Верни мне мой 2007-й Брусов Серж
С приходом тепла «Пушка» всегда обретала новую жизнь. Количество народа на площади возрастало в разы: приходили незнакомые люди, всевозможные друзья друзей и очень быстро становились частью тусовки. Правда, настолько же быстро они и переставали посещать главное место молодежных «сходок». Мало кто задерживался на «Пушке» больше чем на несколько месяцев; большинство «рассасывалось» к концу ноября. Я влился в тусовку в мае 2006-го и успешно перенес «зимовку». Теперь, с приходом настоящей весны, начиналось то самое время, когда пить пиво на улице было особенно приятно.
Я с бутылкой лимонного «Туборга» в руке обсуждал с Грином огромный плакат-афишу предстоящего концерта My Chemical Romance. Мой зеленодредый друг был крайне недоволен тем, что на фасаде старого дома, выходящем на площадь, повесили афишу именно этой группы, а не Linkin Park, как ему бы хотелось:
– Да не, при чем тут я? Просто странно, что «ЛП», открывшие для широких масс речитатив под гитарные риффы, рекламируются маленькими плакатиками как провинциальный театр, а эти – здоровенным принтом в субкультурном центре Москвы…
Я пожал плечами:
– Да ничего странного, на «ЛП» билеты и так раскупят, а на «романсов» вряд ли целая «лужа» наберется, вот и пиарят их как могут.
Грин был старше нас с Антоном на пару лет, но до сих пор учился на третьем курсе. Один из тех ребят, что вылетают, восстанавливаются, берут академ, уходят в другой вуз, снова приходят назад и т. д. и т. п. Из сильной половины нашей компании Грин был наиболее ярко выраженным «субкультурщиком». Кроме вышеупомянутых зеленых дредов у него был пирсинг на лице в двух местах – в брови и под нижней губой, тоннели в мочках обоих ушей и руки, татуированные по плечи (на сленге – рукава). Иногда я пересекался с ним в общаге, хотя что он там делал (учился Грин не в нашем университете), я никогда не понимал. Периодически он подрабатывал барменом в каком-то клубе и мечтал открыть свое кафе. Мы с ним как-то разговорились об этом, встретившись на кухне во время приготовления ужина:
– Ага, именно кафе. Ну, короче, типа для своих. Ресторан – пафосно как-то… Готовил бы сам. Готовить я люблю.
Готовить он правда любил и умел. Грин мог сварить вкуснейший суп из остатков еды, которая хранилась в шкафу (холодильник в общаге был не у всех), пару минут пошарив по углам полок. Был у него к этому особый, природный дар.
Грин, как мне казалось и сейчас кажется, в отличие от большинства постоянных гостей «Пушки» действительно жил субкультурой. Если для всех нас это было в той или иной степени хобби, способ проведения свободного времени, мода, то для него это был он сам. Грин растворялся в этой тусовке, разговорах, концертах и чувствовал себя как рыба в воде среди аквалангистов, изучающих морскую фауну. Вот и сейчас он с каким-то особым изяществом (или понтом?) пил пиво и рассуждал о наружной рекламе в центре города:
– Ну, не знаю, как по мне, афиши такого формата достойна более известная группа, хотя бы в знак признания. Кстати, а левак на эти концерты будете делать?
– Антоха вроде уже штампует.
Я ждал Натку – накануне вечером она предложила встретиться:
SadButTrue: хай) ну что, стало более-менее приятно находиться на воздухе. Пересечемся?)
me: привет! Да, конечно) когда, где?
SadButTrue: давай завтра на «Пушке» часа в четыре?
me: оке)
Часы показывали половину пятого, когда я заметил ее, подходящую со стороны кинотеатра. Одета Натка была довольно ярко, но среди завсегдатаев площади особо не выделялась. На ней была красная футболка с большим лого Hello Kitty на груди, поверх – потертая джинсовая жилетка с парой-тройкой значков с левой стороны, дальше шла светло-розовая юбка-пачка и черные легинсы. Завершали общую картину, как подобает стилю, высокие розовые «конверсы».
Я издалека увидел, что Натка пытается убрать с лица саму собой появившуюся улыбку. По мере приближения к нам делать это ей удавалось всё труднее. Подойдя совсем близко, она бросила попытки скрывать эмоции и, буквально сияя от счастья, замахала руками:
– Приветики, ребятушки!
