Мне некогда! В поисках свободного времени в эпоху всеобщего цейтнота Шульте Бриджид

Игра

В один из вечеров во время парижской конференции я встретила Лин Крейг на ужине в университетском квартале и задала вопрос о свободном времени. Она ответила, что когда-то мужчины, занимающиеся хронометрическими исследованиями, связывали работу по дому и уход за детьми со свободным временем{45}. Это объяснялось тем, что мужчины проводили большую часть дня на работе и считали, что пребывание дома с детьми было не чем иным, как свободным временем. Но женщины, занимающиеся теми же исследованиями, опровергли эту точку зрения, утверждая, что работа по дому и воспитание детей – это не праздное времяпрепровождение. Более того, они обнаружили, что свободное время у мужчин и женщин значительно различается как количеством, так и качеством.

У мужчин оно относительно неизменно с давних пор, а вот работающие матери стали жертвовать буквально каждой минутой личного времени, чтобы проводить его с детьми. Больше не существует «чистого» свободного времени, которое мы могли бы потратить за разговорами в кафе, за разгадыванием кроссвордов или на вечерних посиделках, как это было в 60-х годах ХХ века. Выходные теперь почти полностью посвящаются детям: спорту, соревнованиям, музеям, зоопаркам, музыкальным занятиям. Семьи проводят вместе больше времени, чем когда-либо: поехать в ресторан на ужин теперь означает поехать всей семьей. Время, которое женщины тратят на себя и на общение со взрослым окружением, снизилось на 7 часов в неделю с 1975 по 2000 год. А у работающих матерей еще сильнее: у них осталось 9 «чистых» часов в неделю для отдыха и развлечений и 15 часов общего свободного времени{46}.

Мужчинам свойственно непрерывно проводить время почти за любым занятием, будь то работа или отдых: игра в гольф, рыбалка или просмотр спортивных телепередач по воскресеньям. К примеру, по сравнению с итальянками мужчины из этой страны проводят за развлечениями около полутора часов непрерывно каждый день{47}. Свободное время у женщин распадается на мелкие частицы, которые не могут стать для них достаточными: десять минут здесь, двадцать минут там. Исследователи называют это «эпизодами»{48}. Это «переходное» время я обнаружила и в своих дневниках: оно наступает, когда заканчивается одно дело и свободных минут остается настолько мало, что приходится переходить к следующему пункту плана на день.

По словам Крейг, свободное время у женщин с детьми постоянно прерывается и подвергается ментальному «загрязнению». И вообще, насколько оно «свободно», если есть задачи, которые приходится постоянно решать? «Женщина постоянно думает о том, что необходимо семье, даже на эмоциональном уровне, – говорит Крейг. – Это напоминает работу метрдотеля. Все ли довольны? Всем ли хорошо? В целом проводить время со своей семьей – это хорошо, в этом есть удовольствие, но это также приносит определенный стресс. Вы можете плавать в бассейне. Это считается свободным временем, но краем глаза вы постоянно следите за ребенком. Вы не расслабляетесь. Это как служба в пожарной части. Вы постоянно тренируетесь и ждете вызова. Вы находитесь в состоянии постоянной готовности».

Рэйчел Коннелли, специалист по экономике труда в Боудин-колледже, изучила те же дневники времени, которые анализировал Джон Робинсон, вычла все свободное время, когда матери ощущали состояние «боевой готовности», и пришла к отличному от Робинсона выводу. «У женщин вообще нет никакого свободного времени», – сказала она мне позже{49}.

После ужина мы с Крейг прогулялись по темнеющим улицам Парижа, разговаривая о путях решения проблем, касающихся нехватки времени. Крейг, стройная шатенка с волосами до плеч, отличается живым интересом ученого и той страстью, что свойственна адвокатам. А еще она очень легко располагает к себе. «Чего не хватает в разговорах о том, чтобы получить “все и сразу”, – говорит она, – это признания того, что если останется существующий порядок вещей, то женщины не смогут добиться всего сами, у них на это не хватит времени. Они не смогут одновременно больше работать и больше уделять внимания детям без серьезных стрессов. Женщины не смогут перейти этот порог без сдвига в поведении окружающих. Пока мужчины не сократят свое рабочее время и не станут помогать по дому, пока культура не изменится и родители не получат должную поддержку, женщины больше не в состоянии ничего сделать сами. Они уже сделали все, что могли. Я не знаю, что они еще могли бы придумать». Однако есть одно исключение, говорит она, пока мы идем по тихим улицам. Оказывается, в Дании 80 % матерей работают, и большинство из них делают это полный рабочий день. И все же у них не только остается примерно столько же свободного времени, сколько у их мужей, но еще есть в запасе и «чистое» свободное время, которому могут позавидовать мужчины и женщины в других странах, где Крейг проводила исследование.

И я подумала: «Я должна это увидеть!»

Несколько месяцев назад после изучения моих дневников Джон Робинсон был убежден, что ему в моем лице встретился настолько сложный случай, что мне необходимы особые занятия по поиску свободного времени. Он мне тогда прямо сказал: «Если вы не поедете в Париж и не сможете найти время, чтобы отдохнуть, то тогда с вами действительно происходит что-то не то». В последний день парижской конференции Джон Робинсон взял меня под руку и сказал, что настало время для заключительного урока.

Он пригласил меня на обед. Я надела джинсы, зеленую пятидолларовую футболку и шлепанцы, потому что иначе я чувствовала бы себя невыносимо на этой жаре. Робинсон был одет в зеленую трикотажную рубашку с коротким рукавом, которая явно нуждалась в стирке, и мокасины на резиновой подошве. В руках у него был поношенный пластиковый портфель. Я предположила, что обедать мы будем в каком-нибудь бистро.

Мы садимся в такси, и Робинсон просит отвезти нас на площадь Согласия к началу Елисейских Полей. Мы выходим у знаменитого пятизвездочного отеля Htel de Crillon, построенного в 1758 году и изначально спроектированного в качестве дворца. Здесь Бенджамин Франклин подписал с французами соглашение, в котором они признали Декларацию независимости. Напротив того места, где я стою, Людовик XVI лишился головы во время французской революции. Отель похож на Версальский дворец. Публика проходит мимо в костюмах, сшитых на заказ. Женщины одеты в мини, на ногах у них туфли с высокими каблуками. По всему видно, что они не ходят за покупками в недорогие сетевые магазины. Никогда.

С замиранием сердца я захожу вслед за Робинсоном в отель. Моя обувь громко шлепает по мраморным полам. Вышколенный персонал отеля, не моргнув глазом, проводит нас в зал ресторана, он весь в позолоте и зеркалах. Робинсон пригласил с собой Джонатана Гершуни, известного ученого-хронометриста из Оксфорда, чтобы тот поделился со мной секретами свободного времени. Под мягким светом хрустальной люстры XIX века мужчины заказывают фрикадельки из перепелов в уксусе шардоне, а я – морского леща с овощами, листьями нори и соком рукколы. Джон и Джонатан сейчас заняты новым исследованием, которое позволит представителям любой профессии увидеть, как они преувеличивают время своей работы по сравнению с реальным{50}. Бездельники все.

Робинсон считает, что найти свое свободное время – значит отыскать путь к хорошей жизни. Это требует значительных усилий. Одно время он вел дневник, где записывал, как тратит время. Тогда он работал над крупным проектом и каждый день засиживался на работе до одиннадцати часов вечера: «Я считал, что работал сто часов на той неделе. Но когда все точно проверил, оказалось, всего семьдесят два. Вот тогда я и стал скептически относиться к утверждениям людей об их времени. Я решил изменить свою жизнь, после того как осознал, что она проходила совсем не так, как я хотел. Я стал много путешествовать и выбираться куда-нибудь по вечерам. Поэтому теперь я говорю “день без живой музыки – это как день без солнца”». Робинсон разведен, у него двое взрослых детей. Он живет один. Иногда он садится в вашингтонское метро с газетой The Washington Post с воскресной вкладкой и едет сам не зная куда. Он выходит на поверхность, когда ему вздумается, и идет дальше навстречу приключениям. Джон смотрит поздние передачи по телевизору, потому что может себе это позволить. Он совершает ежедневные трехкилометровые пробежки. Зиму проводит в своей квартире в Беркли. Он почетный член Общества любителей бельгийского пива. Каждый год Джон ездит на веселый и бесшабашный фестиваль Burning Man, который проходит в пустыне Невады и всегда завершается сжиганием огромной деревянной статуи человека.

Несколько дней назад Робинсон преподал мне первый урок свободного времени: развлечения ради он отвел меня в дешевый секонд-хенд свадебных платьев недалеко от железнодорожной станции. Я покорно стояла возле него, а он рылся на полках с одеждой, пока у меня не заболела голова и я не была вынуждена сесть.

– Вы знаете, – сказала я, – я ненавижу походы по магазинам.

– Правда? – он изобразил неподдельное удивление. – А я думал, что мы будем заниматься этим целый день!

На другом «уроке» Робинсон сказал мне, что, чтобы найти свободное время, нужно отставить остальные дела в сторону. Это сродни уборке в чьем-то (читай: его) кабинете. Он наконец-то пустил меня туда после того, как я стала посещать его занятия по управлению временем. «Надо еще уметь зайти сюда», – предупредил он, открывая передо мной дверь. Бумаги, книги, коробки, папки, доски для графиков, фотографии и горы всего подобного лежали везде: на мебели, на полу и на том, что должно было оказаться письменным столом. Его кабинет выглядел так, будто он тащил сюда все, что попадется под руку, и по всему этому однажды прошелся ураган. «Я хотел здесь прибраться», – пожал он плечами и смахнул бумаги на пол, освобождая мне небольшое место на диване, покрытом красным бархатом. Таким образом, я даже смогла присесть.

В отеле de Crillon в ожидании блюд Робинсон говорит мне, что если я или другие женщины чувствуем себя при выполнении домашних дел как в тюрьме, то это исключительно наша вина. Почему женщины до сих пор готовят и наводят порядок чаще мужчин? Почему у женщин меньше времени на отдых? Наши стандарты слишком высоки. «Вы собираетесь на полу своей кухни делать операции на открытом сердце? А насколько чистой должна быть посуда? Если в вашем доме нет переносчиков инфекции, то она уже достаточно чиста, – говорит он с упреком. – Женщины сами свои злейшие враги». Робинсон не видел липкий пол в моей кухне. Он не знает, что у меня буквально все трещит по швам, и домашняя уборка помогает как минимум нормально дышать.

Видимо, смысл сегодняшнего урока, когда мы сидим неподобающе одетые в месте, которое ослепляет роскошью и блеском, заключается в том, что необходимо просто «брать и делать». Найдите время для хорошего отдыха даже при тех обстоятельствах, когда вы чувствуете себя не в своей тарелке.

Для того чтобы продолжить заключительный урок, Робинсон просит Джонатана Гершуни погрузить меня в историю отдыха, начиная с возникновения человечества, и объяснить, почему сегодня нам так не хватает на него времени. Гершуни бросает взгляд на затейливый узор на тарелке, стоящей перед ним, и начинает рассказ. Он говорит, что первые люди нуждались друг в друге, чтобы выжить, поэтому они всегда действовали вместе. Они охотились, собирали плоды и делились добычей друг с другом. Жизнь не была простой, но люди улучали момент для рисования на стенах пещер. Наличие свободного времени было необходимым для дальнейшего прогресса. Инновации вроде колеса и подручных инструментов были изобретены в часы ничегонеделания. Но после того как выживание стало гарантированным, работа мужчин и женщин разделилась. Женщины стали выполнять незатейливую и скучную работу вроде обработки земли и выкапывания съедобных корешков, как говорит Гершуни, а мужчинам была отведена главная роль, и они выполняли работу, требовавшую смекалки, силы и недюжинной отваги. Только мужчины могли заниматься охотой, состязаться на турнирах, быть жрецами и воевать. Досуг – вторая сторона этого процесса. Он требует напряжения ума, желания духовно развиваться, различных умений и мастерства. «Появление досуга, – заявляет он, – мы можем связывать с сильным полом – мужчинами».

С течением времени, чем дальше человек мог дистанцироваться от рутинной работы, тем выше был его социальный статус. С появлением классового общества и феодальной системы в Европе высший класс – аристократия – демонстрировал власть, показывая праздность и окружая себя свитой в противовес простым людям, которые должны были много и тяжело работать. Промышленные магнаты 90-х годов ХIХ века – представители высшего общества – сами часто занимались делами, но были просто обязаны демонстрировать показное безделье, также окружая себя людьми, которых в Средние века называли свитой. И все с одной целью: наглядно продемонстрировать свое положение в обществе.

Принесли клубничный торт и шоколадные палочки с банановым мороженым и кофе. Я отложила дневник.

– Все это хорошо, – сказала я. – Но вы рассказываете мне историю про мужчин. А я хочу знать, было ли нечто подобное с женщинами. Джон полагает, что если у женщин нет свободного времени, то с ними происходит что-то не то. Но было ли оно у них когда-либо? Я вспоминаю старую пословицу: «Женскую работу никогда не переделать». И я выросла с этим. Моя бабушка смотрела сериал и вечно при этом гладила белье. Но я никогда не видела, чтобы она положила ногу на ногу и сидела, как мой дедушка, на крыльце, читая газету.

Гершуни замолчал и откинулся в кресле с шелковой обивкой.

Гершуни рассказывает мне о фундаментальном труде Торстейна Веблена[9], написанном в 1899 году. Он называется «Теория праздного класса». Когда позже я стала его читать, то сразу увидела на второй странице: «Представители низших классов были вынуждены выполнять работу, необходимую им для пропитания. Среди них были рабы, подневольные люди и женщины».

Когда мы вернулись на конференцию, я сразу стала искать Кимберли Фишер, которая как секретарь Международной ассоциации исследований использования времени знает практически обо всех исследованиях, посвященных времени и всему подобному. Я спросила ее об истории появления свободного времени у женщин. Если статус представительниц высшего класса был, по сути, отражением положения в обществе мужчин из их семьи, как они проводили свое свободное время?

Фишер, женщина с волнистыми рыжими волосами и в больших очках, всегда оживленная и говорящая без умолку, вдруг замолкает, как будто сильно удивлена моим вопросом: «Именно поэтому женщины уходили в монастыри».

После нескольких коротких и жарких дней в Париже я стала внимательно присматриваться к собственному дефициту времени, чтобы рассмотреть его формы и действие, а также его влияние на всех окружающих. Но все же у меня не было ответа на вопрос, как с ним справиться.

Я прочитала множество советов. В них говорилось только о том, что лучший способ избавиться от дефицита времени – это нанять помощников (хорошо, если кто-то может себе это позволить) или покончить с таким образом жизни. Пытаясь оказаться полезным, Джон Робинсон дал мне посмотреть видеозапись передачи 1994 года. Она называлась Running Out of Time («Не хватает времени») и рассказывала о паре, которая решила свою проблему цейтнота, переселившись на ферму{51}. А главная героиня романа I Don’t Know How She Does It[10] ушла с работы, переехала в деревню и стала проводить целые дни со своим ребенком на природе, купаясь в небольшой запруде и ничего не делая. Но я надеялась прочитать что-то более реальное! Перевернув последнюю страницу и закрыв книгу, я бросила ее через всю комнату: чтение оказалось бесполезным.

А что делать, если вы любите свою работу или хотя бы какую-то ее часть? Если вы не можете уйти с работы или не знаете, чем будете заниматься на ферме? Если вам неоткуда ждать помощи или вы по частицам собираете деньги на ежемесячные платежи по ипотеке? Разве покончить с привычным образом жизни – единственный выход?

А что делать, если вы хотите (и вам необходимо) найти время на хорошую работу и отдых с ребенком? Вы можете наконец позволить себе расслабиться? Меня стали интересовать истории обычных людей, таких, как я сама, которые смогли устроить свою жизнь. Здесь и сейчас.

Я решила познакомиться с жизнью неидеальных людей, которые как минимум начали осознавать проблемы, существующие с их собственным временем (помните мое определение – «конфетти»?), и стали добиваться, чтобы их время стало более цельным. Возможно, именно они расчистили дорогу для таких заблудших душ, как я. Если, как писал Эрик Эриксон, ключами к хорошей жизни могут быть три составляющие: работа, любовь и игра, – то я буду искать ответ, задавая всего два вопроса. Почему все происходит так, как происходит? И что можно улучшить?{52} Что ж, начну искать свет в конце туннеля{53}.

Глава 3

Слишком занят, чтобы жить

Молодежь не должна бояться мечтать о новом, прекрасном, светлом будущем… Наука, технологии, способы снижения трудозатрат, управление, организация труда, образование, медицина и, не в последнюю очередь, политика и государственное управление. Достижения в этих областях приближают к нам будущее, в котором нам не придется работать долгие часы до седьмого пота… Вещи, делающие жизнь интересной и приятной, будут доступны каждому. У людей будет больше свободного времени, которое они смогут посвятить образованию и отдыху, – таким образом, нам будут доступны насыщенная духовная жизнь, религия, искусство, саморазвитие и все то прекрасное, что есть в этом мире.

Речь кандидата в президенты США Дуайта Эйзенхауэра на Республиканской конвенции в 1956 году

Джейн Вангснесс Фриш все время занята. Она готовится стать кандидатом наук. Она только что вышла замуж. Она работает на государственной службе и весь день проводит в офисе, который находится в пяти часах езды от дома, поэтому Джейн тратит 80 % оставшегося времени на дорогу. Ее «личное» время – это когда она учится или едет за рулем. Нехватка времени стала образом жизни – ведь она надеется стать успешной. На что у нее не остается ни минуты? «На семью, – говорит двадцативосьмилетняя Джейн. – Мы с мужем решили подождать с детьми, ведь они потребуют много времени».

Вангснесс Фриш – первая выступающая из фокус-группы, собранной для изучения занятости в современной жизни{54}. Она говорит, что единственное время, которое она тратит на что-то подобное развлечению, – это пробежки с подругой, которая считает это занятие эффективным: можно и пообщаться, и позаниматься физическими упражнениями. Но Джейн признается, что ненавидит бег.

Напротив нее сидит Джош Малнури, тридцатидвухлетний сотрудник ИТ-отдела страховой компании, в которой работают по семьдесят часов в неделю. Он рассказывает, что у них с женой только что родился ребенок, и он еще занимается волонтерством в нескольких организациях. «Я никогда не успеваю сделать все, что необходимо, – говорит Джош, – и сейчас я уже опоздал на другое мероприятие. Наверное, придется меньше спать».

Трэвис Китч работает в двух местах. И там, и там у него очень требовательные руководители. Его жена тоже работает на полную ставку, и при этом они воспитывают двух детей с отклонениями в развитии. «Мы находимся в состоянии вечной занятости, – говорит он. – К тому же многие отдых воспринимают как грех и говорят “лень от лукавого”. Я, конечно, хотел бы больше времени уделять занятиям на каноэ, но…»

Во главе стола сидит пятидесятилетняя Бетси Бирмингэм. Она воспитывает пятерых детей, будучи профессором и замдекана в местном университете. «Последний раз, когда я смогла спокойно вздохнуть? – она выдерживает паузу. – На прошлой неделе, когда я делала ежегодную маммографию».

В эту минуту входит высокая стройная женщина с короткой стильной стрижкой. Волосы седые. Она извиняется за опоздание и представляется всем присутствующим. Ее зовут Дебора Доусон. Она объясняет причину опоздания болезнью собаки, которую пришлось везти в ветлечебницу с кишечными проблемами. Дебора задержалась и на еще одной встрече в библиотеке. Она переводит дыхание: «А потом я застряла в пробке!»

Я выглядываю из окна. С восемнадцатого этажа отеля Radisson, самого высокого здания в городе, где мы сидим в баре, видно всего лишь несколько машин, стоящих на светофоре. Светофоров в этом городе немного. До горизонта видны одни кукурузные поля. Мы находимся не в Нью-Йорке, не в Вашингтоне, не в Чикаго или Лос-Анджелесе.

Мы в городе Фарго, штат Северная Дакота.

Фарго. 107 тысяч жителей. Город находится на Великих равнинах, рядом граница с Канадой. Завод по производству тракторов – крупнейший работодатель в городе. На местной ярмарке продаются жареные сырные шарики и свиные отбивные на палочке.

«Жизнь в Фарго полна стрессов», – говорит мне Энн Барнетт, организатор фокус-группы. Но она явно не имеет в виду бурную Редривер, которая, выходя из берегов в половодье, смывает все на своем пути, как это несколько раз случалось в течение последних лет. Она имеет в виду обычную жизнь: «Люди просто сходят с ума».

Начав изучать вопрос нехватки времени, я обратилась к опыту жизни вне города. Воображение рисовало пасторальные картинки деревенского быта с красивыми пейзажами, обеднями в церкви и сидением на лавочках возле домов. Я думала, что сельская жизнь более упорядочена, да и дышится там легче. А потом я наткнулась на исследование Барнетт о занятости, которую она называет «великим ускорением» современной жизни. Пятидесятичетырехлетняя Барнетт – профессор кафедры коммуникаций и руководитель программы изучения женской психологии и вопросов взаимоотношения полов Университета Северной Дакоты в Фарго. И все ее респонденты живут в небольших городах Среднего Запада США.

Я тогда позвонила ей и спросила недоверчиво:

– А правда, что люди в Фарго очень заняты?

– Дорогая, – ответила Энн со смешком, – вы хотите познакомиться со слишком занятыми жителями Северной Дакоты? Я помогу вам.

И вот я здесь.

Когда официант приносит сырные шарики и диетическую газировку, Барнетт спрашивает у присутствующих, что движет их сверхзанятостью. Люди начинают говорить в ответ, что это ощущение заставляет их чувствовать собственную эффективность и значимость. Наличие свободного времени для них – показатель слабости. Даже мысль об отдыхе вызывает у них… чувство вины.

– У всего должна быть цель, – задумчиво говорит пятидесятидевятилетняя Доусон, удивляясь тому, что отдых для большинства пенсионеров, которых она знает, кажется настолько утомительным: и гольф, и путешествия, о которых они не преминут рассказать ей. – Доусон продолжает: – Возможно, это оправдание тому, как вы проводите свое свободное время. Когда вы чем-то заняты, то вы как бы говорите: «Вот кто я на самом деле. Я делаю что-то важное. Я не просто так занимаю место на Земле».

У Доусон пять детей. Она написала мемуары, сняла фильм, работает с сиротами в Судане и путешествует по Африке. Раньше она ходила в огромную каменную пресвитерианскую церковь в центре города, как ее родители, бабушка с дедушкой и целые поколения до них. Церковь находится всего лишь в квартале от ее дома. Она говорит, что хотела бы посещать ее и дальше: «Я бы нашла успокоение в душе, потому что храм Божий помогает отыскать место в этом мире. Но у меня не получается. Я слишком занята».

Энн Барнетт, женщина небольшого роста с прямыми русыми волосами до плеч, говорит медленно, но уверенно. Она стала изучать проблему нехватки времени и занятости несколько лет назад. Зная, насколько слова оказывают влияние на то, что происходит с людьми, она начала замечать, что люди вокруг стали больше говорить, как им не хватает времени{55}. Термины вроде «цейтнот» или «дефицит времени» стали очень распространенными. Читая поздравления с праздниками, которые Барнетт доставала из почтового ящика, она даже начала считать, сколько раз люди упоминают в них о своей загруженности: «мы так загружены делами», «у нас был очень напряженный год», «мы заняты, заняты, заняты».

Заинтригованная, она стала собирать поздравительные открытки и письма – свои, друзей, коллег. После того как многие узнали об ее исследованиях, поток корреспонденции увеличился. Количество писем и открыток уже перевалило за несколько тысяч, а некоторые экземпляры датируются 60-ми годами прошлого века, – и весь этот ценный материал служит архивом и примером роста человеческой занятости.

Она достает огромные папки поздравительных писем, которых полно в ее рабочем кабинете. Мы начинаем разглядывать конверты, украшенные леденцами и рождественскими елочками. Сразу становится понятно, что за поздравительными вступлениями кроются проблемы, о которых люди хотели рассказать. «У нас и раньше был плотный график, а сейчас вообще не знаем, что делать», – написано в одной из открыток. «Весь год прошел сумасшедшими темпами!» – это письмо, кажется, было написано в приподнятом настроении. «Я не знаю, куда уходит мое время. Мне кажется, что я работаю все время, но, похоже, не успеваю ничего сделать», – пишет работающая мать троих детей.

Барнетт обводит кружком слова и предложения, появляющиеся с поразительной частотой: «суматошный», «замотанный», «трата времени», «сумасшедший», «не могу успеть все это сделать», «на бегу», «как все быстро». Дни сменяют друг друга, время бежит. «Быстрее, чем движется планета», – говорится в одном из писем. А в другом радость от наступления праздника сменяется перечислением того, что необходимо сделать: «Съездить в магазин, сделать карамель, испечь лепешки, купить печенье и слоеное тесто». Одна семья призналась, что из-за суеты не успела вовремя отправить рождественскую открытку: «Считайте это поздравлением с Днем святого Валентина!»{56}

Чем больше Барнетт читала эти письма, тем больше она замечала, что люди считают, будто они сильно заняты, и, соответственно, описывают свою жизнь как наполненную делами и ничем иным. Некоторые даже хвастались занятостью и тем, что живут «постоянно на бегу». Они писали, что успевают сделать огромное количество дел в течение определенного времени. Все это было похоже на пустое бахвальство. Автор одного письма рассказал, что в праздники вместо традиционного барбекю ему пришлось «побывать сразу в Арканзасе, Луизиане, Миссисипи и Алабаме». А еще одна семья была не просто занята, а настолько загружена кружками и дополнительными занятиями детей, что мать семейства проезжала «сотни миль» в день.

Один бизнесмен написал, что вырастил три стартапа до уровня компаний, входящих в рейтинг крупнейших мировых компаний Fortune 500, и обошел весь земной шар на яхте со своей семьей. Во время путешествия они «учились общению с дельфинами и исследовали недавно открытые подводные вулканы». После прочтения этого письма Барнетт посетила свежая мысль: «Господи, их занятость – это предмет конкуренции. Они таким образом подтверждают собственный статус. Если человек занят, значит, он важен окружающим. Значит, он успешен и живет полной жизнью. У них есть четкая установка: “Я занят больше, чем остальные”. И если вы не настолько заняты, как ваши знакомые, то вы становитесь в их глазах неудачником».

Барнетт стала думать, что все эти рассказы о «сверхзанятости» в некотором роде «знак почета», заработанный для жизни в быстро меняющемся мире. И хотя за последние десятилетия поздравительные открытки стали содержать больше высказываний о нехватке времени, само время не изменилось. Земля по-прежнему делает один оборот вокруг своей оси за двадцать четыре часа. Что изменилось, так это культурные установки. Теперь люди не только хотят получить «все и сразу», они еще хотят успеть сделать все буквально «за день». Один из исследователей назвал эту гонку утомительным «ежедневным марафоном»{57}. Барнетт и другие ученые утверждают, что к концу ХХ столетия сверхзанятость стала не просто образом жизни. Она стала гламуром. Теперь считается, что она показатель высокого социального статуса{58}.

Барнетт зачитывает одно вполне типичное послание.

Я не уверена, что писать рождественские открытки, когда я работаю со «скоростью света», – хорошая мысль. Но, учитывая то, что я могу потратить на них совсем немного времени, похоже, у меня не остается другого выбора. Мы встаем утром в 4:45, весь день у нас проходит на огромной скорости (могу сравнить это с тем, как будто мы засунули свою голову в блендер), и возвращаемся домой мы в 20:30, при этом выглядим ничуть не лучше, чем ведьмы на Хэллоуине, посаженные на кол, и еще удивляемся, как нам удалось хоть что-то успеть сделать за день.

А часы продолжают тикать. Письма и открытки становятся свидетелями того, что наша жизнь неумолимо проходит. Работа. Достижения. Награды. Путешествия. Уроки игры на гитаре. Выезды в спортивные лагеря. Баскетбольные матчи. Футбол в детском саду. Пояса тхэквондо. Замена тазобедренного сустава. Операции на сердце. Операции на позвоночнике. Юбилеи. Дни рождения. Похороны. Проверить, проверить, проверить.

Мы на время откладываем письма в сторону, и Барнетт звонит по скайпу двум коллегам насчет их исследования по вопросам занятости. Они изучают влияние сверхзанятости на личные отношения. Опрошенные пары жалуются, что у них не остается времени друг на друга. «Не могу вспомнить, когда мы разговаривали друг с другом», – сказал один из респондентов. Они сравнивают свою жизнь со «скоростным поездом», «американскими горками» или «каруселью, с которой невозможно сойти». Стараясь удержаться на плаву, пары ставят работу и детей на первое место. Свои же отношения они оставляют на заднем плане, в «самом низу семейной пищевой цепочки»{59}.

Новый проект Барнетт и ее коллег посвящен женщинам и их сверхзанятости. Исследователи сейчас изучают и анализируют язык, которым респондентки описывают свою жизнь. По словам коллеги Барнетт Бекки Дегрифф, одна женщина сказала во время интервью: «Статус больше не относится к марке машины, которую ты водишь. Он определяется твоей занятостью – количеством дел и мероприятий, в которых ты участвуешь». Другая женщина призналась, что судит о людях по количеству их свободного времени: «Если человек свободен, то это значит, что он ленив». Еще одна респондентка сказала с оттенком презрения в голосе: «Я не понимаю, как люди могут быть не заняты». Другая опрошенная сообщила: «Я настолько устала, что мне нужен длительный отпуск». Но при этом добавила, что никогда не брала его, потому что это было бы равносильно признанию того, что у нее не хватает сил продолжать работу{60}. Дегрифф рассказала о невольно подслушанном разговоре двух мам, которые в ожидании окончания занятий танцами у детей делали покупки в супермаркете и буквально мерялись своей занятостью. Одна сказала, что ей нужно помочь заполнить и вернуть учителю табели успеваемости класса («я более занята, я выиграла»). Вторая только фыркнула в ответ и заметила, что у нее на двоих детей больше («нет уж, это я выиграла»).

По словам Барнетт, сверхзанятость стала у людей нормой жизни. Они должны или ей соответствовать, или превратиться в изгоев общества. Она говорит: «Никто не пишет “время остановилось” или “мне нечем заняться”. Они даже перестали ходить по барам, ссылаясь на занятость. Но в то же время они не рассказывают о негативных последствиях сверхзанятости. Никто вам не расскажет о доме, требующем уборки, о горах грязного белья или об ожирении, которое стало следствием того, что люди перестали готовить нормальную домашнюю еду. Это обратная сторона занятости, о которой, впрочем, вы не узнаете из писем».

Барнетт отмечает удивительную вещь: некоторые люди утверждают, что слишком занятая жизнь – их личный выбор, чтобы добиться успеха и дать детям возможность уверенно чувствовать себя в будущем. Другие отказываются от сверхзанятой жизни, хотя и понимают, что современные реалии требуют постоянного «бега по кругу». Барнетт отмечает: «Даже если вы не выбираете сверхзанятость, она сама находит вас. Я называю это выбором без выбора. Хотя у людей выбор есть всегда. Многие, кажется, сами создают себе образ сверхзанятого человека, даже если им это не нужно. Вспомните об автомобильных пробках в Фарго. И зачем люди по своей воле выбирают нехватку времени – она же не приносит им никакого удовлетворения? Мои исследования это подтверждают».

Эдсон Родригез, социолог, изучающий поведение работающих семей в Лос-Анджелесе, также озадачен этим вопросом. По его мнению, сверхзанятость стала мощным поведенческим фактором и частью современной культуры. Человек вынужден подчиняться этим нормам. «Культурные установки намного сильнее личности, даже если эта личность соответствует принятым нормам», – говорит он.

Люди, как правило, стараются соответствовать нормам поведения, принятым в обществе. В 50-х годах прошлого столетия психологи поставили эксперимент: испытуемые помещались в комнату с несколькими другими участниками эксперимента, которые намеренно давали неправильный ответ на вопрос о длине нескольких линий. Несмотря на то что ответ был очевидно неправильным, трое из четверых испытуемых соглашались с неправильными ответами. Грегори Бернс, профессор психиатрии и бихевиоризма[11] Университета Эмори, дал еще больше обоснований человеческому конформизму. Надев на испытуемых датчики, сканирующие работу мозга, он показал им на мониторе компьютера две различные трехмерные фигуры и предложил ответить на вопрос, одинаковые они или разные. При этом он показал участникам эксперимента фотографии других людей и ответы, которые они ранее якобы дали на этот вопрос. Результаты оказались впечатляющими. Как только кто-либо из испытуемых начинал сомневаться в «подсказанном» ответе, миндалевидное тело, отвечающее за центр страха в мозгу, начинало активно сопротивляться. Но этим дело не заканчивалось. Когда все участники эксперимента давали неправильный ответ, у них отмечался рост активности части мозга, ответственной за восприятие, а не осмысленное принятие решений и контроль противоречий. Настолько большим было желание согласиться с предложенным вариантом. Из этого Бернс сделал вывод, что стремление соответствовать норме было настолько сильным, что мозг на самом деле изменил восприятие картинки, предложенной испытуемому{61}.

«Мы на культурном уровне превратили скорость в добродетель. Если вы заняты, если вы работаете быстро, если вы “крутитесь” в течение дня, то вы становитесь лучше. Вы достигаете успеха, – говорит Родригез. – Нас сравнивают с окружающими и порицают, если мы не соответствуем этим ожиданиям современной культуры. И вы думаете: “если у меня на сегодня нет дел, то что-то происходит не так”».

Люди везде стремятся к тому, чтобы быть занятыми, даже в глубинке{62}. Они заявляют социологическим службам, что у них нет времени принять участие в опросе{63}. Они выглядят важными и занятыми, проверяя почту на своих смартфонах раз в десять минут, хотя, возможно, это уже просто вошло у них в привычку{64}. Опросы свидетельствуют, что люди не могут ни с кем подружиться за пределами своих офисов{65}. У них нет времени на свидания{66}. Нет времени на сон и секс{67}. Восемь из десяти англичан говорят, что они слишком заняты, чтобы съесть десерт, хотя четверо из десяти опрошенных утверждают, что десерт лучше, чем секс{68}. Мы настолько торопимся жить, что даже длина роликов с видеообращением кандидатов в президенты снизилась с 40 секунд в 1968 году до 7,3 секунды в 2000 году{69}.

Люди говорят, что у них нет времени на отпуск{70} и даже на обед{71}. Вот на чем основаны рекламные кампании фастфудов: «Возьми готовый обед – прямо здесь и сейчас!» Сайты туркомпаний предлагают клиентам полностью использовать свой отпуск. А Управление Лас-Вегаса по работе с туристами разместило рекламные щиты с изображением измотанной сотрудницы офиса, пытающейся забраться на верхушку заваленного бумагами рабочего стола с плакатом, на котором написано «В отпуск – сейчас!»{72}

Один врач сказал, что современное стремление к вечной занятости – патология. Он назвал это «болезнью времени»{73}. Другие утверждают, что проблема имеет психологические корни, и называют это состояние «хронофилией»{74}.

Психологи пишут о пациентах, находящихся в крайней степени духовного истощения, которые считали, что занятость позволяет считать человека компетентным, умным, успешным, которым вдобавок можно восхищаться и которому можно завидовать{75}. Психиатр Эд Хэллоуэлл в своей книге CrazyBusy: Overstretched, Overbooked, and About to Snap! («Безумно занят: перенапряжен, перегружен и скоро взорвусь!») написал, что этот синдром вызвал в современном мире целую эпидемию{76}. Он утверждает, что, кроме мнимого достижения высокого статуса, сверхзанятость вызывает психическую зависимость. Я знаю об этом из опросов. Один молодой человек сказал мне: «Это же круто, когда ты делаешь сразу тысячу дел и у тебя все получается».

Синдром сверхзанятости уже стал предметом анекдотов и шуток. Актриса Кейси Уилсон рассказала в интервью о своей героине, Пенни, которая в телесериале Happy Endings («Счастливый конец») сокращает слова, например «умор» вместо «уморительный» и «спс» вместо «спасибо», потому что она слишком занята, чтобы произносить их целиком{77}. А в выпуске передачи Saturday Night Live («Субботним вечером в прямом эфире») Сет Майерс[12] рассказал анекдот: «Вы все знаете, что гиганты ретейла продают свежесрубленные рождественские елки через интернет, чтобы быть ближе к покупателю. А если вы доплатите еще несколько долларов, то вам эту елку поставят и нарядят. Кроме этого, за вас распакуют подарки, поиграют в новые игрушки и получат всю ту радость от праздника, на которую у вашей семьи, судя по всему, нет времени»{78}.

Мы настолько привыкли преклоняться перед сверхзанятостью, что исследователи уже говорят об отвращении к свободному времени и потребности в оправдании сверхзанятости. Кристофер Хси, психолог и профессор бихевиоральных наук Чикагского университета, попросил девяносто восемь студентов заполнить анкету. Затем он предложил им выбор: они могли спокойно сидеть и ждать пятнадцать минут до начала следующего опроса или прогуляться вокруг аудитории, а потом вернуться и сдать анкеты – это был аналог бесполезной занятости. Хси обнаружил, что те студенты, которые выбрали прогулку, были довольнее остальных. Потом он написал: «Если люди остаются без дела, они несчастны»{79}.

Даже самые влиятельные и богатые люди сегодня суперзаняты. Элита общества больше не демонстрирует показное праздное времяпрепровождение, как это было раньше. Представители деловых кругов скорее напоминают мегазвезду рок-группы U2 Боно, который постоянно летает в Африку и мировые столицы, встречается с политическими лидерами разных стран и ратует за поиск лекарств против СПИДа и за прощение долгов беднейшим государствам. Он выполняет свою гуманитарную миссию между концертами и написанием новых песен. Основатель Microsoft миллиардер Билл Гейтс известен тем, что спал в свое время под рабочим столом у себя в офисе, чтобы не терять ни минуты рабочего времени. Теперь он старается не упустить его в поисках новой вакцины от малярии, продвигая при этом еще и инновации и реформы в сфере образования. Он настолько занят, что уже забыл о любимых гольф-клубах{80}. Такие знаменитости, как известный шеф-повар Маркус Самуэльсон, берут на себя как можно больше работы и привыкают жить в таком темпе всю оставшуюся жизнь. Самуэльсон сам готовит, управляет шестью ресторанами, собирает коллекцию кухонной посуды, выпускает чай под собственным торговым знаком, участвует в делах авиакомпаний и платежных систем, выступает на телевидении, ведет два сайта, написал мемуары и четыре кулинарные книги{81}. «В современном обществе, где ценностью считаются деньги, – пишет колумнист Дэниэл Гросс, – иметь свободное время и ничего не делать – значит не соответствовать духу эпохи»{82}.

Я встречалась с аналитиками Leisure Trends, компании, занимающейся изучением потребительского спроса и маркетингом в области спорта, отдыха и развлечений в Боулдер-Сити (Колорадо). Они впервые заметили, что сверхзанятость вошла в индустрию отдыха в 90-х годах прошлого века вместе с доткомами[13]. «С тех пор свободное время вызывает у людей тревогу и беспокойство, – говорит Джулия Кларк Дэй, вице-президент по маркетингу и продажам, – у них его стало меньше, им нужно было работать намного больше, и они хотели точно знать, чем они будут заниматься в свободное время». С тех пор сверхзанятость изменила индустрию отдыха и развлечений. Если раньше торговые сети предлагали товары туристам, которые готовились к недельным туристическим походам, продолжает Джулия Кларк Дэй, то теперь, с ростом занятости людей, эти же сети фокусируются на продажах товаров для покупателей, предпочитающих короткий отдых: пикник или рыбалку в выходные. Затем временные характеристики отдыха немного расширились – это произошло в 2001 году, тогда люди могли провести за отдыхом около одного дня в неделю. Но к 2010 году количество времени на досуг, которое люди могли себе позволить, опять снизилось до четырех часов: отдыхающие могли, например, поехать на ближайшую реку для семейного сплава на каноэ. Люди стали задаваться вопросом, как можно отдохнуть поближе к дому, чтобы не тратить время на дальние поездки. «А теперь люди думают, чем им заняться во время обеда в течение сорока пяти минут, – уточняет Кларк Дэй. – Одна из производителей обуви и товаров для спорта и досуга первой предложила концепцию десяти-пятнадцатиминутного “моментального отдыха”. Она хочет приучить людей выходить хотя бы ненадолго на улицу и заниматься каким-нибудь любимым делом. Или просто подвигаться»{83}.

Никто не мог предполагать, что жизнь в начале XXI столетия будет настолько занятой. В работе «Экономические возможности для наших внуков» в 1930 году экономист Джон Мейнард Кейнс предсказывал к 2030 году пятнадцатичасовую рабочую неделю, окончание борьбы людей за выживание и время, которое будет посвящено наслаждению жизнью: «И час, и день будут проходить добродетельно и хорошо». В 50-х годах прошлого века некоторые выдающиеся мыслители считали, что после Второй мировой войны производственный бум, улучшение условий жизни и повышение доходов до невиданного уровня у жителей индустриально развитых стран приведут к эпохе, в которой у людей будет много времени на отдых и развлечения. Предполагалось, что все наши основные потребности будут удовлетворены. Будучи свободными от тяжелого и изнуряющего труда, мы станем лишь наслаждаться плодами прогресса. Подобно древнегреческому идеалу благородной жизни, мы бы проводили время, развивая душу и разум. Экономисты, ученые и политики (в том числе Ричард Никсон, бывший в то время вице-президентом США) предсказывали, что к 90-м годам ХХ столетия американцы должны будут работать по двадцать два часа в неделю, шесть месяцев в году или уходить на пенсию в тридцать восемь лет{84}. Многие тогда думали, что четырехдневная рабочая неделя уже маячит на горизонте. В 1959 году сенатор Юджин Маккарти созвал специальные слушания по поводу уменьшения количества рабочих часов с сорока в неделю, которые предусматривало законодательство начиная с 1938 года{85}.

Сама мысль о том, что все должны иметь свободное время, была достаточно радикальной. В течение всей истории человечества оно было доступно лишь самым богатым и влиятельным членам общества. В 1959 году в Harvard Business Review вышла статья, в которой говорилось: «Скука, которая раньше беспокоила только аристократов, стала общим проклятием»{86}. Ученые беспокоились, что рабочие, непривычные к такому количеству свободного времени, могли всерьез погрузиться в безделье. В начале 60-х годов телекомпания CBS показала один предновогодний круглый стол с участием журналистов, на котором был задан вопрос: «Какой жесточайший кризис может ожидать американцев в будущем году?» Один из участников сказал о возможном усилении холодной войны. Второй отметил риск революций в Латинской Америке. А опытный тележурналист Эрик Севарейд рассказал о самой страшной угрозе, с которой могут столкнуться американцы, – «торжестве праздности»{87}.