Туз в трудном положении Мартин Джордж

Наклонившись, Тах извлек кинжал из потайных ножен в ботфорте. Поставив свечу на кафедру, он поднял указательный палец над пламенем. Быстрым движением он разрезал себе палец и затушил свечу каплей собственной крови.

– Прощай, Кристалис.

Неожиданная встреча с Фэтменом немного выбила Спектора из колеи, но после пары глотков виски он успокоился. Он сидел, сутулясь над краем кровати, и смотрел на заголовок.

«ХАРТМАНН СЕГОДНЯ ВЫСТУПАЕТ В ПАРКЕ».

Сенатор собрался публично призвать джокеров к тому, чтобы их демонстрации носили мирный характер. Это было рискованно – если учесть, сколько психов собралось в округе. Но никто не превзойдет в безумии политика, припертого к стенке. А Хартманн действительно оказался в этой ситуации. Спектор включил телевизор и настроился на канал, который передавал место и время всех мероприятий дня. Ему пришлось немного подождать – но наконец нужное сообщение появилось. Выступление в час дня, и ничего не говорится про отмену.

Спектор пожевал губу, рассеянно листая газету. Ему нужен какой-то ход. Ему нужно слиться с толпой – но при этом выделиться настолько, чтобы поймать взгляд Хартманна.

Его взгляд зацепился за небольшое объявление в углу. Там оказалась реклама «Костюмов Китона»: «МАСКИ, ГРИМ, КОСТЮМЫ, ПРАЗДНИЧНЫЕ АКСЕССУАРЫ и МНОГОЕ ДРУГОЕ» – обещалось в ней. Мужчина в костюме держал над головой этот список и сиял глупой преувеличенной улыбкой. Он был похож на Марселя Марсо. Спектор бросил газету, стер пятна краски с серых брюк и расхохотался.

Джек вошел через вращающуюся дверь в вестибюль «Мариотта», увидел толпы репортеров и делегатов Хартманна и попытался отбросить мысли о свиньях у корыта. Организаторы кампании прилагали все усилия к тому, чтобы за короткий обеденный перерыв накормить всех участников и вернуть всех в зал, и «Мариотт» старался это обеспечить с помощью огромной стойки, за которой тоннами выдавали салат с пастой и ростбиф с кровью. Джек увидел Хирама Уорчестера: тот пристроился на продавленном диване рядом с роялем, поставив на оба колена по тарелке с горами еды. Стеклянные кабинки лифтов были забиты корреспондентами и делегатами, зазвавшими проституток к себе в номера для небольшой дневной релаксации. На рояле снова играли «Пианиста». Джек уныло подумал, что точно знает, какая именно мелодия будет следующей.

К счастью, Джеку не нужно было пробиваться к стойкам и заглатывать ланч вместе с остальными, пока пианист будет отдавать должное аргентинскому танго: Джек обеспечил себе постоянный столик в «Белло Мондо», вручая метрдотелю ежедневно по новенькой стодолларовой купюре.

Сытный ланч и несколько порций виски будут весьма кстати. Утро выдалось просто отвратительное. Комментаторы Си-би-эс почти беспрерывно трещали во время речи Джимми Картера, выдвигавшего кандидатуру Хартманна, а остальные сети прерывались на рекламу. Председательствовавший Джим Райт, который, по прикидке Джека, хотел победы Хартманна, велел оркестру сыграть в конце речи марш «Звезды и полосы навсегда», спровоцировав присутствовавших на бурную демонстрацию в зале, которую телезрители так и не увидели. Джек готов был поклясться, что вопли Девона разносятся по всему «Мариотту».

Джек начал подозревать – из чистого суеверия, – что какой-то скрытый туз пытается достать Хартманна. Или, может, это гремлины из Кремля.

– Джек! Мистер Браун!

Добродушный человечек, похожий на Санта-Клауса, катился к нему. Поля старомодной соломенной шляпы бросали тени на длинные седые волосы и клочковатую бороду. Луи Мэнксмен, репортер «Лос-Анджелес таймс», с самого начала освещал кампанию Хартманна. Вид у журналиста был весьма решительный.

– Привет, Луи.

Джек пристроил портфель под мышку, засунул руки в карманы куртки в стиле фоторепортера из банановой республики и попытался проскочить мимо. Мэнксмен решительно преградил ему путь и устремил на него смеющиеся глаза под бифокальными очками с металлической оправой.

– Мне нужен твой рассказ о пробном голосовании в понедельник вечером.

– Давняя история, Луи.

– Газеты восхваляли хитроумную стратегию Дэнни Логана, который придумал все в последнюю минуту. Даже Девон не знал, что происходит: видел бы ты его лицо, когда он наконец все понял! Но я давно знаю Логана, и этот ход совершенно не в его стиле. Я разговаривал со всеми делегатами, каких только смог выловить, и все говорят, что получали распоряжения не от Логана, а от тебя.

– Логан был в курсе того, что я делаю.

Джек попытался шагнуть налево. Мэнксмен снова встал у него на пути.

– Из одного источника я узнал, что в понедельник вечером он был в отключке.

– Он праздновал.

Шаг направо.

– Начал праздновать с самого завтрака, как я слышал.

Снова перекрыл путь.

Джек бросил на него гневный взгляд.

– Я занятой человек, Луи. Какого черта ты вообще добиваешься?

– Это был ты или не ты?

– Я не стану ни подтверждать, ни отрицать. Ясно?

– А зачем ты отпираешься? Ты же голливудский парень: ты должен наслаждаться вниманием. Не будь таким слабаком.

Случилось неизбежное: мужчина в белом смокинге забарабанил первые такты «Не плачь по мне, Аргентина». Джек почувствовал, что его самообладание рассыпается прахом.

– Я опаздываю на ланч, Луи. Я не стану ни подтверждать, ни отрицать. Понятно?

Маска доброго дедушки Санты исчезла.

– С пятой поправкой ты на сорок лет припозднился, Джек.

Гнев вскипел в Джеке. Он устремил на репортера холодный взгляд и шагнул вперед, словно намереваясь пройти сквозь него.

Они оказались совсем рядом с роялем, стоящим на возвышении. Мужчина в белом смокинге продолжал наяривать свой гимн южноамериканскому фашизму. Гнев поднимался в Джеке следом за страхом и унижением. Мысленно попрощавшись с Эми, он шагнул к роялю. Мужчина в белом смокинге механически ему улыбнулся.

На рояле стоял большой аквариум, на дне которого набрался зеленый сугробик чаевых. Джек взялся за стеклянный край, чуть напрягся – и отломил кусок. Золотистое силовое поле мимолетно проявилось. Пианист ошарашенно взирал на него. Джек раскрошил в кулаке стекло, протянул руку, отогнул нагрудный карман смокинга и высыпал стеклянный песок туда.

«Не плачь по мне, Аргентина» оборвалась.

– Еще раз сыграешь эту песню, – сказал Джек, – и я тебя убью.

Удаляясь, Джек подумал, что ему следовало бы стыдиться столь дешевого способа самоудовлетворения.

Но почему-то ему стыдно не было.

12.00

Гроб Кристалис на кладбище нес один только Тролль. Огромный начальник охраны джокертаунской больницы баюкал гроб на руках, словно спящего ребенка. За ним выстроилась остальная траурная процессия. Там снова читали молитвы, а отец Кальмар освятил могилу фимиамом и святой водой. Тахион взял горсть земли и медленно высыпал ее на гроб. Крышка отозвалась глухим, царапающим звуком, похожим на тот, который издает прошедший по стеклу коготь, и Тахион содрогнулся.

Солнце казалось распухшим и каким-то нездоровым шаром, плавающим в пелене летнего нью-йоркского смога. Тах жаждал, чтобы все поскорее закончилось. Мертвец похоронен. Теперь его ждала Атланта. Однако надо было еще приветствовать пришедших и вынести тридцать минут человеческих рукопожатий. Тах решил хоть отчасти избавить себя от пакостности. Он вытащил пару красных лайковых перчаток и натянул их на свои тонкие белые руки.

– Привет, отец, – произнес знакомый голос справа.

– Рад снова тебя видеть, Даниэль.

Тахион не смог сдержаться. Он бросился к Бреннану, сжав человека в жарком объятии и демонстрируя открытые чувства, которые, как он знал, тот едва выносил. Резко втянув в себя воздух, Тах отстранился от Бреннана и пристально посмотрел на него.

– Нам надо поговорить. Идем.

Они прошли дальше по кладбищу, пока их частично не заслонило несколько причудливых надгробий. Из-за плачущего ангела Тахион посмотрел на женщину, которая с любопытством смотрела им вслед.

– Надо думать, что эта красивая блондинка – Дженнифер.

– Да, – подтвердил Бреннан.

– Я бы сказал, что ты везунчик, но это не кажется уместным, когда на тебя пытаются повесить убийство. Ты поэтому вернулся?

– Отчасти. Но в основном я здесь для того, чтобы выяснить, кто ее убил.

– И как идет расследование?

– Не слишком хорошо.

– Есть теории?

– Я подумал, что это мог сделать Кин.

Тахион покачал головой.

– Не вижу смысла. Мы заключили договор, по которому ты уехал из города и закончил войну. Зачем ему рисковать и снова начинать череду убийств?

– Кто знает? Я буду копать, пока что-нибудь не выскочит.

Тах сухо посоветовал:

– Только постарайся, чтобы оно не вскочило на тебя. Мне хотелось бы тебе помочь, но я должен вернуться в Атланту. Ты будешь держать со мной связь?

– Нет. Как только я с этим закончу, мы с Дженнифер уедем из Нью-Йорка, и на этот раз навсегда.

– Если не будешь держать связь, то хотя бы будь осторожен.

– На это я согласиться могу.

13.00

Пидмонт-парк был забит людьми. Спектор проталкивался сквозь толпу к помосту. В облегающем черно-белом костюме он чувствовал себя идиотом. Под гримом его кожа задыхалась. Он едва успел в парк вовремя. В костюмерной лавке народу было как сельдей в бочке. В основном джокеров. К счастью, из-за митинга в парке улицы опустели. Он оставил собственную одежду и другое имущество в шкафчике. Ключ был заправлен в рукав его трико.

Он все еще оставался метрах в ста от платформы. Там уже проверили микрофоны, но Хартманна пока не было. По толпе медленно двигалась тень. Спектор задрал голову, прикрывая ладонью глаза от яркого солнца, и увидел, что Черепаха бесшумно скользит над ними к сцене, которую готовят к прибытию сенатора. Раздались аплодисменты и даже приветственные крики. В толпе собрались преимущественно джокеры, хотя пришли и натуралы, которые в основном собиралась по краям толпы.

– Смотри, мама: смешной дядя.

Маленькая девочка-джокер указывала пальчиком на Спектора. Она сидела в видавшей виды коляске с цветком в руке. Руки и ноги у нее были до невозможности тощие и усеянные шишками. Казалось, что каждая конечность была сломана раз по двадцать.

Спектор бледно ей улыбнулся, надеясь, что благодаря гриму его губы кажутся толще.

Мама девочки улыбнулась ему в ответ. По ее коже расползались узоры из красных пигментных пятен. Прямо на глазах у Спектора один из кругов свернулся в небольшую точку и изверг кровь. Женщина стерла ее быстрым, смущенным движением. Взяв у дочки цветок, она протянула его Спектору. Спектор поднял руку и принял его, однако постарался не прикоснуться к ее коже. Ему, натуралу в толпе джокеров, пусть и наряженному мимом, было очень не по себе.

– Сделай что-нибудь смешное, – попросила малышка. – Мама, пусть он сделает что-нибудь смешное.

Вокруг одобрительно зашумели. Спектор медленно повернулся, пытаясь что-нибудь придумать. Его еще ни разу в жизни не обвиняли в том, что он смешной. Он попытался удерживать цветок в равновесии на кончике пальца. Как это ни удивительно, у него получилось. Воцарилась мертвая тишина. Пот стекал с его накрашенного лба прямо на глаза. Он тяжело дышал. Было по-прежнему очень тихо.

Рука в перчатке промелькнула перед лицом Спектора и схватила цветок. Она сунула стебель между накрашенных губ и взметнулась в жеманном жесте. В толпе начали смеяться. Второй мим низко поклонился и медленно выпрямился.

Спектор отступил на шаг. Второй мим быстро схватил его за локоть и покачал головой. Вокруг снова захихикали. Этого Спектору было совершенно не нужно. Он не только оказался в центре внимания, но и по-прежнему оставался далеко от намеченного места. Хартманн может начать речь в любую минуту, и тогда Спектор не успеет вовремя к нему подобраться.

Второй мим посмотрел вниз, скорчил рожу и указал на ноги Спектора. Спектор инстинктивно посмотрел вниз и ничего там не увидел, но рука второго мима как раз схватила его за подбородок, заставив вздернуть голову. Это вызвало еще более бурный смех. Мим схватился за бока и беззвучно захохотал. Спектор потер рот: он прикусил язык. Под нарисованной улыбкой он заскрипел зубами.

Второй мим упер палец Спектору в макушку и заплясал вокруг него, а потом остановился перед Спектором и потянул его за щеки.

