Обман Инкорпорэйтед (сборник) Дик Филип

Карл шагнул к двери. Остановился и с надеждой посмотрел на них.

– Кто-нибудь со мной?

– Я слишком часто встречал Рождество, – сказал Верн.

Карл улыбнулся Барбаре, зовя ее взглядом.

– Снаружи такой приятный день. Трава, небо. Местечки, куда можно залезть. Что скажете?

– Времени хватит, – сказала Барбара. – Куда спешить? У нас еще целых семь дней впереди.

Карл не знал, на что решиться. Он явно разрывался между желанием начать исследования и желанием остаться с ними. Если бы они согласились и пошли с ним, проблема была бы решена. Но ни один из них не пошевелился.

Азарт первопроходца оказался сильнее.

– Ну, что ж, увидимся позже. – Он распахнул дверь. – Хотя вообще-то я удивлен. Понять не могу, что вам за охота сидеть тут и… курить.

– Зато вся слава первооткрывателя достанется тебе, – сказал Верн. – Можешь считать себя главным добытчиком.

– Пойду погляжу, что осталось в доме управляющего. Перво-наперво.

– Ладно, – откликнулся Верн.

Дверь за Карлом закрылась. Они слышали, как он медленно спускается по ступеням на дорожку.

– Хороший мальчик, – сказала немного погодя Барбара.

Верн кивнул. Он думал. Может, ему уйти, вернуться к себе в общежитие или в офис. Он видел, Барбара тоже обдумывала такую возможность. Проигравшим оставался тот, кто вытягивал психологический короткий жребий, а ему этого совсем не хотелось. Лучше самому бросить ее, чем дать ей шанс бросить его первой.

Он повернулся к окну спиной.

– Как ты жил? – внезапно спросила Барбара. Ее голос прозвучал громко и хрипло, оба удивились, услышав его. – Как у тебя шли дела?

– Все зависит от того, какие дела иметь в виду, – осторожно ответил Верн.

– Я имею в виду, как шла твоя жизнь вообще?

– Прекрасно.

Какое-то время она молчала.

– Сколько прошло лет? – спросила наконец она. – Три года? Четыре?

– Мы встречались на прошлой неделе, – сказал Верн. – Ты забыла? И вчера вечером в офисе.

– Я не про то.

Конечно, не про то. Как будто он не знал.

– Я вижу, ты куришь. Насколько я помню, раньше ты не курила. Тогда.

Странно было говорить вот так с женщиной, которая формально была ему чужой, почти незнакомой, в то время как на самом деле… Он улыбнулся. Чертовски странно. Какая-то тайна бытия. Что же такое личность? Вот она сидит, холодная, далекая и такая официальная, что ему хочется назвать ее «мисс Малер». Но однажды, много лет назад, он и она провели время вместе. В одной постели. Это, конечно, всего лишь воспоминание, но очень яркое. Но она ли это была? Глаза все те же, но та ли самая душа смотрит из них на мир, что и тогда? Может, теперь это уже новый человек, может быть, раз в несколько лет в человеке рождается новая личность.

– Нет, – сказала Барбара. – Раньше я не курила.

– Верно, – ответил Верн. Прежняя Барбара не курила. А нынешняя, мисс Малер, курит. Разве это может быть один и тот же человек? Ни одна вещь не является самой собой два раза подряд. Камни, мыши, капли воды, снежинки, все разные. Как это называется? Номинализм. Может, то же самое верно и в отношении людей, если посмотреть на одного и того же человека в разные периоды времени. Никто не может быть тем же. Мисс Малер спокойно сидела у стола, вежливая, непреклонная, независимая, далекая. Незнакомка. Человек, которого он едва знал.

Но та же мисс Малер, или другая мисс Малер, прыгнула однажды, четыре года назад, в его постель и, хихикая, вся еще теплая и влажная от пота, прижималась к нему, ластилась, толкалась, стискивала…

Барбара поглядела на него и вспыхнула. Неужели поняла, о чем он думает? Наверное, она и сама думала о том же или о чем-то похожем. Вспоминала другой момент, другое событие, которое они пережили вместе.

– Дай закурить, – попросил Верн.

Она положила пачку на стол. Он подошел и вытащил из нее сигарету.

– Спасибо. – Он закурил и сел напротив. Она молчала. – Ничего, если я посижу здесь?

– Ничего.

– Вот и хорошо. – Он поерзал на стуле. – Хорошие сигареты. Приятный, свежий вкус.

Она ничего не сказала. Может, она вообще не собирается разговаривать? Будет сидеть напротив и молчать?

Барбара посмотрела на него. Взгляд ее был спокоен и ровен, но на щеках горели два ярких пятна. Она явно собиралась что-то сказать. Он еще поерзал и стал ждать.

– Может быть, Карл прав, – сказала она.

Он нахмурился.

– Прав? В каком смысле?

– Может, снаружи приятнее, чем здесь.

– Думаешь пойти к нему?

Барбара не ответила. Она размышляла.

– Нет, – сказала она наконец. – Не пойду. Хотя следовало бы.

Верн подумал над этим. Что бы это могло значить? Чреватый намеками, хорошо продуманный укол? Он не знал.

– Может быть, и так, – ответил он туманно, оглядывая комнату. – Тогда иди, не буду тебя задерживать.

Оба молчали. Ни один не трогался с места. Верн смотрел на нее, полузакрыв глаза. Она сидела, откинувшись на спинку стула, безразличная, самодостаточная. И все же она нервничала. Он видел. Его присутствие беспокоило ее. Как и тогда. В этом она ничуть не переменилась.

Нет, многое осталось прежним. Она выросла, раздалась, повзрослела и погрубела. Но внутри она была все тот же человек, та же девочка, которую он знал раньше.

Он всмотрелся в нее критически. Она многому научилась за эти четыре года. Это видно. Когда-то ею владел агрессивный страх, пугливое упрямство, которое заставляло ее шарахаться от людей, как истеричного ребенка. Мужчины не осмеливались к ней подойти – по крайней мере до него. Она их отпугивала. Но если бы они видели то, что увидел он, то поняли бы, что она блефует. Прячет за грубостью ужас и жалкий страх поражения. Он это видел, они нет.

Теперь она успокоилась, повзрослела. Стала уверенней. Когда-то она корчилась от страха, от боязни стать жертвой. Теперь с этим покончено, ее это больше не тревожит. Почему? Возможно, потому, что она все-таки стала жертвой. То, чего она так боялась, произошло. Как странно, что мужчины не понимают этого, по крайней мере во время. Тогда он тоже не понимал, а теперь, оглядываясь назад, видит все совершенно ясно. Это случилось с ней – она потеряла свое сокровище. Свою драгоценность. То, что она охраняла, защищала, над чем дрожала, перестало существовать.

Ну и ладно, не о чем беспокоиться. Не похоже, чтобы она серьезно пострадала. Кажется, с ней все в полном порядке. Она жива и даже благополучна. Больше не корчится от страха. Хотя, возможно, это лишь потому, что ей стало нечего терять!

Верн улыбнулся. Какой абсурд. Женщины не так об этом думают, уже не так. Или все также? Что-то изменило ее, сделало жестче. Великий миг миновал – настало время спокойно оглядеться. Однако ее страх был чем-то большим, нежели просто боязнь потерять девственность. Это был общий страх, обширный, неспецифичный, страх перед болью и унижением. Он сидит в каждом. В том числе и в нем. А уж от его девственности давно не осталось и помину.

Как бы то ни было, случившееся она, похоже, пережила. Стала сильнее и старше. То, что они сделали тогда – нет, то что сделал с ней он, – видимо, не причинило ей вреда. Скорее даже наоборот, принесло пользу. Подарило трезвость взгляда. Точно. Тот опыт помог ей избавиться от фантастических страхов перед этим. Она научилась воспринимать это таким, какое оно есть: просто, естественно, как всякий другой жизненный процесс. Он сделал ее старше, превратил в женщину, заставил расстаться с детством. Она должна быть благодарна ему.

Но он и сам не воспринимал себя всерьез. Благодарна ему? Верн улыбнулся и потер подбородок, забавляясь.

– Почему ты улыбаешься? – спросила Барбара.

– Да так.

– Просто?

– От широты душевной.

Барбара кивнула, серьезно и мудро. Похоже, с чувством юмора у нее сейчас также туго, как и тогда. Жизнь слишком мрачна и убийственно серьезна для смеха. А может, она считала, что смех и улыбки – это для детей. Признак молодости, даже чрезмерной. Как у Карла. Его здоровый юмор раздражал ее, он это понял сразу. Бедняга Карл! Ладно, сам виноват. Пусть знает, жизнь – не одни только прыжки да ужимки. Ему тоже не мешало бы подрасти. Как и всем. Это же неизбежно. Карл, Барбара, он сам – все рано или поздно сталкиваются с этим. С миром. Какой он есть. А не каким мы хотели бы его видеть. И не таким, каким надеемся его обнаружить.

– Что ж, – сказал Верн, – пора нам чем-нибудь заняться сегодня, пока день не кончился.

– Да.

До чего же торжественно она согласилась! Как подобает нормальному взрослому. Она прошла хорошую выучку, как следует усвоила свой урок…

– Как по-твоему, снаружи и правда слишком жарко? – спросила она вдруг, подняв голову. Она о чем-то думала. – Я люблю солнце. Но не слишком горячее. И не люблю, когда сухо. Терпеть не могу засуху, когда все печется и корчится на солнце.

– Жарко и сухо, жарко и влажно. Какая разница? – Он наблюдал за ней. Она собиралась встать. – Не уходи! – торопливо сказал он. – Останься.

– Зачем?

– Здесь прохладно.

– Правда?

– Прохладнее, чем снаружи.

– Хорошо. – Она бросила сигарету на пол и наступила на нее ногой. Закурила другую, медленно, осторожно. Дым поплыл по солнечным лучам вверх.

– Мы и здесь близки к природе.

– Знаешь, – сказала Барбара, – так странно сидеть здесь вот так после стольких лет.

Верн настороженно фыркнул.

– Да?

– Тебе так не кажется?

– Даже не знаю.

– Как это ты не знаешь?

Он отвел взгляд:

– Ну, по-моему, ничего странного в этом нет. Мы оба работаем в одной Компании. Оба здесь давно.

– Наверное, для меня «странно» означает не то же самое, что для тебя. – Она не стала вдаваться в подробности. – Возможно, в этом все дело.

Верн задумался и ответил, тщательно подбирая слова:

– Ты же не думаешь, что Он приложил к этому руку?

– Кто?

Верн показал пальцем вверх.

Барбара едва заметно улыбнулась.

– Как знать. Говорят же, что Он везде, повсюду следит за своим стадом.

– Ты тоже из Его стада?

– Как все.

– Но не я, – ответил Верн. – Моя душа черна, как грех. Меня уже давно выгнали за ограду.

Выражение ее лица изменилось. На нем почти отчетливо читалось: «Я тебя понимаю». Он пожалел, что завел этот разговор. Ему всегда было чертовски трудно понять, о чем думает женщина. Каждый раз, пытаясь догадаться, он не учитывал одни факторы и прибавлял другие. Безнадежная задача для мужчины. Лучше забыть про мозги и сосредоточиться на всем остальном. Но теперь он сам сделал ошибку. Он повел, и слишком быстро.

– Верн, – сказала Барбара.

– Да?

– Скажи, между нами будет… какое-нибудь…

– Какое-нибудь что?

– Какое-нибудь напряжение.

– Между нами, говоришь? Между тобой и мной?

Она кивнула.

– Не вижу причины, – сказал Верн.

– Надеюсь, что ее нет. Я лично не собираюсь ничего раздувать. Наоборот, я бы охотно забыла обо всем.

– На этот счет можешь не беспокоиться. – Он добродушно усмехнулся. – Не вижу никаких причин для проблем. Я на тебя зла не держу. Напротив, я тебя уважаю. Так при чем тут какое-то напряжение? По крайней мере я со своей стороны так думаю. Надеюсь, что и ты так считаешь.

Наступило молчание. Барбара обдумывала его слова.

– Что ж, положим, ты прав. Только…

– Что только?

– Только иногда мы сами не понимаем своих мыслей. Иногда мы ничего не знаем, пока… пока что-нибудь не произойдет. А тогда становится поздно. – Она продолжала: – Как-то вечером я сидела и читала книгу. И вдруг в окно влетела целая чертова туча каких-то мотыльков и оказалась между мной и книгой.

– И что?

– Я их всех перебила. Штук, наверное, пятьдесят. Валялись по всему полу. Спроси меня кто-нибудь десятью минутами раньше, способна ли я на такое, я бы сказала нет. Понимаешь, о чем я? Иногда ничего нельзя знать заранее. Пока что-нибудь не случится.

– Пока не случится что?

Она пожала плечами.

– Что угодно.

Верн поколебался, облизал губы.

– Ты ведь не питаешь ко мне вражды, правда?

– Нет.

– Что ж, я этому рад. – Он выпустил воздух, вздыхая с облегчением. – Это все решает, разве не так? Откуда же тогда ждать беды?

Он встал, протянул руку.

– Ну вот, теперь, когда мы все решили, не выкурить ли нам еще по сигаретке?

– Конечно. – Она пододвинула к нему пачку.

– Спасибо. – Он взял сигарету и сел. Посмотрел на нее с сияющей улыбкой.

– Верн, ты точно такой, каким я тебя помню. Во многом. Очень во многом ты совсем не изменился.

– А ты меня помнишь?

– О да. Я помню тебя, Верн.

Он не знал, как к этому отнестись.

– Что ж, рад это слышать, – пробурчал он не слишком жизнерадостно.

– Правда?

– Конечно. – Он нервно закурил. – Кому понравится быть забытым.

– Никому. Ты прав. Никто не хочет, чтобы о нем забыли. Не самое приятное ощущение.

Верн испытал легкое неудовольствие.

– Почему ты так говоришь? В твоих словах намек, который я должен уловить?

– Нет.

Он нахмурился. Что она задумала? Ему это не нравилось. Он снова встал, отодвинув стул, и отошел от стола.

– Куда ты? Наружу, на солнышко?

– Нет. – Он не знал, куда идет, но точно не на солнце.

– Куда же тогда?

– Надо подумать.

– Оставайся здесь. Здесь ведь хорошо и прохладно, как ты сам недавно говорил.

– Сколько можно сидеть за столом, раскачиваясь на стуле, после того как уже поел? Я устаю уже после первого часа.

– Ты прямо как Карл.

– Неужели? – Он беспокойно заходил по кухне.

– Чем предлагаешь заняться? Выслушаю любые предложения.

– Не знаю. С этим у нас будут проблемы, по крайней мере еще неделю или больше. Скорей бы уже косоглазые пришли, что ли. Чем раньше, тем лучше.

– Ты, похоже, злишься.

– Нет, просто мне скучно. Терпеть не могу, когда нечего делать.

– Это потому, что ты работал всю жизнь.

– Может быть и так, с этим ничего не поделаешь.

– Можем разделить Компанию на три части и разыграть их в блэк-джек. Как ты на это смотришь?

– Ничего хорошего.

– Ну, тогда иди и помоги Карлу осматриваться.

Верн засмеялся.

– Может, мне еще пиратскую карту взять и фонарь? Нет, спасибо. Клады меня не интересуют.

Они оба улыбнулись. Напряжение в комнате частично разрядилось.

– А ему нравится, – сказала Барбара. – В конце концов, не так много времени прошло с тех пор, когда и мы готовы были носиться повсюду и совать нос во все углы…

– А также сидеть за большими столами и наклеивать марки и значки.

– Теперь Карл может поиграть в любого чиновника.

– И мы тоже. Мы все можем притворяться страшно важными.

– Кто будет управляющим базой? По-моему, сначала надо дать это место Карлу.

– Почему?

– Для него это больше значит. А мы потом по очереди. Но начинает пусть он, хотя бы на день или два.

– Думаю, что большой праздничный костер… – начал Верн.

– О нет. Есть вещи, которые надо сохранить.

– Какие, например?

– Ну, мне, например, всегда хотелось поспать в постели управляющего, – сказала Барбара. – Говорят, у него матрас набит утиным пером.

– Вот, значит, каковы твои амбиции? – ухмыляясь, сказал Верн.

Барбара ответила ему невозмутимой улыбкой.

– Не больше, чем у тебя.

– Добраться до верха любой ценой.

– Ты, может, и наверху, – с жестким юмором ответила Барбара. – А я внизу.

– Ты и в самом деле изменилась с тех пор, как мы встречались.

– Это было четыре года назад. Я была еще несовершеннолетней.

– Я помню.

– Такое трудно забыть.

– Это было неудобно.

– Однако не слишком. Так?

Верн не знал, что сказать. Барбара встала и начала задвигать свой стул. Он настороженно следил за ней, пока она шла через кухню к двери.

– Что теперь? – буркнул он.

Она остановилась у двери, задумчиво глядя на него.

– Я скажу тебе что, – ответила она. – У меня есть предложение.

– Какое предложение?

– Никому не охота сидеть тут и плевать в потолок. У меня еще вещи не распакованы. Можешь мне помочь.

– Так ты предлагаешь поработать.

– Не хочешь – как хочешь. – Она открыла дверь.

– Я согласен, – сказал Верн.

И он торопливо последовал за ней.

Коридоры в здании общежития были темными и прохладными. В них пахло потом, ванной и сигаретами. Вдвоем они поднялись на этаж Барбары. Дверь в ее комнату была заперта на замок. Достав из сумочки ключ, она отперла дверь.

– Почему заперто? – спросил Верн.

– Привычка. – Они вошли внутрь, Барбара впереди. Уходя, она задернула шторы, и в комнате было не слишком тепло. Теперь она открыла все окна.

– Ну и денек, – сказал Верн. – Жара прибывает с каждой минутой. Может быть, мы уже в пещи огненной.

– Может и так.

Через открытые окна в комнату хлынул свежий воздух. А с ним сухость и жар. Комната окрасилась в цвет янтаря, в углах залегли темные тени. В янтарных сумерках двигалась Барбара, перенося вещи к комоду и в шкаф.

– Можно мне сесть? – спросил Верн.

– Да. Садись и смотри.

– Когда понадоблюсь, скажешь. – Он присел на край кровати. Кровать застонала. – Я ей не нравлюсь. Только послушай. Стонет, как от боли.

– Может, пытается предупредить меня, – сказала Барбара.

Верн пропустил ее слова мимо ушей. Он растянулся на кровати, устроился с удобством. Тело казалось ему усталым и отяжелевшим. Пот стекал по его рукам, внутри рубашки, собирался в лужицы в подмышках. Шея намокла, воротничок раздражающе тер. Расстегнув верхнюю пуговицу, он снял галстук.

– Ничего? – спросил он.

Она замерла с охапкой одежды в руках.

– Что?

– Я снял галстук.

Она повернулась и продолжала работать. Верн вздохнул. Он хотел помочь, но утренняя жара его доконала. В такие дни, как этот, он всегда задремывал за своим столом, его голова опускалась, и он утыкался лбом в клавиши пишущей машинки. Тогда он вздрагивал, просыпался и возвращался к бесконечным стопкам дел и меморандумов.

Зато теперь можно расслабиться. Никаких меморандумов. С ними покончено. Все в прошлом. Никаких больше бланков, перфокарт, дел, таблиц и разных бумаг. Пыльными грудами они лежат в офисе, в шкафу. Занавес над ними опущен. Можно отдыхать.

Но он был беспокоен. И раздражителен. Ему не лежалось. Он вынул платок, вытер шею. На внутренней стороне линз скопились мелкие капли. Он вытер и их.

– Солнце уже расширяется, что ли, – проворчал он.