Гончая смерти Кристи Агата
Она в растерянности смотрела на него.
– Доктор, я не понимаю, почему у меня такие сны, такие видения? Мне едва исполнилось шестнадцать, когда я стала монахиней. Я никогда не путешествовала. А мне снятся города, странные люди, странные обычаи. Почему? – Она сжала голову руками.
– Вас когда-нибудь гипнотизировали, сестра? Или, может, вам приходилось находиться в состоянии транса?
– Меня никогда не гипнотизировали, доктор. С другой стороны, во время молитвы в часовне мой дух часто отделялся от тела, и я в течение долгих часов была как мертвая. Это, безусловно, было блаженное состояние. Преподобная мать говорила: состояние благодати. Ах да. – У нее прервалось дыхание. – Я вспоминаю, мы тоже называли это состоянием благодати.
– Мне хотелось бы провести эксперимент, сестра, – проговорил Роуз сухим деловым тоном. – Это может развеять болезненные полувоспоминания. Я прошу вас еще раз всмотреться в кристалл. Я буду называть определенное слово. Вы мне будете произносить в ответ другое. Мы продолжим опыт, пока вы не устанете. Концентрируйте ваши мысли на кристалле, а не на словах.
Когда я еще раз развернул кристалл и дал его в руки сестре Марии-Анжелике, я заметил, с каким почтением она коснулась его. Завернутый прежде в черный бархат, он лежал теперь, прозрачный, чистый, на ее хрупких ладонях. Ее удивительные глубокие глаза всматривались в кристалл. После краткого молчания доктор произнес:
– Гончая.
Сестра Мария-Анжелика ответила немедленно:
– Смерть.
Я не собирался давать полный отчет об эксперименте. Доктор специально произносил много несущественных и не имеющих никакого смысла слов. Некоторые слова он повторял по нескольку раз, иногда получая на них один и тот же ответ, иногда ответы были различными.
Этим вечером в маленьком домике доктора над обрывом мы обсуждали результаты эксперимента.
Он откашлялся и пододвинул к себе записную книжку.
– Результаты очень интересны, очень любопытны. В ответ на слова «Шестой знак» мы получили различные ответы: «Разрушение», «Пурпур», «Гончая», «Сила», затем снова «Разрушение» и в конце «Сила». Позже, как вы могли заметить, я изменил методику и получил следующие результаты. В ответ на слово «Разрушение» получил «Гончая», на «Пурпур» – «Сила», на «Гончая»– опять «Смерть», и на «Сила» – «Гончая». Все пары держатся вместе, но при повторении слова «Разрушение» я получил «Море», слово это появилось явно не к месту. На слова «Пятый знак» я получил ответ – «Голубой», «Мысли», «Птица», снова «Голубой» и наконец фразу, заставляющую подумать: «Открытие сознания другому сознанию». Из этого факта, что на слова «Четвертый знак» получен ответ «Желтый», а позже «Свет», а на «Первый знак» – «Кровь», я сделал вывод, что каждому знаку соответствует определенный цвет и, возможно, особый символ, тогда для Пятого знака – это «Птица», а для Шестого – «Гончая». Однако я подозреваю, что Пятый знак представляет собой то, что обычно понимается как телепатия – открытие сознания сознанию. Шестой знак, вне всякого сомнения, символизирует Силу Разрушения.
– Что означает «Море»?
– Признаюсь, не могу объяснить. Я ввел это слово позже и получил тривиальный ответ «Лодка». Для Седьмого знака я получил сначала ответ «Жизнь», а второй раз – «Любовь». Для Восьмого знака ответом было «Ничто». Отсюда я заключил, что Семь – это сумма и число знаков.
– Но Седьмой знак не был достигнут, – вдруг осенило меня. – Поскольку с Шестым знаком пришло «Разрушение»!
– Ах! Вы так думаете? Но мы подошли к этим бессвязным сумасшедшим словам слишком серьезно. В действительности они представляют интерес лишь с медицинской точки зрения.
– Уверен, что они привлекут внимание исследователя психики.
Глаза доктора сощурились:
– Дорогой сэр, у меня нет намерения сделать их достоянием гласности.
– Но тогда чем объясняется ваш интерес?
– Он чисто личный. Разумеется, я сделаю записи об этом случае.
– Понимаю, – сказал я, но впервые почувствовал, что ничего не понимаю. Я поднялся.
– Ну, доктор, желаю вам доброй ночи. Завтра я возвращаюсь в город.
– А! – В этом восклицании я ощутил удовлетворение, может, даже облегчение.
– Я желаю вам успехов в ваших исследованиях, – продолжал я легко. – Не спускайте только на меня Гончую Смерти, когда мы встретимся в следующий раз!
Его рука была в моей, когда я произносил эти слова, и я почувствовал, что начало этому действию положено. Он быстро опомнился. Губы его приоткрылись, обнажая в улыбке длинные заостренные зубы.
– Как понимает власть человек, который любит власть? – воскликнул он. – Держать жизнь любого человеческого существа в своем кулаке!
И его улыбка стала еще шире.
Так закончилось мое непосредственное участие в описываемых событиях.
Позже ко мне попали записная книжка доктора и его дневник. Я воспроизвожу здесь несколько фрагментов из него, хотя, как вы поймете, до определенных пор он не являлся моей собственностью.
«5 августа. Установил, что под «Избранными» сестра М.-А. подразумевала тех, кто воспроизводил расу. Очевидно, они пользовались наивысшим почетом и возвышались над жреческим сословием. Контраст с ранними христианами.
7 августа. Убедил сестру М.-А. позволить мне загипнотизировать ее. В результате возник гипнотический сон и транс, но обратная связь не была достигнута.
9 августа. Существовали ли в прошлом цивилизации, не имеющие с нашей ничего общего? Интересно, что если это так, то я единственный человек, у которого есть ключ к этому…
12 августа. Сестра М.-А. совершенно не поддается внушению под гипнозом. Однако состояние транса достигается легко. Не могу этого понять.
13 августа. Сестра М.-А. сегодня упомянула, что в «состоянии благодати ворота должны быть закрыты, чтобы другой не мог командовать телом». Интересно – но сбивает с толку.
18 августа. Итак, Первый знак не что иное, как… (здесь слова стерты)… сколько столетий займет путь до Шестого знака? Ну а если сократить путь к силе…
20 августа. Организовал приход М.-А. сюда вместе с сестрой-сиделкой. Сказал ей, что это необходимо, чтобы держать пациентку под морфием. Сумасшедший ли я? Или стану Сверхчеловеком и буду держать Силу смерти в своих руках?»
На этом записи обрываются.
Было, я думаю, двадцать девятое августа, когда я получил письмо.
Оно было направлено мне через мою кузину и написано незнакомым косым почерком. Я открыл его с некоторым любопытством. Вот что я прочитал:
«Дорогой мсье, я видела вас лишь дважды, но почувствовала, что могу вам довериться. Являлись ли мои сны реальностью или нет, станет ясно позже… Но, мсье, при любых обстоятельствах одна вещь не является видением – Гончая Смерти… В те дни, о которых я вам рассказываю (были они реальностью или нет, я не знаю), Тот, Кто является Стражем Кристалла, открыл Шестой знак народу слишком скоро… Зло проникло в их сердца. Они обладали силой убивать по желанию, и они убивали без суда, во гневе. Они с вожделением испили Силу. Когда мы увидели это, мы, кто были еще чисты, мы знали, что, не завершив еще раз Круга, мы не придем к Знаку Вечной Жизни. Тот, кто должен был стать следующим Хранителем Кристалла, был призван действовать. Старый мог умереть, а другой после многих веков мог прийти снова, он спустил Гончую Смерти на море (не позаботившись завершить круг), и море поднялось и в форме Гончей поглотило сушу…
Однажды, прежде чем я вспомнила это, на ступенях алтаря в Бельгии…
Доктор Роуз, он из Братства. Он знает Первый знак и форму Второго, ибо его значение сокрыто от всех благодаря малому числу избранных. Он хотел бы узнать от меня Шестой знак. Я долго противостояла ему, но силы мои иссякли. Мсье, нехорошо, когда человек может обрести силу преждевременно. Многие столетия должны миновать, прежде чем мир будет готов вручить Силу смерти в его руки… Я умоляю вас, мсье, вас, кто любит добро и истину, помочь мне… пока не поздно.
Ваша сестра во Христе,
Мария-Анжелика».
Я опустил письмо. Земля под ногами показалась мне не такой твердой, как всегда. Я стал собираться в путь. Вера бедной женщины, такая искренняя, взволновала меня. Одно было ясно: доктор Роуз из-за исключительного интереса к этому случаю злоупотребил своим профессиональным положением. Я хотел было броситься к выходу и… вдруг на столе среди прочей корреспонденции заметил письмо от Китти. Я вскрыл его.
«Произошло нечто ужасное, – читал я. – Ты помнишь маленький коттедж доктора Роуза на скале? Он был унесен оползнем прошлой ночью, доктор и бедная монахиня, сестра Мария-Анжелика, погибли. Развалины на берегу ужасающи – все нагромождено в фантастическую груду – издалека она своими очертаниями очень похожа на огромного пса…»
Письмо выпало у меня из рук.
Другие факты могут быть совпадением. Мистер Роуз, который, как я обнаружил, находился в родственных отношениях с доктором Роузом, умер в ту самую ночь, пораженный молнией. Насколько было известно, никакой грозы поблизости не было, правда, один или два человека заявили, что слышали удар грома. На его теле обнаружили электрический ожог «странной формы». Все свое состояние он завещал племяннику – доктору Роузу.
Далее можно предположить, что доктору Роузу удалось выведать тайну Шестого знака у сестры Марии-Анжелики. Я всегда чувствовал, что он беспринципный человек – он бы не остановился перед тем, чтобы лишить своего дядю жизни, если бы был уверен, что его никто не уличит. Но одна фраза из письма Марии-Анжелики засела у меня в мозгу: «…не позаботившись завершить Круг…» Доктор Роуз не выполнил того, что был обязан делать – быть может, он даже не знал, как к этому подступиться, или даже не сознавал необходимости этого действия. Так что Силу он использовал повторно, завершая ее Круг…
Но, конечно же, все это бессмыслица! Все можно объяснить вполне естественными причинами. То, что доктор верил в видения сестры Марии-Анжелики, лишь подтверждало, что у него была расстроена психика.
Однако порой я представляю континент в глубинах моря, где некогда жили люди, достигшие высочайшего уровня цивилизации, далеко опередившей нашу…
Или же, наоборот, сестра Мария-Анжелика вспоминала – некоторые считают, что это возможно, – будущее, а не прошлое, и Город Кругов грядет?
Чепуха. Конечно же, все это лишь галлюцинация!
Красный сигнал
– Как это захватывающе! – воскликнула хорошенькая миссис Эверсли, широко раскрыв свои очаровательные, но немного бездумные глаза. – Говорят, будто женщины имеют шестое чувство. Как вы думаете, сэр Эйлингтон, это правда?
Знаменитый психиатр саркастически усмехнулся. Он глубоко презирал этот тип хорошеньких, но глуповатых женщин, к которому принадлежала его соседка за столом. Эйлингтон Уэст был выдающимся специалистом по психическим заболеваниям и вполне осознавал свое место и значение. Он был человеком слегка склонным к эффектам.
– Каких только глупостей люди не говорят, миссис Эверсли. А что этот термин означает – «шестое чувство»?
– Вы, ученые, всегда так строги. Но разве это в самом деле не удивительно, если иногда кто-то безошибочно угадывает то, что только должно случиться? То есть предвидит события, предчувствует их. По-моему, это настоящее чудо. Клер знает, что я имею в виду. Не так ли, Клер? – И миссис Эверсли выразительно посмотрела на хозяйку дома, чуть надув губы и пожав плечами.
Трент промолчала. На небольшом званом обеде, кроме нее и ее мужа Джека Трента, присутствовали Вайолет Эверсли, сэр Эйлингтон Уэст и его племянник Дермот Уэст – старый друг Джека Трента. Джек Трент, довольно крупный румяный человек с добродушной улыбкой и приятным ленивым смешком, подхватил нить разговора.
– Какой вздор, Вайолет! Если, например, близкий вам человек погибает в автомобильной катастрофе, вы непременно вспоминаете, что в прошлый вторник видели во сне черного кота – вот вам и чудо, ведь вы тогда же ощутили: что-то должно произойти.
– О нет, Джек, вы смешиваете предчувствие с интуицией. А вы, сэр Эйлингтон, как думаете: существует предчувствие или нет?
– Возможно, в какой-то мере, – осторожно согласился врач. – Но многое зависит от стечения обстоятельств, и, кроме того, всегда следует помнить, что о большинстве подобных случаев, как правило, рассказывают уже спустя некоторое время.
– Я не верю в предчувствия, – довольно решительно сказала Клер Трент. – Или в интуицию, или в шестое чувство, или вообще во что-то из того, о чем мы так оживленно толковали. Мы идем сквозь жизнь, как поезд сквозь тьму, к неизвестному месту назначения.
– Это вряд ли удачное сравнение, миссис Трент, – впервые поднял голову и присоединился к разговору Дермот Уэст. Странным блеском светились его ясные серые глаза, которые резко выделялись на его смуглом лице. – Дело в том, что вы забыли про сигналы.
– Сигналы?
– Да. Зеленый – все в порядке, красный – опасность!
– Красный – опасность! Как интересно! – воскликнула Вайолет Эверсли.
Дермот Уэст довольно раздраженно отвернулся от нее.
– Конечно, это лишь способ как-то обозначить такое явление. Внимание – впереди опасность! Красный Сигнал! Остерегайтесь!
Трент посмотрел на него заинтересованно.
– Ты говоришь так, словно имеешь опыт, старина.
– Да, имею, то есть имел.
– Расскажи нам.
– Могу привести один пример. Это случилось со мной в Месопотамии. Как-то вечером, вскоре после заключения перемирия, захожу я в палатку, и меня охватывает предчувствие: опасность! Берегись! Не имея ни малейшего представления, что бы это значило, я обошел лагерь, придираясь ко всему без причины, принял все необходимые меры предосторожности против нападения враждебно настроенных арабов. Затем возвратился в палатку. Вскоре предчувствие опасности охватило меня вновь, еще сильнее, чем прежде. Опасность! В конце концов я вынес одеяло из палатки, закутался в него и так спал всю ночь.
– А дальше?
– Первое, что я увидел на следующее утро, когда зашел в палатку, был огромный нож – почти в пол-ярда длиной, проткнувший койку как раз в том месте, где я должен был лежать. Вскоре мне стало известно, что это дело рук одного из слуг-арабов, сына которого расстреляли как шпиона. Что вы можете сказать об этом, дядя Эйлингтон? Разве не яркий пример того, что я называю Красным Сигналом?
Ученый улыбнулся без особого энтузиазма.
– Очень интересная история, мой дорогой Дермот.
– Но для вас недостаточно убедительная?
– В самом деле, недостаточно. Я не сомневаюсь, что тебя, как ты утверждаешь, охватило предчувствие опасности. Однако я ставлю под сомнение причину появления этого предчувствия. Из твоих слов следует, будто оно возникло извне, то есть было вызвано влиянием на твое сознание какого-то внешнего источника. Но сегодня мы знаем, что первопричина почти всех таких явлений приходит из подсознательного.
– Старое доброе подсознательное! – воскликнул Джек Трент. – В наши дни им можно объяснить что угодно.
Словно и не заметив, что его перебили, сэр Эйлингтон продолжал:
– Я думаю, что своим поведением или взглядом этот араб как-то выдал себя, хотя осознанно ты ничего не заметил и не запомнил, но в твоем подсознании все было по-другому. Подсознание никогда ничего не забывает. Мы допускаем также, что в подсознании идет рассудочный процесс и делаются выводы вполне независимо от высшего, то есть сознательного, желания. В твоем подсознании возникло подозрение о возможности покушения на твою жизнь, что пробудило в сознании защитную реакцию.
– Признаю: звучит весьма убедительно, – улыбнулся Дермот.
– Но не так интересно, – надула губы миссис Эверсли.
– Возможно также, что подсознательно ты почувствовал ненависть к себе со стороны того араба, – продолжал сэр Эйлингтон. – То, что в старину называли телепатией, конечно, существует, хотя условия, при которых она возникает, очень мало изучены.
– А еще какие-то происшествия с вами случались? – обратилась Клер к Дермоту.
– О да! Но больше ничего необычного, и, думаю, все они могут быть объяснены стечением обстоятельств. Один раз я отказался от приглашения в один загородный дом только потому, что зажегся Красный Сигнал. На той же неделе там произошел пожар. Кстати, дядя, а как сработало подсознание тут?
– Боюсь, что никак, – улыбнулся в ответ сэр Эйлингтон.
– Но вы, конечно, найдете этому объяснение. Говорите же. Вовсе не обязательно быть чрезмерно деликатным с близкими родственниками.
– В таком случае, племянник, я позволю себе допустить, что ты отказался от приглашения, ибо не имел большого желания туда ехать, а после пожара убедил себя, что предчувствовал опасность, и теперь безоговорочно этому веришь.
– С вами невозможно спорить, – засмеялся Дермот. – Вы всегда будете победителем.
– Не обращайте внимания, мистер Уэст! – воскликнула Вайолет Эверсли. – Я верю в ваш Красный Сигнал безоговорочно. А после Месопотамии он больше не появлялся?
– Нет… да…
– Что вы сказали?
– Да нет, ничего.
Дермот замолчал. Слова, которые чуть не слетели с его уст, были: «Нет, до сегодняшнего вечера». Они появились сами собой и выражали еще не до конца осознанную мысль, но – он это почувствовал сразу – в них была истина. В темноте мерцал Красный Сигнал. Опасность! Опасность рядом!
Но откуда? Какая мыслимая опасность может быть тут, в доме его друзей? Ну, в конце концов, своего рода опасность существовала. Он посмотрел на Клер Трент – бледное, с тонкими чертами лицо, изящный наклон золотистой головки. Но эта опасность возникла не сегодня и никак не могла быть такой острой. Ибо Джек Трент – его лучший друг. И даже больше, чем просто лучший друг. Джек спас ему жизнь во Фландрии и был за это представлен к Кресту Виктории. Джек – славный парень, один из наилучших людей, которые есть на свете. На свою беду, он полюбил жену Джека. Он надеялся, что со временем найдет в себе силы преодолеть это чувство. Страдать так, как сейчас, без конца невозможно. Он покончит с этим, он возьмет себя в руки. Вряд ли Клер догадалась, а если бы и догадалась, в его любви к ней опасности не было. Статуя, прекрасная статуя из золота, слоновой кости и бледно-розового коралла… игрушка для королей, а не живая женщина…
Клер… Даже мысленно произнося ее имя, он ощущал боль… Он должен с этим справиться. Он любил женщин и до нее. «Но совсем не так», как обычно говорится. «Совсем не так» – и в этом вся суть. Опасности здесь нет, сердечная боль – да, но не опасность. По крайней мере, не та опасность, о которой предостерегает Красный Сигнал. Это нечто совсем иное.
Он оглядел сидящих за столом, и только теперь его поразило, что тут собралось довольно необычное общество. Его дядя, например, редко обедал вне дома в таком узком неофициальном кругу. Не похоже было также, что Тренты – его старые друзья. До сегодняшнего вечера Дермоту и в голову не приходило, что он их вообще не знает. Конечно, повод был. После обеда должна прийти довольно известная женщина-медиум и провести сеанс. Сэр Эйлингтон как будто интересовался спиритизмом. Да, это, конечно же, был повод.
Это слово привлекло его внимание. Не был ли спиритический сеанс лишь поводом, вполне естественно объяснявшим присутствие психиатра на этом обеде? Если так, то какая же настоящая причина привела его сюда? Дермоту припомнилось множество подробностей – подробностей, ранее не замеченных, или, как сказал бы дядя, не замеченных сознанием.
Знаменитый психиатр несколько раз странно, очень странно посмотрел на Клер. Так, словно наблюдал за нею. Под его пристальным взглядом она беспокоилась и не знала, куда девать руки, дрожащие от волнения. Она волновалась, очень волновалась и как будто чего-то боялась. Почему она боялась?
Усилием воли он заставил себя прислушаться к разговору за столом. Миссис Эверсли уговорила великого врача рассказать кое-что о своей профессии.
– Мои милые дамы, – говорил тот, – что такое сумасшествие? Поверьте мне, чем больше мы это явление изучаем, тем труднее нам его так называть. Все мы в определенной мере склонны к самовозвеличиванию. Но когда кто-то из нас начинает думать, будто он русский царь, ему или затыкают рот, или сажают в дом сумасшедших. Но прежде чем дойти до такого, надо преодолеть длинный путь. И можно ли поставить на нем где-то столб и сказать: «По эту сторону – здравый смысл, на той – безумие». Конечно же нет. И если бы тот, кто страдает такой манией, держал язык за зубами, мы, возможно, никогда не смогли бы отличить его от нормального человека. Чрезвычайная рассудительность душевнобольного – очень интересный феномен.
Сэр Эйлингтон, смакуя, отпил вина и лучезарно улыбнулся обществу.
– Я слыхала, что они очень хитрые, – заметила миссис Эверсли. – Это я про сумасшедших.
– Так оно и есть. А подавление ими в себе этой мании часто приводит к губительным последствиям. Любое подавление опасно – так учит нас психоанализ. Человек, склонный к безвредной эксцентричности, редко переходит границу. Но мужчина… – он сделал паузу, – или женщина, которые кажутся вполне нормальными, на самом деле могут быть источниками большой опасности для общества.
Его пристальный взгляд мягко скользнул вдоль стола к Клер и обратно. И снова он глотнул вина.
Дермота охватил ужасный страх. Неужели то, про что он думал, правда? Невероятно, но…
– И все из-за подавления собственного «я», – вздохнула миссис Эверсли. – Теперь я вижу, что всегда следует целиком проявлять свою индивидуальность. Иначе – страшная опасность.
– Милая миссис Эверсли, – возразил врач, – вы неправильно меня поняли. Причина болезни в физическом состоянии мозга и часто зависит от какого-то внешнего фактора – например, от удара. А иногда, к сожалению, такая болезнь переходит по наследству.
– Наследственность – это так печально, – вздохнула рассеянно женщина. – Туберкулез и тому подобное.
– Туберкулез – болезнь не наследственная, – возразил холодно сэр Эйлингтон.
– Нет? А я всегда думала, что наследственная. А сумасшествие? Как ужасно! А еще что?
– Подагра, – ответил сэр Эйлингтон, улыбнувшись. – И дальтонизм. Тут мы встречаемся с очень интересным явлением. Дальтонизм передается мужчине, но у женщин он скрыт. Если среди мужчин дальтоников много, то женщина может стать дальтоником лишь тогда, когда был скрытый дальтонизм у матери и отец ее был дальтоником, – довольно редкое явление. Это то, что называют ограниченной половой наследственностью.
– Как интересно! Но с сумасшествием совсем по-другому, не так ли?
– Сумасшествие передается одинаково как мужчинам, так и женщинам, – серьезно сказал врач.
Клер вдруг поднялась, отодвинув стул так резко, что он опрокинулся и упал на пол. Она была очень бледна, пальцы ее заметно дрожали.
– Может… может, пора кончать этот разговор? – попросила она. – Через несколько минут придет миссис Томпсон.
– Еще бокал портвейна – и я к вашим услугам, – заявил сэр Эйлингтон. – Ведь я пришел сюда только ради того, чтоб посмотреть представление очаровательной миссис Томпсон, не так ли? Ха-ха! В иной приманке не нуждаюсь…
Клер поблагодарила вялой улыбкой и, положив руку на плечо миссис Эверсли, вышла из комнаты.
– Боюсь, что я заговорил на сугубо профессиональные темы, – сказал врач, садясь на свое место. – Извините, дорогой друг.
– Пустяки, – небрежно бросил Трент.
Он казался уставшим и озабоченным. Впервые Дермот почувствовал себя чужим в обществе своего друга. Между ними существует тайна, которую не имеет права знать даже старый друг. И все-таки это невероятно. Но что, собственно, произошло? Ничего, кроме нескольких взглядов и волнения жены.
Они посидели еще некоторое время, попивая вино, потом перешли в гостиную. Не успели они туда войти, как было объявлено о прибытии миссис Томпсон.
Медиум оказалась полной, среднего возраста женщиной с громким, довольно грубым голосом, без вкуса одетой в темно-красный бархат.
– Надеюсь, я не опоздала, миссис Трент? – сказала она бодро. – Вы приглашали меня к девяти, ведь так?
– Вы как раз вовремя, миссис Томпсон, – ответила Клер своим приятным, немного глуховатым голосом. – А это наше небольшое общество.
Дальнейших вступлений не последует, как стало очевидно присутствующим. Медиум обвела всех острым пронзительным взглядом.
– Надеюсь, у нас будут хорошие результаты. Не моту высказать, как мне не по себе, когда я, так сказать, оказываюсь неспособной удовлетворить публику. Это меня просто доводит до безумия. Думаю, Широмако (мой дух из Японии, как вы знаете) сможет добраться сюда сегодня без препятствий. Я чувствую себя не совсем хорошо и даже отказалась от гренок с сыром, хотя и очень их люблю.
Дермот слушал наполовину с интересом, наполовину с отвращением. Все так банально! И все же не слишком ли глупо так судить? В конце концов, все было вполне естественным – силы, вызываемые медиумом, были естественными силами, просто пока еще совершенно непонятными. У великого хирурга может быть расстройство желудка перед сложной операцией. Почему же такого не может произойти с миссис Томпсон?
Стулья поставили кругом, лампы – так, чтоб их удобно было поднять или опустить. Дермот обратил внимание на то, что не было никакой предварительной подготовки, а также никто не спрашивал, доволен ли сэр Эйлингтон условиями сеанса. Нет, вся эта затея с сеансами миссис Томпсон – это только ширма. Сэр Эйлингтон пришел сюда совсем с другой целью. Дермот вспомнил, что мать Клер умерла за границей. С ее смертью была связана какая-то тайна… Наследственность.
Усилием воли он принудил себя вернуться к действительности.
Когда присутствующие уселись, были потушены лампы, кроме одной, маленькой, которая стояла на отдаленном столике, затененная красным абажуром. Сначала слышно было лишь тихое ровное дыхание медиума. Постепенно оно становилось все более затрудненным. Вдруг где-то в дальнем углу комнаты раздался тихий стук. От неожиданности Дермот подскочил. Стук повторился в противоположном конце комнаты, а потом обрушилось настоящее крещендо стуков. Они стихли, и внезапный взрыв фальшивого смеха прокатился по комнате. Наступившую затем тишину разорвал высокий, звонкий голос, совсем непохожий на голос миссис Томпсон.
– Я тут, джентльмены, – сказал голос. – Да-а-а, я тут. Вы хотите задать мне вопросы?
– Вы кто? Широмако?
– Да-а-а, я Широмако. Я давно тут. Я работаю. Я очень счастлив.
Дальше шли подробности из жизни Широмако. Все было слишком затасканно и неинтересно. Дермот слыхал такое далеко не впервые. Все были счастливы, очень счастливы. Известия приходили от родственников, описанных столь общими фразами, что их можно было принять за чьих угодно родственников. Пожилая дама, мать одного из присутствующих, некоторое время высказывала прописные истины таким тоном, словно они только что родились на свет божий в результате ее раздумий.
– А сейчас еще одно сообщение, – объявил Широмако, – очень важное для одного из джентльменов.
Наступила пауза, после которой заговорил новый голос, предварив свои слова демоническим гоготом.
– Ха-ха-ха! Ха-ха-ха! Лучше не ходите домой! Лучше не ходите домой! Послушайтесь моего совета!
– К кому вы обращаетесь? – спросил Трент.
– К одному из вас троих. На его месте я не пошел бы домой. Опасность! Кровь! Не очень много, но вполне достаточно. Не ходите домой! – Голос стал затихать. – Не ходи-и-те до-о-о-мой!
Голос замолчал. Дермот почувствовал, как стынет его кровь. Он был уверен, что предостережение предназначалось ему. Во всяком случае, какая-то опасность сегодня ночью была повсюду.
Послышался тяжелый вздох медиума, потом стон. Медиум приходила в себя. Включили свет. Она сидела выпрямившаяся, ее глаза немного блестели.
– Надеюсь, с вами все в порядке?
– Все было очень хорошо, спасибо вам, миссис Томпсон.
– То есть спасибо Широмако?
– Конечно, и всем другим.
Миссис Томпсон зевнула.
– Я смертельно устала и очень истощена, но честно заслужила вашу благодарность и довольна, что все прошло успешно. Я слегка побаивалась, не случилось бы чего-нибудь непредвиденного. В этой комнате сегодня какая-то тревожная атмосфера. – Она посмотрела через одно свое плечо, через другое, беспокойно пожала ими и продолжала дальше: – Мне это не нравится. Среди вас не было недавно внезапной смерти?
– Среди нас? Кого вы имеете в виду?
– Ну среди ваших близких родственников или друзей. Нет? Вот и хорошо. Если б я не боялась показаться мелодраматичной, то сказала б, что сегодня тут витает смерть. Ну, да это лишь моя фантазия. До свидания, миссис Трент. Я рада, что вы довольны.
Миссис Томпсон в своем темно-красном бархате вышла.
– Надеюсь, вам было интересно, сэр Эйлингтон? – тихо спросила Клер.
– Чрезвычайно интересный вечер, милая хозяйка. Искренне благодарю за это представление. Разрешите пожелать вам спокойной ночи. А вы ведь, кажется, едете на танцевальный вечер?
– Может, и вы поедете с нами?
– Нет, нет. Я взял себе за правило укладываться в кровать до половины двенадцатого. Спокойной ночи. Спокойной ночи, миссис Эверсли. Ага, Дермот! Я очень хотел бы поговорить с тобой. Может, поедем вместе? А потом ты присоединишься к другим в галерее Графтон.
– Конечно, дядя. Встретимся там, Джек.
Во время недолгого пути до Харли-стрит дядя и племянник почти не разговаривали. Сэр Эйлингтон лишь извинялся за то, что потянул Дермота с собой, и заверил, что отнимет у него лишь несколько минут, а когда они приехали, спросил:
– Оставить тебе машину, мой мальчик?
– О, не беспокойтесь, дядя, я возьму такси.
– Очень хорошо. Я не люблю задерживать Чарлсона дольше, чем это требуется. До свидания, Чарлсон. Куда, черт возьми, я подевал свой ключ?
Машина отъехала, а сэр Эйлингтон все еще стоял на ступенях, напрасно ощупывая свои карманы.
– Наверно, оставил в другом пальто, – сказал он наконец. – Позвони, пожалуйста. Я уверен, Джонсон еще не спит.
Невозмутимый Джонсон в самом деле открыл дверь меньше чем через минуту.
– Я где-то потерял свой ключ, Джонсон, – сказал сэр Эйлингтон. – Принеси, пожалуйста, в библиотеку два стакана виски с содовой.
– Слушаюсь, сэр Эйлингтон.
Включив в библиотеке свет, врач жестом пригласил Дермота войти и закрыть дверь.
– Не стану долго задерживать тебя, только хочу кое о чем спросить. Или это моя фантазия, или ты в самом деле чувствуешь, так сказать, нежность к миссис Трент?
Кровь бросилась в лицо Дермоту.
– Джек Трент – мой лучший друг.
– Извини, но это не ответ на мой вопрос. Ты, видимо, считаешь мои взгляды на развод слишком пуританскими. Но должен тебе напомнить: ты мой единственный близкий родственник и наследник.
– О разводе здесь нет речи, – сказал Дермот сердито.
– Конечно – нет. По причине, которая мне, возможно, известна лучше, чем тебе. Эту причину я тебе сейчас открыть не могу. Но должен предостеречь: Клер Трент – не для тебя.
Молодой человек стойко выдержал взгляд дяди.
– Я понимаю – и, позвольте мне сказать, наверное, лучше, чем вам кажется. Я знаю, почему вы были сегодня на обеде.
– Знаешь? – удивился врач. – Как ты можешь это знать?
– Считайте, что догадался, сэр. Наверно, я не ошибусь, если скажу, что вы были там как специалист. Разве не так?
Сэр Эйлингтон прошелся взад-вперед по комнате.
– Ты не ошибаешься, Дермот. Я, конечно, не мог тебе открыться, хотя, боюсь, скоро это перестанет быть тайной.
Сердце Дермота сжалось.
– Вы хотите сказать, что пришли к определенному выводу?
– Да. В семье сумасшествие со стороны матери. Печальный, очень печальный случай.
– Я не могу в это поверить, сэр.
– Естественно. Для непосвященных признаков мало, по сути, нет вообще.
– А для специалиста?
– Неоспоримый факт. Такого больного следует изолировать, и как можно скорее.
– Боже мой! – выдохнул Дермот. – Вы же не можете посадить человека под замок ни за что ни про что?
– Мой дорогой Дермот, больных изолируют только тогда, когда на свободе они представляют опасность для общества. В данном случае опасность очень серьезная. Вполне вероятно, что это особая форма мании убийства. Так было в случае с матерью.
Закрыв руками лицо, Дермот отвернулся и даже застонал. О Клер, о бело-золотистая Клер!..
– При таких обстоятельствах, – спокойно продолжал врач, – я считаю своей обязанностью предостеречь тебя.
– Клер, – простонал Дермот. – Бедная Клер!
– Да. Действительно, мы должны ее пожалеть.
Вдруг Дермот поднял голову.
– Я не верю в это.
– Что ты сказал?
– Сказал, что я не верю в это. Врачи иногда ошибаются. Это всем известно. Они слишком влюблены в свою профессию.
Читать бесплатно другие книги:
