уже о том, что передача интернет-трафика со стороны тех или иных национальных зон американскими провайдерами может быть просто прекращена. После чего Интернет может прекратить своё существование как глобальная сеть, сохранившись лишь в локальных «национальных» зонах или же как средство коммуникации между государствами Глобального Запада. Передача же интернет-трафика из других, «враждебных», зон может осуществляться выборочно и под строгим контролем со стороны США. То есть глобальность и открытость сети Интернет остаются таковыми только до тех пор, пока Соединённые Штаты Америки это дозволяют. Некоторые страны Юго-Восточной Азии, и в первую очередь Китай, осознавая свою уязвимость перед США в первую очередь в плане доступа к трафику, уже пошли по альтернативному пути, начав создавать национальные сегменты Интернета.
Почему же была раскрыта изначально разрабатывавшаяся для внутренних нужд американского военного ведомства сеть Интернет? Потому что она в принципе снимает любые барьеры для передачи информации, создавая идеальные условия для ведения сетевых операций. Сеть Интернет раскрепощает процесс передачи информации, делает его общедоступным и в то же время создаёт поток информационного мусора. Да, это информационный фон, из которого обычному человеку сложно вычленить ценную информацию, отделив её от неценной, уловить какой-то смысл. Но это и сетевое покрытие огромных пространств, получить доступ к большинству из которых без Интернета вообще не представлялось бы реальным. Интернет стал общедоступным именно потому, что это отвечало военным интересам США. Ведь концепции как сетецентричных, так и сетевых войн имеют то же самое — военное — происхождение.
В момент кризиса, непосредственной реализации сетевой операции или глобального обострения США могут закрыть ту или иную доменную зону, и это сводит на нет многие преимущества Интернета, особенно связанные с реализацией ответных информационных кампаний, для оппонентов США. И здесь необходимо вести речь о создании собственного, национального сегмента сети Интернет в России, имеющего собственные средства шифрования интернет-трафика и альтернативные американским каналы передачи трафика через диверсификацию провайдеров. В этом смысле выходом могло бы стать объединение провайдеров больших пространств, неподконтрольных напрямую США, таких как Китай, Индия, Иран, со своими операционными системами, программным обеспечением и сетью маршрутизаторов, закрытых для доступа американских провайдеров. Это делает сеть менее глобальной, зато более безопасной. И всё же создание национального интернет-пространства не сможет дезавуировать действия Глобальной сети, центром которой являются США. Оно может существовать параллельно, и, как мы видим, в Китае оно существует, но ничто не мешает любому китайцу взять ноутбук с операционкой Windows и через спутник выйти в обычную Глобальную сеть, минуя свою национальную доменную зону, провайдеров и сеть маршрутизаторов. Загнать джинна Глобальной сети Интернет обратно в бутылку уже не получится, поэтому придётся с ним как-то ладить. Как минимум обезопасить себя от его деструктивного вторжения и безраздельного доступа к информации. Как это делают, например, те же китайцы. Угрожая полным отказом от пользования системами Microsoft, Пекин настоял на предоставлении китайской стороне закрытого кода операционной системы Windows. То же произошло и с программным обеспечением маршрутизаторов Cisco, обеспечивающих работу большинства мировых сетей и серверов. И это в добавок к тому, что сами маршрутизаторы уже много лет выпускают на заводах, расположенных в Китае. В итоге благодаря знаниям недостатков продукции Microsoft и Cisco китайские специалисты способны нанести удар по американским сетям в случае необходимости. А такая необходимость может возникнуть тогда, когда американские кибервойска задумают вторгнуться в сферу китайских интересов. Таким образом, Китай обезопасил себя, обеспечив возможность нанесения ответного киберудара, что само по себе является фактором сдерживания против любой американской агрессии. В этой связи даже заместитель министра обороны в 2009 году признал, что у китайцев есть «серьёзные возможности для атаки и повреждения наших компьютерных систем, вообще для выведения из строя наших важнейших систем. Они считают это основным компонентом асимметричной войны». С учётом имеющихся средств сдерживания агрессии со стороны США Китай имеет возможность вести себя суверенно, настаивая на том, что американцы должны считаться с интересами этого государства даже за его пределами. Все помнят, как после того, как в Пакистан вошли американские войска специального назначения, китайское руководство официально заявило: если вы войдёте в Пакистан полноценным воинским контингентом, мы объявим вам войну. Остаётся только подождать, пока Китай объявит войну США. Китай признаётся в качестве главной угрозы для США не только эмоциональными американскими политиками, но и хладнокровными расчётливыми военными. Американский адмирал Майк Маллен ещё в бытность председателем Объединенного комитета начальников штабов США[80] утверждал, что вся военная подготовка Китая нацелена на США. «Китай развивает мощности, связанные с ведением боя на море и в воздухе, во многом ориентированные на войну с нами», — заявил он в своей речи на собрании Морской лиги в мае 2009 года. «Больше всего они сосредоточены на военно-морских силах США и наших базах, расположенных в той части планеты», — подытожил Маллен. Эти заявления совпадают и с выводами отчёта министра обороны США за 2009 год, где говорится о том, что «китайцы разработали РЛС дальнего обнаружения, благодаря которым они получили возможность наблюдать за тем, что происходит на нашей авиабазе в Гуаме. <…> Они спроектировали противолодочные ракеты, которые приближаются так быстро, что их не в состоянии перехватить ни одна из наших систем обороны». Подробное описание того, как в недалёком будущем Китай сумеет бросить вызов США и победить, в своей статье «Как в 2015 году Соединённые Штаты проиграли войну на море» сделал американский военный эксперт Джеймс Краска[81].
Как реагирует военное командование США на такие сигналы, что предлагает? Для того чтобы спасти США от Китая, нужно… Правильно, стравить Китай с Россией, убедив её в том, что главный враг России — Китай, а Китаю дав понять, что его главный конкурент — Россия. И дальше, отдыхая, наблюдать за исходом битвы между Китаем и США до последнего русского — излюбленный англосаксонский метод.
Но можно представить ситуацию по-другому: Китай — наш надежный партнёр и союзник, с которым мы имеем самую протяжённую в мире общую границу. Понятно, что Китай сам себе молодец, ведь Китай — это центр мира, а любой китаец мыслит вселенную так: в центре вселенной находятся Китай и населяющие его китайцы. Вокруг него — тёмное пространство непонятных людей, где живут варвары. Великая Китайская стена была простроена именно для того, чтобы достижения китайской цивилизации не стали достоянием варваров. Для этого Китай и отгородился стеной. За последние 2000 лет в менталитете китайцев ничего особо не изменилось. Они до сих пор мыслят мир именно так. Попытки изменить такое представление предпринимались, например, Мао Цзэдуном, который создал континентальный блок со Сталиным, объединившись на основе марксистской идеологии. Но как только давление и прессинг марксистской идеологии ослабли, так сразу же от этого объединения не осталось и следа, а весь китайский менталитет и их подходы тут как тут, как ни в чём не бывало, там же, где и были.
Китай — это более закрытое общество, нежели Россия, в связи с чем реализация сетевых стратегий там менее возможна. Созданный в Китае национальный, отдельный от остального сегмент Интернета — это, конечно, не панацея от влияния Глобальной сети Интернет, но тем не менее создаёт некие сложности для беспрепятственного захода и установления влияния через эту сеть. Ведь когда, находясь в Китае, ты выходишь в Интернет, то попадаешь в национальный сегмент, не глобальный, а китайский, по сути, в локальную китайскую сеть. Информация в ней более контролируема, контент более выверенный, нежели в Глобальной сети. Закрытость китайского общества от глобального мира, как ни странно, дала ему дополнительные возможности. При этом они сохранили компартию, систему административно-командного управления. В целом довольно дисциплинированные и трудолюбивые китайцы менее разложены, менее подвержены влиянию западной масс-культуры, потому что там китайское телевидение. В отличие от России, где телевидение «американское». А учитывая технологические возможности, следует признать, что Китай, конечно, менее подвержен сетевому влиянию. К тому же там ещё и казнят особо опасных преступников. И если уж поймали человека на том, что он передает секретные данные или работает на американскую сеть, его могут просто лишить жизни: положат на ящик и выстрелят в голову публично — и ещё покажут по телевидению. После чего его родственники подумают: не дай Бог иметь дело с американцами. Всё это осложняет, хотя и не отменяет полностью, распространение сетевого влияния. Китай не осетевлён внешними сетями, а значит, с точки зрения интересов глобального Запада — не осетевлён вообще. В этом смысле то, что происходит на Тайване, представляет собой по сравнению с континентальным Китаем полный беспредел.
Создание национального сегмента сети Интернет необходимо, оно стратегически обосновано, но это, учитывая степень контроля со стороны США над глобальными сетями, — не панацея. Это не дезавуирует глобальную сеть Интернет, но придаёт больше безопасности, особенно в плане деструктивного внешнего воздействия на массы. В то же время наличие национального сегмента не может по эффективности заменить доступ к Глобальной сети Интернет в случае умышленного прекращения её полного или частичного функционирования со стороны США в определённый момент. Ибо Интернет имеет американское происхождение, а значит, стоит на службе интересов США, и в случае, если Америка обнаружит, что существование сети Интернет идёт вразрез с её интересами, она, породив, может и убить Интернет. Однако уже сейчас сетевой принцип, реализовавшись в модели Интернета, может быть трансполирован на любые сегменты современного постмодернистского общества. К примеру, сетевой принцип создания организации на сегодня является оптимальным для того, чтобы в режиме ограниченных ресурсов, используя новейшие современные технологии, в первую очередь медиаресурсы, и формируя общественное мнение — эта задача является основной для сетевых структур, — достигать целей по формированию общественного мнения в альтернативном, атлантистском ключе. И раз уж сети пронизывают наше пространство вдоль и поперёк, мы просто обязаны освоить эту технологию, поставив её на службу отстаивания наших геополитических интересов. Не бороться с сетями, ибо это практически бесполезно в условиях нынешнего разложения и всеобщей демобилизации, но брать под контроль. Чтобы выжить.
Страсти по НПО в России
Деятельность почти сотни неправительственных организаций (НПО), в основном зарубежного происхождения, на территории России, по сути, приостановлена. Чиновники Росрегистрации сначала успокаивали, мол, НПО должны приостановить уставную деятельность и финансирование российских организаций, но могут продолжать хозяйственную деятельность, и при этом у них остаются все возможности пройти регистрацию, подав документы по новым правилам. Успокаивали, потому что волновались. Ну очень уж хочется западным некоммерческим структурам вновь начать финансировать российские общественные организации, раздавать гранты, заниматься благотворительностью, хочется неудержимо, до одури, до истошного крика, отголоски которого долетают до нас аж из самого Вашингтона. Администрация американского президента в лице Тома Кейси молила и грозила, всячески упрашивала Москву ускорить процесс перерегистрации НПО, среди которых множество американских, — нету сил больше ждать, дайте заняться благотворительностью.
Российский обыватель недоуменно вскинет брови: чего это им неймётся расстаться с деньгами, потратить их туда — не знаю куда, на то — непонятно на что. Ответить российскому обывателю наверняка смог бы американский вице-адмирал Артур К. Сибровски, разработавший и успешно внедривший в военную стратегию США концепцию сетевых войн с целью захвата и отторжения территорий противника без использования обычных вооружений, причём так, что потерю территории противник обнаруживает лишь постфактум и удивлённо моргает.
Сначала Восточная Европа, потом Прибалтика, страны СНГ, азиатские республики, Грузия, затем Украина, наступление продолжается, на очереди Северный Кавказ. Но тут… российская власть что-то заподозрила. Москву начали посещать едва уловимые догадки: постойте, ведь если доктрина американская, значит, враг — это… Неужели мы? Ну-ка присмотримся повнимательнее…
Сетевая война, как мы выяснили, не имеет начала и конца и ведётся постоянно путём манипулирования силами врагов, нейтральных сил и… друзей. Сибровски обозначает это как «совокупность действий, направленных на формирование модели поведения». Это означает установление полного и абсолютного контроля над потенциальными участниками «боевых действий» на территории, подвергающейся отторжению, ещё до их начала. А для этого необходимо заинтересовать как угодно, в том числе и материально, но главное — мотивировать идейно — наибольшее число потенциально активных участников. Как правило, это чиновники, журналисты, дипломаты, правозащитники, общественные деятели, учёные и т. д.
Промежуточная цель — создание «сети», которую можно было бы использовать в момент главного наступления — обычно выборы, смена власти «с последующим лишением стран, народов, армий и правительств мира какой бы то ни было самостоятельности, суверенности и субъектности, превращение их в жёстко управляемые запрограммированные механизмы». А основным элементом создания такой сети, главным оружием сетевой войны является — можно только поражаться откровенности вице-адмирала — НПО.
Сегодня наибольшая активность западных НПО наблюдается на Северном Кавказе, пик активности — Карачаево-Черкесия и Кабардино-Балкария. Можно уже примерно предположить, куда дальше подует ветер американской демократии. Перечислять все западные НПО бессмысленно — их слишком много. Почти везде существуют представительства так называемого Международного республиканского института США (МРИ), разного рода «институты открытого общества» или «благотворительные фонды». Сам Джордж Буш-мл., ещё в бытность президентом США, поблагодарил своих сограждан за «огромный вклад в дело развития демократии во всем мире» за последние более чем 20 лет и настоятельно призвал аппарат МРИ не останавливаться на достигнутом — «розовой», «оранжевой», «пурпурной», «тюльпановой» и «кедровой» революциях на пространстве СНГ.
Что всегда поражает в американцах, так это их предельная откровенность и ничем не замутнённая уверенность в своей правоте. Вот только не является ли эта откровенность следствием полной уверенности в нашем «тугодумии»? Пока мы вздыхаем о потере Восточного блока и развале СССР, американцы уже у нас под боком в Азии. Только мы открыли рот, что пора и честь знать, а уже потеряли Грузию и Украину. Подозрение, что в деятельности западных НПО на территории России не всё ладно, очень правильное, вот только сетевая война — явление стремительное, кто медленно соображает, тот быстро проигрывает. Ибо тайминг. Времени нет… Американцы уже переструктурируют то, что мы запретили, НПО — это самостоятельная, самоадаптирующаяся экосистема, способная приспособиться к практически любым условиям. И одними запретами тут не обойдёшься.
Американские НПО и давление на Россию
За годы «демократии» в России США уже направили сюда сотни миллионов долларов на её поддержку и готовятся направить ещё, как заявил конгрессмен-республиканец Джон Бузман, на поддержку гражданского общества и экономических реформ. Конгресс США даже утвердил для этого специальный документ о поддержке бывшего советологического, ныне преобразованного фонда Eurasia Foundation, работающего в России и других странах бывшего СССР.
Несмотря на некоторые робкие ответные шаги со стороны Москвы, США продолжают гнуть свою линию на вмешательство в нашу внутриполитическую ситуацию. Их задача — установить геополитический контроль над нашим пространством для того, чтобы управлять им. Основная же цель — ослабить и расчленить Россию. В течение многих лет США контролировали внутриполитическую ситуацию в России через марионеточные пиар-элиты, которые в эпоху Ельцина находились непосредственно в Кремле. Они не чинили американцам никаких препятствий на пути прямого вмешательства в наши внутриполитические процессы и позволяли открыто финансировать политические и общественные силы внутри России. Однако после того, как политическая элита в нашей стране сменилась и президентом стал Владимир Путин, многие возможности для прямого вмешательства во внутриполитическую ситуацию были закрыты. В частности, были приняты законы, ограничивающие деятельность НПО, а также были наложены ограничения на прямое финансирование российских политических партий и неправительственных организаций из-за рубежа. Вот именно в этой связи американцам и пришлось переструктурировать систему своего влияния и вмешательства в наши внутриполитические процессы. В частности, закрывается то, что уже не работает, а освободившиеся средства перенаправляются на финансирование других подрывных, абсолютно деструктивных антироссийских НПО, которые находятся под командованием и контролем США.
В частности, Eurasia Foundation — это старейший американский, бывший советологический центр, который в своё время занимался изучением советской системы, выискивал у неё слабые места и разрабатывал на основе собранных данных методики по разрушению социальных, идеологических и нравственных устоев советского государства, планируя и реализуя идеологические диверсии. И подрывались социалистические идеологические принципы не для того, чтобы освободить сознание советских граждан от идеологического гнёта марксистской идеологии, а для того, чтобы освободить сознание наших граждан вообще от какой-либо идеологии, подготовив его для восприятия американских идеологических клише, которые насаждались нам в течение последних 15 лет. После крушения СССР работа советологических организаций, которые занимались постсоветским пространством, и в первую очередь Россией, была перенесена непосредственно на территорию «врага», а сами они были преобразованы в единую структуру Eurasia Foundation, цель которой — сеять подрывные американские ценности на всей территории Евразии, и прежде всего в России.
Сегодня этот фонд продолжает функционировать на территории нашего большого пространства с теми же самыми целями — идеологический подрыв и вмешательство во внутриполитическую ситуацию; американцы будут заниматься этим по-любому. Конечно, по новому российскому законодательству они уже не смогут это делать открыто, поэтому им приходится изыскивать способы этакого подспудного финансирования и влияния. А если будет закрыта и нынешняя возможность, они начнут использовать нелегальные каналы переправки средств контрабандным путём через свои атлантистские сети так же, как делали это во времена СССР. Финансирование будет продолжаться тем или иным образом — не мытьём, так катаньем.
Основная же задача деятельности подобных структур на сегодня — подрыв сложившейся политической стабильности в России. В этих целях они будут насаждать собственное мировоззрение любыми возможными способами, невзирая на запреты и ограничения. В ситуации, когда мягкие способы продвижения так называемой американской демократии перестают срабатывать, в ход идут этнические и террористические сети, а также атлантистские фонды. За переструктурированием моделей финансирования НПО со стороны США, безусловно, последуют более жёсткие и решительные меры по давлению на российское руководство и сложившуюся в нём «неудобную» политическую систему. Стоит понимать: в своём стремлении к мировому могуществу Америка не остановится ни перед чем — ни перед преступлением законов, ни перед геноцидом и массовыми беспорядками, ни перед бомбовыми ударами по суверенным государствам. И Россия, как никто другой, должна быть к этому готова.
Британский совет — консульский «иммунитет»
Фактов прямого внешнего вмешательства во внутриполитические дела России со стороны западных государств предостаточно. Взять хотя бы ситуацию, приведшую в итоге к международному скандалу, но начавшуюся с конфликта в Екатеринбурге. Уральское представительство МИД потребовало выселения так называемого «Британского совета» из консульства Великобритании. Правозащитники забили тревогу, в самом «Британском совете» от высказываний воздержались. «Британский совет», если кто не знает — формально неправительственная организация, действующая на территории России, но финансируемая… да-да, Великобританией. Находясь на территории консульства, «Британский совет» существует как бы вне российских законов, поскольку в этом случае обладает дипломатическим иммунитетом. Когда ФСБ РФ поймала второго секретаря посольства Великобритании в Москве Марка Доу, который передавал секретную информацию британским шпионам, на него тоже не распространялись российские законы, хотя сама история напоминала лучшие образцы фильмов про Джеймса Бонда. Сотрудникам посольства, если кто не помнит, было достаточно лишь пройти мимо булыжника в одном из московских парков, и вся информация записывалась на их портативный компьютер, так как камень являлся вовсе не камнем и был заполнен аппаратурой. Но что самое интересное, сам «дипломат» Марк Доу курировал не что иное, как распределение грантов для российских неправительственных организаций. Какие «кирпичи» хранились в библиотеке «Британского совета», расположенного в неприкосновенном консульстве в Екатеринбурге, можно только догадываться. Разумеется, МИД захотел лишить эту неправительственную организацию иммунитета, чтобы в отношении неё, в случае чего, иметь возможность применять какие-либо ограничивающие, в соответствии с законом, действия. Но является ли подобное желание гонением на британцев, как пытались представить данный факт некоторые правозащитники, или же всё-таки способом уменьшить влияние данных организаций, фактически финансирующих шпионскую деятельность?
Фактом здесь является то, что ключевые западные фонды в большинстве своём как раз и находятся при консульствах и посольствах. Например, именно послы США в основном и являлись режиссёрами «цветных революций», прокатившихся по странам СНГ. Именно консульства, что США, что Великобритании, являются рассадником деструктивных инициатив, разрушающих государственность тех стран, в которых эти посольства пребывают. Так о каких гонениях вообще можно говорить, когда речь идёт об элементарной самозащите, совершаемой в рамках правового поля? Что же касается ситуации с «Британским советом», то здесь скорого разрешения конфликта быть и не может. Британская разведка является одной из старейших в мире, при этом чуть ли не самой эффективной, и на избавление от её пристального внимания понадобятся годы. А сам «Британский совет», несмотря на скандалы в Екатеринбурге, а затем в Санкт-Петербурге и далее повсюду, естественно стремится к продолжению своей «полезной и разнообразной работы», включающей ежегодный фестиваль британских фильмов, дискуссионный клуб, где проходят научные лекции и обсуждения книг британских авторов. Кстати, именно так, с обсуждения фильмов и некоторых книг, началось крушение Советской империи. Так же, за дискуссионными клубами, прошли «цветные революции» по всему постсоветскому пространству. Сетевая война — незаметна, её «войска» — внешне безобидны. Последствия — чудовищны.
Сегодня следует открыто признать: против России ведётся сетевая война. Сложившаяся ситуация в сербском крае Косово, «революция роз» в Грузии, бархатная «оранжевая революция», перешедшая в жёсткий Евромайдан на Украине, дают основания говорить о том, что политика США направлена на эскалацию конфликтов на межэтнической и межрелигиозной почве на евразийском пространстве. И везде, где США используют новейшую технологию ведения «войны шестого поколения», или, попросту, сетевой войны, основной целью, чего США никогда не скрывали, является Россия.
Противостоять захватническим тенденциям со стороны США возможно лишь только в том случае, если руководство нашей страны осмыслит стратегии ведения сетевой войны и выработает адекватную форму противостояния на том же уровне, на котором сетевая война и ведётся. Несмотря на заверения американцев о том, что пространство СНГ останется в зоне геополитических интересов России, мы видим, что они отторгают одну территорию за другой и границы западного американского влияния неумолимо продвигаются внутрь Евразийского континента, что угрожает безопасности России самым непосредственным образом.
Сетевая война ведётся на уровне смыслов и идей, с использованием информационных технологий, дипломатических сетей, неправительственных организаций, с подключением журналистов, политиков, СМИ. Это многоуровневая операция, в которой обычному оружию отводится последнее место, но тем не менее результатом её становится конкретная военная победа. Непонимание этого будет заведомо ставить Россию в состояние проигрыша, и мы и дальше будем оказываться лишь перед фактом того, что очередная территория вышла из-под нашего контроля.
Насилие против ненасилия: выпадение из поля легитимности
Понять современный политический процесс без знания основных принципов сетевых технологий невозможно. Политическая элита России теряет рубеж за рубежом именно потому, что упускает из своего внимания эту авангардную форму организации и экспансии.
Есть несколько константных моментов этой технологии, обращать внимание на которые следует снова и снова до тех пор, пока это не станет общим местом при принятии стратегических решений на уровне политического руководства России. Центральным понятием в глобальном сопротивлении является сеть как децентрализованная форма организации, объединяющим фактором которой становится общее информационное поле. Элементом такой сети может быть как человек, так и группа людей, объединенных по любому признаку. Американская сеть пытается включить в себя полный спектр проявлений социальной организации. Здесь и националисты, и коммунисты, и либералы, и христиане, и мусульмане, и даже буддисты. Основанная цель такой сети — дублирование гражданского общества, охват всех его активных проявлений, чтобы этот имитационный симулякр всегда можно было противопоставить политическому выбору реального гражданского общества.
Сеть создает дубль гражданского общества, чтобы противопоставить его власти, которая в эту сеть не входит. В каком-то смысле сеть является пародией на многополярность, на основе которой выстраивают свою альтернативную сеть евразийцы, формируя Глобальный революционный альянс сопротивления однополярной глобализации. Ведь сети не интересно, являются ли входящие в неё элементы в действительности коммунистами, христианами или толкиенистами. Ей интересно, что каждый конкретный элемент объединяет вокруг себя активных людей и способен выполнять деструктивную для врагов сети функцию.
Врагами сети являются режимы, отрицающие гражданское общество как западный концепт, ибо только на его основе сеть и может существовать. Страны, которые встали на пути сети, обычно через какое-то время наблюдают у себя активизацию «оранжевых» прозападных сил, а порой и военное вторжение в свою страну. Либо разрушительные экономические санкции как минимум, если, допустим, удалось заручиться поддержкой России и предотвратить прямую агрессию против себя.
Поскольку сеть является дублем, подделкой гражданского общества, то и все действия её симулятивны. Так, главным лейтмотивом всех «бархатных революций» является тезис о нелигитимности власти, о её отрыве от гражданского общества, которое её выбрало. Так называемое «мировое сообщество» не интересует, есть ли реальный разрыв между властью и народом. В своих выводах оно прекрасно использует симуляцию американской сети гражданского общества. Именно так Путин стал, по мнению оппозиции, диктатором, а прозападные или нейтральные по отношению к Западу силы стали «жертвами тоталитарного режима».
Джин Шарп в своём уже не раз упомянутом труде «От диктатуры к демократии» описал массу способов симуляции нелигитимности антизападной власти. Здесь и белые блузки протестующих девушек, на которых лучше видны кровь и следы от ударов милицейских дубинок, и подделка паспортов и денег, а также откровенные диверсии, неповиновение органам власти и саботаж. Американская сеть работает против России в том числе и по методам Шарпа. Так называемая антидиктаторская риторика либералов предопределяет необходимость выбора соответствующего лидера — слабого, серого, ничем не примечательного, податливого к стороннему воздействию, чтобы Запад мог легко им манипулировать.
Основой учения Джина Шарпа является ненасильственный фактор сопротивления, который гораздо более коварен — ведь он играет с легитимностью, — в отличие от насильственного, который воздействует на легальность и поэтому более уязвим. Когда сеть наступает на закон, то власть имеет полное право пресечь её действия, чем она активно пользуется, а когда не наступает — власть сама выпадает из поля легитимности.
Именно на грабли легитимности наступают российские власти, противопоставляя дублю гражданского общества сотрудников правоохранительных органов. В то же самое время созданная по тем же самым лекалам собственная сеть, например молодежных общественных и политических движений, вполне смогла бы симметрично симулировать гражданское общество, как и американская сеть. Использование такой сети, транслирующей иные, противоположенные смыслы против либеральной политической активности, позволило бы сохранить легитимность власти и действовать при этом более эффективно.
Запад объявил информационную войну России
Именно смыслы, идеологические акценты и интерпретации, разворачивающие любые события нужным образом, являются тем необходимым фоном, который обеспечивает сетевым операциям максимальную эффективность. Чем активно и пользуются западные идеологии, разрушая, казалось бы, прежде незыблемые основы консолидации нашего общества. И примеров тому не счесть. Не успели ветераны Великой Отечественной пережить неонацистский демарш эстонских властей, которые вскрыли братскую могилу и демонтировали монумент советским воинам в центре Таллинна, как польский сейм принял законопроект, предусматривающий демонтаж памятников «советской оккупации». Вскоре после этого в Киеве открылся «музей советской оккупации», а администрация латвийского города Саласпилс выступила с инициативой превратить мемориал памяти жертвам фашизма на территории бывшего концлагеря в «памятник жертвам советской оккупации». Те же эстонские власти решили соорудить монумент «жертвам советской оккупации» прямо на том месте, где раньше стоял Бронзовый солдат.
Совершенно очевидно, что серия акций, бьющих в одну точку, не может быть простым совпадением. Не случайно также и то, что все они сопутствовали новому витку конфронтации между Россией и Западом, которая нашла отражение в уже ставшей знаменитой мюнхенской речи Владимира Путина, а позже в не менее знаковом и парадигмальном валдайском выступлении.
Планы по размещению элементов американской ПРО в Восточной Европе, срыв нового соглашения о партнерстве между Россией и ЕС, а также энергетические претензии Европы к России и накат по теме однополых браков стали международным политическим фоном, который во многом вдохновил наших «доброхотов» из сопредельных государств на переписывание истории Второй мировой войны. Давая молчаливую санкцию на это, Запад, по мнению многих наблюдателей, получает в свои руки инструмент морально-политического воздействия на Россию. В чём он, безусловно, очень нуждается в свете возрождения нашего геополитического влияния в мире.
С этой точки зрения болезненная реакция Запада на восстановление амбиций России в качестве великой державы означает, что мы находимся на верном пути. С другой стороны, Россия должна каким-то образом реагировать на растущее противодействие со стороны США и их европейских сателлитов. Потому что если оставить всё как есть, то через некоторое время страна, победившая фашизм, будет «уравнена в правах» с самой нацистской Германией. А там будет уже рукой подать до требований о выплате Россией репараций для возмещения ущерба странам, «пострадавшим от советской оккупации». Причём наша страна зачастую сама даёт недоброжелателям повод к осуществлению грязных инсинуаций вроде тех, которые утверждают, что коммунистическая Россия и гитлеровская Германия — это чуть ли не одно и то же. Некоторые либералы до сих пор призывают нынешнее руководство РФ публично «покаяться за советские грехи». Как будто именно наша страна сбрасывала атомные бомбы на мирные города — как поступили США в отношении Японии — или применяла химическое и бактериологическое оружие в целях геноцида целого народа, как это делали США в отношении Вьетнама. Именно США являются главным инициатором переписывании итогов Второй мировой войны, поскольку именно это государство остаётся главным геополитическим оппонентом России.
Американские элиты преследуют вполне конкретную цель — расчленение России и отторжение части её территории. Как известно, в геополитике важнейшим фактором является пространство, его масса. Поэтому такая большая страна, как Россия, всегда будет представлять для США угрозу. Это определяет те конкретные задачи, которые ставят американцы. А именно — подготовить и обосновать экспансию на нашу территорию. Для США те границы, которые были зафиксированы Ялтинским миром, а также те, что возникли сразу после поражения Советского Союза в холодной войне, уже потеряли всякую актуальность. Сегодня мы стоим на пороге превентивных ударов со стороны США по территории России и прилегающим территориям[82]. Для обоснования таких ударов и необходима демонизация образа России, а также пересмотр итогов Второй мировой войны. Средством решения этой задачи как раз и является уравнивание большевистского режима с нацистским. А для того, чтобы всему миру было понятно, о чём идёт речь, в США был открыт памятник жертвам коммунистических репрессий.
Мы не должны успокаивать себя мыслью о хороших отношениях между российскими и американскими лидерами. Существуют сложившиеся столетиями американские элиты, которые исходят строго из геополитической логики всегда и во всём. Никого не устраивает нынешнее возрождение геополитического влияния России. Причём давление на Россию со стороны Запада от мягких форм постепенно переходит к более жёстким. Оно уже начинает осуществляться в военной терминологии. Пока мы этого не поймём и не начнём действовать адекватно, мы будем всегда находиться под угрозой расчленения и уничтожения.
Если Россия не начнет свою ответную экспансию, своего рода геополитическое контрнаступление, мы так и будем продолжать терять свои позиции в мире, ибо геополитика не терпит остановки. Россия как минимум должна декларировать свои геополитические интересы, а также демонстрировать возможность ответных мер. Любое великое государство, даже если оно больно или только начинает выздоравливать, должно стремиться к могуществу. Много лет Россия занимала оборонительную позицию. Все 90-е мы просто сдавались, и Ельцин регулярно консультировался с «вашингтонским обкомом» насчёт того, как нам побыстрее сдаться. На что они отвечали: подождите, мы не успеваем переварить то, что вы сдаёте. Мы сдавались с колоссальной скоростью, поэтому демонстрации символических жестов нашего унижения, которую мы сегодня наблюдаем со стороны «шестёрок» США, тогда просто не требовалось. Напротив, нас принимали в «Восьмёрку», нам делали какие-то формальные поблажки, бросали подачки, обещали поощрения. Мы сдавались очень быстро, и это выглядело безумием.
Когда Путин сначала едва остановил эту сдачу, мы узнали, что такое «цветные революции». На наших стратегических, прилегающих к нам территориях начались процессы, к которым мы оказались не готовы. А дальше, когда Путин попытался сделать шаг в обратную сторону, то есть в сторону геополитического выздоровления, мы тут же получили возможность наблюдать весь звериный оскал США и их агрессивной политики в мире во всей полноте. Сначала нападение Басаева на Дагестан, «Дубровка», «Беслан», а дальше больше — нападение американского марионеточного режима Саакашвили на Цхинвал, взрывы в Домодедово, московском метро, серия терактов в Волгограде… И чем последовательнее будут наши действия, направленные на восстановление суверенитета и внешнеполитического влияния, тем более жёсткой будет ответная реакция США. На укрепление и перевооружение российской армии США отвечают «войнами шестого поколения». Пока они нам только намекают, подают знаки в виде поднимающихся вопросов об отторжении части территории со стороны восточноевропейских бывших наших союзников, усиления давления на Кавказе. Если и дальше не уймётесь — мы поставим в Европу элементы ПРО. А следующий шаг… Не так далеки мы и от прямых военных ударов по территории России, каким бы абсурдным, бредовым или невероятным нам это ни казалось. И если мы будем долго рассусоливать и прикидывать, стоит ли нам «портить отношения» с США или не стоит, мы потеряем исторический тайминг. «Нас сомнут».
У России нет и не может быть никаких отношений с США, кроме отношений противников, потому что геополитическая логика не предусматривает этого. Все реверансы со стороны Путина в адрес Буша и Обамы в сторону Путина, похлопывания по плечу, поездки на ранчо и совместное поедание гамбургеров не дают нам ровным счётом ничего. Есть просто стратегия, путь, по которому США движутся два последних столетия, и ничто их не остановит. Они будут использовать всё, заинтересуют всех, кто мало-мальски имеет к России какие-то счёты, чтобы покончить с нами. А это практически все восточноевропейские страны, где хотя бы немножко теплится ненависть к России, зависть, мелкая злоба, — всё это будет использовано американцами против нас.
Прибалтика и наши бывшие восточноевропейские союзники являются сегодня частью санитарного кордона, который не даёт сложиться стратегическому альянсу недовольной американской доминацией Европы и уже задумывающейся о самостоятельности России. Потому что и отдельно Европа, и отдельно Россия не могут участвовать в мировой политике на равных с США. Именно поэтому американцев в своё время так испугала ось Париж — Берлин — Москва, которая сложилась в начале иракской операции. Ибо стратегический альянс Европы с Россией — это уже мало никому не покажется. Отсюда такие пространства, как Прибалтика, выполняют важную геополитическую миссию — мелко гадят в угоду США назло Европе и России, продвигая, например, идею о том, что и Германия, и Советский Союз были агрессорами, что, дескать, оба режима были тоталитарными, оккупировали европейские территории, подавляли европейские народы… Вот, собственно, и вся миссия, которая великодушно поручена этим геополитическим недоразумениям, называемым сегодня прибалтийскими «государствами».
К примеру, латыши уже пытались в начале 90-х продемонстрировать одинаковую «звериную сущность» обоих режимов: дескать, и те и другие применяли репрессии по отношению к местному населению. В качестве доказательства они даже начали составлять списки репрессированных. Но как только они их подготовили к печати, тут же засекретили, потому что первые эшелоны после включения Латвии в СССР, которые пошли в Сибирь, везли туда русских и евреев. Если же продолжать тему геноцида и оккупации, то уже после окончания Второй мировой именно американцы осуществили геноцид народа Японии и её последующую оккупацию. Далее они с тем же успехом осуществляли геноцид во Вьетнаме, оккупацию Сербии и Ирака, разорение Афганистана и Ливии и т. д. Когда речь идёт о стратегических интересах, крупные геополитические игроки, глобальные оппоненты пишут историю крупными мазками, включая и присоединяя целые народы, государства и большие пространства. Хотя Советский Союз по сравнению как с европейской Германией, так и с опытом насаждения либерализма и «свободы» со стороны США всё-таки добивался своих целей более нравственно. Наша православная традиция, русская культура и вообще русская мораль в истории всегда были более деликатны. На уровне человеческого фактора советские солдаты, комиссары, политические работники действовали куда более человечно, нежели немцы или даже американцы.
Вся антироссийская истерия, провоцируемая новыми элитами стран Прибалтики, представляет собой попытку просто хотя бы минимально легитимировать своё собственное существование в качестве «независимых» государств. Но они не только добиваются легитимации, но и требуют при этом каких-то компенсаций. Ведь если будет признано, как этого хотят прибалтийские лидеры, что СССР оккупировал Прибалтику в 1940 или 1944 году, то тут же последуют требования каких-то выплат, что серьёзно повысит самооценку этих государств-недоразумений, годных только для производства мелких неприятностей России в угоду США. Ибо понятно, что когда речь идёт о России, то главным нашим оппонентом являются именно США. И сегодня мы со всё большей очевидностью понимаем, что основной целью для них является Россия и следующим этапом после поражения в холодной войне и потери стран Восточной Европы и стран СНГ является расчленение самой России, отрыв от неё больших кусков, для того чтобы сократить её масштаб и, соответственно, её геополитическую мощь. Большая Россия всегда будет представлять угрозу для США. И речь во всех ситуациях пересмотра истории идёт именно о том, чтобы подготовить и обосновать эту экспансию, теперь непосредственно на нашу территорию. Мы уже потеряли страны постсоветского пространства, влияние США в том или ином формате там установлено практически повсеместно. Исходя из геополитической логики, из которой всегда исходят США, следует признать: границы не могут быть статичными и должны двигаться. Без экспансии начинаются стагнация и умаление. Мы должны начать двигаться — к границам континента, а далее — за их пределы, в Мировой океан.
Те границы, которые были зафиксированы Ялтинским соглашением, сегодня потеряли всякую актуальность. Речь сейчас идёт лишь о том, чтобы легитимизировать экспансию США на территорию России. И именно для этого осуществляется демонизация России руками американских марионеток в Восточной Европе, происходит пересмотр итогов Второй мировой войны и уравнивание большевистского режима с нацистским.
Уже никто не оспаривает тот факт, что американская ПРО в Европе ставится против России. Также понятно и то, почему американцы не захотели воспользоваться базой в Азербайджане — потому что это абсурдно, так как, конечно, никакой не Иран и не Северная Корея являются их главной целью. Всё, что происходит в Прибалтике и Восточной Европе, есть подготовительный этап к более серьёзной, теперь уже горячей фазе наступления. Геополитика для США является фактором номер один при принятии любых решений, а сетевые войны — эффективнейшим средством достижения геополитических целей. Пока мы этого не поймём и не начнём действовать адекватно, мы будем всегда находиться под угрозой расчленения и уничтожения.
Путин и арабская весна: сдача суверенитета или жёсткий сценарий
Россия всё более плотно интегрируется в стремительно глобализирующийся мир, хотим мы этого или нет. Непонятно, насколько нам это нужно, тем не менее это давно стало фактом. Именно поэтому необходимо рассмотреть происходящее в России в увязке с теми процессами, которые стартовали по воле глобального Запада весной 2011 года на Ближнем Востоке, так как очевидно — нас происходящее в этом регионе уже не минует.
Война «изнутри наружу»
Сетевая война, которая сегодня ведётся против России, имея военное происхождение, в американской военной стратегии имеет свой аналог, реализуемый на базе вооружённых сил США, который называется сетецентричными войнами. Почему оба этих технологических подхода мы относим к военным стратегиям? Потому что в результате достигается реальная военная победа, то есть и в том и в другом случае осуществляется захват территорий и установление контроля над ними. В связи с этим понимание новых реалий требует полного пересмотра подходов к ведению военных действий и достижению военных результатов, о чём подробнее будет сказано в последней главе данной книги.
В индустриальную эпоху боевые действия велись с использованием таких понятий, как фронт и армия. Собственно, боевое, военное столкновение происходило напрямую — противники соприкасались непосредственно, а победа зависела от того, у кого вооружение и техника более совершенны, кто имеет численный перевес в живой силе. Сама победа измерялась количеством потерь с той или иной стороны и установлением непосредственного, физического контроля над захваченной территорией, основанного на эффекте присутствия. Это категории войны эпохи модерна.
С наступлением информационной эпохи, известной в парадигмальном смысле как эпоха постмодерна, данный подход изменился. Для наглядности это можно представить схематически: национальное государство, которое сегодня лежит в основе мирового устройства, рассматривается стратегами сетевых войн в виде концентрических кругов. В центре находится национальный лидер, как правило — глава государства, вокруг него располагаются политические элиты. Следующими кругами являются экспертное сообщество, формирующее политические смыслы и интерпретации, и медиапространство, переводящее всё на язык масс. Предпоследний слой — это сами массы — общество, население страны. А снаружи — внешний слой — располагаются армия, вооружённые силы как средство защиты всей этой концентрической конструкции.
Эта схема в несколько ином виде впервые была предложена американским стратегом, одним из разработчиков теории сетецентричных войн Джоном Уордоном, полковником вооружённых сил США. Впоследствии она была заимствована технологами гуманитарных социальных трансформаций и сама трансформировалась.
Основой стратегии, которая получила название efects-bases operations («операции на базе эффектов», ОБЭ), является то, что агрессия в отношении такой модели государства осуществляется не извне, то есть не лобовым образом против вооружённых сил, не напрямую. Более эффективной становится так называемая концепция ведения войны «изнутри наружу». Первый удар наносится по центру этой системы, то есть по лидеру. Так как эта структура имеет множество защитных слоёв, удар не всегда может быть буквальным, военным, хотя периодически применяется и такой вариант — физическое устранение лидера, что менее эффективно и эффектно. Здесь же происходит идеологическое, идейное воздействие на первое лицо государства, перепрошивка, а в случае невозможности воздействия — его полная замена на идеологически лояльного.
Печальная история СССР — успех ОБЭ
Для того чтобы понять, о чём конкретно идёт речь, давайте вспомним процессы, которые происходили в России в конце 1980-х — начале 1990-х годов. Американские политики и элиты работали непосредственно с лидером нашего государства, в тот момент Михаилом Горбачевым, и вели его активную обработку, что в итоге привело к распаду СССР. Собственно, как сейчас выясняется, не без американского участия Михаил Сергеевич и пришёл к власти. Консервативное окружение Горбачёва пыталось вяло сопротивляться десуверенизации и развалу (ГКЧП), но проиграло историческую битву. В итоге на первую позицию пришёл ориентированный в ещё более атлантистском прозападном ключе лидер — Борис Ельцин. И в том и в другом случае основное направление воздействия оказывалось по направлению «изнутри наружу». Ельцин, с учётом ошибок Горбачева, сформировал более мировоззренчески соответствовавшие ему элиты, на которые впоследствии и опирался.
Вслед за лидером государства, исходя из его представлений и воли, а также под воздействием новых, уже перепрошитых элит, активно обрабатывались и переформатировались медийное и экспертное сообщество, располагавшиеся в следующих слоях. Преимущественно либеральные на тот момент элиты сформировали под стать себе экспертное и журналистское сообщество. Все советники, основные акторы внутриполитических процессов, имели строго проамериканскую, атлантистскую ориентацию. Медиасообщество полностью соответствовало либеральным западническим воззрениям экспертного сообщества.
Следующий шаг — население, являющееся продуктом воздействия медиапространства. Под прессингом массированной медийной обработки оно нехотя, страдая и плюясь, но всё же дисциплинированно принимало взгляды и представления, спускаемые элитами. Иными словами, по воле лидера, его элит, подручных им экспертов и СМИ население перепрограммировалось в строго проамериканском, прозападном ключе. Внушалась мысль о том, что Россия должна подчиниться общей логике развития глобальных мировых процессов; что мы должны отказаться от своего суверенитета; что мы должны действовать синхронно с нашими западными партнерами, странами западного мира. И то, что наша армия — последний, внешний круг — разлагается, распадается, было в принципе нормальным, потому что это укладывалось в парадигму, согласно которой мы должны быть слабыми для того, чтобы западному миру было удобно нами оперировать, включать нас в глобальные процессы. Соответственно армия как социальный класс, проистекающий напрямую из общества, также разлагалась под воздействием всей этой конструкции, трансформация которой как раз и происходила «изнутри наружу».
Путин и суверенитет: в кольце элит
С приходом Владимира Путина была осуществлена смена лидера — самого центра конструкции, что повлекло за собой резкую смену курса, по крайней мере в отношении к такому понятию, как суверенитет. Основной заслугой Путина стало то, что он сделал суверенитет России ценностью и настоял на том, что мы должны его восстанавливать и отстаивать. Наиболее заострённым образом он продемонстрировал это в ходе второй чеченской кампании, а открыто заявил об этом во всем известной мюнхенской речи. То есть в центре всей конструкции оказался человек, который частично изменил знак развития на противоположный по отношению к тому лидеру, который был перед ним, по меньшей мере — в вопросах внешней политики. И здесь включились обратные процессы. «Изнутри наружу» началась корректировка элит в патриотическом ключе, теперь уже со стороны Путина. Как результат тут же заработали ответные механизмы — процессы исправления этого «системного сбоя»: на лидера, сменившего знак, начала воздействовать сама система, пытаясь устранить возникшую ошибку. В процесс корректировки Путина в первую очередь включились политические элиты, окружавшие его в тот момент: Александр Волошин, Михаил Касьянов, Владислав Сурков и многие другие — ближний круг, сложившийся ещё до прихода Путина к власти. Это были отборные либеральные кадры, ориентированные в западническом ключе, в котором они сформировались за предыдущий период ельцинского правления. Они же подключили к «исправлению Путина» следующий круг — экспертное сообщество, спешно создававшее поправочные коэффициенты смыслов, дезавуирующие основные мировоззренческие месседжи нового главы государства: Павловский, Гельман, Дискин, Юргенс, Гонтмахер. Некоторые из них до сих пор на плаву — произвели такое количество смыслового спама, что он просто утопил путинский патриотический дискурс в море либеральных помоев, смешав его предварительно с потоками смысловых симуляционных фекалий.
Всё ещё либеральные ельцинские СМИ, в свою очередь, подхватывали эти потоки, бесконечно тиражируя и выливая на голову и так ничего не понимающих масс. В итоге что бы ни произнёс Путин — разумного или не очень, — всё это тонуло в несмолкаемом гвалте либеральных экспертов, перевиралось ими же контролируемыми СМИ и уже в таком переваренном и испражнённом виде предлагалось населению с пометкой «от Путина». Народ же во многом благодаря тому, что в нём ещё остались пережитки советского сознания — представления, сформированные в прежние годы и не успевшие полностью выветриться, — относился к предлагаемому продукту с явным недоверием, морщился и пытался постигать Путина как-то по-своему, интуитивно и бессознательно.
В ответ Путин вынужден был начать ротацию элит: разогнал олигархов, которые плотным кольцом обступали его ещё с ельцинских времён, уволил Волошина, потом уволил Касьянова. Путин начал революцию сверху, смещение идеологических акцентов как в политических элитах, так и в СМИ в пользу государственнических ценностей. Показательный пример — ситуация с НТВ: разогнали либеральную редакцию, сформированную ещё Гусинским, и заменили на другую, переподчинив «Газпрому». Эффект ещё тот, но хоть что-то. Формальным окончанием первого этапа трансформации либеральных СМИ в государственническом ключе можно считать закрытие РИА «Новости» и создание нового государственного агентства «Россия сегодня».
В итоге, получив соответствующий сигнал, политика начала концентрироваться вокруг Путина, перетекая от олигархов и либеральных центров; во всех же остальных, последующих, слоях политика вместе с тем убывала. Ведь с помощью политики можно оказывать воздействие как в одну, так и в другую сторону, а так как влияние атлантистских сетей всё ещё сильно, они продолжают оказывать воздействие на власть, СМИ и общество. Постепенно, пошагово осуществляя революцию сверху, Путин начал восстанавливать патриотический баланс внутри страны, утверждая ценности суверенитета как базовые. Конечно, во многом он оказывался и до сих пор находится под влиянием либерального окружения, но тем не менее процесс пошёл в обратную сторону. Именно в этот момент началось резкое обострение отношений с Западом, который подразумевает совершенно иную картину и перспективу развития ситуации.
Тяжёлое наследство ельцинизма
В конце 1999 года, перед самым приходом Путина, Россия фактически стояла на грани распада и десуверенизации. Американские советники официально работали в окружении главы государства, писали конституцию, влияли на принятие судьбоносных решений, реализовывали кадровую политику; пылал Северный Кавказ, ребром стоял вопрос о выходе Чечни из состава России. По сути, де-факто суверенизация Чечни произошла ещё в Хасавюрте, но юридически этот вопрос был отложен и передан по наследству Путину. Это был наиболее острый вопрос, так как после юридической фиксации выделения Чечни начался бы неизбежный процесс, протекающий по принципу домино: выделение одного региона за другим — сначала полностью всего Северного Кавказа, дальше — юга России и других «национальных республик», которые, по сути, являются потенциальными национальными государствами. Мы стояли на грани полной потери суверенитета, введения внешнего управления и распада страны. Это входило в американские планы. Так должно было быть по их представлению. Но этого не произошло, сорвалось в последний момент, и Путин оказался под жёстким прессингом западных элит во вне и прозападных — внутри страны. Несмотря на сдачу позиций после 11 сентября 2001 года, закрытия российских военных баз на Кубе и во Вьетнаме, он всё же попал в один ряд с такими людьми, как Уго Чавес, Муаммар Каддафи, тогда, кстати, пошедший на соглашение с Западом, Башар Асад, Ким Чен Ир, Махмуд Ахмадинежад, Александр Лукашенко и т. д. Постепенно Путин переместился в плеяду лидеров государств, входящих, по американским представлениям, в «ось зла». А из «оси зла» живым выхода нет. Изменились акценты и отношение Запада к России. Но американские цели не изменились. Они были скорректированы тактически, реализация американского проекта в отношении России была отложена, распад и десуверенизация России остановлены, заморожены. Но это не значит, что американцы отказались от этих планов. Это значит, что они перешли на другой уровень реализации этой стратегии — в более затяжную фазу.
Из геополитики мы знаем, что США используют против своих врагов стратегию «Анаконда» — окружения и последующего удушения своего противника. Впервые эта стратегия была использована генералом Макклеланом во время гражданской войны Севера и Юга в США: сначала происходит окружение противника и отсечение его от контактов с внешним миром. Ограничиваются торговые связи, экономические отношения, создаётся так называемый санитарный кордон, блокирующий противника со всех сторон. Затем блокируются любые стратегические, политические, внешние связи и контакты. В результате жертва приходит в упадочное состояние, ослабевает, после чего с ней окончательно разделываются на её же территории.
Вокруг России, ещё со времён холодной войны, выстраивается этот самый санитарный кордон. Благодаря Горбачеву мы потеряли Восточную Европу, мы лишились постсоветского пространства и всё ещё заблокированы со стороны Японии американскими военными базами. Практически по всему периметру вокруг России установлены американские центры влияния. На данный момент более чем в ста точках мира находятся американские военные базы и отдельные части, в основном — в Евразии. Последней брешью в санитарном кордоне является Иран, который даёт возможность, в случае налаживания с ним стратегических отношений, выхода непосредственно в Индийский океан. В Сирии у нас до недавних пор также оставалась возможность восстановления полноценной военной базы на Средиземном море, построенной ещё в советский период.
Согласно плану «Великий Ближний Восток», на наших глазах начиная с 2004 года происходит переформатирование Ближнего Востока под американские стандарты. Смысл, как мы уже установили, в том, что арабский мир, страны Магриба, Северной Африки до сих пор ещё во многом представляют собой традиционные системы социального устройства. Там доминирует клановое общество, традиция возвышается над всеми остальными социальными регуляторами. Изменения заключаются в перемешивании традиционного социального устройства. Задача — разрушить то, что есть, для того чтобы насадить западные ценности, в основе которых находится индивид, то есть атомизированная личность. Внешне события развиваются как будто сами по себе и носят хаотический характер, но всё равно в конечном итоге разнородные, турбулентные процессы приходят к конечной, заранее определённой точке, к заранее определённому финалу.
Таким образом, привнесённый извне хаос приводит к заданному результату. Ближний Восток включился в процесс перемешивания социального пространства для установления там американской демократии. Это пространство должно быть раздроблено и атомизировано. Только в таком случае оно может стать восприимчивым к американским либеральным ценностям. В таком виде, в котором Ливийская Джамахирия существовала при Каддафи, она никак не могла воспринять ценности американской демократии. Это касается и Сирии, в которой реализуется повторение ливийского сценария, и других стран Ближнего Востока. Но главной целью на Ближнем Востоке остаётся Иран — его десуверенизация и смена режима. Даже если промежуточным режимом окажется не строго проамериканский, а, допустим, исламистский — это некритично, потому что в этом случае всё равно запускаются хаотические процессы, происходит дестабилизация общества, которое начинает бурлить, и дальше оно уже, в принципе, нескоро придёт в статическое стабильное состояние. Чуть ранее египетская оппозиция легко справилась со своим лидером. Хосни Мубарак ушёл, а стихийные, хаотические процессы, внутреннее бурление происходят до сих пор. Регулярно в Египте в результате столкновений гибнут сотни людей. Что уж говорить об Ираке или Афганистане.
Промежуточный результат может быть не строго задан, зато на следующих этапах ситуация будет оказываться всё ближе и ближе к той, что задана американскими стратегами изначально. После десуверенизации Ирана захлопнется последнее окно, и Россия окажется в полном окружении.
Процессы, происходящие в странах Ближнего Востока и Магриба, — сигнал лично Владимиру Путину о том, что если он будет продолжать политическую линию на суверенизацию России, на возвращение России на мировую арену в качестве крупнейшего игрока, он может повторить судьбу всех этих лидеров. Либо он будет свергнут своим населением, либо он будет смещён посредством прямых натовских ударов по территории России, — таковы западные сценарии для Путина.
Ещё одним плюсом использования концепции сетецентричных войн, лежащих в сфере ответственности военных, и сетевых войн, которые непосредственно работают с населением, является то, что в момент реализации этих стратегий у стороны, против которой они реализуются, нет причины, нет повода и оснований для использования ядерного оружия. Если в России начинаются социальные волнения, несогласные выходят на площади и проводят массовые акции, то где здесь возможность для применения ядерного оружия? Даже если найдена сила, которая дала старт этим процессам, даже если есть уверенность, что всё это происходит не случайно, если достоверно установлено, что волнения и требования ухода в отставку имеют искусственное происхождение и центр их инициирования находится или в США, или в странах Европы. Даже если ты нашёл источник финансирования и заказчика — всё равно у тебя не будет повода для использования ядерного оружия, что абсолютно несоизмеримо. То есть у тебя в стране волнения, народ требует твоей отставки, а ты используешь ядерное оружие против США? Это будет явно неадекватным ответом. Поэтому здесь нет возможности его использовать, а это единственное, чего реально боятся американцы.
Жёсткий сценарий сетевой войны
То, что Россия является ядерной державой, ещё не даёт ей гарантии того, что с помощью сетевых технологий и сетевых процессов не будет свергнут действующий правящий режим, что он не будет заменён на режим внешнего управления. Это преимущество сетевых стратегий — эффективность и относительная дешевизна по сравнению с обычными вооружениями.
Таким образом, Путин стоит перед выбором: либо продолжать настаивать на суверенитете России, либо пойти на поводу у США, для того чтобы сохранить стабильность. А ему могут предложить такой вариант: если хочешь сохранить стабильность в России, хочешь избежать процессов, подобных происходящим в Египте, Ливии, Сирии, — откажись от власти. В своё время Муаммар Каддафи — убитый Западом — изначально стоял на жёстких антиамериканских позициях. Но потом пошёл на поводу у Запада, покаялся за прежнее своё «нехорошее поведение», пообещал, что больше не будет «плохим парнем», — и был принят западным политическим сообществом. Чтобы быть убитым. То же самое готовится для России: Путин, по сути, пошёл на поводу у Запада, сделал своим преемником более либерального, более мягкого прозападного политика. И чем это закончилось для Путина? Массовыми выступлениями на Болотной и Сахарова, стычками с ОМОНом 6 мая 2012 года. У нас уже есть масса аналогий с теми процессами, которые проходят на Ближнем Востоке.
В момент окончания президентского срока Дмитрия Медведева американцы так поставили вопрос перед Путиным: либо вы получаете социальные волнения, дестабилизацию и реализацию сценариев, подобных происходившим на Ближнем Востоке, либо Путин отказывается от власти и оставляет преемника ещё на один срок. А это означало бы последующий очень быстрый распад России по сценарию, который был заморожен в момент прихода Путина к власти. Но тогда возникает вопрос: зачем было затевать всю эту эпопею с суверенитетом, если в любом случае всё будет реализовано по американскому плану? Здесь либо надо стоять на своём и быть готовым к жёсткому сценарию, либо всё прежнее не имело смысла. Это серьёзный исторический выбор. От этого выбора зависит будущее России буквальным образом. Поэтому мы рассматриваем эту проблему в увязке с процессами, происходящими в арабском мире.
Против России ведётся сетевая война. Происходящее с лидерами арабских государств является прямым сигналом в отношении Путина. Готов ли он отстаивать свои позиции ради суверенитета России перед лицом исторического вызова, исторических угроз? Тогда жёсткий сценарий является делом практически решённым. Это будет происходить в любом случае, потому что американцы доводят начатое до конца. Сетевые технологии будут использованы таким образом, что у нас не будет возможности ответить с помощью сил ядерного сдерживания, которые являлись таковыми только в период эпохи модерна, обычных войн и обычных вооружений.
Сейчас мы столкнулись с совершенно новыми технологиями. В России пока нет центров, которые готовы отвечать на эти технологии, и Путин лично столкнулся с историческим вызовом. Сценарий сетевого переворота был запланирован на 2008-й, но из-за уступки, которую Путин осуществил в пользу Запада, назначив преемником Медведева, этот сценарий был отложен, но никак не отменён. Следующая попытка — массовые выступления в декабре 2011 — начале 2012-го — также не дала желаемого для Запада результата. А это означает не что иное, как ужесточение сценария уже в ближайшее время — неутихающий Северный Кавказ, волнения в Бирюлёво, взрывы в Волгограде, недовольство русских — дальше будет жёстче.
Против России ведётся война — сегодня, здесь, сейчас!
Противостояние захватническим действиям со стороны США возможно лишь только в том случае, если руководство нашей страны осмыслит описанные выше процессы не как набор случайностей, которые никуда не укладываются и на которые стоит реагировать лишь по мере их появления, а именно как на стратегию сетевой войны. Такое осознание ведёт к следующему шагу — выработке адекватной ответной стратегии на том же уровне технологических представлений о процессах, на каком ведётся сетевая война против России. Следует признать, что отставание России происходит не на уровне технологий обычных вооружений, а на более серьёзном, парадигмальном уровне. Пока мы готовимся к прошедшей войне, противник начал и продолжает активное наступление — сетевое, виртуальное, ментальное, невидимое, но бьющее точно в цель. По утверждению Ричарда Кларка и Роберта Нэйка, «страна, которая изобрела новую технологию и тактику её применения, может и не стать победителем, если её вооружённые силы зациклились на методах прошлого и слишком надеются на оружие, которое привыкли считать непревзойдённым»[83]. Что уж в таком случае говорить о стране, которая не только не изобрела новую технологию, но даже и не освоила её хотя бы в минимальном приближении.
Невозможно выстроить адекватный ответ без понимания того, что против нас ведётся именно война, хотя и без использования обычных, таких привычных для нас вооружений. Сетевая война идёт на более тонких уровнях, с использованием информационных технологий, дипломатических сетей, неправительственных организаций, с подключением журналистов, СМИ, блогеров и всего остального арсенала информационного общества, лежащего в парадигме постмодерна.
Это многоуровневая стратегия, результатом которой становится весьма конкретная военная победа, выраженная в отторжении территорий, цивилизационном захвате, установлении внешнего контроля и управления. Непонимание этого — нарочито и не раз повторённого в данной книге тезиса — будет заведомо ставить Россию в состояние проигрыша. Мы всегда будем оказываться лишь перед фактом того, что очередная территория, государство, республика вышли из-под нашего контроля, а мы не понимаем свое общество и не знаем, как к нему подступиться. Ведь как, наконец, заметил Владимир Владимирович Путин, несмотря на заверения американцев о том, что пространство СНГ останется в зоне геополитических интересов России, фактически мы наблюдаем стремительную потерю своего влияния там, где ещё совсем недавно стояли наши военные базы, жили наши люди, говорящие на нашем языке, а русская культура формировала поколения народов и этносов единого стратегического пространства большой России. Сегодня же зона американского влияния всё больше погружается в глубь континента, и мы всё ещё не понимаем, как на это ответить. А время ответа пришло. Враг не у порога, он уже в доме.
Глава 5
Сетевая война будущего — военный аспект, сетецентричные войны
Подводя итог беглого обзора понятия «сетевые войны», неумолимо входящего в нашу жизнь, нельзя не предвидеть тех изменений, которые оно внесёт в судьбу человечества уже в ближайшем будущем. А будущее, как всегда, туманно. Однако некоторые контуры, с учётом сетевых стратегий, ставших данностью, всё-таки уже можно набросать.
Великая война континентов, о которой так много говорили геополитики прошлого столетия, неминуемо близится к своей развязке. Умирают государства-нации. Наступает время Империй, время действительно большой игры. Геополитическое противостояние Спарты и Афин греческой цивилизации сменилось противостоянием Рима и Карфагена Средиземноморья, затем — Англии и России эпохи индустриализации и, наконец, перешло в глобальный масштаб, где главными игроками стали Мировой океан, или Мировое могущество с центром в США, и Евразия, Суша — с центром в России. Какое-то количество грядущих Империй уже сейчас на стороне Америки, какое-то количество — на нашей. Суша против Моря. Империи против Империй. Финальная битва за новый Эон. Всё-таки, как ни крути, сетевая война — это война. Война в условиях тотальной компьютеризации сил и средств вооружённой борьбы с использованием новейших технологий, высоких скоростей коммуникации в среде глобального информационного пространства, пронизанного сетями. Боевое столкновение в сетевой войне — как финал битвы континентов, как схватка добра и зла, прообразами которых являются апокалиптические воинство Христа и воинство антихриста — всё же неизбежно.
Проведение «сетевых операций» в области военной стратегии
Понимая сетевые войны как средство ведения войны, следует спуститься с уровня социальных технологий, лежащих скорее в сфере гуманитарных сред, на уровень непосредственно военной науки, в среду, управляемую военными, понимающими войну чуть более буквально, в прикладном смысле, переносящими технологии на более осязаемое и материальное поле боя. А значит, надо чуть внимательнее рассмотреть и такое явление, относящееся к области функционирования военных, как сетецентричные войны. И здесь нас, конечно же, в наибольшей степени интересует своего рода смежная технология, междисциплинарный интерфейс, лежащий на стыке сетевых и сетецентричных войн. Речь идёт об уже не раз упоминавшемся явлении, определяемом как «операции на базе эффектов» (ОБЭ), которые и стали своего рода интерпретатором, дающим возможность транспалировать подходы военной науки на гуманитарную среду. Поэтому чуть подробнее остановимся на ОБЭ, спускаясь постепенно в сферу функционирования армий будущего.
Главным открытым источником, наиболее детально описывающим эту технологию, на сегодняшний день является уже упоминавшаяся выше книга Эдварда Алана Смита «Операции на базе эффектов» (Efects-Based Operations), изданная в книжной серии «Изменения информационной эпохи». Эта работа полностью посвящена теме достижения наибольшей эффективности при проведении операций в области социальных стратегий, а именно в тех случаях, когда речь идёт о «сетевых» процессах, суть которых мы в целом раскрыли во многих аспектах в предыдущих главах. По большому же счёту речь идёт о частных операциях, вписанных в более глобальную стратегию сетевых войн, которой в целом и посвящена книга Эдварда Смита, и о подходах, заимствованных из области сетецентричных операций. Само применение сетецентричных войн автор относит к условиям мира, кризиса и войны. По сути, данное явление представляет собой перманентное установление контроля над определённой территорией, применимое в любых обозначенных условиях, будь то мирная фаза, когда ничто не предвещает наступающего кризиса, собственно сам кризис и то, во что он в итоге выливается. В последнем случае речь обычно идёт о прямом военном вторжении.
Стратегия достижения максимальной эффективности с помощью сетевых операций была разработана группой авторов в рамках реализации так называемой Исследовательской программы командования и контроля (CCRP), которая ставит своей целью улучшение понимания Департаментом обороны США (DoD) того, что подразумевает под собой национальная безопасность как явление в информационный век. А шире задачей исследования стала демонстрация того, какие последствия несёт в себе век информационных технологий для национальной безопасности и как наиболее эффективным образом использовать открывающиеся возможности новой информационной среды. То есть по сути речь идёт о том, как не только не пострадать от всё расширяющихся информационных возможностей, но и поставить данные информационные технологии на службу военного ведомства США, достигнув при этом максимальной эффективности. Таким образом, обращая наибольшее внимание на постоянное развитие как теории, так и практического применения новых возможностей, Департамент обороны озаботился тем, чтобы в полной мере воспользоваться преимуществами нарождающихся технологий.
Для реализации указанных целей в США была развёрнута обширная программа исследования и анализа в области информационного превосходства, основанного на эффективной реализации информационных операций. Всё это укладывается в общую теорию командования и контроля и связанных с ней операционных концепций, которые дают возможность американскому военному ведомству улучшить «всеобщую осведомлённость» с целью повышения эффективности и действенности заданных миссий. Иными словами, информационное превосходство военного ведомства США над своими противниками служит достижению обладания полной информацией, касающейся интересующего его объекта. Эта информация лежит в совершенно разных областях, при этом суммарно полностью покрывает информационную потребность, создавая картину полной осведомлённости буквально во всех аспектах и нюансах, касающихся предполагаемой операции. То же относится не только к военному ведомству, но и ко всем другим ведомствам, подключённым к реализации тех или иных операций, включая политические, дипломатические, информационно-медийные, гражданские, а также общественные структуры и организации, действующие на территории «противника». В данном случае речь идёт не о чём ином, как о многочисленных западных НКО, НПО и других сетях, деятельности которых на территории России и Евразии в целом уже было уделено достаточно внимания. То есть полученные военными сведения становятся всеобщими для участвующих ведомств, создавая картину «всеобщей осведомлённости», на чём мы ещё остановимся.
Таким образом, одним из самых важных аспектов реализации ОБЭ является то, что они объединяют между собой множество сред — операционных, технических, аналитических и образовательных сообществ, вовлечённых в подготовку и проведение операций на всех уровнях, что, собственно, и обеспечивает максимальную эффективность их проведения.
Адаптация вооружённых сил к информационному обществу
Адаптация вооружённых сил к наступившему информационному веку потребовала изменений по четырём основным направлениям, используемым военной наукой США. Во-первых, был изменён подход к осуществлению прямых военных операций, так называемых пространственных миссий. То есть к тому, что призваны осуществлять исключительно военные, а именно к технологии реализации довершающих горячих фаз.
Второе измерение, которое претерпело кардинальное реформирование, — это пересмотр граничных условий проводимых операций. А именно то, какие условия являются необходимыми и достаточными для начала операции, какие надо учитывать ограничения при её реализации. Также была учтена необходимость пересмотра оценок значимости производимых действий. Теперь основное внимание уделено мотивации, а также медийному общественному обоснованию проведения той или иной операции именно военными средствами. Если должное обоснование осуществлено не было, а общественное мнение не выражает должной поддержки, операция может быть отменена совсем, как это произошло с подготовкой военного удара по Сирии в конце августа 2013 года. Двумя другими измерениями являются так называемые концепции[84] и бизнес-интересы министерства обороны.
OБЭ охватывают первые два из четырёх этих измерений, в то время как сетецентричные войны[85] адресованы к двум последним. Следовательно, и ОБЭ, и сетецентричные войны формируют синергетический подход к военной реформе. Они определяют, почему, что и как поддерживает военные операции.
Террористические акты, совершенные 11 сентября 2001 года, открыли возможность для США коренным образом изменить отношение к безопасности. Приоритет стратегического сдерживания, доминировавшего с начала холодной войны[86], был полностью заменён на приоритет сетевого предотвращения. Вместо понятной угрозы взаимного гарантированного уничтожения возникли новые угрозы, которые невозможно чётко идентифицировать и у которых нет «родины», чтобы ей было можно угрожать. Существовавшее «равновесие угрозы» с 11 сентября стало несбалансированным и эфемерным.
Новая американская система стратегического сдерживания теперь опирается не столько на возмездие, сколько на профилактику либо на непосредственное устранение предпосылок угрозы, на сдерживание спонсоров агрессивных процессов, на работу с элитами тех или иных сил или государств с целью убеждения их в том, что агрессией против США нельзя добиться успеха.
В то время как стратегическое ядерное сдерживание было единственным необходимым условием безопасности во времена холодной войны, эта новая стратегия сдерживания, основанная на профилактике, требует сбалансированного применения как гражданских, так и военных сил для формирования поведения возможных агрессоров, деструктивных сил, а также тех, кто стоит за ними. Это формирование поведения является основной сутью ОБЭ.
Чтобы справиться с актуальными проблемами мира после событий 11 сентября, в США были осуществлены три технологические революции, обеспечившие должным образом условия успешного ведения сетевых войн — в области сенсоров, информационных технологий и оружия. Технологии стали использоваться просто для достижения дополнительных улучшений в ситуации применения силы, и не более того. Ибо делать ставку только на силу в нынешних условиях информационного общества и доминирования парадигмы постмодерна означало бы упустить свой реальный потенциал. Благодаря высоким технологиям можно по-другому организовываться и наносить удар, делая это более эффективно. Но этого теперь недостаточно. «Сетецентрические операции являются средством для достижения цели. Их истинное влияние является производным от того, как широко они применяются. При узком применении они могут произвести более эффективный точечный удар, но, очевидно, они могут сделать гораздо больше», — считают авторы концепции[87]. ОБЭ, по их мнению, являются ключом к более широкой роли. Это позволяет применять силу сетецентрических операций к человеческому измерению войны, к военным операциям по всему спектру возможных конфликтов, включая ситуацию мира, кризиса и войны, что требует система нового стратегического сдерживания.
Определение ОБЭ
Широкое применение ОБЭ произрастает из того, что они ориентированы на действия и их связи с поведением, сконцентрированы в первую очередь на стимулах и реакциях, а не на военных целях и причинении повреждений. Они применимы не только для традиционных методов ведения войны, но также для проведения сетевых операций с ограниченным военным действием.
Хорошие генералы и государственные деятели первоочередное внимание всегда обращали на результаты, достигнутые в области человеческого измерения войны: сломлена ли воля к сопротивлению, находится ли противник в шоке? Мы даже можем проследить, как принципы ОБЭ функционировали в сотнях кризисов и конфликтов, для того чтобы определить их следующим образом: ОБЭ являются набором скоординированных мероприятий, направленных на формирование поведения друзей, врагов и нейтральных сил в условиях мира, кризиса или войны.
Концепция ОБЭ основное внимание уделяет набору скоординированных действий, так называемых акций, обращённых на то, чтобы предопределять человеческое поведение в нескольких измерениях и на нескольких уровнях, и оценивает их успешность исходя из результатов, выраженных в поведении и реакциях на то или иное заданное событие. «Акции» включают в себя все военные и гуманитарные аспекты деятельности со стороны государственной власти, которые могли бы сформировать поведение и предопределить решения «друзей, врагов и нейтральных сил». Военные действия, например, могут включать в себя удары с воздуха, но при этом также подразумевают и множество других невоенных действий, в которых высока роль гуманитарного манёвра, являющегося важным аспектом почти во всех операциях по урегулированию кризисов.
«Акции» включают в себя операции «в условиях мира, кризиса и войны», и не только в виде боя. Если мы посмотрим внимательно на реальные операции в условиях кризиса и войны, можно быстро вывести некоторые базовые правила и закономерности ведения ОБЭ.
В первую очередь, «акции» производят эффект не только на врага, но и на тех, кто наблюдает за происходящим столк новением. Эффекты могут достигаться одновременно на тактическом, оперативном, военно-стратегическом и геостратегическом уровнях сетевых операций, на внутренней и международной политической арене и в экономической сфере. Эффекты могут не быть изолированными. Все эффекты на каждом уровне на каждой арене взаимосвязаны — и их кумулятивный эффект со временем накапливается. И наконец, эффекты имеют как физический, так и психологический характер воздействия.
Три базовых элемента сетевой войны
Любое воинское формирование сетевой войны складывается из трёх базовых элементов. Первый элемент объединяет в себе все средства выявления противника, его отслеживания, сбора информации о нём, а также обо всех объектах и сетях, подчинённых противнику и используемых им для ведения боевых действий. Такими средствами являются как собственные сети, так и технологические элементы слежения — спутники, авиафотосъёмка, радары, высокочувствительные звуковые пушки, скрытые камеры, подслушивающие устройства, компьютерные «трояны» и программы-шпионы, новейшие системы перехвата и прослушки, а также визуального фиксирования. Наконец, наружное наблюдение, допросы захваченной агентуры, не исключающие использования средств психотропного и физического воздействия. Иными словами — весь спектр возможностей сбора информации, выработанный человечеством за все предыдущие эпохи, начиная от самых новейших технологических средств и заканчивая простейшими методами дознания. Все вместе эти средства выявления противника и сбора информации условно обобщены понятием сенсоры. Второй технологический элемент сетевой войны — средства подавления выявленных объектов ведения сетевой операции со стороны противника. Сюда входит также весь спектр средств — начиная от физического устранения узлов ключевых сетей противника, его агентуры, политической и дипломатической поддержки и заканчивая новейшими средствами ведения боя — авиационной техникой, высокоточными «умными» ракетами, танками, самым современным стрелковым оружием, включая лазерные технологии. Сюда же следует отнести и средства компьютерного взлома, используемые для подавления электронных сетевых узлов сбора и передачи информации и относимые к отдельной сфере кибервойн. Также средства радиоэлектронного и радиолокационного подавления и возможное на текущий момент использование тектонического и психотропного оружия. Иными словами, сетевая война подразумевает использование всех доступных средств ведения боя, за исключением откровенно отживших, к коим можно отнести как химическое оружие, так и ядерное, рассматриваемое как неэффективные средства, производящие в большей степени обратный эффект. Ибо массовое поражение живой силы не является приоритетом сетевой войны и даже напротив — в условиях современного человекоцентричного мышления мешает успеху. Обычный человек и математически складывающиеся на его основе население, массы — не ценность с военной точки зрения периода эпохи модерна. Однако ценность такого человека в контексте информационного общества с учётом сложившегося общественного мнения гипертрофированно раздута, и информационный поток негатива, вызванный массовой гибелью населения, только провоцирует информационные помехи, шумы, излишне засоряющие информационное пространство и забивающие смысловые парадигмы. Участником сетевой войны в то же время является субъект — то есть человек, наделённый определенными качествами, необходимыми для сетевой войны, сетевыми «параметрами» — солдат сетевой войны, актор.
Третий базовый элемент сетевой войны представляет собой сумму интеллектуальных и информационно-управляющих возможностей. Он включает в себя сортировку полученной от сенсоров информации, её анализ и выведение стратегии действий, координацию и обеспечение взаимодействия между сетями и акторами сетевой операции, а также информационное и медийное обеспечение сетевых операций во всех проявлениях. К последнему относится также область информационной войны, являющейся составляющей частью сетевых войн, обеспечивающей медиаподдержку сетевым операциям.
Вообще интеллект и способность к анализу являются главным преимуществом в сетевой войне. Наличие интеллекта становится решающим фактором, так как от правильной оценки собранной информации зависит точность принятых решений, а с учётом приоритетности когнитивного уровня ведения сетевых операций интеллектуальное обеспечение становится фактором номер один, что не исключает также использования искусственного интеллекта.
Следует заметить, что фрагменты всех трёх вышеперечисленных уровней использовались и в «обычных войнах», однако основной платформой обычной индустриальной войны является всё же вооружённое столкновение на поле боя, то есть горячая фаза, в то время как все остальные уровни являлись вспомогательными, лишь подготавливающими стороны к физическому столкновению, к непосредственному сражению. В сетевой же войне самого сражения в понятиях индустриальной войны вообще может не произойти либо оно станет лишь одним из незначительных проявлений, не имеющих решающего значения для предопределения исхода битвы. Всё это обусловлено принципиально иным подходом сетевой войны к противостоянию, когда площадкой для него является не платформа — основа индустриальной войны, а именно сеть — полицентричное неиерархиезированное пространство. Соотношение трёх базовых элементов сетевой войны также не иерархиезировано по отношению друг к другу, а скорее триедино. Одно вытекает из другого, являясь его продолжением, и одновременно все три элемента взаимно дополняют друг друга.
Платформа и сеть
С военной точки зрения сеть отличается от классической системы вооружения и обороны тем, что классическая война или война индустриальной эпохи ведётся на базе платформы: соединения либо платформа технического обеспечения; платформа базового вооружения: танк, вертолет. Платформой является также площадка боевых действий — со своими флангами, фронтом, с очевидным позиционированием противостоящих сторон.
Сеть отличается от платформы тем, что она децентрированна и неиерархична. Если платформа имеет централизованное единое управление, то сеть состоит из узлов, которые необязательно имеют единое управление, а в основном имеют распределённое управление. И хотя узлы сети управляются не из единой точки, как платформы, при этом они все связаны между собой. Отсюда и определение — сеть, или ризома. Вычленение из сети одного из узлов, одного из элементов, его устранение не нарушает работу сети.
Так как основным материалом, с которым работает сеть, является информация, то соответственно вычленение узла не лишает сеть возможности передачи информации, не нарушает информационного обмена. То есть сеть простирается свободным образом, как картофель, клубневая система которого распространяется под землей. Если выдрать один картофельный куст, это не уничтожит клубневую систему, она будет продолжать расти и распространяться.
Подготовительным этапом сетевой войны, необходимым элементом подготовки сетевой стратегии является создание этой сети. В английском сеть — network, производным становится глагол to network — осетевить, то есть покрыть сетью какое-либо пространство. Таким образом, для того чтобы получить контроль над пространством, необязательно его захватывать физически, как это было в индустриальную эпоху. Достаточно создать на этом пространстве сетевые узлы, которые можно контролировать, которые связаны между собой, и тем не менее к этим узлам имеет доступ основной оператор — либо непосредственно к каждому, либо контроль над остальными, заключающийся в мониторинге и наблюдении, а не в управлении, осуществляется через ключевые узлы — операторы.
Солдат сетевой войны
Солдат сетевой войны, актор, — понятие качественное. В отличие от представителя массовки индустриальных войн, актор представляет собой совокупность физических, технологических и разрушающих возможностей, объединённых на базе определяющего элемента — интеллекта. По сути, актор — это обобщающая система, способная как самостоятельно принять решение на основе собранной и полученной из открытых и закрытых источников информации, так и самостоятельно реализовать его. При этом доступ к информации и скорость её передачи являются решающим моментом для координации действий с другими акторами, а также создают условия тотального преимущества перед противником. Можно сказать, что от скорости передачи информации, а не от её засекреченности или зашифрованности, как в индустриальных войнах, приоритетно зависит успех всей операции. Таким образом, обеспечение актора новейшими технологическими достижениями и разработками является обязательным. Экипировка солдата сетевой войны должна быть просто нашпигована сенсорами и передатчиками. От этого зависит его живучесть на поле боя.
Тенденция технологического оснащения актора сегодня проявляется в максимальной интеграции солдата и технологической начинки. Чем более глубоко начинка встроена, интегрирована в организм, тем эффективнее её использование. В пределе организм солдата должен быть модернизирован посредством технологичных элементов, вживлённых в его организм. Речь идёт о микрочипах, позволяющих контролировать и корректировать реакции организма, его психическое и психологическое состояние, уровень адреналина и т. д. извне в критических ситуациях. Находясь на поле боя, совершенный в технологическом смысле организм постоянно находится на линии — online. А его действия координируются штабом операции посредством беспроводного обмена информационными пакетами. Картинка с поля боя транслируется на монитор штаба напрямую с веб-камеры, что даёт возможность точно представлять, что происходит в очаге событий, а также выявлять детали, оставшиеся без внимания актора, указывая ему при необходимости на упущенные фрагменты и эпизоды, которые важно учесть. Также актор снабжён и более глобальной системой указания его местоположения, и, наблюдая перед собой всю картину поля боя целиком, штаб имеет возможность корректировать передвижение актора наиболее эффективным образом, даже в абсолютно незнакомой местности, предупреждая его об опасности и указывая на пути отхода.
В этой связи важнейшим аспектом максимального повышения эффективности актора на «поле боя» становится доступ к его мыслям, ибо голосовая передача не отражает всей полноты оценки актором окружающей действительности, реального положения дел. К тому же голосовая передача значительно уменьшает скорость обмена пакетами, а соответственно, снижает эффективность. В направлении решения этой проблемы уже сейчас достигнуты определённые успехи. Минобороны США недавно выделило значительные средства на исследование волн головного мозга. Это лишь часть долгосрочного проекта, целью которого является создание так называемых «умных шлемов» — нового вида вооружений, готового совершить революцию в представлениях о современной войне. «Умный шлем» должен научиться считывать мысли человека, его носящего. Сама конструкция инновационного шлема уже готова — он оснащен 128 датчиками, улавливающими мозговые колебания, и программным обеспечением, преобразующим полученные данные в информацию о мыслях актора. С помощью шлема солдаты могут с максимально возможной скоростью обмениваться информацией как со штабом, так и друг с другом, а также передавать команды и сообщения путём «громких» и отчетливых мыслей, которые будут транслироваться в звуковой форме в шлемы других солдат, а также на базу. На данный момент последней загвоздкой ученых из Калифорнийского университета в Ирвине, Университета Карнеги-Меллон и Университета штата Мэриленд перед окончательным внедрением новой технологии стало техническое обеспечение выделения нужных мыслей из общего потока мозговой активности. Однако эта задача скорее всего будет решена по тому же алгоритму, по которому нужная информации выделяется и сортируется из общего новостного потока информационного общества, то есть путём формирования соответствующего «сетевого кода».
Стоит отметить, что «умный шлем» — лишь одна из бесконечного множества перспективных инноваций в американской армии. Так, Агентство передовых исследований США (DARPA) уже работает над проектом под названием Super-Resolution Vision System (SRVS), предполагающим создание оптических приборов, позволяющих при увеличении добиться картинки с высочайшим разрешением. Новинка позволит точно и оперативно выявлять вооружённых людей, а также сопоставлять лицо объекта с единой базой фотографий. Кроме того, Пентагон уже развернул новые образцы вооружения и военной техники, разработанные по программе «Боевые системы будущего» (FCS). Таким образом, кибернетическая модернизация боевого организма становится главной тенденцией в создании эффективных солдат сетевой войны.
Комплексность подразделений и подходов
Ещё один неотъемлемый атрибут сетевых войн — комплексность. В классической войне основными акторами являются боевые подразделения — допустим, рота или взвод, которые реализуют какую-то боевую задачу, наступают, отступают, что-то захватывают и закрепляются. Это подразделение равнозначных, унифицированных боевых единиц во главе с командиром, управляемое на основе иерархической системы командования сверху вниз.
В сетевой войне военное подразделение может состоять из одного военного с автоматом, одного журналиста, одного дипломата, который сидит в посольстве своей страны в одном из государств, которое является предметом сетевой операции; одной секретарши одного высокопоставленного чиновника, которая должна в нужный момент выполнить свою функцию; какого-нибудь моджахеда с поясом шахида; сумасшедшего учёного. Вот это — типичное подразделение сетевой войны. Кто из них главный, кто командир, а кто подчинённый — сложно определить, так как все эти элементы неравновелики в плане выполнения своих функций и разнородны с точки зрения социальных статусов. Однако все эти люди хотя и находятся, при всём прочем, в разных местах, выполняют одну операцию, решают одну задачу. Например, устанавливают американский контроль над какой-нибудь крупной корпорацией, учреждением, территорией и т. д. или выполняют отвлекающий манёвр для установления американского контроля. Такое подразделение сетевой войны укомплектовано дифференцированными сетевыми единицами и представляет собой не двадцать пять одинаковых пилотов в лётных комбинезонах или пехотинцев в кирзовых сапогах, а сетевое экстерриториальное сообщество функциональных боевых единиц. К этому «подразделению» в какой-то момент может примкнуть какое-нибудь НПО, приданное для усиления, или классическая воинская часть. А может быть редакция газеты в полном составе, то есть любой коллективный субъект. Суть функционирования это не изменит.
Сенсорное проникновение
Рассмотрим следующий пример: американский военнослужащий, принимающий участие в военной операции в Ираке или в Афганистане и снабженный по последнему слову техники, характеризует такое понятие из области сетецентричных войн, как сенсорное проникновение. У каждого американского военнослужащего, находящегося в зоне боевых действий, на каске есть видеокамера. Все камеры имеют прямую спутниковую связь с центром управления и поддержки. Человек, сидящий в центре, на мониторах видит, что происходит на поле боя. Солдат двигается, заглядывает за угол — никого нет, а человек в штабе видит на своём мониторе — картинка с камеры, — что там, куда посмотрел солдат, на самом деле незаметно укрылся моджахед. Такие различия — нюансы визуального восприятия — подробно рассмотрены в книге Поля Верильо «Машина зрения», где автор подробно разбирает особенности человеческого взгляда и его отличие от восприятия с помощью оптики: иногда человек не видит того, что видит камера, и наоборот. Тогда оператор за монитором сообщает контролируемой боевой единице: посмотри налево, за развалинами спрятался человек с оптической винтовкой. Это и есть пример глубокого сенсорного проникновения центра управления непосредственно в условия боя с возможностью корректировки ситуации на месте.
Таким образом, штабной офицер имеет свой сенсор на поле боя, он видит, что там происходит. Переключившись на другой монитор, взглянул на местность с позиции другого солдата и т. д. Он видит поле боя с разных позиций, слышит переговоры, может непредвзято оценить как обстановку, так и решение, принятое на поле боя, что-то подсказать, скорректировать. Имея глубокое сенсорное проникновение в среду, центр оценивает ситуацию с разных точек зрения, осуществляя по необходимости оперативный анализ, сбор информации и интеллектуальную поддержку. Можно оценить текущую тактическую обстановку ещё и по тому факту, где солдаты расставлены, — один на крыше, другой в подвале, третий за углом, четвёртый на конце противоположной улицы, — оператор, переключая Alt+Tab, видит, где и что происходит, и корректирует ситуацию, дополняя её необходимыми сведениями, давая подсказки. Всё это есть глубокое сенсорное проникновение.
В то же время военнослужащий, выполняющий боевую задачу, солдат или офицер, вооружённый, в полном обмундировании, имеет свой персональный коммуникатор. Допустим, он стал свидетелем какой-то ситуации: к примеру, ворвался в президентский дворец и стал свидетелем какой-то сцены — переговоров русских представителей с иракским руководством. Он тут же связывается с журналистом из ведущего информационного агентства и даёт информацию о том, что стал свидетелем такого-то факта. Эта информация моментально расходится по новостным лентам мировых СМИ, и её раскрытие меняет контекст, вследствие чего тут же меняется вся ситуация. И из-за этого планируемые в результате переговоров, свидетелем которых он стал, изменения срываются. Передача какой-то сиюминутной информации с места событий в новостные ленты может изменить ситуацию на поле боя. В это же самое время переговорщики слышат по радио о том, что они сейчас, в данный момент, ведут секретные переговоры, в результате всё меняется, и ситуация начинает изменяться в пользу более активного участника. Это пример программирования сетевой операции, достижение успеха ещё до начала её реализации, то есть создание таких граничных и стартовых условий, которые предвосхищают результат.
Информационная мобильность и скорость отдачи приказа являются ещё одним важнейшим фактором сетевой войны. Контроль над ситуацией сегодня имеет не тот, кто владеет информацией, а тот, кто имеет возможность адсорбировать нужную информацию, а также возможности максимально быстрой передачи информации и, соответственно, наиболее быстрого принятия решения.
Фазы сетецентричной войны
Теперь рассмотрим основные фазы сетецентричной войны, ещё раз обращая внимание на то, что формат боестолкновения и актор сетецентричной операции в полной боевой экипировке, описанной выше, — это лишь одна из форм проявления сетевых операций, считающаяся крайней. Реализация горячих фаз в Афганистане и Ираке показала всю уязвимость и пока ещё достаточное несовершенство горячих подходов к сетевым процессам, хотя и Афганистан, и Ирак стали площадками обкатки «боевых» сетевых подходов на местности, из чего была сделана масса выводов, позволяющих совершенствовать фактор боестолкновения. В той же самой степени, однако, кибернетически усовершенствованный актор может стать участником сетевого столкновения и в условиях холодного поля боя, при реализации сетевых операций на местности без использования обычных вооружений, а опираясь лишь на высокие технологии, информационные и гуманитарные стратегии.
Любая сетевая операция начинается прежде всего с достижения информационного превосходства. И это является первой фазой сетевой операции. Как правило, достижение информационного превосходства осуществляется путём развёртывания собственной информационной сети одновременно с подавлением или выводом из строя системы разведывательно-информационного обеспечения противника. Объектами для пристального внимания и первоочередного устранения обычно становятся сетеобразующие узлы, а также центры обработки информации, её анализа и конечного принятия решений. В реальности собственная информационная сеть обычно развёртывается под видом редакций вновь созданных СМИ, а также корреспондентских пунктов существующих СМИ. Сюда же относятся и обычные пиар— и консалтинговые агентства, а в особо осложнённых условиях — обычные фирмы. Если же среда представляется абсолютно враждебной, то приоритетным инструментом информационного развёртывания становятся существующие сети, перепрошиваемые путём покупки, идеологической обработки — вплоть до прямой вербовки.
Вторая фаза сетевой операции — подавление способности противника к физическому системному сопротивлению после достижения информационного превосходства. Происходить это может через разложение управленческого аппарата государства или любого другого образования. Здесь в ход идут и идеологическая обработка, и вербовка, и откровенная прямая коррупция. Всё это желательно проводить на фоне создания перманентных бытовых проблем, а также психологического давления. В боевых условиях соответствующий эффект достигается завоеванием превосходства в воздухе путём подавления системы ПВО противника. И в том и в другом случае вторая фаза сетевой войны подразумевает устранение способности к системному согласованному сопротивлению, когда разложение и информационное превосходство полностью деморализуют противника.
После этого начинается третья фаза сетевой войны — последовательное уничтожение наиболее крупных и жизнеспособных объектов, оставшихся без управления, но ещё способных восстановить сопротивление. Под подобными объектами подразумеваются как министерства и ведомства, так и военные штабы или остатки воинских соединений.
Четвёртой, завершающей, фазой сетевой операции является полное и окончательное устранение любых возможных очагов сопротивления, будь то небольшие СМИ, маргинальные группы или разрозненные воинские соединения и части.
Основной отличительной чертой сетевой операции является то, что все четыре фазы реализуются так стремительно, что не оставляют противнику возможности не только собраться с силами, но и принять нужные решения. В масштабах государства это может занимать от нескольких месяцев до нескольких лет, в то время как незначительные субъекты могут быть устранены за несколько суток. К тому же каждая из последующих фаз может идти внахлёст, то есть начинать реализовываться, не дожидаясь полного завершения предыдущей фазы. В идеальных условиях все четыре фазы реализуются практически одновременно, с небольшим зазором по старту. При этом началу всей сетевой операции должен предшествовать значительный период сбора и анализа информации о противнике, ибо сама сетевая операция, состоящая из четырёх вышеназванных фаз, является лишь завершающим сбор полных и общих сведений о противнике этапом.
Намерение командира — осведомлённость исполнителя
В сетевых войнах практически, за исключением крайних случаев и чрезвычайных ситуаций, отсутствует такое понятие, как приказ, зато преобладает такое явление, как намерение командира. В военной стратегии — в сетецентричных войнах — всё это имеет свои аналоги. Вообще само это понятие пришло из военной стратегии. Так как в классической индустриальной войне соединение действует на базе платформы, у каждого соединения или подразделения есть командир, отдающий прямой приказ, который должен быть исполнен буквально: «Перебраться на тот берег и захватить плацдарм». Все при этом могут осознавать, что там их ждут катастрофа и погибель, что перебраться напрямую нет возможности, потому что впереди болото и все утонут. Но даже в случае удачной переправы на месте их ждут превосходящие силы противника, в результате чего там все погибнут. Сам командир подразделения также может не понимать, зачем это нужно, но он тоже должен выполнить буквально полученный от своего вышестоящего командира прямой приказ. Повинуясь армейской дисциплине и долгу, он идёт туда, в болото, и тонет там почти всем батальоном. Десять человек, которые всё же выбираются на берег, умирают под огнём закрепившегося там врага. Так геройски погибает батальон в условиях классической индустриальной войны.
В сетевых войнах командир старается уходить от прямого приказа, потому что это снижает качество реализации его конечного намерения. Командование исходит из того, что необходим не сам факт лобового наступления, а создание видимости наступления для того, чтобы отвлечь внимание противника от обходного манёвра. Именно это и разъясняется подчиненным, то есть непосредственным сетевым операторам, — что нужно достичь и какого результата добиться. То, как будет достигнута поставленная цель, — следствие наложения множества факторов — от интеллектуальных до технологических.
Дальше соединение действует, в сравнении с индустриальной войной, в довольно свободном, даже несколько «вольготном» режиме, самостоятельно оценивая ситуацию, анализируя полученные данные, требуя нужной дополнительной информации и в итоге самостоятельно принимая решения — как на уровне командиров, так и на уровне конкретных исполнителей. Исходя из сложившихся и стремительно меняющихся обстоятельств, командиры могут самостоятельно корректировать принятые решения в пользу более эффективного и бескровного выполнения поставленной задачи, использовать реально имеющиеся возможности и запрашивать необходимую поддержку у центра, в том числе и через голову вышестоящего командира. Каждый сетевой актор в курсе конечного намерения командира, итогового замысла относительно того, что хочет командование в конечном итоге получить, какого результата оно намеревается достигнуть. Понимая это намерение, элемент сети, группа, узел самосинхронизируются как с окружающей действительностью, так и друг с другом, создавая в процессе реализации задачи локальные соединения необходимой конфигурации. Всё это происходит с учётом тайминга — времени, отведённого для реализации той или иной задачи. В уходе от прямого, буквального приказа кроется совершенно другой системный подход к достижению цели наиболее эффективным и наименее затратным образом. В этом случае намерение командира реализуется с опорой на фактор всеобщей осведомлённости.
Всеобщая осведомлённость
Одной из отличительных черт сетевой операции является всеобщая осведомлённость. Всеобщая ситуационная осведомленность и понимание намерений командования, в сочетании со способностью к синхронизации и самосинхронизации, позволяет координировать сложные действия и эффекты, что приводит к объединению эффектов на разных уровнях, в рамках которых различные действия опираются друг на друга синергетически.
Каждый актор имеет доступ к общей сети, а соответственно, к общей базе данных, используя информацию из которой, он по умолчанию действует синхронно с остальными боевыми единицами. Этот доступ он может получить как непосредственно, так и при помощи сетевого оператора, в зависимости от обстоятельств. К тому же каждый солдат при необходимости может быть в курсе всех переговоров, ведущихся между штабом и остальными акторами, вплоть до «прослушивания»… мыслей остальных участников операции. В то же время боевая единица — это то понятие, которое не совсем правомерно для описания сетевых операций. То, что в индустриальных войнах представляло собой в буквальном смысле одну человеческую единицу с ограниченными форматом действия этой единицы возможностями, в сетевой войне являет собой обобщающую систему. Решение, принятое такой системой на поле боя, может в целом изменить ход событий, а также общую стратегию действий, если оно принято на основе стремительно полученных новых данных и качественно меняет тактику ведения операции. Каждый актор в этом случае, учитывая намерения командира, то есть будучи полностью осведомлённым о конечной, даже не тактической, а стратегической цели всей операции, может не только воспользоваться общедоступными данными на базе принципа всеобщей осведомлённости, но также и пополнить общую базу и, что самое важное, имеет возможность и полномочия сформировать необходимый контекст, если он ему нужен для исполнения той или иной задачи. А именно, находясь на «поле боя» — здесь подразумевается необязательно площадка боестолкновения, но и любая другая среда проведения сетевой операции, — актор имеет возможность оперативно связаться с представителем информационного агентства. Но также с отдельным журналистом, дипломатом или политиком и путём полной или частичной передачи имеющейся информации сформировать необходимый ему на текущий момент для выполнения того или иного действия контекст. Переданное с «поля боя» сообщение может в секунды попасть на основные мировые новостные ленты, повлиять на котировки акций, что, в свою очередь, может оперативно скорректировать принятие политических решений теми или иными субъектами, так или иначе имеющими отношение к операции, и тем самым изменить ход общих событий, повлияв на конечный исход конкретного «сражения».
Актор имеет возможность влиять и на социальную, и на политическую ситуацию в каждом конкретном месте своего пребывания, имея превосходство в доступе к информации, в скорости связи с другими акторами, а также координируя свои действия со штабом, обеспечивающим всеобщую осведомлённость всем участникам процесса. В этом смысле солдат сетевой войны — это универсальный солдат, представляющий собой комплекс максимальных возможностей, а иными словами — обобщающую систему, способную осуществить, по сути, любую операцию, реализуемую в сфере его компетенции, — в пространстве материального информационного общества, достигая любой цели. Солдат постлиберального общества будущего — это совершенный кибернетический организм с практически неограниченными возможностями.
Перед финальной битвой
Эпоха тайных организаций и закрытость элит
С наступлением эпохи постмодерна и принятием новых сетевых стратегий всё больше теряют свой привычный смысл секретные службы и секретные агенты. Разведка как таковая стремительно принимает постпозитивистский формат — меньше документов и конкретных данных, больше образов, подразумеваний и контекстов. Конспирология с её заговорами, масонами и тайными обществами, констатирующая очевидное при отсутствии прямых доказательств, входит в повседневный оборот. Хотя и масоны, и представители тайных обществ — как на Западе в целом, так и в Америке в частности — продолжают играть не последнюю роль в элитах в виде необходимого элемента политического декора. Действительно, к примеру, оба Буша, да и значительная часть представителей американских элит входят в так называемое тайное общество «Череп и кости». В это тайное общество в прежние годы входили многие руководители ЦРУ, силовых ведомств, другие представительные американской элиты. А сколько таких обществ, реально влияющих на судьбы мира до сих пор? Сложно согласиться с тем, что всё это уже скорее некий формальный символ принадлежности к элите, архаичный пережиток. Как, например, королева Великобритании, является символичным ориентиром Великобритании и британских элит, так символом американских элит — тайные общества. На сегодня тайное общество — это некий профсоюз элитарных групп, часто противостоящих друг другу в вопросах тактики достижения мирового могущества. О стратегии там не спорят.
Постмодерн, доминация которого всё больше проявляет себя, открывает равные возможности и для традиции, и для модерна. Например, в современном обществе вместе с обычными людьми, вместе с типовыми обывателями сосуществуют как старообрядцы, исповедующие древние, архаичные культы, так и те, кто меняют пол, встраивают в организм искусственные органы, с помощью химикатов или генной модификации изменяют возможности собственного организма. Киборги, мутанты, клоны — реальность не столь далёкая, сколь казалось ещё буквально несколько лет назад. Пройдёт не так много времени, и они начнут всё чаще появляться среди людей, размывая понятие «человек», раздвигая его границы, заменяя индивидуума — человека неделимого — на дивидуума постмодерна, встроенного в сети точно так, как индивидуум модерна был встроен в социум. Но точно так, как в нынешнем мире высоких технологий и транснациональных сетей присутствуют элементы древнего, архаичного, сакрального, в нём существуют тайные общества и масонские ордены.
Вообще все американские элиты реально преисполнены мессианством. Их позиция такова, что американское могущество есть высшее предназначение Америки, Manifest Destiny. Америка создана для того, чтобы реализовать это геополитическое могущество и контролировать всех, проще говоря — управлять миром. Это было заложено изначально в сам концепт американской «Империи» и описано прямым образом в американской конституции: «Конституция США, на что указал Джефферсон, лучше всего приспособлена для расширяющейся „Империи“. Следует лишь подчеркнуть, что эта Конституция является имперской, а не империалистической. Имперской потому, что американский конституционный проект основан на модели выстраивания заново открытого пространства и воссоздания бесконечно различных и сингулярных отношений сетевого типа на неограниченной территории»[88]. Таким образом, миссия американской элиты — заново открыть, а затем освоить глобальное мировое пространство, инсталлировав туда свою цивилизационную модель, тем самым закончить историю, то есть снять все основания для противоречий и конфликтов через установление единой — американской — мировоззренческой системы. Всё это есть не что иное, как эсхатологический проект, выраженный буквальным образом в религиозных категориях. При этом проект американской сетевой «Империи» постмодерна выстраивается «в противоположность проекту империализма, всегда распространяющему свою власть линеарно, в закрытых пространствах и вторгающемуся в зависимые страны, уничтожающему их самостоятельность и вовлекающему их в сферу своего суверенитета»[89], что было свойственно преимущественно эпохе премодерна с первоначальным заходом в модерн. Американская сетевая «Империя» претендует не только на объекты материального мира, обеспечивающие экономическое или тем более хозяйственное могущество. Теперь она претендует на изменение ваших взглядов, образа мысли, на ваш разум, подменяя всё многообразие ценностей живого мира американским мировоззренческим суррогатом. Это не просто командование и контроль империализма прошлых эпох, это претензия на формирование абсолютной истины, становящейся обязательной для всех. Имперское мессианство американских элит, таким образом, обосновано онтологически и имеет эсхатологические предпосылки в самом своём основании.
К примеру, ведущий американский геополитик и идеолог Збигнев Бжезинский — в буквальном смысле — религиозно одержимый человек. Он движим американским высшим предназначением — контролем над всем миром, и в первую очередь над Евразией, — так, как религиозный фанатик одержим своим культом. Поработить, расчленить, унизить и поставить на службу своим интересам. И в этом у Америки не должно быть конкурентов. Бжезинский пишет об этом прямым текстом — главная и единственная гипердержава, управляющая миром, — это Америка. Больше не должно быть никого. В своих книгах он делает акцент на «безопасности», на том, что, устанавливая единоличную доминацию, Америка стремится к глобальной безопасности, что, по сути, означает исключительно безопасность американских интересов. Всё, что по Бжезинскому называется безопасностью в Евразии, есть безопасный путь к американской доминации. Всё это реализуется на наших глазах. Бжезинский — публичная фигура, не чиновник, но общественник, поэтому не скрывает не только своих взглядов, но и своих эмоций. Но так мыслит вся американская элита, обременённая реальной властью, скрывающая свои воззрения и эмоции под маской сдержанного официоза; в Америке все элиты мыслят мессиански, стратегически, глобально. В отличие от наших элит, плебейски мотивированных исключительно финансово: «есть бабло — будем заниматься, нет бабла — неинтересно». Какие уж тут сетевые войны…
Существование в Америке тайных обществ обосновано в первую очередь тем, чтобы сохранять эту правильную, эсхатологическую мотивацию, а также подчёркивать, что принадлежность к элите — это принадлежность к особой касте. И это доступно не всем. Тайные общества и ордены существуют ещё и для того, чтобы подчеркнуть вожделенную недоступность, закрытость и подлинную избранность элит.
Читать бесплатно другие книги:
