Янычары. «Великолепный век» продолжается! Павлищева Наталья

Но теперь все равно, поддерживала ли султаншу ее правая рука, дело сделано.

– Что теперь будет?

– Не знаю. Никто не знает. Нам велено сидеть здесь, и как можно тише. Госпожа пришлет за нами, когда будет можно.

Во дворце все притихло, служанки мелькали тенями, евнухи привычно растворились в воздухе, словно их и не было. Дворец – это всегда тишина, здесь не приняты громкие звуки и быстрые движения. Говорят, в Топкапы и того тише, там придворные вообще изъясняются знаками, вернее изъяснялись.

Но сейчас тишина не из-за традиций, все перепуганы, и каждый старается понять, что делать, чтобы не пострадать вместе с хозяйкой.

Сама Михришах Султан после беседы с сыном заперлась в своих комнатах и не выходит. Именно это напугало окружающих – всегда деятельная султанша не знала, как быть. Так и до катастрофы недалеко: опальная хозяйка – это опальные слуги…

Из дворца принесли страшные вести: Повелитель собственноручно казнил Халила Хамида-пашу!

Слуги шепотом передавали:

– Да, сам отрубил ему голову!

– О Аллах! Неужели сам?!

– Да, разрубил великого визиря на части.

– Просто искромсал в лапшу!

– И, говорят, запретил хоронить, выбросили останки собакам.

– О Аллах! Неужели наш Повелитель столь жесток?!

Но главный вопрос: что же теперь будет с шехзаде Селимом, Михришах Султан и ее людьми?

Потому многие обрадовались, увидев, как к дворцу подъезжает карета Юсуфа-паши.

Паша не участвовал в заговоре, не был виновен перед султаном, его приезд мог означать, что Повелитель не намерен казнить племянника немедленно. Пашу провели сразу в комнату, где Михришах Султан обычно принимала посетителей. Строго говоря, эта комната не считалась гаремом, хотя что именно в доме, где живут только женщины и евнухи, можно считать женской половиной?

В этой комнате Юсуф-паша уже бывал, но даже если бы и нет, то все равно обратил бы внимание не на убранство, а на взволнованную хозяйку. Нечасто султаншу увидишь такой…

Михришах Султан мерила шагами комнату, не приколов яшмак и забыв о необходимости в таком случае поставить между собой и пашой ажурную перегородку. Михришах вдова, но она все равно женщина и не должна показывать свое лицо. Но султанша была слишком взволнована, чтобы думать о недостаточной близости Юсуфа-паши к ее дому: ноздри красавицы раздувались, брови хмурились, а белые зубки покусывали губу.

Юсуф-паша не раз видел Михришах Султан без яшмака. Женщины султанского дома чаще других нарушали вековой обычай и чувствовали себя свободней многих, но сейчас он с интересом следил за матерью шехзаде Селима. Даже в таком состоянии она была хороша. Юсуф-паша понимал, почему султан Мустафа до конца своих дней предпочитал эту женщину всем остальным – Михришах не просто породиста или красива, а умна. Будь Михришах мужчиной, из нее вышел бы прекрасный правитель.

Жаль только, что допустила ошибку, слепо доверившись янычарам. Едва ли стоило так полагаться на Кубата, янычар очень просто перекупить. И уж совсем не стоило впутывать в это дело молодого шехзаде. Султан и без того проявил великодушие, не поместив племянника в Клетку. Теперь Клетка – лучшее, что ждет шехзаде Селима. А саму Михришах? О… ей и вовсе грозят воды Босфора. Султан будет глуп, если после такого оставит на воле эту змею, как бы хороша и умна она ни была.

– Приветствую вас, Юсуф-паша. Вы прибыли, чтобы препроводить меня в тюрьму?

Юсуф-паша старательно изобразил удивление, которое хозяйку дома ничуть не обмануло:

– О Аллах! О чем вы говорите, Михришах Султан? Но я хотел бы поговорить с вами о том, что произошло.

– Вас прислал Повелитель? – Не в силах стоять спокойно, султанша снова принялась мерить шагами комнату.

Ни подтверждать, ни отрицать Юсуф-паша не стал.

– Султанша, своими действиями вы поставили вне закона собственного сына.

Михришах Султан вдруг остановилась и резко повернулась к паше:

– Не стоит бежать от судьбы, лучше идти ей навстречу. Недаром говорят, что люди часто бросаются в огонь, чтобы избежать дыма. – Щелкнув пальцами, она приказала мгновенно появившейся служанке: – Озгюль, распорядись, чтобы подготовили мои носилки, и принесите темный и скромный наряд.

Глядя вслед удалившейся без вопросов девушке, Юсуф-паша усмехнулся:

– Озгюль? Чем же этот цветок особенный?

– Умеет держать язык за зубами и не задает вопросов.

– Куда вы собрались?

– Во дворец к султану. Если уж мне суждено там побывать, то не стану дожидаться, пока притащат за волосы. Если суждено сложить голову, принесу ее сама, и только я, но не сын. Юсуф-паша, что бы ни случилось со мной, позаботьтесь о Селиме. Постарайтесь, чтобы даже в Клетке он не превратился в пустышку. Аллах милостив, все еще может перемениться, из Клетки тоже выходят прямо на трон.

Паша мысленно в очередной раз восхитился умом и самообладанием Михришах Султан. Она даже на краю гибели держится так, как сумеет не всякий мужчина.

В Топкапы Михришах Султан если и не ждали, то к приходу готовы были. Главный евнух с поклоном пригласил проходить.

– Примет ли меня Повелитель?

– Я узнаю, госпожа.

Абдул-Хамид распорядился провести Михришах в кабинет сразу. Это было хорошим знаком. Или наоборот – совсем плохим. Но Михришах гнала от себя черные мысли: если быть готовой к поражению, то оно непременно произойдет.

Мало того, она поняла, что если станет просить милости для себя вместе с Селимом, то не получит ни того, ни другого. Нет, лучше дать волю материнским чувствам. Абдул-Хамид не может не откликнуться, он помнит свою мать, хотя та умерла давным-давно. И напоминать, что тайно помогала самому Абдул-Хамиду, пока тот сидел в Клетке, тоже не стоит: султан умен, все знает и помнит сам.

– Проходи, Михришах Султан, – пригласил Абдул-Хамид, поднимаясь ей навстречу из-за низенького столика, на котором лежала толстая книга – султан не оставил своей привычки много читать. Привычка эта выработалась, пока был в одиночестве, где единственные советчики и собеседники – приходивший дважды в неделю Али Хикмет и книги, которые он приносил. Али Хикмет Эфенди учил Абдул-Хамида, рассказывая о жизни за пределами Клетки, а книги учили правильно относиться к этой жизни.

Незаметно для себя опальный шехзаде (опасен он был только потому, что являлся первым наследником престола после своего правившего брата султана Мустафы III) стал философом. Но могут ли философы править этим грешным миром? Абдул-Хамиду было тяжело, потому что мир вне книг был куда более жесток, чем следовало.

Абдул-Хамид понимал, что ему осталось не так уж долго жить, отсутствие возможности жить полноценной подвижной жизнью ослабило его организм, теперь этого уже не исправишь, и султан мечтал посвятить последние годы своей жизни реформам в организации управления империей, а еще тому, чтобы подготовить будущего правителя не так, как готовили его самого. Этим будущим правителем должен стать сын старшего брата Селим, он очень способный и умный юноша, будет достойной сменой. Но племянник не пожелал дожидаться своей очереди. Абдул-Хамид прекрасно понимал, что юношу просто втянули в заговор, и теперь желал одного: чтобы все поскорей закончилось, причем мирно.

Пришла мать Селима Михришах Султан. О, эта женщина достойна сама править, если бы позволили. Она бы и правила, удайся их глупый заговор. Но Михришах не понимала одного: за пределами дворцовых покоев пока слишком сильны янычары, именно они будут держать в узде любого султана, которого посадят на трон.

Именно это произошло бы с Селимом, а силы и мудрости, чтобы справиться с янычарским войском, у него пока нет. И не было бы, не сорвись заговор.

Абдул-Хамид жестом пригласил Михришах Султан присесть на диван, сам устроился напротив. Спокойно ждал, что женщина скажет, нужно дать ей выложить все доводы, тогда легче будет говорить. Но он не на ту напал, Михришах тоже умела играть в молчанку, она вознамерилась дождаться от султана первых слов, чтобы по ним понять, как защищать себя и сына.

Абдул-Хамид постарался спрятать улыбку в усы.

– Михришах Султан, здорова ли?

– Хвала Аллаху!

– Твой сын здоров и вполне бодр в своем заточении.

Дождался – Михришах Султан не выдержала:

– Повелитель, это моя вина, и только моя. Это я подсказывала Селиму неверные шаги, я наставляла его в негодных действиях. С меня и спрос. Оставьте жизнь моему сыну, он еще совсем молод и не понимал, что делает.

Абдул-Хамид внимательно слушал, его лицо не выражало ничего. Михришах невольно подумала о том, что за прошедшие пять лет у власти он многому научился, во всяком случае, научился держать мысли при себе. И это неприятно и опасно, лучше знать мысли правителя, чем находиться в неведении.

Наконец султан поднялся, невольно встала и Михришах, ведь сейчас она была перед Повелителем, от воли которого зависела не только ее собственная жизнь, но и жизнь ее сына. Сделав знак, чтобы невестка осталась сидеть, Абдул-Хамид постоял, задумчиво глядя на огонь жаровни, усмехнулся:

– Говорят: верный друг лучше родича. У меня нет ни верных друзей, ни верных родичей. Откуда друзья у человека, проведшего абсолютно большую часть жизни в одиночестве? Откуда верные родственники у того, кого мечтают удушить зеленым шнурком, чтобы освободить место на троне?

Жестом Абдул-Хамид остановил открывшую рот Михришах. И без слов знал, что невестка скажет, мол, всегда болела душой за него, даже когда сидел в Клетке, ведь присылала же книги, передавала разные вкусные блюда и даже тайком приводила девушек. Михришах есть Михришах, она уже тогда понимала, что Мустафа может оставить наследником брата, а не сына, и все будет зависеть от расположения этого брата. Так и случилось: Абдул-Хамид не мог уничтожить сына той, что заботилась о нем самом, Селим остался на воле, и Михришах тоже.

– Пять лет назад я не стал сажать племянника в Клетку, потому что, просидев там очень долго по воле моего брата и твоего мужа, прекрасно знал, каково это – жить без людей в одиночестве. А еще понимал, – его глаза насмешливо блеснули, – что ты не дашь мне жить, пока твой сын не выйдет из заточения. Я благодарен за помощь, которую ты оказывала в те годы, что я сам был в Клетке, и ничего не сделал бы против Селима, но теперь… Селим будет сидеть в Клетке до тех пор, пока я не пойму, что он не намерен вредить мне и нашему государству. Михришах, молчи!

Султанша снова присела на диван, повинуясь жесту Повелителя. Она могла хоть немного перевести дыхание – Клетка все же не меч палача, хотя для Селима Клетка не лучше. Но он еще слишком юн, не понимает, что, пока в окне есть лучик солнца, есть надежда переменить жизнь.

– Михришах, – продолжил Абдул-Хамид, – и тебя я далеко тоже не отпущу, будешь рядом и под неусыпным надзором. Потому что, получив волю, ты умудришься впутать сына еще во что-нибудь. Будешь жить в Старом дворце под присмотром моего евнуха. Конечно, у него прозвище Явуз, но ты иного не заслужила.

Михришах с трудом сдержала готовые брызнуть слезы и опустилась на колени перед султаном:

– Повелитель… благодарю вас за проявленное великодушие. Все произошедшее будет прекрасным уроком и мне, и моему сыну, вашему племяннику и наследнику.

– Надеюсь, – пробурчал султан. – Встань.

– Позвольте мне взять своих служанок? Хотя бы нескольких.

Абдул-Хамид, не выдержав, расхохотался:

– Михришах, даже если бы я не Селима, а тебя посадил в Клетку, ты бы выторговала, чтобы эту Клетку увеличили до размеров дворца и населили толпой твоих соглядатаев. Хорошо, возьми служанок, только не всех. Сколько их у тебя?

Султанша, осознав, что гроза миновала и обошлось небольшим внушением, воспрянула духом, как ни в чем не бывало пожала плечами:

– Не знаю, десятка три-четыре…

– Сколько?! Зачем тебе столько?

– Повелитель, я же женщина, а не воин. Одни отвечают за одежду, другие – за драгоценности, третьи – за еду, за обувь, кто-то читает мне книги, кто-то пишет мои письма. Кто-то помогает в хамаме… – Михришах почти кокетливо перечисляла работы, которые выполнял ее многочисленный штат служанок.

– Все, все, – поднял руки, словно защищаясь от потока слов, султан. – Возьмешь десяток, достаточно. Книги почитаешь сама, а писать письма я пришлю писца.

– Двенадцать.

Абдул-Хамид изумленно уставился на султаншу:

– Михришах, ты и с палачом умудрилась бы торговаться? Хорошо, двенадцать. И закончим этот разговор.

– Еще одна просьба… последняя, – быстро добавила Михришах, заметив, что брови султана начинают хмуриться. – Повелитель, позвольте хотя бы изредка видеться с сыном? Мне нужно вымолить у него прощение, но Селим сразу не простит, ведь я толкнула его против вас. Будьте великодушны, Всевышний зачтет это.

– О Аллах! – снова вздохнул султан. Похоже, он уже жалел о своем мягкосердечии. – Хорошо, позволяю видеться раз в месяц.

– В неделю. И все, только несколько минут беседы при свидетелях. Умоляю, я ведь мать, причем мать виноватая… Позвольте мне вымолить прощение у сына, у вас я его еще вымолю.

– У меня не нужно, – быстро отказался султан. Он уже просто устал от общения с женщиной, с которой никогда не умел разговаривать строго. – Разрешаю видеться раз в неделю, но только короткие встречи. Иначе ты уморишь и собственного сына тоже. И чтоб никаких женщин в Клетке.

– Женщин?! – широко раскрыла глаза Михришах, словно услышав величайшую крамолу.

– Да, как ты это делала раньше. Иди, я все сказал.

Уловив нотки раздражения в голосе султана, Михришах решила, что пока достаточно, и, склонившись, поспешила удалиться.

За дверью ее ждал черный евнух Явуз. Быстро окинув взглядом его крупную фигуру, Михришах едва слышно фыркнула, досадуя на саму себя. Присутствие Явуза означало, что Абдул-Хамид был не просто готов к ее визиту, но и все решил для себя, даже о том, что ей позволить, а что нет.

– Повелитель определил, какие покои во дворце мне выделить?

Евнух кивнул:

– Да, госпожа, вам отведены лучшие покои в Старом дворце.

Уважение, выказанное евнухом, не обмануло Михришах: она прекрасно знала, что Явуз только внешне уважителен, если бы пришлось останавливать ее, спокойно взял бы за горло и сдавил своими ручищами. У этого евнуха лишнего шага не сделаешь.

– Повелитель позволил взять с собой двенадцать служанок.

– У вас три комнаты, где вы их всех разместите?

– Три?! Мне вернуться и попросить Повелителя выделить еще?

Евнух усмехнулся:

– Не советую, можно получить одну, и не в Старом дворце, а где-нибудь похуже.

Михришах прекрасно поняла намек, но сдаваться не собиралась:

– Явуз, если вы найдете еще две-три клетушки для моих служанок, большой беды не будет…

– О Аллах! За что мне такое наказание?!

Михришах была готова продолжить атаку на евнуха, но увидела приближающуюся сестру султана Эсме, с которой у них была давняя и взаимная неприязнь, и поспешила ретироваться. Однако Эсме не могла упустить такую возможность унизить ненавистную невестку:

– Михришах, неужели ты не под стражей после всего, что натворила?

– Повелитель знает, как я к нему отношусь, знает о чистоте моей души, он простил мои прегрешения. Да и не грешит лишь тот, кто вообще ни на что не способен.

– Да хранит нас Аллах от недостатка пищи и от избытка слов, – вздохнула Эсме, поняв, что переговорить Михришах Султан ей не удастся. Покосившись на терпеливо ожидавшего Явуза, она, кажется, и без слов поняла, какое решение принял султан, усмехнулась:

– Ты теперь будешь в Старом дворце?

– Да, – смиренно кивнула Михришах. – Я потерплю, ничего со мной не случится. Верно говорят: если золото упадет в грязь, оно бронзой не станет.

– Ты неисправима! – невольно рассмеялась Эсме. Никому еще не удавалось оставить за собой последнее слово в споре или просто в разговоре с их невесткой.

Братья очень любили свою сестричку Эсме, именно ей доверил гарем Абдул-Хамид. И правила Эсме хорошо, в гареме порядок и все справедливо. Конечно, четвертая жена султана Айше пыталась мутить воду, но, забеременев, отправилась вынашивать и рожать ребенка в Старый дворец, и в Топкапы стало гораздо спокойней.

Вспомнив, что в Старом дворце и Айше, которая почти на сносях, Эсме попросила:

– Михришах, присмотри там за Айше, она вот-вот родит.

Султанша с трудом сдержалась, чтобы не выдать свою осведомленность, сказав, что Айше ходить до срока еще месяц.

Вообще-то, просьба Эсме натолкнула Михришах на новые мысли. Почувствовав, что топор палача над ней не висит, а ограничение свободы в виде неотступно следовавшего Явуза не так уж страшно, она принялась размышлять о том, чем грозит новый поворот событий.

Конечно, Михришах знала о сроках беременности Айше, знала, что по всем приметам будет мальчик. Но, пока она сама намеревалась посадить на трон Селима, убрав Абдул-Хамида, этот будущий мальчик волновал султаншу мало. Иное дело теперь, когда Селим в Клетке, а она сама под надзором Явуза. Теперь маленький сын султана, едва родившись, мог быть назван первым наследником престола. И это была серьезная угроза.

Следовало придумать что-то, что заставило бы Абдул-Хамида подтвердить, что шехзаде Селим первый наследник трона.

Сделать это, когда сам Селим в Клетке, а расследование заговора против султана, в котором шехзаде участвовал, еще продолжается и неизвестно к чему приведет, очень трудно. Однако Михришах трудностей не боялась, а сейчас еще и понимала, что иного выхода у нее просто нет: через полмесяца, когда Айше уже может родить, будет поздно.

Все эти мысли пронеслись в голове султанши стрелой. Эсме еще не успела скрыться за поворотом коридора Топкапы, а Михришах уже знала, как действовать.

Для начала все же стоило обустроиться на новом месте. Она надеялась, что ненадолго и в следующий раз переезд будет в сам Топкапы.

– Явуз, Повелитель позволил мне взять с собой служанок и помощниц.

– Да, госпожа, десять девушек.

– Не десять, а двенадцать! И не девушек, а кого я выберу.

– Евнухов? – чуть приподнял бровь Явуз.

Михришах на мгновение замерла, но тут же отрицательно замотала головой:

– Нет, но пусть придет Далал и возьмет с собой Накшидиль. Еще…

Михримах быстро и уверенно перечислила всех, кого бы она хотела взять с собой в Старый дворец. Конечно, получилось пятнадцать, евнух все прекрасно понял, но сделал вид, что не умеет считать: бороться с этой язвой невозможно, уже то, что придется ежедневно выдерживать ее натиск, озадачивало Явуза.

– Я распоряжусь, султанша.

– Да, пусть все они придут и принесут нужные мне вещи, пока я схожу повидаться с сыном.

Явуз усомнился, поместятся ли «нужные вещи» в покоях Старого дворца, но промолчал, решив выделить строптивой неугомонной султанше не три, как намеревался, а шесть комнат, переселив нескольких наложниц, доживающих свой век в отдалении от султана. Конечно, это вызовет их недовольство, но недовольство отставленных одалисок пережить куда легче, чем войну с султаншей.

Озгюль, которую Михришах Султан отправила за своими людьми со строгим наказом, кого и что привезти и как распорядиться теми, кто оставался, была встречена во дворце султанши почти воем. Даже евнухи решили, что если Озгюль вернулась одна, то саму Михришах отправили на эшафот!

– Ай вай! Где госпожа?! Неужели у этого шайтана хватило совести погубить ту, которая для него столько сделала?!

К вою Далал немедленно присоединилось еще с десяток женщин. На крик сбежались остальные, вокруг собрались евнухи, слуги, даже повара и поварята и поломойки. Кто-то по обычаю принялся рвать на себе волосы, как полагалось, если в доме очень дорогой всем покойник.

Озгюль стояла посреди этой полубезумной толпы, растерянно оглядываясь и не понимая, по ком они льют слезы. Потом сумела подать голос:

– Эй, вместо того, чтобы орать и выть, поспешили бы собраться! Хозяйка будет недовольна, если вы замешкаетесь.

Вой мгновенно стих. Далал подозрительно прищурила глаза:

– Чья хозяйка?

– Наша. Михришах Султан приказала быстро собраться… – Озгюль перечислила тех, кто должен отправиться с ней. – Собрать вещи… – последовал длинный перечень необходимого, – и поспешить в Старый дворец.

Больше, чем все заверения, Далал убедил перечень необходимых вещей, для перевозки которых понадобится целый обоз.

– Султанша будет жить в Старом дворце?

– Да, сказала же: поторопитесь!

– И мы с Накшидиль тоже?

– И вы, и еще много кто.

– А шехзаде Селим?

– Шехзаде пока в Клетке, госпожа отправилась к нему. К ее возвращению мы должны успеть многое.

Дворец словно очнулся от летаргического сна, там, где только что раздавался вой и горестные вскрики, закипела работа. Михришах Султан не любила, когда плохо выполняли ее приказы, и терпеть не могла ждать.

Далал отправилась собирать Накшидиль.

Эме, услышавшая вопли во дворе, уже спешила ей навстречу:

– Что?!

– Все хорошо, – похлопала ее по руке Далал, – пойдем собираться, нас ждут.

– Кто и где?

– Султанша в Старом дворце. Она теперь будет жить там. Ох, не завидую я обитательницам Старого дворца.

– Почему?

– Вот увидишь, они сами попросят Повелителя вернуть Михришах Султан в ее дворец.

– А… шехзаде Селим?

– Если бы с ним что-то случилось, то и мы бы уже принадлежали другим. Шехзаде в Клетке.

– И ты говоришь об этом так спокойно?! – ахнула девушка. – Как ты можешь, Далал?!

– Послушай меня, Накшидиль, Клетка сейчас для него самое безопасное место. Клетка означает, что Повелитель не намерен казнить шехзаде Селима, несмотря на все его проступки. Там он немного наберется ума и пересидит сложные времена. Поторопись, нам нужно успеть в Старый дворец раньше всех остальных.

– Зачем?

– Чтобы занять лучшую комнату. Ты же не собираешься спать вповалку с остальными служанками?

– А кто я теперь, Далал? Если шехзаде в Клетке, то кому нужна я?

– Во-первых, – пробормотала старуха, поспешно складывая в большую шкатулку драгоценности и попутно при помощи знаков указывая служанкам, что и как увязать в узлы, – шехзаде в Клетке не вечно, во-вторых… э-э… Асма, кто так делает?! Вся одежда будет мятой, если ты сложишь как попало! И ты, Фейруз, складывай аккуратней. Ничего сами не умеете!

– Далал, что во-вторых?

– Во-вторых, такая красота надолго без хозяина не останется.

– Успокоила, – вздохнула Эме, укладывая книги, которые ей разрешила взять к себе в комнату Михришах Султан.

Наконец все было уложено, евнухи получили указание поспешить, для Далал и Накшидиль поданы носилки, пусть и не самые богатые и большие, в них села и Озгюль на правах главной распорядительницы, и большой обоз тронулся в сторону Старого дворца.

Конечно, увидев масштабы переселения, Явуз ужаснулся, но спорить не стал. Пусть размещаются в своих комнатах, как хотят, его дело предоставить покои, остальное его не касается. Он показал предназначенные для Михришах Султан и ее слуг комнаты, которые спешно освободили прежние жительницы. Немного подумал и добавил еще две, стоявшие закрытыми.

Озгюль принялась толково распоряжаться, чтобы все быстро вымыли и вытряхнули. Евнухам пришлось немало потрудиться, чтобы комнаты приняли нужный для султанши вид.

Пока евнухи и служанки занимались переселением и обустройством Михришах Султан, она сама отправилась в Клетку.

Покои ей знакомы, бывала, когда навещала Абдул-Хамида. Конечно, султан Мустафа III, ее супруг и брат пленника, прекрасно знал об этих посещениях, но не противился, понимая, что его собственный сын Селим может стать таким же пленником Клетки. «Не ошибся», – мысленно усмехнулась Михришах.

От гадалки она знала, что после ее мужа султаном станет сидящий в Клетке Абдул-Хамид, а потому старалась родственника поддерживать.

Ничего страшного в этом сидении, кроме запрета свободно передвигаться и встречаться с кем хочешь, не было. Не хватало физической свободы, возможности поохотиться, просто поездить верхом, но если сидеть не слишком долго…

– Лев мой!

Михришах придирчиво оглядывала сына, выискивая признаки болезни или ухудшения настроения, словно видела его не вчера, а несколько лет назад.

– Лев мой, я вытащу тебя отсюда, скоро вытащу!

– Валиде, что еще вы задумали, чтобы не только посадить меня в Клетку, но и подвести под меч палача? – поморщился Селим.

Он чувствовал, что излишняя активность матери и ее способность вмешиваться в опасные заговоры могут серьезно навредить отношениям с дядей. Селим понимал, что, пока у султана нет другого наследника, с ним самим ничего не случится, конечно, многочисленные наложницы запросто могут вскоре родить Абдул-Хамиду сына, но этот шехзаде еще должен будет вырасти.

Для себя Селим решил, что постарается просто завоевать доверие Абдул-Хамида и доказать, что он весьма достойный наследник, но для этого сначала требовалось продемонстрировать покорность судьбе и уж никак не бунт.

Жалел ли Селим об участии в заговоре?

И да, и нет. Жалел потому, что заговор оказался столь нелепым, но в глубине души понимал, что, появись возможность повторить, просто поступил бы умней и осторожней. Он не был против дяди, относился к Абдул-Хамиду с уважением, хотя и считал его слабым, даже собственноручная казнь султаном великого визиря не поколебала уверенности шехзаде в том, что дяде лучше быть улемом, чем султаном. Толковал бы себе Коран, а управление оставил более решительным людям.

В число этих решительных Селим, конечно, включал себя и свою мать Михришах Султан.

Вот кто сумел бы править, но ее даже управлением в гареме не наградили! Главная женщина – сестра Повелителя Эсме Султан. Чем Михришах Султан хуже? Ее откровенно побаивался даже отец самого Селима султан Мустафа III. Селим слышал разговоры, что султан даже с наложницами встречался тайно, чтобы только не узнала Михришах Султан.

Последнее «мужское» решение умиравшего султана Мустафы – назвать наследником своего брата Абдул-Хамида, сидевшего в Клетке, а не своего сына Селима, которому шел тринадцатый год. Почему султан так поступил? Боялся, что империей станет править Михришах Султан, или опасался бунта из-за такого правления? Скорее второе.

Но почему сама Михришах смирилась с решением мужа, что обещал строптивой женушке умирающий султан Мустафа? Селим невольно пытался это понять, много раз хотел спросить свою валиде, но так и не решился.

Зато теперь Михришах Султан взялась активно отвоевывать свои позиции. Пока это привело только к неприятностям, хотя, надо признать, смертельными они не стали. Невольно вспомнились слова древних: что нас не убивает, делает нас сильней.

Селим был готов извлечь урок из провала, готов даже посидеть в Клетке, кое-чему поучиться у мудрого Али Хикмета, но вот Михришах Султан…

– Я виновата в том, что ты оказался здесь, я сделаю все, чтобы Повелитель освободил тебя.

– Валиде, умоляю не вмешиваться. Вы навредите еще больше. Пусть все идет своим чередом, я заслужил опалу, я ее переживу.

– У меня везде есть свои люди, я буду знать о каждом шаге султана и смогу быстро вытащить тебя отсюда.

Селим недоверчиво хмыкнул:

– Что же они не предупредили вас, что Повелитель все знает, валиде?

– Он не знал! Если бы не предательство Кубата…

– Достаточно! – поднял руку шехзаде. – Прошу вас, валиде, оставим уже эту тему. Дядя не собирается держать меня здесь вечно, сказал, как только поймет, что я выбросил глупости из головы и готов учиться управлению рядом с ним, то выпустит.

Михришах Султан замерла. Выходит, все ее переживания были напрасны?! Абдул-Хамид все давно решил, он готов немного попугать племянника и вернуть его к нормальной жизни, даже готов обучать управлению империей. А она едва не плакала сначала от досады, потом от страха, а потом от благодарности за подаренную надежду. Внутри снова росла досада, но теперь уже на Абдул-Хамида, который позволил ей испытать страх и отчаяние.

– Я буду приходить часто.

– Валиде, разве вам позволено?

– Да, раз в неделю.

– В какой-то определенный день недели? – Селиму вовсе не хотелось, чтобы мать снова завела разговор о власти, и он старательно отвлекал султаншу на другое.

– Вот еще! – фыркнула Михришах Султан. – Неужели я буду подчиняться таким глупым правилам? Я буду приходить, когда захочу, и так часто, как пожелаю. Я валиде, и никто, даже султан, не посмеет запретить мне видеться с сыном.

Селим рассмеялся: он снова видел перед собой свою мать, готовую свернуть городские стены Стамбула, если понадобится.

В Старом дворце, конечно, далеко не так удобно, как в собственном, но Михришах Султан сумела устроиться, потеснив многих других одалисок. На завистливое ворчание и недовольство не обращала ни малейшего внимания:

– Пусть будут счастливы видеть меня так близко! Это им не удавалось при прежнем султане, не удастся и позже. К чему обращать внимание на ворчание ничтожеств, не сумевших даже завоевать положение при дворе?

В ее словах был резон, ведь попавшая в гарем Мустафы III совсем девочкой строптивая грузинка сумела не только стать икбал и кадиной, родив султану наследника, но и взять Повелителя в руки, вынудив его отчитываться о каждой встрече с наложницей. С тех пор как Михришах Султан стала валиде наследника, шехзаде Селима, султан встречался со своими одалисками тайно! Властная натура Михришах не терпела соперниц даже просто рядом.

Куда Эме до такой…

Сама девушка начала приходить в себя после получения нового статуса – рабыни. Нет, она ни в малейшей степени не смирилась, отказываясь признавать себя невольницей, но мысли о волнах Босфора из головы выбросила, разве только как о пути бегства домой.

Но вот бежать уже не очень хотелось. Бежать означало потерять надежду оказаться в объятиях любимого. Эме просто раздваивалась.

Одна ее половина смотрела вдаль на воду Босфора или моря с мечтой уплыть на Мартинику, во Францию, в Италию… куда угодно, лишь бы туда, где она будет считаться свободной. Даже рождалась фантазия пробраться во французское посольство, переправиться во Францию и уже оттуда приехать с какой-нибудь миссией в Стамбул, чтобы свободно увидеть Селима.

Но вторая половина грустно констатировала, что это невозможно. Даже если удастся сбежать и добраться до Франции, не оказавшись снова в плену у пиратов, даже если она станет королевой Франции, Селим для нее будет потерян. Единственная возможность принадлежать шехзаде – подчиниться воле его валиде. Какой бы ни была Михришах Султан, Эме ей благодарна, ведь именно султанша купила ее у пиратов и предназначила своему сыну.

Думая о Селиме, Эме ужасалась: а вдруг с ним что-то случится?!

Но Михришах Султан после переезда принялась активно обустраиваться и наводить в Старом дворце свой порядок, чем страшно досаждала не только одалискам, но и евнухам: она командовала, приказывала, распоряжалась… Это означало, что у шехзаде все или почти все хорошо. Будь это не так, едва ли беспокойная валиде занималась своими делами, а не делами сына.