Без денег – ты мертв! Чейз Джеймс

– Так вот, девушка, конечно, погибла, а его пришлось извлекать из того, что раньше называлось автомобилем. А для того, чтобы это проделать, ему пришлось отрезать левую ступню, о чем Эллиот еще не знал.

Президент компании просил беднягу не волноваться, скорее поправляться и зайти к нему, как только он выйдет из клиники, после чего быстренько ретировался. Он и заходил-то только для того, чтобы удостовериться, что Эллиоту действительно отрезали ступню. Когда новость об этом достигла ушей президента, он просто отказывался верить, что лишился кинозвезды, так успешно заменившей ушедшего Эрла Флинна и приносившей ему кучу денег.

Барни откинулся на спинку стула:

– Сечете, мистер? Парень, который мог заработать миллион долларов в год, вдруг стал инвалидом. Страшно подумать, верно?

Я с ним вполне согласился.

– Находясь под действием наркотиков, Эллиот вначале и не подозревал, что остался без ступни. Сэм Льюистон тоже расстроился: ведь он лишился курицы, до сих пор исправно несшей ему золотые яйца. Он не мог теперь попусту тратить время на Эллиота, надо было искать нового парня, обучать его, уговаривать Мейера, президента «Пасифик пикчерз». Сразив Эллиота ужасной новостью, Сэм исчез вслед за Мейером.

Месяц спустя Эллиот вернулся домой, но уже совсем другим человеком, полным горечи, ожесточившимся на весь мир. Сначала он не хотел никого видеть, замкнулся в себе.

Прошло два месяца. Привыкнув к изготовленному для него протезу, научившись ходить без хромоты, он пришел в себя и внешне ничем не отличался от прежнего Эллиота. Но ему хватало ума, чтобы понять, что бегать, плавать, ездить верхом, проделывать прежние трюки – уже не для него. Кроме того, он начал сторониться женщин. Не будешь же резвиться в бассейне или ложиться в постель с девушкой, имея вместо ступни натертый незаживающий кусок мяса.

Но это еще были цветочки…

Отдохнув, окрепнув, он поехал в Голливуд и зашел к Сэму. Тот сначала остолбенел, когда увидел перед собой прежнего загорелого красавца без малейшего признака хромоты. У Сэма даже появилась надежда, что курица вновь сможет нести ему золотые яйца.

Немедленно связавшись с Мейером, Сэм попробовал убедить того снова снимать Эллиота, но президент кинокомпании отказался наотрез. Он-то знал, что актерского таланта у Эллиота нет, а искусственная ступня делала его столь же бесполезным для трюкового кинобизнеса, как действие противозачаточных таблеток на евнуха. Эллиот прямо побелел, ко-гда Сэм передал ему отказ Мейера.

– А на какие средства я буду существовать, черт побери! – взорвался он.

Льюистона поразила такая реакция бывшей звезды.

– Да что ты так волнуешься, – заговорил он, – прибыль от проката твоих фильмов будет приносить доход тридцать тысяч ежегодно в течение пяти лет и почти столько же еще пять последующих. Уж с голода не помрешь, а через десять лет, может, все там будем.

Но Эллиот сжал кулаки:

– Да я весь в долгах. Тридцать тысяч сущий пустяк. Я рассчитывал на новый контракт, единственное, что могло вытащить меня из дыры.

Льюистон пожал плечами.

– Продай виллу, получишь полмиллиона, не меньше.

– Да она заложена по самую крышу, черт побери!

– Погоди, Дон, не кипятись… Сколько же у тебя долгу?

В отчаянии пожав плечами, Эллиот сказал:

– Точно не знаю, что-то около двухсот тысяч.

Льюистон задумался. Обладая острым умом, он уже прикидывал свою выгоду. Шесть фильмов Эллиота в течение десяти лет будут приносить доход ежегодно по тридцать тысяч…

И он предложил Эллиоту сделку: предположим, кто-то, разумеется, он имел в виду себя, даст ему сейчас сто тысяч в обмен на права на фильмы, в которых снялся Эллиот. Тот пытался торговаться, просил хотя бы сто пятьдесят, и Сэм обещал подумать. Эллиоту ничего не оставалось, как отправиться домой, где он с нетерпением стал ждать ответа. Он его получил: сто тысяч и ни цента больше. Прижатый к стене, Эллиот согласился.

Эти деньги пошли лишь частично на уплату долга. Было что-то фатальное в поведении Эллиота – он не мог не сорить деньгами. Следовало, конечно, отказаться от виллы и снять небольшую квартиру, а также рассчитать многочисленных слуг, которым он явно пере– плачивал и которые ели и пили в три горла за его счет. Вернуть «роллс», за который он еще не расплатился.

Эллиот чувствовал приближение краха, но ничего не делал, чтобы предотвратить его. Мелькала мысль о самоубийстве, и он решил, что, когда наступит конец, у него под рукой будет бутылочка со снотворными таблетками. И, приняв такое решение, он продолжил прежний образ жизни, даже опять стал устраивать приемы. Они теперь не имели прежнего успеха, так как озлобленность, цинизм Эллиота беспокоили людей, и они начали сторониться его. Разумеется, все знали о трагедии и о том, что его отказались снимать в кино, но в том, что он успел скопить состояние, никто не сомневался.

Но вот однажды ему позвонил директор банка, где он пользовался кредитом, и попросил заехать. Эллиот заехал и узнал, что он уже должен банку двадцать тысяч, и при всем хорошем к нему отношении в дальнейшем кредите ему отказано.

– Они требуют погашения кредита, Дон, – сказал директор, с которым они раньше играли в гольф и который считался его приятелем. – Что вы собираетесь делать?

– Я все улажу. – Эллиот беспечно улыбнулся, прекрасно понимая, что ничего уладить не сможет. – Что это они, Джек? Всего двадцать тысяч, это же мелочь.

Директор согласился с ним, но сказал, что нужно срочно погасить хотя бы половину, правление банка настаивает.

Эллиот еще раз пообещал и, не показывая беспокойства, удалился.

Новый «роллс» он взял неделю тому назад, поддавшись искушению, – подобного автомобиля не было ни у кого в Парадиз-Сити. Ему предложили эту машину первому, и он взял, зная, что агент не будет настаивать на немедленной оплате. Теперь этот шикарный автомобиль помогал ему открывать кредиты везде: стоило подъехать на «роллсе» – отказа не было ни в чем.

Однажды мажордом-японец сказал Эллиоту, что запасы виски и джина подошли к концу, а хозяин пригласил гостей на завтрашний вечер.

И Эллиот испытал настоящий шок, когда владелец винного магазина Фред Бэйли попросил вдруг оплатить последний счет.

– За шесть месяцев набежало шесть тысяч долларов, мистер Эллиот, – извинялся Фред.

Эллиот прямо рот раскрыл: оказывается, эти паразиты гости вылакали на шесть тысяч спиртного!

– Я пошлю вам чек, – сказал он беспечно, – а теперь, Фред, мне необходимы пять ящиков виски и пять джина… как обычно. Доставьте все сегодня вечером, ладно?

Бэйли заколебался. Затем, глядя в окно на великолепный «роллс», кивнул. Если у человека такой автомобиль, он просто не может не иметь денег!

Эллиот понял, что время работает не на него. Вернувшись на виллу, он полдня разбирал счета и обнаружил, что общий долг составляет семьдесят тысяч, не считая «роллса». Он задумчиво оглядел великолепную обстановку гостиной. Во времена, когда деньги сыпались дождем, он приобрел немало предметов современного искусства, живопись, скульптуру и, кроме этого, коллекцию нефрита, которая обошлась ему в двадцать пять тысяч долларов.

Все это он купил у Клода Кендрика, помните, я упоминал его в рассказе. – Барни допил пиво и повторил: – Так помните, кто это такой?

Я сказал, что помню, как Джой Лак рассказывал Уинну о Кендрике и называл того крупной фигурой подпольного бизнеса.

Барни одобрительно кивнул:

– Верно. Приятно, когда тебя внимательно слушают. Знаете, нет ничего хуже для такого парня, как я, который ухо держит к земле, как рассказывать глухой аудитории.

Я ответил, что вполне его понимаю. Сэм принес еще пива, и Барни продолжал:

– Вот теперь настал момент выводить на сцену Клода Кендрика, который тоже сыграл не последнюю роль в деле похищения марок Ларримора. Попробую нарисовать вам его портрет: высокий, расплывшаяся фигура, лет шестьдесят, гомосексуалист. Голову, лысую как яйцо, Клод прикрывал ярко-рыжим париком, который носил для юмора. Дам, например, он приветствовал, приподнимая парик, как другие приподнимают шляпу. Глазки маленькие, нос длинный, Клод чем-то напоминал дельфина, только без милого выражения, свойственного этим животным. Хотя выглядел он комично, да и вел себя как шут, это не мешало ему быть экспертом в антикварном деле, а также прекрасно разбираться в драгоценностях и предметах современного искусства. Он держал галерею, и коллекционеры со всего света съезжались к нему приобрести что-нибудь по дешевке. Приобретать-то приобретали, но отнюдь не дешево. Кроме легального бизнеса, он скупал и продавал краденые ценности. Заниматься этим его вынудили обстоятельства, если можно так сказать. Его клиенты соглашались платить любые деньги за редкую неординарную вещь, и Кендрик не устоял. Нашел пару ловких взломщиков, которые крали для него то, на что он указывал, работали чисто. Разумеется, эти краденые вещи, проданные потом Кендриком, хранились в частных коллекциях, не предназначенных для посторонних глаз. Кендрик мог организовать такое похищение, что просто волосы вставали дыбом, например, похищение знаменитой китайской вазы эпохи Минг из Британского музея. Но это уже другая история, поэтому не буду вдаваться в подробности, просто хотел, чтобы вы хорошо знали, что представляет собой Кендрик. Официально он продавал местным богачам предметы старинного и современного искусства.

Не всем нравились его манеры и нелепый парик, но как эксперт он не имел себе равных, и люди шли к нему. Он держал целую команду молодых людей, хорошо разбиравшихся в вопросах искусства, которые могли вам помочь с декором в новом доме или, наоборот, избавиться от надоевшей обстановки.

Поэтому, купив виллу, Эллиот также обратился к Кендрику, и тот помог обставить ее, разукрасив дорогими предметами живописи, скульптуры, а также продав ему редкую коллекцию нефрита.

Теперь Эллиот решил, что вполне может обойтись без нефрита, а также многочисленных картин, украшавших стены. В первую очередь надо было заплатить слугам и поддерживать привычный образ жизни, счета могут подождать.

После небольшого раздумья, прекрасно отдавая себе отчет, что, как только начнешь распродавать вещи, весть о твоих финансовых затруднениях мгновенно распространится по городу, Эллиот отправился к Кендрику.

Луи де Марни, главный оценщик и продавец Кендрика, встретил его в дверях галереи. Луи можно было дать любой возраст от двадцати пяти до сорока лет: тонкая стройная фигура, длинные волосы соболиного цвета обрамляли узкое неприятное лицо, маленькие глаза и безгубый рот делали его похожим на подозрительную крысу.

– А, мистер Эллиот, как приятно снова видеть вас. – И на Эллиота так и хлынул поток слов. – Как вы себя чувствуете? Уже лучше? Превосходно. Меня просто потрясла весть о случившемся с вами несчастье! Надеюсь, вы получили мое письмо, да-да, я писал вам. Но вы прекрасно выглядите, как замечательно!

– Клод здесь? – сухо спросил Эллиот, которому претили соболезнования от гомосексуалиста.

– Разумеется. Как всегда, немного занят, знаете, дорогой, я боюсь за него, он просто когда-нибудь надорвется на работе. Может быть, я… предложить вам что-нибудь, мистер Эллиот? – И его глазки так и впились в Эллиота, а безгубый рот растянулся в улыбке, которая, однако, не коснулась глаз.

– Мне нужен Клод. И поторопитесь, Луи, я тоже занятой человек.

– Один момент. – И Луи грациозной походкой направился в приемную Кендрика, которую тот не без оснований отказывался называть конторой. Огромная комната с окном, сделанным под картину с видом на море, обставленная самыми дорогими предметами антиквариата и современного искусства, со стенами, обтянутыми шелком и обвешанными картинами огромной стоимости.

В ожидании приема Эллиот нетерпеливо прохаживался по галерее, рассматривая экспонаты, расчетливо развешанные по стенам. За несколько минут он отметил пару предметов, которые бы с удовольствием купил, хотя все знали, что Кендрик никогда никому ничего не продавал в кредит, какой бы важной персоной ни был покупатель.

Наконец появился Луи.

– Прошу вас. Клод так счастлив видеть вас снова. Вы забыли нас, за последние четыре месяца не зашли ни разу.

И Эллиот последовал за вертлявой спиной Луи.

Клод Кендрик стоял у окна, глядя на море, и, как только Эллиот вошел, немедленно обернулся к нему, сморщив лицо в приветливую улыбку.

«Какой же он урод, – подумал Эллиот, – да еще этот нелепый парик, и растолстел еще больше…»

– Мой дорогой Дон, – пропел Кендрик, беря руку Эллиота в свои, при этом гость почувствовал их отвратительную рыхлость, – как приятно видеть вас снова, безобразник, совсем забыли меня. Как наша бедная дорогая ножка?

– Откуда я знаю? – грубо ответил Эллиот. – Наверно, сожгли в печке той клиники, где я лежал. – И, отойдя от Кендрика, опустился в кресло стиля Людовика ХII. – Как идут дела?

– Неплохо. Мы должны благодарить судьбу. Но вы, милый Дон, как вы? – Кендрик склонил голову набок, в глазах мелькнула хитринка. – Я слыхал об этом ужасном Мейере, кошмарный человек! Я не продал ему ни одной вещи, хотя он приходил сюда и пытался торговаться, не хочу иметь с ним никаких дел. Правда, что он отказал вам в контракте?

– Он не сумасшедший, и на его месте я поступил бы точно так же. У меня искусственная ступня, Клод, и этим все сказано.

– Как ужасно! Мир безжалостен, – скривился Кендрик. – Да что ж это я? Шампанское, виски, хотите что-нибудь?

– Благодарю, нет.

Наступило молчание. Кендрик сел в кресло, изготовленное по его специальному заказу, на вид хрупкое, но имеющее внутри стальной каркас, покрытое великолепным гобеленом, на вид старинной работы, который все-таки был подделкой.

– Луи предупредил, что ты занят, не буду отнимать твое время. Помнишь коллекцию нефрита, которую ты продал мне?

– Нефрит… ну конечно. – Кендрик насторожился. – Великолепный набор, может быть, хотите почистить его, милый Дон? Нефрит надо чистить время от времени. Люди так легко запускают свои вещи.

– Я хочу продать его, а не почистить.

Кендрик приподнял парик, вытер лысину шелковым платком и снова надел его, немного криво.

– Господи, ну и нелепо же ты выглядишь в этом парике. – Эллиот не смог сдержать неприязни.

– Он благотворно влияет на мою психику, – объяснил Кендрик. – Когда у меня выпали волосы, я был в отчаянии, вы даже не представляете, дорогой мой, как я страдал. И вот я купил себе это чудовище, несмотря на то, что раньше презирал мужчин, молодящихся при помощи парика. Оказалось, во-первых, это забавляет меня и моих друзей тоже; во-вторых, я не хожу больше лысым; и, в-третьих, обо мне говорят…

Эллиот пожал плечами:

– Ну так как? Купишь нефрит?

– Но дорогой мой! Я просто не могу поверить, что вы отказываетесь от такой прелестной коллекции. О ней последнее время три раза писали в «Мире искусства». Потом, пойдут разговоры, вы же знаете, сколько у вас завистников.

– Я хочу продать ее. – Лицо Эллиота стало жестким. – Сколько она стоит, Клод?

Глаза Кендрика потускнели, как бывало всякий раз, когда он превращался из продавца в покупателя.

– Стоит? – переспросил он. – Все зависит от того, кто захочет ее купить, не каждый день встречаются люди, желающие приобрести большую коллекцию нефрита!

Он замолчал, испытующе глядя на Эллиота, потом продолжал:

– Планируете обменять на что-нибудь новенькое, Донни, мой мальчик? Присмотрели какую-нибудь вещь в моей галерее? Там есть чудный фарфор…

– Мне нужны деньги, и, ради Бога, не зови меня Донни-мальчиком!

– Извините. Наличными? – Кендрик стал похож на дельфина, насаженного на крючок. – Это весьма трудно… Вот если бы вы согласились обменять ее на что-нибудь, а так…

– Сколько?

– Я должен посмотреть на нее. Люди так неосторожны с дорогими вещами, но, если она в хорошем состоянии, в таком, как я ее продал вам, могу предложить шесть тысяч, так как считаю вас своим другом.

Кровь бросилась в голову Эллиота.

– Какого черта?! – крикнул он. – Что ты несешь? Ты всучил ее мне за двадцать пять тысяч шестьсот долларов!

Кендрик воздел к небу толстые руки и в отчаянии уронил их на колени.

– Но это было четыре года назад, милый Дон. Цены на нефрит упали. Люди больше не хотят коллекционировать его, хороший китайский фарфор, вот что сейчас в моде, но не нефрит. Разумеется, через два-три года он снова поднимется в цене, и тогда я смогу предложить вам за нее сумму, которая принесет даже прибыль. – Казалось, Кендрик колеблется, потом он продолжал: – Но если вам так необходимы деньги, к тому же вы мой друг, я рискну и дам десять тысяч, больше никак не могу, да и то буду жалеть об этом.

Эллиот покачал головой:

– Ну нет, попробую тогда продать в Майами, у меня там есть пара знакомых дельцов. Забудем об этом.

– Уж не думаете ли вы о Моррисе и Экланде, мой дорогой? – Кендрик улыбнулся с сожалением. – Вы не должны с ними связываться: ужасные люди, к тому же они просто завалены нефритом. Дадут от силы четыре тысячи.

Эллиот испытал горькое чувство. Деньги нужны, десять тысяч лучше, чем ничего. Коллекция не представляет для него интереса, пожалуй, даже надоела ему.

– Есть еще всякая всячина, купленная у тебя, Клод. Мне эти вещи больше не нужны, как насчет того, чтобы забрать их обратно?

Кендрик встал и молча направился к шкафчику для коктейлей, прекрасной работы, инкрустированному перламутром и черепахой. Он налил два виски, не разбавляя, положил лед из морозильной камеры, встроенной в шкафчик, поставил один бокал перед Эллиотом. Затем снова сел и посмотрел на собеседника с выражением, напоминающим симпатию.

– Почему бы вам не довериться мне, милый Дон? – спросил он. – Плохи дела? Долги? Волк у дверей?

Эллиота как будто ударили хлыстом.

– Не твое проклятое дело! – крикнул он. – И я не нуждаюсь в твоем проклятом пойле! Давай вернемся к делу.

– Я ваш друг, – мягко произнес Кендрик, – любое признание дальше никуда не пойдет. Я могу помочь вам, дорогой, но при условии, что буду знать истинное положение дел.

Его спокойный тон, дружелюбный взгляд помогли наконец осознать Эллиоту, что этот толстяк в нелепом парике подразумевает то, что говорит, и было бы безумием игнорировать предложение о помощи.

После минутного колебания Эллиот произнес:

– Ладно, Клод, – я расскажу. Я весь в долгах, даже проклятый «роллс» еще не оплачен. Все, что у меня осталось, это купленные у тебя вещи.

Кендрик отхлебнул виски.

– Никакой перспективы?

– Абсолютно. Как кинозвезда я кончился, ведь таланта киноактера у меня нет. Впереди пустота.

– Ну, не стоит впадать в отчаяние. – Клод задумчиво почесал длинный нос. – Не буду тратить время на соболезнования, хотя сожалею. Удача временно отвернулась от вас, что со всяким может случиться, но, в отличие от других неудачников, вы вели и ведете шикарный образ жизни. Сейчас вы нуждаетесь в помощи, давайте-ка я пошлю к вам Луи, он проведет инвентаризацию и оценку вещей, они куплены давно, и я уже не помню, что у вас есть.

Эллиот согласно кивнул:

– Хорошо, но с условием, что он будет держать рот на замке, а не растрезвонит об этом по всему городу. Как только кредиторы услышат о моих трудностях, сразу явятся за деньгами. Необходимая сумма должна быть у меня до конца месяца.

– Сколько вы подразумеваете под необходимой суммой?

– Честно говоря, мне надо, по крайней мере, тысяч сто пятьдесят.

Кендрик поджал толстые губы.

– Большая сумма, – произнес он, – но не отчаивайтесь, посмотрим, что можно сделать. Луи придет к вам завтра в десять, а после того, как он проведет инвентаризацию, мы поговорим.

– Там есть еще Шагал, которого вы мне навязали, он должен стоить кучу денег.

Кендрик вдруг опечалился.

– Не очень хороший, насколько я помню, – кисло сказал он. – В то время люди сходили с ума по Шагалу, любому Шагалу, хотя и сейчас он безусловно кое-чего стоит. Положитесь на меня, дорогой, я сделаю все, чтобы помочь вам.

Эллиот встал, он не питал особой надежды, инстинктивно чувствуя, что этот толстый проходимец оберет его, а сам получит большой барыш.

– Хорошо, я полагаюсь на тебя, Клод.

– Ну разумеется. – Клод потер чисто выбритую щеку и спросил: – По-моему, вы знакомы с Паулем Ларримором?

Эллиот удивленно посмотрел на него:

– Конечно. А в чем дело?

– Замкнутый человек, – Кендрик сделал печальное лицо, – труднодоступен.

– Может быть. Но при чем здесь он?

– Вы друзья, насколько я слышал?

– Пожалуй, но что все это значит?

– Я пытался несколько раз познакомиться с ним, но он не желает меня видеть, – сказал Кендрик. – Вот я и подумал сделать это с вашей помощью.

– Ларримор трудный человек. – Эллиот покачал головой. – А что тебе нужно от него?

– Марки. Я подумываю войти в марочный бизнес, а Ларримор – один из известнейших филателистов мира, и я был бы счастлив иметь такого советчика.

Эллиот посмотрел на него как на сумасшедшего:

– Ларримор?! Твой советчик? Брось, Клод, ты сошел с ума, абсолютно никакой надежды.

– Даже так… – Клод совсем расстроился. – Ну вам виднее, я думаю. – И после паузы продолжал: – Может быть, расскажете мне, как вы познакомились с Ларримором?

– Дело в том, что он не только филателист, но увлекается еще и гольфом. Не очень хороший игрок, но, как это бывает, просто фанатик этой игры. Раз в неделю приходил в клуб, и я играл с ним время от времени. Научил его кое-каким приемам, а то он очень мазал. С тех пор он проникся ко мне. Правда, сейчас не встречаемся, моя нога не позволяет мне играть в гольф.

– Но хоть вы и не виделись в последнее время, вы могли бы навестить его, например, – настойчиво сказал Клод.

– Слушай, Клод, я же сказал, забудь об этом, – нетерпеливо оборвал его Эллиот. – Не станет он помогать тебе. – И он двинулся к двери. – Так завтра в десять?

– Да. – Кендрик заулыбался. – Не беспокойтесь так, милый Дон, темная полоса в жизни всегда сменяется светлой.

– Где-то я уже слышал это, – сказал Эллиот и удалился…

– Ну как, мистер Кэмбелл, – спросил Барни, – оценили, как я тку ковер, умело сплетая все нити воедино? Писать вот не умею, а жаль, самому бы накропать книгу.

