До встречи в Лондоне. Эта женщина будет моей (сборник) Звягинцев Александр
– Вы должны уговорить ее отказаться от свадьбы с этим ужасным человеком.
Вот так.
– Почему?
– Он сделает ее несчастной. Я навел кое-какие справки о нем… Боюсь, он доставит ей много страданий. У меня дурные предчувствия.
– А почему вы сами не скажете ей это?
– Я говорил ей, но она… Она сказала, что мои страхи напрасны, что его оклеветали, что ему мстят из зависти.
– Может, так и есть?
– Нет. Предчувствия меня редко обманывают. Но мне она не верит. Ведь я старик, а старики всего боятся. Они могут только предостерегать, больше они ни на что не годны.
– А почему она должна поверить мне?
– Мне почему-то так кажется… А может, мне просто не на кого больше надеяться. Вы моя последняя надежда спасти ее от рокового шага. Николь вспоминает вас с благодарностью и любовью. Вы уже спасли ее однажды. Может, вам удастся сделать это еще раз… Мой друг, вы должны попытаться это сделать.
– Интересно, почему русский человек всегда в долгах как в шелках, а тот же француз всегда кредитор?
– Не гневите Бога, мой друг. Это доказательство нашей избранности. Богу нужно от нас больше, чем от других.
– К сожалению, – пробормотал Ледников.
– И потом, как говорится, попытка не пытка, – попробовал пошутить старик.
Именно пытка, подумал Ледников. Это будет самая настоящая пытка для Николь. Пытка, которую она перенесет стоически и не поверит ни одному дурному слову о Лефлере. Не захочет поверить. Это будет выше ее сил. Или она простит Лефлера и убедит себя, что он делал все от великой любви.
Они встретились на Рыночной площади у памятника Фредди Меркьюри на набережной. Постамент был установлен прямо на груде огромных мокрых камней.
Она была в темных очках и берете, с белой сумкой на плече. Ничего не сказав, крепко взяла Ледникова под руку. Ослепительное солнце сверкнуло в разрывах туч.
– Солнечный удар, – сказал она. – Как это точно. Видишь, я все помню.
Николь явно вела его куда-то.
– Куда мы идем?
– На остановку автобуса, – засмеялась она. – Теперь я могу спокойно ездить в автобусе. Поедем в замок. Там нас никто не найдет. Кстати, я там никогда не была, представляешь? Лучше бы, конечно, поплыть туда на кораблике, но он сейчас не плавает.
Ага, понятно, Шильонский замок, воспетый лордом Байроном, – «На лоне вод стоит Шильон…». Угрюмая средневековая крепость на скалистом выступе, чьи стены и башни вдаются прямо в воды озера, – отрада всех туристов.
До замка ехали молча. Потом бродили по его бесчисленным внутренним дворикам, залам и комнатам, чуть не потеряли друг друга среди огромных каменных колонн, поддерживающих сводчатые потолки в зале Правосудия, разглядывали старинную мебель и посуду, выцветшие гобелены, рыцарские доспехи, спускались, скользя по каменным истертым за века ступеням, в подземные сырые темницы, буквально врезанные в скалу…
– «Колонна каждая с кольцом; и цепи в кольцах тех висят; и тех цепей железо – яд», – вспомнил Ледников байроновские строки.
– И чего ты такой умный? – весело сказала Николь.
Казалось, кроме них, в замке никого нет. Впрочем, это было объяснимо – не сезон, до закрытия всего ничего, билетов уже давно не продают… Вдруг позвонил Немец, поинтересовался, как успехи. «Я теперь, мой милый, прямо шильонский узник. Так что скоро не жди», – отшутился Ледников.
Он никак не мог решиться начать разговор о Лефлере. Николь выглядела спокойной и умиротворенной. Видимо, вся нервотрепка с разводом была уже забыта и она чувствовала себя счастливой в преддверии новой жизни. И у него не хватало духу обрушить ее ощущение счастья.
Но Николь вдруг сама спросила:
– Ты хочешь что-то мне сказать?
И он по-русски, очертя голову, бросился, словно в омут:
– Хочу. Вернее, я должен это тебе сказать. Может быть, говорить и не надо бы, но я должен. Ты выходишь замуж…
– Да. В конце концов, ошибки надо исправлять. Мы с Франком поняли это.
– Я как раз о нем.
– О Франке? – удивилась она. – Но ведь ты его совсем не знаешь!
– Дело не в этом.
– А в чем? Ты ревнуешь? – улыбнулась она.
– Нет. То есть не поэтому.
Они стояли у решетчатого окна, смотрели на неподвижную свинцовую гладь озера, темные глыбы гор на горизонте. На древней темно-красной черепице соседней башни чистили крылья три утки.
– Николь, выслушай меня спокойно. И пойми, что я говорю очень серьезно. Дело в том, что…
Ледников запнулся. Вот сейчас он выложит ей свою правду, и ее лицо перестанет быть таким спокойным и беспечальным. И он еще может промолчать…
– В общем, есть доказательство того, что именно Франк организовал тогда взрыв, – глядя в пол, сказал он.
– Франк?
– Не он сам лично, конечно. Но это было сделано по его заказу.
– Заказу? – не поняла она.
– Он нанял людей, чтобы они убили тебя. Ну, и меня заодно. В общем, как принцессу Диану… Не знаю почему, но ему хотелось, чтобы все выглядело именно так.
Ледников замолчал. Нужно было дать Николь время пережить услышанное. Он посмотрел на нее – она улыбалась.
– Откуда ты это взял? – насмешливо спросила она после совсем небольшой паузы.
– Николь, у меня есть для этого серьезные основания.
– Вот как. Почему же ты тогда не обратишься в полицию?
– Они не смогут ничего доказать.
– Понятно, – кивнула она.
– Они не смогут ничего доказать, потому что все исполнители погибли! Полиция не станет копаться в этом. Еще и потому, что им это не нужно. Ты сама знаешь, Елисейский дворец хочет, чтобы все считалось несчастным случаем. Им выгоднее, чтобы все думали так. Но это неправда. Это было покушение, которое заказал Лефлер.
– Я не верю. Не верю, что Франк мог сделать такое, – спокойно сказала она. И вдруг медленно пошла от него, обхватив себя обеими руками за плечи.
Ледников догнал ее, остановил.
– Ты действительно не веришь?
– Разумеется, нет. Этого не может быть.
– Может быть, ты просто не хочешь поверить? Боишься? И заставляешь себя делать вид, что ничего не было?
– Это было бы слишком по-русски, – рассмеялась она. – Очень сложно и запутанно. Нет, я просто знаю, что Франк не мог поступить так. Он иногда срывается, но не настолько… Эй, ты все-таки ревнуешь. А? Сознавайся!
Она смотрела на него весело и вызывающе. Они оказались в каком-то очередном зале, украшенном изразцами, с закопченным камином, деревянными полами и тяжелой мебелью посредине.
– Я боюсь за тебя, Николь, – тихо сказал Ледников. – Он страшный человек. С ним ты будешь в постоянной опасности. Он не простил тебе ничего, и он будет тебе мстить.
– Ты его просто не знаешь так, как знаю я. Все будет хорошо. – Она чуть коснулась ладонью его щеки. – Знаешь, мне приятно, что ты так заботишься обо мне.
Николь хотела сказать что-то еще, но Ледников крепко взял ее за руки и, глядя прямо в глаза, умоляюще сказал:
– Будь осторожна с ним. Будь осторожна! Поверь мне хотя бы в этом!
Она успокаивающе улыбнулась в ответ. Она так и не поверила, понял Ледников. И не поверит, пока…
И вот тут Ледников его и увидел. Мужчина стоял в узком дверном проеме и смотрел на них с такой откровенной злобой, что Ледников сразу понял, кто это. Черт подери, за ними следили все время, а он и не заметил! Забыл о том, что за Николь должны были следить.
– Поверь ему, Николь, – сказал Франк Лефлер. – Лучше поверь, потому что он говорит правду.
Он закрыл дверь, сделал несколько решительных шагов и встал прямо перед ними в картинной позе – ноги расставлены, руки сложены за спиной. Ясное дело – там у него пистолет. Обладание оружием заставляет вести себя людей, не слишком к нему привычных, с чрезмерной самоуверенностью и взволнованностью одновременно.
– Франк, – растерянно произнесла Николь. – Как ты здесь оказался? Ты следил за мной?
– Естественно! От самой гостиницы. И, как видишь, не зря. Ты говорила, что тебе больше никто не нужен, кроме меня, а сама побежала за этим русским по его первому свистку! Как шелудивая сука, у которой течка!
– Франк! Что ты говоришь?
– Говорю то, что считаю нужным! Я простил тебе этого похотливого президента, к которому ты сбежала от меня. Я надеялся, что ты оценишь мою любовь к тебе, но ты… Ты сама такая же похотливая тварь, которая никогда не успокоится.
– Мы встретились, чтобы просто поговорить, Франк! – взмолилась Николь. – И я сказала ему, что мне нужен только ты!
– Ну конечно! Просто поговорить! О чем тебе с ним говорить за несколько дней до свадьбы со мной? Я уничтожу вас!
– Франк, значит, это правда? – с ужасом спросила Николь. – Это ты устроил тогда покушение? Ты хотел нас убить?
– А ты думала, я буду любоваться, как вы трахаетесь на глазах у всех! Да, это я приказал убрать вас, чтобы потом обвинить во всем твоего муженька-президента. Чтобы он знал – никто не смеет брать то, что принадлежит мне.
Лицо Николь мертвенно побелело.
– Он не брал меня, я не вещь. Я сама ушла к нему.
– Потому что ты – неблагодарная тварь. Ты предала меня. На сей раз я доведу дело до конца – ваши трупы будут валяться здесь…
Его надо сбить с толку, подумал Ледников. Лефлер впал в психологический ступор. Он уже составил план действий. Надо попробовать сломать этот план – тогда он неминуемо растеряется. Пусть только на какое-то время, но растеряется. И вот тогда…
– Я правильно понимаю вас, мсье Лефлер? Вы хотите убить нас обоих? – вежливо спросил Ледников. – Прямо здесь? Или где-то в другом месте?
– Какая тебе разница? – сплюнул Лефлер. – Ты уже труп.
– Мы, русские, предпочитаем лежать в родной земле. «И хоть бесчувственному телу равно повсюду истлевать, но ближе к милому пределу мне все ж хотелось почивать!» – продекламировал он. – Это написал Пушкин, наш великий поэт… Если вы убьете нас прямо тут, вам не избежать больших неприятностей.
– У меня не может быть больших неприятностей, – засмеялся Лефлер. – Ты просто не представляешь себе, какие у меня возможости.
– Представляю. Но мои друзья знают, куда я поехал и с кем. И они докажут вашу вину. Даже если вы опять попробуете свалить все на президента…
У Лефлера вдруг блеснули глаза.
– А у тебя есть фантазия! И только что ты подсказал мне, что нужно делать… Уже завтра в газетах появятся статьи, что бывшая жена президента найдена мертвой рядом со своим русским любовником, который является еще и русским шпионом. Бывшая первая леди Франции – агент КГБ! И в это поверят! – радостно засмеялся он. – А потом мы будем доказывать, что наверняка эту смерть организовали спецслужбы. Или сам Елисейский дворец, который испугался, что бывшая жена президента продавала русскому шпиону государственные тайны. Замечательный сюжет! Господин президент с ума сойдет от радости!.. Ему так вцепятся в холку, что он ошалеет. Ты молодец, русский!
Ну, молодец или нет, мы очень скоро узнаем, подумал Ледников. Все-таки, Лефлер не профессиональный убийца, у него не те реакции, он не хладнокровен, а, наоборот, вздрючен, его бьет нервная дрожь, у него наверняка руки трясутся… Так что можно попробовать. Он наверняка не думает, что встретит сопротивление.
– Значит, ты хочешь убить меня, Франк? – спокойно спросила Николь и сделала шаг в его сторону.
– Стой! – прошипел Лефлер. – Или я…
– Тогда стреляй, негодяй! Убийца! Тебе так нужна моя смерть? Так убей меня, ничтожество! Психопат!
Николь бесстрашно сделала еще шаг вперед. Они с Лефлером впились друг в друга глазами, в которых пылала ярость. Ледников никогда не видел Николь такой. Он даже не мог представить, что она может быть такой – яростной и бесстрашной.
А вот Лефлер ничего, кроме нее, сейчас не видит, понял Ледников. Пора действовать.
Все остальное произошло мгновенно – он скользнул вперед и оказался сбоку от Лефлера. Ледников уже летел к нему, чтобы вцепиться в руку с пистолетом, когда раздался выстрел. Он даже успел обрадоваться – не попал, сучонок! С хрустом завернув руку Лефлеру, который взвыл от боли, он ударил его под коленку, свалил и всем телом придавил к полу, упираясь локтем в шею ниже затылка…
Лефлер дернулся было, но тут же затих. Ледников повернул голову и вдруг увидел, что Николь лежит на полу, бессильно раскинув руки. Значит, Лефлер стрелял в нее, а не в него…
Ледников поднялся, подошел к Николь, опустился на колени и приложил руку к ее шее под подбородком. Сердце не билось. Она была мертва.
Он смотрел на нее, не зная, что теперь делать. А потом в двери возник Немец.
– Черт, опоздал! – выругался он. – Заплутал в этих средневековых переходах.
Немец деловито и сноровисто осмотрел труп Лефлера.
– Что с ним? – спросил Ледников.
– Сломана шея.
– Я был уверен, что он будет стрелять в меня, а он…
– Он охотился на нее. Ему была нужна она, а не ты. Ты ему только мешал.
Ледников упрямо помотал головой.
– Черт, я должен был броситься на него раньше! Должен был!
Немец бесстрастно пожал плечами.
– Тогда он убил бы сначала тебя, а ее потом. Вот и все, чего бы ты добился.
– Нет, я должен был, – упрямо повторил Ледников.
– Ладно, успокойся, – уже жестко сказал Немец. – Сваливать отсюда надо, пока нас никто не застал тут.
Ледников непонимающе посмотрел на него.
– А откуда ты взялся?
– Ты же сам сказал по телефону про шильонского узника. Я решил, что ты подаешь сигнал – нужна помощь. Вот и помчался. Чуть-чуть не успел. Увидел только, как она падает…
Говоря это, Немец перевернул тело Лефлера на спину и вытащил все из его карманов. Потом он взял сумку Николь, сунул туда все содержимое карманов Лефлера. Чуть подумав, опустил в сумку и валявшийся рядом пистолет.
– Зачем? – удивился Ледников. – Что ты хочешь делать?
– Возьми себя в руки, следователь! А то мне за тебя приходится соображать. Пусть полиция думает, что это было ограбление. А это все, – он показал пальцем на сумку, – утопим в озере, чтобы не нашли. Я тут как раз, пока плутал, сортир местный видел. Дыра, а метрах в тридцати внизу вода. То, что нужно.
– Ну, ты деловой, – скривился Ледников.
– А ты как думал. У меня свадьба на носу, мне, знаешь, в полицию попадать ни к чему. Если они ничего не найдут, у них не будет других версий, кроме ограбления. Знаешь, что в газетах напишут? Трагедия в раю! Счастливые молодожены стали жертвой неведомых грабителей накануне свадьбы! Ну и всякое такое… Ограбление – это то, что устроит всех. И здесь, и во Франции.
Голова у Немца, как всегда, работала четко.
– Мы что, оставим ее здесь? – спросил Ледников.
– А ты хочешь, чтобы мы везли труп в своей машине?.. Куда? Куда мы можем его доставить? Кому предъявить?
Ледников молчал. Возразить было нечего. Просто он не мог себе представить, что вот сейчас они уедут, а Николь останется лежать на холодном полу. И неизвестно, сколько она еще здесь пролежит, пока ее найдут.
– Все, – приказал Немец. Он еще раз оглядел комнату и стал подталкивать Ледникова к выходу. – Мы сейчас едем в Женеву, ты еще можешь успеть на московский рейс.
Все, что говорил Немец, было разумно. Он предусмотрел все.
Когда они уже выбрались из замка, Ледников невольно оглянулся. Островерхие башни в лучах заходящего солнца приобрели темно-кровавый цвет. И странно было думать, что где-то там лежит мертвая Николь.
В машине Ледников сказал:
– Видишь, чего мы добились? Она мертва.
Немец серьезно и устало посмотрел ему в глаза.
– Мы пытались ее спасти. У нас не было другого выхода. Но мы попытались. Мы должны были это сделать. А он убил ее. Он хотел убить ее раньше, но ты тогда спас ее. Тебе не в чем винить себя. Он все равно бы расправился с ней.
Все шло именно так, как предсказал Немец.
Газеты писали и о трагедии в раю, и об ужасной гибели будущих супругов, и о неуловимых грабителях, которыми могли быть заезжие наркоманы, вспоминали недавний развод Николь с президентом, ее нелюбовь к публичной жизни и стремление жить свободно, как ей нравится…
Но писали не слишком долго, ибо взорвалась новая сенсация – популярный парижский журнал опубликовал записки бывшего директора политической разведки Франции. Записки оказались столь скандальными, что журналу пришлось даже делать в них купюры. Газеты взахлеб вопили о «кошмарном путешествии под юбку республики». Пороки и разврат высших политических кругов Франции были строго запротоколированы и выставлены на всеобщую потеху. Фигурировал в них и президент с его любовными похождениями. Как выяснилось из записок, люди из спецслужб ставили в известность Николь об изменах мужа, добиваясь каких-то своих целей… Сам директор, отправленный президентом пару лет назад в отставку, хладнокровно объяснил, что скрупулезно записывал факты из личной жизни сильных мира сего и их родственников только для того, чтобы «лучше защищать и охранять их»… Немец, прилетавший в Москву на пару дней и бывший, как всегда, в курсе всех тайн, сказал, что на самом деле публикация – привет с того света от Лефлера. Именно он разнюхал о записках бывшего директора, выкупил их у него за большие деньги и передал в журнал. Только вот до публикации не дожил…
Все это ничуть не трогало Ледникова. Потому что каждый раз, вспоминая Париж, он теперь испытывал чувство вины и горечи, хотя и не знал, в чем именно его вина состоит. И понимал, что уже никогда не узнает. Но избавиться от этого чувства он уже все равно не сможет. Хотя тогда он всего-навсего сказал Николь правду. А если бы не сказал, то… Никто не знает, что было бы тогда. Но он сказал, и Николь мертва. Но он не мог не сказать…
И Ледников снова заблудился в бесконечной череде вопросов, окончательных ответов на которые не было. Он понимал это, но не мог не задавать себе эти вопросы. И кто знает, когда сможет.
Уже на исходе зимы позвонил Ренн. Судя по голосу, старик хворал. Едва ли не перед каждым словом следовал тяжелый вздох, и все время казалось, что очередной глоток воздуха может стать последним… Но старик был в ясном уме и даже шутил по поводу близкого отъезда на рю Дарю, где, естественно, пройдет его отпевание в церкви Александра Невского.
– Будете свободны, заезжайте, – с усмешкой сказал Ренн. – Буду очень рад и признателен.
– Надеюсь, до этого еще далеко, – неловко отшутился Ледников. – У Господа всегда свои резоны.
– Да, но, похоже, на сей раз они мне уже известны, – легко сказал Ренн. – Ну да я не об этом… Сдается мне, мой друг, вы упрекаете себя в том, что нам с вами не удалось спасти бедняжку Николь. Я просто чувствую, как вы изводите себя.
– Почему вы так думаете?
– Потому как и сам мучаюсь этим же. Ведь нас, русских, не переделаешь. Не терзайте себя, милый мой, мы хотели ей добра.
– Я попробую.
– Попробуйте. Хотя я понимаю, что для нас это невозможно. Вы так и будете с этим жить. С чувством вины. Даже если мы ни в чем и не виноваты. Тяжело, но что с нами поделаешь!
– Судите по себе, Петр Карлович?
– Разумеется. Мы с вами из одного теста вылеплены… Знаете, что она мне как-то сказала о вас? Что вы не из тех новых русских, которых она знала. Он старый русский, сказала она, он вашей породы. Не знаю, правда, похвала это или приговор.
– Ну если и приговор, то оправдательный. Но я все же больше склонен думать, что это судьба, бежать от которой грех и трусость.