Комендантский час Иванова Вероника
В принципе, о пришельце больше можно было ничего не рассказывать: приветствия Миши вполне хватало, чтобы сделать все необходимые выводы.
Кот конечно же на проявленную дерзость внимания не обратил: вальяжно прошелся по крохотному холлу, присматриваясь к мебели. Ничего подходящего своему статусу, видимо, не обнаружил, поэтому остался на ногах, но выглядел при этом так, будто восседал на троне.
— Ученые давным-давно ломают копья в спорах о диалектике сознания. Одни утверждают, что человек не способен измениться, начиная с момента зачатия, другие говорят о постоянных и непрерывных изменениях. Знали бы они, что сейчас я воочию наблюдаю перед собой дуализм, способный положить конец всем их спорам!
Ничего хорошего такое начало беседы не предвещало, но Миша все-таки не сдался раньше времени:
— Господин мэр пришел, чтобы осчастливить нас своим открытием?
— Полагаю, гражданин Иш-Шан, счастья в вашей жизни хватает и без моего участия. Наверное, его даже слишком много. Столько, что им можно щедро поделиться.
— Я плачу налоги, господин мэр.
— О, как и все мы. Как и мы все.
— Я следую каждой букве закона.
— И это могло бы свидетельствовать об изменениях… О да, могло бы. Но, как я говорил ранее, вы изменились не меняясь. Нашли другой способ возмущать общественное спокойствие.
— Господин мэр?
Миша все еще ничего не понимал, Боря — тем более, а вот у меня на затылке волосы начали вставать дыбом.
— И ловко все рассчитали, надо отдать вам должное. Период официальной недееспособности, правда, очень короток, но судя по тому, как рьяно вы взялись за дело, его вам хватит с лихвой. Не правда ли, гражданин Иш-Шан?
Представляю, что именно из моего импровизированного выступления добропорядочные обитатели Сотбиса донесли до своего мэра… Хотя лучше не представлять: нервы целее будут.
— Время, место, обстоятельства: учтена любая мелочь. Я бы подумал, что вы приложили руку и к нашему общему бедствию, но нет ни одного факта, хотя бы намекающего на это. По крайней мере, пока нет. Вы меня понимаете?
Плохо, когда четких знаний катастрофически не хватает. Можно догадаться о многом, почти обо всем, что имеет в виду кот, но слишком легко из-за одного неверного вывода уйти в сторону, противоположную истине.
Миша, к его чести, мучиться догадками не стал, а просто взял и попросил:
— Будьте так любезны, господин мэр, сказать прямо, в чем меня обвиняют. На этот раз.
О, так докторские преступления против общественных устоев случались и раньше? Положим, фиктивный брак был первым из них, но, похоже, совсем не последним.
— Подстрекательство к бунту. Вчера, во второй половине дня. На Пятой аллее.
— Меня там не было, хоть у кого можете спросить.
— Вас? Да. Но ваше орудие сработало безотказно.
Мишины глаза поползли на лоб.
— Какое еще…
Вместо ответов и объяснений кот торжественно повернулся ко мне:
— Сколько времени ушло, чтобы отрепетировать ту речь?
Надо было что-то сказать. Хоть что-нибудь. Но уж слишком выразительно Васина рука помахивала платком, в назначении которого можно быть вполне уверенным.
— Он принуждал тебя? В обмен на усыновление? Или это была добровольная взаимная договоренность?
А голова у кота между ушей совершенно плюшевая, так и тянет провести по короткому ворсу ладонью.
— Ты можешь сознаться во всем без опасений. И я гарантирую…
— Довольно, господин мэр. Что бы мой сын ни сказал вчера, сегодня и завтра, он имеет на это право. Как законный гражданин Сотбиса. У нас здесь свобода слова, помните?
