Профессионалы Незнанский Фридрих

32. БИОМЕХ

Тогда. Давно. Акира говорил, ругался и намекал: «Мама, он же биомех!!! Мама, очнись!! Биомех!!» Она спокойно смотрела в ультрамарин дорогих контактных линз сына, совсем недавно подключённых к Всеобщей Конъюнктиве. Смотрела – и улыбалась. А сейчас… – вот она, мама, напротив. Ей осталось четыре месяца – «до звонка».

– Привет. – Акира прижимает чёрный силикон трубки к горячему покрасневшему уху. Сигарету в губы: где спички?.. куда подевались любимые стеклянные спички? с фарфоровыми головками?..

По ту сторону бронегель-стекла госпожа Ода-Иванова, смешно наморщив лоб, поджатыми губами и взглядом намекает на пришпиленную к серой стене картонку «Не курить».

– Привет, мама.

– Здравствуй, сынок.

– Как ты? Здоровье нормально? – Акира укладывает табачно-каннабисную палочку в ядовитую прозелень гроб-пачки и хоронит потенциальный дым во внутреннем кармане пиджака: «если Джа хочет, то Джа хлопочет»… ага, не судьба, надо понимать. – Как ты? Как жизнь?

– Вполне. Не жалуюсь, не жалею. – Привычный ответ на привычный вопрос. Помолчала и добавила: – Ни о чём не жалею.

– Это хорошо.

– Да, неплохо.

Будда, ну почему с мамой всегда так тяжело разговаривать?! Она же выдавливает слова – цедит, отмерено, щепотку – экономит? Чтоб идиоту-муженьку больше досталось? – небось, за четыре года и потрепаться нормально не успели – в тиши уютной двухместной камеры: комфортабельные нары, ватерклозет-джакузи, великолепные завтраки и милый обслуживающий персонал. А роскошь, понимаете ли, отвлекает от главного – от теплоты человеческого общения: вот, к примеру, сервируют вам к обеду деликатесную баланду, и вы кушаете – неторопливо, обстоятельно, а когда я ем, я глух и нем – опаньки, и не поговоришь по душам, не обсудишь чувственную дрожь в пятой точке и положение на фронтах Венеры. За четыре года не всё, ага, друг дружке поведать успели, а слов ой как мало осталось – запас, простите, ограничен, надо беречь – так что ты, сынуля, в пролёте, скатертью логины…

– Мама, почему…

– Что почему?

– Да так… не обращай.

Акира всё понимает, и мама понимает, и чувствует его вымученное понимание, и… Ну, в общем, типичный замкнутый круг. Глупый такой и тупой, куда ни ткни – и причины нет, и следствие окончено, и суд состоялся. Два года лишения гражданства недочеловеку-муженьку припаяли – на предплечье личным номером выжгли: колония умеренного режима, Ново-Западный сектор Вавилона; хорошо хоть, не в крио-казематы Холодной Горы определили.

Два года без конфискации – и не просто так, но за дело.

Потому как дурак.

Потому как начальство облаивать себе дороже, особенно если работаешь на Конденсаторе – и твой босс-любитель запросто может повернуть незаметный, но такой важный рычажок по полделения…

Пачка в кармане – ядовито-зелёная. Будда, как хочется курить!!.. Феникс давится сгустками крови – кашель.

– …не обращай. Чего у вас нового? Как настроение?

– Нового ничего. Настроение отличное.

Тогда. Давно. Акира говорил, ругался и намекал. Без толку: смотрела и через силу напрягала личико улыбкой, будто доводы сына не более чем лепет абсолютно больного трудоголика.

Лепет.

Трудоголика.

– А я вот на работе, мама… Много работы… Понимаешь, завалили выше крыши. Сезон: лето, очаги то тут, то там. Любители не успевают рукава разматывать. Нам, мне и ребятам из районной управы, приходится. Мотаемся по городу как угорелые. И на область выезжаем – к периметру, и так. Сезон огненных штормов, мама. Воздушная конвергенция, конвекционные потоки. На пятнадцати метрах в секунду любители просто не справляются. Ничто не помогает, ни пятитонные водосливы Ми-26Т, ни альбумин, ни карналлит. И тогда, приходим мы – фениксы, мама, элита.

– Да-да. – Она кивает. Для виду изображает интерес к проблемам Акиры. Зачем изображает? Привычка?

Если в дорогой мамочке не осталось ничего родственного к сыночку, если любви ласки в ней ни на понюшку драгса, если… Зачем? Ну, вот зачем мучить друг друга?! Акиру откровенно напрягают эти визиты, но мама настояла – категорически! – она добавила себе и мужу лишних полгода отсидки, обязав судебных приставов к исполнению её Конституционного Права на Единство Семьи. В тюрягу Акира не захотел, но от посещений «добропожаловать»-заведения отвертеться не удалось. Приставы работают на уровне, в смысле, категория и специфика деятельности «мордоворотов в законе» наверняка подразумевает солидный ясак в закрома Профсоюза. И соевое молочко за вредность. Помниться, года два назад Акира решил «забыть» об очередном визите. И таки забыл: глобально хлебнул сакэ, добавил кумыса и заполировал ванильное экстази-мороженое «Даосским светлым». Что ещё? – ага, ну и познакомился в чеченском кафешантане «Гаски джалеш» с настоящей туркменской леди из ПТУ N15. Зачем? – а для совместного общения о сравнительных характеристиках методик дыхания в Агни-йоге и кё-кусинкай. В общем, забыл о визите. Напрочь. Заобщался, поигрывая прекрасной гурии на чондырке. Характеристики, хе-хе, они, знаете ли, способствует поднятию… э-э… в общем, способствует… Ненавязчиво, с намёком, томно, эротично: а не помыться ли нам в баньке, дорогая Гюльчатай?.. А значит: стопануть рикшу, и домчаться до ближайшей термы. И…

…явились приставы, чтоб их, хамы невоспитанные: даже не поздоровались. И выдернули разомлевшего от изысканных ласк Акиру из парилки. Сволочи! – не дали девочку дотрогать, поволокли на свиданку к матери в чём мать родила.

Закон!

Единство Семьи!

Конституционное право!

Больше Акира не «забывал». Раз в две недели, в воскресенье – как штык АКМа: всегда готов – резать пупки, колоть лёд, жестяные банки с тушёнкой вспарывать.

На этот раз Акира явился раньше срока – Закон это не запрещает, наоборот – милости просим, не желаете ли присоединится? Пятнистый охранник скользнул взглядом по лицу Акиры и кивнул, мол, проходи, парень, чего стоишь. Акиру тут отлично знают, не впервой в гости заявляется. И пропуск смотреть не надо, свой хлопец.

Похоже, ориентировку на Акиру охранник не видел, портрет не изучал, особые приметы не запомнил. И хорошо, и замечательно – значит, задержание до выяснения, наручники и наножники, а также ректальный досмотр временно отменяются.

Акире нужно повидать маму. После всего, что произошло, после всего, что он вспомнил… Он больше не профессионал, он хуже любителя, он…

…тела… вкусные, жирные и костлявые, мужские и женские, взрослые, старые и детские… много…

Вырваться из Гаражей оказалось делом не особо сложным. Хотя Акира подозревал, что Спитфайр не просто так определил опального подчинённого под надзор и на поселение к индейцу-шошону.

Что задумал Ник Юсупович? зачем ему надо было выручать Акиру? почему он спас убийцу-лейтенанта от трибунала?

Метит в мэры?

Собирается подать заявку на вступление в Совет Сёгунов?

И?! А?! Как вступительный взнос планирует преподнести сильным мира сего свихнувшегося профессионала-феникса, поправшего икрами цеховые статуты?!

…вкусные, жирные… много…

Слишком много вопросов и совсем нет ответов. Несомненно: Спитфайр знал, что Акира воскреснет раньше положенного срока, и в ожог-похмелье будет согласен на всё, лишь бы его оставили в покое – потому, особо не сопротивляясь, лейтенантик и полез в канализацию. Несомненно: Акира нужен Спитфайру для каких-то тёмных делишек-махинаций. Или?..

…или не нужен? Ведь в подземелье Акиру пытался убить демон глубин?! А что если демона подослал Спитфайр?!

В любом случае: Гаражи есть ловушка. Это охраняемая тюрьма с тысячей надзирателей и единственным преступником. Правда, феникс не довелось увидеть красных волков и сколопендр, а в небе кречетов было ничуть не больше, чем над даунтауном. О модифицированных цаплях ни Гаррис, ни Гита ничего и никогда не слышали – а ведь трапперы много лет прожили в Гаражах! Средиземноморские тюлени-монахи? южноафриканские узкороты? – даже не смешно. Ров вокруг Гаражей? Плиозавр и белокорый палтус? – всё легенда, всё сказка.

…аппендицит, копчик, пару рёбер, гланды…

В общем, ушёл Акира спокойно и мирно. Никто не пытался его удержать. Было раннее утро, костры догорали, то тут, то там прямо на асфальте, подстелив под обнажённые тела надувные матрасы, спали в обнимку преимущественно разнополые парочки всевозможных национальностей и рас. Акира чуть не наступил на худющего австралийца, храпящего на пышногрудой китаянке.

…движение, трепет, боль…

Выбраться на трассу, поймать попутку-пневмокар – не проблема.

Доехать до ближайшей станции маршрутных дирижаблей. Выстоять очередь в кассу. Купить билет. И через пол-Вавилона, болтаясь между небоскрёбами-лоу, сладко закемарить в маршрутном вагончике дирижабля «Enola Gay» компании «Эйр Библ». А потом проснуться и разглядывать сверху оленьи тропы якутского гетто, и опять закемарить, и… Неправильно дёргается плечо. Левое. Похоже, Акиру разбудили – Ваша остановка, шановный панэ, счастливого пути. Спасибо, – феникс выходит в предусмотрительно – сервис! – открытую дверцу: холодный ветер в лицо. Акира падает. Парашют раскрывается. Перебирая стропы, Акира приземляется согласно разметке посадочной площадки. Билет на контроле сдаёт высокому блондину-зулусу, мелкой сошке из Министерства Общественного Транспорта: счастливого пути, большой белый господин. Спасибо, – Акира пристраивается к очереди, вползающей в холл Госпрома. Лифт на крышу. Крыша: дорогие ресторанчики, парочка пенхаусов, гольфклуб, бассейн олимпийского резерва и пункт проката дельтапланов. Можно? прокатиться? – всегда пожалуйста! Мне одноместный «Bock's Car», и чтоб плоскости с нормально натяжкой, а то в прошлый раз попал в болтанку как раз над градирнями Четвёртого Энергоблока – еле вытянул. Что? пункт прибытия? – да, как обычно: Ново-Западная зона умеренного режима. У меня там мама. И ПАПА. Я в гости, хе-хе, очень-очень спешу. И?.. – шлёп-шлёп-печати, шелест бумаги – менеджер прокатного пункта, типичный сиу-дакота в шёлковой фуфайке, поправляет орлиные когти ожерелья и невозмутимо улыбается: канэшна, да-а-рагой.

И так – каждые две недели.

На этот раз – раньше срока. Закон не запрещает, наоборот – милости просим, не желаете ли присоединится?

Не желаем.

– …фениксы, мама, элита. Мы же народ, свободное общество Вавилона спасаем от неосторожного обращения с огнём! Мама, ты не представляешь как это, когда ресницы заворачиваются кверху и обугливаются. Копоть, мама, копоть!.. – Акиру несёт, слова пшикают, как пена из огнетушителя: до конца, до пустоты, до последней капли. – И пот, сначала всегда пот – и горячая рубашка липнет, не отодрать, и тлеет плащ в подмышках. И судорогой сводит косые мышцы живота – первый, самый нежный позыв голода. И ты падаешь на колени, и чуток отпускает, и голод, мама! И гарь, и пепел, и обожжённые щёки!

Не слушает. Отвернулась.

Не интересно.

Свои дела, свои проблемы.

– Мама, а передачи мои… Передают?

– Да. Спасибо.

– А может, надо что-нибудь? Покушать может? Дим сум горяченькие? Самсу?! Мама, ты так любишь самсу! Давай, я принесу в следующий раз самсу! Или чебуреки?..

– Не стоит. Спасибо.

Она отказалась от сына, когда сын нарушил целостность Семьи. Основное Положение Демографических Статутов вольного города Вавилона всегда было священно для неё: «Семья есть: один муж, одна жена, один ребёнок. Вместе. Едины». Она даже пыталась сомкнуть вас в локальную сеть, она называла это «одна душа – три тела». Она хотела, чтобы ячейка общества сохраняла полное соответствие мыслеобразов и ощущений. Юрий Петрович, её муж и новый отец Акиры, категорически воспротивился. Мама «шутку» не оценила – плакала даже, в ванной. Акира же отчима очень понял. Да и как не понять? Кто такой Юрий Петрович? Прежде всего, гражданин. А до? гражданства? Правильно, биомех «от джингла до бенса». Специально обработанный кусок людской плоти. Кусок вора, убийцы или растлителя грудных младенцев. Ампутированный согласно приговору суда орган – вот что такое биомех: функциональный огрызок. Асоциальному элементу делают пункцию мозга и вправляют «умную» вытяжку отрезанному органу. Сложная технология: клетки головного мозга в качестве биопроцессора. Ведущие шаманы агентства «Белый Ульген» телепатически связывают преступника с биомехом, отбывающим наказание вместо «хозяина»: все ощущения биомеханизма – боль, страх, дискомфорт – транслируются преступнику. Постоянно. Круглосуточно: биомехи не спят. Ощущать себя половичком, о который и в жару и в холод вытирают ноги… И мало того, чувствовать то, что не может воспринимать твой передатчик – унижение, ненависть, злобу и бессилие… Потом, спустя срок, указанный в постановлении суда, биомеханизм трансформируют обратно, например, в ногу и возвращают законному владельцу. Если владелец не против. Чаще именно против – зачем кому-то нужна нога, обладающая зачатками интеллекта? У которой имеется собственное мнение по поводу того, куда поставить стопу: на бордюр или на бровку, шагать шире или вообще объявить перерыв посреди перекрёстка. Бывшие осуждённые предпочитают протезы – меньше проблем. Некоторые, шутки ради, платят клонофермам корпорации «Деус-Самсунг» – и специалисты-генетики выращивают из возвратных ушных раковин и простат полноценные людские организмы, обладающие половыми признаками и безусловными рефлексами. Потом стандартная процедура ускоренного гипнообучения и торжественное присвоение гражданства. Законом не запрещается, даже наоборот.

Интересно, кем был донор Юрия Николаевича? Кем был сам Юрий Николаевич? – компостером в трамвае или писсуаром в общественной уборной?..

– Что там на воле? Какая погода? – Вот это маму действительно интересует.

– Нормально, Солнышко, праздник недавно был – уамабуши. Весело, тихо-мирно.

Последовать за недоделком-мужем, примерить чип слежения, спрятаться за лазерной колючей проволокой? – мама воспринимала это как данность, как само собой разумеется, иначе и быть не может. Да, каждый член семьи, скрашивающий одиночество осуждённого, увеличивает срок искупления на количество лет, присуждённого «виновнику торжества». Два года? – пардон-простите, сударыня, с Вами, милейшая, четыре годка. Таков Закон. Суровый и справедливый. А если бы Акира согласился сохранить Единство Тройки, то полноценной ячейке общества пришлось бы «сидеть» шесть лет. На суде Акира выкрикнул категорическое нет, от маминого взгляда убегая по Конъюнктиве за тысячи километров – в бешеные зрачки ямайского растаманы… не переубедила, не заставила… – нет!!

Был ещё вариант – биомех из биомеха – но надо ли говорить, что Юрий Николаевич отказался. Наотрез. Выделить кусок себя, часть своих мышц, кожи, нервов на поругание в качестве бессловесного «козла отпущения»? – да у Юрия Николаевича истерика случилась от такого предложения Акиры.

– А ещё что? Там? Снаружи? – похоже, маме действительно любопытно.

– Да всё как обычно. Война на Венере; цены на нефть и опий-сырец опять подскочили; русские в очередной раз грозятся аннексировать Вавилон; американцы обещают русским вкрутить фитилей с термоядерными боеголовками; китайцы, как и сто лет назад, готовят Великое Переселение на Марс… Всё как всегда, всё по старому. Разве что популяция кынсы в этом году непомерно увеличилась. Умные ребята из Содружества Сибирских Народов новую породу вывели. А эти пташки модифицированные плодятся аналогично кроликам и гадят где попало, в основном на прохожих, ДВС-авто и пневмокары. Мэрия деньги выделила, говорят солидную сумму, и что? – полицейские снайперы просто не успевают отстреливать новые выводки, мне Джамал говорил.

– Кынсы?

– Кынсы.

– Это такие симпатичные, беленькие?

– Да, такие грязные, крылья перепончатые, и ещё от них воняет неимоверно. Уродцы редкостные.

– А чего ж их тогда разводят?

– Так ведь национальный сибирский монстр. Согласно Биллю о Правах Нацбольшинств ребята из Содружества могут себе позволить два биосимвола-тотема. Кынсы – один. А второй… – к Новому Году грозятся мамонтов воспроизвести. В натуральную величину.

– Мамонтов? – Мама заметно оживилась. – А ты говорил, новостей никаких нет. К Новому Году? Мы уже выйдем тогда, хорошо…

Родителям осталось чуть меньше четырёх месяцев. Наверняка Юрий Петрович грезит о свободе и прохладном саперави из хрустальных бокалов, о котлетах по-киевски и прогулках по тенистым пальмовым аллеям… А мама мечтает о культпоходах в пекинскую оперу – как же, как же, она давно не наслаждалась пьесой «Когда краснели листья ликвадатора формозского», совершенно заслуженно отмеченной премией имени Цао Юя.

Чуть меньше четырёх месяцев…

– Мама?

– Что?

Перед лицом Акиры вспухает игриво розовенькая голограмма «Свидание окончено». Электрический разряд режет бедро сквозь кожу штанины – подъём!

– До свидания, мама.

– Счастливо, сынок.

Это будет сюрприз, Акира так решил.

О-очень тяжело жить, осознавая, что самый близкий, самый родной человек сердится на тебя. Сюрприз. Будет. К тому же, Акире надо отдохнуть, полечиться бездельем – в профсоюзной поликлинике седенький врач так и сказал: «Молодой человек, вы работаете фениксом? Почётная профессия. Да-да, почётная. Так вот, молодой человек, у вас совершенно запушенный трудоголизм. В последней стадии». И добавил: «Вам нужно помириться с Семьёй, молодой человек», – подытожил приём доктор. И добавил: «И очень нужно отдохнуть. Если хотите остаться человеком».

Зарплата, плюс сверхурочные, плюс премии – Акира Ода запросто может позволить себе нанять парочку хороших сетевых адвокатов. За юрист-модератором тоже дело не станет. Пересмотреть условия лишения свободы? Назначить повторное слушание? Бить кулаком в грудь перед веб-камерой и рисовать в прокурорском чате бесконечные смайлики?

Запросто!

Сегодня утром, перед тем как покинуть Гаражи, Акира с помощью мобильника вошёл в Сеть оформил все необходимые документы.

Это будет сюрприз, мама, приятный, очень приятный сюрприз. Подожди, мама, чуть меньше четырёх месяцев – подожди. И целых два года семья проведёт вместе. Только мама, её муж и сынок. В одной камере.

Акира отдохнёт, залечит обострившуюся хворобу, мама простит его, и он, наконец, поладит с отчимом, с настоящим сильным и добрым ПАПОЙ. И однажды, от избытка чувств на серой вертикали тюремной стены Акира нацарапает казённой ложкой: «БИОМЕХ + МАМА + Я = ЛЮБОВЬ = СЕМЬЯ».

Домой, что ли, заглянуть? Как там, что? Фернандо-сапёра за руку подержать, с бабульками Орестовной и Петровной поздороваться.

На трамвае – домой. А куда ещё? В Гаражи? – не смешно!

…дождался таки: вот оно, громыхающее красное чудовище нужного маршрута. Естественно, Акира запрыгнул в вагон для курящих и воткнул несчастливый билетик в зубастую пасть биокомпостера – еле пальцы успел убрать – у-у, пакостная тварь!!

Смачно, долго задерживая в бронхах пахучий дымок, насладился сигареткой.

…любовь. Семья. Вместе…

…скоро, мама, скоро…

Обугленный фильтр потушил о слуховое отверстие компостера – привычка, знаете ли, просто привычка.

33. ИНКУБАТОРЫ

Джамал извлёк из внутреннего кармана форменной куртки-хамелеона пол-литровый пузырь с «лекарством».

Похоже, со времён войны здесь так ничего и не строили, а пустующие помещения никто не догадался использовать в качестве складов и офисов. И жить здесь тоже не пытались. Снести «памятник истории» у Совета Сёгунов руки не поднимались, а реставрировать тоже как-то… – кощунство? стыдно? излишняя трата фондов? Правильно, лучше забыть, каким женским местом Вавилон добыл свободу. И не вспоминать. Никогда.

Ни черта не видно. Глаза приходится прочищать скребками, морщась от боли и постоянно прикладываясь к бутылочке с текилой.

Шаг. Второй. Следующий. Бесчисленный.

Ещё. Ещё! Не останавливаться!..

Дальше, вот за тем куском бетонной плиты – споткнуться, упасть и не подыматься: просто дышать и ждать. Чего? Ждать? А с моря погоды, как говорят вавилонские гондольеры.

Похоже, кое-кто изрядно пьян, кое-кто сейчас из М-16 не попадёт в ростовую мишень с десяти метров… Ха-ха, ну и пусть!

– Сильвия! Сильви-йа-й-а-а-а-а!!! Любимая!

Тишина в ответ. Шорох ветра в обломах строительного мусора и переплетения силовых кабелей и дикого винограда. Обиталище крыс и геконов, тарантулов и песчаных эф.

Мрачное местечко – Инкубаторы.

Когда-то, не так уж много лет назад тысячи суррогатных матерей жили здесь и плодили солдат. Силиконовые камеры-теплицы, оборудованные аппаратами жизнеобеспечения, и тела рожениц, погружённые в биодобавки, фантастически ускоряющие созревание плода – это и есть круглосуточный конвейер приёма младенцев. Впрыск свежей, модифицированной спермы, прошедшей специальную обработку на мобильной генофабрике, и недолгие схватки под наркозом…

Джамал допивает остатки из бутылки и подальше отшвыривает пустую тару – звон разбитого стекла. Это была дорогая текила. Дешевые «кактусы» в стекло не наливают, наливают в пищевой пластик, растворяющийся под воздействием спирта. Дорогая выпивка, деньги на ветер? – ну и что? – Джамалу больше не на кого тратиться, а, значит, можно позволить себе то, что никогда не позволял.

– Сильвия! Сильви-йа-й-а-а-а-а!!! Любим-ма-а-йа-а!

Остановиться: ноги дрожат, не хватает воздуха, и не видно ни хрена. Джамал нежно гладит правое бедро – ткань раздвигается и в прореху проскальзывает тёплый пластик. В ладонь Джамала укладывается эргономичный «глок». Стратегически важно восстановить зрение, а значит, срочно надо кого-нибудь убить. Всё равно кого.

– Эй, здесь кто-нибудь есть?! Есть кто-нибудь?!

Бесконечные лабиринты заброшенных строений. Герметичные конуса-ангары, рассчитанные на прямое попадание мегатонных бомб. Ангары эти нагромождёны в полнейшем беспорядке: когда стройотряды закладывали Инкубаторы, у сёгунов не было времени что-то планировать и создавать архитектурные ансамбли – в те дни сотни тысяч защитников Вавилона умирали на баррикадах.

Ночью уже холодно – Джамал жалеет, что взял так мало текилы. И сигарет мало. И зажигалка, зар-раза, не желает осчастливить хозяина огоньком. Вот бы сюда Акиру-феникса, тот бы мигом костерок устроил, хе-хе…

Холодно.

Пар изо рта.

Джамал наклоняется и шарит под ногами: улов – пара ржавых гвоздей и тектопластиковая гильза от газового снаряда семидесятимиллиметровой пушки БМП-21УБ «Антитеррор». Металл и сверхпрочный пластик – это хорошо, это правильно. А ещё – всякая органика: травка, листья, крысиный скелетик… А вот спичек нет. Почему-то ногами не валяются коробки со спичками.

Безобразие!

И всё-таки – куда двигаться? Куда пойти, куда податься. Кого найти, кому…

Удар. Боль. Тяжесть. Не вдохнуть.

Двухцентнерная туша валит Джамала на асфальт, подминает под себя, прижимает огромным животом и безразмерной грудью к бетонной тропе.

– Попался, голубок?! Девочки, я вам мужчинку поймала!

34. ТЭССЭН

Суета. Топот в коридоре, крики, стрельба.

ЧТО ПРОИСХОДИТ?!

Вчера вечером погасло электричество, и ночь Юрико провела в темноте: фонари за окном тоже не горели. В свете луны и звёзд можно было рассмотреть только бесконечный поток пневмокаров и ДВС-авто, озарённых фарами и прожекторами – и рёв сотен клаксонов, тысяч клаксонов. Всю ночь к пропускнику поликлиники привозили больных (или раненных?)

А потом Юрико заснула…

В общем, к утру движение прекратилось – когда девушка очнулась от беспокойного сна, улица оказалась пустой: транспорт исчез, испарился! – ни рикш, ни полицейских киботанкеток, ни трамваев. Вообще ничего. И никого. Пешеходов тоже не было – такое впечатление, что Вавилон разом вымер: жили-были, и…– в общем, в один день, приносим свои соболезнования.

Глаза Юрико болели, она пристально всматривалась не менее получаса – и не увидела в небе над городом ни единого дирижабля, дельтапланы тоже не летали, моноциклы не маячили над тротуарами блестящими скоростными точками.

Погасли даже рекламные голограммы. А ведь напротив здания поликлиники висела громадная развёртка компании «НаноТек» – даже если весь город будет обесточен, голограмма должна висеть – автономные источники питания. Кому понадобилось вырубать рекламу?!

ЧТО ПРОИСХОДИТ?!

Телевизор не работает, дверь закрыта, завтрак не принесли. Юрико сидит тихо, как мышка – интуиция подсказывает девушке, что лучше не привлекать внимание. Ведь случаются ситуации, которые значительно хуже, чем голодная смерть в профсоюзной поликлинике, правда? К примеру, что если охрана взломала склад и обнаружившая запасы медицинского спирта? Да, это из области научной фантастики. Да, о взбунтовавшихся клонах халтуршики-писатели придумали море-океан комиксов, что совсем не удивительно – спрос рождает предложение. Юрико слышала, что писаки тоже регулярно сдают тесты на профпригодность: за два часа надобно набить три десятка стандарт-страниц на заданную тему. Более половины тем – что-то вроде «Путч на Марсе», «Как я провёл лето в параллельном мире» и «Гоблины и орки – братья навек!» Остальные варианты – и того маразматизней.

А в коридоре что-то непонятное творится. Два отчётливых хлопка-взрыва – так стреляет капсюльный «кольт-драгун» образца 1848 года. Юрико видёла ТАКИЕ ИГРУШКИ в кино. В фантастическом вестерне из жизни первых сёгунов Вавилона. Там ещё актёр этот играл… как его… хороший, симпатичный… Блондин. Или брюнет?.. Они, которые эти, вышли к реке, а потом лагерь и пожрать, а тут дикие казаки с «кольтами», и оселедцы у них, а сёгуны их катанами в капусту, и кровища, и кости, и вообще…

Короче, классный был фильм.

Хохот.

Шаги.

Юрико прячется под койкой. Шаги – мимо. Значит, не за Юрико – «пятнистым» красотки без интереса; говорят, им специально один орган ослабляют – до самой невозможности того самого процесса.

Бедненькие!

Юрико думает, вылезать ей или не спешить? Ей так хорошо под койкой, это же самое лучшее местечко в Вавилоне, самое уютное, самое тихое. Здесь можно жить, здесь удобно и очень-очень уютно! – уверяет себя Юрико.

Девушке хочется плакать, но она сдерживается, она сильная, сейчас не время для соплей. И для слёз не время.

Номер Акиры не отвечает: трубка как будто умерла – тишина, ни звука, даже сигнала вызова нет. Надо дождаться бабушку, бабушка придёт, и всё будет хорошо! – успокаивает себя Юрико.

ЧТО, ЧЁРТ ПОБЕРИ, ПРОИСХОДИТ?!!

В коридоре опять шаги, хриплый голос что-то удивлённо спрашивает, Юрико не расслышала что именно. Потом звук падения – гулко, но громко. Шаги ближе, не шаги даже, а шелест, едва слышное шуршание линолеума, кто-то крадётся, определённо кто-то старается не шуметь.

Шелест…

Кто-то…

Хруст допотопного замка «с секретом». Ручка двери медленно поднимается вверх, сама дверь плавно открывается. Юрико обмирает, её аниме-глаза скрывают не менее огромные настоящие очи.

На пороге бабушка, на плече у бабушки маленькая дамская сумочка. Руки и лицо бабушки светятся активированными татуировками, это сияет боевая «раскраска» вдовы самурая. Юрико любуется голубыми и жёлтыми линиями чёткого рисунка с названием «коготь тигра». Юрико с детства нравится смотреть на пульсирующие фиолетовым и белым равномерные штрихи на щеках оба-сан. Юрико частенько доводила бабушку до бешенства, чтобы лишний разок насладится внезапно проступающими на её лице «сколопендрами». А ещё – окружностями-"молотами" на локтях, «дез»-спиралями на горле и треугольниками-"страусами" на лодыжках. Но самые красивые татуировки оба-сан – «равновесие»: две пары инь-янь на груди, под платьем.

Палец к губам:

– Тс-с!..

Юрико тоже подносит пальчик к губкам: да-да, оба-сан, я поняла, я молчу, я ничего не скажу, оба-сан, я…

– Оба-сан, что происходит?! Что творится, оба-сан?! – Юрико едва не кричит.

– Ничего особенного, милочка. Просто небольшой заговор и военный переворот. – Кряхтя, бабушка затаскивает в палату окровавленный труп пятнистого клона-охранника. Это один из тех парней, что принесли в палату Юрико телевизор. Хоть и пятнистый, а симпатичный парнишка…

…был.

Девушка с ужасом смотрит на алую лужу, вытекающую из-под тела. Лужа добралась до больничным тапочек Юрико, макнула ножку койки… – девушка отвернулась, закрыла лицо ладонями.

– Ну что ты, внученька, подумаешь, труп заговорщика. – Бабушка левой рукой гладит волосы Юрико, в правой у бабушки распахнутый веер-тэссэн – а по спицам стекает…

…кровь?!

Кровь!!

– Что, оба-сан?! Что?!.. Прочему?!

– Не волнуйся, Юрико. Я понимаю твоё негодование. Это действительно возмутительно. Но мы исправим положение. Беспорядки надобно давить в зародыше, запомни эту простую истину.

– Мы, оба-сан?! Мы исправим?!..

– Да, мы. Кто ж ещё? – искренне удивляется бабушка. Она чинно присаживается на койку и вытирает веер о простыню.

Да-да, бабушка не шутит. Юрико уставилась на алую полосу на белоснежном шёлке, Юрико уверена, что оба-сан настроена серьёзно, но… Как?! Как две женщины могут помешать каким-то заговорщикам?! И даже если одна из этих женщин мастерски владеет тэссэндзюцу… – разве это что-то меняет? Особенно против пулемётов?! Юрико почему-то уверена, что все заговорщики обязаны иметь на вооружении пулемёты. Иначе – какой же это заговор, без пулемётов?!

Две женщины – в поле не воины!

Хотя…

Раздвигать спицы веера бабушку научил настоящий тэнгу. Тогда ещё совсем юная, оба-сан убежала из дома и два года жила в демилитаризованной зоне, постигая искусство войны. Возможно, это просто семейная легенда – насчёт тэнгу и прочего, но то, что оба-сан чемпионка Вавилона по оги-отоси – факт.

И алая лужа вокруг больничных тапочек – факт.

35. ТРАМВАЙ

За последние несколько дней Акира так привык к зуду татуировок, что теперь просто не замечает раздражения кожи. Подумаешь, сами собой активировались «кошачьи глаза» – бывает, не страшно, скоро пройдёт. Конечно, пять минут дискомфорта гарантированы – когда неприятно что-либо трогать руками: пальцы с «глазами» слишком чувствительны, вплоть до болезненных ощущений.

Лучше переждать, проще подержать ладони на весу – и забыть, и не вспоминать. Что было, то прошло.

…вкусные, жирные и костлявые, мужские и женские, взрослые, старые и детские…

…много…

…ешь…

За окном трамвая привычная панорама – не достойная даже того, чтобы на ней задерживаться взглядом. И уж тем более тратить время на описание обычных вавилонских «красот» крайне неразумно. Но кто сказал, что Акире не хочется, быть может, в последний раз, посмотреть на улицы и проспекты родного города, любимого города, города свободы и братства народов!

Вавилон.

Мегаполис.

Небоскрёбы-лоу, упирающиеся пентхаусами в стратосферу, восхищают только что прибывших иммигрантов из Канады – высокий светловолосый мужчина обнимает стройную брюнетку, у ног семейной пары – груда сумок и мальчишка лет семи. На баскетбольных площадках с пятиуровневыми щитами, как обычно весело и бодро: баскетбол – игра для зооморфов; кто пробьёт самый мощный пятый уровень защиты суперкольца, тот несомненное крут, тот настоящий зверь с длинным хоботом между ног. То тут, то там трамвайные рельсы пересекают тучные стада оленей, преследуемые эскадрильями мух и слепней. Оленей ведут погонщики-якуты. Супермаркеты зазывают присоединиться к всеобщему потреблению: заходите, у нас есть то, что вам нужно! тратьте ваши денежки, не стесняйтесь! Шпили научно-исследовательских институтов наводят на мысли о Дальнем Космосе, кибернетическом сверхразуме и безумном скачке эволюции. Бамбуковые рощицы единят с природой. Если вы хотите отдохнуть, сверните с шумной улицы на лавочку мини-заповедника. Погладьте ручного панду, покормите лавашом карпов в пруду…

Трамвай катится мимо вигвамов и чумов индейско-сибирского гетто. Акира разглядывает пассажиров. Чуть впереди и справа сидит сухонький индус в тюрбане. Из одежды на нём только набедренная повязка. Обуви тоже нет. Небось дедуля – из этих, из йогов.

Чуть дальше, через сидение от индуса отдыхает байкер в клёпаной косухе и черепастой бандане. На куртке сзади, на спине, эмблема-пятно – «Hell's Angel». Значит, байкер – американец. Правда, Акира никогда не видел, чтобы мотоциклисты ездили в трамваях, но мало ли… Может у рыжебородого «железный конь охромел», хе-хе. Или просто кое-кто решил отдохнуть от дорожной суеты, расслабить, так сказать, булки в общественном транспорте. А что?! – копы не напрягают, светофоры отслеживать необязательно. Трамвай – милое дело, а не средство передвижения!

Ряд Акиры, опять же чуть впереди – буракумины-мусорщики, двое. Молодые парни лет двадцати с небольшим. Спорят о чём-то. Громко спорят. Судя по обрывкам фраз, ребятки девушку поделить не могут. Молодость, хе-хе, любовь…

Позади Акиры покачивается в сидушке наглухо урезанный легалайза драгсом парнишка. Он что-то лепечет, покачивая жгутами дрэдов, похоже, и сам не понимая что. Джанки. Как таких асфальт носит.

Растамана слюняво смеётся, ковыряя грязным пальцем в огромном африканском носу. Поминает Святого Боба Марли и поднимается. Его изрядно штормит. Он, шатаясь, проскакивает мимо Акиры и садится через проход от босого йога.

Растамана поворачивается к индусу:

– Это он. – Шепчет толстыми губами растамана. – Он!

– Да? – индус, похоже, знаком с джанки. – Серьёзно?

Лицо индуса – кусок мрамора. Индус – сама невозмутимость.

– Какие шутки, брат. Это он сразился с демон глубин и победил. – Уверяет ямаец-растамана и кивает в сторону Акиры. Браслеты-амулеты ямайца хищно позвякивают.