Мне некогда! В поисках свободного времени в эпоху всеобщего цейтнота Шульте Бриджид

Пат Бьюкенен добродушно встречает меня у входной двери своего большого белого особняка, расположенного в лесу в Северной Вирджинии недалеко от штаб-квартиры ЦРУ. Работая журналистом, я освещала его популистскую кампанию на президентских выборах 1996 года и проехала вместе с ним весь Юг, где он, напоминая разъяренного сельского жителя, торжественно клялся завоевать республиканский истеблишмент. Он тогда назвал свой агитационный автобус «экспрессом, поднимающим на вилы». Сейчас ему семьдесят три года и он немного поседел. Но я удивлена тем, как мало он изменился.

Консервативный активист, он был недавно уволен из MSNBC[24], потому что руководство посчитало, что его последняя книга, включавшая главу «Конец “белой” Америки», отражала реалии сороковых годов, но никак не XXI столетия{174}. Однако я хотела встретиться с ним не по этой причине. В начале 1970-х годов Бьюкенен вел кампанию, принудившую Конгресс, игнорируя поддержку множества избирателей, уничтожить на корню закон, который помог бы создать высококачественную универсальную систему по уходу за детьми в США, и сделал это так, что в течение последующих сорока лет даже сама мысль что-либо изменить ни у кого не возникала. Ни разу.

Вето, наложенное на проект закона об уходе за детьми, положило начало неоплачиваемым больничным листам и повлияло на все последующие социальные программы поддержки семьи. И на самом деле, за исключением очень немногих программ помощи беднейшим слоям населения, в США не существует социальной политики, которая помогала бы снизить нагрузку на работающие семьи. США занимают устойчивое последнее место в мире практически во всем, что касается семейной поддержки. В отличие от многих стран, где поддержка материнства и детства является одной из главных задач, в США вы не найдете ничего подобного. США – это одна среди четырех из 167 стран, где родители не имеют права на оплачиваемый отпуск по уходу за детьми. Остальные три – это Лесото, Папуа – Новая Гвинея и Свазиленд. В Саудовской Аравии женщинам запрещено водить машины, но у них есть оплачиваемый отпуск по уходу за ребенком. В Китае, Индии, Бразилии, Монголии и на Гаити существует оплачиваемый отпуск для молодых родителей. И даже в Того и Зимбабве все молодые матери получают пособие в размере 100 % зарплаты, положенное за 14 недель отпуска по уходу за новорожденными{175}.

В отличие от работников в Бельгии, Франции, Германии и Нидерландах, их коллеги в США не имеют права на гибкий рабочий график или сокращенную неделю. В США нет системы пособий, политики справедливых зарплат и продвижения по службе для тех, кто работает неполный день, в то время как правительство Нидерландов продвигает концепцию «папиного дня», когда каждый из родителей работает частично совпадающие четыре дня в неделю и, таким образом, дети остаются на попечении в детских садах только в течение трех дней в неделю{176}. В США не существует оплачиваемых больничных листов, в отличие от как минимум 145 других стран{177}. Более того, европейцы, заболевшие в отпуске, имеют законное право взять его еще раз{178}. А налоговая политика США до сих пор выгодна лишь тем семьям, в которых есть один кормилец и одна домохозяйка. Другими словами, государственная политика не только не отвечает требованиям более 75 % семей с детьми, но еще и ухудшает их положение.

Бьюкенен провожает меня в комнату с отполированными деревянными панелями, потемневшими от теней, которые отбрасывает на них яркое утреннее солнце. Он предлагает мне сесть на ситцевый набивной диван, а сам устраивается рядом в кресло, отделанное бордовым бархатом. Прямо за ним у стены стоят позолоченные вилы, обрамленные стеклом, – эта композиция напоминает мне старинные напольные часы. Интерьер дополняется картиной на стене. Бьюкенен – ирландский католик, выросший в штате Мэриленд, – повесил на стену этой комнаты портрет конфедерата-южанина, генерала Роберта Ли.

Готовясь к встрече, я еще раз прочитала про Закон о развитии детей 1971 года. В конце 60-х, когда все больше женщин и матерей стали работать, исследования общественного мнения показали, что большинство родителей обоих полов хотят, чтобы было больше детских садов, и ожидают соответствующего решения правительства. «Трудоустройство матерей считалось как социальным благом, так и реальностью современной жизни», – пишет исследователь Кимберли Морган в историческом экскурсе на тему государственной политики по уходу за детьми{179}. Президент Ричард Никсон после получения результатов исследований о важности раннего развития детей, формирующего их будущую жизнь, назначил рабочую группу, которой он рекомендовал «создать систему эффективных детских садов, которые были бы доступны всем дошкольникам». Также его рекомендации дополнялись заданием разработать программу внеклассных занятий для школьников{180}.

Вдохновленные таким заявлением законотворцы, детские воспитатели, активисты по защите прав человека, феминистки и лидеры профсоюзов стали активно работать над дополнениями в федеральное законодательство, чтобы создать эффективную и универсальную систему по уходу за детьми для всех американцев, которая контролировалась бы общественными организациями и финансировалась бы из федерального бюджета, как программа дошкольного образования Head Start («Хорошее начало»). Местные советы по детскому развитию, состоящие в том числе и из родителей, должны были подготовить предложения для законодателей. Законопроект был поддержан представителями обеих партий. Орвал Хансен из штата Айдахо, один из республиканцев – сторонников законопроекта в палате представителей, отметил, что этот знаковый закон «мог бы принести намного больше пользы, чем все законы об образовании, принятые в течение последних 20 лет»{181}.

Но, по мнению Бьюкенена, Закон о развитии детей был не чем иным, как «большим скачком в никуда», задевающим основы американского образа жизни. Он и сегодня продолжает считать так же. Сидя в кресле, Бьюкенен начинает говорить громко, страстно и без перерыва, как будто он находится не у себя в кабинете, а на дебатах перед камерами тележурналистов. «Когда рос я и все мое поколение, никто нам ничего не диктовал. Мы просто выходили гулять и делали все, что хотели, в своих дворах. Мы сами себе придумывали игры. Мы сами учились, как нам поступать. Вы приходите домой из школы, и мама угощает вас домашним пирогом. И это естественный путь развития, – говорит Бьюкенен, мать которого работала медсестрой, прежде чем стала примерной домохозяйкой, воспитывающей девятерых детей. – Это гораздо лучше, чем отдать ребят в какие-то детские сады».

Как многие консерваторы, которые остались непоколебимыми в своем мнении, Бьюкенен говорит, что он хотел сохранить «естественные» традиционные семейные ценности, где отец зарабатывал бы деньги, а мать занималась домашними делами. «Мы чувствовали, что общество, сконцентрированное вокруг семейного очага, было здоровым обществом, – говорит мне Бьюкенен, – и мы не хотели никаких доисторических учреждений, в которые должны были бы ходить миллионы детей».

Бьюкенен вспоминает, что, пока законопроект продвигался к рассмотрению Конгрессом, он съездил в Советский Союз. Это был напряженный период холодной войны, гонки ядерных вооружений и страха перед безбожным коммунизмом. Он был крайне потрясен тем, что увидел: «Мы познакомились с малышами четырех, пяти, шести лет, которые воспитывались в духе ленинской доктрины. Они могли наизусть прочесть отрывки из трудов о коммунизме, как я когда-то цитировал Священное Писание еще в начальной школе. И либеральные демократы пришли в такой же ужас, как и республиканцы». После поездки Бьюкенен еще больше убедился, что бездушное государство, вечно занятые матери и дети, растущие на «фабрике подрастающего поколения», – это не то будущее, которого заслуживали США. Он пообещал себе сделать все возможное, чтобы законопроект не был одобрен Конгрессом{182}.

Бьюкенен быстро нашел поддержку консервативных писателей, журналистов и активистов, которые стали везде говорить и писать, что закон привел бы к «советизации» американских семей. Многие называли его попыткой установить контроль над мыслями по Оруэллу и первым шагом к тоталитаризму. Газеты пестрили громкими заголовками «“Большой брат” ждет ваших детей»{183}. Филлис Шлафли[25] и другие выступали против законопроекта, считая, что работающие матери должны вновь стать домохозяйками, и утверждая, что «никто не может заменить детям их матерей»{184}. А радикальные феминистки, требовавшие круглосуточных детских садов, только помогли Бьюкенену с аргументацией, что дошкольные учреждения будут способствовать разрушению семей{185}.

С укреплением правого крыла коалиция, поддерживавшая законопроект, стала ослабевать. Мнения разделились. Законопроект прошел, но уже без такой сильной поддержки со стороны обеих партий, как это было в самом начале{186}.

Когда законопроект попал в Овальный кабинет, некоторые советники Никсона рекомендовали ему побыстрее подписать его, говоря, что такой универсальный закон о дошкольном образовании помог бы ему «получить большую часть электората» среди работающих матерей, с которыми у Никсона как раз были определенные проблемы{187}. Но президент был озабочен ростом правых сил внутри собственной партии, которым активно не нравилась его умеренная социальная политика и визит в коммунистический Китай. Правые уже готовились к наступающим праймериз[26], и это, по словам Бьюкенена, «укрепило его позиции в отношении законопроекта».

Бьюкенен, как он теперь говорит, уже было приготовился к войне. Вместо этого Никсон удивительно легко согласился на вето. «Бывают сложности. Когда обсуждаются такие вещи, как принудительные перевозки школьников в автобусах, вы постоянно встречаетесь, обсуждаете, не соглашаетесь… Но что меня здесь удивило – это то, как легко мы выиграли, – говорит Бьюкенен. – Мне удалось убедить его не только экономическими аргументами (“мы не можем себе этого позволить”), но и философскими. Думаю, это произвело на него неизгладимое впечатление».

Бьюкенен написал для Никсона послание Конгрессу с изложением причин наложения вето на законопроект. Он предостерегал от «радикальных» и «ослабляющих семью» положений законопроекта. Говорил о том, что центры раннего развития детей не только создали бы «армию бюрократов», но и снизили бы «авторитет родителей и их вовлеченность в воспитание детей – особенно в раннем возрасте, когда у детей закладываются основы социализации, формируется сознание и начинают складываться религиозные и моральные принципы». Законопроект был, по его словам, просто неамериканским.

«Мы хотели не просто уничтожить законопроект, – говорит мне Бьюкенен, – мы хотели добиться того, чтобы даже разговоры о нем никогда не повторялись».

9 декабря 1971 года президент Никсон наложил вето на законопроект. Конгресс поддержал вето спустя сутки. «Зараза ушла, – сказал Бьюкенен тогда об идее создания дошкольных центров в США, – ушла навсегда».

Спустя сорок лет после наложения вето количество детей, живущих в «идеальной» для Бьюкенена семье, где отец зарабатывает, а мать занимается домом, сократилось более чем в два раза, упав до 20 %{188}. Две трети матерей с детьми дошкольного возраста работают. 40 % матерей с несовершеннолетними детьми сегодня единственные или основные кормильцы своих семей{189}. На памятнике уничтоженного Бьюкененом законопроекта сегодня стоило бы написать: «Забота о детях в современной Америке превратилась в катастрофу».

Несмотря на достаточно хорошее качество яслей, они остаются очень дорогим удовольствием, их сложно найти и еще труднее туда попасть. В очереди можно стоять годами{190}. Во Франции воспитатели в яслях и детских садах относятся к той же системе, что и профессора Сорбонны{191}. В США работники дошкольного образования зарабатывают примерно столько же, сколько парковщики или посыльные в гостиницах{192}. Опрос, проведенный в 2007 году, показал, что только 10 % учреждений дошкольного образования могут считаться образцово-показательными. Большинство таких заведений заслужили среднюю оценку и 10 % были названы откровенно опасными{193}.

Дошкольное образование в США практически не регулируется. Штаты устанавливают собственные стандарты безопасности и качества, и они сильно отличаются друг от друга. Только в нескольких из них требуется профессиональная подготовка воспитателей. В других штатах любой человек может на дому ухаживать за как минимум двенадцатью детьми. Никаких проверок на уголовное прошлое или сексуальные отклонения, никакой инспекции по безопасности, никакого контроля. Никто не интересуется, умеет ли воспитатель оказывать первую медицинскую помощь и знает ли он, как с помощью правильной позы у ребенка во время сна предотвратить синдром внезапной детской смертности{194}.

Известно, что дети гораздо лучше развиваются, когда у них есть достаточно времени, чтобы привыкнуть к воспитателям и учителям, которые заботятся о них, но у почти двух третей родителей с детьми младше шести лет походы в ясли или детский сад прекращаются через три месяца{195}. И хотя Американская академия педиатрии постоянно напоминает о необходимости правильного развития детей в раннем возрасте, когда их мозг наиболее восприимчив к обучению, организация по надзору за воспитанием детей Child Care of America оценивает работу дошкольных учреждений в большинстве штатов чрезвычайно низко{196}.

Элли Лафкин живет в далеком небольшом городке Шенандоа в штате Вирджиния. Она думала, что сделала все возможное, чтобы найти ясли для своей восьминедельной дочери Кэмден. Выбор у двадцатичетырехлетней матери был совсем небольшим. Они с мужем живут вдалеке от родственников, и никто не может им помочь. В радиусе полусотни километров от своего дома они нашли только три аккредитованных детских учреждения, которые при этом закрываются даже раньше, чем Элли или ее муж могли бы добраться туда после работы. При этом цена в 150 долларов в неделю оказалась для них запредельной. Элли тогда работала бухгалтером в аптеке, а ее муж обслуживал бассейны в доме отдыха неподалеку.

Министерство сельского хозяйства США подсчитало, что средней семье с двумя детьми придется потратить от 212 370 долларов до почти полумиллиона, чтобы вырастить детей, рожденных в 2011 году, до семнадцатилетнего возраста, и эти цифры не включают оплату колледжа. В семейном бюджете стоимость ухода за детьми и их образования может сравниться разве что с выплатами по ипотеке или арендой жилья{197}. В девятнадцати штатах родителям приходится платить за уход за детьми больше, чем за четырехлетний курс обучения в государственном университете{198}. А если рассматривать вариант с колледжем, то родителям придется восемнадцать лет копить деньги для того, чтобы дети могли в нем учиться.

Не найдя выхода, Лафкин позвонила в местную социальную службу. Ей дали список нелицензированных семейных дошкольных учреждений. Девять из десяти телефонов не отвечали. Поэтому она сделала то, что делают большинство родителей: положилась на рекомендации друзей и семьи. Двое друзей посоветовали обратиться к пожилой женщине, которая брала 85 долларов в неделю и занималась уходом за детьми уже семнадцать лет. У нее не было лицензии, но штат Вирджиния дает право заниматься уходом за детьми без нее при условии, что воспитатель работает не более чем с шестью детьми, не являющимися друг другу родственниками. Выбор Лафкин нельзя назвать необычным: половину из четырехсот тысяч детей в Вирджинии родители отдают в такие нелицензированные «учреждения». Так говорят адвокаты потерпевших.

Через пять недель Кэмден нашли мертвой, и полиция начала расследование. Только после трагедии Лафкин выяснила, что у пожилой дамы было криминальное прошлое. Мы встретились с Элли спустя короткое время после даты, которая должна была стать первым днем рождения ребенка. Детская комната со светлыми обоями цвета лаванды и звездочками на потолке осталась нетронутой. В комнате по-прежнему стояла большая плетеная корзина с детскими вещами, а рядом с ней – упаковка памперсов. «Я знаю, что это глупо, но я просто не могу выкинуть это, – сказала мне Элли, она часами сидит на могиле дочери и читает ей детские книжки. – Мы даже не предполагали, что отдать ребенка в частные ясли означает почти то же самое, что кинуть его в пасть волкам»{199}.

Бетси Каммингс, боцман ВМФ с побережья Вирджинии, думала, что ясли «Маленькие орлы» были лицензированным и проверенным учреждением, когда отправила туда своего семинедельного сына Дилана. Она полагала, что сотрудники детского центра подготовлены к работе с новорожденными. Но она ошибалась. Ясли управлялись церковью. Как и во многих штатах, в Вирджинии дошкольные детские учреждения освобождаются от множества обязательных проверок на соответствие стандартам качества и безопасности, если они подведомственны религиозным организациям{200}. И если бы с этими яслями было все в порядке, то их работники знали бы, что детей нельзя класть на живот во время сна на неподходящие пенопластовые блоки в жарком и душном помещении. Они бы никогда не оставили малышей без присмотра на два с половиной часа, находясь на обеде совсем неподалеку. Они бы знали, как нужно делать искусственное дыхание, когда Дилан уже посинел. А мама Дилана знала бы, что директор этого «учреждения» ранее уже привлекался к ответственности за неосторожное обращение с детьми.

Местная прокуратура возбудила дело, требуя наказать трех сотрудников за ненадлежащий уход за детьми, а директора – за непреднамеренное убийство. Но судья Чарльз Постон отклонил обвинения. Он написал в заключении: «Адвокат в достаточной степени привел доказательства того, что если бы деятельность детского центра подлежала проверкам и надзору, которые осуществляются в отношении светских детских учреждений, то многие факторы риска [синдрома внезапной детской смертности] были бы устранены. Мы приносим свои соболезнования, но решение в данной ситуации должно быть принято Генеральной ассамблеей[27], и суд в данном случае не может рассматривать это дело».

«Я думала, что у них есть разрешение на работу, когда первый раз пришла посмотреть на этот детский центр, – сказала мне Каммингс. – Мне показалось, что они умели обращаться с детьми. У них же у самих есть дети, внуки»{201}.

В 1981 году, когда некоторые штаты попытались ужесточить требования к работникам дошкольных учреждений, президент Рональд Рейган отказал во введении строгих стандартов. «Матери и бабушки ухаживают за детьми уже тысячи лет, и им для этого никогда не были нужны специальные курсы», – сказал он{202}. Многие считают, что ухаживать за детьми – это что-то чуть больше, чем быть просто сиделкой. Но насколько сложно все может быть на самом деле?

Журналист New Republic Джонатан Кон в отрезвляющей статье «Ужасы американских детских садов» описал случай гибели четырех детей в семейном детском саду в штате Техас. За малышами присматривала женщина с судимостью. Однажды, когда дети спали после обеда, она уехала в магазин. При этом она оставила сковородку с маслом на работающей плите. Масло загорелось. Когда хозяйка вернулась, весь дом уже был в огне{203}. Газета Star Tribune из Миннеаполиса получила Пулитцеровскую премию в 2012 году за расследование причин случаев детской смертности в частных дошкольных учреждениях, которые происходили примерно раз в неделю{204}.

Столкнувшись с возросшим количеством подобных статей в прессе, в мае 2013 года Министерство здравоохранения и социальной политики США объявило, что не желает больше ждать, когда Конгресс начнет действовать, и предложило первые в истории страны федеральные стандарты для детских дошкольных учреждений, участвующих в программе государственной поддержки беднейших слоев населения{205}. «Прошло пятнадцать лет с того момента, когда мы в последний раз ужесточали правила ухода за детьми в дошкольных учреждениях, и это были годы трагедий. Гибли дети, разрушались семьи. И все потому, что у нас не было жестких стандартов, которые могли бы их защитить», – заявила секретарь министерства Кэтлин Сибелиус.

Но правила касаются только 1,6 млн детей из бедных семей, участвующих в программе госсубсидий. А унизительный, бюрократический и трудозатратный процесс получения этих субсидий лишает их всякого смысла{206}. Достаточно постоять в очереди и пообщаться с матерями-одиночками. Я оказалась в одной из таких очередей в 6:30 утра в Вашингтоне. Мы стояли рядом с Андрией Суонсон, двадцатитрехлетней матерью-одиночкой, воспитывающей двоих детей, которая работала и одновременно училась в колледже. Сюда она приехала для продления субсидии. Еще за час до открытия канцелярии очередь растянулась уже почти на квартал. Первая в ней женщина сказала, что приехала сюда в 3:45 утра. Многие, как и Суонсон, проводили часы в ожидании, а часто приезжали сюда по три-четыре дня подряд, выстаивали огромные очереди только для того, чтобы получить отказ из-за нехватки какой-нибудь бумажки. Однажды во время очередной попытки получить субсидию Суонсон потратила столько времени, что ее уволили с работы. Она съехала с квартиры, ушла в местный приют и стала жить на пособие по безработице. Подобные истории вам может рассказать почти любая женщина из этой очереди. «Это просто ад какой-то, – говорит Суонсон, – ад!»

Но у нее нет выбора. За частные ясли для маленьких сына и дочки Андрии пришлось бы заплатить по рыночным ценам около 40 тысяч долларов{207}. А она зарабатывает в лучшем случае половину этой суммы.

Родители обеспокоены нестабильным качеством ухода за детьми в яслях и детских садах США. Именно об американской системе дошкольного воспитания рассказывают много ужасных историй. И эти слухи только укрепились после большого количества публикаций в 80-х годах о скандалах, связанных с насилием и сатанизмом, которые, к счастью, не подтвердились{208}. Невысокое качество работы детских дошкольных учреждений привело к противоречивым результатам исследований по поводу того, действительно ли трудоустройство матерей и развитие дошкольных учреждений так губительно, как того боялись Бьюкенен и другие консерваторы. Так продолжалось до 2010 года, когда было опубликовано масштабное исследование о качестве работы детских дошкольных учреждений Национального института детского здоровья и развития человека. Социологи пришли к выводу, что дети, проводившие в яслях и детских садах с высоким качеством ухода разумное количество времени каждую неделю, «не отличались в развитии» от тех, которых воспитывали дома мамы{209}. Звучит обнадеживающе, но лишь для 10 % родителей, которые смогли найти такие замечательные детские учреждения, устроить в них своих малышей и полностью оплатить услуги воспитателей.

Мне стало любопытно, почему вся система дошкольных учреждений настолько отвратительно устроена, что она как бы говорит матерям: «Заканчивайте работать, увольняйтесь и возвращайтесь домой – на свое место». Адвокат организации Child Care Aware of America Мишель Нот говорит: «Мы это регулярно слышим от наших законодателей. Они провели детство с матерями на кухне. Они привыкли к тому, что их жены не работают. И вот результат. Они, кажется, совершенно не собираются думать о том, как работодателям следует обращаться с матерями и отцами, чтобы семьи с детьми имели поддержку в этой стране».

Очевидно, что уже никто в индустриально развитых и еще развивающихся странах не спорит с тем, что образование для женщин, как и для мужчин, – это отличная штука. Большинство людей во всем мире уверены, что женщины могут и должны сами выбирать себе работу в любой профессиональной сфере, точно так же как и мужчины. Можно даже сказать, что они гораздо счастливее в равных с мужчинами условиях, а не в патриархальных отношениях{210}. Но исследование за исследованием продолжают показывать, что, как только у женщины появляется ребенок, она теряется. И более того, она совершенно не представляет себе, что делать дальше{211}.

Двойственное отношение к роли женщины в семье – результат нашего инертного мышления. Большинство думает так: «Зачем менять социальную политику и культуру рабочей среды для того, чтобы помочь матерям в работе, если мы недостаточно уверены, что они вообще должны работать?»

Звезда Пат Шредер[28] взошла на Капитолийском холме ровно через год после того, как Бьюкенен с успехом расправился с законопроектом о дошкольных учреждениях. Ей было тридцать два года. Во время присяги она держала за руки своих детей двух и четырех лет. На ее плече висела сумка с памперсами{212}. В отличие от Бьюкенена, который провел свое детство с матерью-домохозяйкой, Шредер выросла среди более полутора миллионов других детей, которые воспитывались в более чем двух с половиной тысячах прекрасных дошкольных учреждений, созданных во время Второй мировой, чтобы их матери могли трудиться на благо своей страны{213}.

«Мы провели социологический опрос и выяснили, что только одна из десяти семей может позволить себе, чтобы кто-нибудь из ее членов сидел дома, занимался домашним хозяйством и воспитанием детей. Но у наших чиновников все наоборот: мало у кого жена работает вне дома, – говорит она. – В залах Конгресса живет и процветает образ традиционной семьи, как будто сошедшей с полотен Нормана Роквелла[29]. А когда вы им скажете, что с детьми некому сидеть, они вам посоветуют нанять няньку, чтобы вы могли спокойно поехать на теннисный корт. Я бы им ответила: “Нет, если женщина работает вне дома, то ей нужно, чтобы ребенок был под присмотром для того, чтобы она могла спокойно работать”. Но им такая реальность неведома. Я так и представляю себе конгрессмена, который думает: “Если я займусь этим вопросом, то моя жена тоже захочет где-нибудь работать”. И я никогда не забуду Буша-старшего, который во время предвыборной поездки в Нью-Мехико в воскресенье захотел посетить детский дошкольный центр. Сопровождающим пришлось напомнить ему, что по воскресеньям эти центры не работают. Политики очень далеки от народа. Половина из них – обладатели миллионных состояний. Они просто не знают, чем живут простые люди»{214}.

Я позвонила Шредер, которая сейчас на пенсии и живет во Флориде, чтобы узнать ее мнение по поводу того, к чему в итоге привело вето, инициированное Бьюкененом. Она мне ответила, что посвятила всю свою работу в Конгрессе тому, чтобы исправить вред, который он нанес людям. Пат работала с Мэри Роуз Оукер и Джеральдин Ферраро, которые, как и она, возглавляли комитеты, считавшиеся тогда «политическим захолустьем», – почтовой и государственной служб. «Мы собирали все наши три комитета на слушаниях, чтобы протолкнуть законопроекты», – сказала мне Шредер{215}. Идея была в том, чтобы превратить правительство в образцового работодателя для семейных людей. Шредер яростно протестовала против военных расходов и говорила, что лучше направить эти деньги на социальную поддержку семей. «Я состояла в комитете по оборонным расходам. Я пыталась вставить слово, но никто не обращал внимания, – говорит она. – Единственное, что их всех интересовало, – это производство оружия и размещение военных заводов в их округах».

Примерно в это же время, вспоминает Шредер, она заметила растущее давление на женщин, которых принуждали быть не просто хорошими матерями, а «супермамами». «Вы должны были печь хлеб у себя в кухне и выглядеть как модель из Vogue, – говорит она. – Мои подруги замечали, что они стали делать то, чего никогда бы не делали, если бы не работали. Иначе они спросили бы себя, зачем им печь хлеб. Но ведь работающей женщине нужно было чем-то ублажить свою бедную заброшенную семью. Я злила людей, когда они просили дать им какой-нибудь рецепт для кулинарной книги. Я посылала им рецепт приготовления льда. Но они-то хотели что-нибудь для гурманов. Вы что, думаете, я дома делаю вафли и яйца по-бенедиктински детям на завтрак? Ни в коем случае!»

Благодаря «партизанским» действиям Шредер федеральное правительство стало первым институтом, внедрившим гибкий график, сокращенную неделю и удаленную работу. Сейчас существует более двухсот первоклассных детских дошкольных учреждений для тысяч госслужащих, но те уже не справляются со спросом на свои услуги{216}. Тридцать три федеральных агентства занимаются предоставлением субсидий, чтобы возмещать работающим семьям затраты на уход за детьми вне дома{217}.

Но самым большим своим достижением Шредер считает превращение того, что Бьюкенен называл «огромной системой по уходу за детьми, сидящей на шее у правительства», в одну из лучших в мире госструктур. Речь идет о Пентагоне.

До 1970 года Министерство обороны требовало от беременных женщин увольнения. В 1982 году результаты масштабного исследования, проведенного Главным управлением общего учета США, показали, что только 1 % всех детских дошкольных центров, принадлежащих ведомству, соответствовал хотя бы минимальным стандартам качества. Ясли и детские сады военного ведомства не зря назывались «гетто»{218}. А в 1989 году Шредер добилась принятия закона о дошкольных учреждениях для детей военнослужащих, который предусматривал высокие стандарты качества и безопасности и обязательное наличие квалифицированных воспитателей, а также проведение регулярных инспекций. Вместо простого присмотра за детьми закон требовал создания специальных учебных планов, позволяющих развивать детей с помощью обучающих игр.

К 2012 году Министерство обороны тратило уже более одного миллиарда долларов в год на дошкольное обучение более двухсот тысяч детей{219} и сейчас считает уход за детьми важной частью своей миссии, позволяя родителям спокойно работать и не беспокоиться о безопасности, обучении, да и просто хорошем самочувствии малышей. Министерство обеспечивает «лучший» уход за детьми в «высококачественной обстановке, способствующей их воспитанию и развитию»{220}. Практически все его детские центры обучения аккредитованы Национальной ассоциацией по вопросам образования детей дошкольного возраста и отвечают самым высоким требованиям. Все воспитатели за очень редким исключением{221} – лучшие в стране и самые высокооплачиваемые в отрасли. Пентагон частично возмещает сотрудникам стоимость содержания детей в принадлежащих ему центрах, поэтому ведомственные дошкольные учреждения им вполне по карману. У работающих родителей есть богатый выбор: они могут отдавать детей в развивающие центры на время рабочего дня или устраивать в пансионы, где о них будут заботиться почти как дома. Также существуют внеклассные программы для школьников. Сторонники раннего развития детей активно поддерживают работу министерства в попытке создать «золотой стандарт» детских дошкольных учреждений{222}.

Дезире Уайнленд была первой женщиной – командиром части штурмовых вертолетов Apache и прослужила более двадцати лет до выхода на пенсию в чине подполковника{223}. Ее муж тоже был армейским офицером. Их двое сыновей пользовались всеми благами системы дошкольного воспитания Пентагона, которая, по ее словам, была великолепной. Дезире хорошо отзывается о воспитателях, которые понимали все тяготы армейской службы. Переезды и командировки никогда не заканчивались. Было тяжело всем: и одиноким родителям, и семейным парам, в которых муж и жена часто были приписаны к разным военным базам, как в случае с семьей Уайнленд. Как-то раз один из воспитателей даже предложил привести мальчиков в детский сад в 5:00, чтобы Уайнленды не нарушали свой рабочий график. «Дети всегда были заняты делом, учились, им читали книги, – сказала мне Дезире. – У них был кулинарный кружок, и воспитатели учили их готовить. Даже в три-четыре года их стали готовить к тому, чтобы всегда рассчитывать на собственные силы. Их учили всему, чего только могут желать родители».

Несмотря на то что профессия военного предполагает постоянное нахождение на месте службы, Пентагон заслужил множество наград за внедрение гибких графиков работы, позволяющих военным и гражданским лицам выбирать время для службы, отпусков и выходных дней{224}. Больничные листы оплачиваются военным ведомством лучше всех в стране. Полугодичные неоплачиваемые отпуска предоставляются тем, кто находится на действительной военной службе, резервистам, ветеранам и членам семей, ухаживающим за демобилизованными по инвалидности{225}.

Но все попытки предложить подобное социальное обеспечение остальным работающим семьям страны встречали отчаянное сопротивление. «По радио круглосуточно шло обсуждение этой темы в духе Раша Лимбо[30]. Людям пытались внушить, что некоторые силы хотят отнять детей у родителей, чтобы навязать им чуждые идеи, – говорит Шредер. – Наши акции “Возьми детей с собой на работу” должны были показать, насколько людям необходимы хорошие дошкольные учреждения, но, с точки зрения закона, мы не могли заставить всех принять участие в таких акциях. А правые продолжали убеждать население в том, что все это заговор коммунистов».

Восемь лет потребовалось Шредер, чтобы Закон об отпусках по болезни и семейным обстоятельствам был принят. И хотя она всеми силами старалась пролоббировать оплачиваемый отпуск и внести в текст закона положения о равных правах для матерей и отцов, большинство законодателей согласились только на двенадцать недель неоплачиваемого отпуска для работников, испытывавших проблемы со здоровьем. «Но это было слишком ограниченное и незначительное изменение», – сетует Шредер. Закон работает только в отношении крупных организаций и работников, имеющих трудовые договоры на полный день, при этом они должны проработать на одном месте более года. Таким образом, этот закон не удовлетворяет нужды 40 % всех трудоспособных лиц, живущих в США. Правительственные исследования показали, что чаще всего люди берут отпуск, когда заболевают сами{226}. Попытки Шредер ввести оплачиваемый отпуск по уходу за детьми по крайней мере для федеральных служащих окончились неудачно. В 2012 году еще одна попытка провалилась – как легко догадаться, из-за консерваторов. Даррелл Исса, калифорнийский республиканец и один из самых богатых членов Конгресса, даже выпустил ролик на YouTube, где показывались разные мировые диктаторы, в том числе лидер Северной Кореи Ким Чен Ир и президент Ирана Махмуд Ахмадинежад. Видео сопровождала броская надпись: «Разве эти парни могли ошибиться, сделав у себя платный отпуск по уходу за детьми?»{227}

Шредер говорит, что никогда не могла понять, что творилось в головах политиков, когда речь заходила о матерях. Они как будто хотели сказать: «Если ты бедная и разведенная, то иди и работай и не жди, что мы тебе поможем. Спасибо за внимание. А если ты из среднего класса и можешь себе позволить остаться дома, то ты должна чувствовать себя виноватой за то, что ты работаешь, а потому носись как сумасшедшая, делая тысячу дел одновременно, чтобы загладить свою вину».

Этот двойной стандарт очень хорошо проявился перед президентскими выборами 2012 года, когда кандидат от Республиканской партии Митт Ромни, чья жена сидела дома с пятью сыновьями, выступил на образовательном форуме NBC, говоря, что «присутствие дома одного из родителей на этапе первых лет познания детьми мира крайне важно»{228}. А несколькими месяцами ранее он с гордостью заявлял об ужесточении требований к служащим в рамках реформирования социальной политики при его участии как губернатора Массачусетса: «Я говорил, что даже если у вас есть двухлетний ребенок, то вам все равно нужно идти работать. Люди мне отвечали, что это бессердечно, но я им говорил “нет”, я лучше потрачу больше на детские сады, чтобы родители вернулись на работу. Я хочу, чтобы у людей была почтенная возможность трудиться»{229}. «Люди» – это, конечно, бедные одинокие матери.

Ничего удивительного, что консерваторы вроде Бьюкенена, сама философия которых была предрасположена к господству правительственных институтов и частных корпораций, отчаянно боролись против всеобщей системы дошкольных учреждений, финансируемой правительством. Те же консерваторы отстаивали в 70-х годах XX века модель семьи «кормилец – домохозяйка», по крайней мере, для среднего класса, и это тоже никого не удивляет. Но что действительно шокирует – это то, что, несмотря на огромные социальные, экономические и демографические изменения в XXI столетии, традиционное мировоззрение Бьюкенена продолжает побеждать.

Разговаривая с Пат Шредер и Патом Бьюкененом, я была удивлена не столько различием их видения того, что было бы полезнее семьям американцев с детьми, сколько их одинаковыми мотивами. Именно так. Каждый из них по-своему боролся за то, чтобы у людей было время на семью и дом. Они оба жаловались, что дети больше не бегают играть во двор. Пат Бьюкенен хочет, чтобы матери успевали приготовить традиционный пирог в три часа дня, потому что они все время находились дома, пока их мужья работали. Пат Шредер хочет, чтобы оба родителя могли работать по достаточно гибкому графику, позволяющему им тоже быть дома хотя бы иногда к трем часам дня. С пирогом для детей. Но никто из них не хотел, чтобы Америка превратилась в страну пустых, бездушных домов и детей-«роботов», чего Бьюкенен очень боялся, посетив СССР. Но поскольку с 1971 года они так яростно боролись друг с другом, защищая домашний очаг и время, которое родители должны были тратить на уход за своими детьми, мы в итоге потеряли и домашний очаг, и это время.

Ранние 1970-е были единственным временем в истории, когда правительства взаимодействовали с такими общественными группами, как движение за равные права женщин. Это предопределило конец старого, традиционного мироустройства и положило начало следующему этапу отношений общества с теми, кто им управлял.

Незадолго до того времени, когда Пат Бьюкенен делал все возможное, чтобы законопроект о дошкольных учреждениях никогда не увидел свет, шведский премьер-министр Улоф Пальме выступил в ООН с заявлением, что цель его правительства – создание общества с равными возможностями для обоих полов, и в этом обществе мужчины и женщины могли бы спокойно работать, имея время на семью. Он продвигал законы о введении субсидий на дошкольное образование и раннее обучение детей, об оплачиваемом отпуске по уходу за новорожденными детьми как для матерей, так и для отцов. Кроме того, он ратовал за оплачиваемые больничные, укороченные рабочие часы, гибкий график, льготы для частично занятых рабочих и служащих, а также изменения в налоговом и трудовом кодексах для женщин, на чьих плечах лежала забота об обеспечении семьи. Пальме поддерживал программы, которые давали женщинам возможность все чаще быть избранными на высокие должности в государственных структурах и в частных корпорациях{230}. Сравните это со Швейцарией, где в 1971 году некоторые группы женщин только получили право голосовать.

