Тигр, светло горящий Шевалье Трейси

Глава первая

Мейси со своего любимого места смотрела, как репетирует Джон Астлей. Она перепробовала множество мест в амфитеатре и знала, какие устраивают ее больше всего. Приходя на представления, Келлавей обычно садились в партере недалеко от арены, по которой скакали кони, маршировали армии, прыгали акробаты, крутилась и раскачивалась мисс Лаура Девайн. Но для тех, кто хотел увидеть это сверху, наилучшие места были в ложах, расположенных по обе стороны сцены над партером.

Сегодня Мейси сидела в ложе справа от сцены. Ей нравилось здесь: было уютно и никто не мешал. Она прекрасно видела все, что делает Джон Астлей то со своим конем на ринге, то с мисс Ганной Смит на сцене. Мисс Смит была маленькой, с развернутыми ступнями профессиональной танцовщицы, светлыми волосами и точеным, гладким лицом, похожим на орхидею. Она играла соблазнительную Коломбину в паре с Арлекином Джона Астлея. Публика любила ее. Мейси — ненавидела.

Сегодня днем Джон Астлей репетировал с мисс Смит неожиданный финал, подготовленный к закрытию сезона. В данный момент они сидели каждый на своих конях: он в ярко-синем фраке — на гнедой кобыле, она — в белом платье, контрастировавшем с цветом ее черного жеребца. Мейси вздохнула. Хотя она и ненавидела мисс Смит, но не могла оторвать глаз от нее и Джона, потому что они, казалось, идеально подходили друг другу. Понаблюдав несколько минут, Мейси обнаружила, что сжимает кулаки у себя на коленях.

Она, однако, не ушла, хотя ее помощь могла бы понадобиться матери дома, где та солила капусту. Скоро Мейси вообще не сможет видеть Джона Астлея: послезавтра последнее представление в этом сезоне и вся труппа отправляется на экипажах в Дублин и Ливерпуль, где проведет зимний сезон. Все грузы: декорации, реквизит, подъемные приспособления, шкивы и лебедки, лошади — поплывут на корабле. Ее отец и брат уже сейчас работали не покладая рук, упаковывая декорации более ранних постановок этого сезона, готовя их к перевозке, о которой еще даже не было договоренности. Мейси знала это, потому что Филип Астлей сидел в соседней ложе, занимаясь делами, и она слышала, как он только что вместе с Джоном Фоксом составлял объявление для газеты.

«Требуется судно для перевозки груза в Дублин. Судно должно отправиться 13-го, 14-го или 15-го числа этого месяца. Предложения подавать мистеру Астлею, в амфитеатр Астлея, дорога к Вестминстерскому мосту».

Мейси мало что понимала в морской перевозке грузов, но даже она не сомневалась, что им нужно больше трех дней, чтобы найти судно, следующее в Ирландию. У нее от этой мысли перехватило дыхание. Может быть, за время этой задержки мистер Астлей попросит наконец Томаса Келлавея и его семью отправиться в Дублин, о чем она неустанно молилась в течение последнего месяца.

По амфитеатру разнеслись аплодисменты, потому что мисс Ганна Смит теперь стояла в седле на одной ноге, выставив другую назад. Все прекратили делать то, что делали, и смотрели на нее. Даже Томас и Джем вместе с другими плотниками вышли из-за кулис и хлопали. Магги не хотела выделяться своим молчанием на фоне всеобщего восторга, а потому тоже зааплодировала. Мисс Смит напряженно улыбнулась, изо всех сил стараясь, чтобы ее вытянутая нога не тряслась в воздухе.

— Браво, моя дорогая! — прокричал мистер Астлей. — Она напоминает мне Патти, — обратился он к Джону Фоксу. — Мне нужно привести на закрытие жену, пусть посмотрит. Жаль, что так мало женщин готовы стать наездницами.

— У них больше ума, чем у мужчин, — заметил Джон Фокс. — А эта свой, похоже, потеряла.

— Эта девушка что угодно сделает ради Джона, — сказал Филип Астлей. — Поэтому-то она и скачет там теперь.

— Что угодно?

— Ну, не что угодно. Пока еще.

Оба рассмеялись.

— Она знает, что делает, — продолжил Филип. — Она им управляет, как лошадью. Браво, моя дорогая! — прокричал он еще раз. — Теперь у нас есть великолепное закрытие!

Мисс Смит попридержала лошадь и опустила ногу. Когда Ганна снова села в седло, Джон Астлей наклонился к ней и поцеловал руку, чем вызвал новый взрыв аплодисментов и смеха, а мисс Смит от этого жеста разрумянилась.

И в этот момент Мейси вдруг почувствовала тишину, истекающую из ложи по другую сторону арены. Она посмотрела в ту сторону и увидела там единственного зрителя, который не хлопал вместе с другими. Из тени возникло белое лицо Лауры Девайн, смотревшей на мисс Смит с ненавистью большей, чем испытывала к этой девице Мейси. Лицо мисс Девайн больше не было таким гладким и приветливым, как прежде. Оно осунулось и сморщилось от отвращения, словно ей в рот попала какая-то гадость. Вид у нее был несчастный.

Когда мисс Девайн подняла глаза и встретилась взглядом с Мейси, выражение ее лица не изменилось. Некоторое время они смотрели друг на друга, а потом Лаура Девайн снова отошла в тень — будто луна скрылась за облаками.

Глава вторая

Неподалеку Филип Астлей с Джоном Фоксом просматривали список.

— Мистер и миссис Де Кастро. Мистер Джоханнот. Мистер Лоуренс. Миссис Ненли. Мистер Дэвис. Мистер Кроссман. Мистер Джефрис. Мистер Уитмор. Мсье Рише. Мистер Сандерсон.

— Он появится позднее.

— Черт побери, Фокс, он нужен мне сейчас! Ирландцы захотят услышать новые песни, и захотят сразу же. Я собирался ехать с ним в экипаже и сочинять по дороге.

— Он пишет для представления, премьера которого будет в «Хеймаркете».^[66]

— Да пусть хоть для самого короля пишет — меня это не волнует! Я хочу, чтобы тринадцатого числа он был в этом экипаже вместе со мной!

Джон Фокс ответил молчанием.

— Ну, есть для меня еще сюрпризы, Фокс? Что-нибудь новенькое, о чем я должен знать? Давай выкладывай. Ты мне еще скажи, что плотники отложили свои топоры и подались в матросы.

Фокс откашлялся.

— У нас еще нет ни одного плотника, который пожелал бы ехать с нами, сэр.

— Что? Почему?

— У большинства из них есть другая работа, и они не хотят путешествовать. Они знают, что это такое.

— Дублин — прекрасный город! Мы всех опросили?

— Всех, кроме Келлавея.

До этого Мейси слушала вполуха, но тут она подскочила.

— Тогда пришли ко мне Келлавея.

— Хорошо, сэр.

После некоторой паузы Джон Фокс добавил:

— Вам придется и с ней поговорить.

— С кем?

— С ней. Вон, на другой стороне. Вы ее не видите?

— Ах да.

— Она знает о мсье Рише? — спросил Джон Фокс.

— Нет.

— Нужно ей сказать, сэр. Чтобы они могли репетировать.

Филип Астлей вздохнул.

— Хорошо. Я поговорю с ней после Келлавея. А сейчас пришли его ко мне.

— Хорошо, сэр.

— Ох, нелегко быть руководителем, Фокс.

— Я это знаю, сэр.

Когда перед мистером Астлеем появился ее отец, Мейси замерла в своей ложе, заранее, еще до начала разговора, чувствуя себя виноватой за то, что будет подслушивать.

— Келлавей, мой добрый Келлавей, как поживаете? — громовым голосом встретил Томаса Филип Астлей, словно тот стоял по другую сторону арены, а не перед ним.

— Неплохо, сэр.

— Отлично, отлично. Продолжаете упаковывать декорации?

— Да, сэр.

