Летняя королева Чедвик Элизабет

– Надеюсь, я заручусь вашей поддержкой моего предложения, – тихо промолвил Жоффруа, готовясь пойти и выказать почтение королю.

– Я подумаю над вашими словами, – любезно ответила Алиенора, одарив его милостивой и загадочной улыбкой, сказавшей ему, что теперь она контролирует ситуацию.

Его идея имела определенные достоинства, но Алиенора не собиралась так легко выкладывать свои карты.

В тот вечер она отправилась молиться вместе с Людовиком в часовню Святого Михаила, а после вернулась с ним в его покои. Мельком взглянула на распятие на стене напротив постели и окровавленного Христа, терпящего на кресте муки. Бог Людовика был повсюду, но любовь Он не дарил.

– Ты получил предложение от Жоффруа Анжуйского относительно брака между Марией и его старшим сыном? – спросила Алиенора.

Людовик бросил в ее сторону прищуренный, почти подозрительный взгляд и, усевшись, показал жестом, что ей следует стянуть с него сапоги, как велит долг покорной жены.

– Кто рассказал тебе об этом деле?

Алиенора опустилась на колени, чтобы исполнить приказ, а сама прикидывала, какой взять тон. Настроение Людовика было трудно предугадать. За молитвой он обычно смиренный и тихий, почти вялый, но это могло измениться за секунду. Он буквально излучал враждебность.

– Граф Жоффруа и рассказал, – пояснила она. – Этот союз кажется мне удачным со всех точек зрения.

Людовик сердито сверкнул глазами:

– Его долг – сначала поговорить со мной, как главой государства и главой семьи! Я его господин и не потерплю, чтобы он судачил с женщинами за моей спиной подобным бесчестным образом!

Алиенора стянула второй сапог.

– Я думала только о благе нашей дочери, – сказала она, – и не дала ему никакого ответа.

Людовик отвел взгляд:

– Но ты обсуждала это без моего разрешения.

– Долг королевы – поддерживать мир, – возразила она, – и помогать в таких делах.

– Твой первейший долг – слушать меня, – напыщенно провозгласил он. – Я не допущу, чтобы ты решала вопросы без моего позволения. Моя мать предупреждала, что тебе нельзя доверять, что ты будешь действовать по-своему, и она оказалась права.

– Твоя мать, разумеется, кладезь мудрости, – парировала Алиенора. – Разве она не высказывалась по поводу правления Францией, когда был жив твой отец?

– Да, высказывалась, довольно часто невпопад, и совала свой нос во все дела. – Лицо его скривила гримаса. – С тобой я не совершу подобной ошибки.

Алиенора отважно встретила его взгляд:

– Я не такая, как она. Граф Анжу ничего не предложил мне такого, чего я не могла бы тебе повторить, и я не дала никаких обещаний, но я все равно считаю эту идею хорошей.

Людовик прищурился:

– В самом деле? Быть может, тебя покорил блеск анжуйца, но меня – нет. Он сначала обратился к тебе, причем за моей спиной, и это не делает его подходящим свекром для нашей дочери, как и не внушает стремления породниться.

– Граф не действовал за твоей спиной.

– Он даже не сообщил мне, что уже обсудил это предложение с тобой. Я рассматриваю это как действие за моей спиной. Однако я ему не отказал. Я ответил, что еще слишком рано принимать решение, но, если он останется лояльным во время нашего отсутствия, я могу рассмотреть этот вопрос после возвращения. Это должно удержать его в границах, а то он слишком много о себе воображает. Такого нужно окоротить.

Алиенора согласилась с мужем, но в душе возмутилась тем, как он с нею обошелся, как будто ее тоже требовалось одернуть.

– Но когда мы вернемся и он вновь обратится с тем же предложением?

Людовик пожал плечами:

– Даже если бы я захотел согласиться, все равно не смог бы. Аббат Сугерий говорит, что этот брак считался бы единокровным. У них общие предки.

– Известны случаи, когда венчались и более близкие родственники. Мы, например. – Алиенора удивленно подняла брови. – Аббат Сугерий не возражал, насколько я помню, хотя у нас запретный уровень родства.

– Не желаю ничего больше слушать, – отрезал Людовик. – И не спорь со мной. Если бы ты лучше знала свое место, у нас давно были бы сыновья.

– А если бы ты лучше знал свое место, я могла бы их тебе подарить, – парировала она. – Как мне вынашивать детей, когда ты не сеешь семя? Быть может, нам действительно следует расторгнуть наш брак:

Людовик побагровел:

– Довольно! Ты повторяешь мои слова, но выворачиваешь их по-своему. Раз просишь меня посеять семя, я так и сделаю. – Он начал раздеваться и жестом велел ей лечь на кровать.

Алиенора сглотнула, почувствовав дурноту. Не этого она добивалась. Для него это был лишь еще один способ унизить ее, помимо того, что в последнее время он мог исполнять свой супружеский долг только в приступе религиозного рвения или ярости. Она покачала головой.

– Делай, что я говорю! – Король схватил ее за руку и швырнул на постель.

Сначала она боролась, но Людовик завел ей руку за спину, причиняя такую боль, что ей в конце концов пришлось уступить.

Хорошо хотя бы, что все это длилось недолго. Советники внушили ему, что чем дольше мужчина остается в теле женщины, тем больше жизненных сил она у него отбирает, чтобы разогреть свою холодную кровь, и что половой акт может серьезно ослабить мужской организм. Через несколько секунд его уже охватила дрожь экстаза, а голос застрял в горле, вырываясь наружу короткими звуками.

– Ну вот. – Он отстранился от нее. – Я предоставил тебе средство. Теперь ступай и молись, чтобы родить мне ребенка.

Алиеноре удалось покинуть спальню с расправленными плечами и высоко поднятой головой, но, оказавшись за дверью, тут же согнулась пополам, и ее вырвало. Добравшись до своих покоев, она действительно упала на колени и помолилась. Ощущая липкое семя Людовика, она просила Господа простить ей грехи и благословить ребенком, а затем распростерлась ниц и поклялась на костях святой Радегунды, что освободится от этого брака любой ценой.

Глава 26

Венгрия, лето 1147 года

Вновь полил дождь, когда повозка впереди Алиеноры вздрогнула и замерла, увязнув колесами в жидкой грязи, поднятой бесконечным обозом французских солдат и паломников. Немецкие крестоносцы, что обогнали их, опустошили землю, как саранча, настроили местное население против всех, а дороги превратили в болото.

Солдаты и паломники поспешили помочь, подставив плечи под задок повозки и побросав бревна и части оград прямо в грязь. Пока они толкали, наваливаясь гуртом, один из них упал, а когда снова поднялся, то напоминал дьявола. Другой человек потерял в жиже сапог, пришлось ему шарить в глубокой луже руками.

Жоффруа де Ранкон протянул Алиеноре вощеную кожаную накидку с капюшоном.

– Спаси нас Господь, мадам, – пробормотал он, – с такой скоростью мы не достигнем границы до заката.

Алиенора поморщилась и с трудом набросила на себя накидку, которая еще не успела просохнуть с прошлого раза, и к запаху воска с кожей примешался запах сырости и дыма. К тому времени, как они разобьют лагерь на ночь, она успеет пропахнуть как угольная жаровня, но это все равно лучше, чем промокнуть до костей и покрыться слоем липкой грязи, как большинство этих бедняг.

После долгих пыхтений, стараний и ругани повозку в конце концов высвободили из жижи, и она покатила дальше по извилистому пути, но за ней ехали другие повозки, которых ожидала та же участь. Алиенора даже не представляла, где сейчас находится Людовик, знала только, что где-то впереди обоза. Да ее, если на то пошло, это не волновало – лишь бы его не видеть.

Они провели в пути уже шесть недель, выехав из Сен-Дени в конце мая. Ясным знойным днем, в присутствии папы Евгения, Людовик получил из рук аббата Сугерия орифламму[17] во время сложной церемонии обращения к Богу с просьбой даровать успех французской армии, которая отправлялась в долгий поход к Иерусалиму через усеянные костями поля битвы Эдессы, Антиохии и Триполи. Алиенора изнемогала от жары в многослойном официальном наряде. Мать Людовика тоже, и на секунду женщины пришли к согласию, стоя рядом и с трудом выдерживая духоту.

После церемонии король удалился под прохладные своды аббатства вместе с его святейшеством и многочисленными священниками, чтобы разделить с ними трапезу. Все остальные были вынуждены ждать снаружи, а у Алиеноры появился новый повод для недовольства.

По крайней мере, ей не пришлось путешествовать вместе с Людовиком. Армию поделили на два отряда, и королева совершала переезды со слугами и багажом в центре обоза или с представителями Аквитании под предводительством Жоффруа де Ранкона. Последнее обстоятельство ее вполне устраивало, поскольку среди своих она была уважаемой личностью.

Алиенора старалась не вспоминать сцену прощания на ступенях Сен-Дени, но видения все равно возвращались. Крепкое объятие Петрониллы и навернувшиеся слезы в глазах сестры напоминали Алиеноре паломничество отца в Компостелу.

– Что же я без тебя буду делать? – всхлипывала Петронилла.

– Жить, – ответила Алиенора; ее душили чувства, глаза наполнились слезами. – Живи, моя сестра, и заботься о Марии, пока меня нет.

– Буду заботиться, как о собственной дочери, – зарыдала Петронилла.

Детей при том прощании у Сен-Дени не было. Алиенора поцеловала Марию еще раньше, в гостевом доме, и пообещала дочери привезти украшения из Константинополя, шелка и ладан из далеких земель, а также свечу с Гроба Господня в Иерусалиме, чтобы осветить ей дорогу к Богу. А затем вышла из комнаты, прикрыла за собою дверь и похоронила свои чувства глубоко-глубоко.

Вдалеке прогремел гром, и Алиенора содрогнулась. Десять дней тому назад по пути из Пассау в Клостернойбург в повозку ударила молния, возница и лошади погибли мгновенно.

– Будем надеяться, худшее не случится, пока мы не переправимся через Драву, – пробормотал ее коннетабль Сальдебрейль де Санзе, взглянув на небо из-под шлема. – Меньше всего нам сейчас нужен потоп.

Алиенора с ним согласилась и принялась беззвучно молиться. В последнее время она живо интересовалась погодой. Когда шел дождь, дороги быстро превращались в болото, а речные переправы – в вопрос жизни и смерти. Перебраться через Рейн и Дунай оказалось сравнительно просто: на Рейне нашлись приличные баржи, а Дунай мог похвастаться хорошим мостом. Алиенора считала, что им следовало отправиться морским маршрутом через Сицилию, но Людовик отказался из-за вражды между королем Сицилии Рожером и императором Германии Конрадом. Людовик не хотел рисковать добрососедскими отношениями с немцами, поэтому они предпочли сухопутный маршрут до Константинополя. Пока что армия и паломники миновали Мец, Вормс, Вюрцбург, Регенсбург, Пассау и Клостернойбург; дальше на пути в Болгарию им еще предстояла переправа через приток Дуная.

Вскоре после полудня они прибыли на место, где еще неделю назад стояли лагерем немцы, готовясь к переправе через Драву. Земля была покрыта грязью и полузатоплена, селения вокруг опустошены; лошади сразу съели всю траву, и армии Людовика пришлось довольствоваться привезенными припасами. Так как половина из них осталась в увязнувших на дороге повозках, ни люди, ни животные не могли поесть или устроиться с удобствами еще какое-то время.

Нескольких кораблей, барж и плотов у берега не хватило для перевозки лошадей. Два плота оказались достаточно большими, чтобы принимать пару повозок и двадцать человек для каждой переправы, но дело продвигалось невыносимо медленно. Пришлось пустить лошадей вплавь, и хотя при входе в реку они шли по мелководью, противоположный берег был крутой и скользкий, тем более что каждое животное взбивало грязь, пытаясь поскорее выбраться на твердую почву.

Алиенора наблюдала с содроганием, как конюх забирает ее мерина в яблоках. Течение здесь было не особенно быстрым, но вода грязная, плотная, и воображение рисовало картины водяного чудища, которое тащит на глубину лошадь вместе с наездником. Она читала в бестиариях[18] истории о таких созданиях. Например, о крокодилах. Интересно, в Венгрии водятся крокодилы?

Мутная гладь реки зарябила от капель дождя, когда Алиенора приняла руку Жоффруа де Ранкона и взошла на борт баржи, чтобы переправиться на другой берег. Ее конюх, в одной рубахе и штанах, вошел в реку вместе с коренастой лошадкой, держа ее за гриву и непрестанно приговаривая что-то ласковое; вскоре дно из-под ног ушло, и они поплыли, причем лошадь тащила за собой пловца. Серый держался спокойно, легко преодолевая расстояние, но других лошадей подхватывало течение и относило далеко вниз. Некоторые животные оказались пугливыми и не желали заходить в воду. Одна лошадь запаниковала на мелководье и саданула копытом в бок баржи. Гизела закричала, Алиенора вцепилась в рукав Жоффруа, чтобы устоять. Извергая ругательства, наездник направил испуганное животное обратно на заболоченный край реки, там они развернулись и с разгону бросились в воду, поднимая тучу грязных брызг. Жоффруа быстро повернулся спиной к потоку и притянул к себе Алиенору; таким образом, его тяжелая шерстяная накидка приняла на себя основной удар.

– Благодарю, – пробормотала королева, бросив на него быстрый взгляд.

Он на секунду прижал ее крепче, а потом с поклоном отступил.

– Я лишь выполнил свой долг, защитив мою госпожу.

– В таком случае я рада, что вы не мешкали. – В приподнятом настроении она повернулась к своим дамам и подбодрила их: – Давайте помолимся и споем. Все будет хорошо. Бог нас защитит.

– Тогда почему Он посылает дождь? – шмыгнула носом Гизела.

Ее чудесные светлые волосы, видневшиеся из-под вимпла, превратились в грязные крысиные хвосты.

– Не нам об этом судить, – резко ответила Алиенора. – Нам не дано знать Его план.

Вся надежда лишь на то, что неисповедимые пути Господа благополучно приведут ее в Антиохию, где она найдет убежище при дворе дяди Раймунда.

Армия продолжала переправу через мутную реку. Сойдя на берег, Алиенора подошла поблагодарить конюха и проверить коня.

– Славная лошадка, мадам. Не слишком быстрая, но храбрая. Мы оба такие.

– Я знаю. – Она улыбнулась и подарила ему монету, которую тот засунул за пояс промокших штанов.

Немецкая армия успела обглодать пастбища и на этом берегу, и пополнить запасы можно было только по немыслимым ценам у нескольких местных торговцев, осмелившихся принести в лагерь свой товар.

Слуги Алиеноры поставили ее палатку на небольшом клочке отмели чуть выше уровня воды. Место пагубное для здоровья, но, по крайней мере, хоть какое-то укрытие. У бедняков-паломников вообще ничего не было, кроме одного-единственного куска вощеного холста, который они натягивали на палках, чтобы защититься от стихий. Палатка Алиеноры пахла затхлостью, плесенью и дымом. Слуги устлали пол толстым слоем соломы, тоже сырой, но это было лучше, чем жидкая грязь. Алиенора поморщилась. Так жить нельзя – все равно что в свинарнике. Спать под звездами благоуханной летней ночью на собственной земле – одно, и совершенно другое – проводить ночь за ночью под проливным дождем вдали от дома, поддерживая силы скудным пайком.

Ужин состоял из черствого хлеба и аммиачного козьего сыра, который запивали кислым вином, почти превратившимся в уксус. Наступили сумерки, вернулся Жоффруа де Ранкон – он наблюдал за переправой. По-прежнему лил дождь, и вода стекала с его промокшей накидки на солому.

– Осталось всего несколько отбившихся от отряда, – сообщил он. – Мы потеряли еще одну повозку. Придется перераспределить груз. Можно использовать лошадей для перевозки припасов.

– Как считаете нужным, – сказала королева.

– Провианта осталось мало, но если мы будем экономно его расходовать, продержимся до границы. – В глазах его мелькнула тревога. – Пришлось повесить пару негодяев, которые таскали мешки из продуктовых повозок и меняли на вещи. Этому конца не видно. Они плодятся, как крысы в амбаре.

– Когда аббат Клерво освободил всех заключенных, кто поклялся искупить свои прегрешения в крестовом походе, неужели он действительно верил, что они исправятся? – с презрением бросила Алиенора.

Жоффруа криво усмехнулся:

– Я думаю, он просто на это надеялся.

– И оставил нас разбираться с последствиями его идеализма. Кстати, о запасах: нужно убедиться, чтобы все собранное в Аквитании пошло на обеспечение воинов-аквитанцев.

В карих глазах Жоффруа читалось понимание.

– Мадам, это уже сделано и впредь будет соблюдаться.

– Хорошо. Я хочу, чтобы воины, присягавшие мне на верность, были в отличной форме, когда мы достигнем Антиохии. – Она махнула рукой Гизеле. – Полотенце для господина де Ранкона!

Жоффруа взял предложенную ткань и вытер волосы, с которых капала вода.

– До меня дошел слух, что королю не хватает средств.

Алиенора с сарказмом изобразила удивление:

– Как такое могло случиться, когда всеми деньгами управляет мудрый и рассудительный Тьерри де Галеран?

– Уверен, у де Галерана найдется правдоподобное объяснение, – бесстрастно заметил Жоффруа. – Всегда находится. – Возвращая полотенце Гизеле, он опять выразил взглядом полное понимание.

Тьерри де Галеран, рыцарь-тамплиер, советник короля в походе, отвечал за сундуки с деньгами. Алиенора его не терпела за то влияние, которое он оказывал на Людовика и за то, как он обращался с ней, словно она змий в женском обличье.

– В таком случае в своем следующем послании домой Людовик должен попросить Сугерия прислать дополнительные средства. Сообщите мне, сколько серебра у нашего с вами отряда, сколько лошадей, мешков зерна и прочего. Не обязательно давать точную цифру, достаточно сосчитать приблизительно.

– Мадам, я немедленно отдам распоряжение. – Он с поклоном вышел из палатки.

Дождь прекратился, и между рваных облаков проглянул серп луны. Солдаты сгрудились вокруг костров, которые развели из того хвороста, что удалось собрать по дороге. Древесина была сырой и сильно дымила, но в конце концов занялась. Шипела смола, сучья выплевывали снопы искр. Алиенора завернулась в сухую накидку и, послав за музыкантами, вышла из палатки, чтобы присоединиться к придворным рыцарям у костра.

Сырость порядком подпортила струнные инструменты, но трубы и свистки звучали хорошо, а маленькие барабаны отбивали ритм, когда началось пение: «Высокие горы, тенистые долины и быстрые воды…»

Алиенора плотнее завернулась в накидку и придвинулась к костру. Подошел Жоффруа и протянул ей чашку с жидкостью.

– Приличное винцо, – сказал он. – Я купил его у одного из торговцев, что болтаются на задворках лагеря.

Алиенора улыбнулась:

– Должно быть, обошлось оно вам недешево.

– Все ради моей королевы. – Он отсалютовал ей посудиной.

Она осторожно сделала глоток и убедилась, что Жоффруа прав. Вино действительно неплохое, а если выпить побольше, то путешествие покажется сносным хотя бы на день и они приблизятся к Антиохии.

– Будем надеяться, что ясная погода теперь продержится несколько дней. – Жоффруа внимательно посмотрел на небо. – Нам нужна сухая земля.

Алиенора кивнула, продолжая смаковать напиток:

– Интересно, что сказал бы астролог, если бы сейчас взглянул на небо. Что он увидел бы там про всех нас? Неужели на судьбы действительно влияет расположение звезд при нашем рождении?

– Разве отец никогда не заказывал для вас гороскоп? – удивился Жоффруа.

– Заказывал. – Она поморщилась. – Мне предрекали великолепный брак, рождение нескольких сыновей и долгую жизнь, до глубокой старости. Астролог также нарисовал блестящее будущее для моего брата, но братик умер, так и не убедившись в правдивости предсказаний.

– Но вы действительно заключили великолепный брак и, может быть, еще родите сыновей.

Королева скептически взглянула на него. Иногда то, что предрекали звезды, не случалось – или случалось, но вопреки ожиданиям. Она тоже когда-то мечтала о великолепном браке, но вовсе не с Людовиком Французским.

– Какое это имеет значение? – пробормотала она. – Жизнь коротка, и мы снова будем с Богом, не успев оглянуться. – Королева протянула чашку, чтобы он подлил ей еще вина, их пальцы на секунду соприкоснулись.

Музыканты запнулись, затем снова подхватили мелодию. Алиенора подняла глаза и при свете костра увидела, что за ними наблюдает рыцарь-тамплиер Тьерри де Галеран. Она тут же вышла из себя. Во время пути де Галеран постоянно пытался втереться к ней в доверие, но она понимала, что он стремится сунуть нос в ее дела, а вовсе не наладить хорошие взаимоотношения. А еще он хотел разведать ее планы и разузнать, какие у нее ресурсы. Алиенора не могла допустить, чтобы он был в курсе ее дел, притворяясь другом.

Рыцарь поклонился королеве, гибко и легко, напомнив ей извивающуюся змею. К тому же у него, как у змеи, был немигающий взгляд.

– Что привело вас к моему костру, мессир де Галеран? – осведомилась Алиенора.

– Мадам, король попросил меня проверить лагерь и убедиться, что все хорошо. Я также принес от него известие.

Под «известием», как она знала, он подразумевал «распоряжение».

– Неужели король решил прислать ко мне мелкую сошку, вместо того чтобы самому сделать свое дело? Почему он сам не проверит лагерь? – Она холодно посмотрела на него, прекрасно сознавая, что он вернется к Людовику с рассказом о том, как нашел королеву у костра, распивающую вино вместе с рыцарями под громкие песни.

– Мадам, король удалился, чтобы прочесть молитвы, а оба поручения передал мне, что я и выполняю с удовольствием. Во мне есть солдатская сметка, а дело касается оснащения армии.

Алиенора бросила взгляд на Жоффруа. Все именно так, как она думала.

– В таком случае чем быстрее вы расскажете мне его суть, тем быстрее мы решим вопрос. – Она велела слуге принести де Галерану вина из бочонка, но тамплиер поднял руку, отклоняя предложение.

– Благодарю, мадам, но сейчас мне ничего не нужно. Пусть останется для другого раза. – Тамплиер поправил накидку и откинул полы, продемонстрировав эфес меча. – Припасы подходят к концу. Король повелевает, чтобы мы берегли то, что есть. Он пошлет в Париж за серебром и просит, чтобы вы отослали такой же приказ в Аквитанию. Его величество также желает получить всех лишних лошадей из вашего отряда.

Алиенора чуть не ответила, что ничего он не получит, но сдержалась.

– Не понимаю, почему ему все это понадобилось, ведь мы с ним проделали один и тот же путь. Неужели супруг считает, что мне не нужны свежие лошади? Возможно, ему следует лучше заботиться о своих лошадях и разумнее расходовать собственные припасы, тогда не пришлось бы просить у меня.

Она не поняла, попала ли колкость в цель, поскольку Тьерри де Галеран никогда не выдавал своих эмоций. То, что в него бросали, он либо отбивал, либо впитывал без реакции.

– Какой ответ мне дать королю, мадам?

– Передайте, чтобы он оказал мне любезность и лично обратился с просьбой, а не посылал своего евнуха, – сказала она. – А я пока составлю опись и сообщу королю, чем могу поделиться.

– Мадам… – Де Галеран отвесил очередной ловкий поклон и покинул лагерь.

Алиенора посмотрела на Жоффруа, лицо которого также оставалось бесстрастным.

– Что? – огрызнулась она, чувствуя, что разгорячилась не только от костра.

– Мадам, я не вправе это говорить, но, возможно, вам следует быть более осмотрительной с де Галераном. Он тамплиер, с ним лучше не ссориться.

– Действительно, – высокомерно заметила она, – вы не вправе это говорить. Он пытается пролезть в мой лагерь. Все время заговаривает с рыцарями – шутит, выпытывает, что ему нужно, а затем доносит королю. Я этого не потерплю. Пусть держится от меня подальше, если не желает выслушивать оскорбления, а король пусть окажет любезность и лично поговорит со мной, если ему что-то нужно. – Она строго взглянула на Жоффруа. – Что касается вас, то поторопитесь с описью.

Глаза де Ранкона при свете костра потемнели от упрека.

– Вы получите ее перед утренней молитвой, мадам.

– Отлично. – Она повернулась к музыкантам и протянула чашу, чтобы де Ранкон вновь ее наполнил, что он и сделал с отточенной грацией придворного. Алиенора вздохнула. – Конечно, вы правы, – тихо произнесла она, – но вы знаете мое мнение о де Галеране. Зря Людовик прислал его, хотя чего другого можно было ждать?

Он ответил неопределенным жестом.

– Мне нужно идти начинать подсчеты. – Де Ранкон поднялся.

Она поймала его запястье:

– Я знаю, что велела вам поторопиться, но прошу, допейте хотя бы вино у огня.

Жоффруа засомневался, но потом все-таки сел. Музыканты заиграли новую мелодию, чувствительную и протяжную. Де Ранкон и Алиенора слушали молча, а когда последняя нота унеслась под небеса, Жоффруа поднялся и с поклоном ушел. Алиенора покинула костер и удалилась на покой, испытывая муки, словно музыканты играли на струнах ее души.

Утром солнце пробилось сквозь туман, хотя земля была по-прежнему полузатопленной, везде сырость и грязь. Позавтракав куском черствого хлеба с размазанным на нем медом, Алиенора поняла, что до конца дней будет помнить терпкий запах земли. Жоффруа принес ей реестр того, что у них было, и того, что понадобится, чтобы достичь Белграда.

– Это в том случае, если мы не потеряем ни одной лошади и оставшиеся повозки продержатся до конца пути, – мрачно изрек он.

– Так если это минимум, стоит ли нам беречь излишки?

– Придется балансировать между сохранением излишков и стоимостью их перевозки, но я бы ответил утвердительно.

Она поблагодарила его и спрятала реестры в маленький сундучок, где хранила деньги.

– Значит, так и поступим. Я доверяю вашему суждению.

– Это большая честь для меня. – Жоффруа слегка улыбнулся.

– Действительно, поскольку я редко кому ее оказываю.

Он посмотрел на нее не мигая и с трудом сглотнул.

– Я сделан из очень грубого вещества по сравнению с дамой моего сердца.

– Не верится, что она так думает, – мягко заметила Алиенора.

Перед палаткой поднялась суматоха, возвестившая о прибытии короля. Алиенора отпрянула, а Жоффруа поклонился и ушел заниматься делами.

Сквозь раскрытый полог она наблюдала, как Людовик спешивается. Настроение у него было отвратительное. После Витри морщины между его бровями вообще не разглаживались, но сейчас они стали еще глубже.

– Мадам, я получил ваш вчерашний ответ, – начал он без преамбулы, врываясь к ней в палатку. – Вы больше не будете подобным образом разговаривать с Тьерри де Галераном. Это недостойно королевы.

– Сир, мне бы доставило огромное удовольствие вообще не разговаривать с ним никогда, – ответила она. – Я не потерплю ваших шпионов в моем окружении. Если вам что-то нужно от меня, проявите любезность прийти и попросить сами.

Он поджал губы:

– Это было обычное дело. Мне передали, что вы пили у костра с солдатами. Неподобающее поведение для королевы Франции.

– Я разговаривала с моими командирами, – возразила она. – В этом не было ничего неподобающего. Вы прислали де Галерана сказать, что вам нужны мои лошади и припасы. Когда мы только отправились в путь, вы обвиняли меня в расточительности – мол, я слишком много всего везу с собой, но вот теперь вы остались без денег и провизии, так кто в этом случае поступил умнее?

Людовик рассердился:

– Осторожнее, мадам! Вы моя жена и должны во всем меня слушаться. Если только не хотите попасть под домашний арест, будете вести себя разумно.

Презирая мужа всей душой, Алиенора не понимала, как вообще могла когда-то считать его привлекательным или даже приятным. Перед ней стоял ворчун, преждевременно превратившийся в старика, полный праведного гнева, мучимый чувством вины и презрением к самому себе, так что все зло мира превращалось в грехи ближайшего козла отпущения. Сочувствие, которое она раньше к нему питала, давно исчезло. Когда-то Алиенора надеялась вытащить его из трясины, изменить, но он слишком глубоко увяз, да и ее тянул с собой.

– Разумно, – повторила она. – Действительно, сир, вы подаете мне пример. Вам будет приятно узнать, что господин де Ранкон собирает сейчас лошадей и провизию, о которых вы просили, а я затребовала дополнительные средства из Пуату и Аквитании. – Она протянула ему пергамент с печатью.

Людовик взял свиток кончиками пальцев и, не говоря ни слова, вышел из палатки. Алинора знала: он не обрадуется тому, что она дала ему, но надеялась, что муж на какое-то время успокоится. Теперь ей не оставалось ничего иного, как сцепить зубы и терпеть, но чем ближе она подходила к Антиохии, тем становилась сильнее.

Глава 27

Болгария, лето 1147 года

Проезжая мимо очередного гниющего трупа лошади на обочине, Алиенора отвернулась. На этот раз пал немецкий боевой конь, не сумевший выдержать августовскую жару, которая не отступала ни на один день по дороге в Константинополь. Ее чуть не вывернуло от зловония, что издавала изъеденная личинками плоть, и она прижала к лицу ткань вимпла. Вдоль тракта холмились неглубокие могилы паломников и солдат, умерших во время пути. Некоторые могилы разрыли хищники, питавшиеся падалью, и раскидали повсюду разрозненные останки. Поначалу Алиеноре становилось плохо от этого зрелища, но теперь она почти привыкла, если не считать того, что иногда запах, тяжелый и гнилостный, как в мясном квартале Парижа в конце жаркого летнего дня, вызывал тошноту.

Ее коренастая лошадка бежала не так резво на жаре, пот стекал каплями с ее живота, оставляя на земле мокрый след. Сейчас было вдоволь воды, чтобы пополнить запасы, но, как только они пересекут приток Дуная, рукав Святого Георгия, и окажутся в Анатолии, с водой будет гораздо хуже, а лошади, пройдя много сотен миль, будут уже не такими крепкими.

Деньги для Людовика прибыли из Франции на резвых вьючных пони, которых не сдерживала трясина медленно бредущих паломников, так мешавших быстрому продвижению основной армии. Судя по новостям, дела во Франции шли своим чередом при спокойном и разумном правлении. Аббат Сугерий и Рауль де Вермандуа добились для страны стабильности, а любые мелкие неприятности легко устранялись. Петронилла написала короткую записку, в которой сообщила, что Мария теперь вовсю бегает и носит настоящие маленькие платьица, а не младенческие наряды. «Я каждый день рассказываю ей о тебе, – писала сестра. – Она не забудет свою маму». Алиенора отложила письмо и больше в руки не брала. Что бы там ни рассказывала девочке Петронилла, представление ребенка о том, кто ее мать, все равно будет неверным.

Прибыли и другие письма, одно из них от императрицы Ирины[19], супруги императора Мануила Комнина[20]. В нем она интересовалась, как ей лучше встретить Алиенору в Константинополе и какие той нужны удобства. В общем, приветственное письмо одной сановной дамы к другой. Алиеноре не терпелось познакомиться с императрицей греков – ее ровесницей, немкой по рождению. По-настоящему ее звали Берта, но она изменила имя на Ирину, выйдя замуж за Комнина. Алиеноре также интересно было посмотреть Константинополь. О необыкновенном богатстве – золоте, мозаиках и священных реликвиях, собранных в городе, ходили легенды.

Людовик держался угрюмее, чем обычно, из-за множества ограничений, навязанных греками, которые контролировали путь через Болгарию и имели весьма однобокие представления о том, зачем сюда явились французские и немецкие войска. Людовика взбесило требование, чтобы он со своими баронами присягнул на верность императору Мануилу в тех бывших имперских землях, которые они отобрали у неверных. С какой стати ему приносить клятву, если он самолично завоевал эти территории?

Правитель города Софии, кузен императора Мануила, присоединился к французской армии и помогал снабжать ее по пути, хотя задача у него была не из легких. То и дело вспыхивала драки из-за обменного курса – пять французских серебряных мелких монет за один-единственный греческий медяк. Греки часто закрывали города, когда видели приближение французов, и соглашались отдавать провизию, только опуская ее в корзинах со стен. В результате припасов катастрофически не хватало, раздражение росло, стычки стали обычным делом. Воины покидали шеренги, отправляясь добывать продовольствие. Некоторые возвращались с тяжелыми мешками на плечах и кровью на руках. Другие вообще не возвращались.

По мере того как жара усиливалась, Алиеноре начало нездоровиться. Она позавтракала зернами, смешанными с изюмом и специями, – этот вкус еще долго напоминал о себе. Желудок взбунтовался, поясницу периодически схватывали спазмы. Но королева заставляла себя двигаться дальше. Еще десять шагов коренастой лошадки, потом еще десять. Доехать бы до куста. А теперь до рощицы. А теперь до…

– Стоять! – выкрикнула она и суетливо подозвала своих дам.

Они помогли ей спешиться, и одна из женщин, Мамиля, поспешно распорядилась, чтобы с вьючной лошади сняли холщовую ширму, а остальные дамы расставили ее вокруг госпожи.

Алиенору рвало. В животе – колики. Боже мой, боже мой! Что, если она заразилась дизентерией? До Константинополя, с приличными врачами, отдыхом и заботой, оставалось еще несколько дней пути. Алиенора не раз наблюдала во время переездов, как умирали люди: вроде бы здоровый человек, а через минуту испускает дух в зловонии и муках.

Когда все прошло, она почувствовала слабость и жажду, но ее по-прежнему отчаянно тошнило.

– Мадам, найти вам повозку? – предложила Мамиля.

Алиенора покачала головой:

– Я постепенно приду в себя. Не суетись. Пусть приведут мою лошадь.

К тому времени, как разбили лагерь, Алиенора была вынуждена скрываться за ширмами еще три раза. Она отказалась от еды и сразу легла на кровать, но у нее всю ночь продолжались рвота и очистка кишечника.

Ближе к рассвету Алиенору сморила неспокойная дремота, но она тут же проснулась от криков и воплей перед палаткой – на французском и каком-то резком незнакомом языке. Потом зазвенело оружие, завязался бой. Королева с трудом вылезла из-под одеял и схватила накидку. Мамиля поспешила к ней, фонарь в ее руке дрожал, глаза были выпучены от ужаса.

– Мадам, на нас напали!

– Кто?

– Не знаю…

Обе женщины уставились на закрытые полы палатки, за которыми битва только усиливалась. Остальные придворные дамы сбились в кучку, пугливые, как лошади, услышавшие завывание волков.

– Помогите мне одеться, – скомандовала Алиенора и подавила приступ тошноты, пока женщины выполняли приказ.

Когда они закончили, она взяла в руки охотничий нож в ножнах, который держала у кровати. Гизела тихонько заскулила. Снаружи кто-то закричал, потом еще раз, затем крик резко оборвался. Шум борьбы стих, речь продолжалась только на французском.

Алиенора подошла к выходу из палатки.

– Мадам, нет! – воскликнула Мамиля, но Алиенора все равно шагнула за порог, приготовив нож.

Рассвет окрасил восточный горизонт, и в прибывающем свете лагерь напоминал развороченный муравейник. Солдаты покинули свои укрытия, многие даже не успели одеться, в одном белье, держа в руках копья, с опухшими ото сна лицами. Несколько человек заливали водой горящую палатку. Рядом какой-то сержант вырывал копье из груди трупа. Мертвая лошадь придавила труп воина-мусульманина, чей алый тюрбан размотался и лежал возле тела, как кровавая лента. Среди всего этого широко вышагивал Жоффруа, отдавая короткие приказы.

Увидев королеву у входа в палатку, он поспешил к ней, вкладывая меч обратно в ножны.

– Что происходит? – еле слышно спросила она.

– Разбойники. – Жоффруа тяжело дышал. – Попытались украсть у нас лошадей и припасы. Убили двух часовых, подожгли несколько палаток. Трое из наших мертвы, а еще одному стрелой ранило ногу, но мы отплатили сполна. – Он поморщился. – Это те же самые, кто нападал на немецкие войска, как говорят наши проводники, в отместку за мародерство и набеги на их стада.

– Вы не пострадали? – Она быстро оглядела его.

Де Ранкон коротко покачал головой:

– Они даже близко не подошли. Придется усилить бдительность, поскольку чем дальше мы продвигаемся, тем серьезнее опасность набегов. Как только мы пересечем рукав Святого Георгия, встретимся с еще большей враждебностью. Я удвоил охрану, хотя не думаю, что сейчас они вернутся. – Тут он увидел нож у нее в руке. – До этого не дошло бы. Я бы защитил вас ценою собственной жизни.

– А потом что? – поинтересовалась она. – Всегда следует быть наготове.

Де Ранкон криво усмехнулся:

– Вам получше?

– Немного. – Это была неправда.

Мужчина посмотрел на нее долгим взглядом.

Страницы: «« ... 7891011121314 ... »»

Читать бесплатно другие книги:

Вниманию читателя предлагается сборник анекдотов. Тонкий юмор, блестящее остроумие, забавные парадок...
Вниманию читателя предлагается сборник анекдотов. Тонкий юмор, блестящее остроумие, забавные парадок...
Вниманию читателя предлагается сборник анекдотов. Тонкий юмор, блестящее остроумие, забавные парадок...
Книга представляет собой изложение интересных заметок и выводов жизненного опыта американской женщин...
Вниманию читателя предлагается сборник анекдотов. Тонкий юмор, блестящее остроумие, забавные парадок...
Гигаполис – это громадный промышленный регион, в недалеком будущем слившийся в необозримый и трудно ...