Иконы Штоль Маргарет
– Не надо! – Я вскидываю руку – не могу допустить, чтобы он договорил до конца.
– Они мне обещали, что с вами все будет хорошо.
Он не в силах сказать что-либо еще. Не может сказать, что я оказалась загнанной в ловушку, в угол, что меня изучали и что меня во всем постигла неудача. Что я не сумела ничего сделать для себя и Ро.
Потому что не сумела скрыть от них то, что мы делаем. Точно так же, как Лукас не смог бы остановить их, помешать им заставлять нас делать это.
Поэтому я просто пожимаю плечами:
– Наверное, они боялись, что это заразно.
– Заразно быть Детьми Икон?
– Быть грассом.
– А что, если это и вправду так?
Он долго, пристально смотрит на меня. Как будто на его вопрос есть какой-то особый ответ. Как будто его мать не Посол. Как будто он не знает, к чему приведет вся его жизнь.
Только не к грассам.
Я встаю, ловко выскользнув из-под тяжелой руки Ро.
– Это не так. Можешь сказать им, чтобы на этот счет не беспокоились. Скажи ей. Вы нам не нужны.
Я выталкиваю его за дверь и захлопываю ее до того, как заливаюсь слезами.
Прошло два дня после нашей, если так можно выразиться, беседы с полковником Каталлусом.
Они больше не присылали за нами. Ни полковник Каталлус, ни Посол.
Ни единого симпы.
Ро остается со мной, в моей комнате. Они должны знать, что он здесь, но если и знают, никто нам и слова не сказал.
В первый день мы были слишком измучены и могли только спать. Но к утру второго дня мы уже умирали от голода, однако никто не приносил нам еды.
Именно тогда мы с Ро решили, что пора обдумать стратегию. Нам необходим план, а не только гнев. Нам нужно найти способ выбраться отсюда.
Пора отважиться и выйти за пределы Исследовательского отдела Санта-Каталины № 9В.
Мы идем по длинным коридорам Медицинского крыла, глядя прямо перед собой, держась одной стороны коридора.
– Ни с кем не разговаривай, – предостерегает Ро. – Нам просто нужно найти какую-нибудь еду.
– Нам нужно гораздо больше, – возражаю я.
– Но сначала еда, – кивает он. – Нам, пожалуй, следует сделать запас. Мы ведь не можем просто выйти отсюда и не знаем, сколько времени уйдет на то, чтобы отыскать путь к бегству.
– Не надо об этом, – говорю я, понижая голос. – Не здесь. – Я показываю на круглые решетки в потолке.
– Понял.
В помещении, на дверях которого написано «Кафетерий», полно народу. Доктора, офицеры, охранники-симпы. Комната огромная, потолки в ней из органического стекла, укрепленного металлическими ребрами, – это напоминает мне скелет какого-нибудь животного, издохшего на нашем поле, чья плоть уже сгнила.
Окна пропускают внутрь свет, если это вообще свет. Снаружи видны только тучи. Так что стекла пропускают внутрь серость.
За столом почти в центре я вижу Лукаса. Один лишь его вид заставляет меня налететь на стул, мимо которого я как раз прохожу, но я беру себя в руки.
Ро позволяет себе коснуться моей ладони, давая мне ощутить его присутствие.
– Спокойнее, Додо. Мы только прихватим пару подносов с едой и исчезнем.
Я стараюсь скрыть улыбку. Ро ничего не спрашивал меня о Лукасе, не спрашивал напрямую, но ему и незачем было. Если честно, это очень не похоже на Ро, и все последние дни мне хотелось самой с ним заговорить. Но, видимо, его «беседа» с симпами была куда труднее, чем моя – с полковником Каталлусом.
В любом случае им больше не придется «говорить» с нами именно так. Не придется, если мы сумеем с этим справиться.
Лукас ловит мой взгляд. Он сидит, выпрямившись, рядом с девушкой с серебристыми волосами, той самой, из вертолета. Там она выглядела почти как привидение, да и здесь кажется не слишком реальной. Теперь, когда я могу рассмотреть ее получше, я вижу, что она тощая, как ствол дикого бамбука. Ее пальцы двигаются, когда она говорит, так и эдак подчеркивая жестами каждое слово. Они сами по себе говорят, ее пальцы, как говорит танец. Это завораживает.
Мое сознание тянется к ней, и я улавливаю ужасные вещи. Катастрофы и какие-то твари. Бури, и лавины, и пожары. Я отшатываюсь, а она поворачивается ко мне.
Странно.
Она не должна была ничего почувствовать, не должна была ничего уловить. Большинство людей этого не могут. Но тем не менее кажется, что она это заметила, точно так же, как заметил полковник Каталлус во время своего дурацкого испытания. Я знаю, что Ро может меня почувствовать, когда я связываюсь с ним. И Лукас, похоже, тоже может.
Но почему эта девушка?
Она болезненно красива, и только тогда, когда ее взгляд решительно устремляется ко мне, я осознаю, что пялюсь на нее.
Ро мягко тянет меня к прилавку с едой. Это напоминание. Он здесь, рядом. Я расслабляюсь, позволяя своему внутреннему теплу распространиться по всему телу.
Мгновение спустя, когда мой поднос нагружен едой, я уже иду следом за Ро к двери.
– Когда выйдем, бросай поднос, просто возьми столько, сколько удержишь. – Ро говорит тихо, слышу его только я.
– Быстрее, – отвечаю я.
Мне не по себе оттого, что мы говорим о нашем плане побега, но поскольку в комнате стоит обеденный шум, я не уверена, что Док может нас слышать.
– Куда это вы направляетесь?
Лукас стоит между нами и дверью. Вид у него самодовольный, как будто он застукал нас за каким-то антипосольским преступлением, что, в общем-то, так и есть.
– Никуда. Обратно в наши комнаты. – Я не улыбаюсь.
Ро придвигается поближе ко мне:
– Здесь слишком много холуев, Пуговица. Так и аппетит потерять недолго.
Лукас хмурится:
– Вы не можете выносить подносы из кафетерия. Это правило Посольства.
Он вызывает страх. И сам это знает.
Я вытолкала его за дверь. Он задет. Вот в чем дело.
Я мысленно тянусь к нему, но все, что ощущаю, – это холодная полоса черного тумана.
– Ну и что, ты собираешься пожаловаться на нас своей мамочке? – Ро почти рычит.
– Нет. Не ей. – Лукас улыбается. – Док? Можешь запереть дверь кафетерия? Здесь, похоже, собираются нарушить протокол.
Я слышу голос Дока до того, как успеваю что-либо произнести.
– Немедленно начинаю процедуру запирания. Двери заперты, Лукас. Персонал Посольства извещен о нарушении протокола. Офицеры вскоре прибудут на место.
Ро напрягается. Я вижу, что происходит в его мыслях. Он почти готов…
Я едва заметно качаю головой.
Нет. Не сейчас.
Мы должны выяснить, что здесь вообще происходит.
Мы должны понять, к чему все идет.
Лукас указывает на стол позади себя. Единственные свободные места в кафетерии за его столом. Ну конечно. Он наверняка сам это устроил.
Или, может быть, никто просто не осмеливается сесть рядом с ним.
Кроме девушки с серебристыми волосами.
– Ладно, поедим побыстрее, – вздыхает Ро.
Я не хочу есть.
Я знаю, что, если подойду туда, мне придется оказаться рядом с девушкой, в сознании которой содержатся ужасные вещи, и говорить с Лукасом, который притащил меня сюда, к своей матери.
И еще здесь много новых людей с запутанными жизнями и перемешанными эмоциями, людей, которых мне поневоле придется ощутить или предпринять изнуряющие усилия для того, чтобы их не ощущать.
Мне хочется бежать.
Но я иду за Лукасом к его столу.
Ро пинком отодвигает стул и садится за стол, почти роняя свои подносы, нагруженные хрустящими ломтями хлеба, кусками мягкого сыра, цельными фруктами и горстью орехов.
Лукас окидывает взглядом два подноса Ро, поставленные один на другой; на каждом из них горы еды.
– Не смущайся. Тебе действительно следует постараться что-нибудь съесть.
– А тебя, Пуговица, ждет блестящее будущее в качестве комедианта.
Ро откусывает основательный кусок хлеба.
Никто больше не говорит ни слова. Девушка выглядит так, словно ей хочется ткнуть вилкой в лицо Ро.
Я сажусь между Ро и Лукасом, напротив девушки с серебристыми волосами. Я гадаю, смогу ли съесть хоть что-нибудь, сидя так близко к настолько тревожащей персоне. Даже одежда у нее серая и серебристая, таких цветов, которые подчеркивают стальную холодность помещения вокруг нас. Как будто девушка надела нечто вроде установленного по форме камуфляжа.
Лукас игнорирует Ро и обращается только ко мне:
– Я рад, что ты чувствуешь себя лучше. Ешь. Мы тебя подождем, если хочешь. А потом можем показать вам тут все. Ну, я хочу сказать, если тебе захочется.
Он отпивает немного воды, делая вид, что все в порядке. Как будто не он запер нас в этом помещении или не он сдал нас Послу. Но я хочу напомнить ему об истинном положении дел.
Море бушует…
– Я не голодна.
Я умираю от голода, но знаю, что права; я точно так же не смогу ничего съесть в этой комнате, рядом с этими людьми, как не могу и сбежать.
Девушка с серебристыми волосами наблюдает за нами, но не перестает шевелиться, как будто она вся – сплошная совокупность движений, а не просто какой-то человек. Я отвожу взгляд, но все равно ощущаю ее. Внутри она вовсе не тихая и не счастливая. Я стараюсь держать глаза широко открытыми, не позволяя себе моргнуть. Я боюсь, что если моргну, то снова увижу за ее глазами все те несчастья. Она не желает, чтобы я их видела, это я отлично знаю. И гадаю, что именно она скрывает и почему.
– Ты та самая девушка, которую нашел Лукас. Я тебя видела – в тот день, на берегу. Рядом с Трассой.
Это звучит как обвинение в чем-то, почти в преступлении. Она произносит имя Лукаса так, будто это название какого-то посольского праздника, оно буквально звенит в огромном пустом пространстве.
Счастливого Рождества. С Новым годом. Лукас Амаре.
Насколько я знаю, его день рождения здесь и в самом деле праздник.
– Дол, – говорит Лукас. – Ее зовут Дол.
– В самом деле? Какое странное имя. – Девушка не улыбается, и я осознаю, что она не шутит.
– Вот как? – Я тоже не улыбаюсь. Впрочем, ей, похоже, все равно.
– Оруэлл? Расскажи нам об этой особе, Дол, пожалуйста. – Девушка поднимает голову, говоря это, и чуть повышает голос, глядя в центр стола.
Еще до того, как слышу ответ Дока, я замечаю круглую решетку в центре столешницы. Девушка обращается прямо к Доку и чувствует себя спокойно. Он не может причинить ей вреда, этот Док-без-тела. Так что вполне объяснимо то, что она предпочла бы его всем остальным.
– Конечно, Тимора. Что бы ты хотела узнать?
Док произносит ее имя с предельной четкостью, делая одинаковые ударения на каждом из слогов. Ти-мо-ра. Ро чуть не падает со стула. Он здесь уже три дня, но еще не привык к бестелесному присутствию Дока. Что ж, жизнь в землях грассов не приучает к такому.
Девушка окидывает меня изучающим взглядом, сверху донизу.
– Начни со списка ее преступлений, Оруэлл. Полагаю, он длинный.
– Начну прямо сейчас.
– Ти-мо-ра? Понимаю теперь, почему ты так чувствительна к именам. – Я пожимаю плечами. Просто не могу удержаться.
– Она просто Тима, – говорит Лукас, делая глоток из своей чашки. И бросает на Тиму многозначительный взгляд. – А она, как я уже сказал, Дол.
– Как угодно.
Мы с Тимой произносим это одновременно – и тут же изумленно таращимся друг на друга.
Ро поднимает взгляд от яичницы и картошки, которыми набивает рот, и замирает, чтобы посмотреть мне в глаза.
Тима берет серебряную чашку, и я впервые вижу ее руку. Она покрыта разноцветной вышивкой сложного рисунка. Рубцы от вышивки – куда более устойчивые, чем наколки хной или чернилами, – приподнимают каждую нить, выстраиваясь в тонкие линии, которые вскоре поглотят сами стежки.
Это кровавая татуировка. Я впервые вижу ее собственными глазами. Я не могу понять, что именно изображено на руке, но три цвета нитей закручиваются в три раздельные спирали. Нечто вроде инь и ян, только из трех частей.
Я поневоле представляю, как игла протягивается сквозь кожу, таща за собой нить. Боль просто чудовищная.
Мой пульс ускоряется. Тима видит, что я смотрю на ее татуировку.
– Кто это с тобой сделал? – От рисунка у меня болят глаза.
Тима проводит пальцем по нитям:
– Я сделала это сама.
Ро присвистывает:
– Да ты просто чокнутая! Мне даже есть расхотелось.
Тима не обращает на него внимания:
– Это триада, гностический символ. Три уровня бытия. Ты слыхала о мировой душе?
– Мир обладает душой?
Я ничего не знаю о мировой душе, но мне нравится, как это звучит. Тот мир, что знаком мне, выглядит как место довольно-таки бездушное.
– Некоторые люди уверены в этом. Привыкли так думать. – Девушка обжигает меня взглядом и снова постукивает пальцами по столу. Потом поворачивается к решетке. – Ну что, отыскал, Оруэлл?
– Де ла Круз, Долория Мария. Дата рождения – две тысячи семидесятый. Прошу прощения, Тима. Все остальные данные засекречены.
– Это интересно. Но ведь должно быть что-то еще. – Тима хмурится.
– Еще раз прошу прощения, Тима. Твой запрос отменен приоритетным сообщением для вас четверых. Инструктор просит явиться в классную комнату. Лукас, я отменяю твою команду и отпираю двери.
– Отлично, – говорит Лукас и раздраженно смотрит на Тиму.
– Понимаю, – вздыхает она. – Нам предложено не совать нос куда не следует. Но он мог бы и прямо мне об этом сказать.
– Кто? – спрашиваю я, и мое сердце тут же начинает биться быстрее.
Ро смотрит на меня так, словно может ощутить, как я приближаюсь к грани. Впрочем, подозреваю, он действительно может.
Лукас не отвечает. Он просто отодвигает свою тарелку.
– Кто? – повторяю я, хотя уже и сама все поняла.
Мне отвечает Тима:
– Ты с ним встречалась. Полковник Каталлус. Он называет себя нашим учителем, инструктором, но на самом деле он скорее тюремный надзиратель с садистскими наклонностями.
Мне хочется вырваться из этой комнаты, но я заставляю себя сидеть тихо. Я стараюсь успокоиться.
Я смотрю в тарелку Тимы. Тарелка почти пуста, на ней только одно вареное яйцо с одним аккуратным надрезом на верхушке. Вся остальная скорлупа абсолютно цела и совершенно пуста. Кто же это ест яйца вот так? Кого так сильно заботит правильный процесс поедания какого-то яйца? Ну а кто вышивает по собственной коже?
Я ловлю себя на том, что пытаюсь представить, что еще может сделать Тима.
– Нет, – безмятежно произносит Ро. Он даже вилку не опустил. – Мы не собираемся встречаться с тем психопатом.
– Это верно, – тихо говорю я.
Если бы мы даже не собирались уходить, все равно нам пришлось бы уйти сейчас. Разговор с полковником Каталлусом – не то, что мы могли бы рискнуть выдержать дважды.
– Что он с тобой сделал? – спрашивает Тима, отводя в сторону взгляд. Ее лицо кривится.
Серебристые волосы Тимы поблескивают, свет отражается от совершающих тысячи крошечных жестов пальцев, хотя Тима, похоже, не замечает, что делает. Она как птица. Как нервная, переменчивая птица.
Я не могу ей ничего рассказать.
– Ну, полагаю, мы с ним поговорили.
– Ты лжешь. Он не владеет собой, особенно теперь, с этой работой.
– Что?
– Вы ведь оба именно поэтому здесь, ты же знаешь. Для испытаний.
Тима смотрит на Лукаса, а тот, явно пристыженный, уставился в тарелку. Похоже, они оба точно представляют себе, что именно произошло между Ро, полковником Каталлусом и мной.
– Это правда, Пуговица? – Ро поднимает голову, продолжая улыбаться. Он старается не дать Тиме задеть себя.
Я сосредоточиваюсь сильнее – и вижу внутри Тимы вспышку ярких образов, они стремительно меняют друг друга. Тима, корчащаяся от боли, бессильно наблюдающая сквозь стекло за тем, как страдает в соседней комнате от собственных испытаний Лукас.
– Это правда, – говорю я, не глядя ни на кого из них.
Ро таращится на Тиму, и я чувствую в нем раздражение. И то, как нарастает гнев.
– Даже если он постарался и нам досадить, это не ваше дело, так что отстаньте.
Тима отвечает ему таким же взглядом. Она, которая боится столь многого, заполняющего ее сознание, совсем не боится Ро. И как мне ни противно сознаваться, на меня это производит впечатление.
Потом она наклоняется вперед, достает из кармана авторучку и на тыльной стороне собственных ладоней пишет два слова.
Она берет в одну руку свою тарелку, в другую – чашку и протягивает их мне:
– Грасс, ты не могла бы отнести это туда, в кухню?
Мне хочется швырнуть посуду в Тиму, но тут я вижу, что на одной ее руке написано «КУХНЯ», на другой – «ОТБРОСЫ».
Да, в кухне должна быть дверь. Куда-то же они выносят отходы. Это нечто вроде пути наружу.
Она пытается помочь нам бежать.
Я удивлена, но вижу в ее глазах вспышку ненависти и все понимаю.
Она испытывает к Лукасу такие же чувства, какие я испытываю к Ро.
Родство, которое не есть родство.
Любовь настолько сильная, что вы не можете сказать, где кончаетесь вы сами, а где начинается другой человек.
Я это понимаю.
Тима хочет помочь, но не потому, что испытывает к нам жалость, сочувствие, а просто потому, что хочет, чтобы мы исчезли.
Ро, тоже увидевший слова на ее ладони, вопросительно смотрит на меня. Лукас отодвигает назад свой стул, качая головой:
– В чем дело, Тима? Это же бесполезно.
Тима делает жест в сторону ближайшей решетки и повышает голос для удобства Дока:
– Дело в том, что она ничтожная грасс. И этот парень тоже. Им следует знать свое место. И пока они здесь, им следует вести себя как отбросам, поскольку таковыми они и являются. Пока кто-нибудь не выбросит их в контейнер вместе с прочими отбросами.
Контейнер для отбросов. Вот что я услышала. Есть способ выбраться с этого острова. Тима все это как следует продумала, пока мы сидели здесь. Они вывозят отбросы. Бегите, пока можете.
Тима повышает голос:
– Я сказала, возьми посуду! Сейчас же!
Я поднимаюсь из-за стола. Ро хватает тарелку и чашку Тимы и идет за мной.
Но прежде чем я успеваю уйти, Тима удерживает меня за руку.
Я не уверена в том, что промелькнуло между нами, то ли это был миг доверия, то ли гнева, то ли нечто совершенно другое. Но Тима позволила мне увидеть еще кое-что.
Она медленно повернула свою руку, и кровавая татуировка исчезла. Я ожидала увидеть другую такую же. Но никак не ожидала этого.
Три серебристые точки на внутренней стороне запястья.
Она одна из нас, но в то же время и не одна из нас. Как Лукас.
Она третье Дитя Икон.
Страх.
И тогда я начинаю понимать. Тима вполне могла и не бояться Ро, однако я была вправе бояться ее саму.
И даже если она выглядит испуганной, она смертельно опасна. Может быть, даже более опасна, чем Ро. Если я встану на ее пути, она нападет на меня. Расчетливо. Точно. По одному аккуратному стежку за раз.
Тима закрывает глаза, и я вижу правду.
Я вижу кровь, и смерть, и хаос. Я вижу то, что она способна сделать ради тех, кого любит.
Страх – очень опасная вещь.
Я хватаю Ро за руку и мчусь к кухне, пока Тима не передумала. Ро несется с такой же скоростью, как и я, а может, и быстрее.
Он тоже видел ее метку.
ОТЧЕТ ОБ ИССЛЕДОВАНИИ:Проект «Человечество»Гриф: совершенно секретно / Для Посла лично
Кому: Послу Амаре
От: доктора Хаксли-Кларка
Тема: Мифы о Детях Икон
Подтема: Трус
Список приложений: Свидетельства, обнаруженные во время рейда в убежище бунтовщиков
На этой странице – копия одного из найденных листов толстой бумаги ручной выделки; видимо, это часть пропагандистского антипосольского текста «Дети Икон существуют!». Скорее всего, размножено от руки приверженцами культа Детей Икон или какой-то группой бунтующих грассов.
К копии приложен перевод.
ТРУС (Икона Страха)
Трус полагается на страх и тревогу, чтобы мотивировать веру в тактическое совершенство в сражении, хотя редко сам участвует в битве. Некоторые верят, что энергия и адреналин, производимые чрезвычайным страхом Труса, могут реально уничтожить окружающую атмосферу, создавая тем самым некую буферную зону.
ТРУС, ВЫЙДИ НА СВЕТ
И ПОМОГИ В НАШЕЙ БОРЬБЕ!
ТВОЙ УМ МОЖЕТ ОСВОБОДИТЬ НАС!
ТЫ НУЖЕН НАМ В НАШИХ РЯДАХ!
Глава 12