Неистовая звезда Янг Мойра

Подхожу к Слиму, когда рядом с ним нет никого.

— А ты не знаешь, когда Кровавая луна наступит? — спрашиваю я.

— Как же не знать, — отвечает он и смотрит на луну. — Вот если сегодня считать, то через семь ночей. Точно.

— А может, через восемь? Или через девять?

— Я пятьдесят лет на свете прожил, мне хорошо известно, как госпожа Луна растет и убывает. Если говорю, что через семь ночей, значит — через семь. И точка. — Он пристально смотрит на меня. — А тебе зачем?

— Да так, — отвечаю я.

Томмо уходит на вершину Расписной скалы, к сторожевому посту. Остальные собираются у костра. Мне неспокойно, под ложечкой сосет от напряжения. Я жду, когда смогу уйти к Железному дереву, на встречу с Джеком. Он никогда раньше времени не появляется. Это я всегда прихожу раньше и жду его.

Мы устраиваемся на ночлег. Слим кряхтит, усаживается на складной стул, раскуривает трубку. Эш и Молли крутят тетиву из конопляных волокон. Нерон забирается в мою куртку и засыпает, а я сушу у огня промокшие ботинки.

С виду все хорошо, но под внешним спокойствием ворочается недовольство. Если я сделаю еще одну ошибку, то оно прорвется наружу. Я никого не виню. На их месте я бы тоже была недовольна.

Нам надо твердо стоять друг за друга. Я гляжу на своих друзей и близких. Языки пламени бросают отсветы на их лица — такие знакомые, такие неведомые. Мы сидим у костра, как издревле сидели люди, с незапамятных времен. Жались друг к другу в темноте, тянулись к свету. Я вспоминаю слова Демало, и горло сжимается.

Если решишь держаться этой дороги, много людей погибнет. Твои близкие. Родные. Вам с нами не сладить. На твоем месте я бы поостерегся.

Поостеречься… У меня ничего не придумывается. А надо. И побыстрее. Семь ночей. Мне нужно поговорить с Джеком. Я стараюсь не смотреть на небо, скрываю нетерпение.

Мы с Лу сидим на бревне. Рядышком, так, что нога касается ноги. Он толкает меня в бок.

— У вас сегодня встреча? — шепчет он.

Я ошалело смотрю на него.

— Ты с неба глаз не сводишь, — объясняет Лу.

Все знают, что мне регулярно сообщают сведения про Демало и тонтонов, про то, что происходит в Новом Эдеме. Знают, что я не имею права сказать, кто их сообщает и откуда берет. Считают, что я встречаюсь с лазутчиками Брэма, из тех, что остались после его смерти на дороге в Возрождение. Теперь ими Джек заправляет. Собирает сведения. А я действую. Вместе мы придумываем, что и как сделать. Я встречаюсь только с Джеком, больше ни с кем.

Слим раздобыл у своего приятеля Бобби Френча поломанную гармошку. Крид с ней долго возился, а теперь починил и пробует играть. Из растресканных кожаных мехов вырываются печальные звуки.

— У тебя хорошо получается, — удивленно замечает Эш. — Ты где научился?

— У балаганщиков, — объясняет он. — Я с ними поездил. Ну, знаешь, гармошка, канатоходцы, глотатели огня, все как обычно.

Эш недоверчиво косится на него. С Кридом не разберешь, правду он говорит или выдумывает напропалую.

— Так я тебе и поверила! Какой из тебя балаганщик?

— Да уж какой есть.

— А, ну тогда это многое объясняет, — говорит Эш.

Крид тихонечко наигрывает на гармошке. Молли пускает по кругу бурдюк со своим хмельным зельем. Говорит, что на этот раз — смородиновый ром. У ее выпивки всякий раз другое название, но действует одинаково. Крепкая, аж мозг вышибает и в глазах искры. Я отказываюсь. Мне нужна светлая голова.

Эмми устраивается у нас на коленях, прячет лицо в складках рубахи Лу. Принюхивается. От Лу пахнет домом. Надежностью.

И тут я соображаю, что прежде мы так не сидели. Никогда. Мы втроем, нам хорошо друг с другом, всем вместе. Раньше с Лу всегда была я, а Эмми — в сторонке. А сейчас мы по-настоящему брат и сестры. Лу мне улыбается. Я улыбаюсь ему в ответ. Сегодня он какой-то просветленный. Будто ему намного легче стало.

Мне не хочется думать про то, что Эмми надо отправить к Ауриэль. Не могу представить, как я буду без Эмми. Но надо. Иначе ее не уберечь. Утром поговорю с Лу, сообразим, как лучше.

С неба срываются звезды. Гармоника Крида провожает их в полет. Потертые мехи раздуваются, вздыхают, прогоняют обиды, эхо резких слов. Беспокойный день уходит, сменяется тихой ночью.

Я таких звездопадов раньше не видала. Молли смотрит на падучие звезды, удивленно качает головой.

— Надо же, сколько их! — вздыхает она. — Того и гляди ничего в небе не останется.

Марси не сводит глаз с Лу. Брат ежится, краснеет под ее пристальным взглядом.

— Ах, ты так на нее похож, — говорит Марси. — И глаза такие же, и лицо, и улыбка. Даже голову так же наклоняешь.

Она права. Лу как две капли воды похож на Ма. Он пожимает плечами, но видно, что ему приятно. Время тянется медленно. Я места себе не нахожу от нетерпения. Скорее, скорее, мне надо увидеться с Джеком.

Эш встает и потягивается.

— Ну, мне пора Томмо сменить, — говорит она и тычет Слима ботинком. — Эй, спящий красавец, не проспи свою стражу!

— Не волнуйся, — бормочет он, приоткрывает единственный глаз.

Эш хватает лук и бесшумно скрывается в темноте.

— А что это ты играешь, Крид? — спрашивает Эмми.

— Не знаю, — отвечает он. — Застряла в гармошке какая-то песня, ждала, пока ее сыграют, вот и дождалась своего часа.

Он продолжает тихонько играть. Понемногу возникает простенькая мелодия, до боли знакомая, старинная.

— Вот и она, — вздыхает Крид.

Наконец-то и я ее узнала. Горло перехватывает, сердце щемит. Мелодия звучит увереннее, ждет того, кто ее споет. Ждет Молли.

Молли негромко запевает:

И тут меня пронзает воспоминание. Ма нас с Лу спать укладывает и эту песенку поет, баюкает. От Ма пахнет солнцем. Она гладит нас с Лу по голове и поет. С тех пор десять лет прошло. Мелодия пробирается внутрь, туда, где ноют незаживающие раны. Лу обнимает меня за плечи, притягивает к себе.

Колыбельная звучит прерывисто, нежно. Наверное, Молли пела ее Грейси, своей дочке. Девочке пять месяцев было, когда ее лихорадка унесла. Эмми встает, обходит вокруг костра и устраивается рядом с Молли. Как Ма померла, в нашем доме на Серебряном озере петь перестали. Эмми никто колыбельных не пел.

Крид играет, Молли поет. Похоже, они помирились. Глядят друг на друга счастливыми глазами.

Еще чуть-чуть — и я совсем раскисну. Все, пора идти. Я пожимаю пальцы Лу и тихонечко встаю с бревна. Нерон копошится в куртке. У ног Марси поднимает голову Следопыт, встает, подходит ко мне. Слим машет мне трубкой. Молли улыбается, Крид кивает. Все привыкли к моим ночным отлучкам.

Я беру лук и колчан со стрелами, оставляю за спиной свет и тепло костра, приятелей и колыбельную. Ухожу в темный лес.

Подбрасываю Нерона в воздух. Ворон летит на север, мы со Следопытом идем за ним. До Железного дерева лиги две, не меньше. Там у нас с Джеком место встречи.

Останавливаюсь и кричу на манер дикого голубя. Это наш ночной сигнал, чтобы на сторожевом посту знали — по лесу идут свои. С вершины Расписной скалы доносится ответный крик Эш. Томмо уже сменился, возвращается в лагерь отдохнуть.

— Саба, погоди! — Лу бежит мне навстречу по тропке меж деревьев.

Я останавливаюсь.

— В чем дело? — нетерпеливо спрашиваю я.

— Ох, я просто… Эта песня… Прямо слышать ее не могу…

— Ага, — киваю я. — Мне Ма последнее время часто снится.

— Так странно… Знаешь, мы привыкли, что ее уже давно нет. Кажется, что все в порядке, а стоило Молли запеть, как все вернулось — и память, и чувства. Я помню, как Ма нас убаюкивала… — Лу вздыхает. — Так больно… и все равно почудилось, что она с нами.

— Да, — говорю я. — Слушай, мне пора. А то…

— Можно я тебя провожу? Чуть-чуть, — неуверенно просит он, будто сомневается, что я разрешу.

У меня сердце разрывается. Сначала колыбельная, а теперь вот это. Лу ко мне возвращается. Я об этом мечтала с тех самых пор, как тонтоны его увели.

— Лу, мне очень хочется, чтобы ты меня проводил, но… Понимаешь, мне есть о чем подумать. Я очень тебе благодарна, что ты за меня сегодня заступился, но мы с тобой оба знаем, что я на мосту неправильно поступила. Все правы, мне надо себя иначе вести, гораздо лучше, разумнее. Мне сейчас очень тревожно…

— А давай ты со мной поговоришь, — предлагает он. — Вдруг я смогу помочь? Мы с тобой вдвоем найдем выход, ты же знаешь.

Можно я тебя провожу? Давай ты со мной поговоришь…

А ведь раньше нам и слов не надо было. Меня тянет к Лу. Хорошо бы ему все рассказать… Или не рассказывать, он и так все понял бы.

— Не сейчас, — вздыхаю я. — Мне самой надо во всем разобраться. Но в другой раз мы с тобой обязательно поговорим.

— Конечно, — отвечает он. — Я всегда рядом. С тобой.

— Ой, знаешь, я хотела про Эмми посоветоваться. Я хочу ее к Ауриэль отправить, на Змеиную реку. Здесь детям не место. Мало ли что с ней может случиться. Я этого не переживу. А если вдруг с нами что будет? Ауриэль за ней приглядит.

— Нет, — говорит Лу. — Никуда мы ее не отправим. А тем более к Ауриэль Тай. Саба, мы — родная кровь, должны держаться вместе. Что бы ни случилось. Вот только Эмми ведет себя как ребенок несмышленый. Она сообразительная, умеет себя вести как полагается, когда хочет. Ну ничего, я ей объясню.

— Но… — начинаю я.

— И не о чем тут спорить, — обрывает меня Лу.

— Ладно, мне пора, — говорю я и поворачиваюсь уходить.

Лу берет меня за руку, останавливает.

— Погоди, — просит он и смущенно отводит глаза. — Прости меня, пожалуйста. Ты меня с Полей Свободы спасла, а я от тебя отвернулся. Во всем тебя винил. Озлобился. Понимаешь, как Ма померла, я знал, что должен сестер оберегать. Вырастить вас. Защищать от врагов. Грудью. Помнишь, как от Па…

— Об этом не вспоминай, — шепчу я.

В первые месяцы после смерти Ма Па с горя запил, бесился по ночам, кидался на нас с кулаками. Раз Ма померла, зачем нам жить?

Где мой арбалет? Где нож? Куда вы их попрятали? Не ври мне, сын! Запорю!

— Вот когда меня на дурь пробивает, как сегодня на мосту, — продолжает Лу, — это оттого, что я должен быть первым. Во всем. Я другого не знаю. А когда меня тонтоны увели, вы с Эмми и без меня справились. Выжили. Окрепли. Поумнели. Я вами очень горжусь. Только до сих пор от меня вам пользы никакой не было. Но больше этого не повторится. Все изменилось.

— Ага, — киваю я. — Я точно знаю, когда все изменилось. Там, на мосту. Я в тебя вцепилась и держала что было сил. Лу, я все понимаю. Со мной тоже такое было. Когда смерть к тебе тянется, хочет поцеловать, в лицо дышит. А ты ей говоришь «нет», не видать тебе меня. Не в этот раз. И рвешься из ее объятий назад, к жизни. Вот тогда все становится ясно.

Лу ошарашенно глядит на меня. Внезапно я соображаю, что до боли сжимаю ему руку и несу какой-то бред, чисто псих.

— Все верно, — говорит Лу. — Ты все правильно сказала, те самые слова нашла.

— Саба? — окликает меня Томмо из-за деревьев. — Можно с тобой поговорить?

— Не сейчас, — отвечаю я.

— Но я только…

— Потом поговоришь, — обрывает его Лу.

В темноте лица Томмо не видно. Он вздыхает и уходит в чащу.

— Он в тебя втрескался по уши, — улыбается Лу. — А ты его сегодня за руку взяла. Вот он и решил…

— Давай не будем про него. Мы про тебя говорили.

— Ну… я сегодня понял… — Он мотает головой. — Нет, я даже не знаю, как объяснить. Я понял, что слишком многого хочу — и небо, и солнце, и звезды, и… Хочу по земле ступать, к ней припасть. Оно только кажется немного, а на самом деле — так много, что и не выскажешь. Я все хочу. И ты для меня — все. Ты и Эмми, вы обе. Ты же знаешь.

Он крепко меня обнимает.

У меня к глазам подступают слезы.

— Ох, Лу, я так по тебе соскучилась! Прости, что тебе боль причинила. Я не хотела, честное слово. Я только о себе думала, заупрямилась. Из-за Джека и…

— Забудь про него, не думай. Его больше нет, — говорит Лу. — Все будет хорошо. Мы с тобой вместе, как и должно быть. Мы снова вместе.

— Ну хоть что-то хорошее сегодня случилось, — вздыхаю я.

— Мы своего добьемся, мы выдюжим. Скоро у нас будет своя земля, плодородная, наша и ничья больше. И заживем мы счастливо, как мечтали. И прошлое нам не помеха. А за Эмми не беспокойся, мы ее в обиду не дадим.

Я крепко обнимаю брата.

— Все, мне пора, — говорю я и отступаю от него. — Увидимся еще.

— Смотря кто кого первым увидит, — отвечает он.

Это наша с ним шутка такая. Я ухожу, а он остается в чаще, среди деревьев, залитых лунным светом. Чуть позже я оглядываюсь, но Лу уже скрылся из виду.

Ноги сами несут меня по лесу. Лечу как на крыльях, быстрая, как звездный свет. Рядом мчатся мои верные спутники — волкодав и ворон. Надежда больше не шепчет, кричит на весь лес.

Мой брат ко мне вернулся!

Волкодав — самый надежный разведчик. Следопыт прокладывает путь, потом возвращается, обегает меня широким кругом, и так раз за разом. За месяц наших тайных ночных вылазок он этому хорошо научился. Всякий раз, когда я отправляюсь на встречу с Джеком, Следопыт меня охраняет, чтобы мы никому постороннему на глаза не попадались. Нерон летает над лесом, зорко следит за нами.

Пол-лиги я ног под собой не чую от радости. От счастья. Лу сам ко мне бросился, открыл мне объятия. Но постепенно мрачные мысли возвращаются.

Все будет хорошо. Мы с тобой вместе, как и должно быть. Мы снова вместе.

Нет, все это обман. Когда мы вместе, между нами не должно быть тайн, все чисто, как быстрая вода в горной реке. Так раньше было. Теперь я от Лу много чего скрываю, отмеряю правду осторожно, по капельке. Даже если бы я ему во всем призналась, все свои секреты рассказала, мы с ним уже не будем такими, как прежде. А уж если он прознает, что Джек живой… Лу не хочет, не может его принять. А без этого мы с братом все равно что порознь.

Лу с самого начала на Джека озлобился. Я думала, он будет благодарен. Если бы не Джек, мы бы не успели на Поля Свободы, не спасли бы Лу. Мейв мне объяснила, в чем тут дело. Сама бы я и в жизни не додумалась. Похоже, Лу считает, что пока тонтоны его в плену держали, Джек меня у него украл. Может, оно и так. Двойняшки ведь особенные. Мы с Лу были неразлучными. До тех самых пор, пока тонтоны его с Серебряного озера не увели.

Так что сейчас Джек для всех помер. Но если мы победим, то он вернется. Этому Лу не обрадуется. А есть еще Томмо, и Эш, и… Нет, сейчас об этом думать нельзя.

Если мы победим. Победим. Осталось семь ночей. Семь ночей до Кровавой луны, если Слим прав. А он прав, я точно знаю. Надо что-то придумать. И чем скорее, тем лучше. Если взорвать еще один мост или дорогу, или казарму тонтонов, то Демало свою угрозу исполнит.

Решите снова напасть, мы за ответом не постоим. Вам мало не покажется.

Нам не уцелеть, если он всех своих тонтонов поднимет против нас. Нас всех перебьют, как Вольных Ястребов в Темнолесье. В ночи. Спящих перережут. В Темнолесье он предупредительный удар нанес. Чтобы неповадно было. Хотя Вольные Ястребы Новому Эдему не угрожали. У Демало руки длинные, он повсюду дотянется. Никого не пожалеет.

Иначе я всех твоих друзей истреблю, где б они ни прятались. Сестру. Брата. На твоем месте я бы поостерегся.

Да, я себя обманываю. Все мы недоумки. Решили, что сможем его победить. Нас мало. Мы слабые.

Мало. Слабые. И вдруг меня осеняет. Мне с самого начала все должно быть ясно. Мы уцелели только благодаря Демало. Все это время — и сегодня на мосту, и в Городе Надежды, и на Полях Свободы, и на Сосновом холме, и в Возрождении — мы действовали смело и бесстрашно. Нам везло. Мы боролись изо всех сил. И продолжаем бороться. Иногда даже поступаем по-умному. Но дело не в уме и не в везении. Просто Демало всякий раз отступал, сохранял нам жизнь. И всякий раз — из-за меня. Мы живы потому, что ему от меня что-то нужно.

Я обещаю всем твоим друзьям и родным безопасный проход через Пустоши.

— А чего ты хочешь взамен?

— Тебя.

Ему нужна я. Он хочет взять меня в жены. Нет, лучше сразу помереть. Смерть приходит только раз. А если я стану женой Демало, то буду помирать каждый день.

Нерон кругами летает над деревьями, будто следит за кем-то. Следопыт что-то учуял впереди, замер, напрягся, задрал нос по ветру. Я подхожу к нему, натягиваю тетиву, готовлю стрелу. Сосны здесь растут кучно, за стволами ничего не разглядеть. Подзываю Следопыта, мы с ним прячемся за деревом.

Из чащи доносится треск, шуршат кусты, и на тропинку выскакивают три косули. Глаза их в темноте горят красными угольками. Они пробегают совсем рядом с нами, шагах в двадцати. Нерон бросается за ними.

Я облегченно вздыхаю. Следопыт глядит на них, но в погоню не спешит. Он держит себя с достоинством, хотя и весь дрожит, от носа до хвоста. Еще бы, три косули! Нерон восторженно каркает над головой. Волкодав с вороном разделили за ужином одну тощую жилистую белку. Что ж, пусть попируют, если случай вышел.

— Вперед! — подбадриваю я Следопыта.

Он срывается с места. Косули мечутся по чаще, отчаянно пытаются уйти от преследователей. Я тут же чертыхаюсь: зря отпустила своих верных сторожей. Нерон и Следопыт видят, слышат и чуют то, что мне неведомо. Как же я сглупила!

Бегу дальше, но страх не отпускает. А вдруг Демало прокрался за мной следом? Вдруг решил отомстить за мост? Нашла, кому верить. Он же предупредил меня, что правила игры изменились.

Я меняю направление, петляю, запутываю следы, мчусь на восток. Добегаю до каменистой пустоши, стягиваю с себя ботинки, иду босиком по замшелым камням. Пробираюсь между деревьев по еле заметной тропинке и наконец снова несусь на север. Лук со стрелами держу наготове. Бегу сквозь звездную ночь. К Железному дереву, на встречу с Джеком.

Он бежал за ней следом. Держался поодаль, осторожно пробирался по чаще — для хорошего охотника это нетрудно.

Следопыт сразу его учуял, но признал друга и тревоги поднимать не стал. Хотя и возвращался, проверял, все ли в порядке. Волкодав охранял их обоих — и охотника, и добычу.

Нет, на нее он не охотился. Он охотился на Джека. Он же обещал, что Джека доставит.

В последний раз он видел Джека тогда ночью, на берегу. Следил за ними из-за скалы. Она с Джеком с тех самых пор чуть ли не каждую ночь видится. И всякий раз сияет, как в лагерь возвращается. Никто этого не замечает. Только он.

Нерон тоже за ним следит, оберегает, кружит над деревьями. Он всегда так над лесом летает, так что она ничего не заподозрит.

Он невзначай спугнул стадо косуль. И сам испугался. Поскорее спрятался. Она решит проверить, отчего косули всполошились, приведет Следопыта, а тот его живо учует. Он уже придумал себе оправдание, но она не пришла.

Потом все стихло. Нерон со Следопытом погнались за косулями, а он за ней пошел. Но сразу след потерял. Она сначала на восток свернула, он за ней, а потом у замшелых камней пропала. Неужели что-то почувствовала?

Как же он со следа мог сбиться? Он чертыхнулся. А вдруг больше удобного случая не представится? Он же обещал Указующему путь, что приведет ему Джека до Кровавой луны. Они договорились…

Он и подумать не мог, что это будет непросто. А теперь от этой мысли ему стало страшно. Вдруг он не сможет выполнить обещание? Мало ли что случится. Он же над ней не властен. Он уже допустил ошибку. Сглупил.

Указующий путь ошибок не прощает. Обещанное ему надо исполнить во что бы то ни стало.

Страх окатил его жаркой волной. Не надо было ничего обещать. Он не справится. Все это добром не кончится. Он двинулся сквозь чащу, не разбирая дороги. Мысли путались. Он споткнулся о корень, упал на колени.

И увидел на земле дохлого ворона.

При виде Железного дерева я облегченно вздыхаю. Его вершина высится над лесом. Надо же, как я себя накрутила. За каждым стволом, за каждой тенью видела тонтонов. На меня это непохоже. Первый раз в жизни ночной лес меня пугает. Ничего, в следующий раз ни за что не отпущу Следопыта с Нероном.

Железное дерево растет в Железном лесу. Давным-давно здесь жили Разрушители, только теперь здесь мало что от них осталось. Громадные железные балки торчат из земли, будто растут. Сразу их не заметишь, потому что лес кругом. Балки и прутья срослись с древесными стволами намертво. И самое здоровенное дерево — Железное. Огромный дуб с раскидистой кроной, выше и толще всех остальных в округе. На самой вершине Джек выстроил себе помост, с земли его и не заметишь.

Я тихонько ухаю по-совиному. Наш с Джеком сигнал. Ответа не слышно. Я жду, потом вскидываю лук и осторожно пробираюсь вперед. Джекова коня, Келла, нигде не видно. Я снова ухаю. Тишина. Куда Джек подевался?

Подхожу к подножию Железного дерева. Вокруг ни звука. Проклятый Джек опять припозднился. Я вздыхаю, опускаю лук.

Над головой что-то шелестит. Смотрю вверх. С небес слетает человек, ногами вперед. Несется прямо на меня. Вцепился в веревку. Черный плащ развевается за спиной, голова обернута шимой. Я цепенею от страха. Сердечный камень нагревается. Это Демало! Он здесь!

Я пригибаюсь, отпрыгиваю в сторону, бегу. Он хватает меня за пояс, и мы взмываем ввысь. Словно птицы в полете. Веревка резиновая. Я ахаю, держусь за похитителя что было сил. Лук и колчан падают на землю. Во мне вскипает красная ярость. Сердечный камень раскалился, обжигает кожу. Не успела я моргнуть, как мы стоим на помосте, высоко-высоко над лесом.

Мой похититель выпускает веревку, я выскальзываю у него из рук и шандарахаю его в челюсть. Он отлетает в сторону и валится навзничь. Я выхватываю нож и прыгаю ему на грудь. Зарежу насмерть, убью! На этот раз убью, ничто меня не остановит. Он задерживает занесенную над ним руку, выворачивается и придавливает меня к помосту. Я брыкаюсь изо всех сил, изгибаюсь, скалю зубы, стараюсь дотянуться и укусить побольнее. Куда придется — за руку, за палец. Он отбивается, глаза полны угрозы. Серебристые глаза, цвета лунного сияния…

Серебристые глаза. Не черные. Это не Демало.

Я замираю.

— Джек?

Он закрывает мне рот рукой.

— За тобой кто-то следом идет, — шипит он.

В чаще кто-то ломится сквозь кустарник, направляется к Железному дереву. Движется быстро. Мы поднимаемся на ноги. Джек хватает два арбалета, швыряет один мне. Мы свешиваемся с замшелого края помоста, глядим, что происходит внизу. Мой лук на земле валяется, и стрелы тоже.

Из леса выбегает стадо диких кабанов — мелких, мне по колено. Восемь малышей с визгом проносятся мимо Железного дерева и снова скрываются в чаще. Я поворачиваюсь к Джеку, но он уже вскарабкался на самую верхушку и глядит в дальнозор. Шум затих. Джек мотает головой и спускается на помост.

— Ты что, с ума сошел? Кабанчиков испугался? — говорю я и хватаю его за рукав.

Он ощупывает челюсть, морщится, укоризненно глядит на меня.

— Ну и нежности у тебя, — говорит он. — Саба, за тобой кто-то шел. Я сам видел.

— Ага. Ты меня от кабанов спас.

— Ты мозгами пораскинь. Их кто-то спугнул. В лесу темно, трудно разобрать, кто там был, но мне показалось, что…

— Трудно разобрать? Показалось? Да уж, глаз у тебя зоркий.

— Да ну тебя! Не собираюсь я всю ночь спорить. Если за тобой кто и шел, Следопыт бы сразу учуял. Кстати, где он?

— Да тут рядом бегает, — говорю я. Не хочу объяснять, что отпустила Следопыта с Нероном на косуль охотиться. Джек за это с меня шкуру спустит.

Он разматывает шиму, ерошит свои короткие волосы.

— Между прочим, Саба, с чего ты такая дерганая? Знала же, что это я. — Джек задумчиво трогает горячий Сердечный камень.

— Знаешь, если откуда ни возьмись тонтон запрыгнет, мне думать некогда, отбиваться надо, — отвечаю я. — Да, и между прочим, зачем тебе этот наряд? Чтобы легче к тонтонам внедряться? — Я буравлю Джека взглядом.

Он отводит глаза.

— Мы же договаривались, — взвиваюсь я. — Больше никаких внедрений, слышишь? Ты же согласился, правда?

— Ну да, согласился. Мы с тобой договаривались. И пришли к выводу, что это опасно. Но я не обещал, что внедряться не буду. Так что давай договоримся, что мы об этом не договаривались.

— Ты воду не мути, скажи понятно, — требую я.

— Ну, я всего разок-другой внедрился, — отвечает Джек. — Сегодня и… в общем, несколько раз. Только когда это абсолютно безопасно. Ты же понимаешь, что знание — это сила. Нам очень нужны сведения. Как ты думаешь, откуда я узнал про мост? От друзей не отставай, но и про врагов не забывай. Так-то вот, Саба. — Он разглядывает свой наряд тонтона. — Я же знаю, как под них подстраиваться, как себя держать. Ближе меня к врагам никто не подберется.

Ох, если б он только догадывался, как близко я к врагу подобралась. Но он никогда не догадается. И никто про это догадаться не должен.

— А если тонтоны прознали, что ты нам в Возрождении помог? — спрашиваю я. — И что ты никакой не тонтон, а обманщик? Может, им приказано тебя разыскать? Следить за тобой?

— Никто за мной не следит, — вздыхает он. — Послушай, мы Возрождение уничтожили. Человек пятьдесят убили. Что там творилось, словами не рассказать. Если про меня и вспомнят, то решат, что взрывом разорвало. Вот и твои Вольные Ястребы так думают. Если бы тонтоны про меня знали, нам бы всем головы давно снесли.

— Не смей так говорить! Ты слишком много на себя берешь, жизнью почем зря рискуешь. Джек, прошу тебя, не делай так больше. Обещай мне, слышишь!

— Видишь ли, победы без риска не бывает. Мы ж не прогуляться вышли, милочка.

— И не смей так со мной разговаривать! Я не девочка несмышленая. Если тебя вдруг убьют, то я… Я тебя сама убью, вот!

Во мне бурлит ярость. Я злюсь на Джека. На Демало. На весь чертов мир. Злюсь на себя за то, что сомнения и слабость превратили меня в беспомощного ребенка. Меня, Ангела Смерти!

— Снимай с себя эти одежки, — говорю я. — Я тебя ненавижу в этом наряде. Ненавижу, слышишь!

Я дергаю проклятый черный плащ. Ткань цепляется за пояс с оружием. Я срываю с Джека пояс, швыряю на помост. Джек стоит не шевелясь. Стягиваю с него плащ, хватаю за рубаху и толкаю в грудь, пока он не упирается спиной в ствол Железного дерева.

— Ненавижу, черт побери, — шепчу я и целую Джека.

Крепко целую. Горячо. Жарко. И остановиться не могу.

Хочу выжечь из себя Демало, подбрасываю в огонь свою ложь и свои тайны, слабости и страхи. Бросаю себя в жар тела Джека. Плавится плоть с костей, кости превращаются в пепел.

Холодный ночной воздух развеивает туман в голове. Джек меня не целует. Он ко мне даже не прикасается. Стоит себе, не двигается. Рубаха расстегнута. Это я ее расстегнула? Не помню. Прижимаюсь к нему, льну, ощупываю. Руки дрожат от страсти. Мне все равно.

Ой! Он сжимает мне запястья. Крепко.

— Прекрати, — говорит Джек.

У меня голова кругом. Я горю, но не сгораю.

— А что такое? — спрашиваю я. — В чем дело-то? Ты же меня хочешь.

Он фыркает — сдавленно, удушенно. Будто смеется. Весь встрепанный, серебристо-серые глаза сверкают.

— Да уж, такого со мной еще не бывало, — ворчит он и вздыхает.

— А вот и неправда, — говорю я и снова тянусь к его губам.

Он отступает на шаг. Воздух между нами холодит мне кожу.

— Да в чем дело? — говорю я. — Ты почему меня не целуешь?

— Потому что ты целуешь не меня, — отвечает Джек. — Тебе сейчас все равно, кто с тобой рядом. Лишь бы живой. А тут я случился. А мог бы и не я быть. Тебе все одно не важно.

Я возмущенно вырываю руку из его пальцев.

— Ты что несешь? — спрашиваю и буравлю его взглядом. Про что это он?

Он ухмыляется своей кривой улыбочкой.

— Ну конечно, теперь справедливое возмущение, — вздыхает он. — Не ври мне, я сам врун. Саба, мне это хорошо знакомо. Со мной не раз бывало. — Он сокрушенно качает головой. — Недаром говорят, что посеешь, то и пожнешь. Только не по нраву мне это. Но ничего не поделаешь. Мера за меру.

— Ой, вот только не надо меня учить, — говорю я. — Когда это ты праведником заделался?

Он ласково проводит пальцем мне по щеке.

— Не знаю, — шепчет он. — Наверное, когда в первый раз тебя увидел.

У меня сердце в груди замирает. Дышать не могу. Гляжу на его грудь — шрамы и отметины, от плеча до бедра три длинных полосы — след от когтей адского червя. Над сердцем — красное восходящее солнце, кровавая татуировка тонтонов. У Демало такая же. Опять этот Демало! Вечно, постоянно Демало! Да, какое уж тут забытье. Не видать мне покоя.

— Расскажи, что сегодня случилось, — тихо, настойчиво просит Джек.

Только сейчас я замечаю, что он на помосте устроил. На краю стоит шалашик, пол выстлан еловыми лапами. Радужные кругляшки повсюду развешаны, качаются, сверкают в лучах луны. На подносе лежит жареная куропатка и хлеб, бутылка стоит рядом.

Он расстарался. Для меня. Такую красоту соорудил. У меня сердце разрывается. Обхватываю себя руками за плечи. Только бы не разрыдаться.

— Ты снова вором заделался? — спрашиваю. — А как же праведная жизнь?