Спектор не выдержал. Пора избавляться от этого ублюдка. Он шагнул ближе и поймал его взгляд. Не отводя глаз, он отпустил боль на свободу, поймав начавшего падать мима за плечи. Медленно опустив его на землю, он сложил ему руки на груди. К тому моменту, как этот идиот оказался на вытоптанной траве, глаза у него уже остекленели от смерти и изумления. Спектор всунул трупу в руки цветок и мелодраматично захлопал в ладоши. В толпе хохотали и одобрительно кричали. Кто-то хлопал его по плечу, кто-то смотрел на мима, ожидая, что тот сейчас встанет.

– Друзья мои! – Усиленный громкоговорителями голос зазвучал с помоста. Толпа дружно повернулась туда. Спектор чуть ссутулился и начал проталкиваться дальше. – Сегодня нам выпала возможность услышать того единственного человека, который способен провести нас через ближайшие непростые годы. Человека, который проповедует терпимость, а не ненависть. Человека, который объединяет, а не сеет рознь. Человека, который готов вести людей, а не гнать, словно стадо. Представляю вам будущего президента Соединенных Штатов Америки, сенатора Грега Хартманна.

Аплодисменты оглушали. Раздались странные вопли и свист, джокерские звуки. Спектору в ухо заехал локтем какой-то урод с руками, свисавшими до колен. Спектор оттолкнул его и двинулся дальше.

– Благодарю вас. – Хартманн помолчал, дожидаясь, пока аплодисменты и приветственные крики затихнут. – Большое всем вам спасибо.

Теперь Спектор уже его видел, но на таком расстоянии контакт взглядов оставался невозможным, даже если бы Хартманн посмотрел прямо на него. Толпа напирала на помост. Спектор плыл на волне, состоящей из пародий на людей. Его узкие плечи помогали ему проталкиваться вперед. Еще минута-другая, и он окажется там, где надо.

– Мне называют проджокерским кандидатом. – Хартманн вскинул руку, не давая хода новой вспышке оваций. – Это не совсем верно. Я всегда превыше всего ставил одну идею. Она состоит в том, что наша страна должна оставаться именно такой, какой ее задумывали отцы-основатели. Равные права для всех, гарантированные законом страны. Ни один человек не выше других. Никто, какой бы властью он ни был облечен, не имеет никаких привилегий перед законом.

Хартманн сделал паузу. Толпа снова зааплодировала.

Спектор оказался уже всего в тридцати метрах от помоста. На Хартманне был бежевый костюм. Его тщательно подстриженные волосы шевелил ветерок. Агенты Секретной службы стояли вокруг помоста, их глаза были защищены темными очками. Взгляд сенатора скользнул по толпе, но прошел мимо Спектора. Ему нужно будет максимально сосредоточиться, чтобы зацепить его взгляд в момент контакта. Если он вообще произойдет.

– Мне нужна ваша помощь, чтобы наша партия сделала меня своим кандидатом и я смог стать вашим следующим президентом. – Хартманн протянул руки к толпе. – Ваше присутствие здесь, в Атланте, сможет помочь мне только в том случае, если ваши демонстрации будут мирными. Любое нарушение порядка, будь оно даже спровоцированным, обязательно обернут против нас. У вас есть возможность сделать простое, но красноречивое заявление. Такое же заявление, какое сделали Махатма Ганди и Мартин Лютер Кинг. Что насилие – это отвратительно. Что вы не будете его допускать ни при каких обстоятельствах.

Взгляд Хартманна снова скользил по толпе, прямо в сторону Спектора. Спектор затаил дыхание и сосредоточился. Боль выла у него в голове. Еще чуть-чуть… Спектор встал на цыпочки. Их взгляды встретились…

…какой-то звук. Агент Секретной службы сбил Хартманна с ног. Стрельба. Раздались крики, люди попытались бежать – но стояли слишком тесно друг к другу. Спектор посмотрел в сторону холма. На вершине оказалось человек сто в мундирах Конфедерации. Их ружья выплюнули облачка дыма, а потом в парке защелкали выстрелы.

Хартманн исчез. Другого шанса не будет – по крайней мере, здесь и сейчас. Спектор отпрыгнул за спину джокеру, который был втрое шире нормальных людей. Не имело значения, куда именно тот двинется. В любом месте будет безопаснее, чем здесь. Над их головами со свистом пронесся Черепаха. Еще несколько залпов – и пальба прекратилась. Спектор наступил на что-то, затрещавшее у него под ногами. Раздался стон. Он вцепился в кожаный ремень джокера, на котором было написано золотом: НЕГАБАРИТ ПО ШИРИНЕ.

«Вот уж точно», – подумал Спектор. Однако в кои-то веки он был рад, что оказался рядом с жирным уродом.

18.00

Из конца коридора Маки смотрел, как высокий худой мужчина с кожей цвета кофе с молоком закрывает и запирает дверь номера 1531, как и сказал дер Манн, Человек. Ему пришло в голову, что Америка действительно развращена: его покойные товарищи по «Фракции Красной Армии» были правы. Где еще увидишь, как ниггер напяливает на себя костюм, за который заплачено денег больше, чем у Маки Мессера было за всю его жизнь, и прогуливается по городу под руку с белой женщиной?

Мысленно он посмеялся над тем, как его цель попыталась замаскироваться. Вид у нее был точь-в-точь как у уличной девки, выползшей на непривычный дневной свет. И это было правильно. Просто шлюха – еще одна гребаная шлюха. Которая соблазнила Человека и заплатит за это.

Они повернули в другую сторону, к лифтам. Он откачнулся от стены, где стоял рядом с огнетушителем. Здесь их приканчивать нельзя. Он уже думал о «них» – и это было вполне логично: нельзя оставлять свидетелей. А все потому, что это безумное буржуазное пристанище изнутри пустое, как и вся культура, которая его породила, так что с десятка этажей можно было увидеть, что происходит на галереях, выходящих в фойе. Ему надо будет действовать скрытно: Человек высказал все очень четко.

Но тут проблем нет. Маки Нож типа штучка тонкая. Как в той песне. Он пойдет за ними и увидит, когда будет пора.

Может, он даже поедет с ними в лифте. Он облизнулся, смакуя шутку. Это будет очень круто. Они его не заподозрят. Они его даже не заметят. Может, у них любовь. Может, у черного уже стоит.

Он двинулся вперед.

– Эй, ты! Не торопись!

Обладатель голоса схватил его.

Маки повернулся. Невысокий белый мужчина в коричневом костюме стоял рядом. Из уха у него свисал проводок. Гостиничный детектив. Градация полисменов въелась Маку в подкорку, еще когда он ковылял по булыжникам Санкт-Паули. Он держался как можно незаметнее, стоял у входа в комнату, где постукивал льдогенератор, растворялся в подсобке, когда кто-то оказывался рядом. Однако даже ему не удалось стать полным невидимкой, повиснув здесь, над шестьюдесятью метрами пустоты, в этом странном вывернутом наизнанку месте.

Тип в костюме хватил его за локоть. С Маки Мессером так нельзя.

– Тебе повезло, – сказал он.

Он приложил палец к скуле мужчины и включил самый кончик.

Хлынула кровь. Мужчина вскрикнул и согнулся пополам, прижав ладонь к щеке. Маки прошел сквозь стальную противопожарную дверь и побежал вниз по лестнице. Ему нельзя упустить добычу. Женщины вечно меняют свои планы – неизвестно, когда она снова вернется к себе в номер.

Спектор сидел на краю кровати, подтянув под себя ноги. Вернувшись, он почти удивился, найдя свой номер убранным. Он уже очень давно не останавливался в гостиницах. Теперь он то пытался придумать следующий ход, то смотрел телевизор. Сейчас все его внимание было приковано к экрану. Местный корреспондент, стараясь не выглядеть растерянным, брал у Хартманна интервью в кулуарах отеля.

– Сенатор, вы считаете, что к случившемуся сегодня днем как-то причастен преподобный Барнет?

Репортер протянул сенатору микрофон. Чуть помедлив, Хартманн ответил:

– Нет. Я считаю, что, несмотря на все наши разногласия, Лео Барнет не опустился бы до подобной тактики. Преподобный – человек чести. – Хартманн закашлялся. – Однако я полагаю, что те люди, которые сорвали митинг, скорее всего, разделяют многие из его опасно узких взглядов. Именно такую фанатичную нетерпимость мы все и должны стремиться уничтожить. Лео Барнет хочет решить проблему, спрятав от общественности дикие карты. Я хочу преодолеть саму ненависть.

Хартманн откинулся на спинку кресла, сложил руки и посмотрел прямо в камеру.

– Однако парень хорош, – сказал Спектор. – Только это ничего не меняет.

Камера переключилась обратно на студию. Чернокожая ведущая повернулась к своему партнеру.

– Поблагодарим Говарда за это интересное интервью. Дэн, что полиции удалось узнать об устроителях беспорядков?

– Боюсь, что очень немногое. Несколько из них находятся под арестом – их захватил Черепаха, – но они отказываются сотрудничать со следствием. – Ведущий постучал большими пальцами друг о друга. – По слухам, большинство из них – члены Ку-клукс-клана, но подтверждений этому пока нет. Хотя беспорядки были явно хорошо спланированы, никто из участников не объявил себя руководителем группы. И пока нет никаких данных о том, откуда взялись подлинные мундиры Конфедерации и мушкеты.

Ведущий нахмурился и перевел взгляд с камеры на чернокожую женщину.

– Ну, я не сомневаюсь в том, что власти сообщат нам, если появится какая-то новая информация по этому странному случаю. – Чернокожая покачала головой. – Хотя использовались только холостые патроны, несколько человек получили травмы из-за возникшей паники. – Изображение переключилось на отснятые кадры паники в парке. Оператор в этот момент бежал вместе с остальными, так что картинка прыгала. – Как минимум один человек, уличный актер, был якобы затоптан до смерти. По иронии судьбы он в этот момент притворялся умершим. Его имя не сообщается в ожидании опознания родственниками.

– Отлично, блин! – проворчал Спектор, отключая телевизор. Хотя бы тут он не попался. Однако это не поможет ему подобраться к Хартманну. Ему даже показалось, что в тот момент, когда они встретились взглядами, что-то его остановило. Нет, конечно. Это просто воображение разыгралось. Чтобы сделать такое, надо обладать способностями Тахиона или Астронома. – Астронома в президенты! – хихикнул он. По сравнению с ним даже Рейган будет хорош.

Он вскочил с кровати и медленно прошелся по выстеленному ковровым покрытием полу, прикидывая варианты. Не исключено, что убить Хартманна у него не получится. Можно забрать деньги и куда-нибудь уехать – возможно, в другую страну. Может, поработать в каком-нибудь казино на Кубе. Нет уж! Он всегда делал то, за что ему платили деньги. Опять эта гребаная этика! Не мешает ему убивать людей, но не позволяет нарушить договор.

Он вздохнул и направился к телефону. Тони – это его единственная возможность, он знал это с момента их встречи у лифтов. Что не мешает ему чувствовать себя полным дерьмом. Он набрал номер и стал ждать. Ему ответил незнакомый женский голос.

– Могу я поговорить с Тони Кальдероне?

– Сейчас он не может подойти к телефону. Ему что-то передать?

Голос женщины звучал устало.

– Ну, передайте ему, что звонил Джеймс. Он будет знать, кто я. Скажите, что я хотел бы уточнить насчет его предложения поужинать.

Спектор почти удивился тому, насколько спокойно и вежливо он разговаривает.

– Да, Джеймс… э-э… а как ваша фамилия?

– Просто Джеймс. Он поймет, кто я.

– Я ему передам.

– Спасибо.

Спектор повесил трубку и вздохнул. Может, заказать в номер стейк и понадеяться на то, что по телевизору сегодня снова будут «Персики»? «Если это – американская команда, – подумал он, – то мы все в заднице!»

20.00

Софиты слепили Джеку глаза. Длинные объективы телекамер были наведены на него словно дула винтовок. Ручеек волнения подтачивал ему колени. Он не делал такого уже много лет.

Он посмотрел прямо в прожекторы, одарил мир кривоватой улыбкой (наработанные привычки возвращаются: отлично) и сказал:

– Тридцать первый штат, Золотой штат, горд отдать свои триста четырнадцать голосов за права джокеров и следующего президента, сенатора Грега Хартманна!

Рев. Аплодисменты. В воздух взлетели нелепые шляпы и планеры. Джек постарался выглядеть благородным, жизнерадостным и торжествующим, пока свет не переключили на председателя штата Колорадо.

«Вот тебе, Рональд Рейган! – подумал он. – Учись, как надо работать на камеры!»

Он спустился с небольшой красно-бело-синей подставки, которую принесли специально для этого. Тип из Колорадо, не уверенный в общем числе голосов, лепетал что-то несвязное. К счастью, делегация Колорадо предпочла Джексона и Дукакиса. После первого голосования Хартманн получил 1622 голоса, Барнет – 998, а Джексон, Дукакис и Гор делили между собой оставшиеся. Ни один из кандидатов не был и рядом с победой.

В зале воцарился хаос, а комментаторы тем временем начали выдавать мудрые соображения и осторожные прогнозы относительно того, что будет дальше. Правило Девять-це переставало работать после первого голосования, и представители кандидатов обещали неопределившимся делегатам златые горы.

Второе голосование объявили быстро, через тридцать минут после первого, как только руководители кампаний смогли получить цифры, сказавшие им о тенденциях в зале. Хартманн приобрел примерно пятьдесят голосов, в основном за счет Дукакиса и Гора.

Съезд рассыпался на множество потных совещаний, а комментаторы тем временем пытались решить, следует ли считать пятьдесят голосов «тенденцией» или просто «уклоном» в пользу Хартманна. У представителей кандидатов начинались судороги при одной мысли об ускользающих из их рук делегатах.

Хаос царил четыре часа. К тому моменту, когда Джим Райт перед самой полуночью со слипающимися глазами объявил третье голосование, три коммерческих канала не выдержали бездействия и перешли на свой обычный летний режим повторных показов и «Джонни Карсон шоу». Только Пи-би-эс освещали события для нескольких тысяч упертых политических наркоманов.

Хартманн набрал ровно тысячу восемьсот голосов. Тенденция стала вырисовываться. Шляпы и планеры взмыли к потолку. Джек схватил подставку и подкинул в воздух метров на тридцать, превратив в кувыркающийся звездно-полосатый знак триумфа, а потом потянулся и аккуратно ее поймал, не позволив, чтобы она кому-то вышибла мозги.

Празднование у Джека в номере длилось несколько часов. Он уже ковылял к кровати, когда сообразил, что ему следовало позвонить Бобби. Даже если бы ею оказалась та звездулька, двинутая на целлюлите, Джек, наверное, смог бы устроить ей достаточно полезной физической активности, которая бы подняла ей настроение.

22.00

…Торговый центр «Пичтри», весь в кафеле, экзотический такой… Они шли под руку. Сара выпила две рюмки вина. Она пила впервые за долгое время – больше чем за год. Она вообще никогда не пила много спиртного – за исключением нескольких недель после турне.

Рикки развлекал ее свежими анекдотами про кандидатов, объезжающих округа.

– Или вот еще: если Дукакис, Хартманн и брат Лео поплывут вместе по озеру Ланир, а у катера взорвется мотор и он потонет, то кто будет спасен?

– Страна, – ответила Сара. – В последний раз я его слышала про Рейгана, Картера и Андерсона. Но ты слишком молод и не помнишь.

– Нет ничего нового под луной, Рози. Но в восьмидесятом мой возраст уже был достаточным, чтобы голосовать… правда, только-только достаточным.

– Ты, наверное, считаешь меня развратной старухой: ты мне в сыновья годишься.

Она нахмурилась: это еще что такое? «Полегче», – приказала она себе.

Рикки похлопал ее по руке:

– Очень надеюсь, что это так, Рози.

И он тут же рассмеялся, показывая, что шутит. Тем не менее она невольно напряглась.

Тонкий ручеек звуков тек по коридору, слышный между взрывами их смеха.

– Что это за песня? – спросила она.

Он насмешливо выгнул бровь.

– Разве ты не знаешь? – Она знала, но просто чувствовала потребность что-нибудь сказать. – Это «Маки-Нож». В репертуаре всех певцов в дешевеньких барах Северного полушария. Видишь ли, тут сломался музыкальный центр, и они наняли белого парня, чтобы он расхаживал и свистел.

Она засмеялась и на секунду сжала его руку.

«Черт. Что я делаю?»

Она оглянулась, словно ища какой-то внешний источник своего поведения.

Какое-то движение сзади. Она облизнула внезапно пересохшие губы и заставила себя посмотреть в сторону, словно восхищаясь броскими нарядами на безголовых серебряно-черно-оливково-зеленых манекенах в витрине какого-то бутика.

– Кто-то идет за нами. Нет, не оглядывайся!

– Ты меня обижаешь, Рози. Я ведь репортер, ты не забыла? Я не спал на твоем семинаре!

Он глянул в сторону, а потом снова устремил взгляд вперед.

– Просто какой-то парнишка в кожаной куртке. – Его безупречно гладкий лоб нахмурился. – Похоже, у него горб. Невезучий сукин сын!

Она снова оглянулась.

– Ну-ка, прекрати, а то превратишься в соляной столб! Это ведь ты потребовала незаметности!

– Мне его вид не нравится, – сказала она. – Он… ощущается как-то не так.

– Инстинкты закаленного репортера. Очень сильно закаленного.

– Это ты смеешься над моим возрастом?

– Над тем, что ты выпила. – Он снова похлопал ее по руке. – Так держать. Типа напевать, когда тебе страшно. Не останавливайся. Держи голову выше. Не показывай ему, что боишься. Это включает всяческие первобытные нордические инстинкты.

Она сражалась с мышцами шеи, которые пытались повернуть ее голову в сторону кожаного паренька.

– Считаешь, он может оказаться помощничком Барнета?

– На этом съезде такое бывало, Рози. Вот будет смеху-то, если на нас накинутся, подозревая, будто мы сторонники Хартманна!

На этот раз она все-таки обернулась. Он шагал вперед, держа руки в карманах: то белая кроссовка, то черная. Рикки не ошибся: одно плечо было явно выше другого.

И в том, как он не обращал на них внимания, было нечто слишком нарочитое.

Хорошо хоть, что он действительно щуплый и низкий. Но, с другой стороны, Рикки ведь не Арнольд Шварценеггер!

Как только они свернули за угол, Рикки схватил ее за руку – и они бросились бежать. Сара покачивалась на своих модных шпильках, вечерние туфли Рикки громко шлепали по прорезиненной дорожке. Переход крутился и изгибался. Она то и дело оборачивалась, но признаков преследования не было.

Они сбавили скорость. Сара жадно хватала ртом воздух, и Рикки из сострадания сделал вид, будто задохнулся.

– Еще один поворот, и мы вернемся в «Хайатт», – сказал Рикки. – Очередной потенциально неприятной конфронтации удалось избежать. Вот как мы, люди восьмидесятых, решаем проблемы.

Они завернули за угол – и он оказался там. Прижался спиной и щекой к прохладному кафелю, оценивающе глядя на них. Он начал насвистывать «Маки-Нож».

Сара схватила Рикки за запястье и поспешно утянула обратно.

– По-моему, ты неправа, Рози, – заметил он. – Нам следовало просто смело пройти мимо него.

– Разве ты не понял? – Ее охватил ужас. Он горел в ее глазах, словно раскаленная проволока. – Как он оказался впереди нас?

– Через какой-нибудь служебный ход. Мы уже рядом с отелем. Если он что-то начнет, мы сможем устроить большой шум, и кто-нибудь придет нас спасать.

И тут он выскочил из стены прямо на них. Словно акула.

Рикки с изяществом танцора завел Сару себе за спину.

– Какого черта ты вытворяешь?

– Весело-весело! – сказал парнишка с сильным немецким акцентом и расхохотался, брызжа слюной. – Сегодня все рухнут.

Воздух громко вибрировал и давил, словно влажная ночь за стенами искусственной прохлады «Пичтри». Паренек по-каратистски замахнулся, метя Рикки в шею.

Рикки недаром был прекрасным теннисистом. Его рефлексы оказались на высоте: он блокировал удар своей тощей рукой.

Ребро ладони прошло сквозь нее. На секунду что-то пронзительно взвизгнуло, словно электропила, попавшая на сучок в доске, а потом предплечье и кисть Рикки просто вроде как отвалились.

Рикки застыл, глядя на алое кольцо крови, бьющей из облаченной в рукав пиджака культи. Сара завизжала.

Рикки вскинул руку, направив струю крови в глаза нападавшему. Паренек отшатнулся, вытирая глаза. Рикки бросился на него, размахивая руками.

– Рози, беги!

Ноги ей не повиновались. Рикки колотил паренька культей и неумело сжатым кулаком. Это выглядело как избиение малышей: Рикки был на голову выше, и руки у него были сантиметров на пятнадцать длиннее…

Этот звук повторился. Сара поняла, что будет слышать его всю оставшуюся жизнь, стоит ей только попытаться закрыть глаза. Она ощутила запах, похожий на горящие волосы.

Рука у Рикки отвалилась у самого плеча. Его кровь вырвалась на стену – белую с мозаичным синим, зеленым и желтым рисунком.

Он повернул к ней лицо мученика.

– Рози, – сказал он – и его десны были кровавыми вспышками, – прошу тебя, беги, ради бо…

Страницы: «« ... 678910111213 ... »»

Читать бесплатно другие книги:

Изложение материала легко усваивается и быстро запоминается....
Павлу, молодому офицеру спецслужб, доверено важное дело: охранять находящегося на отдыхе в Форосе пр...
В тихом провинциальном российском городке – настоящий переполох. Еще бы! На вечер встречи выпускнико...
Книги Януша Корчака давно стали классикой воспитания. О них не хочется много говорить, их хочется чи...
Получив письмо от матери, которая бросила их с отцом много лет назад, Дайнека не раздумывая решила е...
Десять лет Соня и Антон в законном браке. Основные ценности определены: дети, дом, бизнес. Но в офис...