Rucciя Идиатуллин Шамиль

6

Летай, пока горячо, пока за полеты не просят платы

Вадим Самойлов

Небо России.

11 августа.

Старые «стратеги» типа Ту-95 или 3М, на которых Зайцеву пришлось полетать в 70—80-е годы, были приспособлены к человеческой жизнедеятельности примерно как советские поликлиники. Плотным знакомством с гражданскими поликлиниками полковник Зайцев похвастаться не мог, но и шапочного, сведенного во время краткосрочного отпуска в родном Нижнем Тагиле (печенка зашалила, хотя ей как раз грех было жаловаться), хватило, чтобы потрясти молодого тогда капитана до той самой печенки. Изумили Зайцева не очереди старушек, и не ободранные дерматиновые скамейки (нехватка поролона в них компенсировалась обилием торчащих кусочков гвоздей), и не манера врачей запирать дверь перед носом пациентов и удаляться на двадцать минут (капитан засекал), а абсолютная неприспособленность заведения к нормальной человеческой жизнедеятельности. Часового стояния у облупленного подоконника (сесть он, к своему стыду, побрезговал) Зайцеву хватило для выращивания святой убежденности в том, что любая поликлиника – верный путь к усугублению уже имеющейся болезни и обрастанию множеством новых. Но добило капитана отсутствие в поликлинике туалета, вообще-то необходимого старым больным людям, составлявшим большую часть посетителей – причем составлявших не вот только сейчас, а ныне и присно. Вернее, туалет был – но предназначался только для врачей, которые открывали и закрывали удобство собственным ключом.

На этом пункте Валерий Зайцев знакомство с советской медициной закончил и, поддерживая ладонью злобного хорька, поселившегося в боку, уковылял к родителям. Хорька удалось урезонить жесткой диетой, стараниями мамы оказавшейся совсем не страшной. Справиться со смутным беспокойством в голове оказалось сложнее: друзья и знакомые, с которыми Зайцев делился возмущением по поводу поликлинического маразма, либо не улавливали, чем именно он уязвлен, либо сообщали, что врачей тоже можно понять: представляешь, что простатичный дедушка в открытом сортире натворит? Скоро капитан обнаружил, что решительно не совпадает по фазе с большинством окружающих, и прекратил дозволенные речи. Помимо прочего, можно было какую-нибудь сортирную кличку от ребят заработать.

Лишь пожилой сосед по купе, в котором капитан возвращался в Прилуки, выслушав Валеру и пожевав губами, сообщил, что в 20-е годы в отечественной архитектуре едва не победила идея строить квартиры без кухонь. На том основании, что советскому человеку негоже тратить время на мещанскую готовку, воспитывая в себе буржуазную утонченность и индивидуализм. Предполагалось возводить при каждом многоквартирном доме столовую, которая бы и питала всех жильцов комплексными обедами, а также завтраками и ужинами – вкусными и здоровыми, как завещала соответствующая книга. Валера уставился на соседа с недоумением, пытаясь уловить связь между своим и его рассказами. Сосед дребезжаще, в тон стаканам на столике, похихикал и резюмировал: «А если нет кухни, не нужен и сортир. В поликлинике кухни-то нет?» Тут Валера вспомнил, что в Нижнем Тагиле, как и в большинстве городов, застраивавшихся полвека назад рабочими бараками, полно жилых зданий, в которых водопровод есть, а канализации нема. Стало быть, на улицу приходится бегать не только в дощатый сортир, но и для того, чтобы вынести очередное ведро с помойной водой. С одной стороны, отсутствие канализации лучше, чем отсутствие и водопровода, и канализации, а с другой – какой-то буйный маразм, специально придумать который невозможно. Как и невозможно понять, почему Валерка Зайцев, у которого в таких бараках жила половина одноклассников, ни тогда, ни в течение двадцати лет после этого ни разу не задумался об этом маразме – а теперь вдруг выкатил претензии к куда более невинным поликлиническим причудам.

Но после того разговора капитан Зайцев принялся двигать в пилотские массы сравнение стратегического бомбардировщика с городом Солнца. Смелый образ Валерий объяснял так: во-первых, любой подобный самолет способен родить маленькое ядерное солнце – и не одно, смахнув с карты целый город. Во-вторых, населяют такой самолет небожители, которые питаются исключительно чистым воздухом из гермошлема, а на бортпаек, выдаваемый из расчета одна порция на четыре часа, смотрят с жалостью (в лучшем случае питаются прихваченными из дому бутербродами). Ведь в боевых условиях не только число «пи» может равняться четырем или пяти, но и человеческий метаболизм становится вполне себе условным понятием. В том числе и потому, что электроплита и химический туалет, украшавшие тот же «девяносто пятый», хороши настолько, что лучше бы ими и не пользоваться совсем.

Сравнение не прижилось, хотя и приобрело известность. Но в 1987 году, когда полк получил первые Ту-160, принятые на вооружение после растянувшихся на шесть лет испытаний, комполка Веремей объявил перед строем, что именно майору Зайцеву страна обязана появлением самых больших в мире «стратегов» – в меньшую машину все удобства – камбуз, нормальный сортир и спалка – просто не влезали, а там (тычок в зенит) конструкторам прямо сказали: без удобств наши асы изделие не примут.

Зайцев стоически пережил волну подобных шуток, растекшуюся на добрый год. Тем более, что доля истины в подначке Веремея была: Ту-160 действительно был самой большой и не самой оптимальной машиной. Зайцев разделял мнение многих военных летчиков, согласно которому концепт М-18, разработанный бюро Мясищева, был гораздо лучше. А туполевскому бюро взять верх позволили нахрап и умелый лоббизм – ну, и развитость производственной базы, конечно. Но в любом случае, казанская машина была неплоха – особенно после начавшегося в новом тысячелетии радикального обновления авионики и компьютерных систем. В базовой версии Ту-160 не были, например, задействованы спутниковая навигация и оптико-лазерная система, многие формально автономные приборы умудрялись при отказе сбивать с настройки весь навигационный комплекс, а отказы случались в самых тепличных условиях, поскольку, скажем, программа запуска двигателей была записана на советских микросхемах образца середины 80-х. Теперь, по счастью, морально устаревшие ЦВМ на «сто шестидесятые» не ставились – и безжалостно выдирались из первых машин, прибывающих на КАПО в рамках плановой модернизации. Правда, поначалу ВВС пришлось выдержать бой с разработчиком, который не только страстно хотел сбыть завалившую склады раритетную электронику, но даже попытался подзаработать на отдельной продаже заказчику программного обеспечения самолета. К счастью, эти бои остались в прошлом, и теперь полковник Зайцев всей шкурой надеялся, что корабль готов к реальному бою. Уж по-любому Ту-160 был лучше хваленого американского В-1. И сортир оказался вполне на уровне. А печка так и вообще хороша – и заметно лучше корейской микроволновки, стоявшей у Зайцева дома. Примечательно, что такую же электродуховку фирма Туполева поначалу ставила на Ту-95 МС, который пилоты единодушно называли окончательно испорченной версией старика «девяносто пятого». И никто не доказал, что это не впихивание печки добило старый винтовой «стратег», усугубив его худшие черты. Глубокая модернизация «девяносто пятого» породила очередную сенокосилку с вертикальным взлетом из анекдота, эффектную, но малоэффективную.

Впрочем, возможно, в Зайцеве просто говорила естественная неприязнь «реактивщика» к винтовым самолетам. Он, как и большинство коллег, держал наготове пучок претензий к нелюбимому самолету. К врожденным порокам «девяносто пятого» обычно относили малую дальность и боевую нагрузку по сравнению с тем же 3М, инертность, впадание в нештатные режимы, практически обрекавшие экипаж, который, случись что, просто был не в состоянии покинуть самолет: летчиков вдувало обратно в кабину. Приятели, успевшие полетать на «девяносто пятых», костерили даже их экипажи за пристрастие к солдафонству: рассказывали, что по инструкции члены экипажа чихнуть не могли без разрешения командира.

Возможно, это было преувеличением. В любом случае, экипажу «Юрия Дейнеко» такая инструкция была не писана. Экипаж был штучным, его следовало холить, лелеять и кормить с ложки. Этим Зайцев и собирался заняться. Прямо сейчас и лично – благо, время позволяло: до выхода на финиш-курс оставалось около полутора часов, а самая изощренная, на зависть Ниро Вулфу, стряпня почему-то стабильно укладывалась в 40 минут. Бортпаек же по традиции оставим детям и внукам.

Бесспорно, открытие бортового филиала кулинарного техникума отвлекала экипаж. Но сейчас надо было именно отвлечься.

– Паша, прими, – сказал Зайцев.

– Есть, – откликнулся Синичко, взявшись за ручку управления.

Зайцев оглядел приборы напоследок, выпустил свою рукоятку и слегка оттолкнулся от пола. Кресло приподнялось и отъехало назад. Полковник рассупонился и отправился на кухню. Кухня – точнее, символических размеров ниша с духовым шкафом на четыре подноса и бачком для кипячения воды – располагалась сразу за креслом Славы Марданшина, казанского штурмана, с которым Зайцев толком знаком не был, но слышал много и только хорошее. Сейчас штурман внимательно изучал цепочку жидкокристаллических дисплеев с разнообразными картами и курсами. Насколько понял Зайцев, Марданшин был одним из разработчиков программы, по которой Ту-160 уже прошел две тысячи километров и собирался пройти еще четыре тысячи – это не считая обратного пути. Неудивительно, что штурман был крайне сосредоточен и поначалу не обратил внимания ни на скользнувшего мимо полковника, ни на звякание ножа и тихое шипение масла. Но против смертельного оружия полковника Зайцева Марданшин устоять не смог. Едва Валерий Николаевич приоткрыл дверцу духовки и цинично помахал ею, нагоняя в кабину запах поджарившегося лука с тушенкой, Слава оторвался от экранов, покосился за спину, потом развернулся всем корпусом и несколько секунд разглядывал живописный кухонный пейзаж. Затем мужественно вернулся к гипнотизированию карт и схем. Но часы стоицизма явно отбили себе последние почки. Когда Зайцев ударил по яйцам, и те зашкворчали, растекаясь по противням (в меню сегодня был комплексный обед «Стюардесса на диете»: глазунья с луком и тушенкой, но без жареной картошки, чтобы не возиться с чисткой, а также по полкурицы гриль на брата, плюс кофе), Слава запрядал ноздрями, потом аккуратно положил карандаш на панель и откинулся на спинку кресла, прикрыв глаза. Кадык у него дернулся вверх-вниз. Зайцев удовлетворенно улыбнулся.

Молодой оператор Андрей Загуменнов выражал свои чувства более откровенно, безнадежно отдавшись процессу слюноотделения. Когда таймер печки мелодично звякнул, Андрей едва не вскочил с места – но сдержался (экипажи «стратегов» комплектовались исключительно из летчиков первого класса, которые по пути к такой аттестации отучались повиноваться инстинктам – например, брать ручку управления на себя, как того требовал мутный от перегрузки рассудок, или вскакивать навстречу доброму повару, как того требовал горланящий от затянувшегося безделья желудок). Дисциплинированность Загуменнова была вознаграждена сразу за сдержанностью Марданшина. Оба принялись орудовать пластмассовыми вилками словно просыпающийся вертолет лопастями. А Синичко сказал, не оборачиваясь:

– Валер, спасибо, я не хочу.

– Паш, я тебя умоляю. Стынет, – сказал Зайцев, который, в принципе, был к такому повороту готов, потому что знал второго пилота почти десять лет.

– Не, серьезно. Вообще никак. Прости, – попросил Синичко, на секунду развернувшись, чтобы показать, как прижимает ладонь к сердцу.

– Паш, сам прости, но тут «хочу – не хочу» не работает. В историю летим, прости господи, и надо в полной боевой быть. А у тебя булимия нечаянно нагрянет, рука дрогнет – и тогда чего?

– Не дрогнет, – сказал Паша.

– Паша, зато я сейчас руку обожгу, – сообщил Зайцев, протягивая убийственно благоухающий поднос. Экипаж благоразумно помалкивал. Синичко со вздохом повернулся и подхватил поднос, не забыв сказать «Спасибо». Все подмел, конечно, в семь примерно минут, баран упрямый.

– Тушенка кошерная, говядина, – на всякий случай сообщил Зайцев, складывая банки в корзину.

– Халяльная, товарищ полковник, – с извиняющейся улыбкой поправил образованный капитан Загуменнов, покосившись на Марданшина. Тот не среагировал, подтер булочкой лужицу желтка, поднявшись, вычистил поднос специальной салфеткой и аккуратно установил его на место, потом, разливая кофе, окликнул дорвавшегося до обеда Зайцева:

– Товарищ полковник. Теперь и навсегда мы вечно ваши. Просите чего пожелаете.

Зайцев дожевал фрагмент куриной ноги и ответил:

– Да у меня, ребят, желания всего два. Отслужить как надо и вернуться. Сможем?

– Должны, – сказал Марданшин, протягивая командиру чашку.

До выхода на боевой курс оставалось пятнадцать минут.

7

Если возникнет критическая ситуация, будите меня в любое время дня и ночи – даже если я на заседании кабинета министров.

Роналд Рейган

Вашингтон.

11 августа.

Малогабаритная крылатая ракета воздушного базирования Х-555 была впервые испытана в 1999 году. Примерно в то же время с Украины в Россию по железной дороге добрались пятьсот семьдесят пять ракет Х-55, официально стоявших на вооружении прилукских «стратегов». Этот арсенал, как и недорезанные за счет США бомбардировщики Ту-160 и Ту-22М3, Киев любезно согласился отдать Москве в обмен на списание газовых долгов. О доставке дюжины ракет Х-555 речи не шло – просто потому, что официально на Украине их быть не могло. Ведь разработка новой ракеты, отличавшейся резко возросшими скоростью (до десяти тысяч километров в час), дальностью (до шести тысяч километров), точностью (отклонение от цели не более пятнадцати-двадцати метров) и малозаметностью (эффективная поверхность рассеяния у почти десятиметровой балды с трехметровым размахом крыльев не превышала 0,01 кв. м), началась, как считалось, сильно позже разрыва российско-украинских связей в области военной авиации. Как пробная партия «пятьсот пятьдесят пятых» очутилась в Прилуках за пару лет до официального рождения этой ракеты, и тем более как Татарстан сумел отыскать КБР на Запорожье и незаметно – это под носом по меньшей мере трех разведок – доставить их в Казань, осталось вполне мистической загадкой, разгадать которую так и не вышло. Это если не принимать во внимание некорректные версии, согласно которым вся украино-татарская контрабанда была швырянием камней по кустам. Поклонники этих версий утверждали, что на самом деле Казань получала межконтинентальные ракеты не окольными, а самыми проторенными путями – от производителя. Возможно, Патрик Холлингсуорк присоединился бы к этому отряду исследователей – и не менее вероятно, что он сумел бы найти весомые доказательства в пользу такой идеи. Сделать этого он смог по объективным причинам.

Ключевой причиной стало нежелание Бьюкенена отменять совещание в Белом доме, назначенное на два часа пополудни. Особой нужды в нем не было: президент собирался лишь подвести итоги первого совещания, прошедшего днем раньше в ситуационном центре резиденции. Итоги были очевидны – достаточно было включить любой телеканал. Имело смысл говорить о деталях. А для этого участия президента не требовалось. Правда, он активно настаивал на своей причастности – и не из неверия в подчиненных, и даже не из клинического тщеславия, а просто потому, что президенту это было интересно. На первом совещании Бьюкенен к немалому своему удовольствию узнал от Холлингсуорка много нового об особенностях оснащения российских аэропортов оборудованием из развитых стран и о том, какое разлагающее влияние должны оказать силовые воздействия на элиты России и Татарстана. Развернутая аргументация бывшего разведчика, а ныне вице-президента фонда «Свободная Россия», произвела глубокое впечатление даже на Майера, поначалу откровенно выступавшего против привлечения провалившихся шпионов к формированию ключевых для национальной политики решений. Впрочем, и Майеру было чем похвастаться: охота, с которой русские поступились своим суверенитетом в пользу нормальной страны, приводила специалистов в некоторую оторопь.

Второе совещание наверняка готовило не меньшие сюрпризы. Но вчера днем, как раз когда американские бомбардировщики принялись вразумлять татар, умер Даффи. Заскулил во сне, пукнул напоследок и обмяк. Бьюкенена такое совпадение, признаться, впечатлило. Дочерей еще больше – хотя они и не знали отцовских аналогий. Плакали они вполне серьезно. Так что президент решил, что имеет право на законный выходной, который проведет вместе с семьей в родовом поместье в Индиане, где и пройдут похороны несчастного пса. Бьюкенен предложил Майеру самому донести до стальных извилин храбрых воинов волю национального лидера. А потом доложить о конкретных формах, в которые преломилась прошедшая сквозь извилины воля.

Майер же решил предварить встречу со стальными извилинами короткой беседой с Холлингсуорком – чтобы, так сказать, не все сразу. Поэтому пригласил вице-президента «Свободной России» не к двенадцати, а на полчаса раньше – чтобы понять, не слишком ли чудесными представляются знатоку идеи президента.

Холлингсуорк терпеть не мог опаздывать, поэтому прибыл в Белый дом загодя. Это стало вторым фактором, выключившим его из аналитического процесса. На входе в Западное крыло его, в отличие от прошлого раза, никто не встретил. А капитан, проверявший сиреневый пропуск, выданный Холлингсуорку в ходе прошлого визита, на сей раз не стал дотошно интересоваться его маршрутом. Просто предложил ему выключить сотовый телефон, пройти сквозь пару металлических рам и следовать, куда хотел. Вид у капитана был рассеянный, словно он внимательно прислушивался к голосу, звучащему внутри его головы – где-то за левым ухом, судя по обращенному в себя взгляду.

Холлингсуорк решил по таким пустякам не удивляться, со второй попытки выпытал у офицера, где конкретно находится кабинет Майера, отказался от услуг сопровождения, предложенным таким же рассеянным, хоть и более учтивым лейтенантом, и отправился в указанном направлении. Лестница, по которой он поднялся на второй этаж, был пустой, зато в коридоре, в который он вышел, народ вел себя как мурашки в отсиженной ноге. Патрик некоторое время постоял у стены, присматриваясь, но никакой системы в происходящем не уловил и отправился к кабинету Майера.

Помощник президента оживленно общался с телефоном, однако Майера заметил, оживленно ему отсалютовал и жестом попросил присесть и подождать. Завершив разговор, он, едва поздоровавшись, пожаловался:

– Патрик, вы умный человек, объясните глупому нью-йоркцу, что творится с техникой? Оранжевый уровень опасности не существует, что ли, без ложных сообщений о начале Апокалипсиса?

– Вы имеете в виду Армагеддон?

– Ну да, Армагеддон. Хотя, может, и Апокалипсис. Откровение от компьютера. Ему видится ракетная угроза, и сделать с этим ничего невозможно.

– Ложная тревога? – уточнил Патрик.

– Ложная тревога, эвакуация всего Белого дома, подъем истребителей и вызов Борисова по горячей линии. Полный набор.

– Такое, кажется, бывает?

– Бывает. Но не четыре же раза подряд, – раздраженно сказал Майер.

– Иисус Христос, – откликнулся Холлингсуорк.

– Если бы. Сначала была какая-то намагниченность одного из мониторов. Потом сбой в центральном компьютере. Потом уж я не знаю что…

Из динамика, скрытого, видимо, под потолком, донеслась пронзительная трель. Потом еще одна. И еще.

– А вот вам и пятый раз, – обреченно сказал Майер, откидываясь на спинку кресла. Но тут же качнулся обратно, к столешнице, схватил телефон, зло отжал несколько кнопок и осведомился:

– Майер. Что на сей раз? Я понимаю, что всеобщая эвакуация, причину скажите. Снова метка на радаре? И снова мерцает? И сама не исчезнет? Ах, может быть? Превосходно. Какое счастье, что президента сегодня нет – вы бы его здорово обрадовали такими принудительными выгулами на лужайке. Я понял.

Положив трубку, он сообщил Патрику:

– Опять ракета летит. Видимо, русская. А может, австралийская – не долетит никак. Стало быть, ее в виде бумеранга сделали. Нам предлагают покинуть здание и пройти в бомбоубежище. Послушаемся или здесь пересидим?

Патрик пожал плечами и осведомился:

– Информация о запуске межконтинентальных ракет есть?

– Да нет, конечно. То есть запусков нет. Все шахты под контролем, и русские, и китайские, и корейские даже.

– А мобильные носители?

– Мобильные носители все заняты ужасно: у русских же стратегические учения. И бомбардировщики, и атомные подлодки расползлись на полпланеты.

– Так, – сказал Холлингсуорк. – Может, действительно есть смысл в бомбоубежище сходить?

Майер с интересом посмотрел на него и согласился:

– Пойдемте. По дороге объясните.

К тому моменту, как собеседники в несплоченной толпе злых чиновников вышли на закрытую деревьями боковую аллею, ведущую к бомбоубежищу (грандиозному подарку президента Эйзенхауэра преемникам) Майер оценил вводную и принялся в бешеном темпе названивать по самым разнообразным номерам, давая очень толковые и, главное, немногословные ЦУ. Обгонявшие их обитатели Белого дома явно сгорали от любопытства, заслышав фразы «Особое внимание на BlackJack над Арктикой, Антарктикой и Центральной Азией. Три тысячи миль – это уже расстояние прямого удара. Проклятие, они уже двадцать лет самые большие в мире бомберы делают. Так чего ради им не припасти царь-бомбу и царь-ракету? Усильте радиолокационное наблюдение и спутниковый мониторинг, и немедленно затребуйте подробный отчет с российских баз». Но даже самые любопытные чиновники были отменно вышколены, потому лишь ускоряли шаг и чинно устремлялись в живой коридор, талантливо выстроенный агентами секретной службы и приданными им в помощь морскими пехотинцами. Майер в этот коридор погружаться не стал, а остановился у его устья, знаком предложив Холлингсуорку переждать вместе с ним. Патрик послушался и постарался расслабиться. Нервничать хотелось ужасно. Глупо это было – даже если тревога оказалась не ложной, прятки в бомбоубежище были излишней роскошью. Если ракета, предположительно летевшая к Белому дому, была ядерной, легкое укрытие могло обрадовать только совсем уже отъявленных мазохистов, предпочитающих умирать долго и страшно. А неядерная ракета, нацеленная в Белый дом, должна была попасть в Белый дом, не причинив особого вреда его окрестностям, к которым относилось и бомбоубежище. Слов нет, у русских точность – понятие невероятно относительное, и оно вполне могло распространяться на высокоточное оружие. Но если бы ракета угодила вот в это укрытие, разница между теми, кто находился внутри, и теми, кто нервничал снаружи, была бы заметна только опытным патологоанатомам. Эта мысль слабо успокаивала, но позволяла, по крайней мере, не коситься с вожделением на замазанную штукатуркой дверь полутораэтажной надстройки, скрывавшей подземный бункер.