Я по-дружески обнял Натку за плечи и ощутил, какая она хрупкая и невесомая. Грин просто сказал «привет» и поспешил нас покинуть, примкнув к другой «кучке».
– Ну что, куда пойдем? – спросил я.
Натка пожала плечами и, продолжая улыбаться, ответила:
– Мне абсолютно всё равно. Сейчас везде хорошо.
Мы двинулись по Тверскому бульвару в сторону Арбата. Лавочки по обе стороны пешеходной дорожки облюбовали различные молодежные компании, мамы с колясками, бездомные, перебирающие свой хлам, и просто задумчивые одинокие люди. Кто-то катался на велосипеде, другие играли в «сокс», третьи пели песни под гитару слегка заплетающимися языками. Улица ожила.
– Ты сегодня веселее, чем раньше, – начал я разговор.
– Весна так на меня действует, – Натка отвечала приветливо. – Зимой депрессия накатывает. Летом расцветаю.
– А осень?
– Осенью обычно меланхолична и много думаю. Зимой скучно, осенью грустно. Как-то так.
Мы вышли на площадь Никитские Ворота. Солнце медленно ползло по небосклону на запад, но холоднее от этого не становилось. Дул легкий теплый ветерок. Я показал на церковь Большого Вознесения, расположенную по правую руку от нас:
– Здесь, между прочим, Пушкин венчался. Знала?
– Не-а, а это они? – Натка кивнула в сторону беседки, где располагался памятник поэту с его молодой женой.
– Ага. Невесте, твоей тезке, кстати, всего восемнадцать было, когда они поженились.
Моя подруга наигранно закатила глаза:
– Да знаю, знаю я, кто такая Наталья Гончарова. Про эту церковь просто не в курсе была.
– А вон в той, – я показал на маленькую церквушку левее большого храма, – был почетным прихожанином (или что-то типа того) полководец Кутузов.
– У нас прогулка по примечательным местам? – Натка, улыбаясь глазами, смотрела на меня. – К слову, откуда ты так Москву знаешь? Ты же не отсюда?
– Не помню, чтобы говорил тебе об этом… что я не москвич. Это как-то внешне заметно? – Интересовался я довольно искренне, так как много раз слышал от коренных жителей столицы, что «провинциалов за версту видно».
Натка засмеялась и сразу же не нарочно (как мне показалось) напомнила о своей фишке:
– Да нет, за версту точно не видно. – И добавила, уже серьезнее: – Просто поняла. Можешь считать, что по образу мышления.
По Никитскому бульвару мы дошли до Нового Арбата и продолжили прогулку прямо по нему в направлении Дома правительства. Натка много спрашивала обо мне, смеялась, шутила. Весна действительно очень изменила ее поведение по сравнению с нашей первой встречей. Кроме того, у меня возникло ощущение, что она лучше овладела своими парапсихологическими навыками: Натка договаривала начатые мной фразы и загадочно ухмылялась, пристально глядя в глаза. Я старался избегать этой темы в разговоре, но в конце концов не выдержал:
– Слушай, сразу извиняюсь, если чем-то задену… но я хотел бы спросить о твоих, ну… способностях…
Натка, вопреки моим ожиданиям, не замкнулась и не психанула, а довольно легко сказала:
– Всё ждала, когда спросишь. Всю дорогу сдерживаешься. Ладно, я расскажу. Только давай не так, не на улице. Зайдем куда-нибудь…
На пересечении с Садовым кольцом мы свернули налево и пошли в южном направлении. Почти сразу же мне на глаза попался итальянский ресторан, который я уже посещал и был в неподдельном восторге от местной пиццы. Место для ужина было определено. Хостес проводил нас в самый угол просторного зала, украшенного декоративными перегородками с искусственным виноградом.
Натка очень долго изучала меню, потом закрыла его и обратилась ко мне:
– Выберешь что-нибудь? Полагаюсь на твой вкус.
Я заказал пиццу «четыре сыра» и два безалкогольных коктейля. Последние принесли практически мгновенно. Сделав пару глотков, моя подруга вдруг спросила:
– У тебя девушка есть?
– Нет, в данный момент нет. Разошлись.
Натка поболтала трубочкой в своем стакане и продолжила:
– А как вы расстались? Извини, если это совсем личное, просто так мне будет легче объяснить кое-что про меня.
Я пока не очень понимал, куда идет разговор, но решил быть максимально открытым:
– Расстались мирно, без эксцессов. Да у нас не то чтобы сильная привязанность была. Встречались мы пару месяцев. Поняли, что не совсем подходим друг другу, и разошлись.
Натка слушала внимательно и какое-то время подбирала то ли мысли, то ли слова для ответа:
– М-м-м… У меня не так. Это была моя первая большая любовь. Себя не помнила от счастья. Пока не узнала, что я у него не одна и все его эмоции – просто лицемерие. Подробности давай опустим, не хочу вспоминать. Да это и не суть. В общем, держалась я, как могла… плакала, не ела, не спала, но держалась. А потом сорвалась. Решила умереть. Проглотила пару десятков таблеток успокоительного и запила шампанским. Как Курт Кобейн незадолго до своего самоубийства. И умерла. Это было 29 декабря. Вот перед этим Новым годом.
Я слушал дальше, Натка оказалась отличным рассказчиком, держащим паузу и меняющим интонации именно там, где нужно.
– Я достаточно быстро уснула и впала в кому. На три дня, как мне потом сказали. Знаешь, есть такой стереотип, что, убив себя, решаешь все проблемы и вообще после смерти всё хорошо? Так вот, это полная херня. Прости за грубость, но так и есть. Ни хрена не легче.
– Это ты о чем? Ты осознавала себя в коме? Что-то чувствовала, видела?
Нам принесли пиццу. Официант отрезал пару кусков специальным круглым ножом, положил их на тарелки и, пожелав приятного аппетита, удалился. Натка сделала несколько укусов, показала большой палец, очевидно означавший, что пицца неплоха, и продолжила:
– Это было похоже на сон. Точно не помню, что я видела. Какие-то обрывочные сцены, образы, лица людей. Помню, что было как-то тревожно, некомфортно. Уж точно никакого покоя и умиротворения я не испытывала. Еще помню, что это всё длилось очень долго. На каком-то подсознательном уровне я понимала, что это не моя жизнь, а просто сон, но почему он никак не кончается – вот что меня удивляло. Потом забывала, что я во сне, потом снова вспоминала. Ну, вернее, там вообще не так всё было. Не было никаких «потом», «после», «перед». Там вообще времени не было. Только мысли и чувства. Еще звуки, картинки какие-то непонятные возникали периодически. Сложно словами описать… А потом я проснулась.
Я сделал пару глотков коктейля. Натка последовала моему примеру. Теперь всё становилось более-менее понятно: ее замкнутое поведение на вписке у Филина, нервные всплески – всё было похоже на посттравматический синдром. Мне показалось странным, что она вообще была на концерте, учитывая, что за неделю до этого лежала в коме. Я решил спросить об этом:
– Погоди-ка, «Елка» проходила восьмого января. В Новый год ты была в отключке. А уже через неделю пошла тусить?
– Слушай дальше. Проснулась я первого числа. В больнице тихо и скучно. Я же себя чувствовала превосходно – как будто выспалась после бессонной ночи, была полна сил и энергии. Родители забрали домой, обещая главврачу внимательно следить. Первые два-три дня действительно носились буквально по пятам, шагу не давали сделать. Ну а я-то что? Я вообще в полном порядке была! За исключением одной детали. Стала как-то странно воспринимать окружающих. Как будто улавливать, о чем они думают и что чувствуют. Но это не чтение мыслей, нет. Я ощущаю какие-то… потоки энергии, что ли… Не знаю, как сказать. И могу интерпретировать их в словесную форму у себя в голове.
– Это интересно, – вставил я.
– А мне-то как интересно было! Правда, я думала, что это всё из-за домоседства недельного, и к исходу седьмого дня постельного режима уговорила-таки предков отпустить меня на концерт. Вот. Пришла я в «точку»… и там тако-о-ой треш начался… Ну, обычным людям незаметно было, а я себя ощущала как в открытом море во время шторма. Это ж был мой первый выход в общество после комы. Миллионы мыслей в голове крутились. Я нашла место на балконе и стала просто молча наблюдать за происходящим, стараться улавливать какие-то закономерности. А потом встретила тебя. И как-то сразу заинтересовалась, почувствовала что-то. Ты извини, что весь вечер тогда неразговорчива была, теперь знаешь почему.
Я поспешил заверить Натку, что и не думал обижаться. Она улыбнулась и ответила, что знает об этом. Ну, еще бы.
– А как родители отреагировали, что дома не ночевала?
– Я позвонила, сказала, что всё хорошо, и обещала с утра пораньше приехать домой. Так и сделала.
Ее история, конечно, поразила меня. Во многом из-за того, что прежде мне не доводилось сталкиваться с паранормальным и, услышь я такое при других обстоятельствах, вряд ли бы стопроцентно поверил. Но еще больше удивляло то, с какой легкостью она об этом рассказывала. Метаморфоза, случившаяся с Наткой за эти три месяца, была колоссальной. И такой, открытой и позитивной, девушка мне очень нравилась, а не просто вызывала интерес как при знакомстве.
Мы закончили с пиццей и допили напитки. Я спросил у Натки, хочет ли она чего-нибудь еще. Она сказала, что нет, и предложила прогуляться по Старому Арбату. Я согласился и заплатил по счету.
На улице стемнело, на Арбате зажглись стилизованные под XIX век фонари. Потихоньку сворачивали свои монатки уличные художники, закрывались некоторые палатки с сувенирами, расходились отдельные кучки тинейджеров. В то же время многие шумные компании всё так же громко пели под гитары и не собирались останавливаться. Кто-то танцевал, кто-то показывал фокусы, кто-то рассказывал толпе анекдоты.
Меня заинтересовала группа кришнаитов, с большим позитивом исполнявших ритуальные песнопения и приглашавших прохожих присоединиться. Руководили процессом двое – пожилой мужчина с длинными самозаплетающимися в дреды волосами и с бубном в руках и коротко стриженная женщина, игравшая на каком-то экзотическом подобии то ли маленькой дудочки, то ли губной гармошки. В одежде у этих людей преобладал ярко-оранжевый цвет. Я спросил Натку:
– А можешь сказать, эти ребята правда какие-то просвещенные или это всё просто игра?
Мы остановились в толпе зрителей. Натка стала внимательно смотреть на кришнаитов. Главный старик сел на фанерный лист, принял позу лотоса, закрыл глаза и положил руки на колени ладонями вверх. Через пару минут моя подруга, кивнув в его сторону, сказала:
– Ну, вот от этого какие-то странные вибрации исходят. От остальных – вполне обычные мысли.
– Обычные мысли?
– В том плане, что могу их понять. А у него – нет, как мантры какие-то читает.
В этот момент гуру открыл глаза и посмотрел прямо на нас. Из всей многочисленной толпы его взгляд безошибочно за долю секунды остановился точно на Натке. На пару мгновений она словно «зависла», потом взяла меня за руку и вполголоса шепнула:
– Идем отсюда. Нехорошо мне.
Мы направились дальше по улице, миновав «оранжевых» людей. Оглянувшись, я увидел, что старик провожает нас взглядом. Мне захотелось узнать, что случилось:
– Что-то почувствовала?
Натка ответила не сразу, задумавшись о чем-то. Она снова напоминала себя во время зимы.
– Он сказал мне: «Не мешай».
– Телепатически?
– Да не знаю я, как это называется. Он почувствовал, что я сконцентрирована на нем. Прикинь? Странно это.
– Думаю, ничего странного. Вернее, не более странно, чем вся твоя странная история.
Натка улыбнулась и крепче сжала мою руку. Только сейчас я обратил внимание, что мы всё еще держимся за руки – настолько естественным мне это казалось. Она разделила мою мысль:
– Да, мне так тоже нравится.
Прогулочным шагом мы дошли до метро «Арбатская» и спустились на эскалаторе глубоко под землю. Натке нужно было на другую ветку. Мы остановились около перехода. Она поправляла юбку-пачку и смотрела куда-то вниз, потупив глаза.
– А ты вроде хороший… – очень смущенно проговорила моя подруга, всё так же склонив голову.
– И ты вроде тоже. – Ничего более подходящего в тот момент мне на ум не пришло. Должно быть, звучало это ужасно глупо.
Натка подняла взгляд, игриво ухмыльнулась и резюмировала вечер:
– Ладно, пока, – при этом она внезапно чмокнула меня в щеку и быстро-быстро засеменила по ступенькам, ведущим на другую ветку метро. Как обычно, не дождавшись ответного прощания.
Я находился в легком ступоре еще какое-то время, а потом медленно побрел к своей платформе.
9. Трудности перевода
Опубликовано: май 2007-го
Отредактировано: на этой неделе
Играет: Психея «Он Не Придет»
Пару недель спустя начала цвести сирень. Город наполнился ароматом поздней весны. Периодически бывали грозы – сильные, свежие, смывающие зимнюю хандру. В самый разгар одной из них мне довелось оказаться в Марьине. Зонт я с собой, как частенько бывало, не взял, а потому вынужден был пережидать ливень за стеклянными дверями метро.
За несколько дней до этого Натка постучала мне в «аську». С нашей последней арбатской прогулки мы пока так и не виделись, но общались почти каждый день через интернет. В разгар беседы на отвлеченную тему она вдруг спросила:
SadButTrue: а, слушай, хотела спросить. у тебя ведь с английским очень хорошо по-моему?
me: вроде нормально, а почему спрашиваешь?
SadButTrue: порепетиторствовать не хочешь? за деньги, конечно.
me: подробности?)
Натка рассказала, что младшей сестре ее подруги нужно подтянуть английский, работы буквально на месяц, а заплатят неплохо. Подумав, я дал свое заочное согласие. Через день или два мне позвонила мама моей будущей ученицы и согласовала все условия. Сошлись на 600 рублях за занятие и двух визитах в неделю – по вторникам и пятницам.
В силу того, что никаких смартфонов с gps в широком распространении еще не было, я изучал распечатанную на бумаге карту местности. Вскоре дождь кончился, и я побрел по тротуарам московского спального района в поисках нужного дома. Нашелся он довольно быстро, это была обычная для городских окраин высокая панельная башня в двадцать два этажа. На лифте я поднялся на семнадцатый и нажал кнопку звонка. Ждать пришлось недолго. Дверь открыла высокая худая женщина в деловом костюме с собранными в пучок русыми волосами – должно быть, мама девочки. Так и оказалось.
– Здравствуйте, это я по телефону с вами говорила, – она держалась подчеркнуто вежливо. – Сама вот только с работы пришла. Проходите, пожалуйста.
Она жестом пригласила на кухню. В квартире, по-видимому, давно не делали ремонт. Вернее, не обновляли интерьер. Мебель – шкафы, кухонный гарнитур, стулья – вся была из восьмидесятых-девяностых. С другой стороны, везде царил полный порядок, всё лежало очень аккуратно и на своих местах. «Скорее всего, жилье съемное», – подумал я.
– Так, ну, вроде бы всё основное по телефону обсудили… – начала женщина. – Наташа вас рекомендовала как большого специалиста.
Я поспешил несколько урезонить ожидания от моего преподавательского таланта:
– Наверное, это слишком смелая характеристика. Просто я неплохо говорю по-английски…
– Это то, что надо! Ане нужно именно разговорный подтянуть. С грамматикой у нее всё хорошо. Вы можете вообще только на английском говорить, прямо с самого начала. Идите в маленькую комнату, она там, познакомьтесь.
Я миновал небольшой коридор-прихожую и постучал в закрытую дверь. Ответа не последовало, я постучал еще раз. Безрезультатно.
– Наверное, музыку слушает, – раздался с кухни голос мамы. – Попробуйте еще раз, громче.
Именно в этот момент дверь открылась. Передо мной стояла девочка лет четырнадцати в красном спортивном костюме с российской символикой от Bosco. Ростом на голову ниже меня, она выглядела очень грациозно, спортивно. Распущенные светлые волосы и зеленые глаза. Эффектная внешность.
– Hi![8] – я поздоровался и представился на английском.
Она немного скованно отошла в сторону, пропуская меня в комнату, и сказала по-русски:
– Мы так прям сразу и будем на инглише?
Я присел на диван и ответил:
– Yep[9].
Девочка закрыла дверь и пожала плечами:
– O’kay. I’m Anny. Or Anya. As you like it[10].
– Nice to meet you[11].
Дальше мы общались на иностранном.
– Итак, Аня, я здесь, чтобы по просьбе твоей мамы помочь тебе свободнее говорить по-английски.
Девочка села за компьютерный стол и развернулась ко мне в пол-оборота.
– Хорошо. Как будем заниматься? По учебнику?
– Нет, просто общаться. Вот так, как сейчас. Только разговоры, никаких скучных книжек.
Аня заметно преобразилась, услышав об отсутствии атрибутов классического образовательного процесса.
– Круто! Я готова. С чего начнем?
– Сколько тебе лет и в каком классе учишься?
– Пятнадцать. В десятом. А ты в университете?
– Да, я студент.
К моему удивлению, Аня говорила вполне неплохо. Паузы между словами делала редко и небольшие. Произношение тоже было в порядке. Я спросил:
– У тебя есть трудности с английским? Ты очень хорошо говоришь.
– Нет. Просто нужно практиковать перед экзаменом в другую школу. И еще у меня игры через год. Там тоже общаться придется.
– Игры?
– Олимпийские, в Пекине.
Я на несколько мгновений растерялся, так как прежде не общался со спортсменами олимпийского уровня. Аня это заметила и задала вопрос:
– Спортом не интересуешься?
– Смотрю только крупные соревнования. Футбол, бывает, с друзьями. А ты каким занимаешься?
– Спортивной гимнастикой.
– И как часто девочки твоего возраста получают шанс выступить на Олимпиаде?
– Ну, вообще, в нашем виде спорта в основном такие и выступают. У нас в сборной и по тринадцать лет девчонки есть.
– Ого.
– Да, к двадцати годам связки деревенеют, менее пластичной становишься. Риск ошибок возрастает.
Аня с большим интересом рассказывала о своих увлечениях: о гимнастике, рисовании, любви к лошадям. Спустя какое-то время она спросила:
– Ты учишься на переводчика?
– Нет, это хобби. Моя специальность – автоматизация производства.
– А о чем это?
Я усмехнулся:
– Думаю, тебе будет скучно. Давай как-нибудь в следующий раз расскажу в подробностях. Если замучает бессонница – сразу спрашивай меня об этом. Крепкий сон гарантирую.
Она засмеялась.
– А английский откуда?
– Смотрел фильмы, слушал музыку, читал тексты песен. Так и выучил.
Вскоре в комнату зашла мама, поблагодарила меня за урок и обратилась к дочке:
– Ань, давай на тренировку отвезу, если уж всё равно дома оказалась в такое время.
Та посмотрела на часы в углу компьютерного экрана и в спешке поднялась со стула, прощаясь со мной всё так же на иностранном языке:
– Спасибо за это занятие, время прошло незаметно. Сейчас мне пора на гимнастику. До следующего раза, пока!
Я также поднялся с дивана и ответил:
– Не за что. Увидимся.
Каждый вторник в четыре часа дня и каждую пятницу в два – сразу после учебы – я приходил, чтобы поболтать. Аня рассказывала, как занималась гимнастикой с раннего детства и была самым перспективным ребенком в своей секции. До двенадцати лет они с мамой и сестрой жили в Хабаровске. Затем тренеры, заметив у девочки серьезные спортивные амбиции, посоветовали переезжать в Москву – Аня к тому времени переросла уровень любого из местных спортклубов. Мать пожертвовала неплохим карьерным положением – она работала заместителем главы городской администрации – и увезла дочерей в столицу.
– Довольно долго мы жили у родственников, пока мама не нашла нормальную работу. Потом сняли вот эту квартиру. Не Рублевка, конечно, – девушка иронично улыбнулась, – но зато отдельно. Не семь человек в трешке.
Они жили втроем: с мамой и старшей сестрой, той самой, которая через Натку узнала обо мне. Сестра две недели назад улетела в Штаты по Work&Travel[12] на три месяца. Самой Ане в конце мая предстояло отправиться в Испанию на какой-то турнир и последующие трехнедельные спортивные сборы. Потом поступление в новую школу и очень короткие (для летних) каникулы – всего один месяц.
Мне нравилось наше общение. Я поправлял грамматику или фонетику Ани очень редко, и всё это было похоже на обычный треп, а не репетиторство. В этой связи работать мне было легко и приятно.
Однажды я как обычно во вторник после университета приехал в Марьино и застал девушку в крайне плохом расположении духа. По всему было видно, что разговаривать она не хочет. После нескольких попыток завязать беседу и Аниных односложных ответов я предложил:
– Слушай, если ты не хочешь сейчас разговаривать, может, мне лучше уйти? А ты отдохнешь. Тебя, наверное, очень измотали тренировки и учеба за последнее время.
Аня сидела на подоконнике. Она слегка поджала губы и посмотрела в окно, раздумывая о чем-то. Потом тихо, устало сказала:
– Нет, не стоит.
– Тогда расскажи, почему такая аморфная сегодня? Что-то случилось?
Аня продолжала наблюдать улицу сквозь стекло, словно не замечая меня. Минуту спустя она вдруг спросила:
– У тебя девушка есть?
Прямо дежавю какое-то. Она-то к чему спрашивает? Я в таком возрасте всерьез увлекался компьютерными играми. И правда, что ли, акселерация?
Я завис на несколько секунд, подумав о Натке.
– Не знаю.
Моя собеседница с любопытством повернулась в мою сторону:
– Как это? Не знаешь, есть ли девушка?
– Не знаю, в каких мы с ней отношениях – просто друзья или что-то большее.
– Ты ее когда-нибудь просил сделать для тебя что-то такое, чего она сделать не могла?
– Не совсем понимаю, о чем ты говоришь. В моей голове это не укладывается. А почему спрашиваешь?
Аня опять замолчала в нерешительности – продолжать ли тему? Но всё-таки решила рискнуть:
– У меня недавно появился парень. Он очень классный. Мы отлично ладим. Мне кажется, что я его люблю.
– Не хочу обижать твои чувства, но, по-моему, это обычная подростковая влюбленность. Я сам не верил, когда мне так говорили. Но теперь, по еще свежей памяти (всего пять лет прошло), могу сказать – так оно и было.
– Нет, у нас всё не так! У нас – по-настоящему! Пусть все говорят, что это всё ерунда – я не верю.
Типичный подростковый максимализм, пронеслось у меня в голове. Я решил увести разговор в русло проблемы:
– Ну, хорошо, у вас большая любовь. Что не так-то?
– Он считает, что я уделяю ему очень мало времени. Но у меня и так его мало! Истерики мне закатывает, мол, не ценю его.
– Еще раз прошу прощения, но, по-моему, твой так называемый парень ведет себя как девчонка. Что за сопли? Сколько ему лет вообще?
– Семнадцать. Это не сопли. Это эмоции. Он этим живет. Он – эмо.
Ну конечно, как же иначе. Не все эмо – слабохарактерные нытики, но почти все слабохарактерные нытики вдруг в одночасье стали эмо. И парень Ани, как мне казалось с ее слов, относился именно к таким. Я решил узнать о нем побольше, мало ли, может, мы были знакомы.
– А как зовут его? На «Пушке» зависает?
– Егор. Ну, бывает иногда, но редко. В основном здесь, на юго-востоке они тусят. А что?
– Да так. Вдруг встретимся. Интересно будет поболтать.
Аня пожала плечами и посмотрела на часы на руке. Потом медленно спустилась с окна и изобразила подобие улыбки:
– Ну ладно, на сегодня, наверно, хватит. Спасибо, что пришел.
– Не за что. Пока!
Следующие несколько дней я спрашивал у ребят на «Пушке», не знает ли кто Егора из Марьина «или откуда-то оттуда». Отчего-то мне очень хотелось пообщаться лично с этим чересчур эмоциональным молодым человеком. Как и ожидалось, никто с ним знаком не был. Только одна девчонка из Люблино как-то упомянула, что вроде бы знает какого-то Егора-эмо со своего района, но давно его не видела. Изображать Коломбо и искать парня по всей Москве я не стал – всё-таки, по большому счету, какое мне дело до личной жизни ученицы?
«Пушка» тем временем расцвела. Народу на площади было море, деревья пышнели с каждым днем, начали работать фонтаны, а самые многолюдные места не пустели даже ночью. Началась пора теплого вечернего ветра и сухого асфальта. Грин, кажется, проводил на площади сутки напролет. Антон появлялся не очень часто – помогал родителям делать ремонт в квартире. С Наткой мы виделись один раз – ходили в кино на третью часть «Пиратов Карибского моря». Она была не очень разговорчива – сказала, что болит голова. Поэтому после фильма мы выпили по кофе и разошлись. Как обычно в мае, я чувствовал полную гармонию с самим собой и окружающим миром. Мой месяц.
На наше с Аней последнее запланированное занятие я шел с чувством выполненного долга и легким настроением. Она также оказалась приветлива и улыбчива. После нескольких дежурных фраз я решил поинтересоваться о ситуации с Егором:
– Как у вас с парнем? Всё выяснили?