Таблетка Садулаев Герман
– Обезьяны, бабушка.
– Что?
– Ты неправильно говоришь – аблезяны. Нет такого слова в русском языке. Правильно надо говорить – обезьяны.
– Ишь ты, засранец! Бабушку взялся учить говорить по-русски! Сам-то русский штоль? Раульивич!
– Ну и что, что Раульевич? У меня в школе по русскому языку пятёрка! И по литературе.
– Ну, раз ты такой вумный, не буду тебе ничего рассказывать, поди сам всё знаешь…
Бабушка обижается, но это в шутку. И отца моего она любит. А уж отец-то души в тёще не чает. Не как в анекдотах.
– Ну, бабушка! Я же так только сказал. Имя чудное – аблезяна. Но у тебя не ошибка, а диалект. Фольклорная ценность.
– Слов-то умных нагородил! Небось, навыдумывал.
Бабушка вроде бурчит, но, видно, довольна осталась. Задумалась и досказывает:
– Старые люди говорили, что раньше были у тех русалок и сёла, и пашни и города с большими базарами. Сильная держава была! Да рыбий клей погубил. Клей тот – вроде как волшебство, но обманное. О чём человек задумает, клей слизывая, то ему и чудится, будто есть оно.
– А это, бабушка, как?
– А так. Вот хочет кто одежду нарядную. Ему бы садиться да шить. А слизнёт клея – и кажется ему, что он весь в парче да шелках. В зеркало глянет, собой любуется. А люди вокруг, те, что клея не пробовали, видят, что человек тот – голый. Или коня захочет, клея глотнёт, и мнится ему, что есть конь. Возьмёт хворостину и мчится по полю, сам себя по пяткам хлеща, как оглашённый. И даже что про еду – понюхает только клей, и кажется ему, что сыт, и рыбы поел, и мяса, и хлеба свежего, и вином запил – живот пучит, сам шатается! Да только голод ведь не обманешь. Когда совсем не есть, клей нюхать, то если и спухнешь, так с голоду. Ведь только те русалки хоть как-то живы оставались, которые яблочки ели или что ещё. Но пахать перестали, дома строить. Даже рыбу ловить разучились! А вот уменье своё, как клей варить, не потеряли и никому не рассказывали.
– Как же они рассказали бы, если и говорить не умели?
– Потом не умели, но раньше могли. Как же без речи у них государство держалось бы? А всё равно, рыбий клей у русалок всегда был большой секрет. Он же их и сгубил. Перемёрли от плохого питания, от непогоды, от войн. Вот клея накушается, вообразит у себя меч в руках и машет им, машет. А наш казак смеётся, видит, что машет русалка пустой рукой. Подойдёт да прирежет.
– Что же казаки были такие злые?
– Да как иначе? Те русалки только место зря на земле занимали. Скот пугали, сады ломали, а ещё приставали к добрым христианам с прелюбодейскими намерениями.
– Как они… приставали?
– Мал ты ишшо, чтобы знать.
– Расскажи, бабушка. Так расскажи… без подробностей.
– Ну как, для примеру, если то русалка мужик, то встанет поперёк улицы, девкам нашим путь загородит. Да весь надуется, рожи корчит. Он-то думает, что весь разодетый, в штанах с лампасами, черкеске с газырями, при папахе и шашке в ножнах, да в седле коня доброго, чисто гарный казак! Клея-то наглотался. А девки видят – голый мужик, и срам выпирает так, что прости Господи! Девки бежать, он за ними, бежит, мудями гремит! Ну, тут казаки выйдут из хат, которые тем девкам отцы, братья да женихи, и зарубят нечестивца срамного.
– О как!
– А если русалка баба, то пойдёт к казакам, когда те невод тянут или чем другим полезным заняты, и ну кочевряжиться! Оно понятно, клей лизнула, в воду поглядела – чистая принцесса, в шелках-жемчугах, фатой прикрытая. А сама, бесстыдница, голая, и по ноге у неё течёт. Казаки, те, конечно, которые в вере слабы, губы вывалят. Да казачки за ними следили. Подзатыльников казакам надают, а нехристь кочергами излупят, в Терек загонят да утопят в омуте.
– Какая жестокость!
– Это не жестокость, внучок. Этожисть. Вот так помалу и извели всех русалок.
– Ну, бабушка, ты понарассказывала! Такого ни в одной книжке нет. Особенно где про русалок. Это больше на снежного человека похоже! Почему же вы их русалками звали?
– Да как почему? Они-то сами мычали да рычали только. Хы-хы, зы-зы да ры-ры. Имени своего не знали. А разве это порядок? Надо же, чтобы у всякой твари было какое-то имя…
Заключение
В одну из бессонных ночей в мою дверь постучали. Всё правильно, звонок не работает. Я открыл сразу, не спрашивая, кто. Я знал. Кто ещё мог ко мне прийти? Да ещё в такое позднее время.
– Ну что ж, проходи и садись, Мак!
– Меня зовут Максимус. Только она могла называть меня Мак. Но она ушла. Как и все остальные.
Он вошёл и присел на край разобранной кровати.
– Хочешь, я её верну? Или сделаю так, чтобы она не уходила?
Я сел на крутящееся кресло перед столом с компьютером, на котором набирал свой текст.
– Нет. Всё правильно, я должен остаться один.
– Чего же ты хочешь?
– Ты должен ответить мне на вопросы. У меня скопилось много вопросов. Как ты меня нашёл?
Он усмехнулся и молча показал мне мою собственную визитку. На визитке было отпечатано только одно слово: «Создатель».
– Я чувствую, что дело идёт к концу. Ты загадал слишком много загадок. Нагрузил меня всеми своими сомнениями. Теперь ты должен дать правильные ответы.
– Спрашивай.
– Можно, я закурю?
– Нет. Ты бросил. Итак, какой будет твой второй вопрос?
Не обращая внимания на мои слова, он достал сигарету из пачки, щелкнул серебряной зажигалкой и затянулся.
– Начну с самого простого. Белые и чёрные хазары, славяне и русы, эльфы и прочая сказочная поебень: элита действительно чем-то природно отличается от обыкновенных людей? Они другие, по расе, крови, чёрт знает чему ещё или это такие же гопники, как и мы с тобой, просто ухватившие фортуну за хвост?
– И да, и нет. Противоречие кажущееся. Каждая элита вынуждена для сохранения своего господства одновременно решать две противоположные задачи: доказывать своё тождество с покорённым народом и своё отличие от него. Первое – для того чтобы уверить население, что печётся о его интересах, будучи плоть от плоти народной. Второе – чтобы обосновать, почему именно она занимает это место, а не любые другие гопники. От того и все расхождения в источниках. Они фиксируют моменты, когда элита, из соображений ситуации, делала акцент то на одном, то на другом утверждении.
– Ладно. Вопрос из другой области: любит ли меня Бог?
– «Господь ни к кому не испытывает ни любви, ни ненависти, хотя так может показаться».
– Почему-то я не сомневался в том, что ты будешь отвечать именно так.
– Как – «так»?
– Никак. В том-то всё и дело.
– Это Веданта-сутра. К ней написано большое количество комментариев.
– Я вижу, ты заканчиваешь ещё один.
– «Веданта» значит «конец знания». Конец всего знания. После Веданта-сутры любая книга может быть только комментарием к ней.
– Вернёмся на грешную землю. На нашу землю. Всё материальное, что только использует человек, сейчас выращивают и собирают в странах «третьего мира». А все идеи и грёзы производит по-прежнему «первый мир». От «второго мира» осталась одна Россия. И Россия не делает ничего. Только ест и спит. Ест чужую пищу и грезит чужими снами. Как долго это может продолжаться? Пока не кончатся нефть и газ? И что будет дальше? Меня беспокоят судьбы России.
– О, это ещё не самое страшное, поверь мне! Главное, чтобы тебя не беспокоила печень или зубная боль.
– Очень смешно.
– Вовсе не смешно. Когда болят зубы – совсем не до смеха. Лично я предпочёл бы самое сильное беспокойство о судьбах России среднему беспокойству от пульпита или пародонтоза. Я уже не говорю о расстройстве пищеварения. Вот что действительно осложняет жизнь.
– Не строй из себя доктора. Ты всего лишь создатель.
– Хорошо сказано. Но так уж тут создано, что никакой России и нет. Что, по-твоему, Россия? Этот пустырь?
– Пустошь.
– Эта пустошь была тут до того, как ей дали имя – Россия. И когда России не будет, эта пустошь продолжит существовать, можешь за неё не беспокоиться. Если она окончательно вымрет, её заселят другие люди и дадут ей другое название. Тебе так важно название? И потом, ты же не русский, с чего вдруг тебя так беспокоит Россия? Где именно она у тебя болит?
– Ага, и давай что-нибудь про хазарскую морду. Старый ксенофобский анекдот. Давно не смешной. Я гражданин своей страны.
– О, если бы ты знал, милый, чего ты гражданин… нет, я о том, что как душа ты частица Величайшего, Брахмана, который больше не только земли, но и целой Вселенной. А если тебе нужна иллюзия какой-то страны, она у тебя будет. Это плёвое дело. Майя!
– А по-русски?
– Вся Россия у тебя между двух ушей. Впрочем, только там расположены и Китай с Голландией. И возьми Нильса с Гуанем, – их ведь тоже беспокоят судьбы. Они всех беспокоят. А что кончится раньше – нефть, рис или грёзы – это ещё бабушка надвое сказала.
– Надвое у нас говоришь только ты. А бабушка всегда выражалась ясно и однозначно: не сажай попутчиков, не разговаривай с незнакомцами, не открывай ночью двери. А уж если открыл, потрудись отвечать вразумительно.
– Я постараюсь.
– Теперь ответь мне, как это всё связано: таблетки, Голландия, хазары?
– А ты ещё не понял?!!
– Нет.
– Какой-то ты у меня… недалёкий.
Он бесцеремонно затушил сигарету прямо на моём чисто вымытом полу, раздавив её своим неснятым ботинком, и огрызнулся:
– Так ты же у нас создатель. Автор, творец. А я – по образу и подобию.
– Ладно, версия 1.0, для чайников. Хазары изобрели основу снадобья, смешав в определённой пропорции вытяжку из рыбьих потрохов, вроде того порошка из ядовитой рыбы, которым колдуны вуду кормят свою жертву, превращая её в зомби, и опиаты мака. Снадобье имело склизкую консистенцию, отчего было названо «рыбьим клеем». Ядовитая рыбья вытяжка парализует волю и увеличивает внушаемость, а опиум привносит эффект наркотического удовольствия и порождает галлюцинации. Скоро хазары поняли, что рыбий клей может с успехом заменять товары или, по крайней мере, изменять их свойства в ощущениях потребителя.
– Стоп! Так этот препарат действительно замещает материальные блага или только формирует неадекватные представления об их ценности?
– Ответ на этот вопрос зависит от того, позицию какой школы индийского диспута о природе реальности ты разделяешь, первой или второй.
– Лично мне симпатичнее третья школа, в которой поют и танцуют. А вот ты, похоже, тайный последователь тех незадачливых философов, которых отравили мухоморами ещё до диспута. Ни до какой субстанции в твоих ответах не доберёшься. Закроем эту тему. Лучше продолжай про хазар.
– Так Хазария стала центром транзитной торговли между Востоком и Западом, Севером и Югом. Любые товары, приправленные рыбьим клеем, продавались во все четыре стороны гораздо лучше. Это сделало Хазарию богатой и процветающей, но только на время. Рыбий клей практически уничтожил реальную экономику. Ничего не было так же выгодно, как варить рыбий клей. Постепенно хазары перестали заниматься всеми другими делами, а только варили снадобье да клеили торговые дела. Богатства Хазарии привлекли завоевателей, а противопоставить им хазары ничего не могли. Они уже разучились и пахать, и воевать, и строить. Последнюю крепость, Серкел, для них построили византийцы. В войске служили наёмники, которые не имели желания отдавать свои жизни за чужую им страну. Хазария пала под ударами врагов – русов с запада, кочевников с востока. Когда города были разрушены, многие хазары спаслись бегством в Европу и принесли с собой рецепт рыбьего клея. В Европе снадобье было усовершенствовано и модифицировано под разные нужды либо самими хазарами, либо теми, кто так или иначе заполучил от них рецепт рыбьего клея. Со времени массовой миграции хазар в Европе начинает развиваться торговля, бурно растут города, появляется буржуазия и зарождается капитализм. Когда спал флер средневекового мистицизма, чернокнижники и алхимики передали эстафету другим лженаукам, таким, как маркетинг и менеджмент. Их суть остаётся неизменной: они учат, как наиболее эффективно использовать рыбий клей. И превращать всё что угодно в деньги.
– В каких формах используется препарат?
– О, в самых разных! Здесь европейцы, применив свои таланты и изобретательность, достигли огромного прогресса по сравнению с древними хазарами, которые умели изготавливать снадобье только в виде отвратительной на вид и вонючей слизи. Как ты знаешь, в Нидерландах, где традиционно сильна химическая отрасль, научили делать препарат в форме аккуратных розовых таблеток без вкуса и запаха.
– Да, таблетки. У меня ещё остались. Хочешь?
– Спасибо, нет. У меня они тоже есть.
– Дальше?
– Дальше – больше. Если сначала охота шла за материальным рецептом, то есть знанием о веществах, составляющих препарат, и об их пропорциях, то потом светлые головы поняли, что настоящие ингредиенты таблетки – это сами четыре принципа действия: подавить волю, усилить внушаемость, возбудить удовольствие и спровоцировать галлюцинации. Здесь, конечно, тоже нужно знать, как правильно сочетать эти эффекты: насколько нужно подавить волю, насколько усилить внушаемость, насколько возбудить удовольствие и какие галлюцинации спровоцировать для каждой конкретной цели. Но, пользуясь этими знаниями, можно выпускать таблетки совершенно в любой форме: например, телепередачи или предвыборной речи. Или вот книга. Тоже таблетка.
У него больше не было вопросов. Он встал и ушёл в открытую дверь, даже не попрощавшись.
Было уже светло. Мне удалось поспать пару часов. Потом я проснулся, сам, без будильника – я давно перестал его заводить, незачем.
Я умылся, тщательно выбрил щёки, почистил зубы и принял душ. Выбрал в шкафу одежду, чтобы выглядеть по-деловому и одновременно немного празднично. И отправился на Невский проспект. Невский был уже заполнен людьми и машинами. В плотной ткани обычного городского шума мне послышался какой-то странный звук, как будто звенели колокольчики. Я всмотрелся в улицу по направлению к источнику звона. И увидел жидкую процессию экзотического вида. Девушки были одеты в яркие индийские сари, мужчины завёрнуты в некоторое подобие простыней белого и шафранового цветов. Все вместе они пели и танцевали. Один парнишка стучал в барабан, подвешенный у него на шее, ещё несколько играли на маленьких медных цимбалах. Этот тонкий звук был слышен издали и казался звоном колокольчиков. Я подумал: а вот и они, философы третьей школы.
Процессия двигалась мне навстречу, и вскоре мы поравнялись. Рядом с поющими шла очень милая девушка с красной точкой на лбу. В её руках был поднос с разложенными на нём круглыми розоватыми сластями. Я стоял у края тротуара и смотрел на философов песни и танца.
Она подошла ко мне и протянула поднос:
– Возьмите!
– А что это?
– Представьте, что это таблетка, которая навсегда избавит вас от сомнения и страданий.
– Но как?
– Она прекратит ваше материальное существование, которое является источником и того и другого.
Ну вот. У этих тоже таблетки. Для чистой духовной жизни. А девушка хороша! Как её только занесло… к философам? И проповедует слишком откровенно, в лоб. Наверное, новичок, неофитка.
– Нет, простите! Я о вас уже слышал. И вы мне нравитесь. Ваш метод лучше, чему тех, других школ. Но… я ещё не готов.
Я увидел зелёный сигнал светофора и по пешеходному переходу направился на другую сторону улицы. А процессия продолжила свой путь. Через несколько минут в шуме людей и машин был опять слышен только тонкий звук, похожий на звон колокольчиков. А потом и он растворился, растаял в гомоне большого города.
Я прошёл по набережной канала, перпендикулярно пересекающего Невский проспект, и зашёл в давно облюбованное мною сравнительно тихое для этой части города кафе. Отстоял маленькую очередь и взял эспрессо.
Я не хотел пить кофе.
Мне надо было собраться с мыслями.
Собственно, я всё уже решил, ещё утром.
Осталось найти визитку.
И это было нетрудно.
Я знал, что это будет нетрудно.
Такая визитка не из тех, что ты когда-то засунул к себе в карман, а потом она понадобилась тебе, и ты выворачиваешь всю свою одежду, вытряхиваешь содержимое портфеля, перероешь всю квартиру и даже проверяешь книги, не заложена ли она на какой-нибудь странице. И всё равно не можешь найти.
Такая визитка всегда с тобой. И когда ты всё для себя решишь, она окажется там, откуда ты захочешь её достать.
Я вынул из внутреннего кармана бумажник и открыл его. Визитка была на самом виду, за прозрачной плёнкой. Раньше там лежала банковская карта. Но я не испытал ни малейшего беспокойства: наверняка я сам просто переложил карту в другое отделение бумажника.
На визитке было всего одно слово.
И ещё цифры. Наверное, номер телефона.
У меня не было с собой мобильного. Я давно перестал им пользоваться. И даже не подумал взять его утром.
В этом кафе есть телефон на стене у стойки, специально для посетителей. Можно звонить по городу и говорить бесплатно сколько угодно, если за тобой не жмётся в очереди нервная девушка, поглядывающая на часы. И если номер прямой. Номер был самый прямой, который только можно себе представить. Все семь цифр были одинаковыми. Я даже задумался, что не знаю районной АТС с такими первыми цифрами. Но, может, это новая коммерческая компания, со своим оптоволоконным кабелем, не зависящая от районных АТС.
Я набрал номер. Ответила девушка. Я назвал себя, и она сказала просто:
– Соединяю.
На этот раз мне ответил мужской голос. Я снова представился. Он сказал:
– Очень приятно. Заезжайте к нам в офис прямо сейчас, мы обсудим контракт.
Я смутился.
– Но… Вы ведь ещё не слышали, чего я хочу… Ответ был асимметричным:
– Мы знали, что вы позвоните.
Он перевёл меня обратно на девушку, и та подробно объяснила, как найти офис. Это было недалеко от Невского проспекта и даже от кафе, откуда я позвонил. Скоро я стоял перед нужной мне дверью. На ней не было готических вензелей и вообще ничего в таком роде. Только кнопка звонка. Я позвонил. За дверью послышались шаги, девушка открыла мне дверь и пригласила вовнутрь.
– Пойдёмте, я провожу вас.
Судя по голосу, это была та самая девушка, которая разговаривала со мной по телефону.
Мы прошли по большому фойе и длинному коридору до кабинета. В просторном кабинете за массивным столом сидел один мужчина. Похоже, во всём офисе, кроме девушки, отвечающей на звонки, и её начальника, никто не работал. Какая расточительность, подумал я, и это в центре города, где аренда квадратного метра коммерческих площадей стоит безумных денег! Наверное, здание в собственности.
Мужчина поднялся мне навстречу.
Он совершенно не был похож на Аль Пачино. Слишком молод, светловолос, с мягкими чертами лица. В его внешности не было абсолютно ничего инфернального. Он пожал мне руку – не слишком сильно, не слишком слабо, ровно так, как нужно, не задержал рукопожатие, не отдёргивал свою ладонь раньше времени, и ладонь его была сухой и тёплой. Всё было идеально до жути.
– Здравствуйте, рад вас видеть! Садитесь.
Он указал мне на удобное кресло перед маленьким журнальным столиком у стены и сам не стал возвращаться за свой начальственный стол, а сел в кресло по другую сторону журнального столика, точно такое же, как у меня, ровно такой же высоты. Безупречный этикет.
– Признаться, сроки поджимают. Пора закрывать сделку и сдавать отчёт.
– Я готов. Просто был немного занят – дописывал книгу.
– Вот и славно! Как, трудно было?..
В его тоне не было никакой деланности или формальной вежливости. Только искренний интерес и участие. Вопрос мог относиться как к моему решению, так и к литературному труду. Я предпочёл второе.
– Как вам сказать… скорее, трудно сейчас. Когда заканчиваешь книгу, кажется, что всё уже сказал, сделал всё, что мог, и не понимаешь, зачем дальше жить… Самое время умереть, приятель, – говоришь ты себе. Но проходят дни, недели, месяцы, и появляется новый опыт, рождаются новые мысли. А, может, просто новые образы и слова для тех же самых мыслей. Да и мысль, по сути, всегда одна: нужно просто продолжать делать это. Катить в гору свой камень, танцевать, пока играет музыка, сражаться, не думая о победе или поражении. Каждый находит свой образ, но старается донести до мира эту единственно возможную мысль. Ведь у нас просто нет выбора! Но чувство опустошения на определённом этапе неизбежно.
– Я понимаю вас. Надеюсь, плод вашего труда стоил таких усилий.
– Порой мне кажется, что любой нормальный человек, когда прочтёт этот текст, сможет задать только два вопроса. Первый – «что курил афтар?» И второй – «есть исчо?»
Он засмеялся прекрасным смехом здорового, уверенного в себе и доброжелательного человека.
– Что ж, это не самая плохая реакция на прочитанное! Ваши литературные опыты наверняка чрезвычайно интересны. Но перейдём к делу. Ознакомьтесь с условиями контракта, пожалуйста.
Он придвинул ко мне стопку бумаг, которая уже лежала на журнальном столике.
Я бегло просмотрел десяток страниц, заполненных мелким шрифтом, и сказал:
– Да. Я согласен.
– Тогда подписываем.
Признаться, я всё же нервничал. И, доставая ручку, которую предусмотрительно взял с собой из дома, поранил палец заострённым концом дужки на колпачке.
На белый лист бумаги рядом с моим росчерком упала маленькая капля алой крови.
Он удовлетворённо улыбнулся и, забрав подписанный контракт, заметил:
– Это было совершенно необязательно.