Янычары. «Великолепный век» продолжается! Павлищева Наталья
Но это было время сильной империи, когда с султанами Селимом II и его сыном султаном Сулейманом Великолепным считались во всей Европе, и никому в голову не приходило воспользоваться именем Джема, чтобы завоевать Стамбул.
Сейчас положение совсем иное: империя в упадке, враги настолько сильны, что отвоевывают территории, война России проиграна. Теперь вовсе не обязательно скитаться по Европе и что-то выпрашивать, найдется немало желающих добровольно помочь новому султану сесть на трон в расчете на льготы в торговле или уступки завоеванных предками земель.
Такой страной могла бы стать Франция, потому Михришах Султан и предлагала сыну бежать в Париж.
Но султанша прекрасно понимала другое: у Франции свои проблемы, в стране неспокойно; пока король найдет средства, чтобы силой завоевать трон для Селима, может пройти слишком много времени. Требовалось найти другой выход.
Султан мог просто умереть до того, как его младенец-сын чуть повзрослеет, но Михришах Султан честно гнала от себя мысли о таком решении вопроса. Но эти грешные мысли постоянно возвращались. Такова уж особенность грешных замыслов: стоит им раз мелькнуть в голове – не отвяжешься.
Ее надежды на то, что Накшидиль сможет очаровать Абдул-Хамида настолько, чтобы убедить султана выпустить племянника из Клетки и признать единственным наследником престола, не оправдались. Абдул-Хамид от наложницы без ума, но лишь ведет с ней беседы, а Селим до сих пор сидит взаперти. Сам шехзаде твердит, что ему в Клетке неплохо, что Али Хикмет – наставник, лучше какого не придумаешь.
Михришах Султан сама себе боялась признаться, что уже замыслила и невольно обдумывает страшный план. Пусть богобоязненный султан Абдул-Хамид молится, пусть внушает и своему племяннику правила очищения души, это даже хорошо, что сын пока занят. За это время сама Михришах Султан найдет способ сократить время жизни Повелителя.
Михришах Султан не могла не действовать…
В 26-й день месяца шаабан 1193 года хиджры (8 сентября 1779 года) Айше Хатун родила сына – маленького крикливого мальчика с очаровательными черными глазенками и торчащими в сторону ушами. Ребенка назвали в честь прежнего султана Мустафой – как бы ни пострадал Абдул-Хамид от старшего брата, все равно уважал и ценил его.
Айше Хатун стала Айше Султан, держалась гордо, почти надменно, посматривала на всех сверху вниз, хотя была среднего роста. Неудивительно, потому что у султана появился наследник. Абдул-Хамид тут же продиктовал фирман, в котором крошечный Мустафа объявлялся Vali Ahad, наследником первой очереди.
Теперь таковых оказывалось два – шехзаде Селим и шехзаде Мустафа, – и кто из них станет следующим султаном, всецело зависело от силы тех, кто окажется ближе к трону в момент смерти нынешнего султана.
Пока Айше радовалась новорожденному сыну и своему новому положению, Михришах просчитывала свои возможности. Пока Мустафа слишком мал, чтобы хоть кто-то мог заикнуться о его восшествии на престол вместо Селима, но время летит быстро, иногда слишком быстро, не заметишь, как этот мальчишка подрастет настолько, что его можно будет посадить на коня, а то и обрезание сделать. Тогда Мустафа станет не просто угрозой, а серьезным соперником Селиму.
Михришах Султан сидела в своих покоях, не желая даже выходить в сад. Стоило сделать шаг за дверь комнаты, как начинались ехидные поздравления:
– Михришах Султан, поздравляем с великой радостью – у вас родился племянник!
– Михришах Султан, вы слышали, Повелитель назвал мальчика в честь вашего любимого супруга Мустафой. Пусть Аллах будет так же милостив к маленькому Мустафе, как был милостив к усопшему.
– Михришах Султан, видели ли вы новорожденного? Говорят, он похож на своего дядю – вашего бывшего супруга…
И так все время, пока не уйдешь к себе.
Михришах держалась хорошо, она улыбалась почти не вымученно, но долго это продолжаться не могло. Теперь каждый, у кого будет хоть малейшая возможность унизить ее, это сделает, каждый, кто будет в силах, постарается помешать Селиму взойти на престол следом за дядей. Все станут нашептывать Абдул-Хамиду о том, какой умненький и толковый Мустафа, что он станет лучшим наследником, чем Селим.
Даже если султан не объявит сына Айше единственным наследником, Селима он теперь из Клетки не выпустит. После того раскрытого заговора и сорванного бунта янычар Абдул-Хамид стал осторожней, а уж о Махмуд-бее и говорить нечего: его ищейки повсюду, глава охраны султана все видит, обо всем знает даже раньше, чем что-то произойдет.
Все, да не все…
Михришах выскользнула из Старого дворца в сопровождении только служанки и одного евнуха, переодетая в простую одежду, закрывшись даже не яшмаком, а полной чадрой. В Стамбуле не только мусульмане, немало тех, кто и вообще Бога забыл, а потому ходить по улицам поздно вечером опасно в любой месяц года. Михришах и ее сопровождающие спешили: нужно вернуться как можно скорей.
Евнухи, несущие носилки, двигались быстро, хотя и старались не сбиваться с ритма. Дом, к которому принесли султаншу, ничем не отличался от остальных в ряду домов. На условный стук открыли сразу, впустили в небольшой двор носилки и сразу же закрыли ворота.
Привратник, оставленный у ворот, долго вглядывался в темноту улицы – не мелькнет ли тень любопытного или даже следившего за ночной гостьей лазутчика. Нет, все было спокойно, только лаяли в другом конце улицы собаки да равнодушно смотрел с неба молодой месяц. Даже правоверные, постившиеся весь день, уже успели вкусить свою пищу после захода солнца и лечь спать.
Султаншу в это время проводили в комнату, где ей навстречу шагнула довольно неприятного вида старуха в черном. Она вполне оправдывала свое имя – Каратан, то есть «черный закат». На мгновение Михришах даже усомнилась, стоило ли приходить, но потом отринула все страхи. Кто боится, тот ничего не добьется.
– Проходите, госпожа.
Каратан прекрасно знала, кто перед ней, не всем и не всегда открывали по ночам ее ворота, но еще днем прибежал из Старого дворца посланец султанши, предупредил, что госпожа прибудет, чтобы ждали, чтобы не оказалось ненароком еще кого-то из тех, кто предпочитает тайну и пользуется услугами черной предсказательницы.
Каратан не стала спрашивать о причине визита султанши. Она, хоть и не жила во дворце, была прекрасно осведомлена о том, что там происходит. А еще гадалка умела расставлять людей, как шахматные фигурки, и предугадывать ходы соперника далеко вперед. Это помогало предсказывать.
– Госпожа желает знать, будет ли ее сын султаном? – Каратан не стала напоминать Михришах, что уже отвечала на этот вопрос.
– Следующим султаном, – уточнила Михришах – это действительно было важно.
Гадалка кивнула:
– Следующим. Присаживайтесь, госпожа.
Она разложила на и без того забитом всякой всячиной столике какие-то дополнительные предметы и принялась за свое действо.
– Посмотреть бы ладонь вашего сына… – вздохнула гадалка.
Михришах Султан даже отвечать не стала, обе прекрасно понимали, что это невозможно.
Гадалка жгла какие-то палочки, делала ими таинственные знаки, отчего дымок тоже выписывал фигуры в воздухе, шептала свои заклинания, потом вздрогнула, замерев, испуганно посмотрела на султаншу, быстро опустила глаза и, вздохнув, сунула палочки в сосуд с водой. Не обращая внимания на шипение, она начала говорить:
– Ваш сын будет следующим султаном, госпожа. Без кровопролития и насилия, просто станет. Но…
Михришах подумала, что это было бы странно, но спросила иное:
– …но пробудет недолго?
– Вы будете валиде шестнадцать лет.
– Тогда что же тебя так испугало?
– В конце жизни вашего сына кровь, большая кровь… и его смерть… – гадалка отвела глаза.
– Насильственная?
– Да, госпожа.
– Я поняла. – Султанша положила на столик кошель с монетами, поднялась, прикрыла лицо и вышла, больше не сказав ни слова.
Каратан покачала головой ей вслед:
– Даже не спросила, увидит ли она гибель своего сына?
Из темного угла, где лежала, казалось, куча тряпья, раздался полусонный голос:
– Увидит?
– Нет, сын переживет мать.
Из кучи выбрался карлик, засеменил к гадалке, остановился, глядя в лицо снизу вверх:
– Почему мне кажется, что ты что-то недоговариваешь?
– Так и есть. У нее не будет внуков, у шехзаде Селима не видно продолжения рода. А еще какая-то женщина рядом с султаншей и ее сыном – красивая, умная, смелая. Постоянная битва за ум и сердце Селима. Сначала эта женщина будет по положению сильней Михришах Султан, но потом… Не хотелось бы мне стать соперницей султанши…
– Почему? – Карлик деловито пересчитывал деньги, бывшие в кошеле.
– Эта женщина не щадит никого. Оставь деньги в покое.
– Н-да… – Карлик словно не заметил последнюю фразу гадалки, спокойно завязал кошель и сунул его себе за пазуху.
– Эй, куда?!
– Тебе деньги ни к чему, все равно растратишь, а я скоплю… на домик в горах… чтобы было куда удрать…
– Зачем удирать?
– Когда не сбудутся твои предсказания.
Каратан возмутилась:
– Мои предсказания всегда сбываются, запомни это! И не моя вина, что сын Михришах Султан… – Она осеклась, потом вдруг хитро улыбнулась: – Знаешь, она приходила ко мне однажды, когда сын только родился. Я отказалась предрекать судьбу малыша, но сказала, чтобы султанша поддерживала опального Абдул-Хамида, нынешнего султана, который тогда сидел в Клетке. Сказала, что наступит день, когда ей это пригодится.
– И что, султанша тебя послушала? – усмехнулся карлик.
– Послушала и сделала, как сказано. И это ей помогло!
– Чем же? Тем, что шехзаде сейчас сидит в Клетке?
– А мог бы вообще быть казнен! И отдай деньги. Ты ничего не скопишь, наоборот, проиграешь в кости!
Карлик скривил рожу, но кошель вынул и бросил гадалке. Каратан поймала кошель с неожиданной для женщины ее возраста ловкостью, но тут же взвыла:
– Ах ты, жулик! Ах ты, обманщик! Здесь и половины нет того, что султанша дала. Куда девал остальное?! Верни! Верни, я тебе говорю!
Тщетно, потому что карлик выскочил в дверь и за ворота, успев юркнуть в щелку до того, как их закрыли за носилками Михришах Султан. Привратник только головой покачал, видно, такое бывало не раз.
Каратан выбежала следом и уже раскрыла рот, чтобы послать ловкому обманщику сорок проклятий вслед, но вовремя опомнилась, прикусив язык, – носилки султанши еще двигались по узкой улочке. Карлик немного поглазел на слегка шагающих в одном ритме черных рабов, а потом припустил прочь в другую сторону. Глупые люди живут во дворцах! Неужели эта самодовольная женщина не понимает, что любые ее действия известны Махмуд-бею? Да, пора сообщить о предсказании Каратан, получить за донос еще один кошель и… действительно спустить все в кости.
Карлику никогда не везло в игре. У его сестры бывали многие женщины Стамбула, и не только женщины… Он слышал много вопросов и ответов. Удивительно, но его сестра Каратан и впрямь никогда не ошибалась, может, потому сам Махмуд-бей никогда и не приходил к гадалке? А вот донесения Камиля слушал внимательно.
Карлика назвали Камилем, то есть «совершенным», словно в насмешку. Но он не обижался, давно научившись извлекать пользу из своего природного уродства. Никто не замечал присутствия маленького человечка, никто из посетителей даже не подозревал о его существовании.
Знала ли Каратан, чем занимается ее брат, или полагала, что он только и способен проигрывать украденные у нее золотые монеты? Плоха та гадалка, которая не знает, что творится у нее под боком, хотя бывает и так. Но Каратан знала. Она не была против подслушивания брата и его службы у Махмуд-бея. Знала Каратан и судьбу самого Махмуд-бея, а потому жалела главу охраны султана.
Но лишь Аллах волен над судьбами правоверных, все в Его воле. Не стоит противиться судьбе, не стоит бежать от нее или торопить. Всему свое время, и всем свое место в этой жизни.
Об этом же думала и Михришах Султан, откинувшись на подушки внутри носилок. Это снаружи они были простыми, а внутри не менее роскошны, чем все, что окружало султаншу во дворцах.
Но султанша не собиралась мириться ни со своей судьбой, если та не преподнесет ее сыну трон в ближайшие месяцы, ни с постигшими неудачами. Судьбу тоже иногда нужно подстегивать, в этом Михришах Султан пришлось убедиться, и не раз. Если бы она просто полагалась на подарки свыше, разве оказалась бы практически единственной наложницей султана Мустафы? Да, болтали, что он тайно устраивал своих любовниц в гареме. Михришах даже знала об этом наверняка, но эти наложницы не завоевывали место при султане и, главное, не рожали сыновей.
Нет, одна попыталась, но однажды уснула и не проснулась, задушенная крепкими руками соперницы. Этой соперницей вовсе не была Михришах, у нее хватило хитрости попросту натравить одну одалиску на другую, при этом создав условия для убийства. Тайну знали всего трое – сама Михришах, Далал и черный евнух Бакр, который даже пожертвовал собой ради госпожи.
Бакр значит «молодой верблюд», он таковым и был – могучим, сильным, ловким. Однажды главный евнух султана Мустафы застал Бакра с наложницей, на которую Повелитель обратил особое внимание… Надо ли вспоминать, что это произошло не случайно?
Михришах удавалось все и всегда. Казалось, и эта девчонка-француженка тоже прекрасное приобретение, способное выполнить любую задачу. Конечно, султанша хотела бы преподнести ее сыну, она так и делала, но судьба распорядилась иначе. Значит, следовало использовать такой поворот судьбы.
Однако все шло не так, эта монастырская воспитанница оказалась под стать самому султану – вместо обольщения в постели учила Повелителя французскому языку!
Эме действительно лишь вела беседы с Абдул-Хамидом, да и то всего несколько раз. И это не было ханжеством ни с его, ни с ее стороны. Просто так совпало – шла вторая половина месяца шаабан, предыдущего перед священным месяцем рамадан. Султан, бывший истинным правоверным не по названию, а в душе, соблюдал пост и в этот месяц, хотя, конечно, не такой строгий. Эме прекрасно понимала, что настоящий пост – это не запрет на какую-то еду, а очищение души прежде всего. Абдул-Хамиду, совершившему казнь в первые дни шаабата, теперь предстояло очиститься духовно. И ему оказалось не до красавицы-наложницы.
Потому и злилась Михришах Султан, все складывалось против ее замысла. До наступления рамадана Накшидиль убедить султана выпустить племянника не успела, а вот Айше успела родить сына. Впереди рамадан, когда богобоязненный султан и сам не подойдет к красавице, потом пока отпразднуют Ураза-Байрам, пока Повелитель вспомнит о ночах любви…
Абдул-Хамид все это время держал племянника при себе. Они много беседовали с муфтием, с Али Хикметом, ходили в мечети, подолгу вдвоем читали Коран, стояли намазы… Они словно вместе очищали души от грехов. Это помогло поверить в искреннее уважение друг друга.
В гареме пост, конечно, соблюдали, никуда не денешься, но все остальное не так строго, все же немало наложниц мусульманками не были, прошли те времена, когда юных красавиц поголовно вынуждали принимать ислам, теперь те, кто желал, оставались христианками.
Но прошел праздник разговения – Ураза-Байрам, его праздновали пышно, словно стараясь забыть все то дурное, что случилось до поста и праздника.
Закончилась праздничная неделя, наступили будни, а султан не вспоминал о своей наложнице.
Повелитель мог и забыть, таких гезде, отмеченных вниманием Повелителя, а потом забытых, много. Неудивительно, если даже самая красивая девушка попала в число таких. Не вовремя оказаться подле султана тоже опасно, вернее, бесполезно.
Но все эти объяснения мало занимали Михришах Султан, ей был нужен результат.
Действовать следовало решительно и, что немаловажно, быстро. Если Повелитель умрет сейчас, конечно, подозрения будут, но не столь весомые. А вот если это случится, когда придет время определиться, кто же из наследников станет будущим султаном, то беды не избежать, непременно найдутся те, кто что-то заподозрит, что-то видел или слышал.
«Сейчас или никогда!» – решила для себя Михришах Султан, хотя в глубине души понимала, что это «никогда» вовсе не означает действительно никогда.
Яд и престол
Эме отправилась погулять в саду: ей позволялось, закрыв лицо яшмаком, прогуливаться по дорожкам до самой беседки Повелителя.
Далал занималась своими делами, в пределах дворцового сада Накшидиль можно оставлять одну, тем более рядом ее служанки. Служанок теперь четыре, как и комнат, – постаралась Эсме Султан. Но Эме все равно. Она чувствовала, что погружается в сонную одурь гарема, как в болото, отчаянно пыталась барахтаться, но все время поста и следующего праздника все заняты своими делами, всем не до наложницы, даже добродушной Эсме Султан. И уж конечно, Повели– телю.
– Накшидиль!
Даже страшно скучая, Эме вовсе не желала видеть ту, чей голос услышала. Эта женщина сначала купила ее, как рабыню, потом подала надежду на счастье, потом сама же это счастье разрушила. Эме не стала икбал Повелителя, а оставаться просто гезде – значит годами ждать взгляда султана и тосковать в золотой клетке.
Конечно, она сама виновата, ведь даже бывала в покоях Повелителя, но не сумела его завоевать и удержать его внимание.
Мелькнула мысль попросить Михришах Султан вернуть ее себе. Не к Селиму, нет, теперь Селим для нее табу, но хотя бы служанкой, чтобы не изнывать от безделья, чтобы хоть изредка видеть любимого…
– Султанша…
– Я давно тебя не видела. Права Далал, ты все хорошеешь. Только почему-то Повелителя не вдохновляет твоя красота!
– Я не знаю.
– А я знаю! Мы с тобой договаривались, что ты сделаешь все, чтобы очаровать Повелителя и убедить его выпустить Селима, но ты ничего не сделала! Получаешь подарки, живешь, словно султанша, катаешься верхом и гуляешь…
Эме поняла, что не станет просить Михришах Султан забрать ее обратно, нет, она попросит Эсме Султан отдать ее в школу для девочек, чтобы учить их французскому языку и рукоделию. Ей не нужны никакие служанки и золотые украшения, не нужны богатые подарки, просторные покои и толпа евнухов вокруг.
Девушка уже осознала, что совсем из Стамбула ей не выбраться, но хотя бы здесь нужно пристроиться без вот этой сонной одури и бесконечного ожидания непонятно чего. Слова Михришах Султан разозлили Эме:
– Султанша, я не просила ни покупать меня у алжирского бея, ни обучать, ни тем более дарить Повелителю!
– А я не спрашивала твоего согласия! Ты рабыня, и только.
– Но больше не ваша!
Два взгляда скрестились, словно обнаженные клинки, но Эме не отвела своих глаз, не смутилась. Михришах видела перед собой вполне достойную соперницу, хотя таковой рабыню не считала. Мелькнула мысль, что весьма кстати было бы от синеглазой строптивицы избавиться.
Сама Михришах была строптивой всегда, даже попав в гарем, нрав не укротила, напротив, укротила султана Мустафу. И ей вовсе ни к чему такая же сильная духом красавица рядом. Нужно, чтобы она использовала свою силу и сгинула в небытие.
– Послушай меня. Ты сделаешь то, что я тебе скажу! Ты не смогла вытащить Селима из Клетки, вернее, даже не попыталась это сделать. Теперь у тебя один выход – использовать вот это, – султанша вынула из-за пояса крошечный пузырек из темного стекла.
– Что это?! – ужаснулась Эме, прогоняя страшную догадку.
Мгновенным замешательством девушка заметно ослабила свою позицию, теперь султанша давила на нее во стократ сильней.
– Да, это то, о чем ты думаешь. Это яд. И ты подольешь его в еду султана.
– Нет!
– Да. Это гибельно для тебя, но ты все равно погибнешь, сделаешь или нет.
– Но почему? Это же грех и для вас тоже.
Михришах вдруг застыла, глядя на чаек, вечно кружащих над морем, вздохнула:
– Знаешь, я когда-то тоже была чистой и невинной, но жизнь в гареме научила, что, если не убьешь ты, убьют тебя, а еще хуже – твое дитя. Я научилась наносить удар первой, научилась не жалеть. Только став матерью, ты сможешь понять, что ради своего ребенка, даже если тот взрослый, можно совершить любое преступление. Селим должен был сесть на трон после своего отца! Если бы ты знала, сколько я вытерпела унижений и мук, сколько грехов уже совершила, чтобы Селим стал единственным, сколько потом пережила, когда осталась вдовой. Но Селим снова в беде, и дело не в султане. У Повелителя есть единственный сын, которого теперь могут противопоставить племяннику. А Айше и те, кто ей помогает, придя к власти, не оставят Селима даже в Клетке, поверь. Его убьют. Столько претерпев и столько нагрешив, я не могу допустить, чтобы мой сын погиб из-за промедления. Абдул-Хамид должен умереть раньше, чем сын Айше сделает свой первый шаг. Потом будет поздно.
– Нет, – спокойно ответила Эме.
– Нет?
– Нет. Я не убью султана. Даже ради шехзаде не убью.
Михришах Султан убрала пузырек в рукав и вдруг неприятно рассмеялась:
– Я проверяла тебя. Здесь розовая вода, а не яд. Я не настолько безумна, чтобы убивать того, кто оставил в живых моего сына, но теперь знаю, что ты ради Селима пожертвовать собой не согласна.
Эме хотелось крикнуть, что это ложь! Губы Михришах Султан произносили одно, а глаза говорили совсем другое. Это не проверка, просто султанша слишком умна, чтобы не оставить себе путей к отступлению. Но и Эме больше не верила ничему…
– Султанша, я не знаю, зачем вы проверяли меня, но прошу больше этого не делать.
Это были пустые слова. Обе прекрасно понимали, что теперь враги и кто победит, еще неизвестно.
– С вашего позволения, султанша…
Михришах Султан задумчиво смотрела вслед девушке.
Она сказала Накшидиль правду – это действительно была проверка и в пузырьке розовая вода. Умная султанша не могла рисковать и сразу принести яд, это опасно. Даже если бы Накшидиль согласилась, где гарантия, что она не понесет пузырек прямо к султану или Махмуд-бею? А вот если бы согласилась и подлила в еду Повелителя содержимое пузырька, даже будучи пойманной, не пострадала бы, зато стала союзницей и исполнительницей замыслов Михришах Султан.
Султанша вздохнула: не удалось. Девочка то ли глупа, то ли слишком честна. Такие в гареме долго не задерживаются, какими бы красивыми ни были.
Эме вернулась с прогулки совершенно разбитой, Далал даже забеспокоилась. Пришлось отговориться головной болью и попросить приготовить хамам. Всегда выручавший и очищавший хамам на сей раз был бесполезен, да и как можно водой смыть тяжелые мысли? Разве что водой Босфора? Рано легла спать, но сон не шел. Она не поверила, что это проверка, к чему султанше ее проверять?
Эме лежала, не в силах не только сомкнуть глаза, но и о чем-то связно думать. Но сквозь мешанину обрывочных мыслей пробивалась одна: если не она, то Михришах Султан найдет кого-то другого. Жизнь султана в опасности. Следующим султаном станет Селим.
И Михришах Султан, и сам Селим, и даже она этого ждут. Неизвестно, примет ли ее Селим, ведь не станешь же кричать на весь Стамбул, что осталась девственницей?!
Михришах Султан сделает свое черное дело, найдет кого-то, кто подольет, подсыплет или разбрызгает яд. И это лишь для того, чтобы ее сын не через пять лет, даже не через год, а завтра стал Повелителем, а она сама – валиде.
Эме было страшно думать, что мать делает это все с ведома сына. Если и Селим таков же, если он готов отравить дядю, который так о нем заботится, то… то лучше уж воды Босфора! Она не могла представить, что ее любимый мог быть таким же жестоким.
Михришах Султан сказала, что, только став матерью, она сможет понять, что ради своего ребенка, даже если тот взрослый, можно совершить что угодно, любое преступление. Нет, нельзя! Нельзя убить человека ради того, чтобы твой сын сел на трон! Это преступно, это должно караться и Аллахом тоже!
Но душа раздваивалась. Эме ловила себя на том, что… готова ради Селима совершить преступление. А ведь он не сын, даже не возлюбленный, просто человек, которого она любит и которому никогда даже не будет принадлежать. Что же говорить о матери? Что есть жертвенная любовь? Та, о которой твердила Михришах, вовсе не жертвенная. Жертвовать можно только своей, но не чужой жизнью.
Эме понимала, что смогла бы убить ради Селима, но ради него самого, а не ради власти, которая сломает любого. Вот что неправильно, что не так в словах Михришах Султан! Мать Селима поступает неверно, она пытается посадить его на трон путем предательства и даже преступления. Убить того, кто сам не убил, имея такую возможность и даже право? Того, кто заботится, помогает готовить Селима к трону…
Но каково будет после этого самому Селиму? Даже если он ничего не узнает, разве не падет на него вслед за матерью гнев Всевышнего? Разве не будет он всей своей жизнью отвечать за материнский грех? Это самое страшное – совершить грех, за который всегда будет расплачиваться твое дитя.
А если Селим догадывается о замыслах Михришах Султан или, хуже того, знает? Тогда он чудовище, от которого следует бежать и ради которого нельзя делать и шагу.
Мысли… мысли… мысли… Они были такими сумбурными или, наоборот, четкими до боли, такими страшными… Эме чувствовала себя потерянной, словно запуталась в чужом огромном доме, а вокруг темно и за каждым углом, каждой дверью ее ждет беда.
К чему Михришах Султан убивать Повелителя, ведь он назвал Селима наследником? Она боится, что, когда малыш Мустафа повзрослеет, его мать Айше Султан сможет настроить Повелителя против Селима в пользу собственного сына. Да, у Селима и Мустафы шансы равны, несмотря на то что один уже взрослый, а второй совсем крошка. Эме уже начала разбираться в перипетиях дворцовых интриг, она понимала, что те, кто стоит за спиной Мустафы и Айше, через пару лет обязательно постараются противопоставить племяннику единственного сына султана.
Единственного сына… Вот преимущество Айше, которого так боится Михришах Султан! Вот почему она так торопится, пока Мустафа мал… а султан к тому же в возрасте… и сыновей у него больше нет, зато много дочерей…
Мысль даже не успела оформиться в голове полностью, а Эме вдруг приподнялась на своем ложе:
– Далал, пост уже закончился?
– Да, голубка. Ты есть хочешь? Я сейчас прикажу, чтобы принесли.
– Нет, не нужно. Скажи Омеру, что я прошу Повелителя принять меня сегодня.
– Что? – не поверила своим ушам Далал. – Зачем?
– Далал, делай то, что сказано. Или мне самой сказать евнуху?
– Нет-нет, я все скажу. Только уже поздно…
– Повелитель спит?
– Не думаю, он обычно допоздна читает. Но просить его о встрече надо заранее.
– Я была сегодня в хамаме и пойду к Повелителю безо всякого предупреждения!
Евнух тоже изумился, но поспешил выполнить требование Накшидиль.
Абдул-Хамид сидел в своем кабинете подле спальни за книгой. Они только что закончили разговор с Махмуд-беем, решили все вопросы, спать еще не хотелось, и султан взял книгу. Но стоило открыть ее, как послышался шум в коридоре и в комнату вернулся глава охраны:
– Повелитель…
– Что, Махмуд-бей? Вы что-то забыли?
– Нет, к вам пришла Накшидиль. Она просит принять.
– Кто? Пусть войдет, – опомнился Абдул-Хамид.
Накшидиль не раз бывала в этом кабинете. Они беседовали, сидя на диване, даже играли в шахматы. Но это все было еще в начале месяца шаабан. Позже, чтобы не вводить себя в искус думать об этой девушке, он постарался не встречаться. Не думать не получалось, все равно образ синеглазой красавицы не оставлял Абдул-Хамида, и он был горд, что сумел справиться со своими греховными мыслями, сумел выдержать пост не столько физический, сколько духовный. Не есть до заката не так уж сложно, куда трудней не думать о Накшидиль.
Абдул-Хамид даже решил, что Аллах послал ему эту красавицу для искушения. Он решил отказаться от юной девушки, которая к тому же влюблена в шехзаде Селима. Абдул-Хамид намеревался на днях объявить Селима единственным наследником престола, взять с него клятву не уничтожать Мустафу, и подарить племяннику Накшидиль, поскольку та девственна.
И вдруг она пришла сама, к тому же поздно вечером. Это означало, что что-то стряслось.
– Проходи, Накшидиль.
Султан сделал знак Махмуд-бею, что тот может идти. Глава охраны исчез, словно его и не было в комнате.
Дождавшись, когда евнухи прикроют дверь, он шагнул к девушке:
– Что случилось?
– Повелитель…
Эме откинула яшмак, подняла пронзительно синие глаза и вдруг заявила:
– Я… я… я хочу родить от вас сына!
Старательно прогоняя от себя мысли о Накшидиль, Абдул-Хамид постарался забыть и то, как она красива. Совершенный овал лица, чистый лоб, синие очи с темными пушистыми ресницами, от которых тени на нежных, как персик, щеках… лебединая шея и маленькие ушки… тонкий, гибкий стан… Не найдешь изъяна, сколько бы ни искал.
Забыл, почти забыл, но вот она снова рядом, даже более совершенная (старания Далал и многих служанок не прошли даром, у Эме блестящие волосы и нежная, умопомрачительно пахнущая кожа), и все старания полетели прахом.
– Родить от меня сына?
– Да, Повелитель.
– Это Михришах Султан тебе приказала?
Она вскинула опущенные в смущении глаза:
– Нет!
Абдул-Хамид не поверил. Стало горько, даже больно. Столько сил потрачено, чтобы душа успокоилась в радости от рождения сына, чтобы забыть, не мечтать заключить в объятия вот эту девушку, но все зря. Накшидиль стояла перед ним, присланная жестокой рукой Михришах Султан, и покорно просила стать икбал…
Сначала он мечтал, что сумеет завоевать ее сердце, что Накшидиль сама придет к нему, мечтал вот об этом, но она пришла, а он не рад. Потому что не сама, а по воле матери Селима, которой от него нужно признание племянника единственным наследником.
– Накшидиль, скажи Михришах Султан, что я назову шехзаде Селима единственным наследником трона. Не стоит идти на такие жертвы.
Еще мгновение, и султан просто отвернулся бы, отталкивая от себя свою мечту. Но Эме прошептала:
– Она не знает, что я здесь…
– Кто не знает?
– Михришах Султан. Я сама пришла…
Возможно, дело было в том, что девушка стояла слишком близко. Так близко, что он чувствовал ее дыхание, слышал стук ее сердца… Нежная щека с румянцем смущения совсем рядом… и на ресницах дрожит непрошеная слезинка… и алые губы, которых так хочется коснуться своими губами… и крепкая девичья грудь видна в вырезе почти прозрачной рубахи…
И все же он выдержал бы даже это, не выдержала она – хлюпнув носом, вдруг уткнулась Абдул-Хамиду в грудь со слезами:
– Я сама… Вы говорили, что, если я сама…
Абдул-Хамид поднял прекрасное лицо за подбородок:
– Почему ты плачешь?
Она снова хлюпнула носом:
– Вдруг вы меня прогоните…
Султан обхватил ее шею и затылок крепкой рукой, слегка запрокинул голову, глянул в глаза:
– Даже если хотел бы – не смог…
Эме забыла все наставления Далал, забыла, что должна дарить себя, что вообще должна что-то делать, она лишь подчинялась властным и одновременно нежным прикосновениям, его рукам, губам и всему телу.
Позже она не могла вспомнить, как оказалась подле его ложа, но помнила, как Абдул-Хамид развязал пояс красивого халата, который Далал успела на нее набросить, потом завязки рубахи, все это упало на пол, и она осталась перед мужчиной обнаженной.
Руки невольно потянулись прикрыть грудь, султан не позволил это сделать, любуясь совершенной формой груди, тонкой талией, стройными ногами. Он сбросил свой халат, оставшись в тонкой рубахе, бережно уложил Эме на постель. Повинуясь движению его руки, вокруг кровати упала ткань тяжелого балдахина, закрывая их от внешнего мира.
Внутри оказалось темно настолько, чтобы она могла не стесняться, но не настолько, чтобы Абдул-Хамид не смог разглядывать ее тело.
О, какая это оказалась сладкая мука! Ее смущение, восхищение в его глазах, постепенно затапливающая волна желания и страстные объятия, в конце концов.
– Накшидиль, ты прекрасна!
Сколько раз она представляла себе первый опыт с мужчиной. Обязательно любимым, молодым и красивым. И вот это случилось, но мужчина не был ни молод, ни любим, хотя красив был. Другой, любимый и молодой, теперь под запретом, она никогда не сможет принадлежать Селиму.
Но в объятиях Абдул-Хамида Эме о существовании Селима забыла! Они остались вдвоем на всей огромной Земле – юная, неопытная, несмотря на всю учебу, девушка и опытный влюбленный мужчина. Абдул-Хамид сумел сдержать себя, сумел быть нежным и бережным, возбудить Эме и довести до первого в жизни восторга.
Когда все кончилось, Эме просто расплакалась.
– Накшидиль, я сделал тебе больно?
Читать бесплатно другие книги:
