Летняя королева Чедвик Элизабет
– Мудрость! – повторила она с горькой усмешкой. Сгущалась тьма, наполняя аббатство непроницаемыми для света тенями. – И в самом деле, где бы мы сейчас были без мудрости? Я отпускаю вас.
– Мадам, – только и произнес он.
Под прикрытием накидки коротко пожал ей руку и быстро направился к двери. Когда Алиенора присоединилась к своим дамам, ее пальцы все еще хранили его прикосновение.
Двор пробыл в Тальмоне три дня, готовясь к охоте с пикником, когда пришла новость, что жизнь Альберика, архиепископа Буржа, угасла.
– Да упокой Господь его душу. – Алиенора перекрестилась и посмотрела на супруга. – Полагаю, его преемником станет Кадюрк.
– Разумеется, – сказал Людовик. – Кадюрк прилежно служит мне и достоин повышения. Он лучше других подойдет на эту должность.
– Всегда полезно иметь кого-то, кто обязан короне, – заметила Алиенора и выбросила из головы это рутинное дело, чтобы разобраться с ним позже, на совете. А сейчас ей предстоял день развлечений.
Петронилла откинулась на шелковые подушки в тени съедобного каштана. Солнце пробивалось пятнышками сквозь густую листву и ветви дерева, усыпанные зелеными колючими коробочками, которые через месяц откроются и выбросят блестящие коричневые плоды. Их можно жарить на костре или глазировать, и тогда получится восхитительное лакомство. Петронилла любила сезон каштанов и надеялась, что двор к тому времени не уедет из Пуату.
Все утро компания охотилась в лесах Тальмона, а затем сделала перерыв, чтобы поесть и пообщаться на заранее выбранном месте, где слуги развели костры и разложили в тени подушки и одеяла. Все отдыхали, пили вино, охлажденное в ближайшем ручье, и ели деликатесы: свежую рыбу, пойманную в заливе недалеко от замка, ароматные пирожки, превосходные сыры и начиненные миндальной пастой финики. Соколы, включая кречета Алиеноры Ла Рину, устроились на шестах в тени, спрятав головы под крылья.
Поодаль играли музыканты, исполняя на лютне и арфе песни – воодушевляющие военные марши, грубоватые охотничьи саги и протяжные любовные баллады, полные тоски от неразделенной любви. Один из таких музыкантов, молодой трубадур с золотистыми кудрями и сияющими голубыми глазами, то и дело поглядывал на Петрониллу, а она отвечала ему тем же, разыгрывая заинтересованную, но недоступную высокородную даму. Это было смело с ее стороны, но девушка не волновалась, она отлично проводила время. Алиенора была слишком занята собственными заботами, чтобы дарить ей внимание, которого девочке не хватало. Молодые рыцари включились в эту игру, а глаза музыканта выдавали его восторг. Быть может, позже она незаметно подарит ему какой-нибудь пустячок – небольшую вышивку или золотую бусину с платья. А если совсем осмелеет, то позволит Раулю де Вермандуа застать ее за этим, чтобы привлечь и его внимание, – то-то будет весело. Она задремала, убаюканная шелестом листвы и тихими напевами лютниста.
– Вот сладость для дамы, которая сама слаще меда, – прошептал мужской голос, и что-то тягучее и липкое коснулось ее губ.
Петронилла мгновенно открыла глаза и тихо ойкнула. Над ней склонился Рауль и тонкой струйкой лил мед из маленького горшочка ей на губы.
Слизывая мед, она села и игриво шлепнула его по руке:
– Вы всегда пристаете к спящим дамам подобным образом?
Рауль хмыкнул, приподняв бровь:
– Обычно дамы, к которым я пристаю, не спят. А если и спят, то очень быстро просыпаются. – Он коснулся пальцем кончика ее носа. – Я предложил вам лакомство, пока его не съели ненасытные обжоры. Разумеется, если вы отказываетесь, то им больше достанется. – Рауль показал на остальную компанию, заканчивавшую трапезу фруктами в меду.
Петронилла взяла горшочек у него из рук, зачерпнула мед пальцем и слизнула. Затем она зачерпнула еще, на этот раз поднесла палец к его рту. Рауль удивленно хмыкнул и принялся слизывать мед языком, так что у Петрониллы побежали мурашки по спине и она позабыла обо всех молодых рыцарях и трубадуре. Ее палец целиком спрятался у него во рту.
– Все чисто, – сказал он, отводя ее руку от своих губ.
Петронилла кокетливо взглянула на него.
– Хотите еще? – спросила она.
– Да, это вопрос. – Рауль тихо рассмеялся. – Нельзя играть с огнем без последствий, сами знаете. – Он окинул ее оценивающим взглядом. – Кажется, еще секунду назад вы были маленькой девчушкой из Бордо, подозрительно рассматривающей всех этих странных французов, особенно меня. – Он указал на свою нашлепку на глазу.
– Я по-прежнему не доверяю французам, – ответила Петронилла, – и по-прежнему считаю их странными.
– С чего бы вам не доверять мне? Разве я не забочусь о вашем благополучии?
– Не знаю, сир. Возможно, вы ищете собственную выгоду.
– С вами – безусловно. Вы влияете на меня благотворно, разве может быть иначе? – Он легко провел пальцем по ее щеке. – Вы напоминаете старому боевому коню, каково это – ощущать себя молодым и задорным.
Трубадур запел другую песню. Петронилла переместилась так, чтобы больше опираться на плечо и грудь Рауля, чем на подушки.
– Для меня вы не старый. Молодые рыцари и дворяне как дети, но вы мужчина… А я больше не маленькая девочка.
Рауль промолчал, и тогда она повернула голову:
– Я не ребенок!
– В самом деле, – согласился он с грозной улыбкой. – Вы прекрасная молодая женщина, а я как та пчела, что опьянела от нектара.
– Как вы потеряли глаз? – Она провела пальцем, легко касаясь кожи вокруг черной нашлепки.
Он пожал плечами:
– Это случилось во время осады. Мне ударил в лицо осколок камня, только и всего.
– Болит?
– Иногда. Меня свалила лихорадка и нестерпимая боль, но я выкарабкался – выбора не было. Я и раньше нечасто смотрел в зеркало. Знаю, как высоко ценится красивая одежда и внешность, но подобный шрам почетен и не мешает мне выполнять мой долг или участвовать в жизни двора. Теперь я уже не тот юноша с горячей головой, который готов кинуться в самую гущу заварушки при первом зове трубы, поэтому не важно, что у меня меньший обзор для ведения боя.
Петронилле понравилось, что он говорит с ней как со взрослой, и ей было приятно ощущать поддержку сильного тела. Он зажег огонь у нее внутри. Ему всегда удавалось рассмешить ее, прогнать тревоги. Поначалу она относилась к нему как к отцу, но теперь она воспринимала Рауля как привлекательного и сильного мужчину. И не важно, что у него есть жена: во-первых, она далеко, во-вторых, не представляет собой ничего особенного. Наоборот, все это только добавляет пикантности.
Девушка прикрыла один глаз ладошкой и попыталась представить, как он видит. Рауль с улыбкой наблюдал за ней, но потом все-таки чуть резковато заметил:
– А теперь вообразите, что не можете отнять руки и будете так смотреть на мир всегда.
Петронилла тут же пожалела о содеянном:
– Извините, я вовсе не хотела вас обидеть.
– Я знаю, doucette, но в моей жизни много такого, чего вы не способны понять.
– Но я могла бы попытаться с вашей помощью.
– Быть может.
И он ушел, смешался с компанией. Петронилла наблюдала за ним с упавшим сердцем и гадала, не ее ли последнее замечание заставило его уйти. Он так и не вернулся к ней, переходя от одной группы к другой – там бросит слово, здесь кого-то тронет за плечо, посмеется чьей-то шутке, сам пошутит. Он без труда находил, что сказать любому, не задумываясь ни на секунду. Пусть его лицо испещряли шрамы прожитых лет, но двигался он грациозно, и у него было крепкое, поджарое тело.
Рядом с Петрониллой устроился молодой рыцарь, и она нарочито начала флиртовать с ним, наблюдая за Раулем краешком глаза. Он тоже время от времени смотрел в ее сторону, улыбался, но продолжал свои обходы, явно не собираясь к ней возвращаться.
Когда придворные готовились вернуться в замок, Петронилла подошла к своей кобыле. Конюх присел, чтобы подсадить ее в седло, но она сделала шаг назад и нахмурилась:
– Лошадь охромела на переднюю ногу. – Девушка указала пальцем. – По-моему, не стоит садиться на нее.
Конюх провел ладонью по холке животного и копыту, которое оторвал от земли и как следует рассмотрел.
– А по мне, так с ней все в порядке, хозяйка.
– Я же говорю, она охромела, – теряя терпение, заупрямилась Петронилла. – Или ты собираешься со мною спорить?
– Нет, хозяйка. – Он стиснул зубы и уставился в землю.
– В чем дело? – подъехала Алиенора с Ла Риной на запястье.
– Стелла захромала, – пояснила сестра. – Придется мне ехать за спиной кого-то.
Алиенора вздернула брови.
– Мне понятна твоя уловка, – заметила она. – Даже если это не видно по твоему лицу, Эмери де Ниорт выдал вашу затею. – Королева взглянула на молодого рыцаря, который придерживал свою лошадь за уздцы, выжидательно и самодовольно улыбаясь.
– Госпожа Петронилла может разделить седло со мной. – Вперед выдвинулся Рауль. – У Пирата крепкая спина, он легко выдержит двоих.
Алиенора благодарно взглянула на него:
– Спасибо.
Это спасет Петрониллу от беды. Де Ниорт сник и отвернулся.
Петронилла бросила на Рауля хитрый взгляд из-под ресниц, сцепив руки за спиной, как шаловливый ребенок.
Рауль покачал головой:
– Надеюсь, Стелла быстро поправится.
– Уверена, что она только слегка повредила ногу, а с вами я буду в безопасности, ведь вы такой отличный наездник.
– У меня большой опыт, – сказал он, скривив губы.
Конюх крепко держал серого коня, пока Рауль подсаживал Петрониллу на широкий круп Пирата. Потом он сам сел на коня впереди нее и прибрал поводья. Девушка обхватила его за пояс, ощутив под ладонями сильные мускулы, представила, что будет чувствовать без препятствия в виде одежды. Она находилась совсем близко от него, но ей отелось еще большей близости. Проникнуть в него… и чтобы он проник в нее.
Глава 15
Тальмон, лето 1141 года
Алиенору мучили привычные спазмы внизу живота, а внезапная горячая струйка крови между ног означала, что зачатия не произошло. Она позвала Флорету, которая принесла мягкую ткань для таких дней. Королева сделала вид, что не видит жалости в глазах женщины.
Придется сообщить Людовику, что беременность опять не наступила. Хотя, если подумать, он посещал ее спальню нерегулярно, в зависимости от различных церковных запретов, так что ее шансы зачать были невелики: откуда взяться ребенку, если в нее не попадало семя?
Спазмы не проходили, но Алиенора не любила залеживаться в постели, а потому устроилась с шитьем у окна, где свет лучше падал на ткань. Пока она выбирала иглу, в комнату ворвался Людовик, раскрасневшийся, со слезами ярости в глазах.
– Они меня отвергли, – прорычал он. – Какая наглость!
– Кто тебя отверг? – Алиенора отложила работу и с тревогой посмотрела на мужа.
– Монахи соборного капитула в Бурже. – Он сотрясал письмом, зажатым в кулаке. – Они отвергли Кадюрка и выбрали собственного архиепископа. Некоего выскочку по имени Пьер де ла Шатр. Как смеют они противиться воле и праву короля-помазанника, избранника Божьего! И это благодарность за то, что я верный сын церкви? – Он хрипло дышал.