Отчасти стремление шведского правительства к установлению равноправия полов было вызвано нехваткой рабочей силы, оно также старалось оградить страну от потока иммигрантов{231}. Другие страны, такие как Франция и Германия, пострадали от снижения рождаемости во время мировых войн и хотели восстановить ее уровень{232}. Небольшие и более однородные по своему составу страны, как, например, Дания, стали поддерживать социальную политику в отношении семей в качестве средства укрепления своей национальной самобытности, даже если это вело к повышению налогов и перераспределению доходов населения{233}.

Ни одна из этих правительственных программ не была совершенной. И ни одна из них не была внедрена со стопроцентным успехом. В течение долгих лет щедрая социальная политика в Швеции касалась только матерей. В Западной Германии работающих матерей продолжали звать «кукушками», как тех птиц, которые откладывают яйца в чужом гнезде и улетают прочь{234}.

Но в то время как консерваторы, подобные Бьюкенену, считают социальную политику обузой для экономики, показатели продуктивности работы американцев говорят об ином. Да, это правда, что США показывают значительный экономический рост и общий рост производительности труда, но это обусловлено в основном напряженной работой американцев, которые проводят на работе больше времени, чем положено. Если мы будем считать их продуктивность на основе отработанных часов, то увидим, что в течение прошедших лет США находятся позади таких стран, как Франция, Ирландия, Люксембург, Нидерланды и Норвегия{235}.

Когда речь заходит о направлении налоговых средств на социальные программы, то США находятся далеко не на самом почетном месте, занимая двадцать третье в списке из двадцати семи стран, в которых проводилось исследование Организации экономического сотрудничества и развития. Но если сложить государственное финансирование с теми средствами, которые люди платят сами, то США в части затрат на социальные программы занимают пятое место в мире, находясь на следующем месте за Швецией{236}. Однако в Швеции все платят за здравоохранение и социальные программы налогами. В США вы платите за себя из своего кармана.

Как и любой другой работающий родитель, я чувствовала последствия вето Бьюкенена каждый день после того, как у меня появились дети. Вы хотите поговорить о нехватке времени? Попробуйте найти ясли для вашего грудничка и отыскать няню для своих и соседских детей, потому что в вашем районе нет детского сада. Найдите дополнительно еще кого-то, кто заберет ваших детей вечером из сада, потому что ни вы, ни ваш муж не успеваете быть в саду к шести вечера из-за вечерних пробок или авралов на работе. А затем подумайте о любом непредвиденном обстоятельстве: карантин в яслях, снежная буря, поломка машины, болезнь – и вы погрузитесь в абсолютное чувство вины, панику и хаос.

Летние каникулы? Пожалуйста! Почему многие работающие родители отслеживают даты на календаре и в ежедневниках? Они стараются успеть зарегистрировать заявки на детей, потому что популярные летние лагеря заполняются до отказа в течение каких-то часов. Родители выстаивают огромные очереди, чтобы обеспечить место своим детям, и начинают эту гонку еще в феврале{237}. Это десять недель, когда детям вообще нечего делать. Но и с летними лагерями не все так просто: я испытала шок, когда однажды в поисках летнего лагеря для пятилетнего сына обнаружила, что большинство из них работает с 9 утра до полудня.

Продленка? Когда мой одиннадцатилетний сын перешел в среднюю школу, я буквально выворачивалась наизнанку в поисках места, в котором он мог бы быть после уроков: в нашем районе не было групп продленного дня. Зато были группы помощи молодым наркоманам и сообщество по предупреждению ранней беременности, но мой сын, большой любитель играть в Age of Empires[31], вряд ли был готов их посещать. Я даже написала заметку в The Washington Post о том, что пятнадцать миллионов детей в США, включая моего сына – а это более четверти всех американских детей{238}, –болтаются с ключом от дома на шее и не знают, чем себя занять, пока их родители на работе. Я написала, как ужасно чувствуют себя при этом родители. Но вместо конструктивного обсуждения проблемы, рассуждений об изменении рабочей среды, внедрении гибкого графика для родителей, организации внеклассных групп или, на худой конец, предложения, чтобы школы подумали, как совместить учебное расписание с графиком работающих родителей, я получила массу комментариев от анонимных читателей, которые обзывали меня плохой матерью{239}. А однажды в 8 утра у меня дома зазвонил телефон. Звонил агент ФБР. Саркастическим тоном он поздравил меня с тем, что я «рассказала каждому педофилу в радиусе восьмисот миль, что мой сын остается один дома каждый день после трех часов».

Когда мои дети были маленькими, я, как и многие американки, чувствовала такой приступ тошноты при упоминании о дошкольных учреждениях, что даже не рассматривала этот вариант. Но однажды няня, которую мы нанимали вскладчину с другой семьей, просто не пришла утром, и я не увидела другого выхода, как начать поиск яслей-сада. Я взяла список городских детских учреждений и начала с первой буквы алфавита. «Абракадабра» – лицензированный, аккредитованный детский центр развития в небольшом уютном здании неподалеку от нас. Там есть все необходимое для развивающих игр, и во дворе находится прекрасная детская площадка. Получилось, что я нашла один из лучших детских центров. Да, он был дорогим. И совершенно случайно в нем оказались свободные места, что иначе как чудом и назвать было нельзя. Директор, очень доброжелательная, но строгая и мудрая женщина, стала для моих детей «второй мамой» и одной из моих лучших подруг. От нее и воспитателей, которые работали в этом детском центре, я узнала много нового, и они очень помогли мне стать еще лучше как родителю{240}.

Исследователи говорят, что родители, решившие вопрос с присмотром за детьми, испытывают меньше стрессов, лучше справляются с работой и в целом больше ею довольны{241}. Австралийский ученый-хронометрист Лин Крейг обнаружила, что организация нормального детского досуга в рабочее время способствует сохранению посменной работы и ведет к равноправию полов дома и на работе в большей степени, чем решение других задач{242}. Исследование также показало, что не только родители, но и их коллеги, не имеющие детей, выигрывают от того, что их работодатель помогает решать проблему присмотра за детьми в рабочее время, потому что это ведет к более стабильной и слаженной работе без опозданий и более высокой производительности труда. Если говорить языком цифр, то отсутствие сотрудников на рабочем месте обходится бизнесу в 3 млрд долларов потерь ежегодно{243}. «В итоге, – пишет Кали Йост, консультант, помогающий компаниям разрабатывать стратегии соблюдения баланса рабочей и личной жизни их сотрудников, – все выигрывают от того, что коллеги, имеющие детей, получают поддержку от работодателя»{244}.

Исследование также говорит, что раннее обучение у профессиональных воспитателей помогает детям лучше развиваться и повышает их шансы на дальнейшие успехи в жизни. Лауреат Нобелевской премии, экономист Джеймс Хекман утверждает, что с финансовой точки зрения вложения в высококачественное раннее обучение имеют коэффициент окупаемости от 6 до 10 % (это выше, чем любой исторический максимум прибыльности на бирже), который выражается в хорошей успеваемости в учебе, высокой эффективности на работе и меньшей обузе для общества{245}.

Другими словами, дети создают будущее. А их будущее начинается очень рано.

Я не выступаю за масштабные программы, финансируемые и управляемые правительством, напоминающие по своей сложности отделы регистрации транспортных средств. Но во всем, что касается ухода за маленькими детьми и программ поддержки семей, следует сделать что-нибудь получше.

Жена Бьюкенена Шелли молча приносит нам кофе и тихо скрывается за дверью.

Он продолжает с сожалением вспоминать те дни, когда Америка была «величайшей державой на Земле», отчасти потому, что для женщин было «нормально, понятно и естественно» хотеть выйти замуж и сидеть дома, воспитывая детей. Он говорит, что с тех пор, как матери стали работать, вырос уровень преступности и употребления наркотиков, а уровень образования стал значительно ниже.

Бьюкенен рос в то время, когда правительство масштабно пропагандировало возврат к семейным ценностям – за счет налогоплательщиков, конечно. После Второй мировой войны мужчины возвращались домой и на работу, и государству было нужно, чтобы отважные «клепальщицы Рози»[32] вернулись на кухни и позволили мужчинам занять их традиционное место. Киножурнал March of Time тех лет показывал эпизоды возврата людей к мирной жизни, где, в частности, говорилось: «Семья держится на мужчине – патриархе и кормильце, и на женщине – поварихе, домохозяйке и воспитательнице детей»{246}. Черно-белая пленка, которую показывали во всех кинотеатрах, предупреждала, что экономическая независимость женщин была одной из самых «тревожных тенденций» в обществе, и «эксперты» утверждали, что работающие матери не выполняли предопределенные природой обязанности, они были несчастными и разочарованными, а их дети не знали, что такое материнская любовь, потому что вместо построения семейных отношений женщины начинали «конкурировать» со своими мужьями. В фильме показывали трудных подростков с сигаретами в зубах и хулиганов. Утверждалось, что все это происходило потому, что их матери в это время работали, а не занимались семьей.

– В 30-х, 40-х и 50-х годах прошлого столетия люди считали семью самым главным в жизни, – говорит Бьюкенен. – Нынешнее поколение все делит на «я» и «мне». Они эгоисты. Они не в состоянии думать о семье.

– Можно вопрос? – говорю я. – Как вы думаете, должны ли работать женщины?

– Вы говорите о матерях, которые вынуждены работать для того, чтобы прокормить детей, или о тех, кто просто хочет работать? – отвечает Бьюкенен вопросом на вопрос.

– А это важно? – спрашиваю в свою очередь я.

Здесь мы ненадолго остановимся. Этот отвратительный двойной смысл самого вопроса «должны ли матери работать» прекращает любые осмысленные дискуссии на тему того, насколько изменились семьи с 1971 года. Сторонники разумной политики социальной поддержки говорят, что и отцы, и матери должны работать, чтобы содержать семьи. Это абсолютно справедливо для миллионов семей. Но как только вы достигаете определенного уровня дохода, этот аргумент отпадает. Консерваторы могут указывать на ваши хорошие дома, новую домашнюю технику и большие автомобили и говорить, что на самом деле у вас нет необходимости работать. Вы можете урезать свои расходы. Купить подержанную машину. Жертвовать всем. Но если вы не хотите этого, если вы выбираете карьеру, то вы жадная эгоистка и плохая мать. А если вы выбираете карьеру, чтобы позволить себе купить большой дом, то почему мои кровные деньги должны уходить в виде налогов на поддержание вашего бессердечного образа жизни? Если работающей матери вечно не хватает времени, если она постоянно беспокоится о детях и испытывает чувство вины, то зачем все это? Вы этого хотели? Получите. Как Бьюкенен сказал мне: «Сама мысль, что оба родителя пойдут работать и заявят, что налогоплательщики обязаны содержать их отпрысков, мне кажется бредовой».

Но такой узкий взгляд лишает и мужчин, и женщин возможности заниматься любимым делом, профессионально развиваться и оставить заметный след в обществе. Разве все дело только в экономике? Может ли возврат в 50-е годы прошлого века быть решением проблемы XXI столетия? Я спрашиваю Бьюкенена:

– А что произойдет с экономикой, если вся интеллектуальная элита бросит работать?

Бьюкенен фыркает.

– Не хочу показаться высокомерным, но только 5–10 % всего населения двигают это общество вперед, – говорит он. – Большинство выполняет функции обслуги. Моя мать растила девятерых детей, пока они не получили образование и не покинули отчий дом. Это лучший вклад в развитие общества, чем вклад женщины, которая хочет подождать с детьми, пойти на работу и позволить себе «хорошую» жизнь. Да, теперь она может сделать выбор между работой и детьми. Но вопрос остается вопросом: что из перечисленного лучше для страны и экономики?

Но почему у людей должен быть этот выбор?

За несколько месяцев до встречи с Бьюкененом я сидела в машине во время семейной вылазки с тремя поколениями родных мужчин: мужем Томом, сыном, племянником и своим восьмидесятичетырехлетним отцом. Все они слышали, как я интервьюировала по мобильному телефону мужчин, которые боролись за предоставление отпуска по уходу за детьми и гибкий график работы или которые хотели сами сидеть дома с детьми. Мой пятнадцатилетний племянник Уайетт воскликнул: «Круто!» Муж сразу ответил: «Я бы предпочел работу». Мой папа сначала задумался, а потом сказал: «Бриджи, ты должна понять. В жизни каждого мужчины приходит время, когда он должен решить, кто он такой, кем он собирается стать. Стану ли я врачом? Или адвокатом? Что я сделаю со своей жизнью?»

Я выдержала паузу. «Папа, неужели ты думаешь, – тихо спросила я, – что женщины не задают себе такие же вопросы?»

Бьюкенен размешивает сахар в кофе.

– И с помощью вето, – спрашиваю я, – вы хотели добиться того, чтобы женщины остались дома, а мужчины – на работе?

– Я хотел защитить традиционную семью, – прерывает меня он.

– И вам это удалось?

Он горько смеется и говорит, что традиционная семья распадается.

– Или наоборот, – говорю я с раздражением, – у меня не «традиционная семья». И мне не нравится думать, что она распадается.

Он пожимает плечами.

– Я сожалею о том, что сейчас происходит в обществе, вот почему в моих книгах столько пессимизма, – говорит он. – И я не знаю решения этой задачи.

Прежде чем попрощаться, я спрашиваю, как они с Шелли решали проблему воспитания их детей. Он качает головой:

– У нас никогда не было детей.

Положительный момент: начните с малого

Равенство, за которое мы боролись, не работает, не принесло положительных эмоций и не дало ожидаемого комфорта… Нам нужно… перейти на второй уровень: перестроить все институты для того, чтобы равенство мужчин и женщин стало истинным, чтобы мы могли сказать «да» жизни и любви и еще могли бы осознанно заводить или не заводить детей.

Бетти Фридан[33], The Second Stage

Во время первой беременности Дионн Анчиано потеряла покой и сон, думая о том, что ей предстоит вернуться на работу всего лишь через несколько недель после рождения ребенка. Она не знала, что штат Калифорния – один из трех, в которых существует оплачиваемый отпуск по уходу за новорожденными. Два других штата – Нью-Джерси и Род-Айленд{247}.

Калифорнийский закон, принятый в 2002 году, позволяет работникам брать до шести недель отпуска в году, чтобы ухаживать за новорожденными и приемными детьми и за больными членами семьи. Во время такого отпуска работники получают 55 % обычной зарплаты, если ее размер не превышает 1000 долларов в неделю. Работодатели при этом ничего не платят. Правительство тоже ничего не платит. Работники оплачивают все сами – средства поступают из фонда страхования временной нетрудоспособности, в который делают отчисления из зарплат в размере 3 долларов в месяц. Причем эти отчисления производятся автоматически из подоходного налога{248}. В Нью-Джерси существует подобная система. Штат Вашингтон тоже принял закон об оплачиваемых отпусках, но еще должен уладить вопросы с финансированием. Но попытки провести национальный закон об оплачиваемых отпусках по семейным обстоятельствам в Конгресс так и не увенчались успехом, с тех пор как Пат Шредер впервые попыталась это сделать еще в 1985 году.

«Это такое облегчение – знать, что можно хоть немного восстановиться», – говорит Анчиано, которая узнала о законе только после того, как клиент попросил ее сверстать буклет с его положениями. Она вышла замуж в сорок один год и после длительного курса лечения родила дочь в сорок четыре года. Беременность была сложной. Вместо того чтобы отдать дочь в ясли вскоре после ее рождения, Анчиано смогла получить четырехмесячный оплачиваемый отпуск, использовав вместе свой ежегодный отпуск, отпуск по уходу за ребенком и больничный лист. Ее муж поступил так же; об этом она рассказала при нашей встрече. И с помощью родных их дочь останется под домашним присмотром практически в течение всего своего первого года. «Вы даже не представляете, насколько это для меня важно», – говорит она мне.

Сторонники оплачиваемого отпуска, такие как Пол Орфала, основатель и бывший председатель совета директоров сети копировальных центров Kinko’s, призывавший бизнес стать «ответственным корпоративным гражданином»{249}, говорят, что закон признает тот простой факт, что у работников есть семьи, а также предоставляет организациям единые нормы для его исполнения. Но оппоненты, такие как Торговая палата Калифорнии, утверждают, что длительное отсутствие сотрудников на работе, как в случае с Анчиано, губительно для бизнеса. И те и другие правы, уверена работодатель Анчиано, владелица дизайн-бюро Тиа Штоллер. «Как работодатель я очень беспокоилась по поводу ее длительного отсутствия, – говорит Штоллер. – Но как мать я прекрасно ее понимаю и хочу, чтобы она провела с новорожденной дочерью как можно больше времени». Когда двадцать два года назад Штоллер родила сына, в стране еще не было законов об отпусках по семейным обстоятельствам. «Я бы в свое время не отказалась от такого декретного отпуска», – говорит она с сожалением.

Однако тревоги Штоллер по поводу отсутствия Анчиано были напрасны. «Все было действительно в порядке, – рассказывает мне Штоллер, – мы работали не дольше, а интенсивнее. И это было круто – видеть, как много мы можем сделать за один рабочий день».

Опыт Штоллер не исключение из правил. Несмотря на все страхи Торговой палаты, в большинстве калифорнийских компаний отмечают, что закон об оплачиваемом отпуске по уходу за детьми оказал нулевое или даже положительное влияние на эффективность труда, и 99 % опрошенных сказали, что он улучшил атмосферу в компаниях. Те, кто брал отпуск по уходу за детьми, сообщили, что проводили с ними больше времени и смогли лучше заботиться о малышах. Многие женщины получили возможность дольше кормить детей грудью и без спешки подобрать детское учреждение, чтобы спокойно вернуться на работу{250}.

Херб Гринберг, основатель и CEO рекрутинговой компании из Принстона Caliper, – один из самых больших приверженцев Закона об оплачиваемом отпуске по уходу за детьми, принятого в Нью-Джерси в 2008 году. По его словам, если рабочие места и социальное обеспечение не позволяют женщине нормально работать и находить время на семью, «то и она многое теряет в своей жизни, и мир от этого тоже кое-что теряет». Он говорит: «Отпуск по уходу за детьми имеет отношение не только к женщинам. Он касается и мужчин».

На самом деле именно мужчины сыграли важную роль в принятии всего лишь за год калифорнийского Закона об оплачиваемых отпусках, утверждает Шейла Кюэл, бывшая актриса и выпускница юридического факультета Гарварда, которая в качестве сенатора штата работала над принятием законопроекта. «Отцы хотели найти время, чтобы проводить его с детьми. Если вы находите время заниматься новорожденным в его первые месяцы, это меняет абсолютно все», – говорит она. Мужчины оказали огромную поддержку законопроекту. Его копии были доставлены всем мужчинам-законодателям в День отца. Кюэл добавляет: «Отцы показали, что это было для них действительно очень важно»{251}.

Я попросила разрешения у Анчиано пообщаться с ее мужем Ричем, который в то время был в оплачиваемом отпуске и присматривал за их дочерью. Было около пяти вечера. Она позвонила ему, чтобы спросить. «Ох, хорошо, не беспокойся об этом», – сказала она в трубку.

Потом она повернулась ко мне и всего шестью короткими словами описала, как и чем живет родитель, который один ухаживает весь день за ребенком. А в конце этого напряженного дня, когда в доме жуткий беспорядок, ты весь всклокочен и вымотан, твой вернувшийся с работы супруг задает вопрос, вызывающий жуткое раздражение: «А что же ты делал весь день?!» Эти шесть коротких слов были: «Он сегодня не успел принять душ».

Джоан Блэйдс сидит с ноутбуком в столовой в Беркли, за окном виден залив Сан-Франциско. Блэйдс, одна из сооснователей активно развивающегося портала MoveOn.org, теперь использует все возможности интернета, чтобы вытащить американских работодателей и нынешнюю систему социального обеспечения из трясины 50-х годов прошлого столетия. И хотя она и ее партнер по проекту Кристин Роу-Финкбайнер из Сиэтла называют свою группу, насчитывающую миллион подписчиков, MomsRising («Матери, вперед!»), а их программу – «материнским манифестом», они на самом деле пытаются изменить государственную социальную политику и сделать рабочие места лучше не только для женщин с детьми, но и для всех остальных. Нехватка времени и сверхзанятость, говорят они, – это не чьи-то личные неудачи и не «проблема мамочек, скачущих между работой и домом». Это структурная проблема общества, и она мешает всем. «Из четырех судей, недавно назначенных в Верховный суд, – двое мужчин и двое женщин. У мужчин есть дети, а у женщин нет. И это не удивляет, – говорит Блэйдс. – Посмотрите, 80 % женщин становятся матерями к сорока четырем годам{252}, а это означает, что предубеждение к матерям означает предубеждение ко всем женщинам. А семья очень важна для человека. Если мы хотим продолжать быть обществом, то нам необходимо заводить семьи».

С помощью интернета группа MomsRising собирает истории женских проблем. Среди них – случаи, когда женщинам приходилось выходить на работу спустя несколько дней после рождения детей. Есть истории о семьях, которые распались из-за стоимости ухода за детьми. Везде существуют предубеждения против семей с маленькими детьми. Одной женщине, врачу-онкологу, банк отказал в ипотечном займе, узнав, что она находится в отпуске по уходу за ребенком. И хотя она планировала вернуться на работу, банк предположил, что она может уволиться, остаться дома с ребенком и окажется не в состоянии выплачивать кредит. Она подала в суд и получила компенсацию от банка в размере 15 тысяч долларов{253}. Блэйдс говорит: «Истории, размещенные на нашем портале, позволяют членам сообщества чувствовать, что они не одиноки. Мы говорим журналистам, что за статистикой стоят живые люди. И более того, мы обращаем внимание законодателей на эти случаи».

«Большинство законодателей не имеют представления о том, что происходит с семьями, – сказала мне позже по телефону Роу-Финкбайнер. – А отцы или матери им этого не расскажут, потому что после рождения детей они слишком заняты. Это самое загруженное время в жизни каждого родителя».