Тигр, светло горящий Шевалье Трейси
— Это единственное, что я помню из «Потерянного рая» — те самые строки, когда Адам и Ева покидают рай. Я чуть не плачу от сочувствия к ним, когда слышу эти слова.
— Блейки ничего подобного не читали, — вставил Джем и тут же ощутил удар по ноге — это Магги лягнула его под столом.
— Ты тогда уже отвернулся, — сказала она.
Джем открыл было рот, собираясь возразить, но передумал. Баттерфилды явно любили украшать свои истории всякими выдумками, и скоро новая небылица начнет жить своей жизнью, разойдется по пабу, посетители которого еще больше разукрасят ее, будут рассказывать, как Блейки играли в Адама и Еву в своем саду, хотя ничего такого и не было. С какой стати он должен портить им удовольствие, решил Джем, хотя и вспомнил при этом с раскаянием внимательные глаза мистера Блейка, его уверенное приветствие, решительную походку — жаль, что про него будут рассказывать всякую ерунду. Он предпочитал говорить правду.
— А чем занимается мистер Блейк? — спросил Джем, пытаясь сменить тему.
— Ты имеешь в виду, помимо того, что охаживает свою жену в саду? — усмехнулся Дик Баттерфилд. — Он печатник и гравировщик. Ты ведь видел печатный станок через его переднее окно, а?
— Это такая штука с рукояткой вроде звезды?
Джем и в самом деле видел эту деревянную штуковину, которая была больше и тяжелее, чем токарный станок отца, и спрашивал себя — каково может быть ее назначение?
— Ну да. Иногда можно увидеть, как они на нем работают — он и его жена. Печатают на нем книги и всякое такое. Брошюрки, рисунки — разное. Не знаю, как он этим умудряется зарабатывать себе на жизнь. Я видел несколько его изделий, когда приходил к нему — думал продать медные пластины, когда он только переехал сюда с другой стороны реки год или два назад.
Дик Баттерфилд покачал головой.
— Странные это были штуковины. Много огня, а вокруг толпа голых кричащих людей с выпученными глазами.
— Ты хочешь сказать, что это вроде как в аду? — спросила Магги.
— Может быть. Я такие не люблю. Мне нравятся веселые картинки. Не думаю, чтобы их у него особо покупали. Может, он больше зарабатывает тем, что делает гравюры для других.
— А медь он у тебя тогда купил?
— Не-а. Я сразу понял, что он от нечего делать ничего такого не купит. Он себе на уме, этот мистер Блейк. Он сам пойдет и выберет для себя и медь, и бумагу — знает толк в этих вещах, — без всякой злобы объяснил Дик; он даже питал уважение к тем, кто не поддавался на его мошенничества.
— На прошлой неделе мы видели его в этой его bonnet rouge, правда, Джем? — сказала Магги. — У него в ней такой смешной вид.
— Ну, он-то похрабрее других будет, — заявил Дик Баттерфилд. — Не многие в Лондоне решатся открыто поддерживать французов, что бы они ни говорили в пабах. Ни п. м., ни королю такие вещи не очень-то нравятся.
— А кто такой п. м.? — спросил Джем.
— Премьер-министр, дружок. Мистер Питт,[17] — резковато добавил Баттерфилд на тот случай, если этот сельский мальчишка даже таких вещей не знает.
Джем кивнул и снова уставился в свою кружку. Магги, сидевшая по другую сторону стола, видела его внутреннюю борьбу и пожалела, что привела его сюда знакомиться с отцом. Он не мог понять, чего Дик хочет от людей, какого рода острот ждет от тех, кому позволяет сидеть за одним с ним столом, на специально припасенной для таких случаев табуретке. Баттерфилд желал развлечения и информации одновременно. Он всегда искал какой-нибудь способ сделать деньги — на жизнь он зарабатывал мелким мошенничеством, которое замышлял, слушая разговоры в пабе, — но ему хотелось при этом еще и получать удовольствие. Жизнь была тяжела, а, посмеявшись немного и заработав чуток денежек, ты облегчал ее.
Дик Баттерфилд видел, если люди чувствовали себя не в своей тарелке. Но он не испытывал к Джему презрения — напротив, невинность этого парня вызывала сочувствие, а вот его собственные прожженные дети — раздражение. Он резко столкнул Магги с колен, отчего та свалилась на пол и посмотрела на него обиженно.
— Ну и тяжеленькая ты стала, — изрек Дик, разминая колени. — У меня от тебя ноги затекли. Скоро тебе понадобится собственная табуретка — ты у меня уже почти взрослая дама.
— Ни от кого она ничего не получит, и я не только о табуретке говорю, — усмехнулся Чарли. — Маленькая корова с цыплячьими сиськами.
— Оставь ее в покое, — вступился Джем.
Все трое Баттерфилдов замерли и уставились на него — Дик и Чарли, опершись локтями о стол, а Магги — все еще с пола между ними. Наконец Чарли кинулся было через стол на Джема, но Дик Баттерфилд, выставив руку, остановил его.
— Отдай Магги свою табуретку, а себе найди другую, — сказал он.
Чарли смерил Джема ненавидящим взглядом, но встал, отчего его табуретка упала назад, и пошел прочь. Джем не осмелился повернуться, а остался сидеть, вперившись взглядом в столешницу. Он отхлебнул пива. На защиту Магги он встал инстинктивно — точно так же он защитил бы свою сестру.
Магги встала и поправила табуретку Чарли, потом с мрачным лицом села на нее.
— Спасибо, — бросила она Джему, хотя в голосе ее не слышалось особой благодарности.
— Так значит, твой отец боджер,[18] да? — сказал Дик, открывая деловую часть разговора, поскольку возможность того, что Джем будет развлекать их и дальше, представлялась ему маловероятной.
— Не совсем боджер, сэр, — ответил Джем. — Он не ездит из города в город, и он делает настоящие стулья, а не те хлипкие, что делают боджеры.
— Конечно, он делает хорошие стулья, парень, какие тут сомнения. А вот где он берет дерево?
— На одной из лесопилок, что у Вестминстерского моста.
— На какой лесопилке? Я бы наверняка смог доставлять ему дерево дешевле.
— На лесопилке мистера Гарриса. Мистер Астлей познакомил с ним папу.
Дик Баттерфилд поморщился, услышав имя Филипа Астлея. Отец Магги мог проворачивать любые сделки, но только не в том случае, если до него в дело встрял мистер Астлей. Он и его домохозяин старались не встречаться, хотя и против воли испытывали друг к другу некоторое уважение. Если бы Дик был богатым владельцем цирка, а Филип Астлей мелким жуликом, то они были бы удивительно похожи на нынешних Баттерфилда и Астлея.
— Если я узнаю, где можно достать дешевое дерево, то дам тебе знать. Ты уж это дело предоставь мне, — добавил он, словно Джем обратился к нему за советом. — Посмотрю, что тут можно сделать. Я как-нибудь загляну к вам, непременно загляну, перекинуться словом-другим с твоим отцом. Я всегда рад помочь соседям. Ну, тебя, наверное, ждут дома, а? Думают, небось, куда ты пропал.
Джем кивнул и поднялся.
— Спасибо за пиво, сэр.
— Не за что, парень.
Дик зацепил ногой табуретку Джема и утащил ее назад под стол. Магги схватила недопитую кружку и сделала глоток.
— Пока, — сказала она.
— Бывай.
На пути из паба Джем миновал Чарли, который стоял среди других молодых парней. Чарли смерил его злобным взглядом и толкнул одного из своих дружков, отчего тот столкнулся с Джемом. Ребята рассмеялись, а Джем поспешил прочь, желая поскорее отделаться от Баттерфилдов. Но он подозревал, что скоро снова увидит Магги, хотя она только что и простилась с ним. Несмотря на ее папочку, несмотря на ее братца, он хотел снова повстречаться с ней.
Апрель 1792
II
Глава первая
Анне Келлавей иногда казалось, что у нее на запястье веревочная петля, другой конец которой привязан к окну комнаты, выходящему на улицу. Чистила ли она картошку, стирала ли белье, вычищала золу из печки, в самый неподходящий момент — когда руки были в грязи, белье оставалось неотжатым, а из печи вылетала сажа — ее тянуло выглянуть в окно. Часто ничего особенного там не происходило, но изредка ее любопытство вознаграждалось чем-нибудь интересным: женщина в шляпе с длинными павлиньими перьями, мужчина, несущий ананас словно младенца, мальчишка, тащивший выдранный с корнем лавр, кроне которого была придана форма голубя. Мейси или Джем позвали бы остальных, чтобы и они посмотрели на эти диковинки, но Анна предпочитала вкушать эти зрелища в одиночестве.
Сегодня не было ни картошки, ни золы, ни белья, которые отрывали бы ее от окна, — сегодня был понедельник Пасхи, и она решила отдохнуть. Мейси и Джем убирались после обеда, а Анна взирала на толпы людей, шествующих мимо Геркулес-комплекса. Многие женщины были выряжены в новые пасхальные одеяния и шляпки. Она никогда не видела такого многоцветья, таких ярких одежд, таких смелых вырезов на платьях и таких удивительных полей у шляпок. Одни были украшены обычными нарциссами и примулами, как и в Пидлтрентхайде, но на других красовались экзотические перья, пачки многоцветных ленточек, даже фрукты. Сама она никогда бы не стала носить лимон на своей шляпке, но готова была восхищаться женщинами, которые делали это. Анна предпочитала что-нибудь попроще и потрадиционнее: плетеночку из маргариток, букетик фиалок или одну ленточку, вроде той синенькой, какую она видела на шляпке какой-то девушки — лента свисала ей на спину до самых колен. Анна Келлавей с удовольствием надела бы такую, хотя, может быть, и покороче.
В толпе шел человек, держа на голове поднос, на котором лежали белые булочки. Человек выкрикивал: «Горячие булочки крестиками! Четыре штуки за пенни, скидка на Пасху, булочки крестиками! Покупайте, торопитесь. Последний день в этом году!» Он остановился прямо под окнами перед объявившимся покупателем. С другой стороны появилась мисс Пелхам в шляпке, украшенной маленькими желтыми ленточками. Анна фыркнула, пытаясь сдержать душивший ее смех.
— Ты чего, ма? — спросила Мейси, подняв взгляд от стола, который она протирала.
— Да ничего. Просто мисс Пелхам в дурацкой шляпке.
— Дай-ка посмотреть. — Мейси подбежала к окну, посмотрела вниз и начала хихикать. — У нее такой вид, будто ей на голову вывалили копну сена!
— Тише, Мейси, она тебя услышит, — шикнула мать, хотя и без излишней строгости.
Пока они вдвоем стояли у окна, внизу по улице неспешной рысью проскакала лошадь, впряженная в необычную двухколесную повозку, перед которой вправо и влево расступались обладательницы шляпок и потенциальные покупатели булочек крестиком. Повозку отличали большие колеса и необычные размеры — коротенькая и узкая, она имела высокую крышу, а сбоку на ней черными буквами было начертано:
«КОРОЛЕВСКИЙ ЗАЛ АСТЛЕЯ И НОВЫЙ АМФИТЕАТР с гордостью сообщают о начале НОВОГО СЕЗОНА.
СЕГОДНЯ ВЕЧЕРОМ!
Удивительные номера удивят и поразят вас!
Двери открываются в 5.30, начало в 6.30».
Анна и Мейси Келлавей разинули от удивления рты, потому что, когда двуколка оказалась перед домом мисс Пелхам, с подножки спрыгнул мальчишка и сказал что-то хозяйке, которая нахмурилась и показала на окно Келлавеев. Анна подалась назад, но не успела вовремя оттащить Мейси.
— Подожди, ма, она зовет нас! — Мейси снова потянула мать к окну. — Смотри!
Мисс Пелхам продолжала хмуриться (что она делала всегда, когда сталкивалась с чем-либо, связанным с Келлавеями), но и в самом деле показывала на них.
— Я спущусь, — сказала Мейси, поворачиваясь к дверям.
— Никуда ты не спустишься. — Анна остановила дочь ледяным тоном и положила руку ей на плечо. — Джем, спустись и узнай, что им надо.
Джем прекратил драить кастрюлю и припустил вниз по лестнице. Мейси и Анна смотрели из окна, как он обменялся несколькими словами с мальчишкой, который после этого вручил ему что-то белое. Джем несколько секунд разглядывал то, что оказалось в его руке, а мальчишка тем временем запрыгнул в двуколку, кучер легонько хлестнул кнутом по шее лошади, и та продолжила свой путь вдоль Геркулес-комплекса к дороге на Вестминстерский мост.
Джем тут же вернулся наверх с озадаченным выражением на лице.
— Что такое, Джем? — спросила Мейси. — Что там у тебя?
Джем посмотрел на клочок бумаги.
— Четыре билета на сегодняшнее представление мистера Астлея с его личным приглашением.
Томас Келлавей поднял голову и прекратил строгать березовую доску.
— Никуда мы не пойдем, — заявила Анна. — Мы себе этого не можем позволить.
— Нет-нет, мы ничего не должны платить за эти билеты. Он их нам подарил.
— Не нужна нам его благотворительность. Если захотим, то и сами купим себе билеты.
— Но ты только что сказала… — начала было Мейси.
— Никуда мы не пойдем.
Анна чувствовала себя, как мышь, которую кот гоняет из одного угла комнаты в другой.
Джем и Мейси посмотрели на отца. Томас обвел их всех взглядом, но ничего не сказал. Он любил жену и хотел, чтобы и она любила его. Он не хотел перечить.
— Ну, ты закончил мыть кастрюлю, Джем? — спросила Анна. — Когда закончишь, мы все можем пойти прогуляться.
Она повернулась к окну, руки у нее дрожали.
Мейси и Джем посмотрели друг на друга, и Джем снова занялся кастрюлей.
Глава вторая
За две недели, что они прожили в Ламбете, Келлавей почти не выходили за пределы ближайших к их дому улиц. Да и зачем? Все нужные лавки и палатки были на террасе у Ламбет-грин, на дороге Вестминстерского моста или на Лоуер-марш. Джем вместе с отцом бывал на лесопилках у реки вблизи моста. Мейси с матерью ходила в Сент-Джорджс-филдс — посмотреть, можно ли там вывешивать белье на просушку. Когда Джем предложил семейству прогуляться в пасхальный понедельник через Вестминстерский мост и посмотреть Вестминстерское аббатство, все восприняли это предложение с энтузиазмом. В Пидл-Вэлли они часто гуляли, и их нынешняя ламбетская пассивность казалась им странной.
Они отправились на прогулку в час дня, когда другие ели, или спали, или сидели в пабах.
— И как же мы пойдем? — спросила Мейси Джема, понимая, что лучше не адресовать этот вопрос родителям.
Анна цеплялась за руку мужа, словно боясь, что ее может унести сильный порыв ветра. Томас, как обычно, улыбался и глазел по сторонам с видом простака, которому все равно, куда его поведут.
— Давайте пойдем напрямик к реке, а потом берегом до моста, — предложил Джем, понимая, что именно он должен выбрать маршрут, потому что он единственный из Келлавеев уже успел немного познакомиться с окрестностями.
— Уж не та ли это короткая дорога, о которой говорила эта девчонка? — спросила мать. — Я не хочу идти по дороге, которая называется тропой Головореза.
— Не, это другая, — солгал Джем, подумав, что его мать еще не скоро выяснит, что это и в самом деле тропа Головореза.
Сам Джем узнал это очень скоро после того разговора с Магги. Он понимал, что его семейству понравится эта дорожка, потому что она проходила по пустынным полям, и если идти спиной к домам и не смотреть вперед на Ламбетский дворец или на склады у реки, то можно вообразить, что ты где-то за городом. Когда-нибудь, думал Джем, он найдет дорожку, которая и в самом деле выведет его за город. Может быть, Магги поможет ему в этом.
А пока он вел свое семейство мимо Карлайл-хауса, соседнего особняка, в направлении Ройал-роу и вдоль него к тропе Головореза. Там было очень тихо — ни одного прохожего, а поскольку сегодня был праздник, то и на огородах почти никто не работал. Джем был благодарен и за то, что светило солнышко, а небо было ясным. В Ламбете небо редко бывало синим даже в солнечные дни. Чаще оно выглядело мутно-желтым от дыма очагов, пивоварен и стоящих на берегу Темзы мануфактур, производящих уксус, текстиль и мыло. Но вчера и сегодня предприятия были закрыты, а печи у многих не топились, поскольку погода стояла теплая. Джем смотрел в настоящее голубое небо, так хорошо знакомое ему по Дорсетширу, на яркую придорожную зелень травы и кустарников. Он вдруг понял, что улыбается этим цветам, которые были такими естественными и в то же время заявляли о себе куда громче, чем любая лондонская ленточка или платье. Он стал двигаться медленнее, перешел на неторопливый шаг, отказавшись от той быстрой, нервной походки, какую усвоил после переезда в Ламбет. Мейси остановилась, чтобы сорвать несколько примул. Анна прекратила цепляться за мужа и опустила руки. Томас принялся насвистывать «За горами далеко» — песенку, которую он часто напевал во время работы.
Тропинка очень скоро резко повернула вправо вдоль кромки сада вокруг Ламбетского дворца. Когда они добрались до реки, короткая идиллия кончилась. Перед ними стоял ряд ветхих складов, а рядом — домишки рабочих. Склады сегодня были закрыты, что лишь усугубляло их зловещий вид. Анна снова взяла мужа под руку.
Хотя Джем и Томас уже бывали на Темзе — покупали здесь древесину и пилили ее на лесопилках, женская часть семейства Келлавеев видела эти места лишь мельком, когда они держали путь к амфитеатру Астлея, и ничего толком тут не разглядели. А теперь они нечаянно выбрали самое неудачное время, чтобы познакомиться с великой лондонской рекой. Прилив сошел, сведя реку к узкой мутной ленте, струящейся по широкому плоскому руслу серого сланца, что напоминало Анне вид неприбранной кровати. К счастью, даже в таком уменьшенном виде река была раз в двадцать больше, чем Пидл — речушка, бежавшая вдоль сада Келлавеев в Пидлтрентхайде. Несмотря на свой малый размер, Пидл обладал всеми свойствами, которыми, на взгляд Анны, должна обладать река — целеустремленная, беспокойная, веселая, очищающая.
Темза была совсем иной. Анне она казалась даже не рекой, а длинной кишкой, которая, постоянно изгибаясь, все время исчезала из виду. Точно очерченных берегов не было. Русло поднималось к дороге усеянными галечником скользкими, илистыми склонами, и, сделав неосторожный шаг, можно было запросто свалиться прямо в реку. Дети бегали по самой кромке берега, некоторые играли, некоторые подбирали предметы, оставшиеся после высокого прилива: башмаки, бутылки, жестянки, топляк, куски материи, голову куклы, побитую миску.
Келлавей остановились посмотреть.
— Посмотрите, как они изгваздались, — сказала Мейси с ноткой зависти в голосе.
— Отвратительное место.
— Во время прилива вид тут получше, как это было, когда мы приехали.
Джему казалось, что он должен защитить реку, словно она воплощала собой Лондон и решение его семьи переехать сюда.
— Странно, что тут бывают приливы, — заметила Мейси. — Я знаю, что наш Пидл тоже где-то впадает в море, но он всегда одинаковый. У меня бы голова кругом пошла, если бы Пидл менял направление.
— Идемте на мост, — предложил Джем.
Они теперь немного ускорили шаг, чтобы побыстрее миновать склады и ветхие домишки. Перед некоторыми сидели рабочие со своими женами и детьми, беседовали, курили и пели. Большинство из них замолкали при приближении Келлавеев. Вот только человек, игравший на гармонике, перешел на более быстрый темп. Джем хотел было еще ускорить шаг, но Мейси, напротив, пошла медленнее.
— Он играет «Тома Боулинга», — узнала она. — Вы послушайте.
Она улыбнулась, а человек прекратил играть и улыбнулся в ответ.
Анна Келлавей напряглась, потом потянула дочь за руку.
— Идем, Мейси!
Мейси высвободила руку и остановилась посреди дороги, чтобы пропеть последний куплет — ее голос зазвучал высоко и чисто:
- Подхватит Тома попутный ветер,
- Господь всевидящий когда
- Всех призовет на свете
- Под свою длань.
- И смерть, что разуму не внемлет,
- Не получила ничего:
- Пусть Том и лег глубоко в землю,
- На небесах душа его!
- На небесах душа его![19]
Она и гармонист закончили одновременно, и на короткое время наступила тишина. Анна подавила рыдание. Раньше эту песенку вместе пели Томми и Мейси — и как здорово у них получалось!
— Ну-ну, ма, — сказала Мейси. — Мы должны и дальше ее петь — ведь мы не хотим забывать Томми, правда?
Она поклонилась гармонисту и сказала:
— Спасибо, сэр. Доброго дня.
Глава третья
Дорога вблизи моста отклонялась в сторону от реки к амфитеатру с его величественной колоннадой при входе, где они познакомились с Филипом Астлеем, где висели афиши, извещавшие:
«СЕГОДНЯ ПРЕДСТАВЛЕНИЕ!»
Вечер еще не начался, а люди уже толпились у входа. Джем запустил руку в карман и нащупал билеты, присланные им Филипом Астлеем.
У Анны Келлавей в руках оказалась программка, которую ей всучил пробегавший мимо человек, зазывавший публику: «Стоячие места всего за шиллинг и один пенс, сидячие — за два шиллинга и два пенса!» Она разглядывала помятую бумажку, не зная, что с ней делать. Потом разгладила ее на ноге, повернула туда-сюда, наконец стала разбирать слова. Прочтя «Астлей», она поняла, о чем идет речь, и протянула бумажку мужу.
— Нет, возьми это себе, мне она не нужна!
Томас помял бумажку в руках и бросил на землю. Ее подобрала Мейси, отерла грязь и засунула за шнуровку своего платья.
— Сегодняшнее представление, — сказала она, грустно посмотрев на Джема.
Джем пожал плечами.
— А эти билеты у тебя с собой? — спросила вдруг Анна.
Джем резко выбросил руку из кармана, словно делал там что-то неприличное.
— Да, мама.
— Я хочу, чтобы ты немедленно отнес их в театр и вернул в кассу.
— Кто это тут возвращает билеты? — раздался голос у них за спиной.
Джем оглянулся — от стены отделилась Магги Баттерфилд.
— Что это за билеты? Никто не сдает билеты в кассу. Если это действительные билеты, их можно продать и выручить за них больше, чем они стоят. Покажите-ка их мне.
— И давно ты идешь за нами? — спросил Джем, который был рад ее появлению, но при этом спрашивал себя, уж не видела ли она чего-то такого, что он предпочел бы не показывать ей.
Магги усмехнулась и насвистела несколько нот из «Тома Боулинга».
— А у тебя неплохой голосок, мисс Пидл, — обратилась она к Мейси, которая улыбнулась и зарделась.
— Ну-ка, уходи отсюда, девица, — распорядилась Анна. — Мы не хотим, чтобы ты тут ошивалась рядом с нами.
Она оглянулась посмотреть, одна ли Магги или с ней кто-то есть. Несколько дней назад их посетил отец Магги — пытался всучить Томасу крашеный дуб, выдавая его за черное дерево. И хотя Томас предположил, что и самого Дика кто-то провел, продав ему подделку, Анна невзлюбила Баттерфилда еще сильнее, чем его дочурку. Магги не обратила внимания на слова матери Джема.
— Так у вас билеты на сегодняшнее представление? — холодно спросила она Джема. — Какие? Уж наверное, не на балкон. Не могу себе представить ее, — она мотнула головой в сторону Анны Келлавей, — среди всех этих мошенников.
Джем сам не знал, куда у них билеты, и не смог противиться желанию — вытащил их из кармана и прочел:
— Партер.
Магги заглядывала ему через плечо, потом кивнула на Томаса.
— Вы, наверное, делаете много заготовок, если покупаете билеты в партер, а ведь вы всего пару недель в Лондоне.
В ее голос закралась несвойственная ей нотка восхищения.
— Не, мы же их не покупали, — объяснила Мейси. — Их нам подарил мистер Астлей.
Магги уставилась на нее.
— Господи милостивый!
— Мы не собираемся смотреть эту дребедень, — заявила Анна.
— Вернуть вы их не можете, — сообщила Магги. — Мистер Астлей будет оскорблен. Он даже, может, выкинет вас из дома.
Миссис Келлавей замерла. Она и не подумала о том, каковы могут быть последствия возврата билетов.
— Но если вы и в самом деле не хотите идти, то вы могли бы дать эти билеты мне — я бы пошла вместо вас, — продолжила Магги.
Анна прищурилась, но прежде, чем успела открыть рот, чтобы сказать, что никогда не позволит такой нахалке занять ее место, откуда-то из-за реки донеслась низкая барабанная дробь.
— Парад! — воскликнула Магги. — Начинается. Идем!
Она бросилась бежать, потащив за собой Джема. Мейси пошла следом, и Анна, боясь остаться одна, снова взяла мужа под руку и поспешила за ними.
Магги бегом миновала амфитеатр и поспешила к Вестминстерскому мосту, который уже был заполнен людьми, стоящими по его краям. Они слышали доносящийся с другого конца марш, но еще ничего не видели. Магги провела их по середине дороги и втиснула в толпу, пройдя приблизительно треть длины моста. Келлавей сгрудились вокруг нее, стараясь не замечать ворчание тех, кому они перекрыли вид. Их потолкали со всех сторон, но в конечном счете они удобно устроились, правда, вскоре подошли новые любители зрелищ и встали перед ними, и толпа снова пришла в движение — каждый хотел найти место, откуда открывался бы хороший обзор.
— А чего мы ждем? — спросил Джем.
Магги фыркнула.
— Ну ты и даешь, дорсетширец, затиснулся в толпу, а сам даже не знаешь, для чего!
Лицо Джема покрылось румянцем.
— Считай, что я тебя ни о чем не спрашивал, — пробормотал он.
— Нет, ты уж нам скажи, — потребовала Мейси. — Я хочу знать.
— Мистер Астлей устраивает парад в день открытия сезона, — объяснила Магги, — чтобы люди получили представление о шоу. Иногда он устраивает фейерверки. Даже днем. Хотя сегодня вечером они будут поинтереснее.
— Ма, ты слышишь? Мы сегодня можем увидеть фейерверки!
— Если пойдете. — Магги бросила взгляд в сторону Анны.
— Никуда мы сегодня не пойдем и на парад здесь не останемся, — заявила Анна. — Джем, Мейси, мы уходим отсюда.
Она начала проталкиваться через толпу людей, стоящих перед ними. К радости Джема и Мейси, никто не хотел двигаться и пропускать их, и Анна обнаружила, что зажата и ей не выбраться. Прежде вокруг нее никогда не было так много народу. Одно дело — стоять в безопасности у окна и смотреть, как внизу двигается Лондон, и совсем другое, когда вокруг нее сгрудились десятки тел — мужчин, женщин, детей, людей в дурно пахнущих одеждах, с дурным запахом изо рта, с всклокоченными волосами, резкими голосами. Крупный человек рядом ел мясной пирог, и кусочки падали ему на живот и на голову женщины, стоявшей перед ним. Никого из них, казалось, это не заботило так, как Анну. У нее возникло искушение протянуть руку и стряхнуть кусочки пирога с головы женщины.
Музыка стала громче, и появились два наездника. Толпа зашевелилась и подалась назад, а Анна почувствовала, как паника, словно желчь, подступает к горлу. Несколько мгновений страх был так силен, что она положила руку на плечо стоявшего перед ней человека.
Томас взял ее руку и прижал к себе.
— Успокойся, Анна, все в порядке, детка, — сказал он так, словно обращался к одной из лошадей, что они оставили Сэму в Дорсетшире.
Он скучал по своим лошадям. Анна Келлавей закрыла глаза, противясь желанию вырвать ладонь из руки мужа. Она глубоко вздохнула, а когда снова открыла глаза, наездники были совсем рядом. Ближайшая к ним лошадь оказалась старой строевой белого цвета. На ней уверенно гарцевал Филип Астлей.
— Долгая была зима, правда, друзья? — прокричал он. — У вас с самого октября не было никаких развлечений. Вы ведь ждали этого дня? Сегодня ваши ожидания закончились — пост позади, наступила Пасха, и начался сезон Астлея! Приходите посмотреть «Осаду Бангалура»[20] — спектакль одновременно трагический, комический и восточный! Устройте праздник для своих глаз — посмотрите оперный балет «La Fte de L'Amour»![21] Приходите подивиться мастерству дрессированной лошади, которая умеет ловить, носить, подниматься по лестнице и даже может приготовить чашку чая!
Когда он проезжал мимо Келлавеев, взгляд его упал на Анну, и он даже остановился, чтобы приветствовать ее поднятием шляпы.
— В Королевском салоне Астлея всем будут рады, а в особенности вам, мадам.
Люди вокруг Анны повернулись и уставились на нее. Человек с пирогом распахнул рот, и она увидела там жвачку из мяса и теста. Это зрелище и всеобщее внимание — а в особенности внимание Филипа Астлея — вызвали у нее приступ тревоги, и она снова закрыла глаза.
Филип увидел, как она побледнела и закрыла глаза. Вытащив из кармана своей куртки фляжку, он подал знак одному из цирковых мальчишек, бежавших рядом с ним, чтобы тот передал сосуд Анне. Он не мог и дальше задерживать свою лошадь — на него наступал хвост процессии, — а потому не увидел, глотнула она бренди или нет. Астлей набрал в легкие воздуха и начал снова:
— Приходите посмотреть представление — новые номера, исполненные отваги и воображения, под управлением моего сына Джона Астлея, одного из лучших наездников Европы! За деньги чуть большие, чем стоимость стакана вина, вы сможете целый вечер получать удовольствие, о котором будете потом вспоминать долгие годы!
Рядом с ним скакал его сын. У Джона Астлея была, как и у отца, внушительная наружность, но в абсолютно другом стиле. Если Астлея-старшего можно было сравнить с дубом — мощным и раскидистым, с толстым, сильным стволом, то Астлей-младший скорее напоминал сосну: высокий, стройный, одетый с иголочки, с красивыми, правильными чертами лица и ясными задумчивыми глазами. Он в отличие от отца был человеком образованным и держался более официально и сдержанно.
Филип скакал на своей лошади, как кавалерист, каким он и был когда-то и каким продолжал считать себя по сей день, он использовал лошадь для того, чтобы попасть туда, куда ему было нужно, и сделать то, что хотел. Джон восседал на своей стройной гнедой длинноногой кобыле так, словно был с ней единым целым и никогда с нее не слезал. Он ровно проскакал по Вестминстерскому мосту, кобыла его двигалась изящно, делая шаги в сторону и наискосок под звуки менуэта, наигрываемого музыкантами на трубе, валторне, аккордеоне и барабане. Любой другой давно бы уже вылетел из седла, уронил перчатки, шляпу и хлыст, но Джон Астлей оставался элегантным и безукоризненным.
Толпа молча взирала на него, восхищаясь его искусством, но не испытывая той любви, какую они питали к его отцу. Все, кроме одного человека: Мейси стояла, раскрыв рот и смотря во все глаза. Она никогда не видела такого красивого мужчину и в свои четырнадцать лет была готова влюбиться с первого взгляда. Он, конечно же, даже не заметил ее — он, казалось, никого не замечал, глядя только вперед.
Анна Келлавей пришла в себя без помощи фляжки Филипа Астлея. От бренди она отказалась, к недоумению Магги, человека с пирогом, женщины перед ним с крошками в волосах, человека, чьего плеча она коснулась, мальчишки, который принес фляжку, — практически всех вокруг, кроме остальных Келлавеев. Анна ничего этого не заметила — ее глаза были устремлены на исполнителей, шествовавших за Джоном Астлеем. Впереди шла группа акробатов, которые то двигались обычным шагом, то одновременно принимались совершать разные кульбиты — колеса и бэкфлипы.[22] За ними семенила группа собак, которые по команде разом вставали на задние лапы и в таком виде преодолевали футов десять, потом бежали вперед, перепрыгивая друг через друга по сложной схеме.
Каким бы все это ни было удивительным, больше всего внимание Анны привлекла танцовщица на канате. Два сильных циркача несли по шесту, между которыми был натянут канат, похожий на толстую веревку для сушки белья. Посредине веревки находилась темноволосая женщина с лунообразным лицом, в атласном платье в красно-белую полоску, с обтягивающим корсетом и расклешенной юбкой. Она раскачивалась назад-вперед на канате, словно на качелях, потом небрежно наматывала часть веревки себе на ногу.
Магги подтолкнула Джема и Мейси.
— Это же мисс Лаура Девайн, — прошептала она. — Она из Шотландии и считается лучшей танцовщицей на канате в Европе.
По сигналу люди с шестами натянули веревку, и мисс Девайн наверху совершила изящный кульбит, обнаживший несколько слоев красных и белых нижних юбок. Толпа взревела от восторга, а канатоходка повторила трюк — на сей раз дважды, потом три раза подряд, а потом принялась делать кульбиты на веревке, переворачиваясь без конца через голову, отчего ее нижние юбки превратились в красно-белый шар.
— Это называется «поросенок на вертеле», — сообщила Магги.
После этого мужчины с шестами приблизились друг к другу, и улыбающаяся мисс Девайн закончила последний кульбит долгим прыжком к небесам.
Анна Келлавей не сводила глаз с мисс Девайн, ожидая, что сейчас та грохнется оземь, как ее сын Томми с грушевого дерева. Но циркачка не упала. Напротив, возникало такое впечатление, что она неспособна упасть. В первый раз за те недели, что прошли после смерти сына, Анна ощутила, как клещи горя отпустили ее сердце. Она наклонила голову, чтобы видеть мисс Девайн, которая в этот момент взметнулась высоко над мостом, хотя теперь перед самой Анной было другое зрелище: обезьянка на пони, человек, который сидел на спине лошади спиной к движению и подхватывал брошенные платки, оставаясь в седле, группа танцоров в восточных костюмах, совершающая пируэты.
— Джем, что ты сделал с этими билетами? — вдруг спросила мать.
— Они здесь, ма. — Джем вытащил билеты из кармана.
— Не выбрасывай их.
Мейси захлопала в ладоши и подпрыгнула несколько раз.
Магги зашипела:
— Спрячь их!
Окужающие их люди с любопытством повернулись к ним.
— Так они в партер? — спросил человек с пирогом, наклоняясь над плечом Анны, чтобы увидеть получше.
Джем принялся засовывать билеты назад в карман.
— Не туда! — воскликнула Магги. — Их у тебя оттуда вмиг вытащат.
— Кто?
— Да вот эти мошенники. — Магги кивнула в сторону пары мальчишек, которые чудесным образом просочились через толпу и оказались рядом с ними. — Они попроворнее тебя будут, хотя и не проворнее меня. Видишь?
Она выхватила билеты у Джема и, ухмыляясь, принялась засовывать их за вырез платья.
— У меня они целее будут, — сказала Мейси. — У тебя-то шнуровки нет.
Улыбка исчезла с лица Магги.
— У меня они будут целее, — заявила Анна и протянула руку.
Магги скорчила гримасу, но отдала билеты. Анна сунула их за шнуровку, а потом потуже затянула на себе шаль. Суровое, торжествующее выражение на ее лице было вполне достаточным оружием, чтобы отпугнуть любые юркие пальцы.
Теперь мимо них проходили музыканты, а завершали парад три человека с красным, белым и желтым флагами, на которых было начертано: «ЦИРК АСТЛЕЯ».
— И что мы будем делать теперь? — спросил Джем, когда их миновали эти трое. — Пойдем в аббатство?
С таким же успехом он мог бы обратиться к семейству глухонемых, которое не замечало даже толпы вокруг них. Мейси смотрела вслед Джону Астлею, который теперь был виден лишь красным пятном плаща на раскачивающемся лошадином крупе. Анна не сводила взгляда с амфитеатра вдалеке, размышляя о предстоящем им неожиданном вечере. Томас глядел через перила на лодку, груженную деревом, которую гребцы вели по узкой линии воды в направлении к мосту.
Читать бесплатно другие книги:
