СССР™ Идиатуллин Шамиль
Кто бы еще налажал – и кого бы еще было так легко и неприятно распинать. А что делать.
– Ты, Маклаков, чего Союз позоришь? – ласково спросил Сергей.
Маклаков распахнул глаза, – эх, как бы не заплакал сразу, – сглотнул и спросил:
– Ты, Кузнецов, почему так решил?
Сергей весело удивился. Ладно, тем лучше, интереснее и общественно полезнее.
– Дима, ты чего... – начал невысокий Ковалюк.
Кузнецов перебил:
– Родной, ты мне не тычь, я все-таки...
– Встречное пожелание, – коротко сказал Маклаков и уселся покрепче, даже кружку стиснул как гранату и так уперся ею в стол, что лунку, наверное, выжег.
– Не понял. А. Резонно. Будем на «вы». Вы... хм... выдеру и высушу. Давайте сначала: вы, Маклаков, вы своей работой Союз позорите и губите. Я на вашем «кипчаке» сейчас вернулся из Красноярска. Там все отработалось нормально, слава богу, а вот едва за город выехали – храп, да топот, да лязг и оверкиль с прихлопом, и копец котенку.
– В смысле?
– В прямом. На повороте увод правой подвески не успел за левым, машину вверх, вбок – и с дороги. Ладно, хоть снег и подушки сработали. Технологи сказали: нештатная работа приводов, проблема сборки. Ваша проблема то есть, товарищ Маклаков. И спасибо, еще раз, что так поздно сюрприз случился. Мои шишаки пройдут, – а перед красноярцами обосрались бы – все, завод можно заворачивать и выкидывать. Никому такой больше не надо. Понятно теперь, почему я так решил, Маклаков? И что, на «вы» с вами только, или еще медаль дать, или расцеловать в обе щеки с подсосом?
– Не может быть, – пробормотал Маклаков, резко побледнев и как-то обвиснув на стуле, кружка болтнулась и плеснула на руку, вроде не опалил, чай или компот и без подогрева.
Было жалко, но требовалась концовка.
– Сто раз сказано: мы живем без второго шанса, во вражеском окружении и злом недоверии лично к нам, к любому нашему делу и любому нашему продукту. Обосремся раз, где угодно, – хоть вот канализацию у нас на Летней прорвет, – всё. Скажут, Союз – козлы, «союзники» у них с говном, а «кипчаки» на ослиной моче работают. Тем более если с продуктом лажа – песец всему сразу. Маклаков, благодаря вам мы на самом краешке песца удержались. А вы права качаете.
Маклаков давно ничего не качал: еле сидел, удерживая равновесие вроде бы только отчаянным взглядом, воткнутым в глаза Кузнецову. Плохо будет пацану, когда погоним, подумал Сергей, истовый вроде, а не гнать нельзя.
– А что случилось-то, если по-человечески? – спросили сбоку.
Сергей повернулся, подсознательно опасаясь, что потерявший опору Маклаков немедленно соскользнет на пол, но вроде пришипился. Спрашивал, оказывается, Гарри Поттер.
– Говорю же – на повороте привод не сработал.
– Это я слышал. А зачем на повороте срабатывать приводу?
– Как – зачем? – Сергей даже растерялся. – А подушку как ставить?
– Стоп, – сказал постаревший мальчик-колдун. – Рычаг переключения трансмиссия–подушка только на нейтралке и не выше второго контура срабатывает, дальше там режим «или–или». Как вы умудрились на скорости переключиться?
– А это уметь надо, – назидательно объяснил Сергей. – Молот мне, так я любого в своего перекую. Контуры понижаются вручную, тут же нейтралка – и выброс подушки.
За правым ухом шумно выдохнул Викторов. А Маклаков, что характерно, начал оживать и расти во все стороны, как поддуваемый крокодильчик.
– Товарищ Кузнецов, то есть вы реально такой маневр совершали: ускориться до поворота, потом убрать колеса и обойти соперника на воздушной подушке? У вас что, догонялки там были? – жестко спросил Поттер.
– Какие догонялки, вы что несете?! – рассвирепел Кузнецов. – Это боевые машины, испытанные, товар лицом надо показывать.
– Руль клинило? – неожиданно спросил Маклаков.
– Вот этого мне только... Хотя – да, когда кувыркался уже, подклинило. То есть это что, известная штука, вы про нее знали и скрывали? Вы что, смертей ждали?
Пролетарии забурчали. Маклаков аккуратно сгруппировался вокруг кружки и присосался к ней. Поттер запрокинул голову и сдавленно выругался. Викторов сказал:
– Паршев, накажу.
– Константин Альбертович, ты бы лучше товарища начальника наказал.
– Не понял, – сказал Сергей, чуя, впрочем, что уже не до наездов.
– Смотри, развивальщик, – сказал Поттер, вытащил «союзник», развернул проекцию «кипчака», повертел ее туда-сюда, свернул и со словами: – На фиг, вас мордой надо, – устремился к конвейеру.
Работяги неспешно потянулись за ним, остались только Маклаков, общавшийся с кружкой, и Викторов. Кузнецов посмотрел на него, Викторов сделал суровые брови и сказал:
– Пойдем, Сергей Владимирович, никогда не поздно.
– Ну пойдем, – с веселой обреченностью согласился Кузнецов.
Паршев-Поттер уже потрошил застывшую на конвейере машину. Когда Кузнецов с Викторовым настигли маскхалатную общественность, шрамоносец уже снял и раздал бампера и фальшборта, в несколько быстрых вжиков отсоединил и отставил двери и панели, ловко вытащил несколько болтов и скоб, выпростал и завернул юбку – «кипчак» стоял неловкий и прекрасный, как Мэрилин Монро на гинекологическом осмотре, Сергей чуть не отвернулся, – и ткнул ладонью в многофигурное сочленение:
– Это, по-твоему, что такое?
– Паршев, – зло сказал Викторов.
– По-вашему, по-вашему. Что это, а?
– Объясни сам, – попросил Кузнецов, понимая, что надо сдерживаться.
– А техпаспорт почитать у нас не бывает? Ладно, объясняю. Это направляющие, по которым ходят подвески и юбка. Ведут к полостям – вот, под панелями. В одну полость запихнуть два хрена невозможно, поэтому и действует принцип «или–или». Это в техпаспорте написано, на панели и вообще у всех на лбу. А для дураков специальная защита предусмотрена: строгий рычаг, правило контура, плюс залипающая рулевая колонка. Если человек совсем идиот, он все это дело обходит, то есть розетки есть ведь в каждом доме, и затыкать их без мазы, можно только предупредить, что мокрыми руками брать нельзя. Ну или отключить. А против кретина с двумя спицами мы, блин, бессильны.
– Паршев, все!
– Кость Альбертыч, чувак пришел, на Димона наехал, чуть ли не врагом народа его выставил, – а сам, блин, диверсию сделать хотел, еще и с самоубийством. Пусть послушает, блин.
– Слушаю, слушаю, ругайте же меня, позорьте и трезвоньте, – сказал Сергей, тягостно размышляя на тему, ну почему всегда так.
– А все, слушать и трезвонить больше нечего. Короче, подвески уходят не одновременно, а на два такта – так нагрузка правильнее раскладывается. А если бы было на скорости и одновременно... Вот смотри, – Паршев принялся показывать руками, – тут, короче, колесо ухо-одит, юбка ему навстречу, вот тут складка, должно зацепиться, но, допустим, проскакивает – и, когда срабатывает пневматика, получаются четыре таких шара вокруг колес, дальше жесткий контакт, и если математику знаешь, сам считай, сперва будет отскок и закидывание или сперва пробой, а потом уже юзы с закидоном. А это, товарищ Кузнецов, заброс реальный – на крышу, после него вы бы с нами сильно не разговаривали.
– Я понял, – сказал Кузнецов.
– Еще не все понял. Смотрите, вот пластина финальной сборки. Она фиксит направляющие с разницей два микрона. Вот если бы Димон слажал и выставил одинаковый уровень – был бы описанный кобзец. Представили? На полной скорости, на повороте, еще и в тайге, поди? Тут деревья, там второй «кипчак», а? Представили. А если бы Димон слажал и сделал больший дифферент, вас бы сразу на борт бросило, ну и с похожими последствиями. А у вас чего? Юз, кювет и нештатная вправка подушки? И шишки, да? И как теперь Димона назвать, а?
– Спасибо, товарищ Паршев, – сказал Сергей и решительно пошел к Маклакову, который отставил кружку и внимательно рассматривал орхидею. – Товарищ Маклаков, – твердо сказал он. – Дмитрий. Я был неправ и вообще скотина. Вы мне, оказывается, жизнь уберегли. Я, короче, прошу прощения и вообще теперь должен вам.
Маклаков смотрел на орхидею.
– Дмитрий, – повторил Кузнецов.
– Да, я слышу. Все нормально, – произнес Маклаков ровным голосом.
– Хорошо. Я очень извиняюсь, – сказал Сергей, коротко поклонился и, не оглядываясь, пошел к выходу.
Викторов выдержал культурную паузу и за миллисекунду до начала бурного обсуждения происшествия гаркнул:
– Ребят, время! За работу, дискуссии потом! Паршев, ты куда?
– Щас, – небрежно отозвался Паршев, присел перед Маклаковым и сказал: – Димон. Димон, ну хорош. Всё.
Маклаков, не отрывая взгляда от непристойных соцветий, что-то пробормотал.
– Чего?
– Всё равно всё то же самое, – внятно повторил Димон. – Как везде.
– А вот ни фига, – возразил Паршев. – Во-первых, не как везде – везде перед тобой босс извинился бы?
– А, – сказал Маклаков, обозначив движение рукой.
– Не «а». Совсем не «а». Потом, все в наших руках. Объяснили – он понял. Ты вспомни, блин, каким в прошлом году был – и каким стал. Это что, как везде?
Маклаков не отрывал влажных глаз от орхидеи. Паршев гыгыкнул и продолжил:
– Тебе теперь целый Кузнецов по жизни должен. Представился ведь еще, говна-пирога: я, грит, Кузнецов. Кто бы мог подумать. А ты, между прочим, мне должен. Переуступишь, а?
– Лоб болит? – тускло спросил Маклаков.
– У тебя сейчас заболит, шутник, блин. Ты помни: целый ты до первой гречневой каши в столовой.
– Помню, – отозвался Маклаков, наконец-то оживая. – Спасибо, Валер.
– Спасибо не спасет, табло тебе рассверлю – сочтемся.
– Я знаю. Ладно, пошли работать.
– Работа делает свободным, – назидательно сказал Паршев.
Маклаков с усилием встал, малозаметно размял онемевшие конечности и пошел к конвейеру, бормоча под нос что-то ритмичное и вроде бы со словами «Все в наших руках».
5
Не вовремя ты вздумал
Перечить мне. От нынешнего дня
Я буду царь. Советы все и думы
Я слушать рад, но только слушать их –
Не слушаться!
Алексей Толстой
– Макс, ты намеков не понимаешь?
– Смотря каких. Явные вроде понимаю. Что-то пропустил?
– Да, наоборот, говорят, не пропускаешь никого.
– Ни одной юбки?
– Ах если б, ах если б. Не льсти себе. Своих не пропускаешь. Лыжню-то уступать надо.
– Своим – ради бога. Чужим, если трактора совсем, – тоже подвинусь, а то раздавят на хрен. А пластунам левым уступать – это замерзнешь, пока их дождешься. У нас там, извини, Сибирь, на месте стоять – под место лечь. Они ж как зомби, прошу прощения, пока догонят, своей смертью умрешь.
– Я не про торговлю сейчас.
– Да я тоже не совсем. А про что?
– Сам не догадаешься?
– Машинное доение жалуется? Знаю, мне Дьякин звонил. Настучал, зараза?
– И это тоже. Но нет, не стучал. Что такое опять?
– А, ну, настучит еще. Так, жизнь у его опекуемых не удалась, руки, оказывается, непосредственно к тазобедренному суставу прикручены – теперь обрадовались, виноватого нашли.
– А конкретней?
– Сев, ну зачем тебе это? Дьякин, если важно, расскажет, нет – так и не надо. Да и нет там пока ничего конкретного.
– Хорошо. Но я на самом деле про другое.
– Так. Теперь «союзники» кого-то не устраивают? Кого?
– «Союзники», в смысле аппарат-то, устраивают...
– Вот тебя. Сев, устраивают?
– Да я старый уже устраиваться. Эффектно, да. Но я по-старому как-нибудь: бумажка, патефон...
– Ну здрасьте. Сам заварил.
– Да, кстати, про заварил. Я про партию, да еще прямого действия, ничего не заваривал. Ты что, по цветным революциям стосковался? Фольксштурм мне тут растишь?
– РСДРП.
– Вот только большевиков нам не хватало. К ночи такие вещи не вспоминай, я и поверить могу.
– И что?..
– И то, что устрою вам реакцию, с перепугу-то. У вашей партии какой принцип?
– Чтобы нам жить не мешали.
– Именно. А это уже называется сепаратизм. Национальный задавили еле-еле – теперь ты нам социальный устраиваешь, идеологический? Что это за заявки вообще?
– Твои заявки.
– Поясни.
– Поясняю. Ты в самом начале как говорил: действовать по обстоятельствам. Мы так и делаем. Пока все было благополучно, шли по плану. Потом уткнулись в обстоятельства непреодолимой силы. Чиновников и партийцев этих вонючих, которые на самом деле та же кочерга, только вид сбоку.
– Как в советские времена – тебе ли не радоваться.
– Именно что. Именно. Вот я и обрадовался. И пошел эту непреодолимую силу преодолевать. И что ты теперь про ее непреодолимость скажешь?
– Я должен что-то говорить?
– Ну, я бы на твоем месте как минимум итоги Семнадцатого съезда устроил. А то, понимаешь, развелось победителей.
– О. Вот этой реплики я как раз ждал.
– Про победителей?
– Про «на твоем месте я бы». Все так серьезно?
– Сева. Ты меня пугаешь.
– А ты меня разочаровываешь.
– Погоди-погоди-погоди. Я вот только теперь понял. Ты что, считаешь, что проект «Союз» – первая версия – так и реализовывается? Ты всерьез – елки, кто тебе напел, – всерьез просчитал, что я тут по-прежнему корячусь, нет, десять тысяч лучших людей страны и мира, которые сейчас стержень технологической цивилизации для всего мира ломают и в нужную сторону наращивают... О чем я? А, то есть получается, все это по-прежнему для того, чтобы кого-то президентом сделать? А раз не тебя, то, значит, меня?
– Не знал, Макс, что ты можешь так коротко и ясно итожить.
– Сева, у вас тут вирус.
– Я даже догадываюсь, как его зовут. Есть такое ощущение, что сильно здесь как-то играет товарищ Волков. Или не играет? Или это не ощущение?
– Сев, вы реально больные на всю... Волков – это бывший, ты имеешь в виду?
– Какой великий актер умирает.
– Пиздец. Сева, прости, но это просто пиздец. То есть получается, наезды эти невнятные, гавканья, намеки, как ты говоришь, – это потому, что вы напридумывали... Вы когда себе это про Волкова напридумывали? Зимой, когда накат пошел? Так, да? Слушай, я тобой восхищаюсь: то есть если ты сейчас не лепишь, а реально веришь, что я под Волчу ушел, – чего ж я живой до сих пор? По старой памяти? Или ты все-таки веришь? Да? Потому мы с тобой и беседуем сейчас?
– Макс, ты как-то обостряешь. Мне Волча враг, что ли? И не соперник – я вообще ему страшно благодарен и страшно многим обязан, начиная с... Ну, чего, впрочем. И ты его столько же лет знаешь. То есть я же не визжу: «Измена! Любимый кадр перебег!» Все корректно, но можно было бы предупредить, по старой-то дружбе. Речь только об этом.
– Сева, ну это как-то несолидно совсем. Что ты меня разводишь, как Александр Сергеевич Анну Петровну. Я, фиг знает, если бы с Волчей в противоестественной связи находился, сейчас бы, наверное, в окно побежал бы от твоей вкрадчивости и искреннего благодушия.
– Но, сказал тут Максим Саныч...
– Но, сказал тут Максим Саныч, и не исключено, что себе на голову, но честно – так честно. Короче, мне – при огромном уважении к Волкову Владиславу Юрьевичу, преклонении перед Апанасенко Всеволодом Михайловичем и симпатии к руководству страны в целом – как-то совсем фиолетово, кто из вас кого любит, кто кого ненавидит и кто кем пытается от кого защититься.
– Вот как интересно. И что же наполняет тебя такой... таким фиолетовым цветом, если не секрет?
– А ты, наверное, не знаешь.
– Интересно услышать из первых уст.
– Первые уста у тебя.
– И слиплись уста сахарные. Короче.
– Короче, я весь горю и дышу проектом «Советский Союз».
– Который ты придумал и кропотливо, трудно и самоотверженно ведешь сквозь препоны и рогатки московского мудачья.
– Который не я придумал и кабы вел один, то все бы давно унитазом накрылось. Но так уж получилось, что у тех, кто придумал, сегодня дела поважнее, а мне их придумка по-прежнему кажется самым достойным из того, что появилось за... Ну, скажем, пока я живу.
– Смелые вещи говоришь.
– Правду говорить легко и приятно.
– Ну, ты совсем уж на Голгофу не нацеливайся. И рано, и нимбом не вышел.
– Да я и не претендую.
– Рад. Все-таки хотелось бы услышать однозначный ответ про Волкова.
– О боже мой. Однозначный ответ – нет. Не был, не состоял, не приглашался. Последний раз видел никогда. Сева, да Волков, поди, первый в очереди с кривым ножом стоит, бошки нам резать. У него же зятья-братья в нефти по самые ноздри. А тут мы со своими «союзниками», «кипчаками» и прочей альтернативой, которая нефтяной цивилизации прямая угроза и тупой карачун. Так что нам он не подружка, успокойся, бога ради. Я вообще думал, что налоговая – это от него как раз привет. Пока все не пресеклось так резко.
– Мною пресеклось, заметь.
– А я думал, мною.
– Макс, давай не будем буреть и щеки надувать. Твоя заслуга в том, что ты шорох поднял, который до меня дошел. Все. Остальные прыжки, ужимки и мудосотрясения ушли в белый шум. И я надеялся, что ты это оценишь, – и уж никак не ждал, что у вас все в секту выродится и ты во главе. Здрасьте, пожалуйста, вот он я, с серпом, молотом и нимбом.
– Даже обидно как-то вас слушать. Какой такой нимб? Но, Сев, ты как хотел? Мы же договаривались, что это не ларек, не попилочная фирма и даже не торговая суперсеть, правильно? Ты же соглашался, что нельзя красть у наших людей смысл, правильно? А теперь сам под смысл роешь.
– Да нет никакого смысла, Макс. Маразм это – вывезти три тыщи человек в тайгу, засыпать их деньгами, народными, заметь, не ими и даже не нами с тобой заработанными, накормить от пуза и сказать: вот это счастье. Счастье сытого брюха, как у утопистов? Проходили, больше не надо, да и ты на Роберта Оуэна, или как там этого одуванчика звали, все забыл, слав-те-господи, короче, не сильно тянешь.
– Счастье сытого брюха. Счастье нужного дела. Счастье чистого воздуха. Счастье настоящего смысла. Не так мало, честно говоря.
– И не так уж много. А будет все меньше.
– Почему?
– Потому что всех в тайгу не вывезешь, а те, кто в тайге, к хорошему уже привыкли, а лучше не будет, будет хуже.
– Можно тайгу на всех растянуть.
– Ты как маленький, ей-богу. Советская власть плюс электрификация. Союзная партия плюс союзникация всей страны. Не бывает такого, бред это.
– Посмотрим.
– Не будем смотреть. Все, сворачиваем проект.
– В смысле?
– В прямом. Я породил, я и убью. Вернее, верну в поле здравого смысла. Что мы в этом поле имеем? Построен шикарный бизнес-инкубатор, яйца греет на загляденье, из каждого революционно рентабельная отрасль высокого передела получится, процентов на двадцать ВВП. Экспорт хоть технологиями насытим, Волкову на радость. И побоку демагогию твою, чтобы империалистов не пугать...
– Никакого экспорта. Сева, быть не может.
– Здрасьте. Почему это?
– Потому что, во-первых, мы на первой стадии живы, пока враг не учуял, как далеко мы можем зайти. А мы можем зайти так далеко, что их насдаки-опеки и вообще все глиняные ноги рухнут до основанья. И когда они это учуют, устроят нам такую антикампанию, что и тот рынок прикроется нержавеющим занавесом, и здешний мы потеряем очень и очень быстро. Коллапс, схлопывание, уносите гроб. Ты что, народ свой не знаешь? Своего ума же не осталось, чужим живем – и как узнаем, насколько вредные вещи Союз делает, так сразу от него и откажемся гневно. Особенно если взамен водородные гибриды с айфонами подешевеют специально для России в два раза. Во-вторых, они все равно технологию сопрут и будут нам же ее продавать, как обычно, – так зачем им это спирание облегчать. В-третьих, у нас еще собственный потребитель всего на три процента удовлетворен, это я про активную его часть говорю. Может, завяжем с экспортом хлеба, когда самим жрать нечего?
– Молодец, красиво излагаешь. То есть так и дальше будет: будет, значит, государство в государстве, которое хапает народные деньги, часть перерабатывает в оборонзаказ, на остальное льет стеклянные бусики, скупает с их помощью население, обращает их в свою веру, – и то государство, которое снаружи, должно покорно ждать, пока внутреннее его схарчит?
– Сева, мы разве не об этом мечтали?
– Макс, вот о чем мы точно сроду не мечтали, так это о торжестве недалеких зажравшихся сектантов. Это подкорка, я понимаю: в Союзе я был молодой, с зубами, хрен торчком и девки пучком. Но это не значит, что если вернуть Союз, то появятся зубы с девками.
– По себе-то...
– Не хами. И еще. Да, Союз в семидесятые и начале восьмидесятых был местом, почти пригодным к жизни, – не сравнительно с другими странами, конечно, но сравнительно с другими эпохами. Но до семидесятых были ведь еще пятидесятые, тридцатые...
– Ты так плавно к сороковым подбираешься, надо понимать?
– Надо понимать, только по-другому. Вот так: первым делом вы лишитесь оборонзаказа, чтобы совсем сильно не радовались, а дальше...
– Тогда давай еще ракетные дела накроем, чтобы Хруничевы всякие не зазнавались.
– А этого, типа, не было никогда, да?
– Да. Забыл. А ты забыл, что мне вольную лично дал. Я контрольный владелец – и пока при контроле, никакого экспорта и попила яиц не будет.
– Максим, вот зачем ты нарываешься? Я ж по-хорошему пытаюсь.
– А я по-плохому, да? Что ж вы жить-то не даете, а? Я ж все честно делал, деньги давал, не брал – давал, заказы выполнял, ваших пристраивал, почему вы не по-честному-то? Все ж на подъем идет, у меня люди там счастливые – не три, а четыре тыщи человек, это без смежников, и все счастливые.
– Все счастливыми только по укурке бывают. Это в лучшем случае.
– Ладно ерунду-то. Ты же не приехал, вот и... Мы же через полтора года вам выручку дадим, как пол-Томской области. И это по демпинговым нынешним расценкам. А дальше что будет? Через полгода налоги платить всерьез начнем, и...
– Вот ни хера. Сейчас начнем.
– А вот это уже подлость. Это же оборотка.
– Подлость, Максим, – это заслуженного дяденьку мордой в говно бросать, как вы в Иркутске сделали.
– Этот заслуженный, Сева... Ладно. Это все лирика. Ты можешь, конечно, меня сажать, можешь забрать деньги, плющить начать, но я честно и открыто тебя предупреждаю, что будет плохо.
– Кому будет плохо?
– Всем, Сева. И мне, и тебе – всем.
– Максим, а ведь у меня по твоему поводу большие планы были. Очень большие.
– Я знаю. Сева. Ты что, думаешь, мне трудно было дождаться этого, пересидеть пару лет, пока волна не вынесет в зенит, – как ты в свое время сделал? Нетрудно мне было. Но мы же в команде. Ты попросил этот проект взять и вести. Я взял и повел. А потом получилось – либо от тебя отходить, либо людей кидать, которые мне поверили и со мной пошли. И понимаешь, ты без меня прекрасно обошелся. А они – нет, не обошлись бы.
– Четыре тыщи человек. Я тебе полтораста миллионов готов был оставить. Свою страну. А ты...
– А у меня своя страна есть. Которой мы с тобой присягали. А присягу дважды не дают.
– Лучше бы ты Волкову помогал, ей-богу.
– Как доказано одним нашим общим знакомым, Волковы приходят и уходят, а советский народ остается.
– Блядь, клиника. Максим, в последний раз: садимся и выруливаем взаимоприемлемым способом. Мы с тобой восемнадцать лет знакомы, давай друг другу в ладошки не срать. Подумай.
– Всеволод Михайлович, я буду думать всю оставшуюся жизнь. Только лучше Союза в ней ведь ничего не будет. Так зачем торт на какашку менять.
– Ты выбрал. Прощай.
– Прощать – твоя компетенция, Сева. Счастливо.
ГЛАВА 8. В КОЛЬЦЕ ВРАГОВ
1
Все изменилося. Ты видел вихорь бури,
Падение всего, союз ума и фурий.
Александр Пушкин
– А вот ни фига, – сказал Сергей. – Если проекция идет на центр консоли, взгляд рассыпается.
– Где он рассыпается? – мрачно уточнил Валенчук.
Сергей, неудобно вывернув голову, внимательно посмотрел на него, мелко погрыз губу в валенчуковском стиле, вернулся в исходную и принялся объяснять на пальцах, ладонях и всём, до чего дотягивался:
– Вот здесь... Здесь... Еще здесь... Так я смотрю вперед, так мне надо считывать показания и чего-то считать, а так еще зеркала. А глаза два.
– А раньше зеркал не было, да? Или глаз больше было?
– Вот. Вот в этом и дело. Нам трудно всё в кучу собрать?
– В смысле? Глаза в кучу?
Читать бесплатно другие книги:
