Нить неизбежности Юрьев Сергей
— Ну а теперь постарайся забыть всё, о чём мы с тобой говорили, — предупредил Харитон бывшего наёмника. — Ты вообще лучше ни о чём не думай. Если сможешь, конечно.
Теперь главное — не торопиться или хотя бы делать вид, что не торопишься. Дух Тлаа, Хозяин Чаши, понятия не имеет, что жизнь может быть коротка и что такое спешить От первой ступени веет теплом, от второй тянет холодом, третья слегка дрожит под ногами, на четвёртой возникает ощущение, что нога погружается в невидимую вязкую тину, от пятой, кажется, оттолкнёшься — и взлетишь, на шестой ноги немеют, но это терпимо, на седьмой хочется уснуть, и, главное, здесь надо не забыть, зачем вообще идёшь — седьмая даёт возможность отдохнуть от странных ощущений. Потом всё повторяется снова в той же последовательности… Если бы рядом не грохотал водопад, то наверняка были бы слышны ещё и звуки, которые издаёт каменная лестница. Свен, кажется, ничего такого не чувствует — ему вообще всё до фонаря, кроме славы и величия. Была б его воля, он все сбережения грохнул бы на возведение памятника себе в центре родного Стогхальма и больше бы ничего не хотел от этой жизни. Но у нормального человека потребности должны расти по мере роста возможностей — незачем размениваться на мелкую месть, перебирать в памяти прошлые неприятности и смаковать радости и удовольствия, которые тоже канули в прошлое — кто был ничем, тот станет всем, стоит только приложить голову.
— Эй, гере Стругач, ты не падать?
Да, этот вояка прав, здесь надо смотреть под ноги — Чаша начинается с полуметрового уступа, о котором почему-то всякий раз забываешь, предвкушая очередной подарок судьбы. Только вот даст ли Тлаа достаточно времени, чтобы успеть всё? И что надо сделать, чтобы Маркел во всём признался? Ну, этим займётся Свен. Только бы не промахнуться… Не обязательно нащупывать мысленным взором то место, где его держат — достаточно будет припомнить его припухшую рожу, его блудливые поросячьи глазки — Тлаа сам найдёт дорогу, Тлаа сам укажет путь.
Под ногами клубится туман — здесь всегда туман, он заполняет Чашу почти до краёв, и когда в нём растворятся звёзды, висящие над головой, нужно будет только пожелать немедленно встретиться с этим старым жуликом, и тогда он скажет всё — только бы успеть, только бы…
Синяя лампа торчит из стены, словно кукиш, чёрный пластик стеновых панелей впитывает её тусклый свет почти без остатка, полосатый матрац, развалившийся в углу, стальная дверь с глазком — не хватает только крохотного окна под потолком, перечёркнутого прутьями решётки. Да, не повезло Маркелу — его, похоже, держат здесь за почётного узника. Отдельная камера, собственный унитаз… Почему же он сидит на голом бетонном полу, обхватив голову руками? Ничего — жизнь вообще не сахар, а здесь хоть суетиться не надо. Он ещё не знает, что к нему пришли… К нему или за ним? Маркел, Маркелушка… Разуй свои зенки и присмотрись — к тебе гости, гости нежданные, но дорогие. Сеанс классической галльской магии с последующим разоблачением… Кстати — Свен не отстал? Нет — вот его бледная тень отделяется от стены, постепенно загустевая. Призраки появляются бесшумно, преимущественно по ночам. Хотя здесь ещё день или уже день… Только синей лампе безразлично, какое время суток там, за чёрными стенами. Может быть, не стоит его запугивать? Может, предложить ему сделку — свобода в обмен на безделушку, которая ему всё равно не нужна? Нет, едва ли он сохранит способность соображать, когда в запертой камере, два на три, вдруг откуда ни возьмись появится его давний клиент, заказчик, можно сказать, благодетель, которого он однажды бессовестно кинул, бросил одного на занюханном острове. Маркел, Маркелушка…
— Свен, кажется, нас не хотят замечать.
— Я плевать на его не хотят! — Бравый варяг хватает Маркела за шиворот, резким движением поднимает на ноги и припечатывает к стенке. — А ну, быстро мне говорить!
— Век воли не видать, гражданин начальник… — Арестант так и не разлепил глаза и, судя по слабости в голосе, чувствовал себя прескверно. — Я всё как есть уже изложил, гражданин дознаватель. Требую суда, скорого и праведного!
— Привет, дружище! — подал голос Харитон, оттесняя Свена плечом от Маркела, у которого сразу же отвисла нижняя челюсть. — Только ты не шуми, и всё будет отлично, просто замечательно. Мы пришли тебя отсюда вытащить.
— Я…
— Молчи и слушай. — Харитон дружески похлопал узника по плечу. — Ты же нормальный деловой мужик, ты же должен соображать: ты мне — я тебе, но сначала, конечно, ты мне… Ты мне — одну безделушку, а я тебе — свободу и долгую счастливую жизнь. Хочешь на свободу с чистой совестью?
— Во имя Господа Единого, отвали, исчадие… — выдавил из себя Маркел, попытавшись сдвинуться по стенке в сторону железной двери. — Вот ужо доберутся до тебя прихожане мои.
— Скажи, где та вещица, и я отвалю! — Харитон вцепился обеими руками в отвороты серой арестантской куртки и вдавил кулаки в грудную клетку своего бывшего поставщика краденой хуннской керамики, такой хрупкой, такой изящной, такой изысканной. — Ответишь правильно — станешь третьим лицом в мировой иерархии! Пожадничаешь — здесь и сгниёшь.
За дверью послышались торопливые гулкие шаги.
— Давай его забирать. Там будем разобрайся, — рассудительно предложил Свен, справедливо полагая, что у их беседы могут вскоре появиться нежелательные свидетели. Он тут же опустил кулак на макушку заключённого — тот мгновенно обмяк и начал заваливаться набок.
— Ты чего сделал! — вспылил Харитон. — А вдруг Тлаа его не пропустит? А?
— Ты чего там вопишь?! — громко поинтересовался надзиратель, с лязгом сдвигая засов смотрового окошечка. — Жрать тебе рано ещё.
Как только откинулась стальная ставня, Свен выхватил свой «дырокол», 9-миллиметровый «Лохер», и, почти не целясь, выстрелил в образовавшийся проём. Замкнутое пространство камеры заполнилось грохотом, который слился с воем сирены, криками, топотом, а потом повторился — вояка из Стогхальма выстрелил снова, заметив какое-то шевеление в окошечке.
Что ж, пусть солдат держит оборону. Дело, ради которого они припёрлись в такую даль, требовало немедленного завершения. Второй раз Тлаа мог и не оказать такой вот милости скромному коллекционеру антиквариата, желающего от жизни только одного — чтобы в его доме не переводились женщины с бёдрами, крутыми, как у хуннских ваз, и чтобы их упругая кожа светилась в полумраке фарфоровой бледностью… И ещё — пусть все города этого мира будут похожи на гигантские сервизы — дома-вазы, дома-чашки, дома-чайники, стадионы-блюда… И пусть над ними бесшумно кружат летающие тарелки…
— Ну, Маркелушка, пойдём со мной. Пойдём, дорогуша. Я воздвигну тебе храм, похожий на белоснежную амфору, и ты сможешь там проповедовать всё, что тебе заблагорассудится. Только отдай мне диск, и я тебе сразу же всё прощу и даже благодарен буду по гроб жизни. Кстати, жить мы с тобой будем вечно, пока не надоест…
Но, видимо, Свен перестарался, успокаивая клиента — Маркел лежал неподвижно и при синем освещении вообще был похож на покойника.
За спиной уже начал клубиться холодный туман, постепенно заполняя собой тесное пространство камеры.
— Нам уходить! — рявкнул варяг, заметив, что в дверное окошечко просунулся ствол автомата. — Хватать и уходить!
Харитон схватил за ногу неподвижное тело, потянул его туда, где туман стоял непроглядной стеной, и в этот момент охранник передёрнул затвор. Когда грянула первая очередь, они со Свеном уже катились по пологому каменистому склону на дно Чаши, а проход, открывший им путь в спасительную мглу, сдул короткий порыв холодного влажного ветра.
Свен сидел рядом, ощупывая левой рукой ушибы на голове, а правой сжимая свой верный «Лохер». Вдруг он вскочил и метнулся туда, откуда они только что вырвались, но полоса синего света, едва пробивавшаяся сквозь туман, уже исчезла.
— Ты куда это? — поинтересовался Харитон, поднимаясь на четвереньки — на большее сил не было.
— Каска мой там остался, — с неподдельной горечью в голосе отозвался Свен. — Жалко, хороший каска был.
— Ну ты нашёл из-за чего… — Харитон засунул руку по локоть в каменный монолит, некоторое время пытался что-то нашарить и извлёк оттуда новенькую эверийскую обшитую маскировочной тканью каску с мягким подшлемником. — На-ка, примерь. Если чего надо, ты ко мне обращайся — всё, чем могу…
Документ 1
Начальнику Службы внутренней безопасности Спецкорпуса Тайной Канцелярии генерал-майору Черену.
РАСПОРЯЖЕНИЕ
В связи с происшествием, имевшим место 29-го сентября сего года в следственном изоляторе № 26, не вижу необходимости проводить какого-либо служебного расследования. Взыскания, наложенные непосредственным начальством на начальника изолятора подполковника Телегу и нижних чинов, находившихся в карауле, рекомендую немедленно снять. Со всех свидетелей происшествия приказываю взять подписку о неразглашении, их рапорта и показания, данные в ходе предварительного следствия, засекретить и сдать в 3-й отдел архива Спецкорпуса.
Командующий Спецкорпусом Тайной Канцелярии генерал-аншеф Сноп.
Документ 2
Чем глубже безумец погружается в своё безумие, тем более логичными и последовательными становятся его поступки и слова. Некий пациент психиатрической клиники в Равенни двенадцать лет пребывал в полной уверенности, что он — цезарь Конст, завоеватель Галлии. Он был настолько убедителен в этой роли, что ему не только безоговорочно верили прочие пациенты, но даже некоторые санитары величали его не иначе как Божественный, Средоточение Славы, Живой Триумф, искренне считая, что в него воистину вселилась душа покойного императора. После того, как он полностью произнёс речь «Против консула Титуса», которая дошла до наших дней лишь в виде немногочисленных цитат, историки им заинтересовались более, чем психиатры. Известный беллетрист Джулий Блотто именно на основании стенограмм высказываний этого сумасшедшего написал «Дневник завоевателя», который до сих пор считается если не самым достоверным, то самым живым и убедительным описанием Третьей Галльской войны.
Но самое удивительное, что было связано со всей этой историей, не было зафиксировано ни в один из отчётов, сохранившихся в архивах, к которым имеется относительно свободный доступ. После двенадцати лет болезни пациент призвал к себе своих «подданных» и сообщил, что скоро его настигнет «стрела чужой судьбы», и передал тому, кого называл своим сыном Луцием, неизвестно откуда взявшийся золотой императорский венец. Через неделю после этого события он был выписан из клиники, поскольку все психические отклонения сами собой исчезли, и единственным, что его беспокоило, была частичная амнезия — из памяти стёрлось всё, что было связано с цезарем Констом. После ухода «императора» венец забрали у «Луция» на экспертизу, после чего тот скоропостижно скончался.
Последние события удивительным образом совпали с двенадцатилетним пребыванием Конста у власти, его добровольным уходом на покой и гибелью Луция почти сразу же после представления Сенату нового императора. Кстати, венец, который «император» из психушки передал своему «сыну», оказался абсолютно точной копией венца цезаря Конста, который хранится в галерее «Синьоро да Рома», и последние исследования показали идентичность обоих предметов даже на молекулярном уровне.
Бен Чартер «Тайны, которые останутся тайнами», Уэлл-Сити — 2966 г.
Документ 3
«Глубокоуважаемый адмирал! Простите, не знаю Вашего имени, но это едва ли имеет значение.
Смею Вас уведомить, что дальнейшее пребывание Ваших кораблей в непосредственной близости от владений пробуждённого Тлаа может оказаться более чем небезопасным. Я, Мария Боолди, вдова умершего четыре года назад профессора Криса Боолди, сейчас являюсь, может быть, единственной защитой для Вас и Ваших людей. Умирая, Крис завещал мне до конца моих дней оставаться при Тлаа, заменяя ему большую часть разума и воли. У меня есть возможность уйти из этой жизни, слившись с пробуждённым духом — тогда родилась бы новая вселенная, которая никоим образом не пересекалась бы с тем миром, в котором мы с вами имеем несчастье жить, но поступить так я не могу, поскольку единственное, чего я сейчас хочу — смерть, которая приведёт меня туда, где сейчас находится мой Крис. Встреча с ним — единственное, что придаёт хоть какой-то смысл моему существованию.
Я, возможно, скоро умру, и тогда судьба Вашего флота будет целиком и полностью зависеть от того, кто займёт моё место. Здесь, к сожалению, шляется немало всякого сброда, и я сомневаюсь, что у моего преемника или преемницы хватит ума и терпения, чтобы не поддаться соблазну обретения безграничной власти именно здесь, а не в сопредельном мире, который надо ещё и создать.
Возможно, в том, чтобы убрать отсюда ваши корабли, нет ни малейшего смысла, но поверьте: в том, чтобы они тут остались, смысла ещё меньше.
Глубокоуважаемый адмирал, я настоятельно требую, чтобы это письмо было передано вашему начальству, и у меня есть все возможности убедить тех, кто принимает решения, в серьёзности сложившегося положения. Поверьте, вы ничего не сможете сделать. И никто не сможет.
С уважением, Мария Боолди».
Письмо обнаружено в ходовой рубке ракетного крейсера «Бонди-Хом» 2 октября 2985 г.
Документ 4
Командующему Спецкорпусом Тайной Канцелярии генерал-аншефу Снопу, лично, секретно.
В результате личной встречи с Сезаром дю Гальмаро мне удалось заручиться его поддержкой наших действий, предпринимаемых в рамках операции «Тлаа-Длала». Завтра в сопровождении представителей сиарских спецслужб и личной охраны команданте отправляюсь на западное побережье, в порт Сальви, в окрестностях которого располагается святилище Мудрого Енота. Специалисты из фольклорного отдела Коллегии Национальной Безопасности Республики Сиар утверждают, что у них есть возможность с помощью магов народа маси установить связь с нашим человеком на Сето-Мегеро, а возможно, взять под контроль его действия.
В частной беседе со мной Сезар дю Гальмаро высказывал пожелания, чтобы, прежде чем феномен Тлаа будет нейтрализован, был по возможности нанесён удар по кораблям шестого флота Конфедерации Эвери, осуществляющим блокаду острова. Впрочем, это — всего лишь пожелание, Сезар согласился со мной, что его выполнение может иметь непредсказуемые последствия, и он ни на чём не настаивал.
Дальнейшую связь буду осуществлять через наше консульство в Лос-Гальмаро.
Резидент Спецкорпуса по Юго-Западному региону полковник Кедрач.
Документ 5
«…честно говоря, я и сам не понимаю, как я решился на такое. Вроде бы я уже далеко не юнец, который не в силах преодолеть влечения запретного плода, да и сам плод вроде бы не представлял собой ничего слишком уж заманчивого.
Однажды я вызвался проводить своих побратимов Сечебулангу (Ветер, Прильнувший К Земле) и Ботатхачелья (Умеющий Не Смотреть В Бездну) туда, где пролегала одна из трёх троп, ведущих к святилищу Тлаа. Они должны были сменить на посту двух своих соплеменников, а я вызвался помочь им донести необходимые припасы.
Не скрою, больше всего мне хотелось приблизиться к запретному месту, и хотя я по мере сил старался чтить местные обычаи, но всё-таки считал, что в основе запрета лежит некое древнее суеверие. Мне хотелось понять лишь одно — почему оно продолжает играть такую значительную роль в жизни этого народа, почему за долгие века никто из тахха-урду так и не посмел переступить через запрет. Когда тропа, по которой мы шли, начала довольно круто забирать вверх, мы вдруг услышали выстрелы, и оба моих спутника потребовали, чтобы я немедленно возвращался в деревню, причём в ответ на мои возражения Сечебулангу заявил, что если я не подчинюсь, то он с болью в сердце отнимет у меня жизнь.
Я сделал вид, что отправился назад, но сделал не более сотни шагов. Выстрелы гремели ещё часа два, и через полчаса после того, как всё стихло, я двинулся вверх по тропе, гонимый беспокойством за судьбу моих побратимов и здоровым любопытством исследователя. Вскоре я увидел лежащий поперёк тропы труп в армейской униформе, облепленный рыжими муравьями, а ещё через полтораста метров — ещё один, но уже без муравьёв. Прежде чем двигаться дальше, я подобрал винтовку убитого, поскольку не считал себя в безопасности.
Когда я добрался до камня, лежавшего поперёк тропы, оказалось, что за ним лежат четверо урду, трое убитых и один тяжелораненый — Ботатхачелья. На склоне ниже их убежища лежало шесть трупов солдат с гербами Президентства Сен-Крю на нарукавных нашивках.
Ботатхачелья сначала спросил меня, все ли железноголовые убиты, и я сказал ему, что видел восемь мёртвых врагов. После этого абориген улыбнулся и умер у меня на руках. Получилось так, что дорога к святилищу была открыта, и я, к своему стыду, этим воспользовался. До седловины между двумя вершинами оставалось пройти не более полумили, но идти пришлось долго, поскольку дальше тропы не было…»
Дневник профессора Криса Боолди, запись от 23 июля 2946 г. от основания Ромы.
Глава 2
2 октября, 7 ч. 40 мин., восточное побережье о. Сето-Мегеро.
Вот и всё. Прохладное вино омыло пересохшую гортань, и жить стало немного легче. Немного — самую малость. Что дальше? Допросить с пристрастием эту малышку с татуировкой на плече? Например, так: скажите, сударыня, как отсюда кратчайшим путём добраться на Тот Свет? Вопрос что надо! Как раз к месту.
— Ну и откуда ты такой взялся? — Девочка взяла инициативу на себя.
— Знаешь, милая… Мне бы сначала узнать, куда я попал. — Следовало быть осторожным, кто знает, что у неё может быть на уме…
— Ты не ромей. — Казалось, она слегка обрадовалась. — Ненавижу ромеев. Ты варяг?
— Нет, я из Гардарики.
— Тоже империя. Тюрьма народов. Не люблю Гардарику.
Похоже, у девочки водятся политические взгляды. Интересно, от кого она их подцепила?
— Вот и я сбежал, — поддержал беседу Онисим, расшнуровывая ботинки — захотелось походить босиком по песку. — Надоело быть оловянным солдатиком.
Она помолчала, глядя на далёкие силуэты кораблей, потом покопалась пальцами в песке и выловила оттуда мятый сигаретный бычок.
— Мне тоже… — сказала она, щёлкая зажигалкой с изображением какого-то типа с куцей бородёнкой и в лихо заломленном берете. — Мне вот тоже надоело быть фарфоровой куклой. — Бывший оловянный солдатик почему-то внушал ей доверие. Впрочем, здесь можно верить всем — даже Сирене. Чтобы попасть сюда, нужно быть или придурком, или святым. Или святым придурком. Это теперь… Раньше, ещё полгода назад, Тлаа не был таким разборчивым, наверное, потому она и здесь. — Лида Страто, — представилась она. — Я борюсь за свободу Галлии. А ты?
— Борешься… Лёжа на пляже? Интересный способ. — Онисим старательно улыбнулся, и в тот же миг почувствовал, что песок под ним проваливается, а вокруг поднимаются маленькие смерчи.
Лида вскочила на ноги, и на её лице нарисовалось явное желание пнуть этого хмыря, без приглашения свалившегося с неба, пяткой в нос.
— Не смей! Не смей! — Она никак не могла сформулировать, что именно он должен не сметь. — Сволочь, гнида, сукин сын! Вол рогатый! Петух мороженый! Дерьмо свинячье!
Когда запас ругательств у неё иссяк, из песка торчала лишь голова Онисима, и ему оставалось только надеяться, что девочка не возжелает использовать её как футбольный мяч. Но Лида неожиданно быстро утомилась от приступа гнева.
Странно, но Онисим не ощутил опасности. Годы службы в Спецкорпусе научили его чувствовать врага, но в этой девочке он врага не почувствовал, и даже то незавидное положение, в котором он внезапно оказался, показалось ему слегка забавным. Но всё же злоупотреблять чужой добротой не следовало — довести до неконтролируемой ярости можно кого угодно.
— Онисим, — представился бывший поручик, отплёвываясь от песчинок, которые норовили попасть в рот. — Меня зовут Онисим, просто Онисим, и я действительно толком не знаю, куда угодил.
— Врёшь! Всё ты врёшь. И больше не смей так говорить. А то договоришься. — Она отогнула краешек пледа, на котором загорала, достала из-под него сапёрную лопатку и начала неторопливо откапывать своего пленника. — Вот оставила бы тебя здесь на весь день париться. Понял? Ты тут никто! Ноль без палочки! Пустое место!
Дальше можно было не слушать. Непонятно, отчего с этой малышкой сделалась такая вот истерика, но сегодня разговора с ней, похоже, не получится. Как только руки освободятся, надо отсюда уходить — искать Место, Где Исполняются Желания. И не стоит ни с кем разговаривать, кому-либо задавать вопросы. Похоже, те, кто сюда попал, — все с лёгким прибабахом, не знают толком, чего им надо, — иначе давно бы каждый получил своё и растворился в своей мечте. Лучше вообще не попадаться никому на глаза. Хорошо хоть, эта девочка оказалась такой вот добродушной — дальше криков и лёгких песчаных бурь пойти не может. А если попробовать самому чего-нибудь захотеть? Например, вылететь из песчаного плена, как баллистическая ракета из своей шахты, и отправиться в сторону вон тех заснеженных вершин на бреющем полёте. Хочу, хочу, хочу…
Но ничего такого не произошло, лишь в очередной раз мелькнул перед глазами штык сапёрной лопатки, отгребающий песок от подбородка. Интересно, почему эта Лида так ловко сумела воткнуть его в песок, а обратно извлечь тем же проверенным способом не может или не желает? Почему?
— …возись тут с тобой! — Она бросила лопатку, откинула назад спутавшиеся длинные, выгоревшие на солнце волосы, стряхнула ладонью со лба выступившую испарину и крикнула кому-то в сторону: — Эй, Рано, иди сюда, быстро!
«Поздравляю, дружище, ты, кажется, добрался…» — знакомый голос прозвучал где-то внутри, и девочку, стоящую перед ним на коленях, слегка сплющило, словно она стала собственным отражением в кривом зеркале. Потом Лида вместе с окружающим её пейзажем распалась на мелкие разноцветные брызги, и вокруг повисла непроглядная серая мгла, полная тревожных шорохов.
— Поздравляю, дружище, ты добрался. — Брат Ипат висел на парашютных стропах, зацепившихся за темноту, сжимая в руке свой меч. — Тебе повезло, а мне, знаешь ли, не очень.
— Ты где? — Онисим поймал себя на том, что не вспоминал об Ипате с тех пор, как потерял из виду его парашют. — Что с тобой стряслось?
— Ты пока помолчи, а то времени у меня не так уж много. — Один строп задымился по всей длине и лопнул. — Я сейчас ближе к твоим парням, чем к тебе. Вот так. Но если ты не отступишься… Если тебе повезёт ещё раз, то мы встретимся, возможно, скоро. Здесь мне пока не нравится, но…
— Здесь — это где?
— Ты ещё не понял? — Ипат осторожно заткнул меч за пояс и разорвал на груди футболку, поделив пополам призыв «Приезжайте в Пантику», и оказалось, что грудь его по диагонали пересекает плотный ряд пулевых отверстий, которые на глазах затягивались; чешуйки свернувшейся крови опадали, обнажая свежую розовую кожу. — Вот так, брат Онисим, бывает. — Лопнуло ещё два стропа, и воздух почему-то наполнился душным запахом тления. — Ты скажи, что твоим передать, если раньше тебя до них доберусь?
— Сам знаешь. — Онисим почему-то сразу же поверил, что разговаривает с покойником и это не бред и не галлюцинация — не с чего было бредить.
— Знаю. Не прощаюсь. — Ипат выхватил меч и одним ударом перерубил три оставшихся стропа.
Чернота внизу разверзлась огромной огненной пастью, но он не свалился в неё, как ожидало того чудовище из Пекла.
— Накося выкуси! — Ипат показал ему кукиш и неторопливо двинулся куда-то вбок, ступая по пустоте, как по водной тверди…
2 октября, 8 ч. 10 мин., восточное побережье о. Сето-Мегеро.
— Он что, умер? — голос Лиды донёсся сквозь звенящую тишину, смешиваясь с прерывистыми всхлипываниями. — Рано, скажи, что с ним, а? Онисьим!
— Да т-ты чё ревёшь-то? Ты эт-то б-брось. Ик! В-вроде моргает он. Ик! — сообщил кто-то заплетающимся языком. — Т-тут ещё ник-кто не дох. Не к-канючь, п-птичка.
Небритое обрюзгшее лицо с водянистыми глазами под набрякшими веками заслоняло полнеба, и Онисиму на мгновение показалось, что это последнее, что он видит в своей жизни. Воздух наполнился густым спиртовым перегаром, а потом сверху обрушился водопад — кто-то перевернул широкополую шляпу, наполненную горько-солёной прохладной водой.
— Жив твой х-хлюпик. Ус-спокойся, Лидуня, успокойся.
Пьяная рожа исчезла из поля зрения, и вместо нее появилось заплаканное личико Лиды, на котором, казалось, бледность проступила сквозь загар.
— Сволочь, гнида, сукин сын! Вол рогатый! Петух мороженый! Дерьмо свинячье! — повторила она всё тот же набор ругательств, размазывая по лицу остатки слёз. — Не смей так больше делать! И врать мне тоже не смей.
— Я молчу, молчу, — попытался успокоить её Онисим, поворачиваясь набок и делая попытку сесть.
— И молчать не смей…
2 октября, 7 ч. 00 мин., Сиар, 46 миль от порта Сальви.
— Дона Дина, — донёсся из-за спины голос подполковника Муара, начальника личной охраны команданте Гальмаро. — Мне, к сожалению, дальше идти не стоит. Жрецы согласились допустить внутрь только вас.
— А я думала, для людей команданте здесь все двери открыты. — Дина оглянулась и обнаружила, что подполковник, отстав от неё на несколько шагов, остался стоять в створе ворот рядом с толпой разнокалиберных каменных химер, охраняющих вход в святилище.
— Не всеми правами стоит злоупотреблять, — заметил Муар. — Команданте всегда заявлял о необходимости бережного отношения к культуре и верованиям коренного населения. Маси-урду — такие же граждане свободного Сиара, как и все остальные. Но если вы через два часа не вернётесь, я буду вынужден пренебречь…
— Через три, подполковник. А ещё лучше — через четыре.
— Дона Дина. — Подполковник слегка замялся. — Дона Дина, я прекрасно знаю, насколько вы дороги команданте. Если с вами вдруг что-нибудь случится, то мне лучше сразу застрелиться.
— Честно говоря, ваша жизнь меня не слишком волнует, — ответила Дина, неторопливо отступая в глубину коридора, высеченного в скальной породе. — Но я постараюсь не доставлять вам излишних неудобств. Так куда мне идти?
— Прямо. Там встретят. — Подполковник развернулся на каблуках и, не оглядываясь, направился к пятнистому «доди». Успевший задремать водитель тут же вскочил и бросился открывать дверцу.
Всё. Больше можно не тратить время на реверансы. Муар, конечно, сгустил краски. Максимум, что может ему грозить, — суток десять в каталажке, пока гнев команданте не уляжется. Сезар хоть и тиран, но не деспот и не психопат. Да, он бывает жесток, но лишь тогда, когда не видит другого выхода. Даже после взятия Вальпо он перевешал не всех оставшихся в живых консулов Директории, а только половину. Прочие до сих пор томятся в застенках, пишут покаянные письма и периодически сообщают очередные номера счетов в ромейских и эверийских банках, «добровольно» жертвуя на восстановление экономики многострадальной отчизны.
Короче шаг, теперь торопиться некуда. Тем более что с каждым шагом становится всё темнее, и скоро тьма покроет неровности каменного пола… Было бы неудобно предстать перед жрецами в измятом платье и со ссадинами на коленях. Возможно, придётся пройти ещё не одну версту по подземному коридору… Древние святилища маси-урду строились веками — сотни ходов, ловушек, подземных залов… И почему, спрашивается, Муар так уверен, что идти надо именно прямо? Нет, не стоит предаваться излишней задумчивости. Когда имеешь дело с маси-урду, планы строить бессмысленно — чтобы понять людей Мудрого Енота, нужно быть одной из них. В конце концов, смысл самой миссии, которую предстоит выполнить, находится за пределами здравого смысла и обычной человеческой логики — «с помощью магов народа маси установить связь с нашим человеком на Сето-Мегеро, а возможно, взять под контроль его действия». «Наш человек на Сето-Мегеро» на самом деле таковым себя не считает, и так ли уж надо брать под контроль его действия — тоже не вполне ясно. Посланник Ордена Святого Причастия утверждает, что всё идёт даже лучше, чем необходимо, но именно это и беспокоит. Кто знает, что в действительности у него на уме… За последние четыреста лет Тайная Канцелярия провела совместно с Орденом более полусотни совместных операций, и взаимных претензий не возникало почти никогда, но даже если бы они возникли, как, спрашивается, предъявить претензии организации, о которой неизвестно практически ничего, и даже неизвестно, кто ей руководит — банкир или официант.
А может, и не стоило вообще делать из всей этой истории проблему вселенского масштаба? До сих пор на Соборной Гардарике явление духа Тлаа (или Длала, как его называют йоксы) отразилось лишь пропажей описанного недвижимого имущества гражданина Харитона Стругача, без вести пропавшего при невыясненных обстоятельствах, а теперь оказалось, что судьба страны, а может быть, и всего человечества, зависит от того, какой бред стукнет в башку отставному поручику, отягощённому психической травмой и глубоким разочарованием в великой отчизне. Сами же его туда переправили, доверившись мнению неведомого магистра непонятного ордена, деятельность которого, кстати, в большинстве стран мира вообще запрещена. И откуда у неё самой эта уверенность, что необходимо поступать именно так, а не иначе? Откуда? Но отступать поздно — слишком многое уже сделано. Если совершена ошибка, возможно, и прощения попросить будет некому и не у кого.
Свет, который остался позади, уже растаял, но зато впереди промелькнуло какое-то бледное свечение. Промелькнуло и исчезло. Стало прохладнее, и в воздухе появился привкус озона. Вот сейчас должно что-то произойти. По спине пробежал чей-то холодный взгляд. Но оглядываться нельзя… Чужак, вошедший в святилище, ничем не должен выказывать недоверия хозяевам, кем бы они ни были. Нужно делать вид, что будешь до гроба благодарна хозяевам этого подземелья, что её вообще сюда пустили. Ещё шаг, и под подошвой босоножки обнаружилась ступенька, затем — вторая. Невидимая каменная лестница вела вверх. Куда? Ворота, хранимые древними химерами, уходили в скальное обнажение, но никакого холма над ним не было, значит, и подъём не может быть долгим. Но ступень следовала за ступенью, а время, казалось, остановилось. Только взгляд, упёршийся в спину, оставался на месте.
— Остановись, — прозвучал над ухом чей-то старческий голос. Тот, кто бесшумно шёл сзади, говорил по-сиарски, но этот язык явно был для него не родным.
Дина послушно остановилась, и тут же исчез звук капающей воды.
— Чего ты хочешь, бледнолицая?
Как будто они не знают…
— Дух Тлаа пробудился. Я хочу вновь подарить ему сон. — Ответ был готов заранее и согласован с руководством сектора ИАЯПФ[2] родной Тайной Канцелярии, фольклорным отделом Коллегии Национальной Безопасности Республики Сиар и через Посланника с магистром Ордена Святого Причастия.
— Ты ничего не сможешь сделать, бледнолицая, — отозвался голос. — Ты сделала всё, что могла, и теперь остаётся только ждать. Вернее, тебе кажется, будто ты что-то сделала. На самом деле всё произошло именно так, как не могло не произойти.
— Откуда тебе знать, что я сделала?
— Мне не надо этого знать. Достаточно прислушаться к тому, как дрожит Нить Неизбежности, — голос то приближался, то удалялся, но не было ни звука шагов, ни колыхания воздуха. — Но если уж ты сюда пришла, то кое-что тебе следует узнать. Сделай ещё один шаг и постарайся смирить страх в своём сердце.
Какой страх? Всё, чего можно было бояться, уже давно позади… Теперь даже вероятная собственная смерть кажется делом вполне рутинным. Так что зря пытается её запугивать этот невидимый старикашка, у которого не хватает смелости даже для того, чтобы показаться ей на глаза.
— Какой страх? — она не успела договорить, как вместо очередной ступени нога нашла под собой лишь пустоту. Можно было удержать равновесие, но опора внизу исчезла совсем, и вырывающиеся из невидимой бездны воздушные потоки начали трепать её волосы и лёгкое платье. Обгоняя её, вниз падали крохотные голубые искры, открылись круглые глаза Мудрого Енота и повисли рядом, словно ёлочные украшения, а тьма, скопившаяся внизу, покрылась густой сетью зеленоватых молний.
— Сейчас Тлаа — всего лишь младенец, — шептал голос прямо над ухом, и то, что с ней продолжают разговаривать, могло означать только одно — она ещё жива. Что толку общаться с трупом или с обречённым на смерть. — Всего лишь младенец… Тлаа — зародыш вселенной, Тлаа — пустой сосуд, Тлаа — средоточение Силы, Тлаа — первая искра будущего пламени, Тлаа — начало вечности. Лишь тот, кто не имеет корней в нашем мире, должен заполнить собой Тлаа, стать его волей, его верой, его надеждой, его смыслом. Тот, о ком ты думаешь, в чей сон хочешь войти, именно таков. Он достаточно мудр, чтобы не хотеть мести, он достаточно слаб, чтобы верить в невозможное. — Дина даже не сразу заметила, что говорит вовсе не тот старческий голос, который проводил её до последней ступени, а другой — женский, молодой и усталый. — Но учти, бледнолицая, — если тот, в чей сон ты хочешь войти, станет владыкой Тлаа, то он может взять с собой всё, что ему дорого, и всех, кто ему дорог. Ты не боишься, что он и тебя утащит за собой туда, откуда нет возврата? Ему будет достаточно любой привязанности — даже ненависти, даже страха, даже равнодушия.
— Мне всё равно.
Падение внезапно остановилось, и Дина обнаружила, что стоит посреди ничего на блюдце света, висящем в пустоте.
— Здесь не то место, чтобы лгать или говорить полуправду, — заявил голос, в который вплелась поучительная нотка. — Тебе не всё равно, иначе тебя не было бы здесь.
— Я выполняю свой долг.
— Но ты сама решила, что твой долг именно в этом.
Если для Мудрого Енота нет секретов, то непонятно, зачем вообще нужен этот разговор?
— Ты права, не будем терять времени, — тут же отреагировал голос на её безмолвный вопрос, который был задан скорее самой себе, чем невидимой собеседнице. — Сон, в который тебе надо войти, скоро кончится.
Блюдце света растаяло под ногами, и падение возобновилось, только теперь оно казалось медленным и плавным, и в кромешной тьме невозможно было понять, действительно ли она падает, или неведомая сила, наоборот, тянет её вверх.
Итак, чувство долга… Ответственность перед родиной… Если не способен к творчеству, то жизнь без служения не имеет смысла. Но невидимая собеседница, эта старуха с молодым голосом, возможно, и не заметила, что её, полковника Кедрач, сюда завело, скорее, не чувство долга, а чувство вины. Нет, не она тогда отдавала приказ, который обрёк на неизбежную гибель полувзвод 6-й роты 12-й отдельной десантной бригады Спецкорпуса Тайной Канцелярии, и не в её силах было его отменить. Но когда на борт подводного крейсера «Посадник Никола Хорь» загружали эверийский десантный бот, а девятнадцать единиц живой силы построились на бетонном пирсе, у неё промелькнула мысль, а стоит ли обрекать на верную гибель этих парней ради каких-то стратегических интересов… Онисим тогда выкарабкался — каким-то чудом, каким-то невозможным стечением обстоятельств. Может быть, он уцепился тогда за ту самую Нить Неизбежности, к дрожанию которой могут прислушиваться жрецы Мудрого Енота, и эта же Нить привела его на этот остров, где проросло зерно новой вселенной? Но почему тогда чувство вины смешалось с чувством долга, если всё, что случилось, не могло не случиться… Почему?
Она тряхнула головой, и навязчивые мысли осыпались ореховой шелухой, мгновенно растворившись в окружающей тьме. Для сомнений не было ни сил, ни времени — сейчас, если верить невидимой жрице, она войдёт в сон поручика Соболя, или того, кто когда-то был поручиком Соболем. А смысл в этом есть лишь в том случае, если она будет уверена в правоте своего дела и чистоте собственных помыслов. Трудно, но надо… Всё остальное не имеет значения.
Посреди болота росла скрюченная сосна, и густой туман поднимался чуть выше колен. Где-то в стороне трещали короткие пулемётные очереди, и здоровенная ушастая жаба дремала на высокой кочке, не обращая внимания ни на сосну, ни на стрельбу, ни на бледный, едва различимый силуэт женщины в лёгком белом платье. Она шла по поверхности тумана, с опаской и удивлением озираясь по сторонам. Онисима нигде не было, и этому не стоило удивляться — не станет же он самого себя смотреть во сне.
— Азимут 106? — его голос раздался откуда-то сверху, и по туманному ковру пробежала мелкая рябь.
— Поручик!
.— Я! — строго по уставу отозвался Онисим.
— Доложите обстановку.
— Произвожу поисково-спасательную операцию. Ориентир — сосна на болоте, азимут то ли 106, то ли 108. Объект поиска пока не обнаружен. Жду дальнейших распоряжений.
Вот так. То ли маразм, то ли паранойя. Наверное, поручик Соболь и впрямь все последние три года провёл на территории собственного бреда, с которым почему-то до сих пор не желает расставаться. Странно — просочиться в Спецкорпус с предрасположенностью к таким вот психическим отклонениям совершенно невозможно. Иному претенденту стоит слишком удачно пошутить, проходя плановую медкомиссию, — и дальше только в стройбат…
— Командование поисковой операцией принимаю на себя! — Не стоит перечить сумасшедшему, даже если его помешательство не перетекает в неконтролируемое буйство. — Следуйте за мной. — Она попробовала оттолкнуться от поверхности тумана, как конькобежец ото льда, и босоножки на низких каблуках послушно заскользили туда, где раздавалась пулемётная трель.
— Вот уж не ожидал вас здесь увидеть, — сказал поручик полушёпотом. Из тумана высунулась эверийская каска и ствол SZ-17. — Не знаете, как отсюда потом выбираться?
— Нет, — честно ответила она.
— И я не знаю. — Теперь он шёл по колено в тумане, явно пытаясь обойти стороной сосну, но та вместе с островком, на котором стояла, плавно перемещалась именно в ту точку, на которую двигался поручик. — Но я узнаю. Скоро. Когда найдём.
— Кого?
— Их.
Сосна стояла в двух шагах, как всегда, прямо по курсу. Она слегка покачивалась и медленно вращалась вокруг собственной сгорбленной оси, и Дина явственно ощутила, что сквозь редкую пожухлую хвою на неё кто-то смотрит.
— Ого! — сказал чей-то охрипший голос. — Смотри, кто к нам…
— Тебя глючит! — уверенно отозвался другой, прерывая тяжёлое дыхание. — И меня глючит. И вообще — всё это бред, а на самом деле мы в гробу лежим.
— Это кто это для нас расстарался! — рявкнул кто-то, явно не расположенный к шуткам. — Закопали, как дерьмо, там, где пристрелили, и всё кино.
— Иди в жопу!
— Мы и так в ней.
— Отставить разговорчики! — Среди веток промелькнуло искажённое, как в кривом зеркале, лицо унтер-офицера Мельника. — Совсем нюх потеряли.
— Ложись! — чей-то простуженный вопль слился с грохотом взрыва, и на месте сосны образовалась дымящаяся воронка, наполненная почти до краёв кипящей лавой.
Поручик Соболь с размаху разломил пулемёт о колено, обхватил голову руками и сдавленно застонал. Из воронки потянуло запахом жжёной серы, и Дина почувствовала, что поверхность тумана теряет упругость. Через мгновение она уже стояла рядом с бывшим подчинённым по пояс в болотной жиже, не зная, что делать — то ли искать слова утешения, то ли каким-либо суровым приказом попытаться привести поручика в чувство, то ли просто убраться отсюда куда подальше.
— Онисьим! Онисьим… — какая-то девчонка кричала сквозь всхлипы, и голос её, казалось, звучал отовсюду. — Онисьим, проснись!
Низкое серое небо пересекли две светящиеся змейки, сплетённые друг с другом косичкой, а потом клубы облаков сложились в девичье лицо, искажённое гримасой отчаянья. Казалось, вот сейчас эти пухленькие губки раздвинутся, и от крика, который последует за этим, болото выплеснется из невидимых берегов. Но в тот же миг поручик начал медленно таять в густеющей серой дымке, а воронка затянулась туманной пеленой. Четыре стороны света начали задираться вверх, как будто кто-то снаружи решил стянуть в узелок пространство, заполненное этим жутковатым миром. Вскоре к глазам подступила спасительная влажная темнота, в которой увязли все звуки.
— Ну как — удалось тебе выполнить свой долг? — Юная жрица сидела рядом, сжимая тонкими длинными пальцами её запястье.
В крохотной каморке, освещённой двумя сальными свечами, было тесно и душновато. Дина обнаружила, что лежит на каменной скамье, и любая попытка пошевелиться даётся ей с трудом.
— Не спеши, сейчас всё пройдёт, — успокоила её жрица. — И можешь не отвечать — ты всё равно не знаешь ответа.
Дина уже собралась спросить, как ей добраться до выхода, но жрицы уже не было рядом, а её тень на шершавой каменной стене превратилась в бесформенное тёмное пятно, которое впитывалось в косую ветвистую трещину. Оставалось только найти в себе силы подняться и уйти туда, где её дожидался подполковник Муар, пока ему не пришло время выполнить своё обещание.
Кстати, сколько времени прошло с тех пор, как они расстались у входа в святилище? Час? Два? Четыре? Могло пройти мгновение, могла и вечность. А что, если, пока она бродила среди болезненных грёз бывшего поручика, кто-то, живущий за пределами мира, свернул в узелок и эту вселенную?
2 октября, 8 ч. 15 мин., восточное побережье о. Сето-Мегеро.
— Онисьим! Онисьим… — Лида кричала сквозь всхлипы, и голос её, казалось, звучал отовсюду. — Онисьим, проснись!
Казалось, на этот раз он почти достиг цели — уже были слышны выстрелы, крики, и проклятая сосна успела исчезнуть из виду. Госпожа полковник, Её Превосходительство, явилась некстати. Некстати и не вовремя.
— Ты что такой дохлый?! — Фраза закончилась звонкой пощёчиной — девочка то ли пыталась излить таким образом нахлынувшую на неё злость, то ли честно пыталась привести его в чувство. — Да очнись ты, наконец!
Очнуться — это запросто, это даже с радостью… Странно, что видение, которое уже начало забываться, вернулось именно сейчас, когда до цели осталось — совсем ничего. Неприкаянный дух пустил его на свой остров, а значит, надежда на достижение безумной цели достаточно жива, чтобы продолжать видеть в ней путеводную звезду, свет в конце туннеля, луч света в тёмном царстве и так далее. Тлаа-Тлаа-ла-ла-ла!
— Что — кошмары мучают? — спросила Лида уже спокойнее после того, как Онисим открыл глаза и перестал стонать. — Это пройдёт. Всё проходит…
А вот в то, что всё проходит, она, похоже, не очень-то верит и правильно делает. А за то, что пытается посочувствовать, — спасибочки, только лишнее это…
— Так и будешь только дрыхнуть и молчать? — поставила она вопрос ребром, поднимаясь с колен, и набросила на плечи плед, стряхнув с него песок. — Ну и фиг с тобой. Одна пойду.
Да, помнится, она приглашала его, как начнёт смеркаться, посетить логово духа, а наутро учинить какое-то развесёлое бесчинство, желательно с человеческими жертвами, и всё — во имя свободы милой Галлии. У самой, дескать, духу не хватает отомстить проклятым ромеям за какого-то Ромена и продолжить его священное дело…
Мстить за кого-либо совершенно не хочется, но и пробраться в Пекло, похоже, здесь только через этого самого Тлаа и возможно. Что ж, не надо ничего искать, никого ни о чём спрашивать… Вдвоём и вправду как-то приятнее двигаться к заветной цели, несмотря на разницу во взглядах на то, что есть благо.
— Подожди. Я тоже… — Он встал на четвереньки и посмотрел в сторону океана, где вдоль горизонта суетились бортовые огни эверийских кораблей. — Сейчас, только ополоснусь. — Взбодриться действительно стоило.
— Не вздумай там задерживаться, — почти приказала Лида. — А то я подумаю, что тебя акулы сожрали.
— Знаешь, девочка, я бы им не советовал со мной связываться, — заявил он, делая первый шаг навстречу прибою. — И тебе, кстати, тоже…
— Бабе своей советы давай! — немедленно вспылила Лида, но Онисим уже нырнул в набежавшую волну.
Навязчивая тишина, прилипшая к ушам, была как нельзя кстати. В ней был обманчивый покой, и надо было справиться с соблазном принять всерьёз ту самую явь, которая обступила его со всех сторон. Тёплый песок, прохладное море, развесистые пальмы, загорелая симпатяга со скверным характером — всё это на самом деле казалось менее реальным, чем видение, которое вновь преследовало его по пятам. Сосна на болоте, азимут 106.
2 октября, 10 ч. 09 мин., Сиар, святилище Мудрого Енота.
— Славная Сквосархотитантха… — старческий голос прозвучал в полной темноте после долгого молчания, которое никто не решался нарушить. — Славная Сквосархотитантха, я хотел бы…
— Те же хочешь ничего не хотеть, — заметила жрица, добывая огонь щелчком пальцев и запаливая высокую восковую свечу. — Всё-таки ты далёк от совершенства.
— Я далёк не только от совершенства. Я далёк и от понимания того, что здесь случилось.
— Чтобы это понять, нужно как минимум умереть.
— Но ты жива и даже не стареешь, хотя тебе давно пора сморщиться, как высохшая фига. — Жрец деликатно кашлянул, и пламя свечи едва заметно качнулось.
— Кто не живёт, тот и не старится, — заметила Сквосархотитантха и потянулась, разминая молодое упругое тело. — Не завидуй мне — я родилась взрослой, значит, и умру молодой.
— А ты хотела бы умереть? — Жрец вытянул тощую шею, и его тень стала похожа на силуэт петуха, готового пропеть зарю.
— Я не умею хотеть, старик… Иначе свершилось бы всё, чего я хочу, — едва она закончила фразу, как её тело, лежащее на каменной скамье, замерло, дыхание замедлилось, сухая кожа похолодела, и лишь медленное, едва заметное движение зрачков под сомкнутыми веками выдавало присутствие в ней жизни, которая веками протекала где-то за пределами этого мира…
Документ 1
Легенда народа маси о Сквосархотитантхе является одной из самых малодоступных для изучения и трудных для понимания. За последние полтора столетия упоминания о вечно молодой и бессмертной жрице Мудрого Енота отмечались в отчётах сорока двух этнологических экспедиций, однако сколько-нибудь связного текста упомянутой легенды до сих пор составить не удалось. Дело даже не в том, что маси считают эту легенду неким тайным знанием, которое необходимо скрывать от белого человека, и не в том, что с ней знаком ограниченный круг хранителей эзотерических знаний. Для маси существование Сквосархотитантхи является настолько очевидным и обыденным, что они искренне полагают, будто бледнолицые пришельцы валяют дурака, выспрашивая их о том, чего человек в принципе не может не знать.
То, что нам известно, позволяет утверждать, что легенда о Сквосархотитантхе совершенно с трудом вписывается в общую систему мифологии Людей Мудрого Енота, а временами и противоречит ей. Как известно, в отличие от Ватахутлеоцептантхи (Красного Беркута Стража Неизбежности), покровителя народа ватаху-урду, Масикатлеоцептаха (Мудрый Енот Хранитель Покоя), наиболее почитаемое божество народа маси-урду, вовсе не склонен к тому, чтобы менять мир и стараться подвигнуть своих подопечных на поиск чего-то нового в привычном мире. Согласно традиционным представлениям Людей Мудрого Енота, человек (мужчина) должен быть храбрым воином, но свою силу и доблесть он может использовать лишь для защиты родного очага, и то лишь в том случае, когда все прочие способы себя исчерпали. Мужчина хранит жилище снаружи, а женщина — изнутри, тщательно соблюдая обычаи, исполняя обряды, воспитывая детей. Те, кто нарушает эти правила, после смерти становятся добычей Красного Беркута, и это значит, что для них закрыт путь в иные миры, соединённые нитью Ожерелья Сквотантхагани (Женщины Властителя Судеб), и это считается у маси-урду самой страшной карой, самым нежелательным исходом жизни.
Получается, что Сквосархотитантха, получив бессмертие и вечную молодость в одном из миров, лишилась возможности прожить множество жизней в иных жемчужинах Ожерелья Сквотантхагани. В легенде утверждается, что юная жрица удостоилась милости Мудрого Енота, хотя, согласно мифологии маси-урду, более тяжёлой кары, чем вечная жизнь, придумать невозможно.
Симон Даугер, профессор кафедры палеоэтнологии Кембсфордского университета. Из лекции.
Документ 2
Лицемерие испокон веков было главным принципом международной политики. Интересы власти всегда стояли гораздо выше принципов морали и нравственности, и чем дальше, тем более непреодолимым становится разрыв между ними. Ничем не прикрытое лицемерие заключено даже в названиях крупнейших и наиболее могущественных государств — например, совершенно унитарная сверхдержава Эвери именуется Конфедерацией, хотя границы между бывшими тринадцатью альбийскими колониями совершенно стёрты, административное деление носит абсолютно формальный характер, а губернаторы и конгрессы общин лишены каких-либо реальных прав; Гардарика гордо носит название, которое дали ей иноземцы — варяги, причём традиционно считается, что это название принято затем, чтобы многочисленные малые народы, населяющие эту огромную страну, не чувствовали себя порабощёнными потомками антов и вентов, однако и там полноправными гражданами считаются лишь те, кто принял веру завоевателей; Сенат Ромейского Союза триста лет назад провозгласил равноправие всех провинций, входивших в Ромейскую Империю, но случилось это лишь после того, как нравы, обычаи, особенности национальной культуры и языки покорённых народов были практически забыты, и в наше время политика культурного геноцида продолжается — лишь в Галлии и Ахайе домохозяйки ещё обращаются к зеленщикам на родном языке. Уже нет ни даков, ни иверов, ни фракеев, ни карфагенян, ни ливов, ни прочих народов, названия которых уже с трудом вспоминаются даже историками — их всех поглотило чудовище, именуемое Ромейским Союзом.
Конде ле Бра, из статьи «Демон забвения» в журнале «Свободная Галлия», сентябрь 2975 г. от основания Ромы.
Документ 3
Командующему Спецкорпусом Тайной Канцелярии генерал-аншефу Снопу, лично, секретно.
На основании полученных мной данных психическое состояние нашего человека на Сето-Мегеро вызывает большие опасения. Судя по всему, мы недооценили тот эмоциональный стресс, который он получил после своей последней боевой операции, хотя по косвенным признакам можно предположить, что у него на данный момент не возникло желания реализовать свои вероятные претензии к командованию Спецкорпуса и пытаться нанести кому-либо непосредственный ущерб. Его вероятная цель, ради которой он и направился на остров, состоит в том, чтобы проникнуть в Пекло и присоединиться к своим погибшим товарищам. Следует обратить внимание на то, что руководство Ордена Святого Причастия, скорее всего, изначально подбросило ему именно этот мотив, утаив данную деталь операции от соответствующих органов Тайной Канцелярии, что противоречит ранее заключённому соглашению о сотрудничестве. Полагаю, что этот вопрос следует незамедлительно поставить перед Посланником Ордена и потребовать от него соответствующих разъяснений.
Резидент Спецкорпуса по Юго-Западному региону полковник Кедрач.
Читать бесплатно другие книги:
