Телефонный звонок с небес Элбом Митч
– Ты это делаешь для Него или для себя? – шепотом спросила мать.
Сейчас Салли вспоминал их разговор. Он не ответил матери, поскольку сам не знал правды. Он сидел в отцовском «бьюике» и потягивал кофе. Приходилось съеживаться, чтобы его не заметили. Машина стояла напротив похоронного бюро «Дэвидсон и сыновья». Салли уже почти час вел наблюдение за входной дверью. И ждал. Где-то после полудня дверь открылась, вышел Хорас в длиннополом пальто, сел в свою машину и уехал. Салли надеялся, что Хорас отправился на ланч. Теперь пора действовать. Нужно было кое-что проверить.
Он торопливо вылез из машины, взбежал на крыльцо и толкнул дверь. Внутри, как и тогда, было тепло и тихо. Салли прошел в приемную. Пусто. Он двинулся по коридору, заглядывая в разные помещения. Откуда-то доносилась негромкая приятная музыка. И по-прежнему – никого.
Коридор делал поворот. Пройдя еще несколько шагов, Салли услышал стук компьютерных клавиш. Коридор окончился дверью. Открыв ее, Салли попал в узкую комнату с ковром на полу. За письменным столом сидела невысокая женщина с розовыми, как у ангелочка, щечками, стриженная под мальчишку. Ее пухлые ручки летали над клавиатурой, на шее висел серебряный крест.
– Простите, я ищу Хораса, – сказал Салли.
– А его сейчас нет. Только что поехал на ланч.
– Ну что ж, я его подожду.
– Вы не спешите? Хорас может вернуться через час, а то и позже.
– Я обожду в коридоре. Не хочу вам мешать.
– Угостить вас кофе?
– Кофе мне бы не помешал. Спасибо. Салли. – Он протянул руку.
– Мария.
«Знаю», – подумал он.
Хорас не преувеличивал: Мария Николини и впрямь была своим человеком. Ее общительности и умению говорить с людьми можно было позавидовать. Говорила Мария без умолку. За то время, что ее собеседник произносил одну фразу, Мария успевала выдать три. Вторым ценным качеством, удачно дополнявшим первое, был ее искренний, неподдельный интерес ко всему вокруг. Стоило о чем-то упомянуть, как Мария тут же закатывала глаза и просила: «Расскажите об этом».
Похоронное бюро было не единственным ее местом работы. Мария успевала везде: состояла членом местного отделения «Ротари-клуба» и Колдуотерской исторической комиссии, а по выходным подрабатывала в пекарне Зеды, где половина города покупала хлеб. Мария знала едва ли не все население города. Если она не была знакома лично с вами, то у вас обязательно нашлись бы общие знакомые.
Поэтому те, кого скорбная необходимость приводила в похоронное бюро, не сторонились Марии. Наоборот, они были рады поделиться с ней воспоминаниями об умершем родственнике или друге. Им это приносило облегчение, а Марии – сведения: нехитрые истории, забавные подробности. Марии охотно поручали составление некрологов. Ее некрологи в «Газетт» всегда были длинными и хвалебными.
– Рекламный агент! – с восторгом повторила она, когда Салли назвал ей род своих занятий. – Наверное, это очень интересно. Расскажи поподробнее.
– В общем-то, моя работа проста и довольно однообразна. Приезжаю к разным людям, которые занимаются разным бизнесом, спрашиваю, не хотят ли они разместить у нас рекламу. Обычно все соглашаются. Тогда я продаю им рекламные площади. Они выписывают чеки, я привожу чеки Рону.
– Рон Дженнингс – хороший босс?
– Да. Отличный человек. Кстати, у вас замечательные некрологи. Я читал некоторые. Мне понравилось.
– Вы очень добры. – Чувствовалось, комплимент Салли ее растрогал. – В юности я мечтала стать писательницей. Не получилось. Но я рада, что мои скромные способности помогают людям. Некролог тоже память об умершем. Семьи бережно их сохраняют, поэтому важно, чтобы некрологи были точными и обстоятельными. Знаете, сколько некрологов я уже составила? Сто сорок девять.
– Сто сорок девять некрологов?
– Да. И у меня собраны все их копии.
Мария открыла шкаф, в котором царил впечатляющий порядок. Некрологи были рассортированы по годам и по именам. Помимо печатных некрологов, в шкафу лежали дополнительные папки с наклеенными разноцветными этикетками.
– А тут у вас что, если не секрет? – спросил Салли.
– Мои рабочие записки. Точнее, расшифровки моих бесед. Я их делаю, чтобы ничего не упустить. – Она понизила голос. – Знаете, иногда люди не столько говорят, сколько плачут. Мне их трудно понимать, а переспрашивать неловко. И потому я записываю наши разговоры на диктофон.
– Мария, да вашей дотошности может позавидовать любой журналист из крупной газеты! – с восхищением воскликнул Салли.
– А вы знакомы с настоящими журналистами? – оживилась Мария. – Ой, как интересно! Расскажите.
Салли всегда был довольно равнодушен к газетам. Да и газетчики не подозревали о его существовании вплоть до того страшного дня. А потом повели себя так, как свойственно людям этой профессии, – набросились на сенсацию.
«СТОЛКНОВЕНИЕ В ВОЗДУХЕ! ПИЛОТ НЕ УБЕРЕГ САМОЛЕТ!» – гласил крупный заголовок в верхней части первой страницы.
А внизу, уже помельче, – другой: «ЗЛОВЕЩИЙ ОТЗВУК НА ЗЕМЛЕ: ЖЕНА И ДИСПЕТЧЕР – ЖЕРТВЫ ЧУДОВИЩНОГО ДТП».
Эта газета попалась Салли в кафетерии той самой больницы, где находилась Жизель. Ее тело, почти сплошь покрытое синяками, опутанное проводами датчиков, с воткнутыми иглами капельниц, казалось телом инопланетного существа. Салли уже двое суток находился возле ее постели. Он провел две бессонные ночи, и потому окружающий мир воспринимал сквозь дымку.
В больнице Линтона, куда его привезли после катапультирования, медсестра, запинаясь на каждом слове, сообщила ему страшную новость. Из всего, что она говорила, он расслышал три слова: «авария», «жена» и «Коламбус». Свои дальнейшие действия он помнил плохо. Врачи говорили, что ему нужно лежать, но он вскочил, выбежал из больницы, поймал такси и велел водителю на всей скорости гнать в Коламбус. Пока ехали, Салли постоянно куда-то нырял, а когда выныривал, подгонял таксиста.
Потом, скрючившись от боли, он бежал по больничным коридорам, разыскивая палату интенсивной терапии и спрашивая у каждого попадавшегося навстречу врача: «Где она? Где она?..» Увидев Жизель, он упал на пол и забился в конвульсиях, бормоча: «Боже мой, боже мой, боже мой». Потом почувствовал на себе чьи-то руки: медсестер, охранников, родственников жены. Все держали его, потому что он не стоял на ногах.
Два дня. Две ночи. Боли в пояснице не утихали. Он не мог спать. Голова кружилась. Ему было плевать на то, что он давно не мылся и не брился. Он понимал: так нельзя. Нужно хоть на полчаса сменить обстановку, размяться. И тогда он спустился на первый этаж, где был кафетерий. На столике валялась оставленная кем-то газета. Салли схватил ее, вгляделся. Они поместили его снимок – старый, почти десятилетней давности. Рядом были фотографии покореженной, но благополучно севшей «Сессны» и останков его F-18. Сплющенные куски фюзеляжа, раскиданные по полю, обломок крыла, сгоревший двигатель.
Несколько минут Салли сидел неподвижно, вглядываясь в газетную страницу. Он пытался понять, какая логика двигала теми, кто составлял заголовки и размещал их. Почему то, что пилот не уберег самолет, для этих чертовых газетчиков было важнее, чем последствия столкновения автомобилей? Для него жена была дороже всех самолетов мира. Его Жизель – красивая, умная, ни в чем не повинная женщина. Она не сделала ничего плохого, лишь тревожилась за своего мужа и рвалась узнать, что с ним. И ее муж – он тоже не сделал ничего плохого. Он летел по всем правилам, он подчинялся указаниям авиадиспетчера. А вот диспетчер… Допустив непоправимую ошибку, он трусливо сбежал с дежурства. Судьба наказала этого мерзавца. Но при чем тут Жизель? Чем провинилась она, лучшая из женщин?
Эти заголовки словно предопределили все дальнейшие события. Они задали направление общественному мнению, которое Салли был бессилен переломить.
Он скомкал газету и швырнул в мусорную корзину. У каждой жизни есть две версии. Первую знаете вы сами, вторую вам рассказывают другие.
За неделю до Дня благодарения все гостиницы в Колдуотере и в радиусе двадцати миль от него были переполнены. Число паломников, обосновавшихся на Ланкерс-Филд, достигло пяти тысяч. Возле дома Кэтрин Йеллин собиралось не менее трех сотен сторонников и противников – их было примерно поровну. На подмогу Джеку прибыли полицейские из Мосс-Хилла и других соседних городов, однако полиции явно не хватало. Между тем никаких серьезных правонарушений зафиксировано не было, и бльшую часть времени стражи порядка занимались тем, что выписывали штрафы за парковку в неположенном месте.
Когда-то продукты в местный супермаркет завозились раз в неделю. Сейчас же грузовики подкатывали к складским дверям по нескольку раз в день. На автозаправочной станции периодически заканчивался бензин, и тогда она закрывалась, ожидая подвоза. Фрида наняла дополнительный персонал, включая и всю свою безработную родню. Ее закусочная стала первым в истории Колдуотера заведением, открытым круглые сутки. Местный хозяйственный магазин распродал все запасы фанеры и красок. Отчасти это было вызвано тем, что теперь на каждой лужайке стояли щиты с надписью: «Платная парковка». Цены за час стоянки постоянно росли: с пяти долларов они незаметно поднялись до двадцати.
Религиозный ажиотаж сопровождался прямо-таки истерическим ростом деловой активности. Джефф Джекоби, мэр Колдуотера, получал десятки просьб о предоставлении лицензий на предпринимательскую деятельность. В Колдуотере жаждали обосноваться компании по производству сувениров и футболок с символикой. Фирмы, торгующие религиозной литературой и сопутствующими товарами, были готовы занять помещения всех магазинов на Лейк-стрит, закрытых на зиму.
Одно из самых популярных дневных ток-шоу намеревалось отправить из Лос-Анджелеса в Колдуотер целую команду, включая знаменитую ведущую! Планировался прямой выпуск. И хотя многие жители Колдуотера жаловались на засилье приезжих, Джефф постоянно получал неофициальные предложения от тех, кто был готов предоставить ток-шоу свое помещение.
Имена и обстоятельства жизни семерых горожан, говоривших по телефону с небесами, теперь были известны каждому. К историям Кэтрин, Тесс и Дорин добавились истории Эдди Дукенса (ему звонила бывшая жена, с которой он расстался еще при ее жизни), Джея Джеймса (звонки от покойного партнера по бизнесу), Анеша Баруа (звонки от покойной дочери) и Келли Подесто (звонки от подруги-сверстницы, в прошлом году погибшей по вине пьяного водителя).
В ток-шоу согласились участвовать все, кроме Кэтрин. У нее были свои планы.
Спустя два дня
(Крупным планом – лицо Кэтрин.)
К э т р и н: Я никого не убивала. Я бы никогда не решилась убить человека. Я распространяю благую весть, которую получаю с небес.
(Эми на фоне протестующих.)
Э м и: Кэтрин Йеллин хочет, чтобы протестующие услышали и поняли ее слова. Необходимо еще раз прояснить историю с пенсионером Беном Уилксом, работавшим в автомобильной промышленности. Он был неизлечимо болен, и с ним произошло то, чего он сам хотел.
(В кадре – Бен в больничной палате.)
Б е н: Я очень хочу верить, что все это правда.
(Эми на фоне протестующих.)
Э м и: У Бена Уилкса был рак в последней стадии, от которого он и умер. Врачи не обещали ему излечения. Обращаю ваше внимание: Кэтрин не предлагала Бену отказаться от врачебной помощи. Однако находятся возмущенные люди, готовые возложить на нее вину за смерть этого старика. Быть избранной – тяжкая ноша, о чем Кэтрин и рассказала в эксклюзивном интервью, данном ей Девятому каналу.
(Крупным планом – плачущая Кэтрин.)
К э т р и н: Я ни о чем не просила. Я горевала по сестре и думала, что вновь услышу ее голос только после своей смерти. Но Господь сотворил чудо. Он вернул мне возможность общения с сестрой. Значит, на то у Господа были свои причины.
Э м и: От чего тебе сейчас тяжелее всего?
К э т р и н: От того, что люди мне не верят.
Э м и: Ты говоришь о протестующих?
К э т р и н: Да, о них. Они весь день кричат. Говорят ужасные вещи. А некоторые из их плакатов…
(Не в силах говорить, закрывает лицо руками.)
Э м и: Успокойся, Кэтрин. Я понимаю, что тебе тяжело.
К э т р и н: Простите мою несдержанность.
Э м и: Ничего страшного. В твоей ситуации у многих бы сдали нервы.
К э т р и н: Мне жаль этих людей. Они упускают свой шанс. Они упорно не слышат послания Господа. Поймите же: небеса существуют на самом деле, и потому все мы отныне можем не бояться смерти.
(В кадре – протестующие.)
П р о т е с т у ю щ и е: ЖИЗНЬ ЗДЕСЬ, А НЕ НА НЕБЕСАХ! ЖИЗНЬ ЗДЕСЬ, А НЕ НА НЕБЕСАХ!
(Эми перед домом.)
Э м и: Когда я беседовала с Кэтрин Йеллин, она сказала мне следующее. Она настолько уверена в правдивости получаемых звонков, что намерена сделать то, чего до сих пор никто не делал.
(Крупным планом – лицо Кэтрин.)
К э т р и н: Я готова рассказать о звонке всем и каждому.
Э м и: И даже протестующим?
К э т р и н: Я же сказала, всем и каждому. Я не боюсь. Я попрошу мою сестру обратиться к этим людям и рассказать им правду. Когда они услышат ее, они многое поймут.
(Эми на улице.)
Э м и: Я пока не знаю подробностей этого ошеломляющего заявления. Но, возможно, очень скоро весь город получит редкий шанс услышать голос с небес и узнать, как там живут. Редакция «Горячих новостей на Девятом», конечно же, будет держать вас в курсе, что мы исправно делали и делаем все это время. С вами была Эми Пенн. Колдуотер, штат Мичиган.
Сидя у себя в кабинете, Фил досмотрел репортаж и улыбнулся.
– Умница, – сказал он вслух.
Наверное, он ошибался, считая Эми Пенн посредственностью. Все бы так вытягивали рейтинг Девятого канала, как эта девочка.
Джулз сидел в зале городской публичной библиотеки и листал книгу о приключениях Любопытного Джорджа. Рядом стояла Лиз.
– Тебе нравятся обезьяны? – спросила она.
– Не очень, – пробормотал Джулз.
– А кто тебе нравится?
– Тигры.
– Что ж, пожалуй, я сумею найти тебе книжку о тиграх. Пошли вместе искать?
Джулз был явно ошеломлен таким предложением.
– Пошли, – подбодрила его Лиз.
Джулз спрыгнул со стула, взял девушку за руку, и они направились к стеллажам. Салли наблюдал за ними, испытывая смешанные чувства. Он радовался, что Джулз смело дал руку женщине, которую видел впервые. Конечно, Салли предпочел бы, чтобы с сыном была Жизель, но…
А перед ним лежали опубликованные в «Газетт» некрологи всех тех, кто якобы звонил с небес. Мария подошла к делу на редкость добросовестно: вместо сухих штампованных фраз она писала насоящие очерки, откуда можно было почерпнуть немало интересного о семье покойного, его работе, любимых видах спорта и отдыха, о домашних животных. Проще всего было бы взять подшивки прямо в редакции «Газетт», однако Салли не хотел вызывать подозрений. Чем бы он объяснил такой интерес? Но когда он заикнулся об этом Лиз, она тут же направилась к шкафу и, открыв дверцы, спросила:
– Какие номера вам нужны? У нас есть все.
Салли это не удивило: в библиотеке и должны храниться подшивки местных газет. Раскрыв свой желтый блокнот, он заносил туда интересующие его подробности. Но чем больше он писал, тем больше его мысли крутились вокруг рабочих материалов Марии – расшифровок диктофонных записей ее бесед с родными покойных. Наверное, там подробностей было еще больше. Их бы хватило на объемный портрет каждого из умерших. Быть может, они бы помогли Салли нащупать недостающее звено.
Главной загадкой для него по-прежнему оставались голоса. Каждый из семерых утверждал, что они настоящие. Не мог же кто-то имитировать голоса всех тех людей! Такое просто не под силу человеку. Человеку – да. А машине? Вдруг существует какое-нибудь компьютерное устройство, позволяющее менять тональность и тембр голоса? Тогда все остальное – дело техники. Настраиваешь нужные тебе фильтры, говоришь своим голосом, а на выходе получаешь голос сестры Кэтрин или матери Тесс. Вдруг это так?
В это время ожил мобильник Салли, переключенный на вибровызов. Звонил Рон Дженнингс. Салли проигнорировал звонок. Через минуту Рон прислал ему эсэмэску:
Где вы находитесь?
Салли выключил телефон.
– Пап, посмотри.
Джулз держал в руках книжку с картинками. На обложке красовался тигр.
– Как вы быстро нашли, – удивился Салли.
– Библиотекарша должна помнить, что и на каких полках у нее лежит, – улыбнулась Лиз.
Джулз снова вскарабкался на стул и принялся листать книжку.
– Не мальчик, а просто куколка, – сказала Лиз. – Наверное, про мальчишек так не говорят.
– Пусть будет пупсик, – улыбнулся Салли. – Джулио, тебе нравится книжка?
– Ага, – не поднимая головы, ответил Джулз. – Я расскажу маме, как читал про тигров.
Лиз отвернулась, сделав вид, что не слышала этих слов. Салли вернулся к некрологам, продолжая выискивать зацепки.
У плохих новостей нет пределов, хотя нам кажется, что должны быть. Чем-то это похоже на ситуацию с дождем. Мы смотрим на косые струи и думаем: «Куда уж хуже?» Однако дождь может превратиться в сплошной ливень. Вот так и жизненные тяготы.
От самолета Салли остались одни обломки. Его жена после страшной аварии до сих пор находилась в коме. «Черный ящик» истребителя серьезно пострадал, и восстановить переговоры пилота с наземной службой было невозможно. Казалось бы, нужно обратиться к дублирующим записям из диспетчерской аэропорта Линтон, однако в тот злополучный день что-то случилось с аппаратурой и разговоры вообще не записывались. Человек с гнусавым голосом – единственный свидетель, способный подтвердить невиновность Салли, – погиб. Его тело было настолько изуродовано, что гроб на похоронах даже не открывали.
Такой груз бед не выдержать никому, даже самому сильному человеку. Салли тогда было не до рассуждений. Весь его мир сузился до больничной палаты. Состояние Жизели не менялось.
Спустя четыре дня после катастрофы в палату, где она лежала, вошли двое офицеров ВМФ.
– Вам необходимо поехать с нами, – сказали они Салли.
Плохие новости превратились в скверные.
Анализ крови, проведенный в больнице Линтона, выявил в организме Салли следы алкоголя. Салли об этом не сказали, но по вопросам, которые ему задавали в военной комендатуре Коламбуса, он сразу понял, куда клонят дознаватели.
– Расскажите нам максимально подробно, как вы провели вечер перед вылетом.
Салли показалось, что его ударили кувалдой в живот. Череда событий, приведших к столкновению самолетов, не имела никакого отношения к вечеру перед вылетом. Однако дознаватели придерживались иного мнения. Поскольку тем вечером Салли не знал о предстоящем полете, он не отказал себе в удовольствии выпить с сослуживцами. Они посидели в ресторане отеля, выпили водки с тоником, после чего он вернулся к себе в номер и лег спать. В какое время происходила эта встреча? Сколько порций водки с тоником он выпил: одну или две? В котором часу поднялся в воздух? Салли, конечно же, знал непреложное летное правило: «от бокала до штурвала» должно пройти не менее двенадцати часов…
Будущее военного-морского летчика Хардинга рушилось на глазах.
– Мне нужен адвокат, – дрожащим голосом заявил дознавателям Салли.
Тринадцатая неделя
Перед самым Днем благодарения на Колдуотер обрушился сильный снегопад, прекратившийся лишь к утру. Все улицы покрылись толстым слоем снега. Вооружившись лопатами, жители расчищали проходы, поскольку без этого невозможно было даже взять газету из почтового ящика. Люди с удовольствием вдыхали морозный воздух и наслаждались тишиной, столь непривычной после суматохи минувших недель.
Дом Тесс находился на Катберт-роуд. Проснувшись, она надела халат и прошла на кухню. Она надеялась, что снег заставил людей покинуть лужайку перед ее домом. Многие действительно ушли искать приют в местных церквях, однако лужайка не обезлюдела. Когда Тесс открыла дверь и, жмурясь от утреннего солнца, взглянула на заснеженное место молений, то с удивлением обнаружила там палатки. Самые стойкие ночевали прямо на улице, закутавшись в пледы и одеяла. Особенно ее поразила детская коляска, покрытая снегом. Ребенок вместе с матерью выглядывали из ближайшей палатки.
– Доброе утро, Тесс.
– Да благословит вас Господь, Тесс.
– Тесс, помолитесь с нами.
К горлу Тесс подступили слезы. Невзирая на мороз, эти люди провели здесь всю ночь. Им никто не звонил с того света. Они приехали сюда в надежде, что чудо, случившееся с ней, случится и с ними, как будто чудеса заразны! Тесс подумала о матери, вспомнила, как та превращала День благодарения в День открытых дверей.
– Заходите в дом, – вдруг сказала Тесс и уже громче добавила: – Пожалуйста! Я приглашаю всех! Заходите и грейтесь!
Из кухни церкви «Жатва надежды» вкусно пахло жареной картошкой. Собравшимся раздавали порции индейки. На столике стояла большая кастрюля, заполненная ароматной подливой. Пастор Уоррен ходил между собравшимися, угощал их чаем со льдом и произносил слова ободрения. Большинство волонтеров были из числа его прихожан, согласившихся отложить празднование у себя дома, чтобы помочь пастору. Снегопад согнал в церковь больше народу, чем ожидалось. Поскольку все скамьи были заняты, из кладовой принесли складные стулья.
Утром Уоррену позвонила Кэтрин Йеллин. Они не общались более месяца.
– С Днем благодарения вас, пастор, – сказала она.
– И вас, Кэтрин.
– Пастор, как вы себя чувствуете?
– Вопреки всем невзгодам, Господь даровал мне еще один день жизни.
Это была старая присказка. Кэтрин хорошо ее знала, однако ответила вежливым смешком. Уоррен почти забыл, как часто Кэтрин навещала его в прежние времена – в основном, чтобы оплакать сестру и услышать слова утешения. Но не только за этим. Кэтрин часто советовалась с ним. Она изучала Библию и просила растолковать ей то или иное непонятное место. Она была ревностной прихожанкой, а пастора опекала так, будто он был ее престарелым дядюшкой. Даже возила к врачу, когда однажды им завладел упорно не поддающийся изгнанию насморк.
– Пастор, я хотела бы помочь с праздничной трапезой.
Уоррен ответил междометием, которое могло означать что угодно.
– Скажите, это уместно? – спросила Кэтрин.
Пастор задумался. Он видел ажиотаж, вспыхивавший везде, где теперь появлялась эта женщина. Ею восторгались, ее обвиняли в подаче ложных надежд. И всегда поблизости толпились пронырливые телевизионщики.
– Конечно, дорогая, ваша помощь была бы нам очень кстати… Это вполне уместно… но я подумаю.
Оба молчали.
– Не волнуйтесь, пастор, – наконец сказала Кэтрин. – Я понимаю.
– Трудно…
– Нет-нет, я…
– Быть может, мы…
– Я не хочу создавать вам сложности. Еще раз с праздником.
– Да пребудет с вами Бог, Кэтрин. – Уоррен сглотнул.
– И с вами, пастор. – В трубке послышался тяжелый вздох.
Благодать действует на людей по-разному. Если для остальных избранных очередной звонок с небес был глотком целительного бальзама, на Дорин, как ни печально, звонки сына производили все более тягостное впечатление. Первоначальное ликование неожиданно сменилось пронзительной тоской, близкой к депрессии.
Дорин поняла это утром, когда стояла на кухне и обдумывала праздничный обед, подсчитывая, сколько человек соберется за столом. «Люси, Рэнди, двое детей, мы с Мэлом…» Она сосчитала и Робби, словно он должен был прийти. Но он не придет. Ничего не изменилось.
До того как начались эти звонки, душевная рана Дорин потихоньку затягивалась. Все эти два года Мэл часто упрекал ее, говоря: «Хватит себя терзать. Живые должны жить. Нужно двигаться дальше». Поначалу слова мужа вызывали у нее слезы и всплески раздражения, но постепенно она поняла: Мэл прав.
И вдруг ее снова забросили в прошлое. Робби опять стал частью ее жизни. Но какой частью? Радость Дорин очень быстро сменилась подавленностью. У нее не было ощущения, что Робби вернулся в ее жизнь. Наоборот. Эти звонки заставляли Дорин вновь переживать тяжесть утраты, возвращая ее к тому страшному дню, когда она впервые узнала о гибели сына.
Что толку в этих разговорах с покойным? Обрывочные фразы не заменят полноценного разговора. К чему цепляться за телефонную линию с небес, которая в любой момент может навсегда оборваться? А беспощадная реальность таковой и останется. Робби никогда не вернется домой и не сядет за кухонный стол в небрежно наброшенной фуфайке: широкоплечий, мускулистый. Не будет уплетать за обе щеки свои любимые глазированные хлопья с молоком. Не растянется на диване, щелкая пультом телевизора и выискивая свои любимые мультики. Робби и Джессика, его подружка, милая девчонка с кудряшками, как у феи, не усядутся в старый «камаро», не врубят музыку на полную мощь и не рванут кататься. Он никогда не подойдет к Дорин сзади, не заключит ее в медвежьи объятия, не уткнется носом в затылок и не скажет: «Мама-мама-мама-мама».
Ей завидовали. Ей твердили: «Звонки идут с небес. Вот вам доказательство, что ваш сын в раю». Дорин и так это знала, задолго до того, как услышала его голос. И без звонков ее убежденность была крепче.
Дорин стояла, задумчиво теребя провод телефонного аппарата. Потом вдруг нагнулась и вытащила вилку из розетки. В ее доме было несколько аппаратов. Дорин выключила их все. Найдя пустую коробку, сложила туда аппараты, оделась, завела машину и по глубокому снегу поехала на Мейн-стрит, где находилось местное отделение благотворительной организации «Гудвилл».
Хватит с нее этих звонков. Дорин решила больше не сражаться с естественным ходом вещей. Есть время здороваться и время прощаться. Этим объясняется, почему люди хоронят пласты своего прошлого, а похоронив, стараются не выкапывать.
Салли и Жизель успели пожить в пяти разных штатах. В основном их перемещениям способствовала профессия военного летчика. Первым штатом был Иллинойс, где они познакомились в студенческие годы. Затем Вирджиния, Калифорния, Флорида (там родился Джулз) и, наконец, Мичиган. Они осели в пригороде Детройта, Салли перешел в авиацию резерва. Это место находилось почти на одинаковом расстоянии от Колдуотера и города, где жили родители Жизели.
Но где бы ни находился Салли, на День благодарения его родители всегда приезжали к нему. В этом году Салли впервые со школьных времен праздновал в родительском доме. За столом собрались дядя Тео с тетей Мартой (обоим было за восемьдесят), Билл и Ширли – давнишние соседи родителей, Джулз, по уши вымазанный в тушеной картошке, а также библиотекарша Лиз. Джулзу очень нравилось, как она читает ему «Тигра Тилли», и он пригласил девушку в гости. Та сразу же согласилась.