Я сказал, что никому не объять необъятное, и предложил ему гамбургер.

– Неплохая идея. – Барни задвигал бровями в сторону Сэма. – Питая тело, питаешь мозг, не так ли?

Я с ним вполне согласился.

– Итак… Я вывел на сцену Джоя, Синди, Уинна, Эллиота и Кендрика. Остается свести их вместе, что я и сделаю постепенно шаг за шагом.

Барни подождал, пока Сэм принесет гамбургер, оглядел поданное, выразил свое одобрение и продолжал:

– После того как Джой узнал, что денег у Уинна нет, ему совсем перестало нравиться, что Синди смотрит на того коровьими глазами. Деньги и у них кончались, поэтому он отправил Синди работать по магазинам и сам отправился по автобусам. Уинн оставался дома один, и никто не мешал ему мечтать о большом деле.

И случилось так, что, направляясь к одному из магазинов, Синди вдруг увидела чудо – «роллс» Эллиота, припаркованный неподалеку. Вообще-то мало кто мог пройти мимо него равнодушно, но Синди просто остолбенела. Словно ее мечта стала явью, и Синди застыла рядом, сама как картинка, в белой маечке, белых брюках, плотно обтягивающих ее великолепную фигуру. А Эллиот как раз выходил от Кендрика, и наша красавица временно заставила его забыть все свои неприятности. Подойдя к Синди, которая, раскрыв рот, смотрела на «роллс», Эллиот спросил бархатным голосом кинозвезды, совершенно неотразимым для женщин:

– Нравится?

Синди резко обернулась, смутилась, потом рассмеялась:

– Боже мой! Какой шикарный автомобиль! – И тут узнала Эллиота.

Он всегда был ее любимым киногероем. Обожая в юности Эрла Флинна, она затем всю любовь перенесла на Эллиота. Теперь, обмерев от счастья и глядя на него восторженными глазами, она воскликнула:

– Вы же Дон Эллиот!

И Эллиот, успевший отвыкнуть от подобных взглядов, отреагировал немедленно.

– Привет, – произнес он, одарив ее лучезарной улыбкой: так он не улыбался с тех самых пор, когда с ним случилось несчастье. – Вижу, вы меня знаете, но кто вы?

Синди опомнилась.

– О, это неважно, мистер Эллиот, я просто проходила мимо, увидела ваш чудесный автомобиль и остановилась, а тут появились вы.

– Да, он мой. – Эллиот впервые оценил это чудовище, принесшее ему огромный долг. – Хотите прокатиться?

– Вы, наверное, шутите, мистер Эллиот?

Эллиот рассмеялся и, открыв боковую дверцу автомобиля, пригласил девушку внутрь.

С застывшим лицом и стиснув руки на коленях, Синди уселась на сиденье рядом с водителем, и Эллиот медленно тронул «роллс» с места, вливаясь в поток машин. Быстрый взгляд на Синди сказал ему, что сейчас лучше оставить ее в покое и не мешать переживать всю торжественность момента. Вырвавшись из потока машин и выехав на Морской бульвар, он прибавил скорость и направился в сторону холмов. Достигнув пустынной дороги, он нажал на акселератор, и тут Синди почувствовала всю мощь «роллса», который мгновенно набрал скорость сто миль в час. Перед поворотом на автостраду, ведущую к Майами, Эллиот замедлил ход, съехал на обочину и остановился.

– Ну как? – спросил он шутливо. – Покупаете?

– Как бы я этого хотела! – Синди тяжело вздохнула. – О, если бы у меня были такие деньги!

Что-то привлекло в ней Эллиота, очевидно, непривычная для него непосредственность. Все его прежние знакомые отличались уверенностью в себе, ничему не удивлялись, все знали и видели.

– Так кто же вы? – спросил он, закуривая сигарету.

Синди не хотелось говорить правду.

– Обыкновенная девушка, живущая самой обыкновенной жизнью, – ответила она. – Меня зовут Синди Лак.

– Синди… красивое имя. Вы счастливы, Синди?

– О, да! Ехать в такой машине, с вами!

Он рассмеялся.

– Смотрели мои фильмы?

– О, все! Они такие же замечательные, как вы!

«Это неподдельно, от всего сердца», – подумал Эллиот.

– Вы, наверное, в отпуске? – спросил он.

– Да…

– Одна?

– Нет, с отцом.

Эллиот взглянул на часы:

– Я проголодался. Пообедаете со мной или вас ждет отец?

Ее, конечно, ждали и Джой, и Уинн, но она не колебалась ни секунды. Дома в холодильнике есть цыпленок, как-нибудь обойдутся.

– С удовольствием, – ответила она.

И Эллиот повез ее на свою виллу.

Тут Барни умолк и принялся за гамбургер.

– Не хочу прерывать рассказ, мистер Кэмбелл, – с набитым ртом проговорил он. – Может быть, я что-то и упускаю, но стараюсь создать верную атмосферу, никогда не болтаю просто так.

Я попросил его продолжать.

– Конечно, вилла Эллиота произвела на Синди незабываемое впечатление. Она и не думала, что можно жить в такой немыслимой роскоши. Обедали на террасе с видом на море, кругом благоухали редкие цветы, цвели деревья. Еда, разумеется, самая изысканная: креветки под соусом, филе омара, фрукты, шампанское. От выпитого бокала шампанского у Синди слегка закружилась голова. Потом Эллиот повел ее показывать виллу. Она шла с округлившимися глазами, сжатыми ладошками, неровно дыша – все поражало ее. Вернувшись в гостиную, Синди произнесла самые приятные из всех услышанных им когда-либо слов:

– Это самый красивый дом, какой я когда-либо видела в жизни, и вы, конечно, заслужили его, даря людям столько счастья и удовольствия своими картинами.

Любуясь ею, Эллиот вдруг испытал прилив желания, чего не случалось с ним уже давно. Ему захотелось отвести ее в спальню, нежно раздеть и уложить в постель. Он чувствовал, что она сопротивляться не будет. Внезапно он вспомнил о своем несчастье, и желание тут же сменилось отчаянием. Заболела несуществующая ступня, боль становилась нестерпимой, и теперь ему хотелось как можно скорее избавиться от Синди.

Вместе с болью вернулись все тревоги.

– Ваш отец, наверное, беспокоится, куда вы пропали, – изменившимся голосом произнес он. – Мой шофер отвезет вас домой.

Удивленная его тоном и совершившейся вдруг с ним переменой, Синди принялась неловко благодарить его, но Эллиот только нетерпеливо отмахнулся.

– Это доставило мне удовольствие, – сказал он. – Тойо сейчас придет, а теперь извините, у меня дела… – И он ушел.

На Синди как будто вылили ведро холодной воды, ощущение счастья мгновенно исчезло.

Шофер-японец отвез ее домой на «альфе». Ее огорчило, что это был не «роллс». Синди не стала подъезжать к своему бунгало, а вышла неподалеку, недоумевая, что случилось вдруг с Эллиотом.

Джоя не было дома, он уже отправился на работу, а Уинна она нашла в саду.

– Где ты была, черт возьми? – возмутился Уинн. – Что случилось?

И Синди рассказала ему все. Он внимательно слушал, и в голове у него рождалась идея.

– Парень, наверное, богач, – сказал он задумчиво.

– Еще бы! Знаменитая кинозвезда! Ну разве не замечательно иметь столько денег и жить так, как он! – Синди вздохнула. – А какой «роллс»!

– Да… – Глаза Уинна сузились. – Интересно, сколько же у него денег?

– Я думаю, миллионы, Уинн. Просто невозможно вести такую жизнь и не иметь миллионов.

– Ты увидишься с ним снова?

– Нет… Он вдруг так странно повел себя. – И Синди рассказала о внезапной перемене поведения Эллиота.

– Большинство кинозвезд – психи! – заключил Уинн. – Но ведь он ухаживал за тобой?