— Чтобы отправить труппу на гастроли, немало дел нужно переделать. Тут требуется огромная работа — планировать и паковать, паковать и планировать, верно?

— Да, сэр. Это вам не то что переехать из Дорсетшира в Лондон.

— Да, пожалуй, вы правы, Келлавей. Так что теперь, когда у вас есть опыт, вам это будет легче.

— Опыт чего, сэр?

— Я, кажется, забегаю вперед, да, Фокс? Я имею в виду сборы и поездку в Дублин.

— В Дублин?

— Вы ведь знаете, что мы собираемся в Дублин, Келлавей? Ведь именно для этого вы и пакуете декорации.

— Да, сэр, но…

— Что «но»?

— Я не думал, что это относится и ко мне, сэр.

— Конечно, относится! Неужели вы думали, что мы сможем обойтись без плотника в Дублине?

— Я мастер по стульям, сэр, а не плотник.

— Нет, для меня вы — плотник. Вы здесь где-нибудь видите стулья, сделанные вами, Келлавей?

— И потом, — добавил Томас, словно не слыша замечания Филипа Астлея, — в Дублине есть свои плотники — они сделают все, что вам надо.

— Но никто из них не знает декорации, как вы, Келлавей. Скажите мне, что вас беспокоит? Я думал, вы не прочь прокатиться в Дублин. Это великолепный город, я уверен — вам там понравится. А зимы там помягче, чем в Лондоне. Да и в Ливерпуле тоже — мы туда отправимся после Дублина. Давайте-ка, Келлавей, вы же хотели уехать из Дорсетшира и повидать мир, разве нет? Вот вам прекрасный шанс. Мы отправляемся через три дня. Времени достаточно, чтобы собраться, а?

— Я… а что моя семья?

Филип Астлей пошевелился на своем стуле, и тот заскрипел под его весом.

— Понимаете, Келлавей, тут у нас небольшая загвоздка. Нам нужно на гастролях затянуть пояса. Понимаете — маленькая труппа, ничего лишнего. Жена тут будет лишней. Даже Патти не едет в Дублин, верно я говорю, Фокс? Так что боюсь, что речь идет только о вас, Келлавей.

Мейси ахнула. К счастью, разговаривающие не слышали ее.

— Но вы скоро вернетесь, Келлавей. В марте мы возвращаемся.

— Это целых пять месяцев, сэр.

— А представляете, Келлавей, как обрадуется ваша семья, когда вы вернетесь. Для меня и Патти это всегда праздник. Разлука делает сердца нежнее.

— Не знаю, сэр. Я должен поговорить об этом с Анной и дам вам ответ завтра.

Филип Астлей начал было что-то говорить, но тут впервые Томас Келлавей прервал его.

— Извините, сэр, мне нужно работать.

Мейси услышала, как дверь открылась и закрылась — ее отец ушел.

Из соседней ложи раздался сдавленный смех.

— Нет-нет, Фокс, только уж ты-то это не начинай.

Смех не прекратился.

— Черт возьми, Фокс, он меня переиграл, да? Он и в самом деле полагает, что у него есть выбор, да? Но тут решения принимаю я, а не плотники.

— А разве не ваш сын должен принимать эти решения, сэр? Ведь это он управляющий.

Филип Астлей еще раз тяжело вздохнул.

— Ты так думаешь, Фокс? Но посмотри на него.

Мейси бросила взгляд вниз: Джон Астлей гарцевал на своей кобыле по арене, а мисс Ганна Смит смотрела на него.

— Вот что у него получается лучше всего, а не сидеть здесь и принимать решения. Кстати, о решениях, пригласи-ка сюда мисс Девайн.

Глава третья

Джон Фокс прошел по балкону в ложу на другой стороне. Хотя мисс Лаура Девайн, по всей вероятности, видела, что он направляется к ней, но не шелохнулась и не ответила на стук в дверь — так и осталась сидеть, вперив взгляд в Джона Астлея, находившегося в дальней части арены. Джон Фокс вошел в ложу, наклонился и прошептал что-то мисс Девайн на ухо, после чего отошел к дверям и встал там в ожидании.

