Янычары. «Великолепный век» продолжается! Павлищева Наталья
Конечно, он мог просто сгноить Селима в тюрьме или дальней провинции или лишить того жизни, ведь шехзаде действительно был виноват, но Абдул-Хамид понимал, что этим девушку не завоюет, наоборот, даст повод ненавидеть. К тому же он понимал, что Селим достойный наследник, его только нужно многому обучить, в заговор ввязался по наущению матери и из-за молодости. Это очень трудно – научиться не слушать негодных советчиков, вернее, отличить хорошие советы от дурных. И именно он должен научить этому племянника.
Теперь Абдул-Хамиду предстояло обыграть Селима на его поле – победить юного, умного, красивого соперника в борьбе за сердце синеглазки, причем победить в честной борьбе, потому что эту девушку не обманешь: если султан станет использовать свою власть, то вызовет ненависть вместо любви.
Абдул-Хамид сидел за шахматной доской, пытаясь разыграть одну заковыристую партию. Вдруг показалось, что нашел нужные ходы, которые обязательно приведут к победе.
– Вот так, так и вот так! – В три хода он поставил воображаемому сопернику мат и, свалив чужую королеву, с удовольствием выпрямился: – Мы еще поборемся.
На следующий день приказ, переданный евнухом, был не менее странным.
– Повелитель приказал вам идти в сад, в дальний кешк, – склонился перед Эме главный евнух Али.
– Сейчас?
– Конечно, или ты думаешь, что Повелитель будет сидеть и ждать, когда ты решишься сделать шаг! – возмутилась Далал.
Евнух с ней согласился:
– Поспешите, госпожа.
Август выдался жарким, в комнатах от пекла спасала каменная прохлада стен, но еще приятней посидеть в беседке-кешке, обдуваемой ветерком где-нибудь над водой.
У Повелителя в саду имелось любимое место, куда не смели ходить остальные, – кешк с видом на воды Босфора, хотя и достаточно далеко от берега. Туда и вел Эме приставленный к ней Эсме Султан евнух Омер, с любопытством косясь на необычную девушку. Султан не приказал, он попросил пригласить новую наложницу посидеть с ним в кешке. Где такое видано, чтобы Повелитель просил наложницу?! Может, она королевских кровей, но скрывает это? Наверняка королевских, решил для себя Омер.
Не меньше был удивлен и главный евнух Али. Носится султан с этой красавицей, словно других нет.
– Повелитель, пришла Накшидиль… – Али склонил голову на пороге кешка.
– Проходи, Накшидиль, присаживайся. Здесь не жарко и приятно посидеть. Али, распорядись, чтобы принесли сладости, я не подумал о том, что Накшидиль любит сладкое.
– Я не люблю сладкое, Повелитель.
– А что ты любишь?
– Не знаю…
– Али, пусть принесут шербет и фрукты.
Убедившись, что евнух ушел, Абдул-Хамид повернулся к Эме:
– Я думал, все девушки любят сладкое.
Он перешел на французский.
– Я неправильная, – невольно улыбнулась Эме, ответив на родном языке.
– Какая?
– Неправильная, – повторила Эме уже по-турецки. Так ее постоянно называла Далал.
– Неправильная… Только Всевышний знает, что правильно, а что нет. Но люди присвоили себе право называть что-то правильным и требовать, чтобы остальные признавали это. Расскажи о своей семье. У тебя есть родители?
– Только отец, мама умерла давно.
– Где он живет и чем занимается?
– На далеком острове. – В голосе Эме послышалась грусть, и глаза тоже стали грустными. Абдул-Хамид внимательно наблюдал. – Мартиника. Это в Вест-Индии возле Америки. Он плантатор, выращивает кофе.
– О… ты знакома с кофе?
– Конечно, в Европе давно его пьют.
– Я знаю. Я хотел сказать, ты видела, как кофе выращивают?
– Да, у отца большая плантация.
– Что такое «плантация»? – Султан явно был заинтересован.
– Это посадки кофе, или сахарного тростника, или хлопка. У отца кофе. И много рабов.
– Рабов? Во Франции есть рабы? В этом всегда упрекали нас.
Эме смутилась:
– Во Франции нет, рабы есть в Вест-Индии и в Америке. Пока есть, там идет борьба за их освобождение. – И вдруг зачем-то добавила: – Они черные, как Али.
– Остров принадлежит твоему отцу?
– Нет, там много плантаторов.
Абдул-Хамид сделал знак служанкам, которые принесли подносы с фруктами и шербетом. Те быстро расставили все на столе и удалились, словно их и не было. И все же Эме заметила несколько любопытных взглядов. Евнухи стояли чуть поодаль.
– Возьми шербет, лимонный совсем не сладкий.
Эме хотелось пить, она с благодарностью кивнула султану и взяла чашку с лимонным шербетом. Абдул-Хамид не стал смущать девушку, наблюдая, как она ест. Тоже взял чашку с шербетом, зачерпнул ложечкой, но даже до рта не донес, замер, задумчиво глядя вдаль на блестевшую на солнце воду Босфора.
– Я родился в Старом дворце, в детстве дальше окрестностей Стамбула не выезжал, отца свергли, когда мне еще и обрезание не сделали. Мы с матерью сидели тихо, как мыши, боясь за свои жизни. И все же я благодарен султану Махмуду, моему дяде, за то, что не уничтожил нас с Мустафой, спрятав в Клетку.
Султан вернул ложку в чашку и отставил ее в сторону.
– Теперь я столько лет султан, но выехать куда-то все равно не могу, любым моим отсутствием воспользуются янычары. Вот и получается, что я, имеющий такую власть, снова в Клетке, только вокруг меня много людей. Ты хотела бы вернуться домой?
Вопрос прозвучал неожиданно. Эме на мгновение задумалась, но не потому, что пыталась найти льстивый ответ, просто в то мгновение она и сама не знала.
– Хотела… когда-нибудь…
– Уже привыкла здесь?
– Нет, – честно призналась Эме.
– Ты ездишь верхом?
– Да.
Гордость, прозвучавшая в голосе девушки, заставила султана чуть улыбнуться. Гордиться было чем. Верховая езда не входила в программу обучения в монастыре, но Дюбюк де Ривери, прекрасно понимая, что девушке это понадобится, оплачивал частные уроки для своей дочери. Эме действительно была хорошей наездницей.
– Хорошо, я скажу Эсме Султан, чтобы тебе сшили костюм и она брала тебя покататься верхом. Эсме Султан прекрасно держится в седле. Вы познакомились с Эсме Султан? Сестра, конечно, немолода, но многим может подать пример. И она справедлива, постарайся подружиться.
Эме хотела сказать, что наложнице подружиться с султаншей не так-то просто, но склонила голову:
– Да, Повелитель.
– Накшидиль, когда вокруг нет евнухов и слуг, зови меня просто Абдул-Хамидом.
– Да, Повелитель.
– Это не просьба, это приказ.
– Да, Повелитель.
– Еще раз…
Эме поняла, смутилась:
– Да, Абдул-Хамид…
– Уже лучше.
По дорожке к кешку спешил Махмуд-бей. Абдул-Хамид вздохнул: дела не позволяли ему отдыхать долго.
– Если хочешь посидеть еще, оставайся. Возьми фрукты, пахлаву, она удается Басаму.
– Нет, благодарю. Если позволите, я вернусь в свою комнату.
– Хорошо, – поднялся со своего дивана султан, – все это принесут в твои покои. Тебе понравилось здесь?
– Да, Повелитель.
Абдул-Хамид нахмурил брови, но Эме глазами показала на стоявшего совсем рядом с беседкой Махмуд-бея, и султан рассмеялся:
– Прощаю.
И снова бунт и заговор
У этого банщика было почти женское имя – Джаухар, значит «драгоценный камень». Поистине драгоценный. Стройное тело без капли ненужного жира, невысокий рост, но главное – упругие ягодицы и ни единого волоска, кроме тех, что на макушке. Гладкая кожа, за которой юноша ухаживал не меньше, чем это делают наложницы султана, – каждый день ему выкатывали только наметившиеся волоски черной пастой, умащивали тело маслами и снадобьями, массировали.
Забота того стоила: не было более желанного любовника в хамаме, чем Джаухар. При желании столь красивый и уступчивый юноша вполне мог попасть в мужской гарем и развлекать более состоятельного хозяина, но он не просто ради заработка подставлял свои ягодицы желающим обойтись без женской ласки. Джаухар и сам любил этим заниматься.
Его напарник Шафик только осуждающе качал головой:
– О Аллах! Ты навлечешь на себя гнев Всевышнего. Он создал мужчин и женщин не зря, стоит ли уподобляться женщине, если ты мужчина?
Ворчал, но помогал, видя, что юноше и впрямь доставляет удовольствие то, чем он занимается.
Джаухар в ответ твердил:
– Это ненадолго, я не смогу всю жизнь заниматься таким делом. Нужно не упустить молодые годы.
– Ты прямо как женщина!
Но в этот день случилось то, чего так боялся Шафик, – в хамам пришел янычар, уже давно желавший Джаухара. Конечно, юноша согласился его обслужить. Он делал это не только ради заработка: янычар был крепок и хорош собой, от такого можно и потерпеть.
– Ай, ты снова не сможешь сидеть несколько дней! Может, лучше откажешься? – урезонивал приятеля Шафик, чувствующий грядущие неприятности, но тот лишь отмахивался:
– Использую побольше масла.
Янычарский ашчи уста (старший повар), которого звали Ибрагимом, отделал бедолагу так, что Джаухар не только сидеть, но и двигаться нормально не смог, почти уполз. Однако остался доволен.
Не успел Шафик (недаром его имя означало «сочувствующий») помочь приятелю привести его зад в порядок, как Ибрагим вернулся.
– Неужели повторит?! – ахнул Шафик.
Оказалось больше – Ибрагим пришел не один и попросту похитил уже не слишком обрадованного Джаухара. Парня увезли куда-то, явно чтобы попользоваться всей большой компанией.
Что мог поделать Шафик? Ничего, оставалось только ждать, когда вернут, если вообще вернут. Хозяин хамама Хасан-ага пока ничего не знал, и Шафик пытался придумать, как бы прикрыть и без того пострадавший зад приятеля. Не удалось: немного погодя в хамам явился еще один любитель джаухаровского зада, тоже янычар, Мурад и потребовал юного банщика к себе.
Пришлось объяснять, что его увез ашчи уста Ибрагим с товарищами. Но оказалось, что и Мурад не один, он тоже привел товарищей, чтобы насладиться приятным юношей. Янычары набросились на несчастного Хасана-агу, требуя выдать им вожделенного Джаухара, тот отнекивался, как мог, предлагал всех банщиков, включая Шафика.
Янычары разозлились:
– Ты еще себя предложи, старый толстяк! Куда Ибрагим увез Джаухара?!
Хасан-ага клялся, что понятия не имеет, и это была правда.
Глядя вслед разгромившим часть бани янычарам, он твердил, что даже если мерзавец Джаухар вернется, то не пустит парня на порог, как и этих любителей чужих задов.
Проклинали Ибрагима и оставшиеся без удовольствия Мурад с товарищами. Мурад грозил лишить Ибрагима того, чем он так гордится, как только обидчик вернется в казарму.
Джаухар в хамам не вернулся, все хорошо в меру, а когда слишком, последствия бывают плачевными…
А между вернувшимися Ибрагимом с его товарищами и обиженным Мурадом с возбужденными из-за кражи всеобщего любимца Джаухара янычарами началась ссора, быстро переросшая в настоящую потасовку. Они были из разных оджаков (полков), а потому потасовка получилась всеобщей. Янычарские офицеры, которым полагалось бы призвать к спокойствию и дисциплине, тоже чувствовали себя обиженными, к тому же все они назначены или выбраны на должности совсем недавно, как и Мехмед, ставший Истанбул агассы вместо Кубата, а потому большим авторитетом пока не пользовались, во всяком случае, сдержать толпу не сумели.
Страшно, когда янычары переворачивают котлы, но не менее страшно, когда они начинают бить друг друга.
Едва Махмуд-бей успел снять сапоги и расстегнуть халат, чтобы хоть немного отдохнуть, как в дверь постучали и вошел ближайший слуга Керим:
– Янычары дерутся, господин.
– Что?! Где дерутся?!
– В Аксарае в казармах.
– С кем? – изумился Махмуд-бей.
– Между собой.
– О Аллах! Что еще случилось? – Бей уже поспешно одевался и обувался.
Узнав, что янычары попросту не поделили педераста-банщика, расхохотался и уселся на диван:
– Принесите мне шербет. Пусть дерутся, чем больше их пострадает, тем лучше. Следите только за тем, чтобы на Стамбул эта война не перекинулась. Хотя, если и перекинется, я не против, пусть банщиков делят, лишь бы султана не трогали.
Но шербет подать не успели, Махмуд-бей все же отправил своих людей наблюдать за дракой, а сам пошел к султану докладывать.
Абдул-Хамид не поверил своим ушам:
– Дерутся из-за банщика?! Что, задниц в Стамбуле мало?
– Пусть дерутся, Повелитель, чем больше пострадает, тем меньше будут нам мешать.
– Какие орты дерутся?
– Джамаат, обычные воины, ваша гвардия не участвует.
– Но если они начнут бить друг друга на улицах Стамбула?
– Повелитель, пусть жители города немного задумаются, нужно ли им такое войско? А слух о причине драки мы распустим, чтобы все знали.
Драка, то затухая, то разгораясь снова, продолжалась четыре дня; затихла только тогда, когда большинство носов было разбито в кровь, многие получили сабельные ранения от своих же товарищей, а полковым врачам и имамам пришлось трудиться над пострадавшими всю неделю.
Конечно, драка выплеснулась на улицы, снова закрывались лавки и двери домов, снова горожане боялись высунуть носы на улицы, тем более многие янычары имели семьи, жившие далеко от казарм, таких ради мести противники вытаскивали даже с женских половин. На улицах снова валялись трупы, настоящий бунт, только ложки по днищам котлов не стучали…
В Стамбуле зазвучали голоса против янычарского войска, мол, к чему такие защитники, которые только и знают, что убивать ни в чем не повинных горожан. Это было на руку султану.
Янычарское войско окончательно разгонит в 1826 году султан Махмуд II, младший сын султана Абдул-Хамида, заменив его новой армией, но начало было положено.
Все эти дни женщинам приказано не выходить никуда из своих покоев, султанская гвардия белек поставлена охранять каждый вход и выход, каждую дверь. Абдул-Хамид и Махмуд-бей прекрасно понимали, что драка легко может перерасти в бунт против султана, хотя после раскрытия заговора была казнена почти вся верхушка янычарского корпуса, от Истанбул агассы Кубата до бейрактаров (знаменосцев) полков, но основная масса осталась взрывоопасной, не скрывая своего недовольства.
На сей раз султан не стал приходить в казармы и увещевать или пугать янычар. Он приказал похоронить убитых безо всяких почестей (не заслужили, не в бою погибли), раненых не лечить, а просто разогнать, лишив всяких привилегий, офицеров тоже выставил вон из Стамбула, агу снова сменил, бросив в тюрьму.
Как бы ни были недовольны янычары, возмущаться никто не рискнул. Они и сами не могли понять, с чего вдруг разгорелась четырехдневная война между своими же. Бились из-за аппетитной задницы банщика… Кому рассказать – засмеют. Возможно, поэтому серьезных выступлений против султана не последовало.
Султан не объявил в фирмане виновных, уже за это его следовало благодарить. Но по Стамбулу пополз слух о начале потасовки и ее причине. Над янычарами открыто потешались.
Джаухар был ими просто убит, чтоб больше не становился предметом ожесточенных споров поклонников, но это не излечило от тяги к крепким мужским ягодицам многих других стамбульцев, да и сотоварищей Джаухара испугало ненадолго.
Ашчи уста Ибрагим и его противник чорбаджи Мурад погибли в первый же день, драка во многом продолжалась уже в качестве мести за эти убийства. Но тем, у кого к концу четвертого дня сражений были выбиты зубы, разбиты головы или сломаны носы, легче не стало.
Когда все затихло, сами же янычары скребли затылки:
– И чего дрались?
– Нужен нам тот Джаухар…
– Не думали, во что ввязывались, а теперь вот как расплачиваться приходится…
– За других пострадали…
Прошло еще несколько дней, пока Стамбул и Топкапы смогли вернуться к обычной жизни…
Все это время султану было не до гарема, он лишь убедился, что охрана женщин организована хорошо, в том числе и в Старом дворце. Эсме Султан сказала, что гарем ни в чем не нуждается, Повелитель может спокойно заниматься своими делами.
Конечно, у нее было на что и на кого пожаловаться, но султан ни разу не услышал от сестры и слова по поводу основательно мешавшей ей Михришах Султан, жаловались другие.
Абдул-Хамид уже пожалел, что поселил Михришах Султан в Старом дворце. Несчастный Явуз ежедневно докладывал о сумасшедших тратах, которые совершает султанша, чтобы обеспечить себе такое же роскошное существование, как и у себя во дворце, только теперь все это за счет казны.
Но не свое положение в Старом дворце смущало Михришах Султан, а то, что уже столько дней ничто не двигалось с мертвой точки.
Во время бунта она перенесла немало неприятных часов, ожидая, на что будет направлена разрушительная темная сила янычарского гнева. Казнь стольких участников заговора не образумила янычар, они продолжали бунт, причем бессмысленный. Как направить эту силу в нужное русло, как использовать мощь организованного войска, способного от безделья перебить друг друга?
Услышав о начале всеобщей резни в казармах, султанша решила, что это подняли головы те, кто остался жив после предыдущей расправы. Узнав о причине драки, даже ушам не поверила:
– Явуз, ты лжешь!
Евнух спокойно усмехнулся:
– Весь Стамбул знает об этом. Я помню этого красавца малого из хамама Хасана-аги. Не знаю, может, из-за него и стоило поубивать друг друга, мне такое неведомо, но янычары так поступили.
Султанша схватилась за голову. Союзников больше не было совсем, полагаться на тех, кто готов ради юношеской задницы перерезать друг другу глотки, нельзя.
А время уходило, как вода сквозь песок…
Михришах Султан все больше казалось, что она упускает золотые дни недовольства султаном, а Селим в это время проводит время в пустых разговорах с Али Хикметом! Словно и без мудрого старца шехзаде не знает, что в жизни хорошо, а что плохо. Султанша не находила места от бездействия. Все решили, что это из-за беспокойства за сына во время бунта.
Перед султаншей выступала группа ченги (танцовщиц) Алии. Звучал саз, ритмично двигались бедра девушек, извивались тонкие станы… Алия знала, кого привести одинокой султанше: танцовщицы одна другой лучше…
– Госпожа, они все девственницы. Все двенадцать.
Женщины гаремов нередко пользовались услугами танцовщиц-лесбиянок, Алия поставляла султаншам красивых девственниц, умеющих двигаться. У женщины был свой дом для обучения юных ченги, где преподавали не только и не столько танцы.
Но мысли Михришах Султан были настолько заняты своими делами, что она протянула Алии дорогой браслет:
– В другой раз. На сегодня достаточно…
– Ну почему же? – раздался от двери голос Эсме Султан. – Пусть потанцуют, я оплачу. Продолжайте…
Праздник продолжился.
– Что вас так гложет, Михришах Султан? – поинтересовалась сестра султана, присаживаясь на диван рядом с султаншей. – Или ничего и вы празднуете?
– Праздную.
– Янычар можно не бояться, они заняты исключительно своими отношениями. Ваш сын вполне здоров и даже весел. Сейчас к нему отправился Повелитель, и даже не один…
Михришах Султан, не выдержав, тревожно стрельнула глазами на Эсме Султан, не выдержала:
– С кем?
– Успокойтесь, будьте сильной. Не с палачом, нет, с прекрасной девушкой…
Глаза Эсме Султан смотрели насмешливо. Михришах с трудом сдержалась, чтобы не сказать что-то едкое в ответ.
– Хотя, полагаю, вам и без меня расскажут все подробно.
Остаток вечера Михришах Султан просидела словно на углях, наконец сделала вид, что из-за жары страшно разболелась голова, и поспешила распрощаться. Насмешка из глаз султанской сестры не исчезла.
Султан действительно отправился к племяннику не один…
– Закрой лицо.
Эме выполнила приказ, подоткнув яшмак плотней. Прошли те времена, когда женщины гарема вообще не покидали его стен, а Абдул-Хамид и вовсе не собирался держать свою наложницу взаперти, но лицо, конечно, должно быть закрыто, тем более ее, такое красивое…
– Пойдем со мной.
Они не стали садиться в носилки, значит, останутся в пределах дворца. Так и есть, отправились куда-то во внутренний двор, потом по переходу, где дильсизы стояли на каждом шагу. У Эме уже шевельнулось слабое подозрение, но она старалась не думать о том, куда идут.
Перед дверью, где стояли два рослых вооруженных охранника, Абдул-Хамид остановился и протянул руку в сторону. Мгновенно оказавшийся рядом Махмуд-бей (и откуда?) подал большую коробку.
По кивку султана дверь открыли, и Эме вслед за своим хозяином вошла в какое-то помещение… Сердце мгновенно ухнуло вниз, а потом забилось с перебоями. Хвала яшмаку на лице и традиции держать глаза опущенными, иначе румянец, заливший ее щеки, и блестевшие очи выдали бы все, что чувствовала.
Абдул-Хамид стрельнул глазами на девушку и почти заслонил ее собой, скрывая от поспешно вставшего навстречу с дивана Селима.
– Повелитель…
Султан протянул ему коробку:
– Али Хикмет сказал, что ты с удовольствием играешь в шахматы. Это те, что были со мной все годы пребывания в Клетке. Когда выйдешь отсюда, забери их с собой.
– Благодарю вас, Повелитель.
Султан сделал знак Махмуд-бею, и тот словно растворился в воздухе.
– Селим, я, как видишь, не один, хочу показать Накшидиль условия, в которых ты живешь.
Юноша тоже чуть смутился:
– Я всем доволен, Повелитель.
Султан прошел и присел на второй диван, Селим и Эме остались стоять по разные стороны от него.
– Селим, я уже говорил тебе, что не перестал быть твоим дядей, и при Накшидиль меня можно звать именно так.
– Как прикажете, Повелитель.
Несколько мгновений Абдул-Хамид внимательно смотрел на племянника, потом вздохнул:
– Я султан, но не чудовище, Селим. Мы беседовали с тобой об этом и о казнях виновных. Мне показалось, что ты все понял и со мной согласился. Но если это только видимость…
– На все ваша воля, Повелитель.
Удивительно, но Селим почти бравировал своим подчинением и своей зависимостью от султана. Абдул-Хамид был явно раздосадован.
Султан встал, обвел рукой вокруг, обращаясь к Эме:
– Как видишь, условия у шехзаде Селима далеки от тюремных, он ограничен только в перемещениях и общении, но здесь я ничего не могу поделать. Если шехзаде выпустить, он снова примет участие в каком-нибудь заговоре, а мне он нужен как наследник. Чтобы обучить шехзаде правлению империей, не подвергнув влиянию недостойных людей, придется держать его здесь столько, сколько понадобится. Пойдем.
За спиной Абдул-Хамида Эме все же решилась поднять глаза на Селима. Тот стоял с непроницаемым видом, глядя в пустоту. Сердце девушки обливалось кровью, она ничем пока не могла помочь любимому, не имела такой власти над султаном.
Что нужно сделать, чтобы власть появилась? Эме знала ответ, но всячески избегала даже думать об этом. Прошло уже две недели с того дня, как шехзаде помещен в Клетку. Вообще, Клеткой это только называлось. Селим жил в трехкомнатных покоях, к его услугам лучшие повара Топкапы, любые книги, музыканты, у него была возможность гулять в малом внутреннем саду, конечно, это всего две сотни шагов в одну сторону и столько же в другую, но ведь не десяток в пределах комнаты. Каждый день для бесед и учебы приходил Али Хикмет, о таком учителе можно только мечтать.
Каждый день навещала мать…
Даже возможность связаться с сообщниками, если те остались, или отправить письмо тому же французскому королю у Селима была. Он таковой не пользовался, перестала думать о новом заговоре или побеге и Михришах Султан. Теперь ее мысли направлены в другую сторону.
Всего через две недели Айше родит ребенка, это вообще может произойти в любой день. Если это будет мальчик, то само его существование станет угрозой для наследования и даже жизни Селима. Сын правящего султана, даже совсем маленький, может быть назван наследником. Если этого не сделает султан, то могут сделать сторонники Айше.
У Михришах сторонников много, но и у Айше их не меньше. Вовсе не потому, что наложница умна или решительна, напротив, она не видит мира дальше гарема, но как раз это и выгодно тем, кто стоит за ней. Абдул-Хамиду нарочно подсунули неистовую болгарку, чтобы та захватила ложе султана и родила сына. Прежняя наложница-гречанка сумела произвести на свет только дочку, названную в честь султанской сестры Эсме, и после того уже больше месяца не могла прийти в себя.
Как только Айше родит сына, султан станет попросту не нужен никому. Существование наследника сильно упростит задачу заговорщикам. Абдул-Хамид смешон, если полагает, что все закончено, нет, неудачу потерпел один заговор – в пользу шехзаде Селима, но второй оставался в силе. Эти вторые заговорщики только и ждут, чтобы родился и чуть окреп новый шехзаде, тогда жизнь Абдул-Хамида будет жестоко прервана.
Время текло, словно песчинки песочных часов, а Накшидиль все никак не могла добиться от султана освобождения Селима! Если в момент нового заговора Селим будет находиться в Клетке, то его жизнь не стоит и четверти дирхема. Шехзаде должен быть на свободе!
У Михришах и впрямь свои люди всюду, ей тоже сообщили, что султан побывал у Селима в сопровождении новой наложницы. Пробыли недолго, Повелитель ушел явно раздраженным.
Султанша тут же отправилась к Накшидиль. С этой девчонкой нужно поговорить строго. Чего ради ее приставили к султану, чтобы она жила в свое удовольствие? Четыре дня как числится наложницей, каждый день встречается с Абдул-Хамидом, но до сих пор не сумела попасть к нему на ложе!
Не так часто Михришах Султан чувствовала себя беспомощной, что бы она ни предпринимала, все зря – угроза опалы и даже жизни сына и ей самой не исчезала. Султанша прекрасно понимала, что угроза будет всегда, даже султан на троне уязвим из-за тех же бунтов и заговоров, но она предприняла столько усилий, стольким пожертвовала и столько вынесла вовсе не затем, чтобы теперь все потерять.
Раздражение, вызванное беспомощностью, было готово излиться на Накшидиль.
Что Михришах Султан и сделала.
Накшидиль едва успела вернуться в свои комнаты и сказать два слова любопытной Далал, как евнух сообщил, что пришла Михришах Султан.
Султанша вошла в комнату хозяйкой и сразу же остановилась, с недоумением оглядываясь:
– Что это?
– Султанша?
Читать бесплатно другие книги:
