Честь Афродиты Вишневский Владислав
Виталика с Толиком задержали совсем буднично, а вот Мигунов скрылся. Жена в ужасе глядела на омоновцев, ничего внятного произнести не могла, сильно напугана была, но две недоеденные порции борща на кухонном столе, в тарелках и одна пустая рюмка и бутылка водки говорили, Мигунов только что был здесь… Даже военная форма на вешалке была, и туфли в прихожей… Похоже в домашнем Мигунов подорвал, в тапочках…
34
Радостное ощущение возвращения в свою фирму Волкова Бориса Фатеевича быстро сменилось разочарованием. Достаточно ему было посмотреть финансовый отчёт и бухгалтерский баланс. Экономика ни к чёрту, показатели падают, деньги на непонятные платежи уходя, коммерческий отдел на звонки отвечает уклончиво и неопределённо, юротдел занят в основном рекламационной работой. Виданное ли дело? Производство завязло, почти встало. Волков поспешил на «завод», как он его называл. Встретил президента ПТФ ОАО «Афродита» бессменный начальник производства Валерий Викентьевич.
Бывший сотрудник Минпищепрома СССР встретил шефа с улыбкой, совсем не так, как вице-президента Никитина. Да и разговаривал с ним шеф всегда по-другому, по-дружески, по-товарищески. Друг друга они уважали. Понимали смысл и задачи производства, гордились общей работой. Как-никак с пустого места дело начали, вместе. Да и возраст обязывал. Валерий Викентьевич в отцы большинству сотрудников годился, и шефу тоже. Да и разных наград, в том числе и Правительственных, бывшего СССР, у Валерия Викентьевича было по числу не меньше, чем всех сотрудников фирмы, наверное.
— Валерий Викентьевич, рассказывай, дорогой, как вы тут без меня до такого дошли, — спросил Борис Фатеевич, усаживаясь на стул в маленьком, тесном кабинетике начальника производства. Тот расстроено скривился.
— Да-к что говорить, Борис Фатеевич, сам же видишь. Устали мы туфту гнать. Я устал. А кто меня слушает? Этот что ли? — Валерий Викентьевич презрительно скривился, кивнув головой в сторону. — Он вообще со мной не разговаривает. Приказ пришлёт, причём устно, по телефону, не даст слово даже сказать. Через губу всё… Обрывает разговор, подлец, трубку бросает. Как это, как? Не выполнишь, говорит, уволю без выходного пособия, с волчьим билетом. На биржу пойдёшь. Это я с волчьим билетом, я? Ну, как это, скажи, как? У меня же… а! Слава богу ты вернулся. Я уже грешным делом хотел анонимку на фирму в городскую торговую инспекцию написать. Да, на себя! А что? Надо же когда-то это дело прекращать. Он заграницу слиняет, а нас посадят. Меня в первую очередь. Отравим людей и всё. Вон, китайцы, по телевизору слыхал, рассказывают, в молоко меламин добавляли, чтоб якобы жирность увеличить… ха-ха!.. и всё, попались, предприниматели хреновы, решётка. А нам такое зачем? Нам ни к чему. А толкают. Этот толкал. Никаких ГОСТов, одни ТУ.
— Значит, как когда-то говорили, сметану водой разбавлял, да?
— Да! Именно, разбавлял маргарин. Добавлял ароматизаторы с загустителями, и под высший сорт на отгрузку. А что делать? Если такая генеральная линия руководителя фирмы. Тебя же нету. Ты же, сказали, дела передал, в отпуск с последующим… уехал. Бросил работу, мол, уволился, Боря. Извини, я не хотел тебя расстраивать… Скажи, как там, что с тобой было, кто тебя? Нашли?
Борис Фатеевич устало рукой махнул, ерунда, мол, мелочи… На самом деле никак ещё не мог понять, как ему удалось — повезло! — живым остаться. Почему его вместе с Вероникой там, в гостинице не убили. Вроде, так должно было быть, а вот… Её! Её-то за что? С ним ладно. Он предприниматель, за ним предприятие дающее деньги, он — явная цель, это понятно. Или сломать его нужно было, или на колени поставить, одно из двух. Но девчонку-то за что, девушку… Поразительно! Размышляя, мысленно удивлялся Борис. Хотя, он вспомнил лица своих похитителей, «короля» с «чемпионом», такие всё могут, лишь бы платили. А им платили. Причём, за конечный результат… Грубую работу, грязную… Ффу… Забыть бы! Но забыть не удавалось. Вопросы вытраивались высоким, плотным частоколом с острыми концами, будоражили… Для чего же его оставили, зачем? Даже Никитин удивлён был… Не то слово — поражён. Все сотрудники поражены были. Но — по-хорошему, а Никитин страшно испугался, затрясся весь. Может быть потому, что похоронил уже, на девять дней поминки в ресторане заказал и — на тебе. Вернулся президент. Живой, здоровый. Ну, относительно здоровья это не совсем так… Что-то в душе надломилось, и бока ещё от пинков «чемпиона» побаливают, и аппетит пропал, и сон… Сон вообще ни к чёрту. Мысли, мысли, картины перед глазами, диковинные, страшные лица… стрельба… В милиции и прокуратуре сказали ему о необходимости обратиться к психотерапевту, пройти курс психологической адаптации, он отказался, по видимому зря. Не знал, что так вот откликнется. Кому это надо?
— Боря, дорогой, знаешь, как прокурорские говорят: ищите кому выгодно. Правильно говорят. И без этого ясно: Никитину, кому же ещё. Он всё затеял, а ты его в фирме оставил. Зачем? Почему? Пожалел?
Борис Фатеевич неопределённо качнул головой, пожал плечами.
— Ну и дурак, извини меня. — Выговорил Валерий Викентьевич боссу. — Я бы его, поганца… Душу бы из него вытряс. Нашёл бы те руки, которыми он всё сотворил.
— Викентьевич, потому и оставили его, чтобы руки найти. И нашли!
— Нашли?! Руки нашли? Вот это хорошо, это здорово. И кто они? Руки те, кто?
— Извини, не могу сказать, ими спецы занимаюсь, профессионалы… Да ты видел их. Они в ресторане у нас были, на эти, на мои девять…
— Тьфу, тьфу, тьфу, — сплюнув, перебивая, опасливо перекрестился Валерий Викентьевич, — чтоб не сглазить…
— …на мой приезд.
— Это другое дело.
Действительно, Валерий Викентьевич хорошо запомнил «гостей», хоть и не удержался на радостях, «опрокинул» несколько стопочек… опохмелялся потом «жириновкой» у МихалСергеича, своего бывшего начальника по Минпищепрому СССР, да, были там два посторонних на празднике возвращения президента живым и здоровым, присутствовали, не пропадать же накрытому столу, один пожилой вроде, другой молодой, высокий. Неудобно себя чувствовали, стеснялись. Это естественно! Любой бы на их месте в незнакомой компании в начале застеснялся. Орали-то как все, веселились! Все ресторантские работники из подсобок высыпали посмотреть, как — поразительно! ну, народ пошёл! — веселятся люди на поминках! — их же не предупредили, глазели как на чокнутых. А все «чокнутыми» и были, кроме двоих гостей и этого, экс— президента Никитина. — Ну и слава Богу, что всё хорошо у тебя закончилось. И у нас, значит. Пена, значит, отхлынула.
— Какая пена, Викентьевич, не понял!
— Да эта… Может и неправ. Я в Мифологическом словаре специально как-то нашёл. Наша девка, Афродита эта, из пены оказывается произошла. Как ни странно. Оскопили мифологические боги там кого, и смешали кровь с водой, получилась пена… Как в пиве… Так и мы… нет?
— Хмм, — усмехнулся Борис, сказал. — Может и так. Я не знал. Значит, выйдем, дорогой Валерий Викентьевич, как тридцать три богатыря из пенных волн или как Феникс из пепла, а? У нас другого выхода нет. Что лучше?
— Как у Пушкина лучше, красивее.
— Значит, лады! Решили! Так и сделаем.
— Хорошо! И каков же будет ваш первый приказ, господин президент?
— Во-первых, я настоятельно повторяю тебе, Валерий Викентьевич, прежнее своё предложение войти в состав учредителей. Это первое. Второе, срочно вернуться к прежнему технологическому процессу. Только ГОСТ 37–91, Валерий Викентьевич. Ты знаешь. Никакого пальмового мала и растительных жиров. Точка. Третье. Всё предыдущее забыть как больной сон и только улыбаться, радоваться жизни… Это категорически! Принимается?
— Принимается, Борис Фатеевич. Особенно второе и третье.
— И первое. Это категорически.
— Ладно, и первое. Если место там есть.
— Место там есть, а если нет — найдём. По рукам, Валерий Викентьевич?
— По рукам, Борис Фатеевич!
Сказать легко, выполнить трудно. Начиная с первого неожиданного обстоятельства. Вице-президент Никитин Игорь Ильич утром оставил секретарше Верочке заявление об увольнении, и, не дожидаясь подписи и приказа, исчез. Как и не было его. В кабинете всё как обычно, время уже 11.00, а его нет. Верочка, на вопрос Волкова где он сейчас, растерянно сообщила: «Представляете, Борис Фатеевич, мне, лично, ничего не сказал. Даже не попрощался. Я на сотовый звонила, «отключен, или недоступен», дома тоже телефон не отвечает. Не знаю что и делать? Заявление вот… Искать?» «Не надо. Я подпишу. Готовьте приказ». Второе. Определить, зачем в оффшорную фирму «ушли» такие деньги, установить, не представлялось возможным. Пока! Ответить мог только Никитин или служба внешней финансовой разведки страны. Третье. Вывести из состава учредителей неизвестно откуда появившуюся женскую фамилию с адресом проживания на Каймановых островах тоже было проблематично, и, наконец, в фирму неожиданно нагрянула налоговая, торговая, пожарная и техническая инспекции, сразу, с проверками…
И началось… К счастью не долго.
Как ни странно, выручил компанию новый вице-президент. Ещё одна новость для Волкова. Глядя на неожиданно возникшего на пороге кабинета незнакомого молодого парня с наушниками в ушах, в джинсах, кроссовках, рубашке навыпуск, немыслимо яркой расцветки и мелким текстом гимна СССР от груди и за спину, причёской «А-ля веник», с золотой цепочкой на шее и дорогих часах на руке, с мобилой в другой. Волков подумал, что это наверное кто-то из проверяющей гвардии. По размашистым движениям рук, ног, в больших ярких кроссовках, дорогой экипировке и безразличному выражению лица догадался — наверняка чей-то компьютерный гений.
— О! А чего это у нас? — вынимая один наушник из уха, изобразив при этом на лице дурашливое удивление, громко, звонким голосом, поинтересовался «гений», указывая на проверяющих членов комиссий, как на мух ползающих мусорному ведру.
— А это… члены проверяющих комиссий. — С угрюмой усмешкой ответил Волков.
Сам он, отстранённо, как подследственный сидел на своём кресле, но в стороне от рабочего стола. Вокруг него и везде: возле шкафов с документами, за его рабочим столом, возле компьютера, возле сейфа, на всех четырёх подоконниках, на стульях что-то листали, записывали, пересчитывали люди. Довольно молодые, сосредоточенные, отстранённо холодные… — А вы кто? — спросил он.
— А я вице-президент этой компании. А вы кто? — в свою очередь спросил отрок.
— А я вот, извините, президент.
— Да? — молодой человек на секунду смешался, потом весело рассмеялся. — Ништяк ситуация. Кирпичёво! Будем знакомы. А этот где, который здесь сидел?
Члены проверяющих комиссий на разговор не реагировали, не мешали, словно и не слышали. Волков ухмыльнулся теперь уже виду нового сотрудника, больше его свободной, лёгкой манере держаться в непростой, нестандартной ситуации.
— Не знаю, — так же театрально пожимая плечами, ответил он. — Слинял, кажется.
— Шустрый!
— Ага.
— А эти… — засунув руки в карманы, отрок указал головой в сторону проверяющих. — Они нам надо?
Волков снова пожал плечами.
— Кому они надо? Я думаю не надо.
— Всё, решим вопрос, — ответил вице-президент, выдёргивая из кармана блестящую стразами мобилу. Она уже мелодично трезвонила, взывала. — Щас, — кивнул он Волкову, — Дядя, ну чего? Отрываешь от работы. Кстати, хорошо что позвонил, я сам собрался… Тут понимаешь, такая ситуация. Мне работать не дают. Да! Кто-кто? Эти… — Отрок кивнул головой Волкову, сейчас, мол, не беспокойся, президент, решим, и спиной вышел за дверь, ногой прикрыв её.
Через пять минут члены всех комиссий как по команде неожиданно поднялись, побросав работы, вежливо извинились…
— Извините, Борис Фатеевич, ошиблись адресом. Неувязочка получилась. Извините. Бывает. Неверная информация. — Раскланялся по виду старший, и прикрикнул на «своих». — Быстренько-быстренько собираемся все. Выходим-выходим… — И удалились. — Извините!
Так Волков познакомился со своим новым вице-президентом.
35
Рана моя на голове оказалась не только не смертельной, но даже смешной. Чиркнула пуля по коже, вот и кровь, пусть и много. Только праздничную безрукавку всю сильно вымазал и плечо. Отстирается нет? Нет, наверное. Жаль! Врачи отмахнулись, в голове много сосудов… Выстригли там, в волосах что-то, наложили заплату, пластырь по-медицински, и хлопнули по спине: «Повезло тебе, парень. Свободен. Поставь свечку. До свадьбы заживёт» Про свечку мне уже где-то говорили, не помню, а вот про свадьбу нет. До какой свадьбы, они сказали, с кем? Чёрный юмор, наверное. Ну и шутки у врачей! Вдруг накаркают!! Придурки. Дело делают светлое, а шутят по-чёрному. Как в армии. Знаю я их. Но если серьёзно, ситуация создалась страшная, не позавидуешь. Ни родственникам, ни пострадавшим, ни окружающим…
Двое насмерть убитых — на-смерть! — несколько раненых, включая меня, и других, случайно под пули попавших или так убийцей задумано было. Нет, стрелял он не веером, я это видел, а направлено. Цель он знал, видел. Я так следователям и сказал. «Лицо противное и сам дурак. Он же людей убил. Сволочь! Евгения Васильевича!!» Даже вспомнить лицо жутко. А дядю Гришу… дядю Гришу за что? А толстого, у которого в спине пули навылет… а… остальные? Пол в крови, все в ужасе, как парализованные… Ужас! Грохот, страх и пули из ствола… И это в городе, в центре…
Первым появился наряд милиции, почти мгновенно, за ними скорая помощь, несколько машин, набежали какие-то люди, и люди с видеокамерами… Просто толпа… Дальше у меня перед глазами всё неожиданно перевернулось, надо мной возникло небо, голубое-преголубое. Только его я некоторое время над собой и видел, и руки, и головы врачей. Меня тоже вначале на носилки уложили, быстро вынесли, сунули в скорую помощь и… на месте оказали медицинскую помощь. Выстригли… Чем-то смазали, сильно защипало, но прошло, потом залепили. И всё без укола! Я их не люблю! Но таблетки какие-то проглотил. Какие надо. Две штуки, большие, без звука. И всё, здоров. Попал в руки следователей.
Оперативники что-то записывали, я и увидел поверх голов, как санитары вынесли два больших чёрных мешка, ясное дело с телами убитых, потому что наглухо закрытые и ногами вперёд, погрузили в машину, и она, взвыв сиреной, уехала. Вслед за этим на носилках-каталке выкатили окровавленного дядю Гришу. Он всё так же держался руками за голову, но вертел ею, меня взглядом похоже искал. Я дёрнулся к нему, но меня придержали: «Спокойно-спокойно, вам нельзя делать резких движений, нельзя» Но дядя Гриша увидел меня, я же высокий, подмигнул мне, и вместе с носилками скрылся за спинами врачей. Вынесли и раненого в плечо. Тоже на каталке. Рубашка его вся уже пропиталась кровью, но он вроде улыбался, в шоке ещё наверное был. Рядом с ним бежали врачи, сбоку болталась капельница… В пивной палатке было уже невообразимо шумно, вокруг меня и рядом с палаткой столпилось множество любопытных, вспыхивали вспышки фотокамер, милиция отгоняла посторонних…
— Вы его описать можете, сможете?
— Да, могу. — Отмахнулся я, вытягивая шею, потому что непременно должен был увидеть куда, в какую машину занесут дядю Гришу, мне к нему надо.
— К кому? К кому вам надо? — меня спросили. — Вы его знаете?
— Конечно, это же дядя Гриша.
— Ооо-отлично! Значит, стрелявшего зовут дядя Гриша, вы говорите, а фамилия у него?..
Я на секунду застопорился, о чём это они…
— Какой стрелявший? Я о дяде Грише говорю, он тоже ранен.
Следователей это не смутило, среди них и девушка была, но меня она не заинтересовала, оперативников интересовал только стрелявший.
— Вы его нигде раньше не видели, нигде?
— Нет, не видел. Он на скунса лицом похож.
— На ску-унса… Та-ак, понятно… Ещё что-нибудь характерное вы заметили, запомнили?
— А куда дядю Гришу повезут, в какую больницу?
— Не волнуйтесь. Мы вам скажем. Позже. Потом. А сейчас… Ещё какие-нибудь приметы вы можете описать… усы, бороду, бородавки какие-нибудь, шрам на лице, на руках…
— Нет. Он длинный, как я наверное, высокий, но худой, лицо ехидное такое, и в плаще, и автомат… около сорока лет или тридцати, я не разглядел. Подствольник был пустой, точно, я видел. Нашёл глазами кого-то и начал стрелять.
— Прицельно?
— Нет, с руки… В нашу сторону. Прямо по головам. Его не нашли?
— Нет пока. Но найдём. Всё оцеплено.
В этом я не сомневался, потому что очень хотелось увидеть этого в наручниках, посмотреть, как он тогда будет нам улыбаться…
— А он улыбался?
— Да, криво так, с усмешкой, когда увидел… Евгения Васильевича, наверное… И начал стрелять… Убил, гад, прямо в… — У меня перехватил дыхание…
— Та-ак, понятно.
— Только спокойнее, пожалуйста, спокойнее, не волнуйтесь. Всё уже хорошо. Всё под контролем. А больше вы ничего не вспомните? Детали какие-нибудь…
— У меня голова болит.
— Это понятно. Потерпите. Ещё немножко.
— А вы сможете помочь нам составить фоторобот преступника? — Официальным тоном спросила девушка в милицейской форме с погонами старшего лейтенанта. — Вы его хорошо, говорите, видели, лицом ко входу сидели.
— А куда эта машина поехала, куда? — заволновался я, когда очередная машина скорой помощи тронулась с места.
Мне не ответили, но за их спинами, в мою сторону, вновь возникли объективы телекамер с красными глазками, а перед лицом закачались микрофоны на длинных штативах…
— Куда, куда? Ну-ка уберите. Вон отсюда все, вон…
Некоторое короткое время оперативники отгоняли телевизионщиков, а девушка, старший лейтенант, за рукав затянула меня в машину. Спецфургон с оборудованием. Усадив на сиденье, она рядом, приказала оператору, тоже в милицейской форме, но просто лейтенанту, сидящему перед монитором компьютера, и ещё какими-то электронным оборудованием, этажеркой выстроившимся на стене машины, со слов очевидца составить фоторобот.
Но я не мог спокойно сидеть, как на иголках вертелся, не мог сосредоточиться, мне необходимо было узнать куда повезут дядю Гришу, куда? Лейтенантша поняла…
— Вы настройтесь, вспомните лицо и все детали преступника, — человеческим уже голосом сказала она, — а я не буду мешать, выясню куда пострадавших повезут. — И девушка милиционер вышла, закрыв за собой дверь фургона.
Она вернулась раньше, чем мы с оператором закончили портрет.
Дядю Гришу увезли аж в Вешняки… В тринадцатую городскую… Такую даль. Но зато ближе к моему дому… Это хорошо. Естественно, я нашёл. Сразу же. Хотя чувствовал себя неважно, слегка голова кружилась, но это мелочи, по сравнении с теми, кого в морг увезли, Евгения Васильевича, например. Такой ужас накатывает, как представлю его… лицо, — ужас смерти! — и запах! — мне уже плохо, кровь везде, липкая, скользкая… дядю Гришу, толстого мужика — беднягу! — его соседа… ужасный день, ужасный… «нырнул» в метро, потом и на маршрутке. Доехал, дошёл, нашёл. Через «справочную» установил и корпус, и номер палаты… Ну вот, удачный день, тьфу, тьфу, если можно так сказать, мне повезло, в больницах врачи смотрят телевизионные новостные программы, особенно рубрику происшествий, видимо. Меня узнали, возможно и по «заплате» на голове, пропустили к моему напарнику в палату, но на десять минут, сказали, не больше. «Конечно!» — ответил я, зная, где десять, там и двадцать, где двадцать, там и… пока не выгонят. Обул синие мешки на туфли, на плечи халат и пошёл…
А больница какая — ё-моё! — раз в сто больше нашей казармы, а этажей там… я не считал, торопился. Мне на четвёртый… А коридоры какие… как беговые дорожки на стадионе, только на роликах по ним… Но запах там, как бы это поточнее сказать, неприятно-настораживающий, не здоровый. А вот палата дяди Гришина мне понравилась. Большая, светлая, чистая. Вся в приборах. Какие-то жужжат, другие подмигивают. Цифирки разные высвечивают… Серьёзно всё, загранично по-взрослому. На кнопочках, на лампочках. Правда и здесь пахло чем-то противно сугубо медицинским, даже острее чем в коридорах, вроде новокаином, я в этом не разбираюсь, а может и другим чем, йодом, спиртом — больницей.
Дядя Гриша встретил меня улыбкой. Правое ухо у него было смешно забинтовано. Словно снежный нарост сбоку прилип. И пальцы правой руки в бинтах… Но улыбается. Даже весел был, поднялся навстречу. Выглядел почти так же. В больничную одежду его ещё не переодели. Она стопкой лежала на краешке кровати. Мы обнялись, будто сто лет не виделись… Кроме него в палате лежали ещё два человека. Но он лучше всех выглядел. На нём меньше бинтов было, лицо не желтизной отсвечивало, а улыбкой. Говорил он тихо. Это от потери крови, наверное, подумал я и ошибся, в палате запрещено, оказывается, громко разговаривать, мы вышли в коридор…
— Волька-Волька, как хорошо, что ты живой, а вот Виктора… — мгновенно поник дядя Гриша. — Погиб мой друг, погиб. Лучший! Простить не могу. — В глазах блестели слёзы, я его таким ещё не видел, он словно на сто лет постарел, мне стало жаль его, я его обнял, он глухо говорил мне куда-то в плечо. — Не представляю, что говорить Наташе и его дочерти. Он же… Они же… Как они теперь? Это я виноват, я, что пошёл на встречу…
— Дядь Гриша, дядь Гриша, не переживай, не поможет. — Я его легонько встряхнул, чтобы пришёл в себя, не переживал так сильно. — Это же не наш хвост был. Не наш! Я видел. Мотоциклиста я хорошо в метро запомнил, он моложе был, не такой. Я же их обоих видел. Я и фоторобот этого помог… Ты не при чём. Он случайно, наверное… Стрелял другой…
Дядя Гриша переступил с ноги на ногу, горько вздохнул, украдкой смахнул слёзы, шмыгнул носом, твёрдо заявил:
— Убить должны были меня. Понимаешь? Меня! Я вас всех подставил. Старый дурак. Не прощу себе. Никогда не прощу. И тебя подставил. Всех вас… И Виктор… какой мужик был хороший, товарищ, следователь какой… Из-за меня погиб, из-за меня. — Григорий Михайлович говорил тяжело, твёрдо, зло, на нервах, с душевным надрывом. — Потому что я обозначился. Я же сказал Сергею Бадаевичу кто я, вот он… и заказал. Но подстраховался, сволочь, я не подумал, да и Виктор не новичок был, тоже наверное… оторвался был… Понимаешь, Волька, когда я увидел лицо Виктора, ещё там, за столом, когда он, теперь я понимаю, почему он меня толкнул, от пули он меня уводил, он первым увидел убийцу, и толкнул меня, я стал оборачиваться назад и не успел, раздались выстрелы. Я не почувствовал боли, только чуть обожгло, я ещё на Виктора смотрел, не понимал, и всё видел… его лицо… в которое пули попали… Витя, Витя… Они мне предназначались… И тебя задело.
— Да меня это ерунда, дядь Гриша, плюнуть и забыть, а вот тебе нужно срочно отсюда съезжать. Сроч-но! — уверенно заявил я.
— И ты так думаешь? — с тревогой глянул на меня Григорий Михайлович…
— Уверен! — это я повторил твёрдо, но механически.
Много разных кинофильмов зарубежных потому что видел, как бандиты приходили добивать своих беспомощных раненых подельников или конкурентов, или даже полицейских. Обычно ночью. В образе санитаров. Здорово у них получалось. Стоп! Тут я вдруг вспомнил! Совсем же недавно, именно со мной подобное во-Владивостоке происходило, в санатории. И месяца не прошло. Я там роль приманки для киллера выполнял, дядь Гриша с Марго придумали. Меня же там чуть… Нет-нет, это не я в койке лежал. Манекен из халатов и одеял. Я за дверью стоял. Ждал. С дядей Гришей. И у нас всё получилось. Меня так перетрясло, там, за дверью с непривычки. Ужас! Дядя Гриша его скрутил, и я потом навалился… Чисто у нас получилось, на месте взяли, с вещдоком… Не пикнул, гад.
— И я так думаю. Меня в живых не оставят. Нам нужно…
Что именно нам нужно, и как мы ловко и профессионально исчезнем из больницы придумать мы не успели, вернее разработать не успели, вдали послышались торопливые гулкие шаги, по стуку каблуков явно женские. Похоже не вражеские, в смысле бандитские, потому что шаги не прятались, а наоборот, значит, врачихинские или докторские, или как тут правильнее сказать. Дядя Гриша тоже насторожился, здоровое ухо на звук шагов нацелил, а я понял, мне нужно быстро линять, в смысле прятаться, иначе меня сейчас точно отсюда выгонят. А мне нельзя. Мы ещё план не разработали, не осуществили. Заметался в поисках ниши или шкафа, они по стенам были, я — шёл, видел, но они все были почему-то закрыты и даже опечатаны, потому я и не успел спрятаться, как из бокового коридора вышла… Сначала я подумал, что доктор, потому что в халате была, но в руках у неё была банальная сумка, и… Коридор был длинным… в конце яркое пятно окна… она шла в размытом контровом свете, и я не сразу узнал свою мать, а дядя Гриша узнал… Он вроде даже потянулся к ней, спрятав руку за спину, шею вытянул, расцвёл праздничной улыбкой… Тут и я узнал: это мама, она, собственной персоной. Хмм… Откуда узнала? Это раз. Во-вторых, сейчас точно ругать меня… нас… будет… точно.
— Ну что, доигрались, господа частные сыщики, досталось? — С какой-то обезоруживающей — на мой взгляд — женской — улыбкой подходя, спросила она. Я усмехнулся, так и знал… И завис… Меня такому в армии научили. Когда надо — отключаешься, слушаешь не слова, а мелодику фразы. Запросто можно услышать не треск выговора, а «косил Ясь конюшину», например, Песняров, или «Вечернюю сонату» Моцарта», да всё что угодно… Главное, приятное. Сейчас в мелодике приятность и прослушивалась. Радость и где-то даже гордость, на фоне маленькой запятой в виде некоего укора, что и выразилось в тех самых словах. Но мы с дядей Гришей слышали мелодику, слова пропустили мимо. — Я телевизор на работе поздно включила, не всё поняла, вас увидела и… Ужас! Так испугалась! Я и… узнала… Ну, как вы? Слава богу, живы! — Погладив меня по голове, она перевела свой взгляд на Пастухова, и… «Электрическая цепь замкнулась!», так, от радости светясь, говорил нам на уроке физик, глядя на вспыхнувшую лампочку в цепи… Я понял, мне нужно уходить, пусть уж… Стоп-стоп! Какой уходить, нам же нужно…
— Ой, мам, ты извини, мы тут заболтались, у нас нет времени на все эти… гха-гхымм, — Я прокашлялся, не говорить же ей про какие-то ухаживания, это итак было понятно. Да и не возражаю я, но не сейчас. — Нам нужно уходить. — Сказал я.
Дядя Гриша продолжал «тепло» смотреть на маму, она удивлённо на меня, я на них обоих сразу, твёрдо и поочерёдно.
— Здесь дяде Грише оставаться нельзя. Опасно. Ему нужно сбежать. Как? Вот в чём вопрос. Над этим и думаем.
Мама перевела взгляд на Пастухова, спросила:
— Это правда? Сейчас?
— Да, Тонеч… эээ… Антонина Николаевна, правда.
Мама ещё раз коротко глянула на меня.
— Может быть через кухню? — неуверенно предложила она.
— А она здесь есть? — всё так же — глупо, как мне показалось, — улыбаясь, переспросил дядя Гриша. Похоже, при виде моей мамы, нюх у него напрочь терялся.
— А как же, — за маму воскликнул я. — Пахнет же…
Мы дружно потянули носами. Конечно, пахнет, не только йодом и чем-то там ещё, но и пищей, едой… Время же вроде! Или обед, или полдник у них здесь. На запах мы и пошли.
Не только пошли, но и вышли… На въездных воротах, нас никто не остановил, вроде и не заметили. И хорошо! «Что и требовалось доказать, так обычно говаривала наша математичка, победно сверкая очками, кладя мел в ящичек возле доски. — Запишите домашнее задание». А старшина в армии наоборот: «А Усманов, я смотрю, не понял, всё, значит, повторяем с начала. Сначала и опять, опять и сначала. На часы можете не смотреть, до утра далеко». Что именно мы повторяли, вспоминать не хочу. Кому интересно, пусть в армию сходит, узнает, ага. Вот!
36
Не так всё складывалось, как хотелось, не так! Всё валилось из рук генерала, ситуация выходила из-под контроля. Сергей Бадаевич. энергично ходил по кабинету. Со стороны можно было подумать — генерал зарядку делает, всего лишь, на самом деле он почти паниковал, нервничал. Во-Владивостоке у него всё провалилось. Одно было хорошо, свидетелей нет, не успели показания дать. Хотя, кто его знает, что ещё может всплыть: магнитофонные плёнки, видеокадры, хотя бы с мобильника, письма, документы… Тогда конец. Тьфу, тьфу, не сглазить бы… Был бы Гришанков, закрыл бы кому надо рты. Но, увы! Его итак давно было пора убирать, засиделся, слишком много знал, набил карманы, тварь неблагодарная, огрызаться стал, тени своей бояться начал… А ведь с рук когда-то ел, благодарил… Пришлось убрать. На пенсию же отпускать нельзя, как и любого назначенца. Как только с кресла слезет, «снимет» фуражку, куда бы не уехал, на нём журналюги-правдолюбцы, с правозащитниками сразу собаками повиснут, а Гришанков, да и другие, не Зои Космодемьянские, сразу сдадут… Всех. Никому это не надо, Сергею Бадаевичу в первую очередь.
С этим остро стоял вопрос, кем зам начальника Приморского управления МВД заменить. Такой важный регион не мог оставаться без контроля. Придётся из Москвы, наверное, кого-то переводить, своего. Кого? Большой вопрос. Владивосток не Москва. Патриоты не нужны, а за коврижки… Ооо, назначенец большие коврижки потребует. Придётся делиться — а что делать? — не без этого. Местный начальник, генерал-лейтенант, старый уже, миротворец хренов, Папу-Римского там собой изображает. На худой козе не подъедешь. И вашим и нашим… То за коммунистов, то за либералов, то… Сволочь! Нейтральный вроде. Давно заменить нужно было. Но местный губернатор неожиданно на защиту встал — моя кандидатура! — а губернатора выбрал народ, утвердил президент, теперь работает при третьем. Не будешь же с губернатором воевать, не известно чем откликнется. Важно одно: регион давал деньги. Кому надо! Серьёзные деньги. Давал, и давать должен. Такую установку Сергей Бадаевич имел, знал, отвечал за неё и выполнить собирался… Если бы не этот, хренов Пастухов. Заслуженный работник МВД России, заслуженный пенсионер… Ха, заслуженный-застуженный… Не понимает, дурак, с кем он в войну ввязался. Сергей Бадаевич не просто генерал, со всем своим УМВД России и соответствующими возможностями, за ним люди, и какие — теневое управление страной. Управление! Страной! С огромными деньгами и возможностями. Транснациональным управлением! А это, извините, не какое-то там политбюро или президент с обеими Думскими парламентами. Да пусть они себе, пусть… Все эти местные мэры, Думцы, губернаторы — растереть и размазать — думают, что это они управляют территориями, народом, бюджетом… Ха-ха! Они — руки, пальцы тех, кто на самом деле управляет страной. Как и бандиты, короли мафии и местная братва. Только руки. Так всегда было, и раньше, и теперь. Теперь даже свободнее. Потому что законы подогнаны. Плотно и как надо. Если б не Пастухов… Да что Пастухов? Кто такой Пастухов, кто?
Вежливый, соответствующий должности голос секретаря по селектору осторожно известил:
— Товарищ генерал, к вам сотрудник ФСБ майор Звягин, — голос секретаря вопросительно повис…
«Кстати, может быть секретаря во Владивосток перевести, а? А что? — подумал вдруг Сергей Бадаевич, — надёжный вроде, исполнительный, вышколен, «руку» знает, но… подполковник? Ничего страшного, подам на досрочное… Ннн… нет, пожалуй. Рано. Не созрел. Да и «тёмный» для этого. Закрытый весь. Пусть пока под рукой побудет. Подучим. Сначала на крючок нужно взять, чтоб покрепче… Создадим пару тройку компрометирующих ситуаций. Поможем, выручим и может быть тогда… А сейчас нет, слишком уж хорош, не запятнан, досье образцово-показательное. В семье всё в порядке. Папа отставной генерал-лейтенант. Тёща. Дача… Никаких скелетов в шкафу… И кто его знает, на кого он на самом деле «стучит». Вдруг на службу внутренней безопасности работает или на Генпрокуратуру. Нет, пожалуй, с такой кандидатурой спешить не надо, хотя поторапливаться нужно».
— Через пять минут пусть войдёт, — бросил генерал.
— Есть, через пять минут.
Майора Звягина полковник ждал. Точнее, его донесение.
Через несколько минут они неспешно прогуливались по парку расположенному поблизости. Парк был детским. По дорожкам прогуливались молодые женщины с колясками, одни дети на качелях качались, другие на детской карусели. Идиллию порой нарушал звонкий детский смех, да рёв машин стартующих где-то вдали, от перекрёстка. Генерал уверен был — здесь прослушки можно не опасаться. Тем не менее майор докладывал негромко, доверительно.
— От наружки Пастухов оторвался, ушёл в метро, но мы его достали, товарищ генерал, на точке встречи со своим агентом, полковником Забродиным из… Аналитической службы МВД. Мы и за ним наружку установили. У них стрелка была назначена, встреча. Как я и предположил. Предусмотрел. О чём они говорили — не установлено, не успели аппаратуру подогнать, но наш человек отработал и благополучно ушёл. Хотя, другой наш человек, в роли прохожего, как и положено, присутствовал на осмотре места происшествия среди зевак, доложил, что среди убитых, к сожалению, Пастухов не значится, только Забродин и другие там…
— Значит, хорошо, говоришь, отстрелялся?
— Не очень. Своё он уже получил. Стёрли его. А Пастухов в больнице. Мы установили. Людей я туда отправил.
Генерал с кривой усмешкой склонил голову.
— Так дело оставлять нельзя, — с нажимом произнёс он. — Не солидно.
— Я понимаю. Людей я направил толковых. Да и дело простое, товарищ генерал.
Майор отвечал легко, свободно. Без какого-либо смущения или наигранности, отметил генерал, дистанцию в разговоре держит, место своё знает, профессионален.
— Ты меня не успокаивай, — не повышая тона, одёрнул Сергей Бадаевич. — Не умеете с одного раза, не беритесь.
— Виноват, товарищ генерал, исправимся. Это случайность. Да и времени не было. Тверская же. Центр. Итак мы ППСников чуть не подставили… Но обошлось.
— Вот, чёрт! Этого мне только не хватало! А если бы не обошлось? — всполошился генерал.
— Нет, обошлось бы, товарищ генерал. Мы ликвидатор пластиковый с дистанционным управлением под машину загодя поставили. Я сам со стороны контролировал ситуацию. Если бы что… бабах. И все дела. Ищите террориста.
— Тьфу, тьфу, — в сердцах, через плечо сплюнул Сергей Бадаевич. — Этого нам только не хватало!
— Я пошутил, товарищ генерал. Всё было бы тип-…
Звонок мобильного телефона в кармане майора требовательно зажужжал.
— Извините, это меня.
Майор быстро поднёс мобильный телефон к уху, коротко произнёс:
— Да… — что-то выслушал, по его лицу Сергей Бадаевич ничего прочесть не мог, так же спокойно майор ещё раз произнёс «Понято», и закончил. — Всем отбой. На базу. Разбор потом. — Отключил звонок, сам набрал вызов… Дождавшись ответа. Так же коротко произнёс:
— Всем внимание. Объект должен появиться. Глаз не спускать. Сразу мне. Я на связи. Да, на поражение. И попробуйте только мне упустить! Отходить по плану. Машины на месте? Пусть не спят. Как отработаете, сообщите мне. Разбор полётов сам проведу. Всё. Отбой.
Генерал слушал, хоть и не очень вникал в смысл слов, любовался майором. Работает человек спокойно, грамотно, владеет людьми и вопросом, управляем… Подумал, где-то такого и нужно назначать на замену Гришанкову, парень справится… Хотя, молодой пока, лет ему двадцать восемь, тридцать…
— Майор, — вдруг спросил он, — а ты женат?
— Спасибо, товарищ генерал, бог миловал, — усмехнулся майор, в улыбке показав ровные белые зубы. — Не желаю пока. Некогда, да и не хочу.
— И то верно, — похвалил генерал, — молодец. Так что там у тебя?
— Объект из больницы ушёл.
— Вот гад! — не удержался Сергей Бадаевич, ещё один прокол…
— Я наружку у дома предупредил, чтоб не пропустили… Сразу валили. Хотя, шуму будет… Может вывезти его, чтоб по тихому, а? Засветимся, товарищ генерал. Людей убрать придётся. А люди хорошие.
— Людей у нас, майор, как грязи, — одёрнул Сергей Бадаевич, — это не вопрос. Вопрос во времени. А у нас его нет. Опасный он! Информацию может кому не надо слить, так что… Кстати, он в международном розыске, ты знаешь? так что… премия за мной. Работайте, майор, работайте. Чтоб больше без проколов. У меня на тебя серьёзные виды.
— Есть! Будем стараться, товарищ генерал. Выполним, не беспокойтесь.
— Ну-ну…
И они расстались. Правда генерал ещё некоторое время посидел на скамейке, расслабленно откинувшись на спинку, глазами наблюдая за игрой детей, думал о другом…
Как быть с Ольгой Леонардовной? С богиней! Материала на неё много накопилось… Хоть сейчас с полной конфискацией на пожизненное… Но нельзя. Именно через неё он на своих теневых начальников выходил. А она… А она, в последнее время, похоже собралась уехать из страны, сбежать! Все её счета давно уже забугром. И всё ей мало. Деньги вместо шуб потребовала. Это сверх того, что он с объектов собирал. Жадность, жадность… Безмерная жадность. Поразительно. Хотя, может и не для себя она старается. Для других деньги. Тогда понятно. Тогда объясняет. Тем не менее, раз в неделю он всё же читал сводные секретные донесения о деятельности Оленьки. Да и Ваня-аполлон постоянно докладывал. Жаловался, изнасиловала парня, измучила, сучка. Ничего, мысленно усмехался генерал, терпи, лейтенант, бог терпел и тебе велел. Так и парню передал: «Терпи, дорогой, у нас у всех служба такая!». Но баба точно что-то задумала. Ей-ей! Нужно было бы олигарха её встряхнуть, обожателя, но он похоже уже кем-то завербован. Или ФСБ, или СВР. Слишком уж свободно себя ведёт, и говорит… Так языком болтать без крыши непозволительно.
Ещё генерал вспомнил, как Оленька «Леопардовна» несколько лет тому назад баллотировалась на должность президента… хмм… страны. Ну, дела. Да какой из женщины может быть президент? Идиотизм! Это же смешно, это противоестественно. И плевать генералу на всех феминисток хоть страны, хоть всего мира. Президент, это должность сугубо мужская. Тут страной руководить нужно, экономистами, военными, производственниками, людьми. А она, баба, как будет в глазах мужиков выглядеть? Смешно! Всем же понятно, что только мужчина может быть сверху, а женщина под ним. Так природой установлено. Это что же, днём она будет в Кремле всей страной командовать, а ночью ноги под мужем раздвигать? Тьфу-ты, чёрт, даже думать об это противно, не то что… Любая женщина, только на вторых ролях может быть… Секретаршей, помощницей, любовницей… Кроме спортсменов, наверное. Те сразу секс-символами становятся. И с президентшей так, да? Нет, конечно. Никто такого посмешища не допустит. Какой нормальной стране понадобится ходячая не протекающая прокладка, в колготках, поддерживающем бюстгальтере, причёске и подведёнными бровями… Потому и не прошла кандидатура Ольги Леонардовны. А интересно, её так же бы трахал Ваня-аполлон или другой кто? Два аполлона, наверное. Ха-ха…
Это окончательно выровняло настроение генерала, бодрым тоном он вызвал по телефону машину, поехал на обед к своей… как бы это поточнее сказать… красивой, молодой любимой девушке… эээ… женщине.
37
Обратно в Перово мы вернулись так же на метро. От Вешняков, где больница, это близко: автобус, метро Новогиреево, потом одна остановка. Правда вышли не из последнего вагона, это даже я понял зачем, а из первого. Вышли из метро с другой стороны. У нас же ситуация! От хвоста оторвались, но под выстрелы попали… И что это значит? Это значит, что не мы теперь сыщики, а… не буду говорить кто. Но не зайцы. К своему дому шли профессионально, «огородами», как сказал бы какой-то классик. Сейчас, надо понимать — дворами. Свою «жестянку» я нашёл глазами сразу. В длинной очереди других авто хвастливо блестевших лаком, моя копейка гордо выделялась экстерьером. Потому что одна такая была, издалека «светилась». Подходить к ней смысла я не видел: стоит и стоит. Главное, не угнали, и парковаться не надо, и некуда, да и не нужна она пока… А дядя Гриша меня понял по другому:
— Правильно мыслишь, сынок, — прошептал он мне на ухо. — Она под контролем… И дом с квартирой тоже… под наружкой, я уверен. Нам туда нельзя. И маме тоже. — И вроде пошутил. — Спинным мозгом чую.
Я посмотрел на него, вроде не шутит про спинной мозг. Действительно прав был, наверное, Евгений Васильевич — жаль погиб! — когда говорил, учись Волька у Григория Михайловича, он академик, а мой спинной мозг говорил другое: хорошо бы поесть сейчас по полной программе, и вздремнуть бы, потому что переволновался, нервы, да и время сколько прошло. Но ответил я грамотно:
— И я это чувствую. Может, зайти куда, в кафе или…
— Нет, Волька, нам как можно быстрее нужно уходить подальше от этого места. Они могут перекрыть квартал, в виде какой-нибудь проверки в поисках нелегалов из «нашего» зарубежья, в ловушке окажемся. Одно жаль, на похороны Евгения не попадём, нам нельзя. Вот, какая жизнь подлая штука, на похороны друга попасть не могу, а! Чёрт, чёрт… — Пастухов в сердцах по-боксёрски кулаком в ладошку стукнул, несколько раз шумно вздохнул, успокаиваясь, перевёл взгляд на меня, через паузу заметил. — А мама пусть у подруги какой с недельку переждёт, на всякий случай… Тоня, — дядя Гриша повернулся к ней, умоляюще смотрел. — Ты можешь неделю где-нибудь, у своей подруги, например, на всякий случай, переждать, а? Мало ли что!
Мама возразила.
— С какой это стати? Чего мне бояться? Я обыкновенная библиотекарь, ничего не знаю, ни чего не ведаю…
— Нет-нет, Тоня, ты не знаешь их, — перебил дядя Гриша. — Они прошерстят всех, и знакомых и соседей…
— Да, мам, — я поддержал дядю Гришу. — Ситуация опасная, не предсказуемая. Для тебя особенно.
— Почему это?
— Потому что ты слабое звено. Ты женщина.
— Да, Тонечка, — с жаром развил мою мысль Пастухов. — Тебя заметили в больнице, и ты меня знаешь…
— Нас, — уточнил я.
— Да, — подхватил Пастухов. — На тебя они могут надавить.
— А тебе это не надо. — Заботливо, как малому ребёнку, заметил я.
— Нам — особенно, — уточнил дядя Гриша, и развернул фразу. — Потому что ты молодая и красивая женщина.
На что мама, сверкнув глазками, усмехнулась, передёрнула плечами, и как-то неопределённо фыркнула. Надо понимать, оценила комплимент. Я, кстати, тоже: хорошо сказал, дядя Гриша, вовремя.
— Короче, мам, — по-мужски строго, но по-сыновьи заботливо, я выдал программу, — побудь пока у тёти Лизы, у бабушки моего дяди, твоего двоюродного брата, она же старая уже, болеет наверное. Вот ты и… Повод хороший, в смысле отмазка.
— Правильно! А где это, далеко? — спросил Пастухов.
— Да нет, в Балашихе.
— Вот и хорошо, Тонечка! Молодец, Волька, хорошая идея, — Воскликнул Григорий Михайлович. — Езжай.
— А может, и вы со мной, у неё две комнаты, поместимся.
— Нет, мам, мы уж сами, — возразил я, потому что у меня мелькнула другая нестандартная идея, классная естественно. — Всё-всё, езжай. Привет ей. Позвоним потом.
Один вопрос получается решили. Вдогонку вспомнилась фраза про яйца в одной корзине, которые нельзя вместе класть. Это правильно. Особенно в этой ситуации. К месту. Мы должны «залечь» в другом.
Похоже над этим где-то размышляя, дядя Гриша выглядел несколько озадаченно, потому что связей на пенсии «порочащих» не имел, а у меня они были. Не сейчас, ещё в школе, до армии. Нестандартная идея, классная. Я сразу почему-то вспомнил свою бывшую невесту Верку Сотникову. Ну, не Верку, конечно, Верочку, Веточку, как я её тогда ласково называл. У неё теперь другая фамилия. Любовь наша, увы, прошла, «как сон, как утренний туман», целовались только, изучали друг друга, там сям, все пацаны в школе завидовали, но — странное дело — как только я армейские сапоги надел и заступил на охрану рубежей нашей необъятной Родины, она замуж вышла. Не-то за студента, не-то за аспиранта какого-то, я не выяснял. Я тогда чуть с ума не сошёл. Хотя она поступила честно — это все на заставе отметили, «молодец девушка, всё путём, всё по-честному», — всё как есть мне написала, — вся застава читала, — извинилась, «прости, я тебя люблю и всё такое, но»… всё равно, я две недели как чумной был. Меня даже на службу в наряд не ставили. Так две недели на нашем погранцовском свинарнике и проторчал, корм давал, отходы лопатой выгребал и всё такое прочее, в себя приходил… Целых две недели. Но пришёл! Пришёл, взял себя в руки, да и ребята помогли…
Она мне как подруга теперь, как товарищ, практически — должник. К ней мы и направились. Дядя Гриша ничего этого, естественно, не знал.
Верка жила там же, но уже без родителей. Мы почти тремя кварталами обошли всё Перово… Скрытно и подошли. Верка сначала вздрогнула, потом сильно обрадовалась! Не наигранно обрадовалась, естественно, как и раньше, я помнил, по-настоящему. Она как раньше вся такая… Не совсем правда стройная, но такая же красивая… Обнялись, щеками «чмокнулись». Причёска у неё другая… Но сердце у меня не защемило. Вернее защемило, но не как раньше, как при встрече с другими бывшими одноклассниками. Она во дворе с коляской прогуливалась. Я сразу её узнал. Она тоже. О!.. О!.. Охи, ахи, то сё… В коляске дочка. Я это сразу понял, потому что одеяльце и коляска розовые… «Правда красивая? Вся в папу!», заметила она. Я заглянул. В коляске лежал толстый свёрток с круглым розовым личиком, маленьким носиком, толстыми щеками, закрытыми глазками, и большой соской-пустышкой во рту. «Спит наша девочка, спит!», не привычным для меня голосом пропела Верка. Теперь она была совсем далёкой для меня, как созвездие Кассиопеи. «Хорошо, что я в армию ушёл, правильно», мелькнула мысль. «И сколько уже вашей дочке?», заглядывая в коляску, вежливо поинтересовался дядя Гриша. Мы все склонились. «Почти два годика нам, да», всё в той же незнакомой мне тональности, сюсюкая, гордо сообщила Веерка. Голос её мне совсем уже не нравился, я тотчас вновь подумал, «и хорошо, что в армию ушёл, вовремя». «Большая уже!», отчего-то копируя её тон, серьёзно заметил мой напарник. «А это мой дядя, — меняя тему разговора, представил я Пастухова, — Григорий Михайлович». «Очень приятно. Чаю хотите? Поговорим? Давно не виделись. Волька! Волька! Какой ты стал…». «Конечно». Нам же нельзя светиться. Поднялись в квартиру.
«Извините, у нас не убрано. На прогулку торопились. Муж сейчас на работе». «А родители твои где?», спросил я. В квартире мало что изменилось. Кроватка детская добавилась, игрушки детские, диван… А диван, кстати, всё тот же, я его узнал, прежний, я его хорошо помню, в середине у него пружина тогда просела. Я машинально провёл по нему рукой, так и есть, вмятина на месте — моя работа. Прыгнул с него и, пружина сломалась, чуть ногу тогда не свернул, провалился, ну и хохотали мы с Веркой потом… дураки… Новый телевизор появился, на столике фотографии в рамочке… Верка в подвенечном платье с цветами на коленях, и чернявый парень рядом, выше её на голову, как я, наверное. Но в чёрном костюме с бабочкой, чёрным вьющимся чубом, лихо заломленной бровью — одна вверх, другая насупившись, с боков лица низкие бакенбарды, и угольно чёрные глаза… «Это мой муж, Валера, он чистокровный казак, с Дона. Свадебная!», мимоходом, с гордостью заметила Веерка. Я мысленно сравнил с дочкой, сходства не нашёл, пробурчал: «Хороший снимок. Красиво получилось», Верка легко согласилась… Люстра та же, на кухне новая микроволновка. «А они на круглогодичное проживание переехали на дачу, — из кухни же ответила Вероника, — у нас же дача. Помнишь? Хозяйство». Конечно я помнил, а как же… Папа с мамой как уедут на дачу, так мы и… семью здесь изображали. «Родители мужа тоже в Краснодар переехали, на свою родину, на родину своих родителей, а мы вот здесь пока остались, с Маечкой… ты моя хорошая… она спит… в Москве».
Про чай можно не рассказывать, хороший, горячий, главное в другом, не зря моя интуиция сюда вела: нашли мы квартиру. Хоть на полгода. У Верки с мужем были две родительские квартиры. Обе сдавали в наём. Обычно гастарбайтерам. С последними с трудом расстались, стояла свободной. «Можете занимать, предложила Верка, Хоть бесплатно». «Почему бесплатно, мы заплатим», не согласился дядя Гриша. Правильно, и у меня деньги есть, мне освобождённый из неволи президент «Афродиты» премию выдал, а долг вернуть Никитину я не смог, по причине отсутствия последнего. Слинял куда-то. Потому я и при деньгах. Платёжеспособный. «А вообще, Волька, что-то случилось? Мама здорова?», обеспокоилась Вера. «Здорова, да, спасибо. Просто… Понимаешь, у нас секретная работа. Мы на задании», — уклончиво ответил я. «Правда? — забывшись громко воскликнула она, и, сбавив тон, прошептала. — Как интересно! Я всегда знала, что ты, Волька, далеко пойдёшь… Вы секретные агенты, да?» «Да. Вера… эээ… Тайные», честно признался я. «Только, если можно, — дядя Гриша прижал палец к своим губам, — никому». «Я понимаю. Никому!» — Верка даже перекрестила рот. Зачем? Такого жеста я за ней не знал. На подсознании, наверное, или благоприобретённое… Нет, она для меня ещё дальше была, чем все небесные созвездья сразу. Замыкающей была, если звёзды выстроить в затылок… эээ… то есть в колонну.
Короче…
Эту ночь и весь следующий день мы с дядей Гришей отсыпались. В той двушке. Там же, в Перово. Это знаете, на пересеч… Стоп, стоп, одну минуту… Извините, адрес конспиративной квартиры я категорически выдать не могу. Это секретно. Мы на нелегальном положении, квартира не наша, зачем себя выдавать? Вопрос жизни и смерти. Достаточно и вышесказанного. Дом и квартиру нашли, это понятно, мне всё в Перово знакомо, поднялись, открыли, зашли, осмотрелись. Ремонтировать всё, конечно, надо, запах выветрить, но… Телефон не работает, но всё остальное, даже телевизор газ, вода, унитаз, всё исправно фурычит, электрический счётчик здесь же в квартире, в прихожей. Важный для нас фактор, положительный. Два окна выходят к подъезду — можно контролировать подходы, одно окно на внешнюю сторону дома. Шторы есть, задёрнуты, сойдут за светомаскировку. С едой нормально. Кое-что мы с собой принесли. Душ приняли, телевизор негромко включили… «В мире дикой природы».
На следующий день, уже вечером, прозвучал дверной звонок. Мы всполошились, я в смысле… Дядя Гриша привстал с дивана, сунул руку под подушку… Кивнул мне головой на дверь, посмотри, мол, я на цыпочках… Кстати, не сунул в глазок глаз, соображаю уже, общаюсь же с дядей Гришей, запомнил, могут пальнуть через него, или отвёртку сунуть, сначала руку подставил, потом осторожно на глаз заменил. А там… Напротив глазка — парень с чёрным чубом и заломленными бровями. Точь в точь как на той свадебной Веркиной фотографии, ффуух… у меня отлегло. Подумал, наверное или еду нам принёс — Веерка пирожки испекла или, не договорились с Веркой, за авансом… Я повернул ключ, сдвинул засов…
На пороге возник тот самый Валерка, казак, муж Вероники и… с ним ещё кто-то, я сначала подумал друг. Валерка так и представил его:
— Вот, пожалуйста, это и есть, как я понимаю ваш Волька. Вы же Волька, да, Волька? — переспросил он. Я машинально кивнул головой.
— Да, а в чём дело? — Что-то меня в этом насторожило. Но было поздно. Невысокий плотный мужик, c резкими чертами лица, руки в карманах куртки, качнувшись из-за Валеркиной спины, аккуратно отодвинул его плечом в сторону, с улыбкой шагнул через порог. Только теперь я понял, что меня насторожило: улыбка у него была как приклеенная, а взгляд жёстким… Оставив Валерку на лестничной площадке, дружелюбно улыбающийся гость закрыл за собой дверь. Я тупо смотрел, безмолвно наблюдая его действия. Приход Веркиного мужа с толку меня сбивал.
Так мы вдвоём в комнату и вошли: я пятясь, он за мной, нас встретил дядя Гриша… Через секунду, остановившись, гость вынул обе руки из карманов, улыбки на лице уже не было, в каждой руке он держал по пистолету… Эфесбешные ПССы. Указательные пальцы на спусковых скобах. Ситуация полностью определилась. Мы с дядей Гришей застыли… «Всё! Приехали, понял я. Влипли! Верка сдала!!»
Гость убедился, что мы понимаем его намерения, неожиданно разжал пальцы рук, пистолеты крутанулись вокруг указательных пальцев, и безвольно повисли, на лице гостя возникла та же улыбка…
— Спокойно, Григорий Михайлович, — меня он игнорировал, — видите, — он указал на свои пистолеты, свободно висящие на его пальцах, — я не стреляю. А давно бы уже мог. Я поговорить пришёл. — Сказал он, и медленно опустил оружие к своим ногам.
Я шумно выдохнул, дядя Гриша заторможено рукой в сторону повёл, проходи, мол. Повернулся, прошёл к дивану и сел на него, почти также поступил и я. Гость присел в кресло, поблизости от лежащих на полу пистолетов.
Дур-рацкая ситуация. Сверхдурацкая. Это я прокололся! Я дурак! Доверчивый придурок! Профан, и всё такое прочее, крутилось у меня в голове… Успокаивая, дядя Гриша глянул на меня… Заметил гостю.
— Он здесь не причём, — указал на меня. — Вы же меня искали? Кстати, как вы нас нашли?
Гость расслабленно отвалился на спинку кресла…
— Ничего сложного, — пожал он пожал плечами. — Обычное дело. Азы. Вычислили школу, установили круг друзей. Выяснили адрес девушки и всё… Остальное дело техники.