Долгое время она оставалась недвижима. Не шевелился и Фокс. Наконец она все же взяла свою шаль, накинула ее на плечи, оправила юбку, провела рукой по темным волосам, уложенными в узел на затылке, и только потом оперлась на услужливо предложенную ей руку Фокса. Он провел ее по балкону так, словно тот был заполнен обычными грубоватыми зрителями и ее нужно было защитить от них. Когда они вошли в ложу Филипа Астлея, она сказала: «Останьтесь, Джон», словно его галантные манеры могли смягчить неизбежный удар. Она ждала, что это случится, вот уже несколько недель.

Мейси тоже знала, что должно произойти. Она и ее мать видели, что мисс Девайн стала исполнять свои номера медленно и неуклюже, и догадывались, в чем дело. Еще она знала, что присутствие Джона Фокса почти никак не повлияет на исход дела, ну разве что на форму, которую выберет мистер Астлей.

— Мисс Девайн, прошу вас, — произнес мистер Астлей тоном, абсолютно непохожим на тот панибратский, каким он говорил с Томасом Келлавеем. — Садитесь, моя дорогая, вот здесь — рядом со мной. Вы сегодня какая-то бледненькая, правда, Фокс? Мы попросим миссис Коннел приготовить вам немного бульона. Она только этим и поднимает меня на ноги, когда я не в себе, а Патти — так та клянется этим бульоном, верно я говорю, Фокс?

Ни Джон Фокс, ни мисс Девайн никак не отозвались на его разглагольствования, что подвигло его на новую тираду.

— Вы смотрели репетиции, моя дорогая, так? Впечатляющее зрелище к концу сезона, а он уже на носу. А потом новая поездка в Дублин. Ну-ка, Фокс, скажи мне, сколько раз мы еще будем паковаться и пересекать Ирландское море?

На этом он остановился, поскольку понял, что это было не самое тактичное высказывание.

Филип Астлей и в самом деле вроде смешался и не знал, что сказать. Но это продолжалось всего несколько мгновений, которых, впрочем, было достаточно, чтобы его слушатели поняли: он борется с самим собой, заставляя себя сказать то, что должен. Как бы то ни было, но мисс Лаура Девайн проработала в цирке Астлея десять лет, и наконец он нашел нужные слова:

— Вы стали мне как дочь, моя дорогая, да, как дочь. Вот почему я знаю, когда происходят изменения — ведь я знаю вас не хуже, чем отец знает свою дочь. А изменения произошли, моя дорогая. Ведь так?

Мисс Девайн ничего не сказала.

— Неужели вы думали, что я не замечу, Лаура? — спросил Филип Астлей, наполнив своей природной нетерпеливостью голос. — Да половина публики догадалась! Неужели вы думали, что мы не заметим, как вы полнеете и становитесь медлительнее? Да у вас «поросенок на вертеле» превращается в настоящую свинью.

Мейси задержала дыхание, чтобы ничем не нарушить испуганную тишину, наступившую после этого жестокого замечания. Но эта же тишина требовала, чтобы Филип Астлей заполнил ее.

— Так скажите мне, деточка, о чем же вы думали? Как вы допустили, чтобы такое случилось с вами? Я полагал, у вас для таких дел достанет ума.

После короткой паузы он добавил уже мягче:

— Он не подходит вам, Лаура. Вы это наверняка прекрасно понимали, разве нет?

Наконец мисс Девайн заговорила, хотя ответила она совсем на другой вопрос.

— Это потому, что моя семья недостаточно для вас хороша? — спросила она своим низким шотландским голосом — таким низким, что Мейси пришлось податься вперед, чтобы услышать. — Видимо, ее семья устраивает вас больше.

Мисс Смит теперь неторопливо скакала по арене на своем жеребце, а Джон двигался в противоположном направлении. Каждый раз, проезжая мимо друг друга, один из них передавал другому стакан с вином, из которого второй делал глоток, чтобы вернуть бокал обратно при следующей встрече.

— Лаура, я ни коим образом не могу оказывать влияния на выбор моим сыном женщин. Это его дело. Я не хочу вступать с ним в пререкательства, требовать у него объяснений, почему он поступает так, а не иначе. Это уж вы сами с ним решайте ваши проблемы. Единственное, чем занимаюсь я, — это представление и исполнители. И если я вижу, что член труппы больше не может толком исполнять свой номер, то я вынужден принимать меры. Прежде всего я пригласил в труппу мсье Рише из Брюсселя.

Последовала короткая пауза.

— Мсье Рише ходуном ходит на канате, — с отвращением сказала мисс Девайн. — Клоун в воздухе.

Она была права в том смысле, что у двух этих канатоходцев был абсолютной разный стиль. Для мисс Лауры было делом чести и к тому же вкуса не раскачиваться, когда она шла по канату. Ее номер был гладок, как ее темные волосы и бледная кожа.

— Когда Джон и мисс Смит закончат на арене, — продолжал Филип Астлей так, будто она ничего и не сказала, — вы должны будете отрепетировать номер с мсье Рише к последнему представлению, чтобы представить его таланты зрителям и подготовить их к тому, что в следующем году он будет выступать соло. Потому что вы не поедете с нами в Дублин, мисс Девайн, и не будете работать в цирке, когда мы вернемся. Мне очень жаль, моя дорогая, поверьте, но тут никуда не денешься. Вы можете оставаться там, где живете, еще месяц.

Филип Астлей поднялся на ноги, явно завершая этот разговор: главное уже было сказано.

— А теперь у меня есть еще несколько дел. Если я могу еще что-нибудь для вас сделать, — добавил он, открывая дверь, — вам стоит только попросить Джона Фокса, слышишь, Фокс?

Он уже почти что ушел, но низкий голос мисс Девайн вдруг зазвучал громче и с большей силой, чем можно было ожидать.

— Вы, кажется, забываете, что этот ребенок будет вашим внуком.

Филип Астлей остановился на месте и словно поперхнулся.

— Только не пытайтесь меня этим шантажировать, детка! — загремел он. — Этот ребенок не будет иметь к Астлеям никакого отношения! Никакого! Он не будет моим внуком!

Его голос, натренированный на то, чтобы, перекрыв все шумы, дойти до каждого зрителя, был слышен во всех уголках амфитеатра. Его слышали костюмерши в комнате рядом со сценой, где они увязывали в тюки костюмы. Его слышали Томас и Джем, сооружавшие большие деревянные распорки между двумя блоками декораций, чтобы те не повредились по дороге в Дублин. Его слышала миссис Коннел, подсчитывавшая доход от продажи билетов в передней части амфитеатра. Его слышали даже снаружи — мальчишки, которые ждали, когда Джон Астлей и мисс Ганна Смит закончат свой номер.

Его слышала и Мейси, и этот голос стал последней деталью к головоломке, которую она решала. Эта деталь была именно такой, какой она и предполагала, надеясь все же на что-то другое, и из нее вытекало, что она должна ненавидеть и мисс Девайн.

Его определенно слышала и мисс Ганна Смит, и хотя она продолжила скакать по арене, но повернула голову в направлении ложи и посмотрела туда, только теперь обратив внимание на драму, которая разворачивалась чуть выше ее головы.

Казалось, один только Джон Астлей не заметил вспышки гнева своего отца. Он привык к крикам Филипа и редко обращал внимание на их содержание. Он всунул стакан с вином в протянутую руку мисс Смит, но та теперь смотрела куда-то в сторону и думала о чем-то другом, а потому не сжала пальцы. Стакан упал на землю между ними. Несмотря на мягкую песчаную подушку, он разбился.

Джон немедленно остановил свою кобылу.

— Стекло! — закричал он.

Мальчик, который стоял рядом с метлой в руке на тот случай, если понадобится убрать лошадиный помет, выскочил на арену.

Но мисс Смит не остановила своего коня, она продолжала скакать по арене, повернув голову и не сводя взгляда с Филипа Астлея и мисс Лауры Девайн. Она бы наехала на мальчика, орудующего метлой, если бы Джон Астлей не подхватил поводья ее коня и не остановил его.

— Ганна, что с тобой такое? — крикнул он. — Смотри, куда скачешь. Лошадь может повредить ноги стеклом!

Мисс Смит выпрямилась в седле и перевела взгляд с мисс Лауры Девайн на Джона Астлея. Она сильно побледнела, и приветливая улыбка, не сходившая с ее лица на протяжении всей репетиции, исчезла. Ее сменило другое выражение, судя по которому можно было подумать, что она больна.

Джон уставился на нее, потом перевел взгляд на ложу, где сидела Лаура с горящими глазами и стоял его дышавший, как запыхавшаяся лошадь, отец.

Потом Мейси услышала нечто такое, чего она никак не предполагала услышать из уст мисс Ганны Смит.

— Джон Астлей, ты мешок с говном!

Сказала она это не так громко, как Филип Астлей, но достаточно для того, чтобы ее услышали Мейси и те, кто находился в соседней ложе. Мальчишка, подбиравший стекло, прыснул. Джон открыл было рот, но не смог придумать достойного ответа. Мисс Смит спрыгнула со своего жеребца и убежала.

Когда она исчезла, Джон свирепо уставился в ложу, где все еще сидела Лаура Девайн, для которой в этом мрачном фарсе наступил краткий миг торжества. Он смотрел так, будто собирался сказать ей что-то, но, взглянув на парнишку, хихикающего у его ног, решил, что лучше не выносить на публику грязное белье. Он спрыгнул с кобылы, швырнул поводья обеих лошадей мальчишке, разгладил рукава своего синего фрака и поспешил за мисс Смит.

— Ну, я надеюсь, вы довольны, моя дорогая, — прошипел Филип Астлей. — Вы этого добивались?

— Это вы всегда все дрязги делаете всеобщим достоянием, — ответила Лаура Девайн. — Вы не умеете быть спокойным и уравновешенным.

— Убирайтесь отсюда! Видеть вас не могу!

Хотя Филип Астлей и прокричал ей это, но из ложи убрался он сам, позвав за собой Джона Фокса.

Они ушли, а мисс Девайн осталась — Мейси тихо наблюдала за ней, сидя в соседней ложе. Руки ее дрожали на коленях.

— Подойди-ка ко мне на минутку, — услышала Мейси тихий голос мисс Девайн и вздрогнула, поняв, что эти слова относятся к ней, что мисс Девайн прежде видела ее и знала, что Мейси все слышит.

Мейси встала и проскользнула в соседнюю ложу, стараясь не привлекать к себе внимания, хотя в театре сейчас не было никого, кроме мальчишки, который увел лошадей и теперь вернулся, чтобы убрать стекло и лошадиный помет.

Мисс Девайн даже не повернула в сторону вошедшей Магги головы.

— Посиди со мной, детка, — только и сказала она.

Мейси опустилась на стул, с которого только что встал Филип Астлей. Даже сиденье было еще теплым. Звук скребущей по арене метлы показался Мейси успокаивающим. Она знала, что не ненавидит мисс Девайн, что бы там ни случилось в прошлом. Напротив, она даже жалела ее.

Мисс Лаура Девайн словно пребывала в каком-то полусонном состоянии. Может быть, он вспоминала все канаты, по которым прошла, пробежала, на которых крутилась или раскачивалась над этой ареной. А может быть, она думала о необычном закрытии сезона, которое должно состояться через три дня. Или, прислушиваясь к своему телу, вела тот безмолвный диалог, который часто ведут с собой беременные женщины.

— Мне очень жаль, мисс Девайн, — нарушила молчание Мейси.

— А мне нет — себя не жаль. Скорее тебя. И ее.

Мисс Девайн кивнула в сторону арены — туда, где недавно скакала мисс Ганна Смит.

— Теперь ее всю жизнь будет грызть беспокойство: не изменяет ли он ей. Я с этим покончила.

Она окинула взглядом Мейси.

— Тебе сколько лет, мисс…

— Мейси. Мне пятнадцать.

— Пора неведения уже позади. Но и опыта еще нет. Так?

Мейси хотела возразить, — кому на пороге взрослости хочется, чтобы ему напоминали о затянувшемся неведении? — но усталое лицо мисс Девайн требовало честного ответа.

— Да, мирского опыта у меня еще мало, — признала она.

— Тогда дай-ка я научу тебя кое-чему. То, чего ты хочешь, не стоит и половины того, что у тебя есть. Запомни это.

Мейси кивнула, хотя не поняла этих слов. Она припасла их на потом, когда будет время извлечь их на свет божий и обдумать.

— Что вы собираетесь делать теперь, мисс Девайн? — спросила она.

Лаура Девайн улыбнулась.

— Убегу отсюда куда подальше, детка. Вот что я собираюсь делать.

Глава четвертая

Обычно Мейси оставалась в амфитеатре дольше — смотрела репетиции весь день, если у нее была такая возможность, но после разговора с мисс Лаурой Девайн ей захотелось поскорее уйти. Она не могла оставаться и видеть, как танцовщица на канате будет репетировать с тем, кто призван ей на замену. Кроме того, исчез Джон Астлей, и у Мейси были большие сомнения на тот счет, что ему удастся убедить мисс Ганну Смит вернуться на арену. И потом, ей ведь нужно было помочь матери квасить капусту или продолжить починку одежды, которой занялась женская часть дома Келлавеев вместо прежних пуговиц.

Бет Баттерфилд выкупила все их пуговицы и материалы к ним и еще уговорила их научить ее делать несколько разновидностей. Мейси была удивлена, когда ее мать согласилась оставить пуговицы, но Анна проявила твердость.

— Мы теперь живем в Лондоне, а не в Дорсетшире, — сказала она. — Пора нам избавляться от дорсетширских привычек.

Поначалу Мейси радовалась переменам, но недавно начала скучать по своим дорсетширским пуговицам. Починка чужой одежды не приносила такого удовлетворения, как изготовление чего-то совершенно нового из ничего, например изящной паутинчатой пуговички из колечка и ниток.

Сейчас она стояла на ступеньках, ведущих ко входу в амфитеатр, и вглядывалась в туман, обволакивающий Лондон. Келлавей много слышали об этом густом, удушающем одеяле, но им повезло — по-настоящему они столкнулись с этим явлением только теперь, потому что весной и летом по Лондону гуляли ветра, разгонявшие туман. Но осенью угольные камины в домах топились круглосуточно и улицы заполнялись дымом — он неподвижно висел над землей, приглушая свет и звук.

Вечер еще не наступил, а уличные фонари уже горели — Мейси видела, как они исчезают в сумерках на Вестминстерском мосту. По привычке она разглядывала людей, появляющихся из тумана, — они шли по мосту в ее направлении, и в каждой фигуре она видела Рози Вайтман. Весь последний месяц Мейси искала ее, но старая подружка по Пидлтрентхайду так и не появилась.

Девочка помедлила на ступеньках. После того как она заблудилась месяц назад в Лондоне, Мейси перестала ходить между амфитеатром и домом по проулкам, хотя хорошо знала этот маршрут, как знала и нескольких соседей и лавок, здесь расположенных. Вместо этого она обычно шла по дороге к Вестминстерскому мосту, где людей было больше и потеряться было просто невозможно. Но туман так сгустился за проведенное ею в амфитеатре время, что она не знала, сможет ли добраться до дому даже этим путем. Мейси как раз собралась повернуть назад и попросить Джема проводить ее, когда из двери выскочил Джон Астлей и налетел прямо на нее.

— Ой! — вскрикнула Мейси.

— Мои извинения, мисс.

Он хотел было пройти мимо, но случайно взглянул на ее лицо и остановился, потому что увидел выражение, которое нейтрализовало пламя Лауры Девайн и слезы Ганны Смит. Мейси смотрела на него с беззаветным восторгом дорсетширской девчонки. Она никогда не будет пронзать его сердитым взглядом, не назовет его мешком с говном, не отвесит ему пощечину, как это сделала только что Ганна за кулисами. Мейси не будет ругать его, она будет с ним во всем соглашаться, она не будет ничего требовать, она будет принимать его, она не будет пренебрегать им, она раскроется перед ним. Пусть она и не такая утонченная, как мисс Ганна Смит, — в конечном счете она ведь всего-навсего неотесанная сельская девчонка с красным носом и в чепце с рюшами, — но у нее ясные глаза и прекрасная хрупкая фигурка, на которую уже реагировало его тело. Она была как раз тем лекарством, которое необходимо мужчине, ставшему объектом ненависти и ревности.

Джон Астлей напустил на себя самое сочувственное и располагающее выражение, но важнее всего было то, что он проявил к ней интерес, а это была самая соблазнительная из всех приманок для девушки вроде Мейси. Он внимательно посмотрел на нее — она робко стояла на ступеньках, не решаясь ступить в плотный, едкий, обволакивающий туман.

— Могу я чем-нибудь помочь? — спросил он.

— Спасибо, сэр, — воскликнула Мейси. — Я просто… мне нужно домой, но туман меня напугал.

— А где вы живете — недалеко?

— Да, недалеко. Я живу всего в двух домах от вашего в Геркулес-комплексе.

— Значит, мы соседи. То-то я смотрю — знакомое лицо.

— Да, сэр. Мы познакомились на пожаре этим летом — помните? А еще мои отец и брат работают в цирке. Я тут часто бываю — приношу им обед и всякое такое.

— Я сам иду в Геркулес-комплекс. Позвольте мне вас проводить.

Джон Астлей предложил ей руку. Мейси уставилась на нее так, будто ей протянули усеянную бриллиантами корону. Такие девушки, как Мейси, редко получали то, о чем мечтали. Она осторожно взяла его под руку, словно боясь, как бы та не растаяла. Но материя его синего фрака с плотью под ней были самыми что ни на есть настоящими, отчего ее заметно пробрала дрожь.

Джон Астлей положил свою ладонь на ее пальцы и сжал их, чтобы Мейси не боялась просунуть свою руку под его локоть.

— Прошу вас, мисс…

— Мейси.

— Я к вашим услугам, Мейси.

Джон Астлей повел ее по ступенькам налево, во мрак Стангейт-стрит, а не направо, в чуть более прозрачный туман дороги к Вестминстерскому мосту. Мысли Мейси окутал такой плотный туман, что она без звука позволила ему вести себя коротким путем, которого избегала целый месяц. Впрочем, Мейси даже не заметила, куда они направляются. Идти с самым красивым, ловким и элегантным мужчиной из всех, кого она знала, да еще прикасаться к нему — об этом она даже мечтать не могла. Это был самый важный момент в ее жизни. Она легко шагала рядом с ним, словно туман мягкой подушкой ложился под ее ноги.

Джон Астлей целиком и полностью отдавал себе отчет в том, какое воздействие оказывает на Мейси, и ему хватило такта почти не раскрывать рта в начале их пути. Для начала он говорил только то, что нужно, чтобы направлять ее сквозь туман: «Осторожно, телега», «Ну-ка, давайте подальше от канавы», «А сейчас немного правее, чтобы не попасть в эту лепешку». Джон Астлей вырос в лондонском тумане и без труда ориентировался в нем с помощью не только зрения — его нос чуял лошадей, пабы или помет, его ноги ощущали склон канавы по обочинам дороги или покрытые слизью камни. Хотя водная пелена и приглушала звук, он слышал, где движутся лошади — одна, две, четыре, — и мог отличить двуколку от телеги. Поэтому он шел уверенно, хотя и не спешил: Геркулес-комплекс был рядом, а Джону Астлею требовалось время.

Почувствовав, что доверие Мейси он уже завоевал, Джон предпринял попытку завязать разговор.

— И сегодня вы тоже принесли обед отцу и брату?

— Да, сэр.