Летняя королева Чедвик Элизабет

Глава 12

Париж, весна 1140 года

Алиенора была занята все утро: ходила на мессу с Людовиком, отвечала на письма из Аквитании, принимала просителей, но в конце концов нашла немного времени и для сестры, которая примеряла новые платья.

Самый красивый наряд предназначался для празднования Дня святой Петрониллы в последний день мая. Розовый шелк удивительно подчеркивал красоту каштановых волос и глаз цвета лесного меда. Многие отмечали, что Петронилла пошла в бабку, Данжероссу де Шательро, феерическую красавицу, прославившуюся тем, что бросила мужа и убежала с любовником, дедушкой Алиеноры и ее сестры, Гильомом IX, герцогом Аквитании. Впрочем, никто не вспоминал тот давнишний скандал. В основном говорили о том, какой красавицей становится Петронилла.

Платье расшили сотнями маленьких жемчужин. Они повторялись и на двойном поясе платья и в кольцах Петрониллы. Еще больше жемчуга сверкало в косах и по краю вуали. Алиенора не просто потакала прихотям маленькой сестренки. Для нее это было торжество в честь вступления Петрониллы во взрослую жизнь. Роскошный наряд свидетельствовал о том, что сестра защищена богатством и властью, а потому – неприкасаема. Одежда точно так же служила оружием и защитой, как рыцарский меч и щит.

Петронилла взмахнула юбками, позволив взглянуть на лодыжки, обтянутые шелком, и вышитые туфельки.

– Отец очень бы тобой гордился, – произнесла Алиенора.

– Жаль, что его здесь нет. – Петронилла перестала улыбаться, но ее глаза тут же зажглись, когда она увидела в дверях Рауля де Вермандуа.

– Рауль, что вы думаете? – Она подскочила к нему и закружилась.

Он смотрел на нее как громом пораженный.

– Мне кажется, я сплю, – вздохнул он, – а вы прекрасное видение.

Петронилла расхохоталась и затанцевала вокруг него, легкая как перышко.

– Нет, я из плоти и крови. Убедитесь! – И она протянула руку.

Он взял ее пальцы и склонился над ними.

– В таком случае вы не видение, а красавица, – с поклоном вымолвил он и достал из-за спины тонкий собачий ошейник, украшенный розовой косичкой и жемчужинами в несколько рядов. – До меня дошли слухи насчет одного нового платья, – пояснил он, – и я подумал, что Бланшетте следует соответствовать своей хозяйке.

Петронилла захлопала в ладоши, с восторженным криком бросилась ему на шею и поцеловала в щеку. Затем она снова закружилась по комнате и, подобрав собачонку с полу, поменяла прежний кожаный ошейник на новый.

– Идеально, – одобрил Рауль. – Вы само совершенство. – И, отвесив церемонный поклон дамам, удалился.

Алиенора смотрела ему вслед, чувствуя в душе признательность за такую заботу. Рауль заменил Петронилле отца, одаривая вниманием, в котором она нуждалась, и отгоняя назойливых юнцов.

Оставив сестру на попечение портних, Алиенора отправилась искать Людовика. В последнее время он отдалился, с ним стало трудно, и ей приходилось немало трудиться, чтобы сохранить свое влияние. Она так и не зачала после выкидыша, да и Людовик несколько раз не смог исполнить свой долг, после чего мчался в церковь молить о прощении за какой-то грех, лишивший его мужественности. Но и в тех случаях, когда он выполнял супружеские обязанности, результатов это не давало – месячные приходили регулярно. И по-прежнему вокруг так и кружили хищники, выжидая момента.

Дверь в покои Людовика была приоткрыта, и оттуда доносился громкий голос свекрови. Алиенора поморщилась. С тех пор как Людовик согласился выдать сестру за наследника английского короля, Эсташа, Аделаида стала совсем невозможной. Констанция отправилась в Англию в феврале, чтобы влиться в новую семью. Вдовствующая королева, потеряв при дворе еще одного союзника и компаньона, а также единственную дочь, ходила целый день мрачная и раздраженная.

В данную минуту она произносила перед Людовиком тираду неприятным резким тоном:

– Ты не должен слушать тех, кто пытается сбить тебя с пути истинного, не позволяя править Францией. Когда я думаю о всех жертвах, которые принес ради тебя отец… Твои предшественники сражались, чтобы посадить тебя на трон, ты несешь на своих плечах все их чаяния и надежды. Это тяжелая ноша, но не позволяй другим забрать ее у тебя. Слышишь? – Последовала пауза, и Аделаида повторила вопрос скрипучим голосом.

Раздался громкий стук, словно она ударила по столу.

– Да, мама, – бесстрастно ответил Людовик.

– А я в этом сомневаюсь. Я сомневаюсь, что ты правишь этой страной по своей воле, а не по приказу других.

– О чьих приказах ты говоришь? – резко осведомился Людовик. – Назовешь имена? Кстати, твои приказы, мама, я тоже не собираюсь исполнять. Я вижу, как ты следишь за мной во время совещаний, так и ждешь момента, чтобы вмешаться. Ты и в отцовскую политику вмешивалась. Я вижу, как ты следишь за Алиенорой и ее сестрой и придираешься к ним по любому поводу.

– А что в том удивительного, когда они ведут себя как плохо воспитанные девицы и насмехаются над нашими традициями? Ты, возможно, веришь в то, что они вежливы и спокойны, но я знаю другое. Я-то вижу, что они в сговоре, эти две юные лисицы, но ты ничего не замечаешь, ты просто слеп! Я принижена. Они никогда не оказывают мне должного уважения, а деньги текут у них сквозь пальцы, как вода сквозь сито. Ты видел, во сколько обошлись последние наряды для младшей? Один только жемчуг обеспечил бы целый монастырь! А знаешь ли ты, сколько твоя жена тратит на ароматическое масло для ламп?

– Вот это я и имел в виду, говоря о придирках. В мире случаются вещи и похуже. Алиенора любит меня, в отличие от тебя.

– Она держит тебя за дурака!

– Это ты принимаешь меня за дурака! – вспыхнул Людовик.

– А ты и есть дурак, и мне больно это видеть. Но пусть так и будет. Я умываю руки. И не приходи ко мне рыдать, когда твоя жизнь превратится в руины.

Алиенора отпрянула на шаг, когда Аделаида в бешенстве выскочила из комнаты.

– Подглядываешь в замочную скважину? – презрительно бросила старая женщина. – Это меня не удивляет.

Алиенора присела в поклоне.

– Мадам, – спокойно произнесла она.

– Ты думаешь, что победила, – огрызнулась Аделаида, – но ты ничего не знаешь. Я всю жизнь трудилась, служа Франции. Я была женой одному королю и матерью другому, и посмотри, куда это меня привело. Тебя ждет такое же падение, моя девочка, потому что всё в конце концов приходит к пустоте. Я наделяю тебя пригоршней праха. Посеешь его – и пожнешь собственную ничтожность. А мне здесь больше делать нечего.

Аделаида проплыла мимо. Алиенора перевела дыхание, собралась и вошла к Людовику.

– Я отправилась тебя искать, – сразу объяснила она, – не зная, что ты занят.

Он скривил губы:

– Ты все слышала?

Алиенора кивнула:

– Должно быть, ей нелегко уступить власть. Думаю, на самом деле будет лучше, если она какое-то время проведет в своих вдовьих владениях на покое. – Алиенора подошла к мужу и положила руку ему на плечо. – Мне жаль, что она такого мнения обо мне и Петронилле. По правде говоря, мы никогда не проявляли к ней неуважения. Но с тех пор, как твоя сестра уехала в Англию, она сама не своя.

– Моя мать никогда не бывает довольной. – У него глаза потемнели от боли. Он пригвоздил ее тяжелым взглядом. – А это правда, Алиенора, что ты держишь меня за дурака?

– Сам знаешь, что нет.

– Я больше ничего не знаю.

Обхватив жену за талию, он привлек ее к себе и принялся целовать с неуклюжим отчаянием. Алиенора задохнулась от такой грубой атаки, но он, не обращая внимания, подтащил ее к кровати и овладел ею, в одежде, при свете дня, вздрагивая и всхлипывая при этом. Он как будто использовал ее, стремясь избавиться от всех своих разочарований в этом безумном порыве похоти, отбросить все отрицательные эмоции и навести порядок в мире.

Когда все закончилось, он оставил ее на кровати, а сам пошел молиться. Алиенора перевернулась на бок и, обхватив себя руками, уставилась в стену, чувствуя себя побитой.

Людовик оглядел комнату, принадлежавшую когда-то его матери. Прошло почти два месяца, как она покинула двор. За это время по приказу Алиеноры заново оштукатурили и покрасили стены, украсив их бордюром изящных красных и зеленых спиралей, а также развесили яркие вышивки – роскошные, тонкой работы, но не тяжелые. На широких подоконниках разместились подушки, шитые золотом по белому фону, а кроме того, на всех сундуках и столах стояли вазы с цветами. От чувственного аромата роз и лилий кружилась голова.

– Ты славно потрудилась, – сказал Людовик.

– Нравится?

Он осторожно кивнул:

– Здесь все стало по-другому. Это больше не комната моей матери.

– Ты абсолютно прав. Здесь не хватало света и воздуха.

Людовик подошел к окну и взглянул на ясное голубое небо.

Алиенора не сводила с него глаз. Аделаида и Матье де Монморанси объявили о своем намерении пожениться. Никто из придворных не удивился, но Людовик все еще пытался свыкнуться с мыслью, что его мать предпочла взять второго мужа из низкого сословия. Словно все то, что имело значение раньше, неожиданно утратило смысл – или, возможно, важность теперь придавалась другим вещам.

– Я хочу сделать Монморанси коннетаблем Франции, – произнес Людовик, беря в руки подушку и рассматривая вышивку. – Думаю, так будет лучше.

Алиенора согласно кивнула. Такое назначение удовлетворит честь и поспособствует тому, что Аделаида не упадет в глазах родственников.

– Она, должно быть, очень его любит, – заметила юная королева.

Людовик хмыкнул:

– Монморанси будет исполнять ее приказы – вот и вся причина. Она бы никогда не выбрала для себя монастырь, а так у нее будет хоть какое-то занятие.

Алиенора считала, что это к лучшему. Королева-мать будет заниматься своим новым мужем, и у нее не останется времени совать свой нос в дела двора. Пусть поживут в другом месте столько, сколько захотят.

Она присоединилась к мужу у окна:

– Ты размышлял над ситуацией в Бурже?

– Какой ситуацией?

Алиенора запаслась терпением:

– Насчет архиепископа Альберика. С каждым днем он все больше слабеет, а если умрет, то нужно выбирать нового архиепископа.

Людовик нетерпеливо дернул плечом:

– Выберут того, на кого я укажу. Это моя прерогатива.

– Но и в этом случае разве не стоило бы представить им нового кандидата, пока Альберик жив? Я знаю, ты давно посматриваешь в сторону Кадюрка.

У Людовика раздулись ноздри.

– Я займусь этим вопросом, всему свое время. Я же сказал, выберут того, кого я предложу.

Она заметила, как он упрямо насупился, и вздохнула про себя. Для человека, который всю жизнь жил по строгим правилам, Людовик имел невероятную склонность усложнять простейшие вещи. Если сейчас она будет настаивать, он лишь больше заупрямится и рассердится. Власть короля абсолютна, этим все и сказано.

Глава 13

Париж, весна 1141 года

– Тулуза, – сказала Алиенора Людовику. – Моя бабушка с отцовской стороны, Филиппа, была наследницей Тулузы, но наследство отобрали те, кто имел на него меньше прав, но обладал большей силой. Будь жив мой отец, он сражался бы и вернул Тулузу нашему семейству.

Была поздняя ночь, они с Людовиком сидели в кровати, пили вино и болтали при свете ароматической масляной лампы. Самая благоприятная обстановка для того, чтобы зачать ребенка. Это был не святой праздник, не запретный день, у Алиеноры не было месячных. Все с нетерпением ждали новости об успехе, но она знала, что такие ожидания сеют страх неудачи в Людовике. Он заявил, что блуд – это грех и что либо он, либо Алиенора сделали что-то против воли Господа и это не дает им успешно зачать. Она и сейчас ощущала, как муж встревожен.

– Отец родился в Тулузе, – продолжила Алиенора. – Но я никогда ее не видела.

– Зачем сейчас об этом говорить?

Она отставила бокал с вином и наклонилась над мужем:

– Потому что это дело, которое давно ждет. Кроме того, я должна посетить Аквитанию – об этом мы тоже забыли.

– Тебе разве плохо в Париже?

Алиенора не ответила той фразой, которая первой пришла в голову: мол, Париж – это холодная ссылка из теплых южных земель ее детства. После отъезда Аделаиды она смогла расширить свои покои, отделать их по своему вкусу, так что ее все вполне устраивало. Париж с его многолюдными улицами и неугасающей интеллектуальной жизнью всегда бодрил, но он не был домом и не принадлежал ей.

– Во Франции я вышла замуж, – дипломатично ответила она. – В Аквитании я родилась и получила титул, и мой долг лично показаться там. – Она провела кончиком косы по его губам. – Представь, как ты поедешь верхом во главе армии покорять Тулузу. Представь, как это добавит тебе веса. Ты укрепишь свой авторитет и исправишь зло.

Людовика охватило желание, стоило ему вообразить, как он поведет войска, позвякивая сбруей; ровный шаг мощного коня под седлом. Перед его мысленным взором предстала и Алиенора – она будет рядом, с кречетом Ла Риной на запястье. Он вспомнил, каково это – разбить лагерь под звездами, когда летний ветер приносит аромат лугов. А когда он добавит Тулузу к своим победам, то докажет всем, и в первую очередь собственной жене, какой он великий король и воин.

Она покрыла его ключицу и шею легкими поцелуями, покусывая зубами и заигрывая языком.

– Скажи «да», Людовик, – шептала она ему в ухо. – Скажи «да». Для меня. Сделай это для меня… сделай это для Франции.

Он прикрыл веки, наслаждаясь эротическим зарядом ее слов и нежным прикосновением губ. Возбуждение нарастало. Он со стоном перекатился на нее и овладел ею одним движением.

– Ладно, – задыхаясь, проговорил он. – Я сделаю это. Я покажу тебе, на что способна Франция! – Он действовал с силой, подстегиваемый мыслью о великих делах по приказу жены, хотя в эту минуту он подмял ее под себя.

Когда теплое южное солнце коснулось лица, Алиенора подумала, что вернулась из ссылки. Если не считать короткого визита в Ле-Пюи, она не видела Аквитанию четыре года, и сейчас казалось, будто она попала под дождь после долгой засухи. Все, что она так долго таила внутри, начало просыпаться, переполняя душу. Она с удивлением обнаружила, что снова способна смеяться, снова способна расцвести.

В Пуатье она протанцевала по всем комнатам дворца.

– Дом! – Она схватила Петрониллу в объятия. – Мы дома! – Она знала, что если бы всегда могла настоять на своем, то жила бы здесь постоянно, а в Париж наведывалась только по делам.

Ее вассалы собрались по призыву Людовика для военной кампании против Тулузы, среди них был и Жоффруа де Ранкон, который привел людей из Тайбура, Вивана и Жансе. Сердце Алиеноры застучало быстрее, когда он преклонил колени перед нею и Людовиком. Она до сих пор испытывала волнение в его присутствии: время и расстояние ничего не изменили.

С Людовиком он держался любезно и умело организовывал армию для похода на Тулузу. Все обсуждения проходили дружелюбно и профессионально, между ними даже зародилось некое приятельство, поэтому северные бароны поглядывали на эту пару подозрительно и враждебно.

Если выпадала возможность побеседовать с Алиенорой, то он держался так же любезно, однако присутствовало какое-то неуловимое напряжение, словно оба стояли на пути бурной подземной реки, о которой знали только они.

– Король оказал мне честь, сделав меня своим знаменосцем, – с гордостью сообщил ей Жоффруа.

– Он понимает важность вовлечения в политику моих вассалов, – ответила она. – Вполне разумно, что при таком подходе человек ваших способностей будет процветать.

– Находятся и те, кто не одобряет, что южный выскочка занял такое высокое положение, – криво усмехнувшись, сказал он. – Впрочем, успех всегда порождает зависть. Я рад возможности послужить вам и королю.

В первый вечер компанию развлекал знаменитый благородный трубадур Жофре Рюдель[11], сын смотрителя Блэя: исполнив обязательные боевые песни и баллады, он взял минорный аккорд на своей цистре и запел про раздирающую душу любовь и тоску:

«Я верю, что Бог – мой истинный Повелитель, который поможет мне встретить мою далекую любовь. На одно везение приходится два несчастья, ибо моя возлюбленная так далеко. Ах, стать бы мне паломником, взять в руки посох и набросить накидку, я бы тогда увидел ее прекрасные глаза!»

У Алиеноры сжалось горло. Она бросила быстрый взгляд на Жоффруа, и на какую-то долю секунды их взгляды встретились и река под их ногами вздыбилась.

Когда-то она играла здесь в саду с ним в догонялки и смеялась, когда уклонялась от его попыток поймать ее. Она ездила вместе с ним на охоту; они вместе пели и танцевали. В его компании она тренировалась в тонком искусстве флирта, понимая, что ей ничего не грозит – он никогда не сделает ей ничего дурного. Жоффруа был радостью ее детства и предметом тоски в период ее взросления. Все это теперь в прошлом, но воспоминания и тяга остались. И ей хотелось использовать их, чтобы выстроить мост через пропасть, но ради них обоих этого нельзя было делать. И флиртовать с ним она тоже больше не будет, потому что теперь все эти слова обретут истинное значение.

Воспылав желанием покорить Тулузу, Людовик покинул Пуатье на следующее утро со своими французскими войсками и теми вассалами Алиеноры, кто ответил на призыв. Остальным было приказано присоединиться к нему по дороге. Алиенора, в короне Аквитании, обняла мужа и, когда он поднялся в седло, вручила ему щит.

– Храни тебя Господь, – произнесла она, краем глаза наблюдая за Жоффруа, который нес знамя Людовика с лилией и летящим орлом Аквитании. Жоффруа смотрел прямо перед собой, решительно выпятив подбородок. – И всех вас.

– Я вернусь и привезу тебе подарок в виде Тулузы, если то будет угодно Богу, – ответил Людовик.

Алиенора отступила назад и села на отцовский трон, который вынесли из зала и водрузили на платформу под шелковым балдахином. Взяв кожаную перчатку у сокольничего, она усадила Ла Рину на правое запястье, а в левую ей вложили скипетр, усыпанный драгоценными камнями и украшенный фигуркой голубки. Герцогиня Аквитании, при полном параде, она восседала на троне, наблюдая, как уезжает кавалькада храбрых, мужественных, блестящих воинов. Людовик был в своей стихии, и Алиенора подумала, что никогда еще он не выглядел таким красивым и уверенным. И сердце ее распирала гордость за него и за другого мужчину, который поклонился ей, не покидая седла, и повез впереди войска знамя.

Глава 14

Пуатье, лето 1141 года

Людовик вернулся в Пуатье, закончив поход почти с тем же блеском – под развернутыми знаменами – и вестью о заключении перемирия с Альфонсом Иорданом, графом Тулузы. Последний сохранил город в обмен на присягу верности французской короне. Попытки Людовика взять город штурмом провалились, как и осада. Единственное, чего он добился, – присяга и перемирие.

– Мне не хватило людей, – признался он Алиеноре в их спальне, пока слуга, стоявший перед ним на коленях, разувал его, чтобы вымыть ноги. – Войско малочисленно, и оружия маловато.

– А виноват в этом граф Шампани, – сообщил Рауль де Вермандуа, который присутствовал при разговоре в качестве советника. – Уже дважды он отказался вам служить. Будь с нами его отряд, мы бы взяли Тулузу, я уверен. – Он сделал глоток вина из кубка, который поднесла ему Петронилла.

Алиенора перевела взгляд на Людовика:

– Тибо из Шампани не откликнулся на твой призыв? – Он был одним из тех, кто должен был присоединиться к Людовику в Тулузе, но, видимо, поступил иначе.

Людовик скривил губы:

– Он через гонца сообщил, что не приедет, ибо война с Тулузой не входит в его обязательства, да и с графом он не ссорился.

Алиенора отпустила слугу, чтобы не было лишних ушей, и сама присела у ног мужа, решив, что будет лучше, если она выслушает его с опущенной головой. Тибо, граф Шампани, никак не хотел ни в чем уступить, все делал по-своему. Он подрывал авторитет Людовика, усиливая собственную значимость, а поскольку был богат, влиятелен и в его жилах текла королевская кровь, он становился опасен. Частично по его вине Тулуза осталась непокоренной. Они, в сущности, ничего не получили.

– Ни за что не прощу такого вероломства, – прорычал Людовик. – Как только вернемся во Францию, я с ним разберусь.

– И ты не забудешь про Тулузу?

Людовик бросил на нее нетерпеливый взгляд и отрывисто произнес:

– Нет!

Ответ прозвучал столь категорично, что Алиенора отложила эту тему до лучших времен; ей хотелось уговорить мужа задержаться в Аквитании еще немного. Мысль о немедленном возвращении в Париж была невыносима.

– Пока мы здесь, мы многое можем сделать и для людей, и для церкви, – сказала она.

Людовик проворчал что-то неопределенное.

– У меня есть кое-какие дела, – кашлянув, произнес Рауль, – с вашего позволения, сир, я бы хотел удалиться.

Людовик отпустил его взмахом руки. Алиенора многозначительно взглянула на Петрониллу, а та вздернула брови и целую минуту делала вид, что не понимает, однако потом присела в поклоне и вышла из спальни вслед за Раулем, уведя с собой служанок.

Алиенора осторожно вытерла ноги Людовика мягким льняным полотенцем.

– Во время твоего отсутствия я задумала одну поездку, на тот случай, если ты не пригласишь меня отпраздновать победу в Тулузе.

Людовик напрягся:

– Ты ожидала моего поражения?

– Отец говорил, что всегда разумно подготовить второй план, если первый не удастся, – как, к примеру, запастись сменой одежды на случай дождя. – Она отложила полотенце и села на колени к мужу.

– И что конкретно ты задумала? – Он обхватил ее за талию.

– Я подумала, мы могли бы для начала посетить Сен-Жан-д’Анжели и помолиться над мощами Иоанна Крестителя. А затем отправиться в Ниорт. Мне бы так же хотелось придать королевский статус церкви Ньёй, где похоронена моя мать. После мы могли бы съездить верхом в Тальмон и поохотиться. – Она погладила его по лицу. – Что скажешь?

Он недовольно нахмурился:

– Тальмон?

– Сейчас нам следует мирно укрепить там наши позиции.

– Наверное, ты права, – согласился Людовик, хотя хмуриться не перестал, – но задерживаться нельзя.

Женщина промолчала, ибо давно поняла, когда можно подталкивать Людовика, а когда лучше оставить его в покое. Она получила его согласие. Большего ей пока не требовалось.

Алиенора объезжала свои обширные владения, и рядом с ней неизменно присутствовал Людовик. Они принимали почести от просителей и вассалов, подписывали вместе хартии, с неизменной оговоркой, что любой документ, под которым Людовик проставлял свое имя, составлен с «одобрением и при ходатайстве королевы Алиеноры».

Самым трогательным моментом для Алиеноры было посещение могил ее матери, Аеноры, и маленького брата Эгре в Сен-Винсане. Алиенора и Петронилла возложили венки на простые плиты с высеченными крестами и отстояли торжественную мессу. Церкви по желанию Алиеноры был дарован статус королевского аббатства.

Алиенора вернулась к их могилам ранним утром и провела какое-то время в уединенном размышлении. Сопровождавшие ее дамы отошли назад, склонив голову, и дали ей возможность помолиться. Воспоминания о матери со временем расплылись и померкли. Ей было всего шесть, когда Аенора умерла; она только и помнила что слабый аромат лаванды и каштановые волосы, такие длинные, что маленькой Алиеноре почти не приходилось тянуться, чтобы достать до толстых кос. А еще она помнила тихую грусть, которая охватила ее тогда, прежде чем опечалился мир. О брате она сохранила еще меньше воспоминаний: по дому бегал маленький мальчик с игрушечным мечом в руке и с громкими воплями сеял удары направо и налево; его все поощряли как наследника по мужской линии. Короткая жизнь, что ярко вспыхнула и тут же погасла. Умер от лихорадки, едва начав путь. Теперь у них обоих появился достойный мемориал для их бренных останков и постоянная забота о бессмертных душах. Она выполнила свой долг перед ними. Аминь. Алиенора перекрестилась и повернулась, собираясь уйти.

– Мадам!

Оказалось, что бесшумно подошел Жоффруа де Ранкон и преградил ей путь к дамам.

Сердце у Алиеноры так и подпрыгнуло.

– Что-нибудь случилось?

– Нет, мадам, но я видел, как вы сюда направились, пока проверял караул. Если хотите, чтобы я ушел…

Она покачала головой и показала рукой на могильные камни:

– Я плохо их помню, и все же они оба всегда со мною. Как сложилась бы моя жизнь, если бы они не умерли?

Его накидка коснулась ее рукава.

– Я научился отбрасывать подобные мысли, после того как потерял Бургонди с ребенком в чреве, – промолвил он. – Ни к чему хорошему они не приводят. Единственное, что нам остается, – проживать каждый день в их честь.

У нее сжалось горло. Он упустил главное – возможно даже, намеренно. Если бы брат выжил, ей не пришлось бы выходить за Людовика, а если бы мама выжила, то могла бы родить еще сыновей. В этом вся разница.

– Ваша мама была милосердная дама, она покоится здесь с миром, а с ней и ваш брат. Хорошо, что есть место, где можно почтить ее память.

– Да. Я хотела это сделать для них.

После его возвращения из прерванного похода в Тулузу они впервые беседовали с глазу на глаз. Алиенора видела его почти каждый день, но всякий раз в компании других людей, занятого делами. Они тщательно избегали оставаться вдвоем, их разговоры никогда не были излишне фамильярными. Это делалось из-за соглядатаев, но подводная река никуда не исчезла. Алиенора ни на секунду не поверила, что он случайно заметил, куда она шла.

Жоффруа прокашлялся.

– Мадам, я хочу просить вашего позволения вернуться в Тайбур. Землям нужно уделять внимание, и вот уже три месяца, как я не видел собственных детей.

Эти слова резанули ее по сердцу словно ножом.

– Вы бы остались, если бы я приказала?

– Я сделаю все, что вы пожелаете, мадам, но рассчитываю на вашу мудрость.