Салли не мог сказать сыну «нет», однако настоял, чтобы Джулз спросил разрешения у бабушки.
– Бабуль, можно, я свою подружку приглашу? – спросил мальчишка.
– Конечно, дорогой, – великодушно разрешила бабушка. – А сколько ей лет?
– Двадцать.
Мать Салли вопросительно посмотрела на сына.
– Ты еще не видела ее волос, – сказал он.
Но втайне Салли радовался. Лиз как-то незаметно стала для Джулза заботливой старшей сестрой. Занимаясь своими расследованиями, Салли без опасения оставлял сына под присмотром Лиз. Библиотека не самое плохое место для семилетнего мальчишки, есть намного хуже.
– Вот и наша красавица, – объявила мать Салли, внося блюдо с индейкой.
– Какая прелесть, – облизнулся дядя Тео.
– Вау, – сообразно лексикону поколения, отреагировала Лиз.
– Мне пришлось заказывать ее за месяц вперед, иначе можно было остаться с носом. В супермаркете не протолкнешься. Люди очумели. Сметают все подряд. Я недавно пошла за кетчупом. Прихожу, а кетчупа нет. Представляете?
– Что ты сказала? На рынке нет кетчупа? – насторожилась тетя Марта.
– Город просто спятил, – сказал Билл.
– Машин столько, что не протолкнуться, – подхватила его жена.
– Если бы не эти холода, я ходил бы пешком.
– Я тебе напомню, когда потеплеет.
– Сумасшедший дом.
Такие разговоры велись в тот вечер за каждым столом. Все соглашались, что эти звонки с небес неузнаваемо изменили Колдуотер. Но им, коренным жителям, очень многое не нравилось. Не забывая угощаться индейкой, люди жаловались на шум и запруженные машинами дороги. Кто-то говорил, остальные кивали или качали головой. Потом эстафета переходила к другому гостю, и поток жалоб возобновлялся.
Однако в тот вечер говорили не только о чисто мирских трудностях. Говорили о небесах. О вере. О Боге. И молитв было гораздо больше, чем в предыдущие годы. Люди стремились получить прощение у тех, кого обидели. Число желающих поработать на благотворительных кухнях заметно превышало потребности. Число матрасов, которые несли в каждую церковь, значительно превышало число тех, кому они могли понадобиться для ночлега.
Невзирая на жуткие транспортные пробки, длинные очереди и туалетные кабинки, ставшие принадлежностью каждой улицы, в этот праздник никто не остался голодным или без крыши над головой. Факт, не отраженный ни прессой, ни телевидением. Факт, казавшийся столь очевидным, что никто не обратил на него внимания.
Впрочем кое-кто все же это заметил.
– Как насчет тоста?
Гости наполнили рюмки вином. Салли принял бутылку от дяди Тео, мельком взглянул на родителей и тут же передал ее тете Марте. С некоторых пор ему не хотелось выпивать в присутствии отца.
Фред Хардинг тоже был военным летчиком и когда-то участвовал в Корейской войне. С тех пор его привычки почти не изменились: та же военная короткая стрижка, тот же спокойный, рассудительный подход ко всему. Когда Салли, окончив колледж, записался на офицерские курсы, отец был горд. Пока Салли рос, у них находилось мало тем для разговоров. Но когда Салли стал военно-морским летчиком, отец радовался каждой возможности побеседовать с сыном. Они говорили часами, сравнивая нынешние военные самолеты с авиацией времен Корейской войны. Тогда реактивные истребители были новинкой.
– Мой сын летает на F-18, – с гордостью сообщал Фред друзьям и соседям. – В два раза быстрее звука.
Все изменилось, когда токсикологический анализ обнаружил в крови Салли следы алкоголя. Фред сильно рассердился на сына. Он недоумевал: как такое могло случиться? Ведь даже желторотый курсант знает, сколько времени должно пройти «от бокала до штурвала». Это же одна из главных заповедей летчика.
– Ну как тебя угораздило? – бушевал Фред.
– Я выпил всего пару порций, – оправдывался Салли.
– А где двенадцать часов?
– Я вообще не собирался в тот день лететь.
– Ты был обязан доложить командиру.
– Пап, неужели я не знаю регламента? Да, был обязан доложить. Но не доложил. Выручал сослуживца. Я великолепно летел, никаких глюков не было. Если бы не эта тварь диспетчер, я бы нормально приземлился.
Однако доводы Салли не убеждали ни отца, ни тех, кто проводил расследование.
Сразу после катастрофы к нему относились с сочувствием. Как-никак, второй самолет благополучно сел. Салли пострадал при катапультировании (этот вид катапультирования считается травматическим), но тоже остался цел. Больше всего досталось ни в чем не повинной Жизели. Такая прекрасная пара, а теперь у них жизнь поломана.
Отношение резко изменилось, когда в прессу просочились данные токсикологического анализа. Общественное мнение, словно борец-тяжеловес, положило Салли на обе лопатки. Газета, сумевшая первой заполучить результаты анализа, вышла под заголовком: «А был ли трезв пилот в момент катастрофы?» Потом «полоскать» историю Салли принялись телеканалы. Эти уже не задавались вопросами. Они обвиняли.
Никто не желал принимать во внимание, что в крови Салли были зафиксированы всего лишь следы алкоголя и что при грубейшей ошибке авиадиспетчера даже абсолютно трезвый летчик не избежал бы столкновения. Командование, придерживающееся принципа «нулевой терпимости», сочло результаты анализов отягчающим обстоятельством. Салли еще мог понять падких на сенсацию газетчиков и тележурналистов – СМИ свойственно переключаться на новейшую версию события, начисто забывая все прежние. Но его удивляла позиция военных. Как бы там ни было, он очень скоро превратился в главного виновника воздушной трагедии. Никто больше не вспоминал ни о странном исчезновении записи его переговоров с наземной службой, ни о таком же странном бегстве Эллиота Грея, покинувшего дежурство.
Теперь СМИ именовали Салли Хардинга не иначе как «безответственным пилотом-пьяницей», который, как цинично заметил один комментатор, «приземлил свою жену в кому».
После этого Салли бросил читать газеты. Дни напролет он просиживал у койки Жизели, которую перевезли в больницу Гранд-Рапидс, ближе к родственникам. Салли постоянно разговаривал с ней. «Малышка, останься со мной», – шептал он. Салли держал ее руку. Синяки и ссадины исчезли, кожа Жизели приобрела почти естественный цвет, но ее гибкое стройное тело усохло, а глаза так и оставались закрытыми.
Шли месяцы. Работать Салли не мог. Все сбережения он тратил на адвокатов. Поначалу, следуя их настоятельным советам, он подал в суд на диспетчерскую службу аэропорта Линтон. Но Эллиот Грей был мертв, немногие свидетели трагедии путались в показаниях. Салли махнул рукой на иск и сосредоточился на собственной защите. Те же адвокаты убеждали его лично присутствовать на процессе. По их словам, его дело было достаточно простым и он мог рассчитывать на симпатии со стороны жюри. В действительности его дело вовсе не было простым. Его дело рассматривал не гражданский, а военный суд, руководствовавшийся четкими инструкциями. То, что между выпивкой с друзьями и полетом прошло менее двенадцати часов, было прямым нарушением директивы 301.2. Помимо этого, Салли был виновен в порче государственного имущества. Военных судей не интересовало, какой диспетчер допустил грубейшую ошибку и чья жена стала жертвой трагедии. У обвинения были показания двух свидетелей, видевших, как Салли выпивал в ресторане отеля. Они же назвали время, когда это происходило.
Салли чувствовал себя попавшим в ад. Нет, даже хуже – в чистилище. Над его головой был занесен невидимый топор. Сам безработный, жена в больнице, ее родня не желает его видеть, собственный отец его стыдится, сын постоянно спрашивает про маму. Из-за нескончаемых кошмаров он возненавидел необходимость спать, однако, проснувшись, попадал в кошмар реальности. То, что было значимым для Салли, его адвокаты находили второстепенным. Для него главной ценностью стало время. Если он признает себя виновным, ему дадут меньший срок и он раньше выйдет на свободу. В мир, где его ждали Джулз и Жизель.
Адвокаты убеждали его не оставлять борьбы. Вопреки их советам, Салли признал себя виновным.
Ему дали десять месяцев тюрьмы.
Салли вошел в камеру, вспоминая последний телефонный разговор с женой.
«Хочу тебя видеть».
«Тогда прилетай. Я тоже хочу тебя видеть».
Эти слова были его манной небесной, его мантрой, медитацией и молитвой. Они поддерживали его веру… вплоть до того дня, когда ему сообщили о смерти жены.
Вместе с Жизелью в душе Салли умерла вера.
День благодарения подходил к концу. Салли поехал домой; Джулз заснул прямо на сиденье. Приехав, Салли отнес сына в комнату и уложил, не став раздевать. Потом прошел на кухню и налил себе бурбона. Досадуя, что переел, Салли плюхнулся на диван, включил телевизор, нашел футбол и стал смотреть, приглушив звук. Хотелось забыться на весь остаток вечера.
Бурбон был выпит. Глаза закрывались. Салли погружался в дрему. И тут он услышал стук.
Читать бесплатно другие книги:
