Серебрянка, или Напевы морской раковины Фаржон Элинор
– Надо узнать! Во что бы то ни стало! Я узнаю имя!
– Чьё? – На пороге появилась Нянька с охапкой чистых пелёнок.
Долл предостерегающе взглянула на сестру, но Нянька, как видно, спросила для порядка и ответа не ждала. Она решила, что сёстры всё выбирают имя для наследной принцессы. К тому же в дверях детской возник Нолличек и отвлёк Няньку окончательно.
– Девятьсот девяносто восемь, девятьсот девяносто девять, одна тысяча ровно, одна тысяча и один. Всё, Нянюшка!
Нянька привстала на цыпочки и потрепала воспитанника по щеке:
– Ну как, исправился? Будешь паинькой?
– Я уже паинька, – сказал Нолличек и, крайне довольный собою, повернулся к Долл: – Слышишь? Я уже хороший. Ой! Ты плакала?! – в тревоге воскликнул он. – Моя Доллечка! Моя куколка! Ты не должна плакать! Это совсем не годится. – И, вытащив из кармана носовой платок, он принялся утирать заплаканные глазки королевы Долл. – Нельзя портить слезами такое прелестное личико. Я этого не допущу!
– Правда, Ноллик? – Долл с надеждой взглянула на короля. – Тогда мне можно не прясть лён?
– Так ты из-за этого ревёшь? – разом повеселел Нолличек. – Тоже мне, причина! Разумеется, моя дорогая Долл спрядёт этот лён в два счёта! Хочешь на него посмотреть?
И, не дожидаясь ответа, он отпер дверь в соседнюю комнату, которую Эйб, Сид, Дейв и Хэл дружно заполняли льном: кипа на кипу, кипа на кипу, до самого потолка.
– Поживей, мальчики, поживей! – скомандовал Нолличек. – А то ваша сестрица все глаза выплакала, дожидаючись любимой работы.
– Ох, – тихонько вздохнула Долл.
Нолличек её не услышал. Он потирал руки, предвкушая новое чудо, и покрикивал на дюжих молодцов.
– Ох-ох-онюшки, – снова вздохнула Долл, ещё горше прежнего.
Подбежав к ней, Полл горячо зашептала:
– Беги, Долл! Беги!
– Бежать? – повторила бедняжка. – Куда?
– Не важно куда. Хватай ребёнка и беги. Прочь от Ноллика! Прочь от чёрного беса!
– А толку-то? Он меня где угодно отыщет. Как из-под земли вырастет.
– Хи-хи-хи! Хи-хи-хи! – донеслось до них мерзкое хихиканье.
Полл в испуге оглянулась и увидела среди льна престранное и пречёрное существо, которое, злобно сверкнув глазками, тут же исчезло.
– Это он? – прошептала девочка.
– Он, – кивнула Долл.
– Какой ужасный! Ужасный! Ужасный! – негодующе закричала Полл.
– Кто ужасный, ужасный, ужасный? – поинтересовался Нолличек. – Я сейчас как раз очень хороший. Значит, ужасный – не я.
– Не ты, – подтвердила Полл.
Нолличек просиял.
– Вот здорово! Ужасный, и не я! Ни с кем сегодня больше не поссорюсь, честное слово! Доллечка, весь лён на месте. Принимайся за работу.
– Прямо сейчас? – Долл с тоской взглянула на колыбель.
– Раньше начнёшь, раньше кончишь, – назидательно сказала Нянька. – А я пока за ребёночком присмотрю. – Она тут же вытащила принцессу из колыбельки и принялась укачивать. – Трим-трам-трушки, трим-трам-тра, вышла кошка за кота, у кота была нора, детям баюшки пора. Вон уж и луна выкатилась. Кто тут Нянюшкин тримпомпончик-бузилёнчик?
К счастью, её воркования не слышала мамаша Кодлинг.
Глава XIII
Серебристая серпоклювка
Во дворце воцарилась тишина. Долл сидела взаперти, и приложи кто-нибудь ухо к замочной скважине, наверняка бы услышал приглушённое жужжанье прялки. Никто, однако, к двери не подходил. «Спряла в прошлом году, спрядёт и в нынешнем», – единодушно решили все и больше за королеву не беспокоились.
Ребёнок мирно спал у Няньки в комнате, и туда по очереди наведались мамаша Кодлинг, кухарка Китти, молочница Мегги и горничная Джен, – они крались на цыпочках, чтоб хоть одним глазком взглянуть на малютку принцессу, прежде чем лечь спать.
Нолличек спать не лёг, а отправился на чердак строить игрушечную железную дорогу с рельсами, станциями и семафорами. Когда же он счёл, что весь дворец погружён в глубокий сон, он пошёл в подвал, в котельную – раздобыть настоящего угля для паровозов. Король отлично знал, что Нянька не одобрила бы его полуночных шатаний, да и настоящий огонь в паровозных топках вряд ли вызвал бы у неё большой восторг. Поэтому он предусмотрительно снял туфли и крался в одних чулках. Очутившись по пути возле двери в буфетную, Нолличек вдруг отчаянно захотел есть. Недолго думая он отворил дверь и щедро угостился пирогом и тортом да ещё с собой прихватил. Потом его потянуло заглянуть в собственную спальню. Перины и подушки так и манили, и король решил немного полежать, пожевать, а потом уж идти доделывать поезд. Так он и заснул – сладко-сладко, с недоеденным пирогом в кулаке, щекой на торте с кремом.
Теперь уж все спали во дворце: кто похрапывал, кто посапывал, кто просто тихонько дышал в две дырочки.
Спали все. Кроме Полл. Она ускользнула от бдительной мамаши Кодлинг, пока та не отправила её в кровать, и стала готовиться к подвигу. Сперва Полл зашла к Серебрянке – сказать ей спокойной ночи. Однако птица чистила пёрышки и не обратила на девочку никакого внимания. Полл вышла из клетки, чувствуя себя одинокой, никому не нужной и очень маленькой.
Мир же вокруг был огромен, и где-то в нём жил Прядильный бес. Но где искать его дом? Куда идти? Сам-то он сейчас прядёт лён, Доллечкин урок, хочет задёшево купить её жизнь. Но долго он во дворце не задержится. Если в том году за полчаса спрял, то нынешний рекордный урожай займёт у него ну… от силы час. Выведывать имя у него самого без толку – захихикает, захохочет, только голову заморочит. Значит, и встречаться с ним лицом к лицу незачем. Куда лучше отыскать его дом, прежде чем сам он туда вернётся, спрятаться где-нибудь поблизости и навострить уши: вдруг те, с кем он живёт, назовут его по имени?
Из сада, от клетки с Серебрянкой, Полл видела все дворцовые окна. Светилось одно: в комнате, где заперли Долл. «Он, верно, ещё прядёт», – подумала Полл. Не лучше ли дождаться, пока он закончит, и подсмотреть, куда пойдёт? Да, это самый лучший план. Полл уселась на землю, обняв руками колени. Взошла луна, захлопали мохнатыми крылышками ночные мотыльки, пронеслась мимо белая сова, вдвое сильнее запахли на клумбах левкои. А потом Полл уснула – сама не заметила как. Спала недолго, но луна, когда она открыла глаза, была уже высоко, и свет в Доллечкином окне не горел. Далёкие колокола кромерской церкви били полночь.
«Вот балда! Такой случай упустила! Беса-то, верно, уж и след простыл! – корила себя Полл. – Интересно, что теперь делать?» Она чуть не расплакалась от досады. Придётся начать поиски, даже не зная, в какую сторону идти: то ли на север, к Велсу, то ли на юг, к Кайстеру, то ли на запад, к Эйлшэму, то ли на восток – к морю. Коленки у Полл затекли, и она оперлась рукой о землю, помогая себе подняться. Пальцы её наткнулись в траве на что-то твёрдое. Ракушка! Та, что сама приплыла сегодня к Чарли Луну. Полл приложила её к уху и услышала вздохи ветра и шуршанье прибоя.
Ветер! Он же всюду летает, обо всём знает. Он проникает в самые укромные уголки и никому от него не спрятаться. Можно не впустить к себе солнце, можно спрятаться от дождя, но от ветра никуда не деться. Он проникает в щёлки, в замочные скважины, в печные трубы. Ветер наверняка побывал там, где живёт этот хитрый бес. Хоть разок, да побывал. Научиться бы языку, на котором говорит ветер! Он подскажет, куда идти, а ракушка нашепчет его слова прямо мне на ухо.
– Шшш-ччч, – бормотала раковина, – шум шхер, чёлн мечты…
Полл зажмурилась и стала говорить в перламутровую глубь глухим голосом, веря, что такие звуки покажутся раковине понятными, и она ответит.
- Ракушка-ракушка, ракушка-шептунья,
- нашепчи мне имя колдуна-колдуньи,
- чтоб не смел у нас отнять дорогих и близких,
- имя мне скорей скажи злобных бесов низких…
- Ракушка-ракушка, ракушка-шептунья,
- мне на ушко нашепчи, подскажи, вещунья…
– Шшш, – бормотала своё ракушка, – шум шхер, ччч, чёлн мечты…
А может, слова лишь померещились Полл? Ракушка опять говорила прежним непонятным, недоступным для людей языком.
И вдруг в тишину врезался совсем другой звук – резкий и пронзительный:
– Киу-киу – сиу-у-у-у!
«Птицы кричат над волнами, – решила Полл. – Носятся вдогонку за ветром и кричат».
– Кии-ууу!
Не из раковины же, в самом деле, слышен этот звук. Он долетал откуда-то со стороны. Полл давно держала глаза зажмуренными, и теперь они никак не хотели разлепиться. Наконец она их открыла. Всё кругом призрачно мерцало, колыхалось в лунном свете, и поначалу Полл разглядела лишь что-то серебристое – оно мелькнуло у самой травы, словно внезапно сделался видимым ветер. Но вот серебристая тень стала чётче, яснее… У Полл замерло сердце. Неужели?!
Серебристая серпоклювка, как огромная бабочка, летела над клумбами, чуть выше, чуть ниже, ещё повыше и – вниз, к самой земле. Полл с тревогой следила за птицей. Вот она приземлилась и прошла по росистой траве, как по мокрым водорослям, к фонтану. Напившись водицы, Серебрянка снова стала пробовать крылья.
– Тебе лучше! – ликующе прошептала Полл. – Ты здорова! Ты летаешь!
На этот раз птица взобралась ещё выше по лунному лучу и заскользила в воздушной струе, лёгкая и грациозная. Минуты шли, а причудливый, изящный танец длился и длился то в воздухе, то на земле; с каждым разом Серебрянка взмывала всё выше и держалась на крыле всё дольше.
И вот она, как видно, окончательно уверилась в своих силах и поднялась так высоко, что Полл едва различала на ночном небе серебристую искру.
Приложив руки рупором ко рту, она крикнула вдогонку птице:
– Не улетай! Не улетай! Серебрянка! Серпоклювочка! Покажи мне дорогу! Проводи меня!
И птица, как падучая звезда, устремилась вниз, а потом… Полл так и не поняла: сама ли она стала величиною с мышонка или Серебрянка выросла в огромного среброкрылого ангела. Она почувствовала лишь, что объята потоком лунного света и её уносит вдаль – невесомую, точно пёрышко.
Глава XIV
Голова дырявая
По морю, от полосы прибоя до самого горизонта, тянулась дрожащая лунная дорожка. На мелководье у берега она была пошире, а дальше всё сужалась, покуда не протыкала небо сияющим остриём. Чарли завершил свои дневные труды. Вытащил лодку на сухой песок, поужинал остатками пудинга с изюмом и достал из кармана дудку. Заслышав знакомые звуки, к нему вперевалку заспешили три топорка: они надеялись, что Чарли сыграет плясовую и они потанцуют. Чарли вольготно улёгся на спину, шуганул назойливых дружков парочкой пронзительных посвистов, а потом уселся и спел им песенку, под которую они и станцевали чинно и неуклюже, очень, однако, довольные собой. Чарли же кивал головою в такт, причём при каждом кивке из волос его высыпалась струйка песка.
- Три весёлых чайки
- Обожают сайки,
- А пузаны-топорки
- Обожают крендельки.
- Набивают ими пузо
- И вышагивают грузно,
- Набивают ими брюшко,
- Аж трещт у них за ушком.
- Лопнут скоро животы
- От любимейшей еды.
- Ненасытные утробы!
- Вредно кушать столько сдобы!!!
Наконец все трое разом остановились, склонив головки набок. И вдруг откуда-то с неба до них долетел далёкий голос:
– Чар-ли-и-и! Чар-ли-и-и!
Топорков точно ветром сдуло. А Чарли сунул свистульку в карман и встал, вглядываясь в ночные небеса. Вот вдали показалось гонимое ветром облачко. Ветром? Нет, пожалуй, не ветром. Никогда прежде не видел Чарли, чтоб облако неслось по небу с такой быстротой. Оно приближалось, росло с каждой секундой, и вот уже понятно, что это вовсе не облако, а огромная птица с девочкой на спине. Ещё несколько взмахов серебристых крыл, и они приземлились около Чарли.
– Привет, – сказала Полл, свалившись на песок. – Ух, здорово я летела! Привет, Чарли.
– Здравствуй, Полли.
Полл растерянно озиралась, ещё не оправившись после головокружительного полёта. Только что была в дворцовом саду и – раз! – уже на берегу. Чудеса, да и только.
– А почему я здесь? – недоуменно спросила она.
– Тебе лучше знать, – отозвался Чарли.
– Но я не знаю. Меня Серебрянка принесла.
– Так её и спроси.
– Она выздоровела! – радостно сообщила Полл.
– Я уж вижу.
– И она выросла в десять раз!
– Разве?
Полл оглянулась. По песку вышагивала серпоклювка, не огромная, а самая обыкновенная.
– Серебрянка, – обратилась к ней Полл, – зачем ты меня сюда принесла?
Но птица даже головы не повернула.
– Может, так просто, без причины? – предположила Полл.
– На свете ничего не бывает без причины, – отозвался Чарли.
– А ты? – спросила Полл.
– И на мою жизнь причина была, человек неспроста родится. – Чарли искоса глянул на Серебрянку. – Есть хочешь? – спросил он и протянул ей селёдку, что слабо трепыхалась меж других рыбин на дне лодки.
Птица аккуратно подцепила селёдку клювом и откинула в сторону.
– Не в этом, значит, дело, – смекнул Чарли. – Серебрянка, ты зачем сюда Полли принесла?
Однако птица обратила на него не больше внимания, чем на девочку. Её ныряющая походка превратилась в танец. Сначала она засеменила меленько-меленько, точно сучила тонкую нитку, а потом вдруг распушила перья и закружилась на месте веретеном.
– Да она прядёт! – изумлённо прошептала Полл. – А теперь… Гляди! Уменьшилась. Ещё уменьшилась, прямо как гномик! Или… Кого, кого же она передразнивает?
Серпоклювка захлопала крыльями и чуть поднялась над берегом, а тень её на песке стала пугающе огромна. Полл схватила Чарли за руку.
– Серебрянка! Серебрянка! Скажи, на кого ты похожа?
– Я знаю, – хрипло сказал Чарли. – Я знаю, кого она передразнивает. Это злобная нечисть из Ведьмина леса.
– Маленький чёрный бес? – догадалась Полл. – Тот, что мерзко хихикает, аж мурашки по телу бегают?
– Он самый, – пробормотал Чарли.
– Как его зовут? Чарли, как его зовут?
Она поняла вдруг, что Серебрянка перенесла её сюда, к Чарли, потому что он знает ответ. Девочку охватила безумная радость: она спасёт, спасёт и сестру и ребёнка.
Но Чарли молчал. С моря на берег постепенно наплывал туман, и глаза Чарли, казалось, тоже заволокло туманом. Молчал он долго, напряжённо – силился вспомнить. Наконец он покачал головой:
– Нет, не помню. Забыл. Знал, но забыл.
– Эх ты, голова дырявая, – упавшим голосом сказала Полл. – Чарли, ну миленький, вспомни! Вспомни!
Чарли окаменел. Он очень старался, но как заволокло туманом лунную дорожку, так и память его застлало вязкой, густой пеленой.
– Позабылось имя, – вздохнул Чарли. – Совсем из памяти стёрлось.
– Но раньше ты его знал?
– Когда-то знал.
– Этот бес точно живёт в Ведьмином лесу?
– Он – чёрная сила Ведьмина леса.
Полл решительно сжала кулаки.
– Тогда я иду искать его в Ведьмин лес.
– Лес-то Ведьмин лучше бы стороной обходить, – пробормотал Чарли.
– Ты это мне сто раз говорил. И я слушалась. Но на этот раз я иду.
– Этот лес дрянью всякой кишмя кишит, – сказал Чарли. – Вот погляди-ка.
Он прошёл к своей лачуге и подцепил босой ногой болтавшуюся на одной петле дверь. Она распахнулась, и на внутренней её стороне колыхнулась чёрная как ночь пустотелая кожа. Чарли снял её с гвоздя и встряхнул, расправил на весу – чтоб обрела настоящую свою форму.
Полл вздрогнула:
– Что это?
– Эта нечисть в прошлом месяце моим топоркам проходу не давала. Я с ней и разделался, чтобы не обидела моих птичек. А шкуру на солнце высушил.
– Зачем?
– Может, на что сгодится.
Полл подошла поближе и снова невольно вздрогнула.
– Похоже на ужасное, мерзкое чудище, которое гонялось за нашей Серебрянкой. Помнишь? Оно тогда натворило бед.
Чарли разжал руки, и чёрная кожа, пусто хлопнув, упала на гальку.
– Вот их-то и полон Ведьмин лес. Попадёшься им на глаза – сразу пропадёшь.
– Что ж делать… – сказала Полл, – Всё равно пойду. Я должна узнать имя Прядильного беса, должна! Понимаешь, Чарли? Не узнаю – он сестру мою заберёт вместе с ребёночком. Понимаешь? Надо идти, непременно надо.
– Тогда и я с тобой, – сказал Чарли. – И да поможет нам Бог!
Глава XV
В тумане
Пока длился этот разговор, Серебристая серпоклювка похаживала по бережку равнодушная, словно чужая. Но едва Полл и Чарли приняли решение, она подлетела к ним и, склонив голову, взглянула блестящим круглым глазом на чёрную кожу, что валялась у ног рыбака. Потом птица поступила и вовсе странно. С величайшим презрением она взяла кожу в клюв, взлетела и опустила её на Полл, да так аккуратно, что кожа легла на голову девочки капюшоном.
Полл с омерзением стряхнула кожу на землю.
– Фу! Для чего это мне?
Серебрянка не ответила, а снова принялась похаживать среди луж, оставшихся на берегу после прилива. Зато Чарли вдруг оживился, и глаз у него заблестел, совсем как у птицы.
– Понял, – пробормотал он. – Я всё понял.
– Что ты понял, Чарли?
– Что говорит нам Серебрянка.
– И что же? Я не то что понимать – различать её скоро перестану. Да и тебя тоже. Туман-то всё гуще и гуще делается.
И верно. Берег совсем заволокло. Белая пелена поглотила свет луны, приглушила плеск прибоя. И Полл отчего-то показалось, что и говорить надо шёпотом.
– Иди-ка сюда, – позвал Чарли. – Ближе.
Она подошла к нему вплотную, и он заговорил тихо-тихо:
– Послушай, Полли. Послушай внимательно и хоть разок последуй доброму совету…
– Если ты хочешь уговорить меня не идти… – начала Полл.
– Нет, – ответил Чарли. – Надо так надо. Мне эта затея, конечно, не по душе, но, может, ты и уцелеешь, если послушаешься доброго совета. Сними-ка платье.
– Зачем?
– Делай, что велено.
Полл стянула через голову своё ситцевое платьице и осталась в одной нательной рубахе. Туман тут же лизнул заголившиеся ноги, руки, и девочка поёжилась. Даже самой себе не хотела она признаваться, что дрожит не от зябких касаний ночного тумана, а от чего-то более таинственного. Казалось, туман поглотил весь знакомый, ведомый и понятный мир и оставил её на берегах иной, неведомой жизни.
– Сядь, – прошептал Чарли.
Полл присела на большой камень, и Чарли опустился перед нею на колени. Расстегнул девочкины сандалии и, поочерёдно выпрямляя её босые ножки, стал натягивать на них чёрную звериную шкуру. Полл брезгливо поморщилась.
– Знаю, что противно, – приговаривал Чарли, – знаю, всё знаю. Да только Ведьмин лес для девочек погибель, а для таких вот чудищ – дом родной. Наше счастье, что кожа тебе впору. Вокруг Прядильного беса такой нечисти не счесть: развлекают его, на посылках бегают, самолюбие его мерзкое тешат. Вот ты и проникнешь к ним как своя.
– Не стану я его развлекать! – возмущённо прошипела Полл. – И на посылках бегать не стану. И самолюбие его мерзкое тешить ни за что не буду.
– Тогда и имени его не узнаешь, – отозвался Чарли, натягивая чёрную кожу на её тело и руки.
– Понятно, – пробормотала Полл. – Теперь всё понятно.
Она вспомнила о ребёнке и больше не сопротивлялась, предоставив Чарли облачать её в ведьмовскую одежду. Девочка решила бороться с бесом не на жизнь, а на смерть. Она не отдаст ему малютку принцессу, ни за что не отдаст! А потом она вдруг представила, как он злобно смеётся, выглядывая из тюков со льном, и сердечко её дрогнуло.
– Чарли, – тихонько сказала она.
– Ась?
– Ты ведь сказал… Правда, сказал?
– Да что сказал-то?
– Что со мной пойдёшь?
– Пойду, – кивнул Чарли. – Доведу тебя до самой глухой чащобы и после буду поблизости держаться. Но этот поганый бес меня знает, и, если почует, что я рядом, – нам несдобровать. Пиши пропало. Он на меня давно зуб точит: знает, поганец, сколько я его тварей перебил. Ну-ка встань.
Полл послушно встала. Вся она была теперь облачена в чёрную кожу, только голова оставалась открытой. Двигалась она неуклюже, не умея пока без содрогания ощущать на себе чёрную мерзкую оболочку. Куда только делись девичья ловкость и грация? Но Чарли одобрительно оглядел её сверху донизу, пробормотал:
– Годится, годится, – и осторожно натянул ей на голову глухой чёрный капюшон со звериной мордой.
– Чарли, Чарли! Я ничего не вижу!
– Там есть дырки для глаз.
– Чарли, Чарли! Мне нечем дышать!
– Приспособишься!
– Чарли, Чарли! Я не знаю, куда идти!
– Иди за мной, – сказал Чарли Лун.
Туман совсем сгустился, скрыв и Луну и море. Канула в белёсую пелену и серпоклювка. Полл различала только фигуру Чарли. Он смутно маячил впереди, но с каждым шагом всё расплывался, растворялся… Девочка отчаянно перепугалась:
– Чарли! Не уходи! Подожди меня!
– Сюда, – позвал Чарли шёпотом.
– Не спеши так!
– Иди же сюда, – снова долетел голос из тумана.
Она переставляла негнущиеся чёрные ноги как могла быстро, боясь отстать от Чарли. Иногда она теряла его из виду и тогда кричала шёпотом: «Чарли! Ау! Чарли!» И ветер доносил до неё ответ из вязкой млечности тумана: «Полли-и! Сюда!» И Полл вслепую шла на голос. Девочка чувствовала, что под ногами уже не песок. Она то и дело спотыкалась о корни, обдиралась о колючий вереск. Пахло уже не морем, а затхлым, стоячим болотом. Полл очень старалась не отстать от старшего друга. Здесь она уже не осмелилась бы окликнуть его по имени: ведь они в Ведьмином лесу и вокруг кишит нечисть, нельзя выдавать им Чарли. Полл слышала кваканье лягушек и шипенье гадюк. Вот сухо протрещала какая-то птица, точно провела палкой по дощатому забору. Ночь становилась всё темнее и глуше, но туман редел, и глаза девочки постепенно привыкали к мраку. Вскоре она уже кое-что различала под ногами и впереди. Чарли она не видела, только дудка его – вместо голоса – порой призывно прорезала квакающую, шипящую и трещащую тишину. И Полл, спотыкаясь, торопилась на этот зов.
Вдруг она почувствовала, что идёт не одна. Под чьими-то ногами похрустывали сучки. Полл присмотрелась. Рядом меж кустов пробирались два существа, чёрные, подобные ей самой. Девочка и охнуть не успела, как они с победным кличем навалились на неё и, схватив за руки, поволокли неведомо куда.
Глава XVI
Ведьмин лес
В самых глухих дебрях Ведьмина леса, меж двух толстенных сосен, полыхал костёр; малиновое пламя освещало розоватые чешуйчатые стволы, а вершины великанских деревьев терялись во мраке. С этих сосен свисал на цепях огромный котёл. Огненные языки лизали его снизу и с боков, точно стремились глотнуть пахучего варева. А вот Эйб, Сид, Дейв и Хэл Кодлинги, привычные к маманиной стряпне, вряд ли захотели бы полакомиться из этого котла – уж больно зловонный шёл оттуда запах. Да и стряпуха, стоявшая над котлом с огромной поварёшкой, так же сильно отличалась от пышнотелой и уютной мамаши Кодлинг, как отличались представления этих двух дам о вкусной и здоровой пище. Стряпуха была худющая-прехудющая, прямо кожа да кости; седые лохмы, точно пакля, спутаны; на лице волосы из бородавок растут: на щеках кустики, на подбородке кустик, а брови – целая роща. Старуху эту звали Арахна по прозвищу Паучья Мать. Вокруг Арахны крутилось полдюжины вертлявых чудищ из свиты Прядильного беса. Имена у них тоже были пречудные: Взбучкинс, Хапужкинс, Щелбанч, Дубинч, Бякстер и Дряньстер.
Они сновали взад-вперёд или, стоя на карачках, рыли лапами землю. Всё, что нароют, они спешили отнести Арахне – для рагу. Поварёшка у Паучьей Матери была железная, с длинной ручкой. Бросив в котёл новую приправу, она перемешивала варево, а потом непременно пробовала целый черпак. После чего, довольно цокнув языком и смачно облизнувшись, она снова принималась ворочать поварёшкой в котле. Всё это действо сопровождалось вот такой заунывной песенкой, которую Арахна исполняла с противным приквакиваньем:
- Чем Хозяина кормить?
- Чем Хозяина поить?
- В колдовском котле какое
- лакомство ему сварить?
- Трав, кореньев побросаем —
- буль-буль-буль!
- И хвостов крысиных тыщу —
- Буль-буль-буль!
- Сто ушей
- летучих мышей,
- лап паучьих,
- яиц гадючьих
- и тины вонючей
- из речки Уз!
- Эй, тины побольше из речки Уз!
- О-го-го! Э-ге-гей!
- Чтоб воняла сильней!
- Тащи поскорей
- гадкую тину из речки У-у-уз!!!
– Буль-буль-буль! – подхватывали свитские чертенята.
– Буль-буль-буль! – вторил малиновый огонь.
– Буль-буль-буль! – подтверждал котёл с варевом.
Чудовища подпрыгивали от восторга и потирали животы, предвкушая изысканную трапезу. Арахна же продолжала метать в котёл всё новые порции ведьмовских снадобий и приправ. Вдруг она замерла, точно окаменела, поднеся к уху костлявый палец.
– Тссс! Ччч! Шшш! Слышу свист!
Кто-то наигрывал на свистульке.
– Кыш! Брысь! – зашипела Арахна. – Живо поглядите, кто там!
Взбучкинс и Хапужкинс ускользнули исполнять приказание.
– Эй, Щелбанч! Ещё щепотку белены! – сказала Арахна. – Эй, Дубинч! Тащи сюда бледных поганок! Да погнилее!
Чертенята сновали туда-сюда, огонь полыхал, варево булькало, Арахна же время от времени замирала, навострив ухо.
Вскоре вернулись Взбучкинс и Хапужкинс, волоча за собой существо чёрное и костлявое, как они сами. Сердечко Полл отчаянно билось под лохматым маскарадным костюмом; ей казалось, что стук этот разносится на всю округу. Когда же девочка разглядела, в какое жуткое, мрачное место она попала, сердце её застучало вдвое громче. У костра собрались все, кто мог жалить, жечь, кусаться и царапаться: комары и крапива, слепни и чертополох. Две сосны походили на зубастых крокодилов, вставших на задние лапы, чтобы половчее схватить её и перекусить надвое; костёр шипел и плевался искрами, точно вознамерился спалить её заживо; варево же пахло так отвратительно, что Полл не сомневалась: в котле отрава, и кипит она там ей на погибель. Но всё это было не самым страшным. Куда страшнее показались девочке два мерзких вертлявых чертёнка и лохматая, костлявая ведьма с паучьими лапами, к которой они её приволокли. Ведьма была тут, пожалуй, страшнее всех. В провалившихся глазницах горели глаза. Ведьма уставила их на Полл и прошипела:
– Ш-што тут? К-кто тут? А ну говори, коли язык не проглотил.
Полл судорожно сглотнула и выдавила едва слышно:
– Язык у меня есть… по-моему.
– Мне не важно, что по-твоему. Говори, кто таков!
– Но они щиплются! – не выдержала Полл.
Взбучкинс и Хапужкинс немилосердно пихали и щипали её с двух сторон.
Арахна хихикнула:
– А ты чего теряешься? Щипайся в ответ.
– Можно? – воскликнула Полл.
Прежде ей и в голову не приходило, что подобный приказ может доставить столько радости. Выдернув руки из цепких лап своих мучителей, она изо всех сил ущипнула сперва одного, потом другого. Чудища взвыли от боли и убежали, поджав хвосты и втянув головы в плечи. А Полл начала понемногу оживать. Дела не так уж плохи, если ей дозволено посчитаться с обидчиками.
Арахна одобрительно закивала и промолвила с мерзким смешком:
– Мне нравится твой задор, пришелец. Ты нашего поля ягода.
– Я этого и хочу, – решительно сказала Полл. – Я хочу быть одним из вас. Как думаете, он меня примет?
– Он? Кто – он? – спросила Арахна.
– Ну, сами знаете… как бишь его… – сказала Полл, надеясь выудить из Арахны имя Прядильного беса.
Но старая ведьма лишь захихикала и довольно проквакала:
– Как бишь его? Это про Хозяина? Ну ты даёшь, новичок! Хорошо сказано!
Полл постаралась скрыть разочарование:
– Я же ничего не сказал…