Комендантский час Иванова Вероника
Ну да. Поздняк метаться, как говорил один мой приятель. Шанс упущен, причем не мной, а Мишей. Он ведь мог все уладить сразу, приняв предложение Коляна. Подумаешь, контракт: об этой нелепости не знал никто посторонний, и его можно было бы отменить в любой момент. Но козлорогий доктор если и имел в виду такую возможность, то не воспользовался ей.
Почему? Несколько строчек, не значащих ничего. Стоит ли за них цепляться?
Судя по сосредоточенному выражению лица Миши, стоит. И он ведь, дурак упертый, будет держаться за последнего за… Да, за свою честь. А потом растопчет ее, потому что живет на свете не один и давно уже отвечает не только за себя.
Это станет трагедией. Катастрофой. Но любая попытка вмешаться все усугубит. Остается лишь продолжать верить в удачу и надеяться на…
— Тебе нужна эта работа?
Бабуин дернул подбородком, оборачиваясь на звук голоса.
— Мне тоже.
Таймер мигнул в последний раз. Ставки приняты, ставки больше не принимаются.
Второго кандидата, театрально встрявшего в процесс торгов, конечно, тоже мог прислать Колян. Для пущего эффекта и чтобы лишний раз поизмываться над загнанными в ловушку частными предпринимателями. Но что-то в реакции бабуина и облике другого незнакомца отвращало от такой мысли.
Он был чуть повыше своего соперника, намного стройнее и не придерживался местной моды. Ничего лишнего — вот как можно было бы назвать его стиль. Никаких цепочек, шнурков, ремешков и пряжек: простой крой глухо застегнутого сюртука, облегающие, но не обтягивающие брюки, высокие сапоги на тонкой подошве, без каблука. Все украшение — широкий кант по швам, чуть иного оттенка, чем черная ткань костюма. Еще чернее. Но это если и удивляло после разряженных в пух и прах местных жителей, то не слишком сильно. А вот последний аксессуар…
Лица у незнакомца не было. Мутное серое марево, плотным шлемом обволакивающее голову. Наверно, основанное на том же принципе, что и капюшон моего дождевика, надежно скрывающий все, что нужно скрывать.
— Тебе бы лучше уйти, парень, — посоветовал бабуин, — а мы все сделаем вид, что тебя здесь и не было.
— Мне нужна эта работа, — глухо, без малейшего намека на эмоции повторил незнакомец.
— Все уже решено, так что отваливай.
— Таймер остановился сам.
Что ж, в наблюдательности ему точно не откажешь. А во всем остальном?
— Моя заявка поступила вовремя. Право выбора принадлежит нанимателям.
Странно, зачем он это подчеркнул? Такое ощущение, что хотел… Ага, поддержать. Ободрить.
— Они не рискнут, — торжествующе оскалился бабуин.
И он снова мог оказаться правым, потому что Миша, явно уловивший посыл, все еще медлил с принятием решения.
Но у безликого незнакомца, видимо, имелись свои мысли на сей счет и свои стратегии поведения, потому что он не стал ждать, а вытянул вперед руку со сжатым кулаком:
— Арена.
Бабуину развитие событий не понравилось, это было заметно по сосредоточенности, доселе ни разу не посещавшей клочковатую морду. И все же приказ начальства оставался приказом: как бы ни был опасен невесть откуда взявшийся противник, страх наказания пересилил инстинкт самосохранения, и по одному кулаку стукнули другим:
— Арена!
Выходили они плечом к плечу, странно, что ухитрились поместиться в арке дверного проема.
— Мне все это снится? — потер глаза Боря.
— Я же говорил, что на Сотбисе можно найти все, — шепнул Миша мне в затылок, — даже настоящего ронина! И давайте оба, пошевеливайтесь: за такие представления обычно берут большие деньги, а мы задарма посмотрим!
Можно было, конечно, напомнить доктору, что поединщики претендуют не на сердце прекрасной дамы, а на вполне реальную зарплату, но меня куда больше интересовало другое:
— Что еще за ронин?
— Да просто наемник, такой же, как все остальные, — предположил Боря, но Миша несогласно качнул бородой:
— Наемник? Все мы наемники в своем роде… но ронины — особенные.
— Что-то я ничего подобного не слышал.
— И не мог. Ты же у нас пацифист, далекий от ратных дел.
— А ты прям ходячая энциклопедия!
— У меня просто кругозор немного шире.
Хряк обиженно фыркнул.
— Чуть-чуть, — примирительно уточнил козел и продолжил: — У ронинов не бывает хозяина.
— А как же тогда с наймом на службу? Разве одно не означает другое?
— В контрактах, которые они подписывают, никогда не бывает личных обязательств. Только строго оговоренные действия обеих сторон. И ронины всегда придерживаются поставленных условий.
— А это ненормально? По-моему, как раз наоборот.
Миша вздохнул, поудобнее устраиваясь на скамье перед ареной.
— Чаще всего они служат телохранителями, то есть все время находятся очень близко к своему нанимателю. Становятся частью его жизни.
— Все еще не понимаю.
— Даже с креслом рано или поздно возникают личные отношения. Привязанность. Неосознанная, но реально существующая. А уж с тем, кто становится твоей тенью… И когда наступает такой момент, ронин уходит.
— Почему? Ведь привязанность, наверное, упрощает его работу? Возникает доверие и все такое?
— Доверие не бывает односторонним. А если участников отношений двое, это значит, что каждый из них может однажды начать хозяйничать в жизни другого.
— И это плохо?
— Как по мне, нет. Но у ронинов на это свое мнение.
Тогда понятно, к чему эта безликая маска и все прочее.
Странные правила, но почему бы и нет?
— Сейчас начнут, — пихнул меня в бок Боря, не особо прислушивавшийся к разговору, зато во все глаза следящий за событиями на арене. Видно, даже несмотря на врожденный пацифизм, происходящее все же слегка будоражило хряка. Хотя бы в плане выяснения, насколько хорош тот, кто собирается нас защищать.
Я бы назвал сооружение, перед которым мы сидели, скорее аквариумом, чем ареной, потому что зрителей от участников поединка отделяла прозрачная стена, а пол был посыпан чем-то очень похожим на разноцветный песок. Не хватало, конечно, ракушек, домиков, декоративных скал и водорослей, но рыбки в наличии имелись. Бойцовые.
То, как будут себя вести противники, сомнений не вызывало: слишком разные весовые категории. И парни не подвели. Не пошли наперекор логике.
Бабуин сделал ставку на массу и сразу же ринулся в атаку, надеясь если не снести ронина за один заход, то хотя бы помять, но тот словно и не заметил угрозы. Даже не сошел с места, как можно было предполагать, и все же каким-то чудесным образом увернулся. То ли прогнулся, то ли выгнулся — я не заметил.
Поскольку первый блин вышел явным комом, бабуин сменил тактику, переходя в плотный контакт и начиная теснить противника к краю арены, вздымая в воздух цветные облачка. Удары сыпались бесперебойно и вроде бы должны были попадать в ронина, потому что тот двигался по-прежнему слишком мало. Вроде бы. А на деле…
Он просто делал шаг, потом еще один. И еще. Медленно, размеренно, лениво. И не поднимал рук: ладони как покоились на бедрах в самом начале поединка, так там и оставались.
Наверное, это особенно злило бабуина. То, что противник не отвечает, а только уклоняется. С другой стороны, ставленник Коляна ничего не мог сделать, кроме как продолжать начатое и выкладываться по полной. И никого из нас не удивило, что в одну из атак он снова промахнулся, не удержался на ногах, полетел носом в песок, да так там и затих.
Пока мои приемные родители поздравляли друг друга с чужой победой, я воспользовался моментом и подошел поближе к тому участку стены, от которого было ближе всего до поверженного противника. Дистанция все еще оставалась слишком большой, чтобы разглядеть детали, но справа от морды песок был уже не разноцветным, а однотонным.
Ржаво-красным.
Значит, один удар ронин все же провел? Ага. И этого хватило.
— Есть вопросы?
Что-что, а подкрадываться он умел: бесстрастный голос прошуршал прямо у меня над ухом. Испугал? Немного. Но не настолько, чтобы не обернуться и не спросить:
— А можно было обойтись без кордебалета? Время бы сэкономили.
Глупо, наверное, смотреть не в глаза, а в неспособную что-то выразить маску. Но я смотрел. Пока не услышал:
— Это твое условие?
— Нет у меня никаких условий. Не я же с тобой контракт подписывать буду, а…
— Вообще-то и ты тоже, — поправил меня Миша.
— С какой такой радости?
— Предприятие ведь семейное, — напомнил Боря.
Ощущения были странные. С одной стороны, происходящее очень даже грело душу, потому что доказывало: меня признают. Равноправным участником. Партнером. А с другой казалось: затягивают в какой-то бездонный омут. Благими намерениями, корыстными — разница небольшая. Еще один шаг, и уже не выпутаюсь. Стану условной фигурой на доске, и буду послушно ходить по клеточкам так, как угодно тому, кто играет партию.
Но ни первое, ни второе не вызывало протеста — вот что поражало сильнее всего. Поэтому, когда Миша достал из сумки палку, похожую на ту, к которой моя рука прикладывалась в первый раз, и сжал в пальцах один конец, а Боря — другой, я накрыл ладонью один из двух оставшихся свободных участков.
Ронин остался стоять неподвижно, вызывая вопросы во взглядах моих «родителей», но смотрел, похоже, только на меня одного, потому что повторил:
— Это твое условие?
— Какое именно?
— Не медлить.
Никаких личных привязанностей, говорите? Ха! Да мы еще ни о чем не договорились, а уже выясняем отношения. Или я ничего не понимаю, или…
Но охранник нам все равно нужен. Защитник. И если этого безликого все устраивает, я тоже не вижу причин для возражений:
— Да, это мое условие.
Регистрация заключенных договоренностей прошла быстро: наш контрактный штырь втиснули концами в какие-то пазы, пустили по нему что-то вроде тока — до получения натурального белого каления, и повернули вокруг оси. Уже привычные светлячки-символы вспорхнули с палки в воздух, покружились и прилепились к потолку, сливаясь со своими многочисленными родичами.
Если звезды зажигают, значит, это кому-нибудь нужно? Хотелось бы верить. Но в любом случае, обратно мы возвращались, уже не прячась по закоулкам и не прижимаясь к стенам, а вполне себе гордо вышагивая.
То есть важность и самодовольство демонстрировали Миша с Борей, занимающие место во главе процессии, я плелся чуть позади, а где-то у меня за спиной должен был находиться свеженанятый защитник. Наверное. По крайней мере, его пристальный взгляд ощущался всем телом, от загривка до копчика. Так и подмывало обернуться, чтобы ответить адекватно. В смысле, тоже уставиться глаза в глаза. Хотя… где их искать под этой мутной маской?
Первые же шаги по торговым рядам, до которых мы в конце концов дошествовали, подвигли моих «родителей» на покупку очередной вкусняшки. Вот только до моего рта она не добралась, упершись в ладонь, протестующе выставленную ронином.
— Это небезопасно, — пояснил он в ответ на изумление, в равной степени посетившее и Мишу, и Борю.
— Да мы тут друг друга уж лет пять как знаем…
— Наибольшая угроза всегда исходит от привычного окружения.
— Хочешь сказать, что нас собираются травануть?
— Не вас. Его. — Пальцы ронина невесомо коснулись моего плеча.
По принципу — так не доставайся же ты никому?
— С чего бы вдруг?
— Сделка была просчитана, но проиграна. Проигравший не всегда способен принять поражение.
— В чем-то он прав, — задумчиво кивнул Миша. — Голл-Ян сейчас явно не в лучшем расположении духа.
— В ярости, — поправил Боря. — И кто-то будет назначен виноватым.
— Кто-то, но не из нас.
— Уверен?
— Контракт подтвержден и внесен в общую базу. Претензий выставлено не было. Время для законных методов упущено.
— Ха, когда это Голл-Ян во всем полагался только на закон?
— Ты кое-что забыл, Орри. Одну крохотную деталь.
— Какую еще?
Миша почесал шею где-то под бородой:
— Мы с тобой граждане Сотбиса. Любое происшествие, причинившее нам вред, будет расследовано.
— Если посмертно, то нас это вряд ли утешит.
— Не за юбками надо было бегать в универе, а книжки читать и умных людей слушать. Смерть гражданина — событие исключительное, и это еще одно очень старое, но никем не отмененное правило. То, на чем стоит власть. Она не любит вспоминать про кирпичики, из которых сложено основание ее престола, но если хотя бы один вывалится вон… за ним ведь могут последовать и другие.
— Ты слишком полагаешься на чужой здравый смысл, Иши.
— Я верю в то, что он есть и однажды возобладает над эгоизмом и стяжательством.
Про умных людей доктор говорил совершенно правильно. Да и все остальное… заслушаться можно.
Мой отец никогда не вел бесед о политике, предпочитая ажуры изящной словесности, а не суровую правду жизни. Я пытался спрашивать. Иногда. Конечно, в основном всякие детские глупости; ну, вроде того, почему загорается лампочка, когда нажимаешь на клавишу выключателя. Но, раз за разом получая в ответ либо шутку, либо пожелание «заняться делом», перестал искать в родителе того, кем он должен быть в первую очередь: наставника.
Тогда я думал, что дистанция между нами растет из-за обиды. Моей. Теперь понимаю: ошибался. Отец просто не мог ничему меня научить. Может, он и сам понимал это, потому отстранялся еще дальше. А я… не переставал искать. И похоже, нашел.
Скромный доктор со скромной практикой? Может быть, нынче — да. Но когда-то он явно тоже мучился вопросами. И если поиски ответов привели его именно сюда, к этой жизни…
— Идеалист!
— Никогда не был, Орри. Кроме смерти есть много других способов вывести конкурента из строя, и я об этом помню. Но думаю, Голл-Ян все же не пойдет на членовредительство. Изыщет лазейку в законе или в уставе Торговой палаты, устроит демпинг, но не более того.
— Почему?
— Потому что мы соседствуем не один год. И слишком хорошо знаем друг друга. А любая травма, даже на первый взгляд не опасная для жизни, всегда может обернуться…
— Иши!
— Это я обещаю. И тебе, и всем остальным. Если случится хоть что-нибудь из того, о чем не стоит думать, он не отвертится. Я же врач, Орри. Я могу не только лечить.
— Только не делай глупостей!
— Не буду. Оставлю их на тебя.
М-да. Пусть они и не настоящая супружеская пара, в смысле интимных отношений, но есть между ними что-то намного большее. Даже не дружба, а… наверное, лучше всего это назвать именно партнерством. Интересно, они еще во время совместной учебы так хорошо понимали друг друга или все-таки обретали взаимопонимание постепенно? Потому что если верно второе, то и у меня есть шанс когда-нибудь обзавестись…
— Но самое главное, что мы — граждане, Орри. Все трое.
О чем это он? Та, первая палка назначила меня местным жителем со всеми полагающимися правами? Хорошо. Только к ним ведь прилагаются и обязанности, верно?
— Ваше рвение заслуживает уважения, — мотнул бородой Миша, изображая короткий поклон в сторону ронина, — но, как вы, надеюсь, поняли, чрезмерные усилия вовсе не…
— Предосторожности не бывают лишними.
— Не стану спорить. Жаль, что придется отказаться от перекусов на ходу, но так и быть. В конце концов, защита — ваша профессия, а не моя. Значит, придется освежить в памяти кулинарные навыки и… Орри, ты случаем не успел еще заложить коллекцию моих сковородок?
— А она стоящая?
— Вот я тебе сейчас как распишу весь ценник…
Я перестал ловить краем уха их препирания, когда дорога в очередной раз повернула и вывела нас к месту, которое грозило скоро начать мне сниться.
Руины оставались все в том же девственно-нетронутом состоянии, что и в первые минуты после обрушения, разве что теперь одинаково и чуть глянцево поблескивали на всем своем протяжении.
— Их так и не разобрали?
— И не будут пока, — обернулся на мой вопрос Орри.
— Почему? Ведь там же… останки.
— Они будут в полной сохранности, не беспокойся. Все уже законсервировано, видишь?
Да, эта странная пленка. Если приглядеться, заметно, что в ней нет ни одного разрыва.
— А не проще ли было сразу, по свежим следам…
— Участок выставлен на торги, — кивнул Миша в сторону информационного табло на углу. — Кто купит, того и забота.
— А если никто не… так все и будет стоять?
— Ну на крайний случай городской совет изыщет возможности. Но поверь, торопиться с этим не станет.
И значит, я не смогу увидеть…
Но кто-то видеть был должен.
Торги, говорите? Отлично. Хорошая вещь. Удобная. Одна только есть проблема: моя техническая неприспособленность.
— Эй, убивец! Пошуруй тут пальчиком, будь добр.
Молчание и полная неподвижность.
— Я неясно выразился?
Пауза.
— Как ты меня назвал?
— Не нравится? Ну, извини. А я думал, тебе подойдет. Особенно после арены.
— Я никого не убивал.
— А чаяния и надежды достопочтенного Голл-Яна? Да иди уже сюда, не весь же день мне торчать у этой шарманки!
У слов есть крылья — так говорили древние латиняне, не догадывавшиеся о возможностях мобильной беспроводной связи и прочих технологических изысках далекого будущего. И были совершенно правы, потому что вначале всегда возникает слово, и только потом…
Все, чего душа пожелает, но в основном — бардак, разброд и шатание.
Конечно, заслуги в наплыве посетителей могли принадлежать в большей части рекламному объявлению, запущенному в справочную систему Сотбиса, но почему-то более действенной представлялась именно передача информации из уст в уста. Иначе чем объяснить то, что первые клиенты толклись у наших дверей, когда мы только-только вернулись с аукциона?
Их оказалось не смертельно много, но все же больше, чем ожидал даже воодушевленный Боря. И всем требовалась помощь.
Иногда тело и дух мои «родители» врачевали одновременно, наперебой задавая вопросы каждый в своей сфере, но чаще болящие во главу угла ставили что-то одно, и мне приходилось переходить из кабинета в кабинет, дурея от потоков информации, обрушивающихся на мои бедные уши.
С Мишей было немного проще: изо всех возможных болезней в девяноста девяти процентах случаев пациенты жаловались либо на блуждающий склероз, либо на рассеянный артрит. Впрочем, оба этих недуга не имели ни малейшего отношения собственно к сердечно-сосудистой системе или суставам, потому что уровень местной медицины позволял…
Это огорчало больше всего, кстати. Пресловутый второй контур, физическую природу которого я, наверное, не смогу понять никогда, в самом деле вывел инопланетное человечество на новый виток спирали развития. И одновременно вернул к тем принципам, что существовали в очень отдаленном прошлом.
Лечили теперь не отдельные органы, а весь организм сразу. Целиком. Единственно, что за состояние плоти отвечали одни настройки контура, а за душевное равновесие — другие. Первым как раз занимался Миша, и его работа еще немного напоминала действия знакомых мне врачей. Боря же не лечил, а творил. В прямом смысле этого слова.
Я вроде не должен был удивляться, потому что уже имел счастье видеть энергетические проявления второго контура на примере Васи и той белесой зазнайки, но все равно калейдоскоп красок и форм поражал.
У кого-то под кожей бегали светящиеся мурашки, у кого-то сновали змеи. Попадались бабочки, солнечные зайчики, жуки-плавунцы и куча всякой всячины, напоминающей то одну живность, то другую. Одни из них были совершенно неугомонны, другие образовывали статические узоры и только меняли степень яркости свечения. Но при всей внешней разнице суть этой надстройки над обычным организмом была одинаковой. Как одинаковыми были и тревоги наших клиентов.
Происшедшая неприятность с отключением инфополя, оказывается, вызвала очень даже нехилые последствия. Нарушение коммуникационных связей между отдельными индивидами, конечно, напрягало, но представляло собой только верхушку айсберга. Вся прелесть сложившейся ситуации начала проявляться в полной мере, когда выяснилось, что все базы данных, необходимые для функционирования Сотбиса в нормальном режиме, велись, мягко говоря, на разных языках.
Никто из операторов никогда не задумывался, что, набирая последовательность символов, оставляет в общем хранилище запись на своем родном языке. Да и кому это могло прийти в голову, если перевод всегда в наличии и доступен? Вот и получилось, что стройная система вмиг распалась на кучки не связанных между собой фрагментов. Старинные переводчики, конечно, использовались вовсю, но могли скоординировать между собой далеко не все языки, а уж когда в ход идут местные диалекты и сленг…
Свобода информации. И свобода личности, мать вашу. Самоопределение вплоть до отделения. А ведь изначально, наверное, сама идея восхвалялась и превозносилась. Заманчиво ведь, вливаясь в единое информационное пространство, оставаться уникальным носителем? Ага. Вот и допрыгались.
На волоске повисло очень многое. Оборудование жизнеобеспечения, слава богу, функционировало исправно, благо было по большей части почти допотопным. То есть разработанным еще до всеобщей информатизации, а потому ориентировавшимся на стандартные коды и команды. Но все остальное страдало и рыдало.
Полная изоляция от внешнего мира. Даже сигнал о помощи послать невозможно, не говоря уже о том, что ни один корабль не мог стартовать. Вернее, выпихнуть его в космос, конечно, было вполне реально, но дальше-то что? Ни тебе курс проложить, ни в канал войти. А ковылять «на своих двоих» до ближайшего сектора, где инфополе работает…
Плакаться приходили все. Связисты, навигаторы, торговцы, полицейские. Вернее, приходили-то они, чтобы подлатать поврежденную душевную организацию, но в процессе общения с Борей раскрывались по полной программе. Наверное, не в последнюю очередь потому, что могли вести себя привычно. Как раньше. Могли быть уверены в том, что собеседник поймет каждое слово, высказанное и невысказанное.
Думаю, по прошествии пары насыщенных работой дней мы знали о происшедшем если не больше, чем госслужбы, то и ничуть не меньше. Непонятным оставалось лишь одно: почему воз проблем как был, так и остается на прежнем месте.
— Было так страшно, так страшно! Наверное, я никогда не смогу забыть…
— Нет ничего непоправимого, сударыня. К нашему с вами всеобщему счастью. И поверьте, очень хорошо, просто прекрасно, что в вашей памяти так глубоко отпечатались первые минуты растерянности. Вот случись по-другому, тогда нам с вами следовало бы обеспокоиться по-настоящему.
Очередная посетительница со стенаниями об ужасах информационного блэкаута была не первой. Собственно, именно этот вывих сознания Боре и приходилось вправлять в большинстве случаев.
— Я смотрела на свои же руки и никак не могла вспомнить…
Сочетание симптомов, конечно, получалось странноватое.
С одной стороны, все жаловались на вновь и вновь возвращавшиеся в память картинки всеобщей неразберихи, а с другой — отмечали, что некоторое время после отключения инфополя не соображали, кто они и где находятся.
— Я знала, что знаю, как они называются…
Этой женщине еще повезло: сидела дома и не сталкивалась с другими пострадавшими, пока волнения не начали утихать. А вот ее предшественницу угораздило застрять в торговых рядах и метаться вместе с сотнями таких же растерянных и почти обезумевших. Боря приложил много усилий, но… После битого часа мучений, проводив пациентку к дверям, только печально вздохнул.
— Я словно снова оказалась в детстве, в том дне, когда потерялась. Мама велела ждать у кофейной лавки, нарочно купила сладких булочек, но они почему-то слишком быстро закончились…
Ее вылечат. Судя по всполохам, пробегающим под зеленоватой лягушачьей кожей, процесс пошел уже давно и сейчас близится к завершению. Еще несколько минут, и дама уйдет, уверенная в себе и умиротворенная.
— Вокруг было столько людей, совсем незнакомых…
А ведь мне тоже тогда стало страшновато. Когда подумал, что не понимаю ни слова. Но этот испуг прошел фоном, где-то по самой границе осознанного. В конце концов, меня в те минуты тревожила совсем другая неприятность.
— Скоро все придет в норму, сударыня. Мой коллега пропишет вам легкое успокоительное, на всякий случай, но думаю, вам не придется долго его принимать.
Немного взаимных расшаркиваний, капелька напутствий, вишенка заверений на всем этом нерукотворном торте, и в кабинете становится тихо.
Между посетителями Боря всегда берет паузу. Этакую пятиминутку безмолвия, чтобы дать мне возможность передохнуть от шума в голове.
Медузы переводили чужую речь исправно, но лишь когда я внимательно ее слушал. Когда мысленно чуть ли не проговаривал каждое слово. В итоге сознание забивалось кучей совершенно ненужных сведений, от которых едва удавалось избавиться к началу следующего сеанса.
Вот и после страдалицы, забывшей, что руки называются руками, мозг гудел, и следовало бы, закрыв глаза, попробовать расслабиться, но мысль, беспокоившая меня уже второй день подряд, наконец-то превратилась из туманного облачка в нечто почти осязаемое.
— Так они помнили или забыли?
Боря оторвал взгляд от своей планшетки с записями:
— О чем?
— Обо всем. Сразу после.
— Ни то ни другое.
— Что-то третье?
Он поднялся из кресла, подошел ко мне и тронул мой лоб ладонью:
— Тебе надо отдохнуть.
— Наверное. Только сначала объясни.
— Именно сейчас? Это вполне может подождать.
— А я не могу. То есть не хочу. Ждать.
Потому что если промедлю, ниточка, которую едва ухитрился схватить за самый кончик, выскользнет из пальцев, и теперь уже навсегда.
— Ну как хочешь, — пожал плечами Боря. — Но если предохранители вылетят, кто тебя будет чинить?
— Пожалуйста.
— Ладно, ладно…
Он прошелся по кабинету, потягиваясь всем телом.
— Так работает второй контур. В режиме постоянного считывания данных через порты ввода. Но обычно каждому кванту информации о внешней среде сразу сопоставляется нужный код, и ты, говоря проще, не задумываешься о том, что видишь и слышишь, а когда поле помахало всем нам платочком, поток данных хлынул напрямую, заставляя основной контур работать на порядок активнее. Через какое-то время ритм стабилизировался, но самая первая порция впечатлений еще долго будет маячить в сознании. Я тоже очень хорошо помню, что…
Первая, значит? Минуту, может быть, больше, мозги всех на Сотбисе впитывали в себя мельчайшие детали окружающей обстановки? И главное, до сих пор не могут забыть?
Вот оно! Попалось!
— И они могут все рассказать?