Алиенора подвела его к окну, заставила сесть, налила бокал вина.
– Успокойся, – сказала она. – Их кандидат пока не рукоположен.
– И не будет! – Людовик выхватил бокал и выпил. – Я не позволю, чтобы эти подлые негодяи мне противоречили. То, что они творят, просто неслыханно. Я имею все права. Что бы ни случилось, клянусь святым Дионисием, они не будут торжествовать победу.
– Я знала, что так и произойдет, – вырвалось у Алиеноры, но она тут же поджала губы.
Что сделано, то сделано. Она ведь говорила мужу, что нужно посетить Бурж, разъяснить свои намерения, но он предпочел верить, что все подчинятся его авторитету на расстоянии.
– Я напишу папе и попрошу отменить выборы, а еще я не позволю де ла Шатру вступить в Бурж.
– Папа Иннокентий поддерживает свободные выборы прелатов, – напомнила Алиенора. – Быть может, он предпочтет поддержать их кандидата.
– Мне все равно, как он поступит. Я не приму этого монаха, которого не знаю, в качестве архиепископа. И я буду до последнего дыхания отстаивать свое право выбирать моих собственных церковников в моем собственном королевстве! – Людовик скомкал пергамент и швырнул в угол.
– Тебе следует написать папе примирительное письмо, – посоветовала жена.
– Я напишу ему так, как сочту нужным. Не я сею здесь раздор. – Он резко вскочил.
– У меня начались месячные, – сказала она, решив покончить с плохими новостями разом.
– Почему все так трудно? – с досадой воскликнул он. – В чем я провинился, что все и вся против меня? Я пытаюсь вести примерную жизнь, и такова моя награда: непокорное духовенство и бесплодная жена! – Он выскочил из комнаты, отбросив пинком попавшуюся на пути табуретку.
Алиенора прислонила горящий лоб к прохладному камню оконного проема. Ситуация в Бурже сложилась бы иначе, если бы Людовик подружился с местными монахами, как она говорила. А теперь начнутся раздоры и недопонимание. Людовик же примется демонстрировать направо и налево свой крутой нрав, усугубляя ситуацию. Вроде бы взрослый мужчина, король на престоле, а ведет себя как наивный ребенок, просто доводя ее до отчаяния.
Пробил поздний час. Петронилла была под хмельком, выпив слишком много крепкого темного вина за праздничным ужином. На следующей неделе двор возвращался в Пуатье, а затем в Париж – идиллия почти закончилась. Она столько танцевала в своих тонких лайковых туфельках, что разболелись ноги. Рауль, заявлявший, что не любит танцевать, тем не менее проявил грацию и живость, оградив Петрониллу от ухаживаний юношей, искавших ее благосклонности. Она смеялась до боли в боку над проделками шутов, присоединялась ко всем песням, хлопая в ладоши и гармонично выводя мелодию. Теперь все завершилось и люди расходились. Алиенора отправилась в свои покои, а Людовик пошел молиться.
За главным столом среди крошек и догорающих свечей сидел Рауль. Он подлил себе в кубок вина и ей плеснул немножко. Слуги вокруг прибирали, складывали столы у стены, но стол на возвышении нарочито обходили стороной.
– Итак, – проговорил Рауль, – за что мы с вами выпьем?
– Не знаю, сир, – ответила она с игривой улыбкой. – У вас больше опыта произносить тосты, чем у меня.
– В таком случае за прекрасное вино и прекрасных женщин Аквитании. – Он поднял бокал.
Петронилла нахмурилась:
– Прекрасных женщин?
– Только одну из них, – уточнил он, – за самую красивую сестру королевы.
– Произнесите мое имя, – велела она.
– Петронилла.
От тембра его голоса у нее побежали мурашки. Девушка тоже взяла в руки бокал.
– За прекрасное вино и сильных мужчин. И за самого совершенного кузена короля. – Она не спеша сделала глоток.
– Произнесите мое имя, – откликнулся он.
– Я часто его повторяю, но это слышит лишь моя подушка. – Петронилла обвела пальцем края бокала. – Хотя, будь ваша голова на моей подушке, вы бы сами услышали.
Он понизил голос, оглянувшись на слуг:
– Это было бы слишком опасно.
Она бросила на него взгляд, полный вызова. Петронилла желала этого мужчину, и она получит его, точно так как ее бабушка, удачно прозванная Данжероссой[12], получила ее дедушку. Риск лишь придавал остроты. Они соединятся под носом у всех, но никто не догадается, даже ее сестра, считавшая, что знает все.
– Да, согласна, – промолвила она. – Уже поздно. Вам следует проводить меня в мои покои.
Они обменялись многозначительными взглядами, и чресла Петрониллы увлажнились. Жар возбуждения и предчувствия охватил ее тело. Где-то в глубине души ей не верилось, что она это делает. А еще гадала, как поступит Рауль – последует за ней или струсит. Если они перейдут черту, то обратного хода уже не будет. Когда она поднялась, то у нее подкосились ноги.
Рауль сделал шаг и поймал ее. Со стороны, для слуг, это выглядело так, будто королевский коннетабль помогает сестре королевы, которая неразумно перебрала вина, и никто ничему не придал значения.
Вместо того чтобы отвести Петрониллу в ее спальню, Рауль потянул девушку в сад. Она прислонилась к нему, ударив его бедром, и захихикала. Ночной теплый ветерок нежно обдувал их смешанным ароматом роз и соленого океана. Петронилле показалось, что она слышит даже рокот волн, хотя, наверное, это просто кровь вскипела у нее в жилах. Полная луна над их головой казалась огромным серебряным шаром на темно-синем светящемся небе.
Рауль увел ее в зеленую беседку, наполовину скрытую розами и аквилегией, и усадил к себе на колени. Петронилла обхватила руками его шею и наклонила голову, приглашая к поцелую. Он приник к ее губам, раздвинул их и показал, что делать.
Желание разлилось по ее телу, как крепкое вино. Она прижалась к нему, отдаваясь восхитительным ощущениям, которые он вызывал в ней своими губами и пальцами. Но тут вдруг он замер. До этой секунды его рука, пробравшись к ней под юбки, легко поглаживала внутреннюю сторону бедра, чуть не доводя ее до исступления.
– Продолжай, – выдохнула она, подталкивая его телом. – Продолжай!
– Если я продолжу, – сказал он, – то обратного пути не будет, сама знаешь. Мы окажемся связаны самой судьбой.
Петронилла теряла голову от вожделения, отчаянно жаждала его любви и внимания и крепкого мужского тела. Все остальное не имело значения. Последствия она уладит позже.
– Никто ничего не узнает, если мы будем осторожны! – прошептала она.
Рауль все знал об осторожности. За его плечами – десятилетия практики и многочисленные романы. Насчет Петрониллы он испытывал легкий укор совести, но этого было недостаточно, чтобы усмирить его желание и инстинкт хищника. Красивая и дикая, но в то же время невинная и голодная – он все это прекрасно видел, потому что отчасти сам был таким.
Он приподнял ее и усадил на себя верхом.
– Не торопись, – приговаривал он. – Действуй осторожно, сердце мое. Чуть-чуть, а потом еще немного.
Петронилла закрыла глаза и прикусила губу. Почувствовала боль, но терпимую. А после пришло удовольствие, которое больше напоминало боль. Людовик и Алиенора никогда ничего подобного не испытывали, никаких сомнений. Она единственная познала наслаждение, и это делало его еще более чудесным. Петронилла понимала, что поступает очень дурно, хотя как это может быть дурно, когда так чудесно? А потом мысли вообще исчезли. Все происходило так, как она воображала. Содрогнувшись в момент кульминации, она вцепилась зубами в воротник его рубахи, чтобы не закричать. Рауль крепко ее сжал и, приподняв над собой, пролил семя не в ее тело.
Она без сил рухнула на Рауля, а он откинул назад голову и хватал ртом воздух. Сердце у него колотилось о ребра. Такого бурного возбуждения он не испытывал с юных лет, когда у него была первая женщина.
Петронилла, задыхаясь, рассмеялась.
– Я хочу повторить, – сказала она, сияя.
Он неуверенно хмыкнул:
– Не сегодня, doucette. Иначе нас кинутся искать. Прогулка на свежем воздухе не должна затягиваться до рассвета, а мы и так с тобой задержались. К тому же, в отличие от тебя, мне нужно время, чтобы восстановить силы.
– Но завтра?.. – Она наклонилась и поцеловала его, доказывая, что быстро учится.
Рауль обхватил рукой ее затылок и с неторопливой основательностью вернул поцелуй.
– Мы посмотрим, что можно будет сделать.
У него при себе оказалась салфетка, оставшаяся после ужина, и он воспользовался ею, чтобы стереть улики прелюбодеяния с ее бедер.
– Отдай мне, – попросила Петронилла. – Я брошу ее в огонь.
Рауль протянул ей салфетку и помог подняться на ноги. Девушка отряхнула юбки, потом повернулась и снова его поцеловала. Ей нравилось прикосновение его щетины и твердость рук на ее талии.
– Идем, – сказал он. – Пора превращаться в скромную молодую даму в глазах придворных.
Петронилла изобразила зевоту:
– Свежий воздух пошел мне на пользу. Кажется, я буду спать сегодня хорошо, даже очень хорошо.
Рауль проводил Петрониллу до лестницы и, оглядевшись по сторонам, не смотрит ли кто, снова поцеловал ее, после чего с прощальным салютом растворился в ночи.
Девушка тихо вздохнула, все еще пребывая в восторге, и вошла в спальню. Там ее поджидала встревоженная Флорета.
– Где вы были? – воскликнула она. – Я чуть голову не потеряла!
Петронилла закружилась в центре комнаты:
– Ходила прогуляться. Луна чудесная.
– Одна? – ужаснулась Флорета.
– Не кипятись. Это Тальмон. Здесь все меня знают. Я не заключенная.
– Что это у вас в руке? – подозрительно спросила Флорета, указывая на салфетку.
– Ничего, – поспешила с ответом Петронилла. – Меня затошнило. Не хотелось испортить платье. – Она взмахнула рукой, отпуская служанку. – Голова кружится. Ступай спать, а я сама о себе позабочусь.
Флорета засомневалась, но в конце концов сдалась, присела в поклоне и вышла из спальни. Петронилла бросила салфетку на кровать. Огонь в камине не горел, поэтому сжечь улику прямо сейчас она не могла. Да ей и не хотелось почему-то ничего сжигать, ведь это было доказательством ее первой ночи, не хуже невестиной простыни. Пусть Рауль женат, это не важно. Она получит его, чего бы ей ни стоило.
Сняв платье и туфли, она забралась в кровать и задула лампу, а потом долго лежала без сна, заново переживая случившееся и смакуя воспоминания. Но прежде чем заснуть, взяла салфетку и сунула под подушку.
Побывав на мессе и позавтракав, Алиенора отправилась к Петронилле поговорить о предстоящем возвращении в Пуатье. Как всегда, сестрица была в постели, хотя не спала, а сидела со спутанными волосами, как воронье гнездо, и сонным взглядом. Только что пришла Флорета, принесла теплой воды для умывания, а также немного хлеба и кувшин пахты.
Алиенора досадливо покачала головой.
– Ты как ночной цветок, – заметила она. – Утром вялая, а к вечеру бодрая.
Петронилла как-то странно на нее посмотрела, и на губах ее заиграла улыбка.
– Мои лепестки раскрываются, когда у других они закрыты, – согласилась она и потянулась.
Алиенора уловила какой-то знакомый запах, но сразу не поняла, какой именно. Петронилла встала с постели, чтобы умыться, и тут старшая сестра заметила, что из-под ее подушки выглядывает что-то вроде салфетки. Она бы даже не обратила на это внимания, если бы не пятна крови. Сердце замерло от потрясения.
– Что это? – гневно спросила она.
Петронилла обернулась и бросилась к подушке, но Алиенора ее опередила, выхватив салфетку.
– Пустяки, – ответила та с пунцовыми щеками. – Ночью у меня пошла кровь из носа, только и всего.
Алиенора развернула ткань – там были и другие пятна, а сама салфетка все еще слегка влажная. Она поднесла ее к носу и безошибочно угадала запах мужского семени. Королева повернулась к испуганной Флорете:
– Оставь нас. И никому ни слова.
Флорета разложила платье Петрониллы на кровати и вышла из комнаты, бросив через плечо встревоженный взгляд. Алиенора выждала, пока не раздался щелчок замка, и только тогда пригвоздила сестру разъяренным взглядом.
– Ты что же это делаешь, глупая? Так ты погубишь нас обеих. Кто это? Отвечай!
Петронилла сложила руки на груди.
– Никто, – сказала она.
– Не смей лгать! Отвечай, кто это!
Петронилла вздернула подбородок и уставилась на Алиенору немигающим взглядом, ее карие глаза совсем потемнели от яркого румянца.
– Ничего тебе не скажу, потому что говорить нечего. – Повернувшись спиной, она отломила кусочек от буханки, принесенной Флоретой, и сунула в рот.
Вспылив от гнева и боли, Алиенора схватила Петрониллу за руку и развернула к себе лицом.
– Глупая девчонка, я стараюсь защитить тебя! Ты хотя бы осознаешь, какую опасность на себя навлекла?
– Ты стараешься защитить только себя. Ты ничего не понимаешь! И на меня тебе наплевать! – Петронилла сбросила ее руку, тяжело дыша.
– Я забочусь о тебе куда больше, чем ты представляешь. Кто-то лишил тебя невинности. Я выясню кто, и тогда ему не поздоровится.
Петронилла промолчала, отломила еще один кусочек хлеба и положила в рот, глядя на сестру с дерзким вызовом.
Раненная в самое сердце, Алиенора повернулась к двери, но тут же остановилась. Скандал не должен выйти за пределы этой комнаты, иначе Петронилла приобретет дурную славу и позор сестры отразится на ней тоже. До сих пор она была так осторожна с Жоффруа де Ранконом, избегала и сторонилась того, что могло бы легко превратиться в громкий скандал, но теперь Петронилла своим глупым, легкомысленным поступком подвергла опасности их обеих. Она швырнула сестре салфетку.
– Избавься от этой мерзости, – прошипела она. – Ты опозорила, ты предала меня и весь наш дом. Подумай об этом, если у тебя осталась хоть капля совести, а не только одно эгоистичное желание получать удовольствия и праздно проводить время. – Голос ее срывался. – Я тебе доверяла… Ты не понимаешь, что натворила.
Петронилла по-прежнему молчала. Алиенора вышла из комнаты и плотно прикрыла за собой дверь. В коридоре стояла Флорета, заламывая от волнения руки.
– Что тебе об этом известно? – строго спросила Алиенора. – Отвечай!
Флорета покачала головой:
– Ничего, мадам, клянусь! Я, как обычно, приготовила спальню. Но ваша сестра все не шла, и я начала беспокоиться. Потом она появилась, держа в руке салфетку, и сказала, что чувствовала себя плохо и боялась, как бы ее не стошнило. Поэтому она пошла подышать свежим воздухом.
А успела гораздо больше, мрачно подумала Алиенора.
– Она появилась одна? С ней никого не было?
– Никого, мадам.
Королева посмотрела на Флорету тяжелым взглядом:
– Ничего никому не говори. Если об этом станет известно, будут ужасные последствия, причем для всех.
– Клянусь душой, мадам. – Флорета перекрестилась.
– Я выясню, кто в этом виноват. Проследи, чтобы сегодня Петронилла не выходила из комнаты. Не желаю видеть ее среди придворных. Если кто спросит – сестра больна. Доложишь, если она скажет что-нибудь важное, что мне нужно знать.
Флорета вернулась в спальню, а королева пошла молиться. Она собиралась не только обратиться к Богу за помощью, но обдумать, как быть дальше. Ей хотелось выбраться из этого болота, не говоря ничего Людовику, иначе он снова впадет в бешенство. Она взялась за четки, терзаемая огромным чувством вины. Нужно было внимательнее следить за Петрониллой. Сестра всегда была слабой и уязвимой, и, как оказалось, искала внимания не в тех местах. Насчет виновного у Алиеноры были сильные подозрения. Эмери де Ниорт в последнее время не скрывал своих намерений. Но он простой рыцарь – совершенно неподходящая партия для Петрониллы.
Боже милостивый, а что, если теперь появится ребенок? Его скрыть труднее, чем потерянную невинность. Петронилле придется уйти в монастырь, хотя бы на время беременности. Мужчине позволено сеять бастардов, но для женщины их положения – это позор, отражающийся на всей семье. Их бабка Данжеросса де Шательро жила открыто в союзе со своим любовником, дедушкой Алиеноры, но это вызвало огромный скандал, который для них с Петрониллой оказался позорным пятном. Как внучкам распутника и шлюхи, им всегда приходилось быть не просто хорошими, а безукоризненными, ведь люди постоянно следили, не проявится ли в них испорченная кровь.
Она склонила голову к сложенным ладоням, чувствуя, будто все вокруг разлетелось вдребезги. Но если действовать с умом, то, возможно, ей удастся все склеить. И никто, кроме нее, не увидит швов.
Алиенора с отвращением смотрела на растерянного юношу, которого только что швырнули к ее ногам два надежных рыцаря. Его схватили сразу после конной прогулки, поэтому Эмери де Ниорт был в полном облачении для верховой езды, со шпорами на каблуках и с плащом, закрепленным на плече драгоценной брошью.
– Оставайся на коленях! – приказала королева. – В моем присутствии ты с них не встанешь.
– Мадам, чем я вас оскорбил? – В глазах рыцаря читалось недоумение.
– Сам прекрасно понимаешь, – ответила Алиенора, со злостью признав, что он красив. – Ты правда думал, я ни о чем не узнаю?
– Мадам, я ничего не сделал! – Он покачал головой. – И не понимаю, о чем вы говорите.
– Неужели? – Алиенора раздумывала, не выпороть ли его, приняв страх в глазах юноши за вину. – Так, может быть, мне упомянуть мою сестру, Петрониллу?
Он покраснел и дернул кадыком.
– Вижу, ты понимаешь, – сказала она. – Я могла бы приказать отхлестать тебя кнутами и повесить за то, что ты сделал.
– Мадам, я ничего не сделал! – Голос его дрожал. – Только попросил у Петрониллы сувенир на память. Если вы обвиняете меня в чем-то, то я невиновен.
– Мне приходилось и раньше слышать подобные отговорки, – ледяным тоном заверила она.
– Если желаете, я готов поклясться на костях своих предков. Я не знаю, что вам наговорили, но это ложь!
Он был настолько искренен в своем недоумении, что на секунду Алиенора засомневалась. Хотя, быть может, он хороший лгун. Сейчас главное – избавиться от него.
– Ты уволен с моей службы. Забирай своего коня и ступай на все четыре стороны. – Королева щелкнула пальцами, и рыцари поволокли его из комнаты под громкие протесты и уверения в своей невиновности.
Алиенора прикрыла веки. Если она еще немного подумает о делах, то расплачется.
В приоткрытую дверь сунул голову Рауль де Вермандуа:
– Посылали за мной, мадам?
Она кивнула, приглашая его войти:
– Да, посылала. Мне нужен ваш совет и одолжение.
Он настороженно посмотрел на нее и весь напрягся:
Читать бесплатно другие книги:
