7 историй для девочек Чарская Лидия
– Что?
– Двух дворян?
– И что же?
– Готов поклясться, что это…
– Кто?
– Да… король Наваррский и человек в вишневом плаще.
– Клянись, чем хочешь, но не громко.
– Ты тоже узнал?
– Конечно.
– Зачем они сюда пришли?
– Какие-нибудь любовные делишки.
– Ты думаешь?
– Уверен.
– Я больше люблю хорошие удары шпагой, а не любовные делишки. Сейчас я был готов поклясться, а теперь бьюсь об заклад…
– О чем?
– Что тут какой-нибудь заговор.
– Э! Ты с ума сошел.
– Я тебе говорю…
– А я тебе говорю, что если они заговорщики, то это их дело.
– Да, правда. Ведь я больше не служу у Алансона. Пускай себе разделываются, как хотят.
Между тем куропатки достигли, по-видимому, той степени прожаренности, какую любил Коконнас, поэтому пьемонтец, рассчитывающий на них как на главное блюдо своего ужина, позвал мэтра Ла Юрьер снять их с вертела.
В это время Генрих Наваррский и де Муи устроились у себя в комнате.
– Сир, вы видели Ортона? – спросил де Муи, когда Грегуар накрыл стол.
– Нет, но я получил записку, которую он положил за зеркало. Мне думается, что мальчик испугался; дело в том, что его застала там Екатерина, поэтому он убежал, не дожидаясь меня. Сначала я встревожился, когда Дариола сказала мне, что королева-мать долго разговаривала с Ортоном.
– О! Это не опасно. Он парень изворотливый, и, хотя королева-мать знает свое дело, он обернет ее вокруг пальца, я уверен.
– А вы, де Муи, видели его потом? – спросил Генрих Наваррский.
– Нет, но я его увижу сегодня: в полночь он должен зайти сюда за мной и принести мне аркебузу, а по дороге он мне все расскажет.
– Что это за человек был на углу улицы Де-Матюрен?
– Какой человек?
– Тот, что дал мне плащ и лошадь; вы в нем уверены?
– Это один из самых преданных нам людей. А кроме того, он вас не знает, сир, и остается в неведении, с кем он имел дело.
– Значит, мы можем говорить о наших делах совершенно спокойно?
– Конечно. Кроме того, нас сторожит Ла Моль.
– Чудесно. Герцог Алансонский не хочет уезжать, он очень ясно высказался на этот счет. Избрание герцога Анжуйского польским королем и нездоровье короля Карла изменили все его намерения.
– Так это он провалил наш план?
– Да.
– А он не выдаст нас?
– Пока нет, но предаст при первом удобном случае.
– Трусливая душонка! Предательский умишко! Почему он не отвечал на письма, которые я ему писал?
– Для того, чтобы иметь вещественные доказательства, но не давать их. А пока все проиграно, не так ли, де Муи?
– Наоборот, сир, все выиграно. Вы хорошо знаете, что гугенотская партия, кроме небольшой группы сторонников принца Конде, стояла за вас, а входя в сношения с герцогом Алансонским, пользовалась им только как щитом. И вот, со времени торжественного приема польских послов, я успел всех их вновь объединить и связать с вашей судьбой. Чтобы бежать с герцогом Алансонским, вам было достаточно ста человек; теперь я завербовал пятьсот, через неделю они будут готовы и расставлены отрядами вдоль дороги на По. Это будет уже не бегство, а отступление. Сир, довольно с вас пятисот человек? Будете ли вы чувствовать себя в безопасности с такою армией?
Генрих улыбнулся и, хлопнув его по плечу, сказал:
– Ты-то, де Муи, знаешь – и знаешь только ты один, – что король Наваррский, по свойству своей натуры, совсем не так пуглив, как некоторые думают.
– Э, боже мой! Мне ли не знать, сир! И я надеюсь, что уж недалеко время, когда вся Франция будет знать это не хуже меня.
– Но заговорщикам необходим успех. Первое условие успеха – решимость, а для того, чтобы действовать решительно – то есть быстро, прямо, крепко, – надо быть уверенным в удаче.
– Сир, по каким дням бывает охота?
– Каждую неделю или каждые десять дней – или с гончими, или соколиная.
– Когда была последняя охота?
– Сегодня.
– Значит, через неделю или через десять дней опять поедут на охоту?
– Несомненно, а может быть, и раньше.
– Выслушайте меня. По-моему, все успокоилось: герцог Анжуйский уехал, и о нем забыли думать; здоровье короля с каждым днем улучшается; преследования гугенотов почти прекратились. Делайте глазки королеве-матери, делайте глазки герцогу Алансонскому; все время ему твердите, что вы не можете уехать без него; постарайтесь, чтобы он вам верил, – это самое трудное.
– Будь покоен, поверит!
– А вы думаете, что он так доверяет вам?
– Совсем нет, избави боже! Но он верит всему, что говорит королева Наваррская.
– А королева нам служит искренно?
– О! У меня на это есть доказательства. Кроме того, она честолюбива – и несуществующая наваррская корона жжет ей лоб.
– Хорошо. Тогда за три дня до охоты пришлите мне сказать, где она будет – в Бонди, в Сен-Жермене или в Рамбуйе; прибавьте, что вы готовы; а когда мимо вас проскачет Ла Моль, следуйте за ним и гоните во весь мах. Лишь бы вам выехать из лесу, а там пусть королева-мать, если ей захочется вас видеть, скачет за вами вслед. Только, как я надеюсь, ее нормандские лошади не увидят даже подков наших испанских жеребцов и берберских лошадей.
– Решено, де Муи.
– У вас есть деньги, сир?
Генрих поморщился так же, как морщился всякий раз при таком вопросе.
– Не очень много, но, кажется, они есть у Марго.
– Все равно, ваши ли, ее ли, но берите с собой как можно больше.
– А что ты будешь делать до этого?
– После занятий делами вашего величества – и очень действенно, как вы видели, – надеюсь, что ваше величество разрешите мне заняться моими собственными?
– Конечно, де Муи, конечно! Но какие это у тебя «свои дела»?
– Вот какие, сир. Ортон – мальчик умный, и я особенно рекомендую его вашему величеству – вчера сказал мне, что встретил около Арсенала этого разбойника Морвеля, что он благодаря лечению Рене теперь поправился и, как подобает змее, греется на солнышке.
– Ага! Понимаю, – сказал Генрих.
– Вы понимаете? Это хорошо… Когда-нибудь вы будете королем, и если вам тоже надо будет отомстить кому-нибудь, то вы осуществите вашу месть по-королевски. Я же солдат и буду мстить по-солдатски. Поэтому, как только наши мелкие дела устроятся, что даст этому разбойнику еще пять-шесть дней на поправку, я погуляю около Арсенала, пришпилю мерзавца к земле четырьмя хорошими ударами рапиры и тогда уеду из Парижа с облегченным сердцем.
– Делай свои дела, мой друг, делай! – сказал король Наваррский. – Кстати, ты ведь доволен Ла Молем?
– О-о! Обаятельный юноша, преданный вам душой и телом, сир! Вы можете на него положиться, как на меня… Молодец!..
– А главное – умеет молчать. Мы возьмем его с собой в Наварру и там подумаем, чем сможем его вознаградить.
Едва король Наваррский с хитрой улыбкой произнес эти слова, как дверь распахнулась, точно сорвалась с петель, и появился тот, о ком шла речь, бледный, возбужденный.
– Тревога, сир! Тревога! – крикнул Ла Моль. – Дом окружен!
– Окружен?! – воскликнул Генрих, вставая с места. – Кем?
– Королевской стражей!
– Ого! Как видно, будет драка, – сказал де Муи, вытаскивая из-за пояса пистолеты.
– Какие там пистолеты, какая драка! Что вы сделаете против пятидесяти человек?! – возразил Ла Моль.
– Он прав, – сказал король Наваррский, – если бы нашелся путь к отступлению…
– Есть, – ответил Ла Моль, – я уже раз им пользовался; и если ваше величество желаете последовать за мной…
– А де Муи?
– И де Муи может пойти с нами; но только поторопитесь оба.
На лестнице раздались шаги.
– Поздно, – сказал Генрих.
– Я готов ответить за жизнь короля, лишь бы их кто-нибудь задержал минут на пять! – воскликнул Ла Моль.
– Тогда вы, месье, отвечайте за него, – сказал де Муи, – а я берусь их задержать. Идите, сир, идите!
– А как же ты?
– Не беспокойтесь, сир! Идите!
И де Муи быстро спрятал тарелку, салфетку и стакан короля, чтобы подумали, будто он ужинал один.
– Идемте, сир, идемте, – говорил Ла Моль, хватая короля за руку и увлекая его к лестнице.
– Де Муи! Мой храбрый де Муи, – сказал король Наваррский, протягивая руку молодому человеку.
Де Муи поцеловал руку Генриха, вытолкнул его из комнаты и запер за ним дверь на задвижку.
– Да, да, понимаю, – говорил Генрих, – он отдаст себя им в руки, а мы спасемся… Но какой черт нас выдал?
– Идемте, сир, идемте! Они уже на лестнице!
Действительно, свет факелов пополз вверх по узкой лестнице, и снизу донеслось бряцание шпаг.
– Быстрей, сир, быстрей! – сказал Ла Моль.
Он вел короля в полной темноте, поднялся с ним на два этажа выше, распахнул дверь в какую-то комнату, запер дверь на задвижку и отворил окно.
– Ваше величество не очень боится путешествия по крышам? – спросил он.
– Я-то? Охотник за сернами? Да что вы! – ответил Генрих.
– Тогда идите за мной; дорогу я знаю и буду вам проводником.
– Ступайте, – сказал Генрих, – я за вами.
Ла Моль первым перелез через подоконник и пошел вдоль широкого закрая крыши, служившего водосточным желобом, в конце которого две сходящиеся крыши образовали как бы ущелье; в это ущелье выходил какой-то чулан в чужом необитаемом чердаке.
– Сир, здесь вы у пристани, – сказал Ла Моль.
– Ага! Тем лучше, – ответил Генрих и вытер бледный, покрытый капельками пота лоб.
– Теперь все пойдет как по маслу, – сказал Ла Моль. – К чердаку ведет лестница, внизу она выходит в сени, а из сеней ход на улицу. Я проделал, сир, весь этот путь ночью, которая была пострашнее этой.
– Тогда вперед! – сказал Генрих.
Ла Моль первым проник в настежь раскрытое чердачное окно, дошел до двери, только притворенной, открыл ее, очутился на верхней ступеньке витой лестницы и, сунув в руку королю Наваррскому веревку, служившую поручнями, сказал:
– Спускайтесь, сир.
На середине Генрих остановился у окошка, выходившего во двор гостиницы «Путеводная звезда». Видно было, как в доме напротив бегали по лестнице солдаты – одни со шпагами в руках, другие – с факелами. Вдруг в одной их кучке король Наваррский увидел де Муи. Он отдал свою шпагу и мирно сходил с лестницы.
– Бедный юноша, – сказал Генрих, – преданная и честная душа.
– Заметьте, ваше величество, – сказал Ла Моль, – он совершенно спокоен, честное слово; смотрите, он даже смеется. А де Муи, как вам известно, смеется редко: наверняка он придумал какой-то выход.
– А этот молодой человек, который был с вами?
– Месье Коконнас? – спросил Ла Моль.
– Да, месье Коконнас, что с ним?
– О, за него, сир, я не беспокоюсь. Увидав солдат, он мне сказал только одну фразу: «Давай рискнем!» – «Головой?» – спросил я. «А ты сумеешь спастись?» – «Надеюсь». – «И я тоже!» – ответил он. Клянусь вам, сир, что он спасется. Если Коконнаса когда-нибудь и схватят, то только потому, что это будет нужно ему самому – ручаюсь вам!
– В таком случае все хорошо; постараемся добраться до Лувра.
– Боже мой, да это совсем просто, сир: закутаемся в плащи и выйдем на улицу; она полна народу, сбежавшегося на шум, и нас примут за любопытных горожан.
В самом деле, дверь оказалась отпертой, и единственное, что мешало Генриху и Ла Молю выйти, – это толпа народа, загромоздившего всю улицу.
Тем не менее им удалось протиснуться в переулок Д’Аверон; но, попав оттуда на улицу Де-Пули, они увидели, что через площадь Сен-Жермен-Л’Озеруа шел де Муи, окруженный конвоем под предводительством командира охраны де Нансе.
– Вот как! По-видимому, его ведут в Лувр, – сказал король Наваррский. – Черт возьми! Пропускные ворота будут закрыты… У всех входящих будут спрашивать имена; а если я войду после де Муи, то будет очень вероятно, что я был с ним.
– Так что же, сир, – сказал Ла Моль, – проникните в Лувр другим путем.
– Каким же чертом я туда проникну?
– А разве для вашего величества не существует окна королевы Наваррской?
– Святая пятница! – воскликнул Генрих. – Ваша правда, месье де Ла Моль. А я и позабыл об этом!.. Да, но как дать знать королеве?
– О-о! Ваше величество, – сказал Ла Моль, почтительно кланяясь, – вы бросаете камешки так метко…
VII. Де Муи де Сен-Фаль
Екатерина на этот раз предусмотрела все так хорошо, что была уверена в успехе.
Ввиду этого около десяти часов вечера, убедившись, что королева Наваррская ничего не подозревает (так оно и было) об умыслах против ее мужа, королева-мать отпустила Маргариту, а сама прошла к королю с просьбой, чтобы он не ложился спать. Заинтригованный тем, что лицо матери, вопреки ее обычной скрытности, сияло торжеством, Карл стал расспрашивать Екатерину, на что она ответила лишь следующее:
– Могу сказать вашему величеству одно: сегодня вечером вы избавитесь от двух злейших своих врагов.
Король повел бровью, как бы говоря самому себе: «Хорошо, посмотрим», и, посвистав крупной борзой собаке, которая подползла к нему на брюхе, как змея, и положила свою тонкую умную морду ему на колени, Карл стал ждать.
Спустя несколько минут, в течение которых Екатерина стояла, устремив глаза в одну точку и вся превратившись в слух, во дворе Лувра раздался пистолетный выстрел.
– Что за шум? – спросил Карл, сдвинув брови, в то время как борзая вскочила и насторожила уши.
– Пустяки, просто сигнал, – ответила Екатерина.
– А что значит этот сигнал?
– Он значит, что с этой минуты, сир, единственный ваш настоящий враг уже не может вам вредить.
– Там убили человека? – спросил Карл, глядя на свою мать взором властелина, говорившим: «Смертная казнь и помилование – два неотъемлемых атрибута королевской власти».
– Нет, сир; только арестовали двух человек.
– Ох! – пробормотал Карл. – Эти вечные тайные козни, вечные каверзы, и все без ведома короля. Смерть дьяволу! Матушка, я уже взрослый, настолько взрослый, что могу сам охранить себя и не нуждаюсь ни в няньках, ни в детских помочах. Ехали бы в Польшу с вашим сыном Генрихом, коли хотите царствовать, а здесь, говорю вам, напрасно вы играете в эту игру!
– Сын мой, – сказала Екатерина, – это в последний раз я вмешиваюсь в ваши дела. Но дело было начато давно, и вы все время обвиняли меня в напраслине, поэтому я всей душой стремилась доказать вашему величеству, что я была права.
В эту минуту несколько человек остановились в вестибюле, и слышно было, как небольшой отряд стрелков со стуком опустил мушкеты на пол.
Почти сейчас же вслед за этим месье де Нансе попросил позволения войти к королю.
– Пусть войдет, – оживившись, ответил Карл.
Месье де Нансе вошел, поклонился королю и, обращаясь к Екатерине, сказал:
– Мадам, приказание вашего величества исполнено: он взят.
– Как он? – воскликнула Екатерина в полном смущении. – Разве вы захватили только одного?
– Он был один, мадам.
– Он защищался?
– Нет, спокойно ужинал в комнате и при первом требовании отдал свою шпагу.
– Кто такой? – спросил король.
– Сейчас увидите, – сказала Екатерина. – Месье де Нансе, введите арестованного.
Через пять минут ввели де Муи.
– Де Муи! – воскликнул король. – В чем дело?
– Сир! – совершенно спокойно отвечал де Муи. – Если ваше величество соблаговолите разрешить мне, я задам тот же вопрос.
– Вместо этого, месье де Муи, – сказала Екатерина, – будьте добры сказать моему сыну, кто недавно ночью находился в комнате короля Наваррского и в ту же ночь, не подчинившись приказу его величества, как и подобало такому мятежнику, убил двух королевских стражей и ранил Морвеля?
– Да, в самом деле, – сказал Карл, нахмурившись, – не знаете ли вы, месье де Муи, имя этого человека?
– Знаю, сир. Ваше величество желаете знать, как его зовут?
– Признаюсь, это доставило бы мне удовольствие.
– Сир, его зовут де Муи де Сен-Фаль.
– Это были вы?
– Я собственной персоной.
Екатерина, изумленная такой смелостью, сделала шаг по направлению к молодому человеку.
– А как же вы осмелились не подчиниться приказу короля? – спросил Карл.
– Прежде всего, сир, я даже не знал, что был приказ вашего величества; затем я видел только одно, вернее – только одного человека: Морвеля, убийцу адмирала и моего отца. Я вспомнил, что года полтора тому назад вот в этой комнате, где мы собрались вечером двадцать четвертого августа, ваше величество обещали всем и лично мне судить убийцу; но поскольку с тех пор произошли крупные события, я подумал, что короля помимо его воли отвлекли от его намерений. Увидав Морвеля прямо перед собой, я был убежден, что мне его послало само небо. Остальное известно вашему величеству: я ударил его шпагой, как убийцу, и стрелял в его людей, как в разбойников.
Карл не ответил ни слова; благодаря своей дружбе с Генрихом он с некоторого времени стал смотреть на многое не так, как раньше, а по-другому, и нередко – с ужасом. Королева-мать уже давно отметила у себя в памяти высказывания своего сына о Варфоломеевской ночи, похожие на угрызения совести.
– Но зачем вы приходили в такой поздний час к королю Наваррскому? – спросила Екатерина.
– Это долго рассказывать, – ответил де Муи. – Но если его величество будет иметь терпение выслушать…
– Да, – согласился Карл, – говорите, я хочу слышать.
Екатерина села, вперив в молодого человека тревожный взгляд.
– Мы слушаем, – сказал Карл. – Сюда, Актеон!
Собака подошла и снова положила голову к нему на колени.
– Сир, я приходил к королю Наваррскому в качестве уполномоченного моих собратьев, а ваших верноподданных протестантского вероисповедания.
Екатерина подмигнула Карлу.
– Не беспокойтесь, матушка, я не упускаю ни одного слова. Продолжайте, месье де Муи, продолжайте. Так зачем же вы приходили?
– Предупредить короля Наваррского, что его отречение от протестантства лишило его доверия гугенотской партии; но тем не менее в память его отца Антуана Бурбона, а главное – в память его матери, мужественной Жанны д’Альбре, имя которой нам всем дорого, представители протестантской религии считали своим долгом оказать ему снисхождение, попросив его, чтобы он сам отказался от своих прав на наваррский престол.
– Что он говорит?! – воскликнула Екатерина, которая, при всем своем самообладании, была не в силах вынести без стона такой неожиданный для нее удар.
– Ха-ха-ха! – рассмеялся Карл. – Мне все-таки кажется, что эта наваррская корона, которую так свободно перекладывают, не спросив меня, с одной головы на другую, чуточку принадлежит и мне.
– Сир, гугеноты больше чем кто-либо признают феодальное право сюзеренства, которое сейчас вы предъявили как король. Поэтому они надеялись уговорить ваше величество, чтобы вы сами возложили наваррскую корону на любезную вашему сердцу голову.
– Я? На любезную моему сердцу голову?! – сказал Карл. – Смерть дьяволу! О какой голове, месье, вы говорите? Я вас не понимаю!
– На голову герцога Алансонского.
Екатерина побледнела как смерть и впилась в де Муи горящими глазами.
– А мой брат Алансон об этом знает?
– Да, сир.
– И он согласен принять эту корону?
– В случае соизволения вашего величества, поэтому он нас направил к вам.
– О! Эта корона изумительно пойдет нашему брату Алансону! А мне и в голову не приходило! Спасибо, де Муи, спасибо! Когда вас будут осенять такие мысли, добро пожаловать к нам в Лувр.
– Сир, вы были бы давно извещены об этом проекте, кабы не это несчастное столкновение с Морвелем, из-за которого я опасался, что впал в немилость вашего величества.
– А что говорил Генрих относительно этого проекта? – спросила Екатерина.
– Мадам, король Наваррский подчинился желанию своих собратьев, и его отречение готово.
– В таком случае, – возразила Екатерина, – отречение должно быть у вас на руках.
– Верно, мадам, – сказал де Муи, – случайно я захватил его с собой, оно подписано и датировано.
– А дата предшествует той сцене в Лувре? – спросила Екатерина.
– Да, мадам; помнится, это было накануне.
И де Муи вынул из кармана письменное отречение в пользу герцога Алансонского, подписанное собственной рукою Генриха и помеченное указанным числом.
– Верно, – сказал Карл, – по всем правилам.
– А что требовал Генрих взамен своего отречения? – спросила Екатерина.
– Ничего, мадам; он нам сказал, что дружба короля Карла вполне вознаградит его за потерю трона.
Екатерина от ярости закусила губы и заломила руки.
– Все, де Муи, выражено совершенно точно, – добавил король.
– А если между вами и королем Наваррским все было установлено, тогда зачем же вам понадобилось видеться с ним сегодня вечером? – возразила королева-мать.
– Кому? Мне, мадам, с королем Наваррским? – спросил де Муи. – Арестовавший меня месье де Нансе подтвердит, что я был один. Его величество может его позвать.
Читать бесплатно другие книги:
![Божьи воины [Башня шутов. Божьи воины. Свет вечный]](/book/mini/29244.jpg)
