До встречи в Лондоне. Эта женщина будет моей (сборник) Звягинцев Александр
«Ребята» примчались с утра и приступили к делу. Немец оставил Ледникова наедине с ними в кабинете, а сам удалился на кухню.
– Итак, мсье Ледников, давайте начнем с самого начала, – напористо сказал «регбист».
– Хорошо, – не стал спорить Ледников. – Мадам Николь, с которой я познакомился у моего хорошего знакомого…
– Его имя?
– Барон Ренн.
«Бизнесмен» задумчиво покивал головой. Видимо, что-то про старого Ренна им было известно.
– Мадам Николь пригласила меня поехать за город на деревенский праздник. Ее в свою очередь пригласил на него господин Баттистон, сотрудник Елисейского дворца и ее друг еще со школьных времен.
«Ребята» быстро переглянулись.
– А мадам Николь говорила вам что-то о полете на шаре, когда приглашала? – спросил «бизнесмен».
– Нет. В машине они с Баттистоном говорили о том, что меня ждет какой-то сюрприз, но не сказали, какой именно.
Ледников старался отвечать максимально подробно. «Ребята» должны были поверить, что он с ними искренен.
– То есть шар к полету готовили люди Баттистона? – уточнил «регбист».
– Очевидно. Ведь мадам Николь была в это время в Париже. Наверное, она попросила его сделать это. Вы можете уточнить это у господина Баттистона.
«Ребята» опять молча переглянулись. Потом «регбист» быстро сказал:
– Мсье Баттистон уже ничего не расскажет. Его нашли утром в его доме повешенным.
Ледников помолчал, а потом автоматически задал вопрос профессионального следователя:
– Самоубийство или…
– Это сейчас выясняют эксперты.
«Бизнесмен» в это время внимательно следил за лицом Ледникова. Но вряд ли он что-нибудь там увидел. Все-таки амимия очень удобная штука для допросов. К тому же это известие не стало для Ледникова сюрпризом – он ожидал чего-то подобного. Но демонстрировать это было ни к чему, и поэтому он сделал вид, что изумлен сообщением. А потом рассудительно сказал:
– Ну, поверить, что такой человек, как Баттистон, сам полез в петлю, мне лично затруднительно. Для этого он был слишком жизнерадостным и слишком нравился сам себе.
– Идет следствие, причина смерти мсье Баттистона устанавливается, – не стал выкладывать все карты «бизнесмен». – Пока мы можем только строить догадки и предположения.
– А причина взрыва тоже еще не известна? – поинтересовался Ледников.
Интересно, тут они тоже будут темнить? Делать вид, что еще ничего не установлено?
«Регбист» набычился и спросил в ответ:
– Вы уверены, что это было покушение?
– Я думаю вы тоже.
– Тогда возникает вопрос – на кого? На вас? На мадам Николь? Других вариантов нет.
– Есть.
«Ребята» уставились на Ледникова с искренним недоумением.
– Взрыв могли организовать, чтобы подставить Баттистона, который был организатором этого милого пикника.
– Но с какой целью?
– Согласитесь, это происшествие ставило крест на его пребывании в Елисейском дворце. А этого там хотели многие. Не мне вам рассказывать, что его очень хотели выгнать из администрации, не хватало лишь конкретного повода.
И вот повод появляется – несчастный случай с его единственной защитницей… Которую, как вам тоже известно, во дворце многие не любили…
– Но зачем же тогда было его потом убивать? – не выдержал «регбист».
– В таких случаях обычно убивают для того, чтобы замести следы. Теперь Баттистон ничего не расскажет. Наверное, он что-то заподозрил, а это не входило в их сценарий.
– Их? Кого вы имеете в виду?
– Понятия не имею. Dans cette affaire, je suis blanc. В этом деле я чист. Я всего лишь жертва. А расследование – уже ваша забота. Я знаю, как это раздражает, когда кто-то лезет в дело, которое ты ведешь, поэтому не хочу вам навязывать свои предположения.
