Чарли Чаплин Акройд Питер
Чарли твердо решил ехать в Лондон – там должна была состояться мировая премьера «Огней рампы». Он больше не мог рассчитывать на доброжелательный прием своих картин в Соединенных Штатах. И действительно, на предварительном просмотре в Нью-Йорке, устроенном для прессы, Чаплин почувствовал не только безразличие, но и враждебность аудитории. Друзьям и коллегам Чарли говорил, что просто собирается на каникулы с женой и детьми, но тот факт, что он привел в порядок свои финансовые дела, свидетельствует: каникулы могли стать бессрочными. А может быть, он предчувствовал, что в США его больше не пустят?
17 сентября Чаплин вместе с семьей отправился в Англию на борту лайнера Queen Elizabeth. После всего двух дней плавания ему сообщили, что разрешение на повторный въезд в США аннулировано. Он не мог вернуться, не ответив на вопросы относительно своей моральной распущенности и, главное, политических симпатий. Генеральный прокурор США сказал журналистам, что, по его мнению, Чаплин сомнительная личность, и обвинил его в том, что тот делает заявления, указывающие на неприязнь и насмешки в отношении их великой страны.
Сначала Ч. Ч. возмутился. Он высказал намерение вернуться и опровергнуть все выдвигавшиеся против него обвинения. Чаплин вполне мог оправдаться. Федеральное бюро расследований несколько лет следило за всеми его выступлениями и действиями, но не обнаружило никаких доказательств неблагонадежности. Сплетни и слухи не в счет. Однако он очень боялся, что американские власти наложат арест на его финансовые активы и конфискуют имущество. Это был его самый большой страх – лишиться богатства. Чарли всю жизнь преследовал ужас возвращения к бедности, которую он познал ребенком. Вполне вероятно, что Чаплин сильно волновался, пребывал буквально на грани паники.
В Лондоне его встретила огромная толпа, хотя многие считали, что прием был не таким восторженным, как в предыдущие годы. Чарли собирался показать молодой жене и детям весь Лондон и в первую очередь те районы, в которых он вырос. Ему хотелось привести их к источнику своего вдохновения. Из номера в отеле Savoy был виден недавно построенный мост Ватерлоо, соединяющий Вестминстер и Ламбет, но для Чаплина значение имело только то, что эта дорога вела к его детству. Они бродили по улицам Кеннингтона и Ламбета, но очарование этих районов было по большей части утрачено из-за разрушений в результате бомбардировок и нового строительства. Как бы то ни было, Чаплин вернулся. Он по-прежнему лондонец, кокни.
Однажды утром они с Клер Блум, тоже приехавшей на премьеру, решили прогуляться по рынку Ковент-гарден, и весть о присутствии Чарли распространилась мгновенно. Впрочем, торговцы овощами и фруктами не окружили Чаплина, а просто стояли за своими прилавками и приветствовали. Он был польщен и тронут, что его по-прежнему считают здесь своим.
Конечно, Чаплин принадлежал к миру театра, и за дни, проведенные в Лондоне, встретился с разными знаменитостями из Уэст-Энда. Они с Уной слетали в Париж на премьеру «Огней рампы», и во время этого путешествия посетили студию Пикассо. Два великих художника говорили на разных языках, поэтому Пабло просто показал Чарли картины, над которыми тогда работал. Чаплин, в свою очередь, исполнил для него знаменитый «танец булочек» из «Золотой лихорадки». Впоследствии Пикассо писал о Чаплине так: «Его тело стало другим. Время оставило на нем печать и превратило в другого человека. Теперь он заблудшая душа – просто еще один актер в поисках индивидуальности и больше не способный никого рассмешить». Такая реакция стала обычной – Чаплин уже ничем не напоминал Бродягу. Это был очень невысокий джентльмен с седыми волосами, обязанный улыбаться и сохранять бодрый вид.
Вполне допустимо предположить, что и мысли Чарли стали другими. Его младший сын, Майкл Чаплин, вспоминает: «В Лондоне я видел, как мой отец сидит, одинокий, в большом кресле, и смотрит прямо перед собой, словно чем-то озабочен и нуждается в помощи».
17 ноября Уна полетела в Нью-Йорк, а затем в Голливуд. Она поехала спасать деньги мужа. Через два дня ей удалось получить доступ к банковскому сейфу и забрать хранившиеся там документы и ценности. Кроме того, миссис Чаплин перевела 4 миллиона долларов на зарубежные счета. После этого она распорядилась отправить мебель в Европу и заперла дом.
В ее отсутствие у Чарли случилось нечто вроде нервного срыва. Он боялся, что самолет разобьется или Уну задержат американские власти. Чаплин не мог представить себе жизнь без нее. Возможно, он также очень боялся, что ее путешествие окончится неудачей и все его деньги будут безвозвратно потеряны.
Уна узнала, что агенты ФБР допрашивали их прислугу, пытаясь добыть доказательства «моральной распущенности» хозяина. Такому же допросу подверглись друзья, адвокаты и даже вторая жена Чаплина Лита Грей, но безрезультатно. Тем не менее всем сразу стало ясно, что в Калифорнию Чаплин не вернется.
20. Тени
Чаплин с женой решили поселиться в Швейцарии. Он утверждал, что не очень любит горы, но у Швейцарии имелись определенные преимущества. В частности, очень низкие налоги. Любовь к Лондону была не настолько сильной, чтобы удержать там Чаплина. Между Соединенным Королевством и Соединенными Штатами действовало соглашение об экстрадиции, которое могло быть применено против него.
В начале 1953 года семья поселилась в поместье Мануар-де-Бан в коммуне в Корсье-сюр-Веве на левом берегу Женевского озера. В трехэтажном доме было 15 комнат, а само поместье с парком и фруктовым садом занимало 15 гектаров. Но главным здесь было уединение. Чаплин объявил: «Мне нужно шесть месяцев тишины и покоя в этом доме. Мы не будем посещать многолюдные вечеринки и пышные приемы, предпочитая общество друг друга». Два или три месяца спустя он объяснял свое решение покинуть Америку так: «После окончания войны я был объектом злобной пропаганды со стороны влиятельных реакционных групп». В письмах из Швейцарии Чарли ясно дает понять, что теперь презирает и ненавидит страну, в которой прожил столько лет. Чаплин скажет, что скучает только по одной американской вещи – шоколадному батончику Hershey.
В поместье все было устроено с обычной для Чарли рациональностью. Роскошный и вычурный интерьер дома местные жители называли «барокко БеверлиХиллс». К большой гостиной на первом этаже примыкала терраса, с которой открывался вид на озеро и горы позади него. Другую половину занимали библиотека и малая гостиная. На втором этаже располагались две спальни хозяев и две гостевые комнаты. В подвале хранились фильмы Чаплина и документы. Пятеро детей, в том числе Юджин, родившийся летом 1953 года, устроились на третьем этаже – вместе с двумя нянями, Кей Кей и Пинни. В последующие годы родились еще трое детей – семья стала большая, почти викторианская. Чаплину пришлось нанять 12 человек прислуги, чтобы вести хозяйство, а за парком и садом ухаживали три садовника. Позже на территории поместья появились бассейн и теннисный корт.
Дети ходили в местную школу в Веве, где уроки проводились на французском, и вскоре уже говорили на этом языке не хуже, чем на английском. Чаплин был убежден, что дисциплина во французских школах гораздо лучше, чем в американских. Преподавали детям в основном католические священники и монахини. Когда Джеральдина обсуждала с отцом вопрос адских мук, он сказал: «Я так счастлив, что ты веришь в Бога! Я отдал бы все, чтобы поверить самому. Это делает жизнь легче, но я не могу. Я бы хотел поверить, но не могу».
Чаплин одобрял строгую дисциплину для детей. Он полагал, что они должны готовиться к жизни, преодолевая трудности. Чарли говорил детям, что единственная защита – это образование. Им запрещалось шуметь на первом этаже, где мог работать отец. Если Чаплин слышал, как сыновья и дочери с топотом спускаются по лестнице, он мог впасть в ярость. Особенно не любил он, когда кто-нибудь открывал дверь не постучав. Его потребность в уединении была столь велика, что он начинал громко бранить непрошеного гостя.
Вскоре в семье установился удобный для всех распорядок – ужинали без четверти семь, спать ложились в девять. Дети обедали с родителями и некоторое время сидели с ними за ужином. Чаплин писал другу: «Мы очень комфортно и счастливо живем в Швейцарии» и добавлял, что здешние официальные лица – чудесные люди, невозмутимые, надежные и относятся к ним очень доброжелательно. О своей жене он писал так: «К счастью для меня, Уна не склонна к общественной деятельности и, как ты знаешь, немного затворница… поэтому все устроилось очень хорошо». По всей видимости, она действительно была довольна своей ролью хозяйки поместья, хотя появились слухи, что Уна иногда позволяет себе лишнюю рюмку.
Вот что говорит Бетти Тетрик, близкий друг семьи: «Для Уны на первом месте был Чарли. Дети должны были это понимать. Она старалась сделать его ссылку приятной. Развлекала его за ужином – она всегда была остроумной собеседницей. И всегда старалась выглядеть как можно лучше… У него был ужасный характер, и ей приходилось это смягчать». Английская актриса Маргарет Рутерфорд отмечала, что спокойствие и мягкость Уны наполняли комнату, словно пары ароматической смеси. «Она редко говорила, но вы чувствовали, что она всегда готова уберечь мужа от любого стресса». Другой современник писал: «…приятно наблюдать за ними, когда они вместе, и невозможно представить, что может быть по-другому». Чаплин называл жену «старушка» или «миссус», а она его по имени – Чарли.
Старший сын Чаплина, приезжавший в поместье, считал Веве слишком тихим. Он мог выдержать там четыре, максимум пять дней, в то время как Сидни жил у отца по две недели, отдыхая от городской жизни. Чаплин с женой регулярно ездили в Лондон и Париж. В его родном городе они неизменно останавливались в отеле Savoy. Их всегда сопровождали личный врач и портной.
Весной 1954 года Чаплин объявил, что намерен создать новый фильм. Сюжет – король в изгнании. Он сказал, что в Швейцарии живет много таких венценосных особ, которые могут послужить ему источником вдохновения, но самым главным является он сам.
Сразу началась суматоха подготовительного периода, и потребовалась опытная стенографистка. Чаплин остановил свой выбор на англичанке Изабель Делуз, которая была замужем за швейцарским профессором и имела опыт работы со сценариями. Делуз вспоминала, что бльшую часть времени он пребывал в задумчивости и слонялся без дела, затем вдруг становился нервным и раздражительным. «Меня просто обескураживали его вспышки – его первоклассная клоунада, его сомнительные манеры и совсем уж никуда не годная философия».
Изабель вменялось в обязанность следовать за Чарли повсюду, записывая его мысли и идеи. Стенографистка говорила: «…он никогда просто не диктовал мне… каждое слово было игрой. Иногда он начинал метаться, кричать во весь голос, снова и снова повторяя одно и то же предложение… или бурно жестикулировал, что-то беззвучно шепча».
Настроение у Чарли постоянно менялось, а характер портился. Когда на участке строили бассейн и теннисный корт, он ссорился с архитектором и подрядчиком. «Я строил бассейны тридцать лет», – заявил им Чаплин. Он обвинял обоих, что они его обкрадывают, и отказывался им платить. Швейцарские рабочие откладывали инструменты и наблюдали за этими сварами. По свидетельству Делуз, они стояли за спиной Чаплина, ухмылялись, перемигивались, крутили пальцем у виска и закатывали глаза. Когда он испортил покрытие теннисного корта, начав играть раньше, чем оно окончательно затвердело, то впал в ярость и приказал залить площадку цементом. Чарли заказал гранитные плиты для «подиума» бассейна, а когда их доставили, потребовал немедленно убрать эти «надгробия». Наконец, Чаплин обвинил Делуз в сговоре с подрядчиком. Изабель не выдержала – она накричала на своего работодателя и уволилась, после чего три месяца судилась, чтобы получить причитающееся жалованье.
Сначала жители Веве отнеслись к Чаплину доброжелательно. Они устроили в честь его приезда ужин со свечами и подарили золотые швейцарские часы. Кроме того, они предложили ему участвовать в празднике урожая на одном из местных виноградников. Но прошло совсем немного времени, и Чаплин поссорился с властями коммуны. Он жаловался на звуки выстрелов в лощине неподалеку от его дома. По древнему обычаю швейцарские полицейские хранили оружие дома, а стреляли в тире, который как раз и находился в лощине. Чарли заявил, что пальба мешает ему работать. Члены городского совета попытались успокоить Чаплина, а потом оборудовали тир звукоизоляцией, но он все равно был недоволен и подал на них в суд. Выяснив, что тиром могут пользоваться все жители этой коммуны и даже соседних, Чаплин заявил, что члены совета подкуплены. Власти ответили, что Веве получает прибыль, предоставляя тир в распоряжение других коммун. В конечном счете был найден компромисс, и Чаплин оплатил часть затрат на модернизацию тира. Его раздражали не только звуки, но и запахи. Он стал жаловаться на запах сточных вод на своем участке, а когда водопроводчики ничего не обнаружили, попросил местные власти раскопать дороги и проверить трубы.
Трудно сказать, была ли семья Чаплина счастливой. Он наказывал детей, в том числе физически, за любое нарушение установленных правил. Джеральдина впоследствии вспоминала: «Мы получали по полной программе, по заднице, перекинутые через колено отца». Им разрешалось смотреть только фильмы Чаплина, но не телевизор. Бетти Тетрик считает, что любимым ребенком Уны был Майкл, что вызывало ревность Чаплина. «Он был не слишком добр к Майклу, и малыш часто грустил». Кто-то из гостей дома вспоминал, что дети боялись отца и что он все время одергивал их. Поэтому они избегали его и по возможности старались не говорить с ним.
В своих мемуарах «Я не мог курить травку на отцовской лужайке» (I Couldn’t Smoke the Grass on My Father’s Lawn) Майкл Чаплин писал об отце так: «Он был и остается, мягко говоря, никудышным отцом». «Я никогда не спорил со стариком, – добавляет он. – Не осмеливался. В любом случае, с моим отцом спорить бесполезно. Он слишком строг, упрям, слишком властен».
Каждый год в октябре семья посещала цирк братьев Кни, Рольфа и Фреди, который останавливался в окрестностях Лозанны. Чаплин очень любил клоунов, что совершенно естественно, а клоуны цирка Кни очень любили его. Однажды в башмаках и пиджаке Чарли, а также в его котелке на манеж вышел… слон. С тростью в хоботе. Зрители, увидев Чаплина, начали скандировать: «Шарло! Шарло» – пока он не вышел на арену и не угостил слона поданной служителем буханкой хлеба. Слон взял угощение и склонил голову. Чарли поклонился ему в ответ. Кстати, после этого семья Чаплина поддерживала дружеские отношения с братьями Кни еще 20 лет.
Стоит упомянуть еще несколько любопытных фактов из жизни Чарли в Веве. Он заболел экземой и был вынужден носить белые перчатки. Сделали несколько тестов на аллергию, и в конце концов выяснилось, что у Ч.Ч. реакция на новую кинопленку. На лужайку перед домом прилетали вороны. Чарли их не любил и придумал специальное зеркало, чтобы слепить птиц. Он также ненавидел мух и, когда обедал на веранде, брал с собой мухобойку. К радости детей, он иногда их развлекал – заходил за диван и делал вид, что спускается по лестнице в подвал, становясь на их глазах все меньше и меньше. Одним из любимых словечек Чарли было «милый». Он часто повторял: «Ты такая милая» или «Это так мило». Еще одно любимое выражение Чаплина: «Скромность не позволяет».
Первые два или три года в Веве Чарли работал над будущим фильмом о короле в изгнании. К осени 1955-го сценарий был практически завершен, и в конце весны или в начале лета следующего года начались съемки. На главную женскую роль Чаплин выбрал Доун Адамс, которой восхищался. Однажды он сказал актрисе: «Без вас я не буду делать картину». Совет, который он ей тем не менее дал, – держать голову неподвижно: «Вы должны быть точной. Движение головой – это неопределенность. Движение должно что-то означать». Роль несчастной жертвы американской кампании против «красной опасности», которая в то время достигла новых высот, досталась его младшему сыну Майклу. Чаплин хотел высмеять все аспекты жизни в США, от телевизионной рекламы до популярных танцев, от снобизма до лицемерия. Впоследствии Майкл так отзывался о новом для себя опыте работы с отцом: «Я был счастлив, что у нас установились такие отношения, каких никогда не было раньше».
Съемки проходили в студии Shepperton в окрестностях Лондона, и вся семья поселилась в отеле Great Fosters в Эгаме. Это было довольно мрачное, хотя и величественное здание, в котором Чаплины устроились с максимально возможным комфортом. Правда, там имелась всего одна общая гостиная с телевизором, и им приходилось сидеть и смотреть то, что выбрало большинство постояльцев.
Работа над фильмом продолжалась девять недель, и неделя ушла на натурные съемки. Shepperton была непривычной для Чаплина, который до этого работал только на американских студиях, и ко всем остальным неудобствам добавлялись правила и нормы, установленные профсоюзом для работников киноиндустрии. «Если вы хотите передвинуть стул, – говорили Чарли, – попросите это сделать рабочего». В половине четвертого появлялась тележка с чаем, и съемка останавливалась. Оператор без конца возился с прожекторами. «Я должен играть! – кричал Чаплин. – Мне плевать на ваши художественные эффекты! Зрители придут посмотреть на Чарли Чаплина, а не на ваше чертово освещение!» Уна всегда сопровождала мужа, сидела у края съемочной площадки и вышивала.
Чаплин покинул Великобританию в июле, как только закончил съемки фильма. Дольше он оставаться здесь не мог – иначе пришлось бы платить налоги.
Фильм вышел в Англии в начале осени 1957 года. В целом его приняли доброжелательно. Торжественной премьеры не было – по той причине, что Чаплин вернулся в Веве. Это была его 81-я картина, но Чарли не считал ее последней. Он говорил другу: «Фильм хорош, забавен, это моя лучшая лента. Ты со мной согласен?»
«Король в Нью-Йорке» (A King in New York) рассказывает о злоключениях лишившегося трона европейского монарха в Америке. Это отчасти фарс, отчасти сатира – точно сказать нельзя. Изгнанный из страны король Шадов – явно сам Чарли Чаплин. В аэропорту у него берут отпечатки пальцев, и эту процедуру снимают фотокорреспонденты – в такой же ситуации сам Чаплин оказался несколько лет назад. Один из пластов фильма – резкий ответ на ненависть и унижения, которые ему пришлось пережить. Иногда его герой грубый, но чаще яркий и энергичный, а лучшие эпизоды – очаровательная комедия.
Джон Осборн из Evening Standard писал: «Для такой большой, легкой мишени большинство выстрелов не попало в цель. Что делает эту демонстрацию растраченной зря энергии интересной, так это техника уникального комедийного актера». Кеннет Тинан из The Observer согласился с этим: «В каждом кадре Чаплин высказывает свое мнение. Нельзя сказать, что это очень глубоко, но такая искренность – редкое явление». Эти два комментария отражают как достоинства, так и недостатки фильма.
Когда Чаплина спросили о негативном в целом изображении Соединенных Штатов, он ответил: «Если показывать обе стороны, то выйдет чертовски скучно». Американских критиков и журналистов на премьеру в Париже он не пригласил, однако сие не помешало некоторым из них приехать самим. Корреспондент New Yorker написал, что это, возможно, худший фильм из всех снятых знаменитым артистом, и Уна Чаплин тут же аннулировала подписку на журнал. В Америке фильм показали только через 16 лет.
В съемочную группу «Короля в Нью-Йорке» Чаплин пригласил пианиста Эрика Джеймса, который впоследствии стал соавтором его музыки. В своих мемуарах «Как я сочинял музыку с Чарли Чаплином» (Making Music with Charlie Chaplin) Джеймс описывает их не всегда безоблачное сотрудничество. Ему приходилось терпеть нападки, и это происходило часто. Такова одна из особенностей взрывного темперамента Чарли… Когда Джеймс что-то предлагал, Чаплин мог закричать: «Не указывай мне, что делать!» Вскоре пианист понял, что в остальном он был не лучше любого другого человека, и возможно даже намного хуже многих. В частности, Эрик отмечал нечистоплотность Чаплина в денежных делах.
Чарли по-прежнему регулярно приезжал в Лондон и посещал места своей юности. Он возвращался, например, в паб Three Stags, где в последний раз видел живым отца. Однажды он вместе с Уной и одним из друзей отправился в Саутенд, куда их с Сидни когда-то возила мать. Чарли купил у лоточника мидии, как делал это в детстве. Как-то раз его застали за тем, что он пристально смотрел на витрину мясной лавки на Олд-Кентроуд. Прохожий подошел к нему и стал рядом. «Прошу прощения. Вы Чарли Чаплин?» – «Тише! Не выдавайте меня». В другом случае кто-то видел, как он споткнулся и упал на тротуаре рядом со станцией метро «Кеннингтон». Чаплин любил рождественские утренники в лондонских театрах. Он заглядывал в окна ресторанов, чтобы понаблюдать за клиентами, садился в автобус и рассматривал людей на улицах.
Конечно, иногда ему не удавалось оставаться незамеченным. Один раз он гулял по набережной. Кто-то увидел его, закричал: «Чарли Чаплин! Чарли Чаплин!» Ч.Ч. сразу занервничал и сказал своему спутнику: «Давай уйдем отсюда». Они вскочили на туристический пароходик, который как раз отчаливал. У самого Гринвича с ними поровнялся другой кораблик. Пассажиры выстроились на палубе и стали кричать: «Чарли Чаплин! Чарли Чаплин!» Они следовали за ним с пристани на набережной…
Чаплин любил путешествовать. Вместе с семьей он ездил в Кению на сафари. Весной часто отправлялся в Ирландию, где любил рыбачить. В начале 1960 года Чарли вместе с женой и детьми поехал в мировое турне – через Аляску в Японию, оттуда на Бали и в Гонконг, а затем назад через Индию и Ближний Восток. Майкл Чаплин вспоминал: «Если во время путешествия мы шли в магазин, это был спектакль. Если мы шли в ресторан, то на нас глазели, как на зверей в зоопарке».
В июне 1962 года Чаплин стал почетным доктором Оксфордского университета. Это очень польстило его самолюбию. Преподаватель Оксфорда историк Хью Тревор-Ропер возражал против этого решения на том основании, что они принимают в свои ряды циркового клоуна. Чаплину сие стало известно. На церемонии он произнес короткую речь, в которой упомянул об этом. Он признался, что не считает себя ученым, но полагает, что вправе рассуждать о красоте – в отличие от науки или морали. Красоту можно найти где угодно, в розе и в мусорном ведре. «Или даже в ужимках клоуна», – прибавил он. В ответ раздались громкие аплодисменты.
В это время Чаплин начал писать автобиографию. У него была привычка читать отрывки из книги приезжавшим в Веве гостям. Актриса Лилиан Росс, навещавшая его там, вспоминает: «Я сидела вместе с ним на террасе, и он читал мне фрагменты из своей рукописи, в черепаховых очках, сползавших на кончик носа; его чтение было театральным, почти мелодраматичным, и он так увлекался, что забывал обо всем». Чаплин попросил ознакомиться с рукописью Трумена Капоте, но, когда американский писатель предложил внести кое-какие поправки и дополнения, вышел из себя. Капоте вспоминал его слова: «Я просил вас ее прочесть. Хотел, чтобы вы получили удовольствие. Но ваше мнение меня не интересует». Больше они с Капоте не разговаривали.
Книга «Моя биография» вышла осенью 1964 года и вскоре получила признание во всем мире. Разумеется, это был приукрашенный рассказ, изобилующий неточностями и недомолвками. Чаплин никогда не говорил правду о своей жизни, и было бы странно ожидать, что в 75 лет он изменится. Возможно, ценность этих мемуаров заключается не в том, что в них вошло, а в том, что было опущено. Так, например, политические взгляды автора должным образом смягчены, и Чаплин не упомянул многих людей, которым был обязан своим успехом. Он не обсуждал свои фильмы, за исключением прибылей, которые они принесли, а последняя треть книги вообще больше похожа на дневник светских мероприятий.
Тем не менее в «Моей биографии» есть очень эмоциональные страницы, сильные по воздействию, особенно когда Чарли пишет о своем детстве в Лондоне. Отзывы на автобиографию Чаплина оказались неоднозначными. Некоторые критики считали, что он скрыл собственные крайне левые политические взгляды, а браки и любовные романы упомянуты им вскользь, практически пропущены. Но ведь любой человек имеет право не свидетельствовать против себя! Один из журналистов заметил в защиту Чаплина, что его преследование во имя американского патриотизма – это скандал, от которого нашей эпохе никогда не отмыться.
Впереди был еще один фильм, 82-й. 1 ноября 1965 года на пресс-конференции в Лондоне Чарли объявил, что собирается снять картину «Графиня из Гонконга» с Марлоном Брандо и Софи Лорен в главных ролях. Журналист, присутствовавший на мероприятии, отметил, что у Чаплина ясные глаза, звучный голос и быстрая речь, а потом добавил: «Его нельзя назвать моложавым – скорее ему подходит определение «без возраста».
Съемки начались в начале следующего года на студии Pinewood в Бакингемшире, и сразу с трудностей, ведь Чаплин еще никогда не работал со звездами. Особенно нелегко ему приходилось с Брандо. Как режиссер Чарли был диктатором, а Марлон сопротивлялся желанию управлять его игрой. Кто-то из присутствовавших на съемочной площадке писал: «…работа шла со скрипом. Мрачный Брандо все время повторял: «Ладно, ладно». Похоже, он не слушал очередные наставления Чаплина». Актер делал заранее оговоренные движения без всякого энтузиазма. Актриса немого кино Глория Свенсон, приходившая на площадку, призналась, что легко понять, почему актерам так трудно с Ч.Ч. «Это простая сцена, а он производит так много шума!» Впрочем, Софи Лорен с готовностью прислушивалась к подробным советам Чарли.
Впоследствии Брандо писал: «Чаплин был страшно жестоким человеком… вероятно, самым большим садистом, с которым мне приходилось встречаться». Он называет Чарли эгоистичным тираном и скрягой, говорит, что тот оскорблял людей, которые опаздывали, и безжалостно ругал, заставляя работать быстрее. Сразу после окончания съемок, весной 1966 года, Чаплин дал интервью, в котором, в частности, сказал: «…это такое удовольствие, и я каждую минуту что-то доказываю самому себе. Не знаю, что именно… но я доказываю, что могу это делать. Я всегда был увлечен работой. Полагаю, иногда увлечен даже больше, чем работа того заслуживала».
Осенью того же года Чарли поскользнулся на тротуаре перед студией Pinewood и сломал лодыжку. На ногу наложили гипс, и следующие семь недель он был вынужден ковылять на костылях или пользоваться инвалидной коляской. Это не улучшало настроение Чаплина – он действительно становился все мрачнее. Чарли продолжал работать, но, когда в конце ноября гипс сняли, прежняя энергия и подвижность к нему уже не вернулись. Возможно, Чаплин также перенес микроинсульт. Это был первый признак старости, и Уна стала еще внимательнее присматривать за мужем.
Фильм «Графиня из Гонконга» вышел в начале 1967 года и сначала был принят весьма прохладно, если не сказать враждебно. Его называли статичным и старомодным. Сюжет такой. Американский дипломат завершает круиз по миру, возвращаясь в США. В Гонконге он встречает русскую аристократку, вынужденную работать танцовщицей. Они весело проводят время, и на следующее утро дипломат обнаруживает девушку в своей каюте – она тоже хочет в Америку… Картина очаровательна, с характерными чаплиновскими штрихами, но в данном случае одного очарования оказалось недостаточно. Романтические комедии, легкие и утонченные, в то время были не в моде. Не украсила фильм и игра Брандо, которую критики назвали деревянной. Возможно, он испытывал такую неприязнь к режиссеру, что не посчитал нужным стараться в этой роли. Весь фильм Марлон выглядит слегка недовольным и скованным. А вот небольшие роли Патрика Каргилла и Маргарет Рутерфорд были эффектны.
Чаплин сказал кому-то из журналистов: «В английских рецензиях на «Графиню» меня больше всего шокировала их анонимность. Причем все выпады исключительно личные. Их интересует одно – Чаплин провалился». Брандо позвонил Лорен и сказал: «Нас просто уничтожили». Американские критики не отставали от английских. Босли Кроутер из New York Times писал: «Это фиаско, причем одно из самых обидных и ненужных, которые, насколько я знаю, случались с фильмами». Помощник, читавший Чаплину слова Кроутера, вспоминает: «Он слушал стоически, сложив руки на груди – с бесстрастным лицом. Молча. Когда я закончил, он вышел из комнаты».
К Ч.Ч. все ближе подступали тени смерти… Его старший брат Сидни умер 16 апреля 1965 года, в день рождения самого Чаплина. Летом 1967 года скончался его любимый оператор Ролли Тотеро, с которым Чарли работал столько лет… Затем, в следующем году, умер его старший сын. Чарльзу было всего 43 года… Пережить все это Чаплину помогла преданная жена. Он ни на секунду не отпускал Уну от себя. Автор романов о супершпионе Джеймсе Бонде Иэн Флеминг после визита в Веве заметил: «…так приятно было видеть двух людей, искренне наслаждающихся взаимной любовью». Они находили удовольствие в обществе друг друга. Они постоянно держались за руки. Уна часто гладила мужа по голове и целовала.
Безусловно, эта семейная идиллия не была безоблачной. Друзья и знакомые иногда замечали нервозность и напряженность Уны. Говорили, что она пыталась снимать их спиртным. Администратор Чаплина Рейчел Форд пожимает плечами: «Уна никогда не пила втайне. Чарли знал. Она пыталась спрятаться, когда они ссорились, – запиралась на несколько дней и пила… Однажды я приехала, чтобы уладить какие-то дела, и застала его в жуткой ярости. Она убежала в свою комнату и заперла дверь. Он пытался вытащить ее оттуда… Это был настоящий ад».
В 1967 году Чаплин сказал: «…в своем возрасте я не хочу впустую тратить дни. Я хочу жить каждую минуту». В 78-й день рождения он с шутливой злостью набросился на именинный торт. Сохранилась фотография, на которой Чарли нацелился на торт большим ножом. Чаплин по-прежнему работал и начал подготовку к съемкам следующей картины.
Он трудился над сценарием фильма, который назвал «Другая» (The Freak). Это была история о крылатой девочке, которой поклонялись в Чили, считая ангелом, спустившимся с небес, но затем ее похитили и увезли в Лондон, где ей пришлось пережить множество несчастий. Роль девочки Чарли писал для своей дочери Виктории, но из этой идеи ничего не вышло. В студии Shepperton прошли пробы, была сделана раскадровка, но на этом все и закончилось. Виктория Чаплин говорила: «Я прямо умирала от желания сняться в «Другой», но чувствовала, что фильму что-то мешает. Помню, как на Рождество 1969 года мама сказала мне, отозвав в буфетную: «Знаешь, на самом деле я не хочу, чтобы отец делал этот фильм. Если он возьмет на себя такую ношу, это его убьет… Или он будет жить, или умрет, снимая фильм». Проект был остановлен. Чаплин этого не заметил – или ему не сказали, – и еще пять лет продолжал время от времени работать над этой идеей.
Но предполагаемая героиня покинула его. Виктория Чаплин сбежала в Париж с молодым французским актером Жаном Батистом Тьере, и в 1971 году они основали собственный цирк, названный Le Cirque Imaginaire. Чаплин жаловался своему музыкальному консультанту Эрику Джеймсу: «Я любил ее, как и всех своих детей, и дал ей все, что она хотела. Почему она отплатила мне этим?»
Джеймс сказал, что Чаплин может попытаться помочь Виктории, если ей и ее другу сейчас трудно. В ответ Чарли вскочил и, в буквальном смысле слова дрожа от ярости, крикнул: «Помочь ей! Помочь ей! Она больше никогда, слышишь, никогда не переступит порог этого дома!»
Джеймс приехал в Веве для того, чтобы помочь Чаплину с новой партитурой для повторного выпуска фильма «Цирк». За всю свою творческую карьеру Чарли написал более 80 музыкальных произведений, однако теперь его воображение начало угасать… В своих мемуарах Джеймс писал: «Мне удавалось предлагать мелодии и идеи, которые были для него приемлемы». Он приводил и другие подробности жизни в Веве. Эрик вспоминал, как Чаплин все время мерз и требовал затопить печи во всех комнатах, которыми он пользовался, как у него появилась привычка немного дремать после обеда, как дома он предпочитал простую пищу, но в ресторанах выбирал экзотические блюда, как он с удовольствием слушал, когда Джеймс наигрывал песенки из мюзик-холлов его детства, как он иногда сам исполнял эти песенки на манер Весты Тилли или Мэри Ллойд. А еще – как он ненавидел Рождество.
Произошло то, чего не могло не произойти. Чаплин удостоился звезды на голливудской Аллее славы. Это случилось в начале весны 1972 года и было лишь прелюдией к грандиозному примирению. После 20-летнего отсутствия Чарли возвращался в Америку, причем это было не просто сентиментальное путешествие. Чаплин подписал необычайно выгодный договор, связанный с прокатом некоторых его старых фильмов, и поездки в Нью-Йорк и Лос-Анджелес должны были стать лучшим рекламным туром.
В Нью-Йорк он прибыл 3 апреля 1972 года. Во время перелета Чарли был напряжен, опасаясь, что ожидавшие его в аэропорту журналисты настроены враждебно. Похоже, он даже боялся покушения и поклялся, что если увидит пикеты, направленные против него, то немедленно вернется в Швейцарию. По всей вероятности, обида и подозрительность так никуда и не делись…
Чаплин присутствовал на торжественном обеде, устроенном в его честь, и пожимал руку каждому гостю. Он до такой степени устал, что обменялся рукопожатием с собственной женой, а затем с официантом, который предложил ему бокал вина. Следующим вечером во время демонстрации фильма 1921 года «Праздный класс» в зале филармонии после окончания сеанса публика встала и устроила ему овацию, крича: «Чарли! Чарли!» В ответ Чаплин сказал: «Я родился заново. В отличие от вас мне сегодня очень трудно говорить, потому что я очень волнуюсь».
Он обсуждал этот случай с репортером журнала Life. «Бог мой, – сказал Чарли. – Любовь публики. Как мило». Затем он прибавил, что зрители были словно дети, которые сожалеют о своем поступке после того, как их отшлепали. Обида прошла. «Думаю, я был готов заплакать, как ребенок. Я больше не мог сдерживать свои чувства». Однако способность к самоанализу он не утратил. «Но самое главное произошло потом, здесь, в отеле, когда все отправились по домам, и я почувствовал то, что чувствовал Гамлет. Вот я один. Я словно вернулся в начало своей карьеры. Очень ярко. И ощутил внутри такую же грусть». Возможно, Чарли вспоминал вечер весны 1913-го в Нью-Йорке, когда он расплакался на представлении вагнеровского «Тангейзера». Его спрашивали, чувствует ли он горечь от того, как с ним обращались в 50-е годы. «Нет, нет, я ничего такого не чувствую», – ответил Чаплин.
Вместе с Уной он полетел на Западное побережье и по прибытии в Лос-Анджелес сказал встречающим: «Как приятно вернуться в Нью-Йорк!» Временами ясность мысли уже покидала Чарли… Он присутствовал на церемонии вручения премии «Оскар», в конце которой был показан документальный фильм о жизни и творчестве его самого – Чарли Чаплина. Когда экран погас и зажегся свет, он стоял на сцене. Один. Публика встретила его беспрецедентной овацией. Приветственные крики и аплодисменты не стихали несколько минут. Чаплину вручили специальный приз за бесценный вклад в то, что в этом веке кинематограф стал искусством. Зал снова аплодировал ему стоя. Чаплин был тронут до слез. Он помахал рукой и послал зрителям воздушный поцелуй. «Слова кажутся такими пустыми, – наконец сказал он, – такими ничтожными…»
Чаплин очень устал во время этой поездки. По возвращении в Веве он неудачно упал и повредил позвоночник. После этого случая Ч.Ч. редко покидал дом и не мог долго ходить без посторонней помощи. Кроме того, Чарли страдал от подагры. Он почти совсем не принимал гостей, но те, кто удостаивался такой чести, отмечали, что Чарли не отрывал глаз от тарелки и ел очень медленно. Он бесконечно перечитывал «Оливера Твиста» – вероятно, как напоминание о старом Лондоне. В последние годы Уна возила мужа по участку вокруг дома на инвалидном кресле.
Чаплина постоянно преследовал страх, что его забудут. В прошлом, когда его не узнавали, он расстраивался и даже злился. Ему всегда хотелось быть на виду. Теперь, в последние годы жизни, его беспокоило забвение в более широком смысле слова. В 1974 году он вместе с писателем Фрэнсисом Виндхэмом выпустил мемуары под названием «Моя жизнь в фотографиях» (My Life in Pictures). Виндхэм вспоминал, что Чарли требовал постоянного присутствия и заботы жены. «Он должен был все время видеть ее. Если она двигалась или ему казалось, что она собирается выйти из комнаты, он пугался». Нетрудно представить, каково приходилось Уне.
Весной 1975 года Чаплин приехал в Лондон. 4 марта королева Елизавета II посвятила его в рыцари. Как-то раз Чарли сказал, что его называют «мистер Чаплин» и он этим гордится, однако превращение в сэра Чарльза Чаплина было удовольствием совсем другого рода.
Летом он опять отправился в Великобританию. В Лондоне, в «своем» номере на пятом этаже отеля Savoy, Чаплин упал и повторно повредил спину. Пришлось возвращаться в Швейцарию. Теперь за ним круглосуточно присматривала сиделка.
Весь этот и следующий год состояние Чаплина ухудшалось. Ему стало трудно общаться с людьми. Временами он погружался в полубессознательное состояние, а однажды не смог вспомнить имя матери двух своих старших сыновей Литы Грей. В июне 1976 года Чарли сказал: «Работать – значит жить, а я люблю жить…» Уна помнит, как однажды в четыре утра ее разбудил голос мужа. Он рассуждал о своих фильмах: «Они прекрасны, но я больше никогда не буду их снимать…»
Вскоре после этого Чаплин перенес инсульт и остался частично парализованным. Он почти не узнавал людей, которых когда-то хорошо знал. Кинорежиссер Питер Богданович задумал снять документальный фильм о легенде немого кино. Один из его коллег рассказывал, что Питер приехал в Веве и обнаружил, что Чаплин больше не Чаплин. Он практически полностью потерял память – осталось только тело, почти без разума. Он с трудом отвечал на вопросы. Можно было услышать лишь односложные слова и то неразборчиво. Младший сын Чаплина Кристофер вспоминает: «…в последний год или около того отец сделался необщительным… мое самое яркое воспоминание о нем в последний год жизни – как я сижу напротив него за обеденным столом, а он просто смотрит на меня. У него были пронзительные голубые глаза. Я часто пытался понять, о чем он думает».
Чарли погружался в себя. Майкл Чаплин вспоминал, что отец таял, медленно уходил. Складывалось впечатление, что в конечном счете Чарли обрел покой, но на самом деле он просто погрузился в безбрежный и безмолвный мир эгоизма. Жена катила инвалидную коляску к озеру, а затем вдоль берега. В последние месяцы жизни Чаплина дворецкий привозил их на машине к берегу, и они сидели и смотрели на воду. Чарли по-прежнему садился вместе со всеми за стол, и Уна помогала ему есть. Потом она ставила кресло перед телевизором – Чаплин смотрел новостные программы и старые фильмы.
В последние три недели жизни Чарли Чаплин не выходил из спальни – ему требовался кислород. Он умер во сне на рассвете 25 декабря 1977 года. Чарли недаром всегда ненавидел Рождество…
Два дня спустя его похоронили на кладбище в Веве. Так покинул наш бренный мир великий фантазер кокни, который несколько лет был самым известным человеком на Земле.
Библиография
Anthony Barry. Chaplin’s Music Hall. London, 2012.
Asplund Uno. Chaplin’s Films. Newton Abbot, 1973.
Bengtson John. Silent Traces. Santa Monica, 2006.
Bessy Maurice. Charlie Chaplin. London, 1985.
Bloom Claire. Limelight and After. London, 1982.
Bowman W. D. Charlie Chaplin. London, 1931.
Brown Pam. Charlie Chaplin. Watford, 1991.
Brownlow Kevin. The Parade’s Gone By. London, 1968.
Brownlow Kevin. The Search for Charlie Chaplin. London, 2010.
Chaplin Charles. My Trip Abroad. New York, 1922.
Chaplin Charles. My Autobiography. London, 1964.
Chaplin Charles. My Life in Pictures. London, 1974.
Chaplin junior Charles. My Father, Charlie Chaplin. New York, 1960.
Chaplin Lita Grey. My Life with Chaplin. New York, 1966.
Chaplin Lita Grey and Vance Jeffrey. Wife of the Life of the Party. London, 1998.
Chaplin Michael. I Couldn’t Smoke the Grass on My Father’s Lawn. London, 1966.
Clausius Claudia. The Gentleman Is a Tramp. New York, 1989.
Cooke Alistair. Six Men. London, 1977.
Cotes Peter and Niklaus Thelma. The Little Fellow. London, 1951.
Delluc Louis. Charlie Chaplin. London, 1922.
Epstein Jerry. Remembering Charlie. New York, 1989.
Fleischman Sid. Sir Charlie. New York, 2010.
Flom E. L. Chaplin in the Sound Era. London, 1997.
Geduld H. M. Chapliniana. Bloomington, 1987.
Geduld H. M. (ed.). Charlie Chaplin’s Own Story. Indiana, 1985.
Gehring W. D. Charlie Chaplin. A Bio-Bibliography. Westport, 1983.
Gifford Denis. Chaplin. London, 1974.
Haining Peter. The Legend of Charlie Chaplin. New Jersey, 1982.
Haining Peter (ed.). Charlie Chaplin. A Centenary Celebration. London, 1989.
Hale Georgia. Charlie Chaplin. London, 1999.
Harness Kyp. The Art of Charlie Chaplin. London, 2008.
Hayes Kevin J. (ed.). Charlie Chaplin Interviews. Jackson, 2005.
Hoyt Edwin P. Sir Charlie. London, 1977.
Huff Theodore. Charlie Chaplin. New York, 1951.
Isaac Frederick. When the Moon Shone Bright on Charlie Chaplin. Melksham, 1978.
Jacobs David. Chaplin, The Movies, and Charlie. New York, 1975.
James Eric. Making Music with Charlie Chaplin. Folkestone, 2000.
Kamin Dan. Charlie Chaplin’s One-Man Show. London, 1984.
Kamin Dan. The Comedy of Charlie Chaplin. Plymouth, 2008.
Kamin Dan (ed.). Chaplin: The Dictator and The Tramp. London, 2004.
Karney Robyn and Cross Robin. The Life and Times of Charlie Chaplin. London, 1992.
Kaushik Manav. Recollecting Charlie. Gurgaon, 2009.
Kerr Walter. The Silent Clowns. New York, 1975.
Kimber John. The Art of Charlie Chaplin. Sheffield, 2000.
Larcher Jrme. Charlie Chaplin. Paris, 2011.
Louvish Simon. Chaplin. The Tramp’s Odyssey. London, 2009.
Lynn Kenneth S. Charlie Chaplin and His Times. London, 1998.
Lyons Timothy J. Charles Chaplin. Boston, 1979.
McCabe John. Charlie Chaplin. London, 1978.
McCaffrey Donald (ed.). Focus on Chaplin. New Jersey, 1971.
McDonald G.D., Conway Michel and Ricci Mark (eds.). The Films of Charlie Chaplin. Secaucus, 1965.
Maland Charles J. Chaplin and American Culture. Princeton, 1989.
Manvell Roger. Chaplin. Boston, 1974.
Marriot ‘A.J.’ Chaplin, Stage by Stage. Hitchin, 2005.
Mast Gerald. The Comic Mind. New York, 1973.
Mellen Joan. Modern Times. London, 2006.
Milton Joyce. Tramp. New York, 1996.
Minney R. J. Chaplin. The Immortal Tramp. London, 1954. Mitchell Glenn (ed.). The Chaplin Encyclopaedia. London, 1997.
Neibaur James L. Chaplin at Essanay. London, 2008.
Okuda Ted and Maska David. Charlie Chaplin at Keystone and Essanay. New York, 2005.
Oleksy Walter. Laugh, Clown, Cry. London, 1976.
Parkinson A. F. Charlie Chaplin’s South London. London, 2008.
Payne Robert. The Great God Pan. New York, 1952.
Quigly Isabel. Charlie Chaplin. Early Comedies. London, 1968.
Reeves May and Goll Claire. The Intimate Charlie Chaplin. London, 2001.
Robinson David. Chaplin. London, 1983.
Robinson David. Chaplin. His Life and Art. London, 1985.
Ross Lillian. Moments with Chaplin. New York, 1980.
Scheide Frank and Mehran Hooman (eds.). Chaplin’s Limelight and the Music Hall Tradition. London, 2006.
Schikel Richard (ed.). The Essential Chaplin. Chicago, 2006.
Schroeder Alan. The Beauty of Silence. New York, 1997.
Scovell Jane. Oona. New York, 1998.
Seymour Miranda. Chaplin’s Girl. London, 2009.
Smith Julian. Chaplin. London, 1984.
Smith S. P. The Charlie Chaplin Walk. Ammanford, 2010.
Sobel Raoul and Francis David. Chaplin. Genesis of a Clown. London 1977.
Turk Ruth. Charlie Chaplin. Minneapolis, 2000.
Tyler Parker. Chaplin. Last of the Clowns. New York, 1972.
Von Ulm Gerith. Charlie Chaplin. King of Tragedy. Idaho, 1940.
Vance Jeffrey. Chaplin. New York, 2003.
Weissman Stephen. Chaplin. A Life. London, 2009.
Whittemore Don and Cecchettini P. A. Passport to Hollywood. New York, 1976.
Wranovics John. Chaplin and Agee. New York, 2005.