Кот занятно, но совсем не смешно сморщился:
— Свобода, да. Ставшая достоянием избранных. Вернее, избранного. — Он смотрел на меня снизу вверх. — Это символично. И даже приемлемо, но лишь в одном случае…
Дальше точно должна была начаться торговля. Немного запугиваний, немного многозначительных умалчиваний — и клиент готов к сотрудничеству. Обычная тактика типа, обладающего большими ресурсами, но не теми, которые нужны и полезны именно сейчас. Сколько таких бесед я краем уха слышал в исполнении Фани? И не сосчитать.
— Ты можешь принести избавление всем нам. А потом избавить Сотбис от своего присутствия. Навсегда.
— Господин мэр, вы угрожаете? — бесстрастно уточнил Миша.
— Я предлагаю взаимовыгодное сотрудничество.
— Как именно прикажете вас понимать?
Кот недовольно фыркнул и махнул рукой, подзывая к себе ящера:
— Прежде чем спрашивать, стоит ознакомиться с ответами, которые уже получены. Вы — доктор, вы все поймете сами.
Под плащом обнаружился геккон, вроде тех, что вчера были отряжены на починку информационных стоек, правда, очень квелый и безучастный: даже когда капюшон упал с его головы, глаза несчастного никак не отреагировали на изменение освещенности.
— Прошу вас.
Миша не стал ждать от мэра повторного приглашения и принялся за осмотр новоявленного пациента. Возился недолго, потом кивнул Боре. Тот выполнил свою часть задачи еще быстрее: просто взглянул пристально и тут же скорбно качнул головой.
— Что скажете? — поинтересовался кот.
— Клиническая картина совершенно ясна. Но вот ее происхождение…
— Надеюсь, вы понимаете всю серьезность случившегося?
— Да, господин мэр.
Сладкая парочка понимает, уж точно. Но может, и мне кто-нибудь что-нибудь объяснит?
— Он работал на участке обслуживания генератора. Во внешнем секторе. Тем, кто находился во внутреннем, повезло гораздо меньше: их контур выжжен дотла. Полторы сотни неизлечимых калек. Конечно, они получат пожизненное содержание и пенсию для семей, но только в том случае, если все вернется обратно. Слышите, гражданин Иш-Шан? Обратно. А не туда, куда вы с вашим приемным отпрыском желаете нас завести. Но, впрочем, вы ведь можете позаботиться о них и сами… В качестве акта доброй воли. Вы же не откажете страждущим? Потому что, если откажете, это вряд ли хорошо отразится на вашем бизнесе.
Милый шантаж, ничего не скажешь. И судя по тому, как Миша напряженно молчит, очень действенный.
— Доступные в настоящее время специалисты не могут сказать, чем вызваны такие травмы. Возможно, оружие. Возможно, что-то иное. Нюхачи, к примеру, утверждают, что наткнулись на биологический след. Результаты анализов, разумеется, получены, но поскольку мы отрезаны от баз данных, всему этому грош цена. Достоверно известно только одно: воздействию подвергается исключительно второй контур. Что подводит нас всех к заключению…
О том, что, когда нет мозгов, сотрястись они не способны. Прямо как у меня.
— Риск все равно велик, — возразил Миша.
Кот кивнул:
— Разумеется. Но для вашего приемыша он существенно ниже, чем для всех остальных.
— Ниже, но не нулевой. Гораздо разумнее пригласить…
— Кого-то со стороны? О да. И сколько на это уйдет времени? Страшно подумать. К тому же месяцы напролет Сотбис будет терять аукционные доходы. А как на это посмотрят граждане? Особенно когда узнают, что промедлением они обязаны именно вам?
Распнут. Или линчуют. Или то и другое одновременно, к гадалке не ходи. Пожалуй, такая угроза куда страшнее невменяемых иждивенцев.
— Но если всего один гражданин возьмет на себя смелость… его героический поступок будет отмечен. Обязательно и соответствующе.
Ага. Скромный памятник в каком-нибудь местном скверике. Бюст. А может, только голова. И конечно же посмертно.
— Лично я не буду торопить вас с решением. Найдется много других нетерпеливых желающих, уж поверьте.
Ну вот, все точки и расставлены. Приговор окончательный, обжалованию не подлежит.
— Вы знаете, где меня можно найти.
Выходил вон кот по-прежнему величественно: видимо, рассчитывал переступить порог под приветственные возгласы собравшихся, но ни единого звука так и не раздалось.
Мы все — оставшиеся — тоже молчали. Не знаю, о чем размышляли Миша с Борей, а у меня в голове крутилась совершенно неуместная мысль. Даже дурацкая.
Смешно сказать, ребенком ведь мечтал, что однажды у меня обнаружится какой-нибудь замечательный талант, который поможет выделиться, выдвинуться и вообще стать знаменитым. Потом, правда, эти мечты ушли на второй план, а со временем и еще дальше, но окончательно не забылись, и теперь…
Талант, как оказалось, имеется. Яркий, мощный, практически сногсшибательный: уникальная способность все портить. Причем не себе, это было бы слишком просто. Нет, всем вокруг, но в первую очередь тем, кто по неосторожности пустит меня в свою жизнь.
Может, здешнее общество и продвинутое, спорить не буду. А все же мои прежние соотечественники действовали куда как предусмотрительнее. Или суевернее? В любом случае, старательно держали дистанцию, даже если не отдавали себе в этом осознанный отчет. И жили счастливо, чего не скажешь о двух незадачливых бизнесменах, которые…
— Сволочь. — Миша произнес это слово спокойно и очень тихо, но почему-то было понятно: он разъярен не на шутку. — Привык все делать чужими руками.
— А как же иначе? Свои-то коротковаты, — мрачно поддакнул Боря.
— Зато соображает быстро. Два и два сразу сложил не задумываясь.
— На то он и мэр. Мы же все не жену выбирали, а босса.
— Выбрали, на свою голову.
— Все-таки он хорош. Пусть не для нас с тобой, но…
— Это конец, Орри. Простишь меня?
— За что?
Миша виновато улыбнулся:
— Моя же идея была. С контрактом, и вообще.
— Отличная она была! Даже не думай другого.
— Я справлюсь, не бойся. В конце концов, речь шла только обо мне, значит, ты можешь…
Боря возмущенно хрюкнул:
— Мы партнеры, помнишь? И никто друг друга бросать не станет. Ни во благо, ни во зло. Еще не факт, что он сделает то, о чем болтает.
— Сделает или нет, житья нам здесь уже не будет.
— Да и пусть! Что, на Сотбисе весь свет клином сошелся?
Строят планы на будущее, отставив в сторону настоящее.
Уверенно, деловито, понимая друг друга с полуслова. Ими можно только восхититься, но…
Где же во всем этом мое место?
— Эй, папаши. Можете взять паузу минут на пять?
Обернулись они синхронно, как и всегда. И хором же спросили:
— Что случилось?
— Вы уже все для себя решили, да? Так я, представьте, тоже.
Дело не в благодарности. И не в чувстве вины, хотя оно наверняка стало бы только крепнуть с каждым днем.
Если я действительно могу оказаться полезным там, где оказались бессильны все остальные, это шанс, от которого нельзя отказываться. Шанс хоть что-то доказать. Не другим, конечно: им по большому счету на меня плевать. Себе. Только и исключительно себе. Чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые…
— И чем хлопать глазами, лучше бы объяснили, как добраться до резиденции вашего мэра.
— Ты не обязан это делать.
Ага. Особенно после того, как его высоко-мэрие прямо, внятно и доходчиво объяснил все своеобразие текущего момента. Если местное правительство начнет применять карательные санкции к моим приемным родителям, я ведь тоже пострадаю. Никуда не денусь: вспомнить хотя бы о банальном отсутствии собственных финансовых средств. И даже если на минутку допустить, что кое-кто скрепя сердце взял бы меня на содержание…
Да ну на фиг. Достаточно и того, что он сейчас прется вместе со мной к черту на кулички. В смысле, к генератору.
Самым приятным в сложившейся ситуации было то, что нарочно звать или приглашать Васю не требовалось: подхватился и побежал, что называется. Ну а как иначе? Приключения, все такое. Любимое занятие.
Самым неутешительным — то, что в одиночку я бы плутал по служебным коридорам до второго пришествия. Даже с выданным на руки атласом поэтажных планов.
— Слишком рискованно.
Да кто бы спорил? Но тут уж лучше действовать по принципу: «Хотели? Получите, распишитесь!» Ничто так не убеждает, как практический опыт.
К тому же какой смысл тянуть кота за хвост? То есть напрягать мэра ожиданием? Ни неделя, ни месяц не превратят меня в коммандос, так что лучше уж по свежим следам, без промедлений, которые смерти подобны, и вообще…
— Что ты собираешься там делать?
Зайду и выйду. Ну еще посмотрю что к чему. Если, конечно, пойму, что именно вижу. Все равно дальше меня никто другой зайти не сможет: периметр оцепления остался далеко позади, и вокруг теперь нет ни души, что означает…
Начинается запретная зона. Смертельная для любого дважды оконтуренного. Например, для того, кто шагает рядом. И, похоже, стоит ему напомнить:
— Вот кто ничем никому не обязан, так это ты.
Раздражает, когда он так смотрит. С непроницаемым выражением типа: «Много ты обо мне знаешь!»
— И для тебя тут точно опасно.
Вместо ответа Вася начинает закатывать рукава. С совершенно ясной целью, которая мне нравится намного меньше, чем его лохматое общество.
— Не, не, не! Хорош фокусничать!
— Я могу приглушить свой контур. До минимума. И перегрузка, даже если случится, не вызовет фатального…
— Сказал же, хорош!
С меня хватило и одного представления. Но тогда я хотя бы не догадывался о возможных осложнениях, а теперь, взглянув на потерпевшего и прослушав Мишину лекцию (в адаптированном изложении, конечно), не горю желанием наблюдать прежний спектакль на бис.
— Не все так страшно, — улыбнулся Вася.
Охотно верю. Ну почти. Верю то есть. Только дело в другом.
— А я вообще не хочу бояться.
За кого-то второго, третьего и далее по списку. За себя перестал уже давно. Наверное, когда сломал ногу. Ну не то чтобы сломал: была просто трещина в кости, довольно просто и быстро заросшая, но это помогло мне понять главное. Твоя боль — твое личное дело. Ты можешь ее перетерпеть. Можешь научиться не замечать. Можешь сделать частью своей жизни. В любом случае, она — родная. А когда сталкиваешься с чужой…
— Вот оно. Стартует прямо отсюда.
Всего лишь еще один коридор, похожий на все предыдущие. Прямой, насколько можно видеть. И где-то в самом его конце находится арка дверного проема. Открытая. Хотя, закрытых дверей на нашем пути не встретилось вовсе: когда вырубился генератор, сработала аварийная система. Освободила все проходы на случай экстренной эвакуации.
— Дальше как раз аппаратная.
Какая-то сотня метров, и финиш. Надеюсь, красную ленточку уже натянули?
— Что-то знакомое. Я должен знать, что это. Точно должен.
— Мм?
Вася хмуро всмотрелся в сумерки коридора:
— Сам ничего не чувствуешь?
Кроме усталости от долгого марш-броска?
— А что чувствуешь ты?
Снова улыбнулся. Чуть более криво и совсем невесело.
— Приятного мало. Напоминает паутину, край которой тебя зацепил. И чем больше стараешься ее отодрать, тем только больше запутываешься. А еще просто — путаешься.
— То есть?
— Связи начинают пропадать. Между событиями и ощущениями. Грубо говоря, примерно на середине этого коридора я, к примеру, перестану понимать, куда и зачем иду. Не забуду, но… все перемешается так, что обратно по полочкам уже не разложишь.
Все-таки слишком много они завязали на этот свой контур. Ведь если он именно второй, то должен быть дублирующей системой, а не основной. Так почему же…
Хотя догадываюсь. Потому что к хорошему всего лишь быстро привыкаешь, а к лучшему — прикипаешь. Сразу и навсегда.
— Пожалуй, я и правда не рискну туда войти, — резюмировал Вася.
А я о чем говорил?
— И не надо. Жди тут.
— Чего ждать-то?
— Понятия не имею. Либо я вернусь, либо… Тогда скажешь мэру: пусть переходит к запасному варианту.
— Возьми-ка.
Уродливая штуковина, отдаленно напоминающая… ну да, пистолет.
— Думаешь, мне придется кого-то убивать?
— А ты сможешь?
— Э, чисто технически…
— Из этого не убьешь, не волнуйся. Травматика: огнестрельное оружие здесь запрещено.
— Тогда на кой оно мне?
— Просто пальнешь куда придется. Три раза подряд, если все в порядке. И один, если…
Да, рефлекторно палец на спусковом крючке успеет дернуться. Скорее всего.
— Я услышу.
Или вправду бояться нечего, или он нарочно так себя ведет, уверенно и почти беспечно. Но, пожалуй, это приносит свои плоды. Успокаивает.
— Ну тогда слушай. И не вздумай фокусничать, ясно?
Ухмыльнулся:
— А то что?
Что-нибудь придумаю. Не важно. И месть моя будет страшна.
— Откачивать точно не стану.
— Согласен.
Оружие, хоть и номинальное, вроде должно было добавить энтузиазма, а на деле эффект получился обратный: только оттягивало руку и мешалось. Путало мысли. Правда, совсем не так, как рассказывал о своих ощущениях Вася.
Я никогда в жизни не стрелял по живым мишеням и не горел желанием приобретать подобный опыт. Но кто-то живой там, в аппаратной, определенно был. И нюхачи это утверждали, и мой лохматый друг напоследок туманно высказался в том смысле, что угроза именно одушевленная. Значит, конфликт обязательно возникнет, и его придется каким-то образом решать.
Того, что на меня накинутся прямо за порогом, опасаться не приходилось: если террорист, отключивший генератор, хотел и мог это сделать, то сделал бы сразу, не подпуская близко. Да и Васю, к примеру, привел бы в прострацию, едва заметив. Но смертоносное поле не меняло своих очертаний, а значит…
Но сначала нужно преодолеть сумеречную зону коридора.
Я должен был почувствовать себя нехорошо. Так случалось всякий раз, когда мне приходилось попадать в плохо освещенное пространство. И, делая первый шаг, я автоматически готовился к наплыву давно привычных ощущений, однако они…
Не пришли.
Можно сказать, случилось обратное: темно-серая полупрозрачная пелена оказалась мягкой и заботливой. Мне стало даже хорошо. Настолько, что захотелось остаться именно тут, в этом пустом, тихом, уютном местечке, где до меня никто и никогда не сможет добраться. В надежной, неприступной… норе.
Господи, о чем это я думаю? Какая еще нора? Я что, крот? Да ни разу! Я не люблю темноту. Не люблю от слова «совсем». И лучше поспешу туда, откуда исходит какой-никакой, а свет, чем еще хоть мгновение…
Тишина. Покой. Сосредоточение. Оно ведь мне нужно. Зачем-то. Или станет нужно совсем скоро.
Я же смогу сюда вернуться? Да не вопрос. Только дело сначала доделаю.
Вот и арка. Высокая, в полтора моих роста. А за ней…
Водопады света.
Не цельные, а распадающиеся на отдельные капли-символы, но текущие непрерывно и неустанно. Кое-где сгруппированные в пухлые ручейки, кое-где остающиеся отдельными струями. И конечно, проходящие через мою ладонь насквозь, не оставляя ни малейшего ощущения.
Все это, видимо, и есть информация. Данные. Сведения, собранные из тысяч сознаний. Но сейчас она просто переливается из пустого в порожнее, такая бесценная и бесполезная одновременно. Одинаково ослепительная и белоснежная на всем своем протяжении. Хотя…
Вот конкретно здесь огоньки почему-то красные. Мигающие.
— Эй, малохольный, стой, где стоишь! Я еще слишком молода, чтобы умереть. Хотя, какой смысл распинаться, ты же все равно ни хрена не соображаешь… А ну кыш отсюда! Задний ход, давай-давай!
Семафорную азбуку мне изучать не довелось, но эти судорожные взмахи можно было понять и без предварительной подготовки: они велели убираться обратно в коридор или хотя бы подальше от узора, вывешенного в воздухе гирляндой алых светлячков.
— Вон, прочь, брысь!
Такие же символы, как и все остальные. По крайней мере, очень похожие. И бесплотные настолько, что их даже не сожмешь в…
— Капец. Недолго музыка играла. Прости меня, мама, свидимся скорее, чем рассчитывали.
Да, как я и думал. Все та же чертовщина, для которой мое тело попросту не существует. И глаза, только что побывавшие испуганно зажмуренными, уже следят за тем, как огонек пропадает в моей ладони, чтобы беспрепятственно появляться снова то с одной, то с другой стороны.
— Хрена себе, чудеса на виражах!
Мне впору выразиться примерно так же, потому что в сердце редкой, но, видимо, непреодолимой алой сети находится не какое-нибудь ужасающее воображение многолапое чудовище, а самая обыкновенная девчонка.
Лет четырнадцати на вид, угловатая и худющая: набор для холодца, одним словом. Вместо нормальной одежды — какие-то ленты, грязные и сильно потрепанные. Да и сама чумазая, как цыганенок, а волосы висят грустными сосульками.
Хуже всего, что не страшная она ни разу. Скорее забавная. Особенно когда растерянно гримасничает, разглядывая меня.
— Что же ты за чудо-юдо такое?
Наверное, надо вернуться к Васе и рассказать ему, что тут творится. А впрочем…
Может, стоит попробовать установить контакт? Тем более, девчонка явно расположена к общению. Практически изголодалась, судя по интересу, с которым на меня смотрит.
— Давно здесь сидишь?
— Оно еще и разговаривает? Офигеть!
Кем бы она ни была, в злой умысел как-то не верится. И в то, что именно эта худышка отключила генератор, — тоже.
— Тебя ведь вообще быть не должно. В природе. А, все, поняла! Глюки пошли. Рановато они, ну да что поделать? Кушать надо лучше.
Она зашарила руками по полу под собой, вытащила узелок, развернула. От странных ошметков пахнуло чем-то вроде крови. Девчонка поворошила их пальцами, сгребла в горсть и начала рассыпать вокруг, приговаривая:
— Ловись рыбка, большая и маленькая.
Кого, интересно, она собирается сюда приманить? Местный аналог крыс, что ли? Фу, какая пакость. Съедобная, наверное, но…
— Это будет вкуснее. Правда.
Девчонка уставилась на леденец так напряженно, что аж глаза свела к переносице.
— Возьми. Тебе сладкое явно не повредит.
Взгляд медленно пополз с леденца дальше и выше. И пальцы потянулись вовсе не за разноцветной конфетой.
— Правда, что ли?
Ладошка у нее была прохладная, и когда коснулась моей щеки, это оказалось даже приятно. Потому что внутренний жар, мучивший меня с самого утра, продолжал потихоньку нарастать.
— Ты настоящий?
— Так возьмешь или нет? А то я и сам не отка…
Цап! За ее движениями уследить не получилось: леденец в мгновение ока переместился из моей руки в тонкогубый и широкий, что называется, лягушачий рот. А парой секунд спустя мне вынесли вердикт:
— Настоящий!