Когда «ребята» убыли, а Немец умчался вслед за ними, чтобы навестить заскучавшую без патрона Клер, он растянулся на диване и закрыл глаза.
Все происшедшее мнилось ему миражом, наваждением, в котором не было сил и смысла разбираться. Николь пострадала, но теперь она в безопасности. И это самое главное. А то, что между ними произошло, осталось в прошлом.
Он ощущал это ясно, ему не нужно было для этого видеться и говорить с Николь. Эта страница его жизни прочитана до самого конца и даже перевернута. Она перевернута не им и не Николь, а порывом ветра, налетевшего с далеких пустынь и так похожего на волю судьбы, с которой нельзя спорить. Можно лишь склонять перед нею голову, без обид и оправданий.
И когда это стало ясно ему окончательно, грусть и одиночество овладели им.
А потом он вдруг вспомнил, как «бизнесмен», уже уходя, сказал:
– Мы верим, что вы, мсье Ледников, человек благоразумный. И не будете использовать свои специальные навыки для того, чтобы самостоятельно искать виновных во взрыве. У нас, во Франции, это позволено только полиции и специальным службам. Нам не нужны люди, которые лезут не в свои дела.
Ледникову даже показалась, что «регбист» и «бизнесмен» высокомерно и презрительно усмехнулись.
И свирепая злость захлестнула его. Ишь ты, они верят в его благоразумие! Нашли тихого парня, который не сует нос, куда ему не позволяют! Да пошли вы!.. Это его дело – разобраться, установить, что в действительности произошло. Потому что это его женщину хотели уничтожить вместе с ним самим. И никто не знает, зачем и кому это было надо. Никто не даст гарантий, что эти люди не повторят свою попытку. А значит, это его, Ледникова, дело. И он не сунет туда нос, а залезет с ногами и головой. И пусть катятся со своим благоразумием! И Немец, кстати, тоже!
И первое, что надо сделать, – отыскать Карагодина. Куда он запропастился, черт побери!
Глава 24
Виталий Карагодин
J'ai calme ce con
Я успокоил этого дурака
Громила был явно обдолбанный, под кайфом. Огромный, толстый, с глазами, подернутыми наркотической поволокой, и мокрой нижней губой, отвисшей до самого подбородка. Слава богу, он притащился один.
А началось все с того, что после обеда в гостиницу заявился Тарас и принялся строить из себя командира.
– Вставай, есть срочное дело. Машина внизу. Приказ Зондера. Он сам со своей… – Тарас запнулся и быстро поправился: – Они с Каридад вчера уехали. Когда будут, неизвестно.
Тарас был возбужден, все время потирал руки и счастливо хохотал.
– Карагодин, очнись! Чует мое сердце – к концу дело идет. Скоро расчет! Бабки получим. И тогда погуляем!
Он возвел глаза к небу, а Карагодин легко представил себе, какие убогие радости будет вкушать Тарас, если Зондер им чего-то заплатит, в чем Карагодин в последнее время сильно сомневался. Зондеру легче человека прихлопнуть, чем платить ему.
– Куда ехать? – лениво поинтересовался он.
– В «горячий пригород». Знаешь, что это такое?
– Это куда даже полицейские без большой надобности не суются?
– Точно.
– А нам чего там делать? Что мы, обкуренную шпану никогда не видали?
– Подарки им повезем. От Зондера.
Можно себе представить, подумал Карагодин, что это такое – подарок от Зондера. Чья-нибудь голова в мешке.
Пригород в этот послеобеденный час был пустынен. Они остановились у обычной многоэтажки, достали из багажника машины тяжелый баул и вошли в обшарпанный, рагромленный подъезд. Поднялись в ободранном лифте на пятый этаж. У Тараса, как оказалось, был с собой ключ от нужной квартиры.
Они вошли в запущенное помещение, больше всего похожее на притон, и Тарас тут же ринулся в туалет. Пока оттуда доносились какие-то мерзкие звуки, словно его там застукала парочка геев, Карагодин обследовал баул. Как он и ожидал, в нем было несколько помповых ружей, пара пистолетов и патроны. Немногим лучше отрезанной головы.
Выбравшись из туалета, Тарас бросился к телефону договариваться о встрече с теми, кому предназначались «подарки». Карагодин слушал его чудовищный французский и думал, зачем Зондер забрал с собой Каридад. Значит, не на переговоры подался Зондер, какие-то серьезные дела затеял. Неужели то самое главное дело, о котором все в команде Зондера только и говорили, совершенно не представляя себе, что это за дело?..
Через полчаса появилось потное, липкое, жирное чудовище, именуемое, как сообщил Тарас, Кабаном и явно гордящееся своей кликухой.
Кабан рухнул в кресло, достал из баула, который ему услужливо пододвинул Тарас, ружье и удовлетворенно хмыкнул.
– Сегодня мы им покажем, – зловеще сказал он. – Сегодня эти французские придурки у нас узнают что к чему. Зажравшиеся кретины!
– Кто? – не выдержал Карагодин.
Кабан лениво посмотрел на него полуприкрытыми глазами.
– Полицейские. А кто же еще! И этот их вонючий президент. Он назвал нас мерзостью, швалью. Теперь он ответит за свои слова. Он будет ползать перед нами на коленях, а я буду ссать ему в лицо!
Морда Кабана расплылась в гнусной ухмылке.
– И эта шлюха, его жена, она тоже свое получит.
Он схватил своей волосатой пятерней собственные вонючие причиндалы между ног и, несколько раз мерзко дернувшись, показал, как именно получит жена президента.
Тарас, явно обделавшийся от страха перед этим обдолбанным, злобным животным, попытался понимающе улыбнуться.
А Кабан схватил ружье, прицелился в окно и сладостно сказал:
– Бах, и нет полицейского!
А потом пропел: «Настоящий парень должен убить полицейского! Убей его – и тогда ты крутой!» Эту песню в исполнении очень популярной группы Карагодин слышал уже не раз, ее все время крутили по радио.
Кабан вдруг уставился на Карагодина.
– А ты не француз? Что-то ты смахиваешь на французскую собаку.
– Нет, мы не французы, – подобострастно проблеял Тарас.
– Но – враги, – тупо сообщил Кабан. И наставил на Тараса ружье.
Этот придурок вполне мог пальнуть, понял Карагодин. Этому скоту все по барабану.
Пока Кабан, высунув слюнявый язык, откровенно наслаждался ужасом Тараса, Карагодин шагнул в сторону и встал сбоку от него. В следующую секунду он одним прыжком оказался рядом и рубящим ударом ладони врезал ему по шее.
Враз обмякший Кабан, моментально обратившийся в мешок с дерьмом, свалился на пол. Ружье отлетело в сторону.
– Ты чего? – оторопело прохрипел Тарас. – Зачем?
– А ты думал, я ему дам стрелять в людей? Пусть даже это полицейские… Я сам полицейский, понял? И таких скотов я всегда делал и буду делать.
– Чего теперь будет? – бормотал Тарас. – Зондер нас убьет. Ты понимаешь это? Все – кранты нам.
Он подошел к неподвижной туше Кабана и склонился над ним, пытаясь понять, в каком тот состоянии. И тут чудовище вдруг ожило. Издав какое-то утробное мычание, Кабан схватил Тараса обеими руками за горло, повалил и подмял под себя. Тарас завизжал, беспомощно дергаясь. И тогда Кабан, все так же мыча, вдруг вцепился ему в горло зубами и стал рвать его на куски. Он рычал как дикий зверь. Сразу стало ясно, откуда у него такая кличка.
Карагодин, хорошо знавший, что в таких ситуациях все человеческое в тебе должно отключиться, схватил валявшийся на полу помповик и принялся изо всех сил молотить им по мерзкой башке страшного животного, грызущего насмерть человека.
Он остановился только тогда, когда Кабан замолк и перестал дергаться. В голове вдруг всплыло французское выражение – j’ai calme ce con… Я успокоил этого дурака.
Карагодин ногой отпихнул его тяжеленное тело в сторону. На Тараса было лучше не смотреть. Надо было родиться и жить, чтобы тебя в Париже загрыз бешеный обкуренный кретин.
Пора сматываться, одернул себя Карагодин. Пока не появились дружки этого обдолбанного. А они наверняка где-то рядом. Эти суки поодиночке не ходят, они всегда стаями.
Поначалу он решил баул не трогать, а потом подумал, что, если оставить оружие здесь, его найдут другие бандиты и начнут убивать – полицейских и просто всех, кто окажется на пути. Он содрал с окна пыльную штору и, тщательно стерев отпечатки пальцев с помповика, которым долбил Кабана по башке, сунул его в баул. Выглянул в окно. Машина Тараса стояла на месте.
Он чуть приоткрыл дверь и прислушался – из коридора не доносилось ни звука. С баулом он вышел в коридор и опять прислушался. Посмотрел на распахнутую дверь, аккуратно прикрыл ее и запер торчавшим в замке ключом. Чем позже найдут трупы, тем лучше. Ключ он выкинул в стоявший в коридоре ящик с каким-то мусором. Пусть копаются, если сильно надо.
К лифту он не пошел, решил спуститься по узкой лестнице, заваленной мусором и дерьмом.
Добравшись до первого этажа, он увидел их. Двое молодых парней в спущенных на задницах широких штанах и надвинутых на глаза капюшонах толклись у входной двери. Видимо, поджидали Кабана. Карагодин опустил баул на пол и размял затекшие пальцы. По своему опыту он знал, что вот такие молодые, злобные хорьки опаснее всех – у них ни жалости, ни мозгов нет. Договориться с ними о чем-то невозможно. Зверье, которое, если ты им поддашься, забьет любого. У них наверняка ножи или еще чего похуже.
До них было несколько шагов. И надо было как-то подобраться к ним поближе… Он взял баул двумя руками, как официант поднос, засвистел ту самую песню «Настоящий парень должен убить полицейского!» и пошел прямо на них. За баулом, который он поднял до самых глаз, они не могли видеть его лица. А свистел он, чтобы показать – я, мол, тут вещи переношу, ничего опасного во мне нет.
Они, ничего не понимая, смотрели на надвигавшийся на них громадный красно-белый баул с залихватской надписью «Bon voyage», из-за которого доносился веселый свист.
Когда до них оставался один шаг, Карагодин что есть сил швырнул тяжеленный баул прямо в их тупые рожи. Один от удара свалился на пол, другой отлетел к стене. Первому Карагодин въехал ногой прямо под подбородок, а второму резко хлопнул ладонями по ушам. Первый лег и уже не шевелился, а второй что-то ныл, схватившись за уши и тряся головой. Вполне возможно, что у него лопнули барабанные перепонки.
Подхватив баул, Карагодин выскочил на улицу. Она была пустынна. Можно было ехать.
По дороге в Париж он притормозил у первого попавшегося пруда и зашвырнул баул как можно дальше от берега.
Тут-то ему позвонил Ледников и сказал, что нужно срочно встретиться.
Глава 25
Валентин Ледников
La ou dieu veut il pleut
Дождь идет там, где хочет бог
Встретиться договорились в уличном кафе на Монпарнасе. Ледников пришел первым, устроился за крохотным круглым столиком в плетеном кресле рядом с пластмассовым ящиком, в котором росли веселенькие цветочки, и принялся рассматривать беспечно-оживленную в этот замечательный денек парижскую толпу, которой не было никакого дела до его проблем, страхов и усталой злости. Впрочем, и ему самому было не до этих людей.
Молодой официант в жилетке, бабочке и длинном белом фартуке принес бокал вина. Ледников отпил глоток и подумал, что выбор у него не велик. Сам он выслеживать и ловить Грана не может. А может он только одно – сдать его вместе с бандой полиции. Но для этого нужно дать полиции точные наводки. А сообщить их мог только Карагодин. Который, как ни крути, тоже член банды. А значит, должен навести полицию на самого себя. Хорошенькое предложеньице ему предстоит услышать, что и говорить! Но другого пути нет – Карагодина надо убедить, что это его единственный выход, пока он еще жив и Зондер не убрал его как ненужного свидетеля. Пусть выводит на Зондера, а сам тем временем сваливает из Франции куда-нибудь подальше. Это уже был реальный вариант, который мог сработать… Карагодина надо убедить пойти на это. Убедить во что бы то ни стало!
Карагодин возник достаточно быстро. Уселся в соседнее кресло и, не говоря ни слова, тоже уставился на толпу. Ему, судя по всему, было не по себе. Какие-то непростые мысли терзали его. Но Ледников не собирался ждать слишком долго, пора было начинать разговор.
Вдруг Карагодин повернулся к Ледникову и быстро спросил:
– Что у вас с лицом, Валентин Константинович? Что-то случилось?
– Амимия у меня. Плохая мимика после контузии.
Карагодин уставился на него непонимающе.
– Контузии? А что случилось?
– Летел на воздушном шаре, а шар взорвали… Вот хочу узнать, кто меня решил убрать таким манером и за что? И есть у меня подозрение, что это шайка Зондера работала, – с намеком сказал Ледников. И испытующе уставился на Карагодина. Тот только плечами пожал.
– Не знаю. Зондер еще позавчера куда-то отправился на пару дней.
– Значит, его в Париже не было?
– Нет.
– Что многое объясняет. А вы что такой взъерошенный?
Карагодин подобрал вытянутые ноги, откинулся на спинку стула, закинул голову, вздохнул и спокойно сообщил:
– А я человека только что убил. И двух покалечил.
– Хороший у нас с вами, Виталий, разговор получается, – покачал головой Ледников. – Интересный. Ну, давайте, рассказывайте о своих битвах и сражениях…
Ледников слушал обрывистый рассказ Карагодина, и в голове его один за другим возникали недоуменные вопросы. Одно было совершенно ясно: Зондер снабжал оружием банды, орудовавшие в «горячих пригородах». Но зачем? Понятно, что с его оружием Кабан и такие, как он, устроили бы нынче вечером полицейским такую кровавую баню, что Париж содрогнулся бы. Но зачем это Зондеру?
– Получается, если бы не вы, сегодня люди этого Кабана убивали бы полицейских…
– Только вряд ли полицейские мне спасибо скажут, – нервно хохотнул Карагодин.
– Теперь-то вы понимаете, что с Зондером и его бражкой пора кончать?
Карагодин неопределенно покачал головой.
– Сдавай Зондера, а сам сматывайся, – жестко, переходя на «ты», сказал Ледников. – Я тебе помогу.
Карагодин покачал головой. Так, подумал Ледников, парень что-то темнит… А может, прав Немец и Карагодин ведет какую-то свою игру? В конце концов, они едва знакомы. Немец вон считает, что Карагодин может быть с Зондером заодно. Но отступать было поздно.
– А теперь посмотри эти фотографии…
Ледников достал фотографии Будрийона и протянул их Карагодину. Тот взглянул на первую и сразу сказал:
– Это он, Зондер. Только молодой. А где это он?
– В Колумбии. Только вот настоящая его фамилия Гран. Зондер – его нынешняя кличка.
– А кто он?
– А то ты не знаешь! Убийца он профессиональный. Что тогда был, что сейчас.
Ледников стал было рассказывать о подвигах Грана, но быстро замолчал. Карагодин его не слушал – он буквально впился глазами в фотографию семьи учителя Мигеля Гурдадо. На первом плане девочка в белом платьице с огромными, внимательными глазами…
– Это она, – хрипло выговорил Карагодин.
– Кто «она»?
– Каридад.
– Какая Каридад? Что ты загадками говоришь?
Карагодин опустил голову. Вид у него был поникший.
– Она… Она… помощница у Зондера. Он ей одной доверяет. Говорят, она его воспитанница, сирота, которой он заменил семью.
– Семью, которую сначала сам уничтожил, – задумчиво сказал Ледников. – Кстати, на другой фотографии, где их тела, девочки нет…
– Я заметил. Это она, Каридад, – повторил Карагодин. – Я сразу понял.
– Значит, он забрал ее с собой, вырастил и сделал своей помощницей…
Карагодин согласно кивнул.
Ледников вертел в руках бокал и внимательно следил за Карагодиным. Тот сидел, не поднимая головы, и теперь его лицо выглядело так, словно его поразила амимия. Что-то тут не так, вдруг дошло до Ледникова. О господи, неужели?
– У тебя с ней… роман?
Карагодин кивнул, сжав губы.
– Она не такая, – наконец выдавил он из себя. – Она как ребенок, ласковая, послушная… Она только знает, что ее семью убили бандиты. Он ей внушил, что это он спас ее. Она уверена, что он заменил ей отца.
– Интересно, – задумался Ледников. – Не Зондер, а прямо турецкий султан Мурад I и его янычары.
Карагодин посмотрел на него непонимающе.
– Эх ты, историк! – снисходительно усмехнулся Ледников. – Турецкий султан Мурад I в 1362 году начал формировать особый пехотный корпус из захваченных во время походов на Балканы христианских детей. А потом на покоренных землях для христианского населения ввели особую повинность – на детей. Каждые пять лет турецкие чиновники отбирали на специальных смотринах во всех христианских общинах мальчиков в возрасте от семи до четырнадцати лет для службы в янычарском корпусе. Это называлось «доля султана».
Ледников говорил про янычар, а сам пытался сообразить, как использовать эту историю с семьей несчастного учителя Гурдадо, чтобы заставить Карагодина сдать Зондера. И сдать немедленно. Тут явно был шанс. Надо давить на него. Давить без всякой жалости. Может, тогда очухается.
– Получается, твоя Каридад – «доля Зондера», – зло выговорил Ледников.
Карагодин скрипнул зубами.
– Интересно, что эта девочка будет делать, когда увидит эти снимки и все узнает?..
– Она сойдет с ума! Ей нельзя об этом говорить. Она не выдержит.
– И что же, ты не скажешь ей, что Зондер убил ее семью? – напирал Ледников.
– Не знаю… Она не сможет с этим жить!
– Это не тебе решать, Виталий, – сурово выговорил Ледников. – Это должна решить она сама. Девочка, у которой убили семью, а ее саму превратили в убийцу. Неужели ты хочешь, чтобы она по-прежнему служила Зондеру? Человеку, который убил ее мать, отца, брата и саму ее сделал убийцей? Который убьет ее не задумываясь, если понадобится.
– Я увезу ее, она все забудет, – с болью пробормотал Карагодин. – Я давно хотел уехать с ней куда-нибудь. В Австралию, Новую Зеландию, чтобы она все забыла там! Все! Навсегда.
Ледников смотрел на него с грустью. Его, конечно, жалко. Вляпался в дикую историю, из которой нет никакого выхода. Утешает себя какими-то дурацкими выдумками про Австралию. А эта несчастная девочка… Она вряд ли выберется из этой переделки живой. Время платить за свои и чужие грехи накатывало на нее и Карагодина неумолимо. Ледников прекрасно понимал это, но все равно продолжал давить на Карагодина. А что ему еще оставалось делать? Надо было заставить его сдать Зондера.
– А ты? Тоже все забудешь? И сможешь с этим жить? Зная, что Зондер где-то рядом и в любой момент придет за ней?
– Я попробую, – с беспомощной упрямостью ребенка сказал Карагодин. – Я должен попробовать.
– Что ты попробуешь? – грубо спросил Ледников. – Ты уже напробовался.
– Я вас понимаю, Валентин Константинович, – поднял на него глаза Карагодин. – Но и вы постарайтесь меня понять. Если я сейчас сдам Зондера, то, когда полиция явится за ним, Каридад будет его защищать. Это она умеет. И они убьют ее, потому что она будет защищать его. Понимаете? Я должен объяснить ей все. И когда она будет в безопасности, я сдам Зондера.
Он помолчал и твердо сказал:
– Только так. Не раньше.
– Смотри, Виталий. Смотри, не ошибись.
Ледников сказал это очень внушительно, а про себя подумал, что больше он пока ничего сделать не может.
– Французы говорят: la ou Dieu veut il pleut. Дождь идет там, где хочет Бог. Если он хочет, у нас получится. А если нет…
Глава 26
Юрий Иноземцев
Bras de fer
Железной рукой
– Что с вами, Клер?
– Нет, ничего, патрон.
– Но я же вижу. Погодите, я сейчас догадаюсь. Вас расстроила эта история с мсье Ледниковым. Вы не можете простить ему, что он оказался на дурацком шаре вместе с мадам Николь.
– Да, патрон. Я не понимаю, зачем он это сделал!
– В России говорят: любовь зла – полюбишь и козла. В данном случае, видимо, козу.
– Посмотрите, что пишут газеты. Бедный господин президент! Его уже обвиняют в том, что это сделал он из ревности. Что эта история очень похожа на гибель принцессы Дианы!
– Ну, Клер, вы же знаете, что у журналистов язык без костей, а мозг без руля и ветрил. Их профессия – сенсация. Они должны удивлять.
– Все это очень плохо для Франции. Есть престиж страны! – сурово воскликнула Клер. – И от мсье Ледникова я такого не ожидала. Зачем ему эта женщина, про любовников которой всем известно?
– Вот он придет, мы его и спросим. Хотя… Помните, вы говорили мне, что он умеет понимать женщин? И считали это его большим достоинством. Видимо, ему удалось понять мадам Николь.
– Он должен был отдавать себе отчет, что она пока еще жена нашего президента, – непреклонно блеснула глазами Клер.
– Видимо, отчета он и не отдавал. Мы, русские, не любим отчитываться перед кем-либо… Даже перед собой. Нас ведет по жизни рок!
– Это не оправдание.
– Ну, не будьте так строги, Клер! Кстати, завести в Париже роман с интересной женщиной – это так по-французски!
– Она – жена нашего президента. И у нее есть обязанности. Она должна это осознавать.
– А как же ненаглядная принцесса Диана? – подмигнул Иноземцев.
– Я ее тоже осуждала, – отрубила Клер. – Она должна была вести себя, как член королевской семьи, а не как женщина без обязанностей.
– Ну, у нее были свои представления об обязанностях…
– Это ничего не меняет. Если ты согласилась войти в королевскую семью, ты должна исполнять свои обязанности. Это же относится и к мадам Николь.
Иноземцев понял, что совладать с впавшей в патриотический раж Клер ему не удастся.
Она была ожившим персонажем классической французской драмы ХVII века, где основной конфликт – это непримиримая борьба между долгом и личным чувством. А герой – тот, кто подчинил личное общественному, пожертвовал счастьем и любовью. Для него превыше всего долг гражданина, служение интересам родины, государства. А высший критерий – разум, а не чувства, сколь испепеляющими они бы ни были.
Против классики, да еще столь хорошо сохранившейся, не попрешь, и Иноземцев благоразумно ретировался в кабинет.
Просмотрев свежую информацию, он погрузился в размышления. Газеты, телевидение, интернет-сайты были переполнены всевозможными догадками, объяснениями, версиями, мнениями. В них можно было просто утонуть, потому как они зачастую противоречили или опровергали друг друга. Во всем этом бушующем море информации, тем не менее, Иноземцев быстро вычислил главные составляющие процесса.
Читать бесплатно другие книги:
