Летняя королева Чедвик Элизабет

Он оттолкнул ее и откатился в сторону, а когда она потянулась к нему, то ударил ее.

– Оставь меня в покое с этими приемчиками шлюх! – Людовик засунул свое поражение обратно в штаны и, чуть не плача, набросил рубаху, после чего выбежал из спальни.

Алиенора села в постели и закрыла лицо руками. Пальцы еще сохранили его запах. Что ей теперь делать? Как до него достучаться? Если так будет продолжаться, ее положение королевы может пошатнуться. К тому же, как бы она ни любила Петрониллу, она хотела, чтобы после нее Аквитанией правил ее родной отпрыск, а не тот, которого зачал Рауль де Вермандуа. Она устало надела сорочку и платье. Возможно, Петронилла была права. Ей, видимо, следовало переодеться монахиней… или тамплиером.

– Господь не любит меня, хотя я все время стараюсь его слушаться, – сказал Людовик Сугерию под гулкими сводами резных колонн в новой внутренней галерее аббатства Сен-Дени.

Свет от великолепных витражных арок за его спиной усеял плиточный пол разноцветными бликами. Людовик опустился на скамью и потер ладонями тонзуру.

Аббат Сугерий прервал размышления в своей келье, чтобы принять монарха, который прискакал на взмыленном коне в состоянии крайнего волнения.

– Почему вы говорите, что не пользуетесь любовью Господа, сын мой? Неужели из-за предстоящей встречи? Это вас беспокоит?

Людовик покачал головой.

– Нет, – уныло ответил он. – Это будут очередные переговоры, на каких я бывал много раз. – Король дернул кадыком, пытаясь найти слова. – Все оттого… оттого, что я не могу породить наследника. Я проклят, лишен своего предназначения как король и мужчина. – Он поднял измученный взгляд на Сугерия. – Я поклялся во всеуслышание, что де ла Шатр никогда не пересечет порога собора в Бурже как архиепископ. Вы думаете, эта клятва является причиной моего поражения? Королева предлагает, чтобы я отказался от своих слов, но разве можно это сделать, когда я поклялся перед Богом?

Сугерий нахмурился, глядя на него:

– Что мешает вам произвести наследника вместе с королевой?

Людовик покраснел.

– У меня… не получается, – пробормотал он. – Я прихожу к ней, преисполненный намерения зачать ребенка, но тело отказывается подчиняться моей воле – иногда в последний момент. Это Божье наказание.

Сугерий опустил сухую ладонь на плечо короля:

– В таком случае вы должны попросить у Господа помощи и милосердия, так же как и королева. Он покажет вам путь, если вы попросите Его с открытым сердцем.

– Я уже просил, – проворчал Людовик. – Я молился и делал подношения, но Он до сих пор не ответил. – Король наклонился, сцепив руки. – Возможно, это ее вина, – сказал он, кривя рот. – Возможно, она совершила какой-то проступок, разгневав Господа. В конце концов, это она не выносила наше дитя.

– Это на ее совести, не на вашей, – бесстрастно заметил Сугерий. – Что касается вас, внемлите моему совету, откройтесь Божьей воле с истинным смирением и примите Его наказание, если понадобится. А я сделаю для вас, что смогу, как делал всегда. – Он нежно переложил ладонь на тонзуру Людовика. – Однако вполне возможно, королева права. Если вы проявите смирение, согласившись позволить Пьеру де ла Шатру занять место архиепископа в Бурже, это умерит давление на вас и на Францию, что, в свою очередь, приведет к большей гармонии в вашей жизни. Я буду молиться за вас и просить Господа благосклонно отнестись к вам и к королеве. – Спустя секунду он добавил: – Никому из вас не повредит проявить смирение и уважение к аббату Бернару. Он ужасный враг, но всесильный союзник, и в ваших же интересах отлучить его от Тибо де Шампаня.

Людовик почувствовал себя чуть лучше.

– Вы правы, – согласился он. – Я подумаю над вашим советом. – Он поднял глаза к великолепным витражам.

Их сияющая прозрачность вселила в него слабую надежду и вдохновение. Сугерий всегда знал, что к лучшему.

Алиенора держала в руках кубок из горного хрусталя. Держала крепко, но все равно воображала, как он падает и разбивается на мелкие осколки, будто лед, раздавленный в замерзшем пруду.

Людовик предложил преподнести его Сугерию, сделать дар на освящение новой церкви в Сен-Дени. Он буквально загорелся своей идеей, как будто не было никакой слезливой ярости вчерашней ночью.

– Самое подходящее для него место, – убеждал король.

– Тем более что Сугерий давно к нему присматривается.

– Это не его идея, а моя. – Людовик строго взглянул на жену. – Я увидел свет, сияющий сквозь окна, и спросил себя, какой подарок на освящение мог бы сравниться с этой благодатью. А потом подумал, наш дар мог бы заставить Господа пролить свой свет на нас и подарить нам ребенка.

Тусклый дневной свет раскрасил кубок в различные оттенки белого и бледно-серого, ни искорки прежнего небесного огня. Алиенора почему-то решила, что он больше никогда не засияет в ее руках. Помнить, что ты любима, – действительно непосильная задача. Она всегда знала, что Сугерий в конце концов получит кубок, хотя какое это имело значение? Лишь бы Людовик сумел исполнить свой долг. Если кубок совершит такое чудо, то он стоит своей цены.

– Как пожелаешь, – согласилась королева. – Делай все, что сочтешь нужным. – И она протянула ему кубок, совсем как тогда в Бордо, с той же осторожностью, но уже с другими чувствами – безучастием, а не оптимизмом.

Людовик взял его, и на секунду их пальцы переплелись. Потом он отстранился.

– Я решил нарушить клятву и позволить Пьеру де ла Шатру принять пост архиепископа в Бурже, – сказал он.

Алиенора посмотрела на мужа.

Он презрительно скривил рот:

– Великий позор для короля – нарушать свое слово, но у меня нет выбора. Я сделал все, что мог, однако это все равно что бить кулаками в стену крепости, пытаясь ее разрушить, – руки сотрешь до крови, а толку никакого.

– В обмен мы могли бы рассчитывать на то, что с брака Рауля и Петрониллы будет снят запрет, – быстро сообразила Алиенора.

– Это еще предстоит обсудить, – ответил он так, чтобы она не надеялась на положительное решение. – Полагаю, ты тоже сыграешь свою роль.

С этими словами он вышел из комнаты, держа кубок, словно маленького ребенка.

Алиенора вздохнула, а потом расправила плечи. Она сделает все, что должна. Пусть Людовик перестал бить кулаками в стену, но есть другие, более изощренные средства разрушить крепость.

Глава 21

Париж, июнь 1144 года

Освящение обновленной и расширенной базилики Сен-Дени, усыпальницы королей Франции, состоялось 11 июня и привлекло толпы верующих со всей страны. За одну ночь в небольшом городке Сен-Дени выросли целые поля палаток. Каждая гостиница трещала по швам, все таверны с номерами в радиусе двадцати миль были забиты гостями. Все жаждали увидеть перестроенную церковь, сияющий интерьер которой, по слухам, напоминал драгоценный реликварий, созданный для самого Бога. Даже в извести были вкрапления самоцветов.

Алиенора переночевала в гостевом доме при аббатстве, тогда как Людовик провел всю ночь в бдении с Сугерием, монахами и различными церковными деятелями, включая тринадцать епископов и пять архиепископов.

Комнату в гостевом доме Алиенора разделила со свекровью, которая специально приехала на церемонию из своих вдовьих владений. Женщины держались учтиво, но холодно. Они не виделись с рождественского пира – это и позволяло сохранять выдержку. Аделаида оглядела ярко-красное шелковое платье Алиеноры, слегка скривив рот, словно находила его вычурным и безвкусным, но свои мысли оставила при себе. Она также не упомянула Петрониллу и Рауля, хотя само умалчивание этой темы зияло как черная дыра в том разговоре, который все-таки состоялся. Петронилла и Рауль не приехали потому, что были отлучены и не могли войти в церковь.

Туманным утром, все еще холодным и сумеречно-голубым, женщины покинули гостевой дом и проследовали в церковь с новыми дверьми из позолоченной бронзы и начертанными надписями: «Сияет благородное изделие, но будучи благородно сияющей, работа эта должна освещать умы, чтобы они могли продвигаться средь истинных светов к Истинному Свету, в который истинный вход есть Христос». Алиенора прочитала слова и подняла глаза на притолоку, где было написано: «Прими, строгий Судья, молитвы твоего Сугерия. Окажи мне милость быть причисленным к Твоим овцам».

Повсюду Сугерий оставил свою печать, если не в виде самого имени, как на дверях, то блеском золота и драгоценных камней и разноцветными лучами, струящимися сквозь яркие стеклянные витражи. Золотой алтарь сиял аметистами, рубинами, изумрудами и сапфирами, стоившими целое состояние. Хоры украшал великолепный двадцатифутовый крест, отделанный золотом и самоцветами, – его изготовили знаменитые маасские золотых дел мастера. Темнота засияла. Алиеноре показалось, будто она находится в сердце драгоценного камня или на самом деле в реликварии, и она обрадовалась, что надела красное шелковое платье со всеми украшениями, сделавшими ее частью этой блестящей, светящейся картины.

Людовик, в простой одежде кающегося, пронес по церкви на высоко поднятых руках серебряный реликварий со святыми мощами Дионисия. Вокруг растекались ароматные струйки дыма. Сугерий со своими помощниками окропил наружные стены святой водой, после чего вернулся к прихожанам, которым также достались брызги святой воды. Людовик опустил реликварий на украшенный самоцветами алтарь и распростерся ниц, приняв форму креста. Лицо его было белым, с тенями усталости на впалых щеках, но глаза светились огнем, и губы разомкнуты в экстазе. Слаженные звуки хора поднимались вместе с дымом ладана и растворялись в цветном сиянии витражей.

Алиенору удивило, что ее тронула церемония, поскольку она ожидала очередного скучного ритуала, устроенного Сугерием. Вместо этого ощущалось присутствие и дыхание Господа. Глаза наполнились слезами, затуманившими зрение. Рядом с ней Аделаида украдкой промокала глаза рукавом, а муж похлопывал ее по руке. В конце церемонии Людовик вышел вместе с монахами, пристроившись в колонну и глядя на все почти пьяным взором.

К полудню освящение закончилось, но празднование продолжалось жарким летним днем. Беднякам роздали хлеб и вино. Торговцы продавали снедь с прилавков, установленных перед аббатством. Кое-кто из пилигримов принес собственную еду и теперь устроился в тени, чтобы отдохнуть и перекусить. Люди толпились в очередях, желая увидеть невероятное собрание реликвий и роскоши, которыми Сугерий щедро заполнил аббатство, и рассмотреть библейские истории в великолепных витражах.

По-прежнему в одиночестве, поскольку Людовик так и не отошел от монахов, Алиенора остановилась у аналоя в виде орла с распростертыми крыльями. Она заплатила, чтобы его заново позолотили, поскольку оконечности крыльев были стерты до залысин от постоянных прикосновений паломников и прихожан, к тому же это ее символ – герцогини Аквитанской.

К ней тихо приблизился монах и пробормотал несколько слов, которых она давно ждала. Где-то в глубине души начал расти ужас. Велев своим дамам и придворным рыцарям оставаться на месте, королева в сопровождении монаха поднялась наверх гостевого дома. Монах постучал и тронул щеколду, Алиенора тем временем сделала глубокий вдох, готовясь к предстоящему разговору.

В комнате ее поджидал Бернар Клервоский, одетый в серовато-белую рясу из немытой шерсти. Он выглядел еще более истощенным, чем прежде, скулы его лихорадочно горели. Держался старый аскет спокойно, однако Алиенора уловила, что он напряжен не меньше ее. Они встретились, чтобы поговорить, но ни тот ни другой не желал этой встречи.

Ей стало любопытно, какого он мнения о Сен-Дени, поскольку его собственное видение поклонения Всевышнему основывалось на простоте, избегающей богатства и драгоценной утвари. Он всегда осуждал Сугерия за его интерес к материальному, но тем не менее прибыл на освящение. Возможно, этот визит лишь подчеркнул его превосходство, но возможно и другое: он хотел все лично увидеть, чтобы потом написать одну из своих обличительных проповедей.

Алиенора присела в поклоне, Бернар Клервоский приветствовал ее кивком. Со стороны это походило на разминку двух бойцов на арене.

– Святой отец, я рада возможности поговорить с вами, – произнесла королева. – Будем надеяться, нам удастся достичь лучшего взаимопонимания, чем прежде.

– Совершенно верно, дочь моя, – отозвался он. – Таково и мое желание.

Она прошла в глубину комнаты, шурша красным шелком, и опустилась на обитую скамейку. Священник раздувал ноздри и кривил губы. Он часто презрительно отзывался о женщинах, украшавших себя мехом животных и краской из переработанных червей. Сам он рядился в грубую овечью шерсть. Алиенора считала, что он боится женской притягательности, такой непохожей на аскетическую мужественность.

Королева сложила руки на коленях и сидела с прямой спиной.

– Я здесь в роли миротворца, с просьбой использовать ваше влияние в обращении к папе Целестину, чтобы он отменил отлучение от церкви и восстановил законность брака моей сестры Петрониллы с ее мужем, – сказала она. – В обмен на это мой муж примет Пьера де ла Шатра в качестве архиепископа Буржа и заключит мирный договор с графом Шампани.

Он молча уставился на нее, но это молчание было красноречивым.

– Неужели у вас нет сострадания? – с жаром воскликнула она. – Что будет с их душами и душой их маленькой дочери?

– У меня есть сострадание к брошенной жене Рауля де Вермандуа, – твердо ответил он. – Ваша сестра и ее любовник переживают последствия своей похоти. Они застелили свою постель покрывалом бесчестия, но Господь все видит, с Ним не пошутишь и сделку не заключишь.

Алиенору охватила досада. Люди всегда заключали сделки с Господом. Большинство молитв про это.

– Жена Рауля много лет не была для него таковой, – возразила она. – Их брак умер давным-давно, только об этом никто не знал.

– Тем не менее он был заключен перед Всевышним, и его нельзя отменить, тем более за вознаграждение. – Он буквально впился в нее своими черными глазами. – Если король желает поступить правильно по отношению к архиепископу Буржа, тогда он должен сделать это без всяких условий, а единственный способ для вашей сестры и господина Вермандуа вернуться в лоно святой церкви – это раскаяться в своей похоти и отказаться друг от друга. – Он назидательно поднял костлявую руку. – Не мне судить, какие разговоры вы ведете с сестрой, но вы должны заботиться о правильности своего поведения, когда вы с ней, и давать ясно понять, что ни при каких обстоятельствах не станете потворствовать непотребству.

– Я буду поддерживать сестру любыми средствами, – чопорно ответила Алиенора. – И я никогда не поступала непотребно.

В его взгляде читалась жалость.

– В таком случае вам следует внушить ей необходимость обратиться к Священному Писанию. Я желаю вам добра, и меня глубоко заботит ваше духовное благополучие, дочь моя. Если вы желаете помочь сестре и ее мужу, то перестаньте вмешиваться в дела государства, а лучше все силы направьте на то, чтобы вернуть вашему супругу милость церкви.

Алиенора смерила его холодным взглядом:

– Я для этого и пришла к вам: найти способ покончить с этой войной. Сестра – моя наследница, а ее дочь будет следующая в наследной линии. Мне приходится заботиться об их благополучии, ибо это благополучие Аквитании тоже… да и Франции, поскольку Рауль де Вермандуа – близкий родственник моего супруга.

– В таком случае вам следует попросить Господа дать вам наследника для Франции, – сказал священник. – Это, безусловно, ваш первейший долг.

– Неужели вы думаете, я не пыталась? Но как мне обеспечить наследника для Франции без помощи мужа? Ведь это и его долг тоже? Но Господь наказывает нас, делая его неспособным, когда он все-таки посещает меня, но чаще всего он вообще не приходит. Предпочитает проводить время в молитвах или в компании мужчин, таких как Тьерри де Галеран. – Она уставилась на свои крепко сжатые руки. – Что же мне делать? Не могу же я сотворить зачатие как по волшебству.

Наступила долгая пауза. Она набрала воздуха, чтобы снова заговорить, но священник поднял худую белую руку, призывая ее к молчанию. Он смотрел на нее не мигая, при этом слегка кривил рот, и это была не улыбка. Вроде бы аббат Клерво выражал сочувствие, но под ним скрывалось довольство, ведь королева раскрыла свою уязвимость.

– Господь разными путями возвращает свое стадо к себе, – произнес он. – Лишь поступайте правильно, и Он примет вас обратно в свою паству. – Священник показал на ее шелковое платье. – Если хотите зачать ребенка, то должны оставить всю эту мишуру, все эти нечестивые старания, которые стали для вас так важны. Необходимо отречься от них и крепко держатья за Христа, вашего Спасителя. – Он снял с шеи деревянный крест на тесемке и вложил в ее руку. – Христос умер на кресте для физического мира и снова воскрес, точно так и ваша душа должна умереть для мира физических наслаждений и воскреснуть вновь, обретя новую силу. Господь будет наставлять вас, проверять снова и снова, пока не уверится, что вы одна из Его паствы. Несите Его крест и будьте достойной этой ноши, ибо нелегко держать бремя всей страны на своих плечах, как хорошо знает ваш супруг, и вы должны быть готовы к этому. Вы обязаны изменить свою жизнь и сделать ее угодной Богу, и только когда ваш дух будет плодовит, вы станете плодовитой и чревом. Чтобы начать новую жизнь, оставьте прежнюю, греховную, и рьяно исполняйте наказы Господа. Вы понимаете меня?

Алиенора почувствовала себя загнанным зверьком, на которого охотник наставил лук.

– Да, святой отец, понимаю.

– Измените свое поведение, – повторил он. – Сделаете это – и я стану молиться Господу, нашему Небесному Отцу, чтобы Он даровал вам и королю огромную милость – ребенка для Франции.

Она склонила голову над простым деревянным крестом в своей руке; кожаная тесьма была грязной и темной от соприкосновения с затылком аббата Бернара. Несмотря на отвращение, она испытала удивительный момент смирения. После всей роскоши, что окружала ее сегодня, этот предмет вернул ее обратно на землю. Но самое важное, он заставил ее увидеть способ, как вернуть Людовика.

– Хорошо, дитя мое, – закончил аббат. – Предлагаю вам провести три дня и три ночи в посту и молитве, чтобы очиститься от всех вредных духов. А затем, сделав то, что я велел, ступайте к своему мужу, и все будет хорошо.

Он призвал ее опуститься вместе с ним на колени и произнести молитву. Алиенора закрыла глаза, почувствовав сквозь тонкую ткань платья холодные плиты пола, сложила ладони и постаралась не вдыхать кислый запах его тела. Если молитва и смирение приблизят ее к цели, то она будет делать то, что должна.

Вернувшись обновленной после трех дней поста и размышлений, Алиенора подошла к окну своей спальни и взглянула на ослепительно-голубой небосвод. Она ощущала необыкновенную легкость, но ее мысли были ясные и четкие. Чистое небо, такое непохожее на освещение внутри Сен-Дени, устроенное Сугерием, и в то же время небесная простота была истинным чудом Господним, и, как все простое, на самом деле было сложным. Хотя бы в этом, если не в другом, Бернар Клервоский оказался прав.

Отвернувшись от окна, она внимательно посмотрела на свою кровать с мягкими простынями и роскошным золотистым балдахином с вышитыми завитками теплых огненно-оранжевых тонов. Ей нравилось все это, но теперь она поняла свою проблему.

– Снимите с кровати белье, – велела королева. – Принесите обычные простыни и валики вместо подушек, какими пользуются монахи в Сен-Дени.

Придворные дамы недоверчиво посмотрели на нее.

– Сделайте, как я говорю, – приказала она.

Ее взгляд упал на красивую медную миску для умываний. Цветочный узор снаружи сочетался с рисунком портьер, что она находила очень красивым. Собравшись с силами, Алиенора приказала принести миску без украшений. Все должно быть простым. По ее приказу из всех ниш убрали безделушки; шкатулки и сундучки сложили в раскрашенный сундук, а сам сундук накрыли серым одеялом. На крышку она положила книгу с житиями святых, а по окнам расставила кресты.

Когда все было сделано, комната выглядела пустой, однако приобрела некую строгую красоту. Придворные дамы еще больше изумились, когда она приказала сменить им прекрасные наряды на скромные платья из шерсти, а на голову надеть вимпл[14] из толстого белого льна.

– Чтобы доставить удовольствие королю, – пояснила она. – Большего вам знать не нужно. Он должен чувствовать себя легко во время своих визитов, а для этого нужно соответствующее окружение.

Алиенора выбрала для себя платье из синей шерсти со скромными рукавами и такой же вимпл, как у дам. На шею она повесила деревянный крест аббата Бернара и сняла все кольца, кроме обручального. А затем взялась за шитье – это была рубашка для бедных, – сметывала швы, пока ждала. Это был один из вечеров, когда Людовик «исполнял свой долг», а так как цикл еще не наступил, у него не было предлога не прийти.

Он вошел в спальню в своей обычной манере, на негнущихся ногах, как человек, вынужденный носить одежду с колючими швами, но затем остановился и вопросительно посмотрел вокруг. Алиенора заметила, что он понюхал воздух, словно олень на восходе солнца. Она отложила шитье и подошла поприветствовать мужа скромным поклоном. Король отпустил свиту, пришедшую с ним, включая тамплиера Тьерри де Галерана, который, прежде чем поклониться и уйти, бросил в ее сторону прищуренный задумчивый взгляд, словно оценивая противника.

– Перемены? – поинтересовался Людовик, вздернув бровь.

– Надеюсь, вы их одобрите, сир.

Король уклончиво хмыкнул и подошел рассмотреть крест на подоконнике.

Она ждала, пока он не вернется к ней и не отдаст свой плащ. Он вымыл лицо и руки из простого кувшина, вытерся грубым льняным полотенцем, аккуратно сложенным рядом с миской. Потом присел на край кровати и похлопал по неровному шерстяному покрывалу.

– Да, так лучше, – одобрил он. – Видимо, ты начала кое-что понимать.

Алиенора прикусила язык, чтобы не ответить резкостью, решив сыграть роль покорной благочестивой жены, если это нужно для зачатия наследника Франции и Аквитании.

– Мне все стало ясно в Сен-Дени, – скромно пояснила она. – Я осознала, что необходима перемена, и сделать ее должна именно я, так как ты уже переменился. – Все это было так. Она вышла замуж за юношу, даже не подозревая, что он когда-нибудь превратится в это некое подобие монаха.

Людовик величаво указал на место рядом с собой, дав понять, что ей следует лечь. Внутри ее закипал гнев, но сила воли не дала отступить от цели. А еще Алиеноре стало грустно. Ей хотелось увидеть его прежнего, с нежной застенчивой улыбкой, длинными светлыми волосами и всем его юношеским пылом. Но того человека больше не существовало.

Простыни были шершавые и жесткие, Алиенора с трудом подавила гримасу. Людовика, однако, они устраивали полностью, – казалось, он наслаждался ощущением грубой ткани. Алиенора повернулась к мужу, опустила руку ему на грудь.

– Людовик… – Он даже глаз не открыл, а только сжался. – Неужели возлечь со мной так ужасно? – спросила она.

– Нет, – ответил он, дернув кадыком, – но мы должны охранять нашу честь и сделать это, не потакая плотским страстям, а потому, что такова воля Господа.

– Разумеется, – согласилась она удивленно. – Я тоже хочу следовать воле Господа. Я целую тебя, не поддавшись вожделению, а только из желания исполнить Его волю и стать плодовитой.

Очень медленно, словно резкое движение могло его напугать, она села и сняла вимпл. Он тронул ее туго сплетенные косы.

– В последнее время я позволяю себе дотрагиваться только до всего жесткого, – хрипло произнес он. – Таково мое наказание, ибо я недостоин лучшего. Мягкие и красивые вещи посланы, чтобы нас соблазнять. Ты хоть это понимаешь?

Алиенору так и тянуло сказать, что красивые вещи тоже создал Бог. Откуда бы тогда взяться раю? Но такой ответ только разозлил бы мужа.

– Я понимаю, что мы подвергаемся испытаниям, как предрекал аббат Клерво, – ответила она. – А еще я понимаю, что наказание принимает различные формы, но продолжение рода – воля Господня, и мы должны исполнить наш долг.

Людовик застонал и перекатился на нее, поддернув сорочку и платье. Алиенора лежала неподвижно, заставляя себя не участвовать в процессе. Обычно она вся раскрывалась ему навстречу, обвивала его руками и ногами и вторила его движениям, но сейчас ничего не делала. Он по-прежнему не открывал глаз, а крепко жмурился, словно даже взглянуть на нее для него было невыносимо. Она услышала, что он бормочет сквозь стиснутые зубы молитву. Он сам развел ей ноги и начал копошиться.

– Господь желает этого, – задыхаясь, проговорил он. – Господь желает этого. Господь желает этого!

В следующую секунду он овладел ею и, продолжая двигаться, призвал Господа посмотреть, как он выполняет свой долг; его голос перерос в крик, в котором смешались триумф, чувство вины и отчаяние, когда он пролил семя.

Секунду он лежал на ней не шевелясь, а затем отстранился, чтобы отдышаться. Она крепко сжала ноги. Ей было физически больно от его грубости, но цели своей она достигла – как и Людовик. Он по-прежнему лежал с закрытыми глазами, хотя выражение лица смягчилось. Покинув постель, он встал на колени перед крестом, который Алиенора заранее установила в изножье кровати, и поблагодарил Господа за Его великую милость и щедрость. Присоединившись к мужу, королева тоже поблагодарила Всевышнего и молча помолилась за быстрый результат.

Глава 22

Париж, осень 1144 года

Алиенора приехала в аббатство Сен-Дени, мучась волнением и тошнотой. Молитвы и стратегия сработали – она не сомневалась, что носит ребенка. Но прежде чем сообщить Людовику, ей хотелось в этом убедиться. И вот теперь, когда пробил час, ее одолели дурные предчувствия.

Аббат Сугерий встретил королеву с ярким блеском во взоре.

– Думаю, вы одобрите, – сказал он и отвел к запертому шкафу, где хранились сосуды для мессы.

На самом почетном месте, на средней полке, стоял ее хрустальный кубок, но почти неузнаваемый, поскольку Сугерий распорядился украсить его филигранным золотом, драгоценными камнями и жемчугом. На основании появилась надпись, в подробностях повествующая историю дарения.

– Как красиво! – выдохнула королева, потому что вещь действительно была прекрасна, даже если больше ей не принадлежала. Бернар Клервоский одобрил бы ее прежний вид – простой и чистый, без украшательств. Теперь же это была целиком вещь Сугерия. Он бы мог даже не беспокоиться насчет надписи, своей метки. – И так подходит к остальному убранству церкви.

– Я рад, что вам понравилось. Мне захотелось отдать должное вашему дару.

– И вы своего добились. – Алиенора чуть не прониклась к Сугерию симпатией. Он был законченный политик, готовый, как и она, заниматься практическими аспектами. – Я хочу просить вас об одном одолжении.

Сугерий насторожился:

– Если смогу, конечно, все сделаю.

Алиенора уставилась в пол, рассматривая узор четырехлистника на плитках.

– Наши молитвы дали плоды, – вымолвила она. – Я ношу ребенка. – И она положила руку себе на живот, слегка округлившийся под поясом.

Сугерий просветлел:

– Чудесная новость! Хвала Господу, что Он услышал наши мольбы!

Алиенора прикусила губу:

– Я пока не говорила королю. Не хотела давать ему надежду после стольких лет и той нашей потери. Право, не знаю, как он отреагирует. Я была бы очень благодарна, если бы вы подготовили его к известию.

– Предоставьте это мне. – Сугерий взял ее руки в свои, чтобы успокоить. – Король обрадуется несказанно, иначе и быть не может.

Алиенора заулыбалась, но ощущения остались двоякими. В последнее время Людовик был непредсказуем.

Король взирал на Сугерия с плохо скрываемой тревогой. Он только что помолился и пребывал в расслабленном состоянии духа, пока аббат не сообщил, что хочет с ним поговорить с глазу на глаз. Король приготовился к очередным дворцовым и церковным интригам. Проблема с Буржем разрешилась, де ла Шатр самодовольно занял пост архиепископа, но что-то другое обязательно должно было случиться.

– Королева попросила меня сообщить вам новость, что Господь услышал ваши молитвы и счел возможным благословить ваш брак. Ваша супруга плодовита, и весной у нее родится ребенок.

Людовик раскрыл глаза от изумления. Новость оказалась такой огромной, что никак не укладывалась у него в голове. Наконец-то. После всех лет молитв, борьбы и сомнений. Свершилось, и все благодаря наставлению Всевышнего. Если, разумеется, она выносит живого ребенка на этот раз.

– Вы уверены?

Сугерий кивнул:

– Так же, как сама королева. Она пожелала, чтобы я вам все рассказал, ибо это случилось благодаря наставлениям и вмешательству церкви, а еще ваша супруга хотела подготовить вас к предстоящему разговору.

В груди Людовика вскипало волнение. Ребенок! Долгожданный сын для Франции!

– Королева отдыхает в гостевом доме, – добавил Сугерий с улыбкой.

– Через минуту я буду с ней, – сказал Людовик, поскольку сначала он вернется в церковь, падет на колени и поблагодарит.

Быть может, отнести Алиеноре подарок? Ей понравится красивая брошь или кольцо. Но он тут же отверг эту идею. Нельзя поощрять такое украшательство, ведь оно не угодно Богу, а они только потому зачали это дитя, что избавились от подобной мишуры во время встреч. Лучше что-то пожертвовать церкви для прославления Всевышнего, чем украшать собственную жену.

Горничные Алиеноры едва успели зажечь лампы в гостевых покоях, как явился Людовик – яркий румянец на бледном лице, глаза блестят от слез, а сам так оживлен, что Алиенора не могла припомнить, когда видела его таким в последний раз.

– Это правда? – с порога спросил он. – То, что говорит Сугерий, правда? – Он схватил ее руки в свои.

– Да, это так, – ответила она, настороженно улыбаясь.

Он наклонился и поцеловал ее, хотя и не в губы.

– Ты проявила себя хорошо. Бог остался тобою доволен, и теперь можно ждать, что Он подарит нам здорового сына.

Король опустился перед женой на колени и прижался лицом к ее животу. Алиенора, глядя на его тонзуру, постаралась почувствовать к нему любовь. Какая-то ниточка все еще существовала, но очень тонкая и непрочная.

Он поднялся с колен:

– Больше отдыхай, не переутомляйся. Я верю, что на этот раз ты выносишь здорового сына. Пусть женщины окружают тебя круглые сутки, и обязательно найми повитух. И вообще, – добавил он, нахмурившись, – тебе не следовало ехать сюда верхом, чтобы не навредить ребенку.

Алиеноре показалось, будто за нею закрывается тюремная дверь. Людовик посадит ее в клетку, лишь бы защитить своего благословенного наследника.

– Я знала, что со мной ничего не случится, – ответила она, – ведь наши молитвы о ребенке прозвучали в Сен-Дени.

– Лучше все-таки не рисковать, если дело касается нашего сына.

– Не сомневайся, я буду прислушиваться ко всем разумным советам, – сказала она.

– Я надеюсь. Не хочу, чтобы ты потеряла и это дитя, как в прошлый раз.

Алиенора сжала кулаки. Возможно, уединение – не так уж и плохо, как она себе это представляет.

Наконец Людовик ушел, и Алиенора облегченно вздохнула. От их брака теперь осталось так мало – одни лохмотья некогда яркой ткани. Все ее жизнь зависит от одобрения мужа. Пока что она его получила, но король очень непостоянен. Она никогда не могла предугадать, что он выкинет в следующую минуту по отношению к ней, и поэтому находилась в постоянном напряжении, как канатоходец на канате. Это утомляло.

Глава 23

Париж, весна 1145 года

Алиенора шумно дышала и тужилась, напрягая все силы, а затем снова откидывалась на подушки, задыхаясь, когда схватки утихали. Роды начались накануне вечером и продолжались всю ночь. Давно настало утро, в окно лилось апрельское солнце, напоминая ей об Аквитании.

– Теперь уже скоро, – успокаивала сестру Петронилла, промокая ей лоб тряпицей, смоченной в воде. – Я знаю, тебе кажется, будто ты сейчас лопнешь, но этого не произойдет, обещаю.

– Ты, похоже, очень уверена, – пыхтя, проговорила Алиенора.

Она лежала с распущенными по подушке волосами, чтобы они не задушили ребенка в утробе.

– Конечно. Я меньше тебя, а справилась, – самодовольно заметила Петронилла.

Пройдя однажды испытание родами и уже нося под сердцем второго ребенка, округлившего ее живот и груди, она чувствовала, что вправе давать советы.

– Но Изабелла родилась маленькой, – заметила Алиенора.

– Так и у тебя не великан родится! Рауль гораздо выше Людовика.

Снова начались схватки. Лицо роженицы перекосила гримаса боли, она крепче сжала в кулаке орлиный камень[15]. Это был кусок горной породы, внутри которого лежал другой камень, облегчавший, как считалось, роды. Его ей подарила свекровь в редком порыве сочувствия, сказав, что он помогал ей во время ее собственных родов. Если силы камня действовали, то каковы были бы роды без него – даже подумать страшно. Алиенора еще раз напряглась изо всех сил. Повитухи суетились вокруг, подбадривали, внимательно следили за процессом, смазывали маслом промежность, чтобы не разорвалась.

Появилась головка, а затем в потоке слизи вылезли плечики и остальное тельце. Комнату наполнил плач ребенка, который становился все громче с каждым новым глотком воздуха, но молчание повитух сказало Алиеноре все, что ей нужно было знать.

– Ой, какая красавица! – первой пришла в себя Петронилла. – Алиенора, у тебя родилась дочь, крепкая девчушка! – Она наклонилась и поцеловала сестру в щеку. – Кузина и подруга по играм для Изабеллы!

Алиенора взглянула через плечо Петрониллы. Солнечный луч освещал плачущего ребенка, все еще связанного с ней пуповиной, и было в этой картине что-то святое. Затем повитуха перерезала пуповину маленьким острым ножом и забрала ребенка, чтобы выкупать в медном тазу с теплой водой – украшенном тазу, которым не пользовались с той ночи зачатия.

Аделаида, присутствовавшая при родах, следила за каждым движением женщин, купавших дитя.

– Девочки всегда могут пригодиться для приобретения новых союзников путем брака, – заметила она. – У меня самой родилась одна дочь, помимо шестерых сыновей. Лучше родить сначала мальчиков, чтобы обеспечить преемственность, но то, что родился, по крайней мере, здоровый ребенок, уже повод воздать хвалебную молитву и причина надеяться, что в следующий раз ты преуспеешь лучше.

Алиенора представила, что ее защищает непроницаемый стеклянный шар и слова обтекают его, совершенно не затрагивая.

Повитуха поднесла к ней ребенка, уже завернутого в мягкое одеяльце. Девочка была крошечная и такая живая: ручки и ножки все время двигались, а маленькое личико морщилось. Алиенора взяла дочь на руки, и душа у нее расцвела. Она не станет думать, что скажет Людовик или кто-то еще. Только не в эту секунду, потому что второй такой уже не будет никогда. Кожа у младенца была невероятно мягкой, каждый пальчик заканчивался миниатюрным розовым ноготком.

– Как ее назовут? – поинтересовалась Петронилла.

Будь младенец мужского пола, его бы крестили Филиппом, как деда по отцовской линии.

– Мария, – ответила Алиенора, – в честь Пресвятой Девы Марии, чтобы отблагодарить Ее за милость.

Людовик ужинал вместе с придворными в великолепном зале, построенном его предком, Робером II. Он знал, что у Алиеноры начались роды, но старался отделаться от этой мысли. И аббат Сугерий, и Бернар Клервоский оба воздали особые молитвы Всевышнему за здорового наследника. Он сделал все, что в его силах, чтобы обеспечить хороший исход как для себя, так и для Алиеноры. Даже велел ей уединиться на две недели раньше срока, чтобы дать сыну больше покоя и тишины перед рождением. Его главной заботой был ребенок. Если Алиенора умрет во время родов, он всегда найдет себе другую жену, но мальчик – это самое главное для него: он станет не только его наследником, но унаследует также Аквитанию.

По залу прошел церемониймейстер и обогнул главный стол за спинами собравшихся. Людовик вытер салфеткой губы с особой тщательностью и жестом подозвал его. Слуга наклонился к уху Людовика и что-то прошептал. Велев всем продолжать трапезу, король покинул свое место и последовал за слугой в маленькую приемную, где его поджидала мать.

– Ну же, – нетерпеливо бросил Людовик, пока она перед ним приседала, – какие новости? Мой сын благополучно появился на свет?

– Ребенок действительно родился благополучно. Живой и здоровый.

– Хвала Всевышнему! Пусть все церкви Франции разнесут своим звоном эту новость. А я… – Он глянул на руку, которую она опустила на его рукав. Хватка у его матери была стальная, Людовик сразу вспомнил времена, когда она шлепала его в детстве, призывая к порядку. – В чем дело? – И он подумал, что Алиенора, видимо, умерла при родах.

Материнский взгляд ничего не выражал.

– Родилась девочка, – сказала мать. – У тебя здоровая маленькая дочь.

Он резко выдохнул, словно получив удар в живот:

– Дочь? Ты уверена?

Аделаида вскинула брови:

– Я присутствовала при родах, конечно уверена. – Она отпустила его рукав. – Твоя жена перенесла роды хорошо. Как только она пройдет церковный обряд, ты можешь возобновить попытки родить с ней сына.

Людовик сглотнул. От мысли лечь в постель с Алиенорой и снова повторить весь процесс его затошнило. Разве может женщина когда-нибудь очиститься после родов, особенно если родилась девочка?

– Сначала она скидывает, а потом рожает мне девчонку! – возмутился он. – Ну как мне со всем этим разобраться?

– С помощью молитвы. – Его мать теряла терпение. – И через упорство. Королю нужны дочери не меньше, чем сыновья. Порадуйся рождению этой девочки и молись, чтобы в следующий раз получилось лучше.

Людовик промолчал. Ему казалось, что его подвели все – и Господь, и церковь, и особенно жена. Что еще ему сделать, чтобы родился сын? Все его молитвы, все обещания Сугерия и Бернара Клерво свелись к этому. Девчонка.

– Тебе нужно будет признать свою дочь и посетить ее крестины, – сказала Аделаида. – Твоя супруга пожелала назвать девочку Марией, в честь Пресвятой Девы, если ты одобришь.

Людовик даже не задумывался о женских именах, поскольку был совершенно уверен, что Алиенора родит сына.

– Пусть делает как хочет, – бросил он.

Когда Аделаида ушла, Людовик закрыл лицо руками. Он не мог вернуться к столу, понимая, что все ждут объявления. Хотя, если знать местные нравы, новость наверняка успела просочиться в зал. Король не мог вынести косых взглядов, самодовольных ухмылок. Он знал, какие поверья ходят насчет мужчин, у которых рождаются девочки: они, мол, под башмаком у своих жен, а семя у них слабое. Ему даже не хотелось увидеть ребенка, однако он понимал, что должен это сделать, как и позаботиться о крестинах, – ведь это его долг.

Зазвенели первые колокола, сообщив ему, что новость уже распространилась за пределы дворца. Сен-Бартелеми, Сен-Мишель, Сен-Пьер, Сент-Элуа. Людовику всегда нравился звук их колоколов, звучащих в определенные часы, привнося порядок и организованность в повседневную жизнь и напоминая всем о присутствии Господа. Но сейчас, когда они приветствовали появление принцессы, этот звон отдавался у него в голове, насмехаясь над ним и разжигая ярость.

Глава 24

Париж, ноябрь 1145 года

Ноябрьский день за окном дворца был ясный, но обжигающе холодный. Сена отражала голубое небо, однако в глубине вода была коричневой от недавнего проливного дождя. Промасленная холстина в оконных проемах пропускала зернистый свет, а вместе с ним и сквозняки. Почти во всех нишах мерцали свечи, и горели все угольные жаровни, чтобы разогнать промозглую сырость.

Алиеноре временами казалось, будто она живет в клетке. Она покидала покои начиная с мая, но чаще всего не видела большой разницы между заточением и свободой, разве что ей приходилось терпеть Людовика и всю его глупость.

Этим утром тем не менее она немного отвлеклась благодаря любезности ее дяди Раймунда, князя Антиохии, и его жены Констанции, приходившейся Людовику троюродной сестрой. Супруги, услышав о рождении принцессы Марии, завалили подарками их близкую и любимую родственницу во Франции. Спальню Алиеноры заполнили роскошные дары с Востока. Рулоны драгоценного шелка переливались, как неподвижные воды Гаронны в жаркий день. Были там и книги в резных досках из слоновой кости, украшенных самоцветами, и мешочки с ладаном, и куски ароматного белого мыла. Реликварий из золота и хрусталя с фрагментом покрова Пресвятой Девы Марии. Дамасские мечи и кольчуга – настолько тонкая, что обхватывала тело как паутина. А для малышки – серебряная чашечка, украшенная аметистами. Еще пришло письмо с поздравлениями и добрыми словами, но между строк проскальзывал тонкий намек отплатить за все эти редкие и ценные дары.

Алиенора остановилась у колыбельки и взглянула на спящую дочь. Мария лежала на спине, сжав крошечные кулачки, напоминавшие цветочные бутоны, и часто дышала. Алиенора каждый раз, когда смотрела на нее, испытывала нежную грусть. Рождение дочери разочаровало всю Францию, но только не ее, и это было самое главное.

В комнату вошел Людовик. Метнул взгляд на колыбель, но даже шагу не сделал в ту сторону, а сразу направился к подаркам, о которых ему рассказал камердинер жены.

– Действительно, щедрые дары, – бросил он с легким презрением к роскоши, хотя тут же переменил свое мнение, когда Алиенора передала ему реликварий с фрагментом покрова Пресвятой Девы. Он просветлел и даже чаще задышал.

Страницы: «« ... 56789101112 ... »»

Читать бесплатно другие книги:

Вниманию читателя предлагается сборник анекдотов. Тонкий юмор, блестящее остроумие, забавные парадок...
Вниманию читателя предлагается сборник анекдотов. Тонкий юмор, блестящее остроумие, забавные парадок...
Вниманию читателя предлагается сборник анекдотов. Тонкий юмор, блестящее остроумие, забавные парадок...
Книга представляет собой изложение интересных заметок и выводов жизненного опыта американской женщин...
Вниманию читателя предлагается сборник анекдотов. Тонкий юмор, блестящее остроумие, забавные парадок...
Гигаполис – это громадный промышленный регион, в недалеком будущем слившийся в необозримый и трудно ...