Развлекаться подобными размышлениями пришлось недолго. Завершив разговор, Майер выжидающе посмотрел на Патрика. Тому стало немного неловко, хотя не он же устроил скаутские забеги для цвета исполнительной власти. Чтобы преодолеть неловкость, Патрик продолжил недосказанную мысль:

– По большому счету это колка орехов не то что королевской печатью, а королевским ноутбуком. Дорого, неудобно и глупо. Куда проще сделать, как их чеченцы или арабы делают. Загрузить два грузовичка взрывчаткой и пустить по Пенсильвания авеню один за другим.

– Дорогой Патрик, цивилизация развивается в сторону усложнения, а не упрощения. Упрощение начинается не там, где гениальность, а там, где возвращается варварство. Себестоимость одной боевой единицы постоянно растет, а ее убойная мощность, с одной стороны, по абсолютным показателям, растет не менее быстро, а по относительным – точнее, на практике, падает. Во время гражданской войны солдат стоил полдоллара, мог убить одного противника, но убивал иногда и десять. Во время второй мировой солдат стоил несколько тысяч и мог убить пяток солдат – а убивал в лучшем случае одного. Про Корею и Вьетнам не будем, там другая история, Сонгми и так далее, хотя принцип тот же. Сегодня солдат стоит минимум полмиллиона, может нажатием кнопки снести целый квартал в городе. А на деле война с участием двадцати тысяч военных с нашей стороны оборачивается смешными потерями у противника – если говорить о военной силе. При этом любая потеря с нашей стороны становится поистине трагичной. Поэтому дешевле использовать тот же Tomahawk стоимостью один-два миллиона, который выполнит поставленную задачу без риска для американцев, и с куда большим эффектом. Большое счастье, что мы можем себе это позволить – тратить деньги, сберегая жизни сограждан.

Новые варвары не ценят свои жизни. А где дешева жизнь, дешево и все остальное. Им, на самом деле, просто выступить в роли камикадзе, использовав самые примитивные подручные средства – бутылку с керосином, крысиную отраву или серебряную краску. Но это не ускорит их развития, а наоборот, отдалит от цивилизованного уровня. Вы уж простите за цинизм, Патрик, но в обществе потребления даже затраты на массовое убийство являются не роскошью, а показателем цивилизованности.

И Магдиев, как к нему не относись, это понимает. Если он будет действовать с помощью грузовиков и шахидов в Cessna, он потеряет всю сомнительную популярность, которую успел приобрести, и встанет на одну доску с каким-нибудь бен Ладеном. Он этого страшно не желает, потому и выбирает относительно технологичные – хотя и примитивные, по нашим меркам, способы. Вот почему я считаю ваше предупреждение по поводу BlackJack, по поводу возможности их задействования татарской стороной, ценным и достойным самого пристального внимания. Если не сейчас, то в будущем. Это будет в стиле Магдиева, если я правильно его оцениваю, – сообщил Майер, и его телефон, словно ожидавший завершения тирады, тут же зазвонил.

Он коротко ответил, отключился и сказал:

– Опять отбой. Пойдемте продолжим наши игры.

И направился к резиденции президента. Патрик последовал за ним, не обращая внимания на агентов, которые, получив, видимо, отбой из прозрачных наушников, принялись откачивать людской поток из убежища в обратную сторону. Холлингсуорк именно в этот момент взялся оживлять собственную трубку, потому что вспомнил, что не позвонил жене. А она как раз сегодня отправилась к доктору выяснять, киста это все-таки или не киста. Оказалось, не киста, а что-то доброкачественное и саморассасываемое. Сара по этому поводу наконец позволила себе разреветься – впервые за последние 2 месяца. Патрик сам едва не разревелся. Неудачно пошутил, предложив свою помощь в процессе рассасывания, после этого разговор приобрел ненужную нервность, так что в себя Холлингсуорк пришел у западного входа – как раз когда завершил дозволенные речи. У входа организованно, по-военному, толклись генералы из комитета начальников штабов. Представители политической, военной и контртеррористической разведок, надо полагать, уже проникли в здание и заняли ключевые посты. Завидев знакомые арки металлоискателей, Патрик принялся поспешно отключать телефон. Но Майер махнул рукой со словами «Бросьте» и сообщил дежурившему капитану:

– Это со мной. Пропуск не потеряли? Покажите офицеру. Благодарю. Да не выключайте вы телефон, он там все равно стабильно не работает.

В зале для секретных совещаний Патрик по привычке занял неприметное место у входа. Майер не стал просить его сменить дислокацию, из чего Холлингсуорк с облегчением сделал вывод, что выступать ему не придется – помощник уже взял от собеседника все, что хотел, и дальше будет пользоваться этим (чем бы оно ни было) в автономном режиме.

– Джентльмены, – начал Майер и тут же замолчал. Динамики под потолком опять издали пронзительную трель, а пол под ногами ощутимо завибрировал. Майер не успел даже выругаться по поводу шестой тревоги за день – трель оборвалась, словно ее раздавили грубой рукой. Холлингсуорк остро порадовался собственному ступору, не позволившему опытному разведчику позорно броситься к двери – и тут же похолодел по иному поводу. В кармане Патрика запищал телефон, очевидно, поймавший текстовое сообщение.

Холлингсуорк с ужасом прижал карман, поминая про себя всех родственников Майера по женской линии, проклиная свою уступчивость и недостоверность легенд, согласно которым в зале совещаний впадает в анабиоз любая телефония. Генералы вслед за Майером повернули чугунные морды и уставились на пищащего штатского. «А какого, собственно, черта», после то ли векового, то ли секундного замешательства подумал Холлингсуорк, извиняясь, улыбнулся ястребиной компании и вытащил телефон. Ровно в эту секунду раздалась не менее громкая трель. Майер перевел гадючий взгляд на нагрудный карман собственного пиджака и, не меняясь в лице, извлек оттуда трубочку.

Это словно подало сигнал остальным телефонам, притаившимся в зале заседаний: они принялись трещать, мяукать и гадостно вибрировать, так что военное руководство супердержавы на короткий миг превратилось в сюрную рекламу какого-нибудь сайта полифонических сигналов. Патрик не успел по достоинству оценить картинку, потому что прочитал пришедшее сообщение первым. Майер справился с этим вторым, и послание SMS явно было тем же, что и у Холлингсуорка. Помощник поднял голову и медленно процитировал:

– Белый дом атакован татарскими ракетами. Подробности на www.news.tat. Что это за х…

Договорить он не успел, потому что исчез. Удивиться этому, или даже просто что-то заметить или понять не успел ни Холлингсуорк, ни любой из двенадцати участников совещания, исчезнувших вместе с Джереми Майером и заметным участком Западного крыла Белого дома. Две ракеты, выпущенные два часа назад экипажем полковника Зайцева, достигли цели – на тридцать секунд позже расчетного времени, зато практически без отклонения от мишени.

Радарная установка Белого дома, которую с самого утра морочила многоуровневая система помех и несанкционированных вторжений, построенная вашингтонскими агентами Казани по заранее полученной схеме, успела засечь падающие ракеты лишь за семь секунд до их контакта с целью. И то, главным образом, потому, что ракеты включили телевизионную оптику. Она позволила последний раз скорректировать курс – а заодно передать на развернутую неподалеку, за Нью-Йорк авеню, приемную антенну, картинку приближающегося Белого дома.

Через полторы минуты эта картинка была закачана на сайт news.tat, и еще полтора десятка сайтов, открытых специально для такого случая. Это был самый успешный дебют новостных ресурсов в истории мировой сети. Впрочем, уже через полчаса картину дня дополнили более качественные сюжеты, снятые как многочисленными зеваками, так и профессионалами.

Первым оказался Ричи Кармайкл, приглашенный сделать сюжет об итогах совещания начальников штабов: он прибыл к Белому дому раньше времени, чтобы отснять цепочку лимузинов с флажками, прибывающих со стороны Пентагона. За несколько минут до удара Ленни по команде Ричи снова включил камеру и взялся за небесную панораму, украшенную росчерками сразу нескольких пар истребителей ПВО, рыскавших на разных высотах и в разных направлениях. Ричи понял, что происходят как минимум масштабные учения и принялся дозваниваться до источников сначала в Белом доме, потом в Пентагоне. На вызовы никто не ответил, а Ленни всполошился, заметив в видоискатель снижавшийся по спирали странного вида Boeing со здоровенным диском над фюзеляжем. Оператор решил, что террористы опять угнали пассажирский самолет, чтобы посадить его в Овальном зале. На самом деле это был самолет дальнего локационного обнаружения AWACS, способный обнаружить и навести перехватчики на малоразмерные и малозаметные цели на самом дальнем расстоянии. Х-555 были ему вполне по зубам – но роковую роль сыграла неверная команда вести поиск в высотном эшелоне от пятнадцати миль над поверхностью земли. Когда руководство ПВО убедилось в чистоте стратосферы и решило перевести поиски на низший уровень, было уже поздно. AWACS успел засечь ракеты (проделавшие большую часть пути в нескольких метрах над поверхностью океана, а затем в режиме огибания рельефа Восточного побережья) чуть раньше, чем это сделала станция Белого дома, и даже передал информацию ближайшей паре истребителей противовоздушной обороны F-16 ADF. Истребители вышли на безнадежный вираж преследования только для того, чтобы пройти впритирку к вспухшему и тут же осевшему Западному крылу Белого дома. На этих кадрах CNN заработала больше, чем на всех эксклюзивных съемках всех войн, который вели США последний год.

8

Вору следует предоставить трепетать менее, нежели убийце; убийце же менее, нежели безбожному вольнодумцу.

Михаил Салтыков-Щедрин

Индиана.

11 августа.

Бьюкенен имел шанс – довольно слабый, но бесспорный – узнать о ракетной атаке первым в стране. Вопрос, сумел бы он этой информацией воспользоваться, остается открытым и страшно интересным для любителей собачиться в сослагательном наклонении. В любом случае, президент США этой возможностью не воспользовался – как положено, из самых лучших побуждений. Которые и стали качественным покрытием дороги в один конец для блестящей когорты защитников американского образа жизни.

Лучшие побуждения заставили президента, только что указавшего миру, что бывает с тупыми упрямцами, на денек устраниться от дел и посвятить себя семейным отношениям и человеческим чувствам. Такая возможность у нормального человека слишком часто бывает связана со скорбными обстоятельствами – увы, родственников приходится видеть только на похоронах. Это плохо и неправильно, но это жизнь, которая, выходит, без смерти не тянет на фамильную ценность. Бьюкенен поймал себя на мысли, что смерть Даффи оказалась весьма уместной. Да, кончина старого приятеля была фактом бесконечно печальным. Но еще печальнее была вежливая холодность, которой последние месяцы прибавлялось в разговорах и поведении дочерей. Сегодня Эмма и Дэзи, к счастью, не были ни холодными, ни вежливыми, зато были родными и несчастными. Даже железная Холли сегодня шмыгала носом и категорически отказалась участвовать в прощальной церемонии, отговорившись необходимостью приготовить полноценный семейный обед. Такого тоже давно не было – и такое тоже очень дорогого стоило. И слава богу, виной этому была кончина не близкого человека, а близкого пса.

Бьюкенен любил Даффи, которого сам выбрал пятнадцать лет назад, на четырехлетие старшей дочки – выбрал за безмятежный нрав и храбрость, которые невозможно было скрыть за тупой мордой двухмесячного щенка. Однако своих девчонок он любил больше. Поэтому он плюнул на дела, увез семью и корзину с Даффи в родовое поместье, и там, за вязовой рощицей, лично вырыл яму: поодаль от могил двух кошек, Тощей Лиззи и Агилеры, но рядом с захоронением Дракона, своего любимого ротвейлера. Дракона Майку подарил отец на двенадцатый день рождения. Ротвейлер стал лучшим подарком в жизни Майкла Бьюкенена, и первым большим горем – Дракон умер в четыре года от какой-то непонятной заразы: сначала отнялись задние лапы, пес волочил их по земле, но на постельный режим не переходил, через неделю отнялись передние, а потом были еще две тоскливые недели. Дракон не плакал, и Майкл не плакал, и сам сделал укол снотворного, врученного печальным ветеринаром Паркером. И сам вырыл могилу – свою первую могилу. К сожалению, не последнюю. К счастью, все этим могилы предназначались для бессловесных тварей. От более существенных потерь Бьюкенена хранила судьба. Как он давно понял (и поняли все его сторонники), не случайно.

Президент разровнял холмик, положил в его изголовье небольшой алебастровый брусок с именем и годами жизни Даффи и встал рядом с дочками. Девчонки зашептали про себя молитву – уже почти не прерываясь на всхлипывания. Бьюкенен подумал, что в такую погоду необходимо придумать какое-то развлечение на свежем воздухе – не прямо сейчас, а ближе к вечеру. Тут в поле зрения возник Кевин, новый офицер по особым поручениям. Поручение у него на самом деле было одно – быть на побегушках. Но исполнял его Кевин творчески, норовя помешать патрону именно тогда, когда делать этого не следовало. Сейчас он твердо вознамерился завязать беседу с президентом в самый разгар молитвы. Бьюкенен позволять этого не собирался – не для того он так старательно, лопатой и граблями, поддалбливал и растапливал лед между собой и своими девчонками.

Бьюкенен сделал скупой, но однозначный жест, отгоняя Кевина на край поля. Кевин не отошел. Но и не решился приблизиться, а принялся пританцовывать на месте, как опившийся лимонаду мальчик. Президент эти пляски проигнорировал, дождался пока девчонки вытрут слезы и распухшие носы, и мягко сказал:

– Пойдемте домой.

Девочки пошли по аллее к дому и семейному обеду (ожидались свинина на ребрышках, черничный пирог и какое-то невероятное желе), старшая с неестественно прямой спиной, младшая, Дэзи – сгорбившись. Отец немного отстал, остановился и повернулся в сторону офицера. Кевин подлетел к нему как заводная машинка с чересчур сильной пружиной и сказал, мужественно игнорируя кислое выражение лица национального лидера:

– Господин президент, русский лидер на горячей линии.

Когда Бьюкенен вошел в комнату спецсвязи, Борисов, честно ждавший ответа почти десять минут, все равно уже давно отключился. Бьюкенену столь капризное поведение коллеги сперва совсем не понравилось, но, поразмыслив, он счел, что своя правота в действиях Борисова есть. Поэтому решил сделать жест доброй воли, поручив соединить себя с Москвой. Бьюкенен был готов к тому, что Борисова на месте не окажется, и знал как на такой педагогический маневр реагировать. Борисов оказался на месте, и как реагировать на его слова, Бьюкенен не знал.

– Майкл, – сказал Борисов, как всегда, словно бы притворяясь английским дворецким из старинной комедии, – я не понимаю, что происходит. Днем ты срочно вызываешь меня по поводу мифического запуска ракет с нашей стороны. А потом, когда мы выясняем, что это бред, удаляешься от общения и молчишь, когда молчать, наоборот, не стоит. Казанский бомбардировщик несанкционированно вылетел с татарского завода, прошел над вашими контрольными точками в европейской части России и Северной Европе, спокойно проскочил в Западное полушарие и сейчас минует Гренландию. Ты собираешься что-нибудь делать, и что вообще все это значит?

– Роман, – осторожно ответил Бьюкенен после паузы, – боюсь, что я не совсем правильно тебя понимаю. О каком самолете ты говоришь?

– О стратегическом бомбардировщике Ту-160. BlackJack по-вашему. Может нести двенадцать ядерных ракет и чертову кучу бомб, и летает на десять тысяч миль. От Казани до Вашингтона, если не знаешь, шесть тысяч.

– Роман, у Казани нет стратегических бомбардировщиков, – мягко напомнил Бьюкенен.

– У нее есть завод, который делает эти бомбардировщики.

– Ракеты он тоже делает? – осведомился президент, стараясь, чтобы в голосе звучала не паника, а ирония.

– Ракеты не делает, но один бог знает, чего эта Казань успела запасти за последние полгода. У Магдиева хватило бы денег, возможностей и наглости купить хоть склад ядерных боеголовок, хоть библиотеку Конгресса.

– Ну, библиотеку вряд ли… – начал Бьюкенен, но был невежливо перебит Борисовым:

– Майкл. В твою сторону летит самый большой военный самолет на свете. Даже если он совершенно пустой, он может долететь до восточного побережья и изобразить подвиг Гастелло. И тогда брякнется так, что 11 сентября будет коротким киножурналом перед основным сеансом.

Бьюкенен не понял про Гастелло, но общий смысл сказанного уловил и похолодел. А потом потратил драгоценное время на глупую перепалку с Борисовым, о которой в дальнейшем вспоминал с омерзением и только в припадке самоуничижения.

Бьюкенен принялся обвинять Борисова в двурушничестве, пособничестве сепаратистам и нежелании исполнять союзнический долг. «Почему я узнаю о серьезной угрозе, исходящей из-под вашего носа, в последний момент?» – кричал он. «Потому, черт побери, что все станции наблюдения и оповещения, контролирующие этот участок, отданы американским миротворцам. А американцы хлопают ушами и не замечают птичку величиной с сорокаэтажный дом, порхающую у них под носом», – отвечал Борисов. Это безобразие продолжалось несколько минут, но потом почти благополучно завершилось извинениями Бьюкенена и примирительными объяснениями Борисова – мол, все ресурсы российского стратегического сектора задействованы в идущих как раз сейчас учениях дальней авиации, чем, видимо, и воспользовался хитроумный Магдиев.

Поблагодарив русского коллегу за сообщение и понимание, Бьюкенен поспешил прервать связь и вызвать министра обороны Харолда Мачевски. Тот понял задачу с полуслова, попросил пять минут на изучение ситуации, позвонил через четыре и доложил, что, действительно, отдельные станции наземного спутникового наблюдения сообщали о военном самолете, который несколько часов назад прошел над Баренцевым морем в сторону Гренландии. Самолет следовал по воздушному коридору, зарезервированному под сегодняшние учения русской стратегической авиации, проходившие в рамках совместных с НАТО маневров «Глобальное партнерство». Впрочем, только что русское командование заверило, что этот коридор был резервным и сегодня не использовался.

Ни до, ни после этого засечь самолет не удалось. Очевидно, он относился к малозаметному классу, например, новой модификации BlackJack, устойчивость которого перед современными методами отслеживания воздушных целей сопоставима с лучшими результатами применения технологии Stealth. К тому же неопознанный самолет летел на сверхбольших или сверхмалых высотах, выбирая маршрут по мертвым для наземных радаров зонам. Странно, что его не отследила ближайшая к Татарстану временная база американских ВВС. Мачевски сообщил, что просто мечтает задать этот вопрос командиру базы. Но связаться с ним пока не удается. В России, говорят, порой необъяснимо пропадает даже самая надежная связь.

Когда же президент поинтересовался, почему никакой роли не сыграло хваленое спутниковое наблюдение, глава Пентагона замялся и неохотно сообщил о неких проблемах, в которых оборонное ведомство как раз пытается разобраться. Бьюкенен злобно посоветовал развязаться с проблемами поскорее и доложить, едва наступит хоть какая-то ясность. Мачевски, помявшись, спросил, не пора ли объявлять красный уровень опасности. Бьюкенен, нервно засмеявшись, сообщил, что это слишком много чести Магдиеву будет – всерьез его воспринимать. Давайте немного подождем – но обо всем, существенном и не очень, докладывать мне сразу. Поняли? Сразу!

Мачевски выполнил это пожелание буквально: он вышел на связь, едва Бьюкенен положил трубку и принялся соображать, чего же, собственно, президенту Соединенных Штатов необходимо делать в такой ситуации. Мачевски мрачно сообщил, что канадские средства ПВО некоторое время назад обнаружили искомый объект. Судя по данным спутниковой съемки, это действительно BlackJack, идущий на крейсерской скорости – более тысячи миль в час – над Арктикой по направлению к Земле Франца-Иосифа. Точнее сказать пока невозможно, поскольку самолет покинул поле зрения канадских радаров и спутника, но не достиг пока территории, уверенно контролируемой скандинавскими средствами ПВО – а гренландские радары дают только самое общее направление. О собственно американских орбитальных средствах наблюдения говорить пока не приходится из-за упомянутых проблем связи. Впрочем, очевидно, что курс ракетоносца образует сплюснутый эллипс, финишная точка которого совпадает со стартовой, причем домой бомбардировщик повернул довольно давно.

– Слава богу, – воскликнул Бьюкенен с облегчением. – Магдиев в своем репертуаре: выбрал самый затратный способ для самой невразумительной демонстрации невесть чего. А вы говорите – красный уровень, Харолд. Скорее уж желтый. Я что-то не понимаю?

– Господин президент, – сказал Мачевски, не словами, но тоном подтверждая последнее предположение собеседника. – Бомбардировщик русских – вернее, татар, – возвращается на базу с задания. У нас нет никакой информации о том, какое задание он выполнял, и никаких оснований считать, что это задание он не выполнил.

– И что? – спросил Бьюкенен, и тут же понял, что. – То есть вы хотите сказать, что бомбардировщик мог, скажем, выпустить по нам ракету и лечь на обратный курс? И эта ракета способна достичь каких-то серьезных целей на нашей территории? И, если я правильно понимаю ваше мычание, вы просто не в состоянии обнаружить эту ракету?

– Господин президент, боюсь, что вы правы, – убитым голосом доложил министр. – BlackJack как раз и предназначен к запуску сверхдальних ракет с безопасного расстояния, не позволяющего настичь самолет нашими возможностями противовоздушной обороны. И при некоторых условиях самые современные средства ПВО не могут обнаружить малоразмерную стратегическую ракету даже старого образца, например, типа Kent. Если же речь идет о современных экземплярах…

– Перехватчики в воздух, быстро, – распорядился президент.

– Сделано, господин президент.

– А ПВО ваше слепое?

– Объявлена боевая тревога по всем подразделениям.

– Так. Последний вопрос: это могут быть ядерные ракеты?

– Да, сэр.

– Иисус Христос. Я повторю: у татар – ядерные ракеты? У Магдиева может быть ядерное оружие?

– Такая возможность весьма призрачна, но до конца не исключена, сэр. Ядерные ракеты – штатное вооружение BlackJack. Если у противника есть револьвер, почему бы ему не иметь патронов?

– И я узнаю об этом только сейчас. Иисус. И какой силы эти патроны?

– Парочки хватит, чтобы утопить Манхэттен. А всего в обойме таких ракет дюжина.

– Харолд, вы же министр обороны. Какая, к чертовой матери, может быть обойма у револьвера? Объявляйте красный уровень тревоги.

– Виноват, сэр. Есть, сэр.

– Стоп. Подождите секунду. Какие объекты вы распорядились взять под зонтик в первую очередь?

– В целом Восточное побережье, в особенности – Вашингтон, Нью-Йорк, а также Индиану.

– Понял, спасибо. Но все равно, Харолд, до выхода в красное свяжитесь с начальниками штабов, подскажите им, чтобы они не спеша покинули Белый дом. Просто на всякий случай. А я сейчас попрошу о том же Джереми. О, вот, кажется, он сам весточку подает, – сказал Бьюкенен и потянулся за крякнувшим сотовым телефоном, номер которого знали только его три его помощника.

Но это был не Джереми. Просто Бьюкенен, как и все в мире владельцы аппаратов стандарта GSM, получили текстовый анонс атаки на Белый дом.

9

Слава им не нужна и величие,

Вот под крыльями кончится лед -

И найдут они счастье птичее

Как награду за дерзкий полет.

Владимир Высоцкий

Небо Баренцева моря.

12 августа.

Истребители настигли «Юрия Дейнеко» над Баренцевым морем. Пара F-15C, снявшихся с базы 48-го крыла ВВС США в английском Лейкенхезе, вышла в хвост Ту-160 в 22.40 местного времени, когда тот, держась в высотном коридоре три-пять километров (выше и ниже проходили гражданские трассы), двинулся в сторону Белого моря.

Ситуация была вполне однозначной. Ту-160 и Eagle развивали сопоставимую скорость, но истребители были гораздо маневреннее, и главное, они создавались для ведения воздушного боя. Российский бомбардировщик в воздухе был абсолютно беззащитен: проектировщики после долгих размышлений не оснастили его кормовой многоствольной пушкой, поскольку прямое боестолкновение не входило в задачу «Белого лебедя». Его защиту обеспечивали неизбежные истребители сопровождения. Кроме того, не существовало боевой задачи, которая заставила бы Ту-160 войти в зону действия ПВО противника. «Юрий Дейнеко» нарушил оба этих правила, и неминуемо должен был понести наказание.

Невероятная для бомбардировщика скорость и маневренность, а также усиленная система радиоэлектронных помех вряд ли могли спасти самолет. Это понимали и российские, и американские пилоты. Машины вели себя в соответствии с названиями, так что диспозиция напомнила сюжет из программы «В мире животных»: два серых орла не спеша приближались к белому лебедю, который был в несколько раз крупнее преследователей, но не имел ни клюва, ни когтей. Правда, сдаваться лебедь не собирался. Когда компьютер ведущего Eagle доложил о захвате цели, Ту с неожиданной резвостью ушел на разворот с набором высоты. Две ракеты Sidewinder, сорвавшиеся с узла подвески истребителя, последовали за ним, как стальные шарики за магнитом, но в полукилометре от цели клюнули носами, замедлили ход, а потом неожиданно взорвались, ослепив привыкших к сумраку американских летчиков. Электроника обоих истребителей временно взбесилась: связь прервалась, стрелки приборов скакнули на какие-то фантастические значения, а экран бортового компьютера стал коричневым, в тон интерьеру.

Хитро, пробормотал пилот ведущего «Орла» Томми Ла Гардия и повел на себя рукоятку, осторожно заходя бомбардировщику под корму. Джефф Браун, управлявший ведомым истребителем, аккуратно набирал высоту, чтобы взять машину Зайцева в вертикальные клещи. Но когда устройство наведения машины Ла Гардии доложило о готовности к стрельбе, бомбардировщик завалился на левое крыло и упал почти к поверхности моря. Он выровнялся чуть ли не в сотне метров над поверхности воды – и умудрялся маневрировать в кромешной темноте, чуть ли не цепляя клочья морской пены кончиками крыльев. Атаковать из этой позиции оказалось страшно неудобно, захват цели был неустойчивым, ракеты сбивались с толку совсем уж изощренными помехами, с которыми американские пилоты до сих пор не сталкивались. Огонь из пушки также был малопродуктивным. В принципе, результативный угол атаки для Eagle мог достигать двадцати пяти градусов, но при этом самолет катастрофически терял скорость – в отличие от мишени. Так что двадцатимиллиметровые снаряды вспенивали соленую толщу воды, не причиняя вреда ракетоносцу.

А преследование Ту-160 на выбранной им высоте оказалось просто опасным: «Орлы» имели множество достоинств вроде противоштопорной устойчивости и великолепного обзора из кабины, но проигрывали современным российским машинам в мощности и приемистости двигателя, маневренности планера – и вообще в приспособленности к жизненным трудностям. И если неспособность F-15 взлетать с чуть пыльной полосы слабо портила жизнь летчикам, служившим в вылизанной до Англии, то критическое приближение к неспокойной поверхности моря ночью и при встречном ветре грозило серьезными неприятностями.

Первую из них обнаружил Браун, экономивший свой боезапас. Его машина была перегружена больше, чем «Орел» Ла Гардии, а маневрировать старалась наравне с ним – так что вскоре после начала карусели Джефф обнаружил, что почти выжег горючее, позволявшее рассуждать о точке возврата. Эта точка была вполне милосердной – идя на взлет, пилоты понимали, что в Лейкенхез не вернутся при самом мармеладном раскладе. Этого и не требовалось: рядышком, там, где Скандинавия становилась Кольским полуостровом, располагался аэродром норвежских сил ПВО Варде (откуда, кстати, в Лейкенхез и передали маршрут возвращавшегося Ту-160). Но еще чуть-чуть – и керосина могло не хватить и до Варде.

Быстро обсудив проблему с Ла Гардией, Браун решил сократить дистанцию с татарами до совсем интимной, разом высадить весь боезапас и отправляться в сторону суши независимо от результатов стрельб. Ла Гардия собирался одновременно зайти с фланга и предупредить возможные чудачества бомбардировщика.

У пилотов Ту-160, похоже, сдали нервы. Едва истребители начали падать, разлетаясь, словно два камушка, одновременно пущенные из одной рогатки, BlackJack заложил левый вираж с набором высоты. Браун, обрадовавшись, взял рукоятку на себя: в гонке по вертикали, тем более неярко выраженной, у Ту-160 шансов не было. Но рукоятка, вместо того, чтобы мягко повиноваться, застыла, как приваренная – однако сразу будто сломалась в корне, безвольно болтанувшись в кулаке пилота. «Орел» потерял управление – сразу и безвозвратно.

Если бы истребитель вошел в спутную струю, оставленную бомбардировщиком, в хорошем темпе и устойчивым курсом, его бы в худшем случае сильно тряхануло. Но F-15 попал в мощный турбулентный поток в момент потери горизонтальной скорости – и усугубил положение, включив вертикальную тягу. Машина на долю секунды подвисла, не удерживаемая тягой ни по какому вектору – и тут же была снесена бушующим вокруг невидимым вихрем. Eagle стал живой иллюстрацией к учебнику летного дела – только живости хватило ненадолго. Истребитель встал торчком, скользнул вниз, стремительно выполнил два килевых кувырка – и на третьем врубился в вспененную, но все равно твердую как асфальт морскую воду. Страшный удар выломал правую плоскость, которая вывернулась и стремительно ударила по фонарю. Браун не успел даже испугаться. В голове мелькнула мысль о катапульте. Но эту мысль выбило из головы влетевшее в кабину крыло, которое разрубило пилота почти до пояса. А нейроны мысли мутным облачком вымыла в море ледяная вода, хлынувшая в разломанный самолет.

Томми, заложив вираж, прошел над кипящей водой и как-то сразу понял, что спасать там некого. Внутри у Ла Гардии все заледенело – как леденело, наверное, падающее на глубину тело добряка и рохли Джеффри Брауна. Сквозь этот лед Томми с интересом наблюдал за собой: как он, пилот Ла Гардия, вместо того, чтобы умереть на месте, набирает высоту, связывается с базой, что-то докладывает, выслушивает ответ, бросив короткую реплику, и бросается за бомбером, не обращая внимания на крики диспетчера.

Он собрался зайти с фланга и без затей расстрелять Ту с фланга. Но экипаж BlackJack, видимо, разгадал маневр и врубил форсаж: «Лебедь» заревел, пустил в нос «Орлу» ленту видного даже в темноте черного дыма и стал удаляться от преследователя. Томми сказал несколько испанских слов и тоже усилил тягу. Он знал характеристики BlackJack наизусть и был, конечно, в курсе, что бомбардировщик может развивать скорость до 1,3 тысячи миль в час. Но верить в это было тяжело – особенно с учетом любви русских к вранью по любым поводам, а также того существенного обстоятельства, что паспортные характеристики редко удается подтвердить в повседневной практике – любой автомобилист подтвердит, что лично ему редко удается развить заявленную производителем предельную скорость.

Русские, похоже, если и приврали, то не сильно: Eagle разогнался до 800 миль, предельное на такой высоте и при таком ветре значение, но отставание от BlackJack, похоже, не сократилось, а потихонечку росло. Ла Гардиа испытал острый приступ бешеного отчаяния и сменил ракеты ближнего действия, которых, в общем, уже и не было, на дальнобойные AМRAAM. Первая ракета не взорвалась вообще, голышом канув в море, вторая рванула в нескольких сотнях футов от пылающих сопел Ту-160.

Ла Гардия спокойно, как на компьютерном симуляторе, обошел сферу, в которой мог попасть под осколки. Но на этом ракетный потенциал Eagle иссяк. Собственная точка возврата маячила где-то рядом с кончиком носового обтекателя. А ас Томас Ла Гардия решительно ничего не мог сделать с безоружным наглецом, подло и жестоко унизившим его великую страну и коварно убившим его друга и напарника. В России экипажу BlackJack не удалось бы уйти далеко. Но бесславное завершение перехвата стало бы очередным, хотя и не таким заметным, поражением великой державы, не способной покарать обидчика с первого удара.

Яростные размышления мелькнули в голове Томми, как щетка дворника по ветровому стеклу, и тут же испарились. Ла Гардия коротко и сильно, тут же охрипнув, вскрикнул. Силуэт бомбардировщик перестал удаляться и вообще стал более заметным из-за редких искр, вылетавших откуда-то из-под правого крыла. Похоже, осколки последней ракеты все-таки зацепили «Лебедя».

Если бы Ла Гардия слышал переговоры экипажа «Юрия Дейнеко», и при этом понимал бы русский, ему бы стало совсем хорошо.

– Экипаж, приготовиться к катапультированию.

– Валера, нормально. Вытянем.

– Без разговоров. Тут не танк и не братская могила. Дергаться не будем, просто приготовиться. Паша, что с движками?

– Один накрылся, остальные пыхтят пока.

– Е… Ладно, прорвемся. Короче, предупреждать времени не будет, как выскочите, знайте – это я кнопочку нажал.

– Товарищ полковник, себе нажать не забудьте. Без вас там кисло в «Титаник» играть.

– Разговорчики.

– Виноват. Только не забудьте.

Впрочем, Томми и так видел, что Ту-160 сбавил скорость и слегка набрал высоту. Пилот улыбнулся и нежно погладил пальцем кнопку стрельбы. Шестиствольная пушка Volcano сохранила почти полный боезапас, около девятисот снарядов, но распорядиться ими следовало наверняка. Особенно сейчас, когда не было необходимости торопиться.

Как оказалось, Ла Гардия ошибался. В наушниках щелкнуло, и раздался мужской голос с сильным славянским акцентом:

– Орел, вы приблизились к воздушному пространству Российской Федерации. Предлагаем немедленно изменить курс.

Томми кивнул и открыл огонь. Первая очередь скользнула выше зализанной спины бомбардировщика, который, видимо, сманеврировал – так что вторая цепочка снарядов прошла над правым крылом.

– Орел, вы вторгаетесь в воздушное пространство России. Даю вам пять секунд на смену курса, потом открываю огонь.

Бортовой компьютер жалобно заныл, подтверждая, что F-15 стал чужой мишенью, а экран радара показал две стремительно приближающиеся со стороны Мурманска отметки.

Томми не обратил внимания на эти мелочи. Терять ему было, в общем-то, нечего: точку возврата Ла Гардиа миновал. Во всех смыслах. Томми выпустил новую очередь. Она оказалась более удачной: по меньше мере два снаряда выбили искры из хвостовой части фюзеляжа «Лебедя».

– Открываю огонь, – предупредил летчик русского истребителя, и через секунды сразу две огненных трассы прошли впритирку к крыльям F-15.

– Маму твою имел, – сказал Ла Гардиа с выражением и нажал на спуск. На этот раз он не собирался снимать палец с кнопки – и не снял. Он успел заметить, что несколько снарядов угодили в левое крыло, которое сразу задымило, и в горб кабины сразу за остеклением. Упавший на фюзеляж Ту-160 отсвет яркой вспышки разбежался по сетке трещин, наброшенной на стекло. Но Томас Ла Гардиа этого не увидел. Он сгорел в той самой вспышке, высеченной встречей российской ракеты с американским истребителем.

Двойка Су-27 с ревом прошла над падающими в море обломками и синхронно развернулась к берегу. Тот же голос осведомился:

– Ну что, герои, по вам тоже стрелять или так сядете?

– Да нет разницы, зема. У нас горючка на нуле, и мотор один остался.

– Блин. До земли дотянете?

– Постараемся. А керосинчику не подбросите?

– Летит уже керосинщик, потерпите. Вы там все живые?

– Ну, как бы да. В основном. Спасибо за встречу.

– Да ладно, разве это встреча. Все впереди.

– Е-мое, может, нам сразу в море булькнуть?

– Наоборот. Вы герои, парни.

– Ух ты. Это в России, что ли? Или Мурманск отделился наконец?

– Блин, болтуны эти стратеги. Летаете где-то сутки напролет, и не знаете ни хрена. Все, пацаны, кончилась Америка на нашей земле.

– Е… А поподробнее можно?

– Подробности письмом. Все, керосинщик идет. А мы почапали. Тут за вами еще желающие скачут, встретить надо. Rxim itegez27, как говорится.

– О господи. Наши совсем победили, что ли?