Верни мне мой 2007-й Брусов Серж
– Спасибо большое! – Я был приятно обескуражен и сразу же, как только вышел из аудитории, написал Натке эсэмэс о том, что сдал злополучный экзамен. Через несколько минут пришел ответ:
«Супер! Ну вот видишь, и я порой ошибаюсь:)))»
Однако, как выяснилось уже через три дня, ошиблась моя подруга только в деталях, а общий итог оказался именно таким, как она предрекала. На предэкзаменационной консультации по теории вероятности – последнему оставшемуся перед летними каникулами рубежу – преподаватель (молодой парень-аспирант) предложил группе выбор:
– В общем, товарищи студенты, альтернатива такая: либо обычный экзамен… хотя нет, лучше так – либо очень сложный экзамен (спрашивать буду дотошно и долго), либо ставлю всем автоматом среднеарифметическую оценку по результатам ваших работ по ходу семестра. – Аспирант поднял ладонь, чтобы остановить начавшийся гул. – Второй вариант с условием: кто-то один из вас, случайно выбранный жребием, получит «два» и останется на осень.
В аудитории воцарилась тишина: теперь выбор был уже не так очевиден.
– Чтобы всё было более-менее объективно, – снова взял слово аспирант, – проголосуем за принятие или неприятие второго варианта. Необходимый порог – ну, скажем, 80 % голосов.
Из двадцати семи человек, присутствующих на консультации, за «автомат» подняли руки двадцать пять. Я был против, так как чувствовал, что неудачный жребий при таком раскладе выпадет именно на меня. И не ошибся.
На следующее утро в самом начале экзамена преподаватель, «перетасовав» стопку зачеток подобно колоде карт, вытащил одну наугад из середины и прочел мою фамилию. Я молча встал, прошел по аудитории, забрал зачетную книжку у него из рук и направился к выходу. Уже у самой двери аспирант окликнул меня:
– Слушай, а ты же, по-моему, против был? Чувствовал будущее?
– Нет, просто знал его.
Молодой преподаватель на пару мгновений задумался, а потом предложил:
– Ну, хочешь, приму у тебя экзамен?
– Нет, спасибо, – ответил я и вышел из аудитории.
– Ну и какого хрена ты не стал сдавать?! – Натка очень разозлилась, услышав мой рассказ по телефону.
– Да что толку, всё равно бы не сдал. Чему быть, того не миновать, – я попытался иронизировать с нотками умудренного жизнью старца в голосе.
Натка не успокаивалась:
– Вот давай без этой херни, хорошо?! Не надо ссылаться на меня, если сам лоханулся!
– Нат, всё нормально. Ты же сама мне тогда сказала, останусь на осень. При этом ты что-то не особо волновалась…
– Да блин, хватит чушь пороть! Это всё – мои ПРЕДПОЛОЖЕНИЯ, понятно? Я не вижу будущее и не знаю ничьей судьбы! Может, это всё вообще у меня в голове! Я сказала, что ты завалишь ближайший экзамен, ты его СДАЛ. Понимаешь? Нужно не угадывать будущее, а творить его! Ты вполне мог не остаться на осень.
– Хорошо, как тогда ты объяснишь, что именно я случайным образом стал тем, на кого упал неудачный жребий?
– Важно не это, а то, что у тебя был шанс самому всё решить.
– Ладно, теперь-то уж ничего не исправить – на прошлое мы точно влиять не можем.
На том конце провода повисла тишина. Через какое-то время Натка очень усталым голосом сказала:
– Я из Москвы уеду на некоторое время. С родителями.
– Отдыхать? Сама-то сессию закрыла?
– Да уж давно. Ага, отдохну немного, мысли в порядок приведу, а то столько шума вокруг…
– И куда вы? Надолго?
– К морю. У отца там домикастерская. Недели на три, может, на месяц.
Отец Натки был известным в художественных кругах акварелистом, но она не любила об этом говорить, только упомянула как-то раз.
– Ясно. Ну, я, наверное, тогда к себе поеду. Тоже где-то на это же время.
– Давай. У нас сегодня вечером поезд, так что увидимся уже только ближе к августу.
Я привязался к Натке, хотя встречались мы нечасто – раз в неделю, а то и реже. Месяц казался очень долгим сроком.
– Хорошо. Тогда давай, приятного отдыха и медитаций у водной глади. Целую.
Я слышал улыбку моей подруги, когда она отвечала:
– Спасибо! За этим и еду. И тебе хорошо отдохнуть. Чмафки.
Я допил купленный в «синей палатке» «кулер» примерно до середины бутылки, поставил тару около доверху набитой картонной коробки, пожелал отличных каникул празднующим одногруппникам и поехал в общагу.
Начиналось Лето. Не календарное, настоящее Лето с большой буквы Л, в младших классах наступавшее в конце мая, в университете – в июле, а во взрослой жизни большинства людей – в плавающем промежутке на пару недель долгожданного отпуска. Медленно отцветал тополь, усыпавший белой ватой московские дворы, воздух становился горячим и ленивым.
Висящий на двери моей комнаты календарь-постер с изображением робота Оптимуса Прайма из грядущего попкорнового блокбастера «Трансформеры» утверждал, что сегодня пятница, 29 июня. Большинство студентов уже закрыли сессию и разъехались по домам, общежитие опустело и затихло. Почти все мои друзья по общаге уезжали начиная еще с прошлой недели, так что и поговорить здесь (теперь уже до сентября) было больше не с кем. Решив, что пора и мне поставить точку в учебном сезоне, я отправился на Курский вокзал, купил билет на ночной поезд и сел в неудобное кресло в зале ожидания. А уже через несколько часов крепко спал на верхней боковой полке плацкартного вагона, несущего меня в родные края.
13. В городе N
Опубликовано: июль 2007-го
Отредактировано: на этой неделе
Играет: Walter Egan «Hot Summer Nights»
Немного подробнее о месте, где я прожил 17 лет – с рождения и до поступления в университет. Ночной поезд из Москвы идет сюда чуть больше шести часов, так что в город попадаешь рано утром. Есть также скоростной поезд, дорога на нем занимает порядка четырех с половиной часов, и ходит он днем. Зимой я предпочитаю второй вариант, летом – первый. Это не считая проходящих составов, время отправления/прибытия которых почти всегда крайне неудобно.
Город моего детства в 2007-м – пятый по численности населения в России: полтора миллиона человек, если считать вместе с пригородами. Он стоит на слиянии двух крупных рек, одной из которых вертикально разделен пополам, а второй «приобнят» с севера, словно старый приятель. Исторический центр находится на правом, высоком берегу, за что и получил народное название – верхняя часть, «верхушка», а также вытекающие отсюда, понятные исключительно местным выражения – «поехать наверх», «встретиться наверху». «Внизу» же расположен промышленный центр – множество предприятий, включая военное производство, автомобильный и машиностроительный заводы. Жить в нижней части не так престижно, как наверху, но я родился и вырос в районе, расположенном именно на левом берегу, и никогда не чувствовал какого-либо дискомфорта по этому поводу.
Имя этого района – Московский, назван так из-за географического расположения на выезде в столичном направлении. Я жил в той его части, где практически нет промзоны, в «сталинском» доме послевоенной постройки, возведенном пленными немцами. Однажды, где-то в конце 90-х, во время ремонта и перепланировки квартиры отец обнаружил на кирпичной кладке стены несколько слов, нацарапанных латиницей. Немецкий он знал со школы и пояснил, что это обычные строительные заметки. Но на меня, тогда десятилетнего мальчишку, таинственные слова на непонятном языке произвели огромное впечатление, и я еще долго грезил о тайниках и сокровищах в недрах дома.
Прибыв на вокзал в полседьмого утра, я сел на троллейбус и через двадцать минут был около дома. По пути зашел в булочную, куда столько раз бегал за хлебом, купил три круассана с вареной сгущенкой и пачку чая в пакетиках и сразу же с дороги позавтракал. Родители улетели отдыхать, пообещав вернуться только в конце июля, так что квартира была в полном моем распоряжении. Каждый раз, приезжая сюда, я первым делом обхожу квартиру метр за метром, чтобы убедиться, что всё здесь осталось точно таким же, как полгода назад. Этот обход не имеет какой-то конкретной цели, просто так уж повелось с того лета, когда я уехал учиться в Москву. Закончив с осмотром жилища, я выхожу на улицу, чтобы совершить аналогичную прогулку, но уже по району. Девять из десяти людей среди тех, кого я знаю, выбирают так называемый «отдых с дороги» вместо немедленной активности. Это совсем не про меня. Даже если путь занимал двое суток на поезде (а такие поездки у меня бывали), мой организм не испытывал абсолютно никакой нужды в отдыхе, предпочитая не терять времени.
Я неспешно прошел дворами до маленького рынка, но его самого на месте не нашел, обнаружив, что вместо пары десятков небольших ларьков и палаток возведен двухэтажный гипермаркет «Ашан». В субботние восемь утра по округе бродил только один не выспавшийся бездомный да пара дворников, метущих пыль по сухому асфальту. На одном из домов я заметил граффити: коряво нарисованное сердце, раскрашенное ярко-красным, содержащее внутри себя эмблему, напоминающую о пиратской эпохе – череп и две перекрещенные кости. Под сердцем надпись: «Emo life»[14]. Странный рисунок. Но из него хотя бы становилось понятно, что эмо здесь есть.
Переулками меж раскидистых старых лип, тополей и кленов я добрел до школы, в которой учился и которой был обязан знанием английского, вкладываемым в голову с семилетнего возраста. «Лингвистическая гимназия» – гласили золотые буквы на синей табличке слева от дверей. Школа была построена еще до войны, в начале 30-х, и являлась самым старым зданием района, сохранившимся в первозданном виде до наших дней. Я присел на низкие брусья, расположенные на спортивной площадке чуть в стороне от крыльца, и стал осматривать двор. Буквально с каждым метром были связаны воспоминания из младших и старших классов. Удивительно, еще два года назад картинки, всплывающие в памяти при мыслях об этом месте, представлялись яркими и живыми. Сейчас же, по прошествии более четырех лет после окончания школы, они начали тускнеть. Я всё так же мог легко вспомнить какой-либо эпизод из того времени, но теперь это было похоже на просмотр неотреставрированной копии старого фильма – пленка была блеклой и поцарапанной, хотя совсем недавно являлась картинкой в формате высокой четкости с яркими цветами и живым звуком.
Именно в школе я встретил двоих своих лучших друзей. Один был моим одноклассником, а второй учился на год старше. Оба в это лето работали: одноклассник – грузчиком в продуктовом супермаркете, второй (тот, что старше) устроился консультантом в юридическую контору. С одноклассником по имени Игорь (в нашем обиходе оно заменилось на Игос) мы познакомились на самой первой школьной линейке, когда учительница поставила нас рядом. О чем мы тогда разговорились, я, конечно, не помню, но сам факт остался в памяти. Знакомство с Деном (юристом) представлялось более размытым пятном – помню, что мы знали друг друга лет с десяти, так как ходили в одну спортивную секцию – на плавание. На этом всё.
Игос учился в педагогическом вузе на факультете философии. Столь необычный выбор высшего образования произошел у него в последний момент, когда времени на раздумье уже не оставалось, а самый низкий «конкурс» был именно на эту кафедру. Найти работу на лето без опыта, а тем более будучи студентом такого направления, было весьма непросто, поэтому Игос выбрал самый рациональный путь из всех, которые видел на тот момент: устроиться хоть куда-нибудь, где будут платить деньги, желательно не очень при этом напрягаясь. Работал по четыре часа в день, перетаскивал коробки с продуктами и получал за это что-то около десяти тысяч рублей – неплохие деньги для студента в моем городе в то время. Ден изучал право на юридическом факультете Высшей школы экономики и работать пошел сразу по специальности. У него в этом плане никаких проблем не возникло, хотя на тот момент уже несколько лет ходили слухи о перенасыщении рынка труда юристами. Сам Ден по этому поводу говорил:
– Не юристов много, а людей с юридическим дипломом. Законы при этом знают единицы из них.
У меня не было оснований ему не верить.
Когда я приезжал в город, мы собирались втроем – пили пиво, делились новостями и обсуждали актуальные мировые события. Летом 2007-го всё было так же, как и всегда. За всё время (без малого месяц), что я провел дома, произошел, пожалуй, только один интересный случай. Точнее, не случай, а разговор. И, честно говоря, не то чтобы он был таким уж интересным, просто остался в летописи событий в моем сознании.
Мы возвращались из только что построенного за городом торгового центра «Мега». Я и Игос отправились туда за компанию с Деном, которому нужна была пара простых пиджаков в офис. Жаркий июльский день плавно сменялся душным вечером. Большой рейсовый автобус стоял в пробке на въезде в город: двигался рывками и примерно на сто метров каждую минуту. Десятки, а может, и сотни дачников возвращались домой под занавес выходных. Вполне возможно, что пешком дойти было бы быстрее, но прогулка на пятнадцать километров в плюс тридцать по Цельсию совсем не прельщала – в салоне хотя бы работал кондиционер. Мы втроем сидели на самом последнем, заднем ряду кресел. Насмотревшись в окно, Ден повернулся ко мне:
– Ну что, трафик не уступает столице?
– Ага. В одном из немногих аспектов, где пример с Москвы брать не стоит, вы существенно преуспели.
Игос усмехнулся и вступил в разговор:
– «Вы» – глядите-ка, столичный парень к нам пожаловал. Прям как ревизор. Оценивает город.
Мы посмеялись. Бабушка, сидевшая рядом, укоризненно посмотрела и сказала что-то вполголоса. Наверняка какую-нибудь осудительную фразу наподобие: «Ох уж эта молодежь!» Ден извинился перед старушкой за беспокойство.
Из колонок под потолком звучала третья подряд песня ставшей с начала года сверхпопулярной певицы Рианны. Игос подхватил мотив и подпел в нужный момент, обращая слова припева к водителю:
– Just shut up and drive-drive-drive[15].
По счастливой случайности через несколько секунд после этого автобус тронулся и поехал быстрее, чем раньше, преодолев на этот раз метров пятьсот. Я поднял большой палец:
– Крут. Надо было тебе еще на треке «Umbrella»[16] включиться. Глядишь, дождь бы начался.
Игос наигранно положил руку на сердце и признательно кивнул. Вдруг вспомнив о чем-то, он обратился к Дену:
– Слушай, чувак, что спросить хотел. Задумался сегодня об этом, когда ты костюм в Топшопе покупал. А не стал ли ты этим, ну, как сейчас модно говорить, офисным планктоном?
Ден нахмурил брови и посерьезнел, но уже пару мгновений спустя снова стал веселым и расслабленным, показывая, что просто шутил, а никак не «грузился» вопросом Игоса:
– Не-е-е, чувак. Ну да, работаю теперь в офисе, одеваюсь более формально. Не всё же в рваных джинсах ходить?
– Да нет, не только в одежде дело. Ты вообще как-то остепенился, что ли… – Игос повернулся ко мне: – Скажи ведь? Пропал наш старый Ден… Где он, безбашенный панк и крутой тусовщик?
Я ничего не ответил, хотя, в общем-то, был согласен со сказанным. Автобус продвинулся еще на несколько десятков метров. Кто-то из водителей протяжно сигналил впередистоящим машинам, надеясь, что пробка от этого быстрее «рассосется». Тщетно.
– Я не хочу сказать, что это плохо, – продолжал Игос, – ну, то есть, конечно, не очень весело, да. Но я понимаю, что это естественный порядок вещей и все мы рано или поздно повзрослеем. Я только хочу понять: это именно этот момент? Ты заканчиваешь учиться, начинаешь работать… и всё?
Теперь Ден действительно задумался и ответил не сразу. Через пару минут он заговорил:
– В общих чертах, наверное, так… просто переход в следующий этап жизни. Только у тебя это звучит как-то совсем печально, как будто всё заканчивается. Мы же так же встречаемся, отлично время проводим. Почти ничего не изменилось.
Тут уже я вставил свои пять копеек:
– Легкость ушла. В смысле, уйдет, мне так кажется. Начинаешь работать по найму – сразу строгие рамки: с девяти до шести в офисе, два выходных, отпуск расписывать за полгода. Не будет уже этой непринужденности, свободы в такой степени, как сейчас.
– Вот и я об этом, – Игос закивал головой. – Ясно, что это, скорее всего, неизбежно для девяносто пяти процентов людей. Но легче от этого не становится.
Автобус всё так же потихоньку, рывками по 50–100 метров подбирался к городу. Впереди замаячили маленькие строения городских окраин. Здесь, в отличие от Москвы с ее высокими панельными монстрами, они представляли собой одно- и двухэтажные частные домики-коттеджи.
– Не знаю, – произнес Ден. – По-моему, всё остается так же. У меня в отделе есть парень, он старше нас с вами, лет двадцать семь. Заядлый клубный тусовщик: каждую пятницу после работы – в бар до поздней ночи, в субботу – клуб до утра, так, что всё воскресенье отсыпается…
– А в понедельник – снова на работу, – заключил я.
– Вот именно, – продолжил Игос, – как по расписанию: будни – работа, пятница – бар, суббота – клуб, воскресенье – сон. И далее по кругу.
Ден развел руками:
– Сэ ля ви. Чтобы достойно и с комфортом жить и хорошо отдыхать, надо хорошо зарабатывать. В своей карьерной целеустремленности руководствуюсь именно этим.
Игос пожал плечами и сделал выражение лица, вербально выразить которое можно было бы словами: «Ну, хрен его знает, возможно, что и так». А потом сказал:
– Главное, чтобы не возникало ситуации, когда зарабатываешь деньги, которые некогда тратить.
– Тоже верно, – согласился Ден.
Оставшуюся часть дороги автобус преодолел минут за двадцать, в течение которых никто из нас не проронил ни слова. Я слушал свой старенький mp3-плеер, Игос думал о чем-то, уставившись перед собой, а Ден рассеянно смотрел в окно. Мы приехали на конечную остановку, располагавшуюся у железнодорожного вокзала, около девяти часов вечера, пожали руки и разошлись в разных направлениях – все по домам. Прошла пара-тройка ничем особо не запомнившихся дней. Я созвонился с Наткой, узнал, что у нее всё хорошо, а также то, что она, конечно, знает, что и у меня всё в порядке. Я пошутил: «Надо ли в таком случае вообще выходить на связь и делиться новостями, если ты всё знаешь?», на что девушка ответила: «Ну, тебя слушать приятно». Она сутки напролет проводила у моря и с закрытыми глазами концентрировалась на своих ощущениях, стараясь, по ее словам, уловить каждый электрический импульс, возникающий при работе органов чувств. Я смутно понимал, о чем речь.
В середине недели, утром, часов в одиннадцать, мне вдруг позвонил Ден:
– Приветствую! Слушай, идем в боулинг? Прям сейчас.
– Чувак, ты уволился? Сегодня четверг…
– Да я помню. Нет, работаю еще. Ну, вот захотелось мне. Давай через час в кинотеатре?
– Ну, о’кей.
«Кинотеатр» в данном случае – не нарицательное слово, а название, пусть и довольно странное, торгово-развлекательного центра, на верхнем этаже которого располагался боулинг-клуб. Традиция ходить туда у нас появилась, как, впрочем, и исчезла, еще в школе. В поздних классах (10 и 11) мы частенько сбивали кегли в середине дня после уроков. Для школьников действовала скидка на час игры в размере пятидесяти процентов, чем мы благополучно пользовались до самого поступления в университет. Ну а потом просто перестали там появляться. Не помню почему, но вроде бы не из-за увеличившейся в два раза цены.
Поднявшись на последний этаж торгового центра, я застал Дена и Игоса переобувающимися в специальные ботинки для игры. Организатор мероприятия сразу же эмоционально поприветствовал меня:
– Ого! Вы посмотрите, кто здесь! Да это же наш чемпион! Здорово, бро!
Сарказм я оценил (играть у меня получалось хуже всех, но очень нравился сам процесс) и решил с ходу поинтересоваться о причинах такой спонтанной встречи:
– Здоров-здоров! Чего вдруг в будни днем играем? Как в школе прям.
Ден завязал шнурки, выпрямился и очень непринужденно произнес:
– А хрен его знает. Ну, вот захотелось. Чтобы «легкость» не терять.
Играли мы тогда часа три. А на выходе, оплачивая счет, вновь получили пятидесятипроцентную скидку, что еще больше напомнило о прошлых посещениях этого места. На этот раз, правда, подобное оказалось разовым явлением в честь определения Сочи как организатора зимней Олимпиады в 2014 году. Отдавая кассиру деньги, Ден заметил:
– Хм, надо же. Так и до футбольного чемпионата скоро доживем.
– Ну, это если и случится, то совсем нескоро, – ответил молодой кассир-очкарик, возвращая сдачу. – До четырнадцатого-то дожить бы. Семь лет – это ж вечность.
Оставшиеся две недели в городе я провел абсолютно бесцельно и исключительно здорово. Я каждый день бегал в парке, катался на старом велосипеде, гулял по району, периодически встречая знакомых людей. Было полное ощущение отдыха, отвлечения от повседневности, хотя вроде бы ничего особенного в этом моем визите не наблюдалось. Проводя последние июльские деньки в местах детства, я задавался вопросом: почему наше восприятие со временем так меняется? То, что раньше казалось обыденностью и рутиной, приобрело ностальгический оттенок в памяти и теперь воспринималось как аттракцион, напоминавший о прошлом.
Время летит слишком быстро, и какие-то семь лет – точно не вечность. Как ни крути.
14. На работе
Опубликовано: на этой неделе
Играет: Placebo «Space Monkey»
В Москву я вернулся в начале августа. Натка позвонила в тот же день и сообщила, что хочет остаться на море еще на какое-то время. Таким образом, мне предстояли наискучнейшие двадцать дней производственной практики: без девушки, без друзей – все разъехались (кто домой, кто отдыхать) и без особенных развлечений – только работа. Прекрасная возможность почувствовать вкус «взрослой» жизни в полной мере.
Благодаря занятости отца в сфере энергетики и некоторым его важным знакомствам меня пригласили на стажировку в одну из крупных отечественных компаний, связанных с генерацией электричества. Моя непосредственная работа, правда, совсем не перекликалась с деятельностью предприятия – практику я проходил в IT-отделе как обычный сетевой администратор.
Корпорация располагалась в высоком современном бизнес-центре на западе Москвы. Путь от общаги до работы занимал у меня что-то около сорока минут. Я просыпался в полвосьмого утра, принимал душ, готовил простой завтрак (обычно это была яичница с парой сосисок), одевался как хотел (благо на меня действие дресс-кода не распространялось) и неспешно прогуливался до автобусной остановки – даже в метро заходить не нужно было.
Трое парней из отдела были старше меня (всем лет по 28–30) и особого интереса к новому сотруднику не проявили. Мне выделили место в углу кабинета, около двери в коридор, принесли откуда-то со склада старый системный блок, достали из серверной монитор, а также клавиатуру с мышью и предложили «занять себя чем-нибудь». Я читал новости в интернете.
Первая деталь «рабочей» жизни, вызвавшая дискомфорт, – фиксированный обед с часа до двух пополудни. В университете я мог зайти в столовую после, во время и даже вместо любой лекции и подкрепиться тогда, когда мне этого захочется. Здесь же действовал строгий учет времени, который велся по электронным пропускным карточкам, необходимым для прохода через любую из дверей. Уход на обед раньше положенного срока карался автоматически сгенерированным системой предупреждением: в случае повторного нарушения режима последует денежный штраф, пропорциональный количеству неотработанных минут, вычитаемый из зарплаты. На мой вопрос о том, правда ли всё так строго, один из админов просто махнул рукой:
– Да забей, нет, конечно. Никто не штрафанет, если на пять минут раньше поесть свалишь. Ну, за полчаса-час, конечно, нельзя уходить.
Таким образом, примерные рамки всё-таки существовали, и за время моего первого опыта работы я так и не смог привыкнуть к шестичасовым перерывам между приемами пищи в течение дня. Особенно после общаги, где завтрак, обед и ужин вообще не зависели от времени суток. Желудок всё время ноюще урчал, а чай со снэками в виде шоколадных батончиков только усугублял ситуацию, провоцируя дискомфортные ощущения в животе.
Другим аспектом «корпоративности», очень меня удивляющим, были разговоры людей, которые я случайно слышал в столовой и на улице, куда выходил якобы покурить (на самом деле просто постоять на свежем, насколько это было возможно от сигаретного дыма, воздухе). Практически все они либо говорили о работе, либо просто молчали. Мне там пообщаться было абсолютно не с кем, но я это воспринимал как должное – глупо было рассчитывать, что люди 30–40–50 лет интересуются молодежными субкультурами или хорошо разбираются в современной андеграундной музыкальной сцене. Гораздо больше меня поразил факт того, что им самим было не о чем поговорить друг с другом. Возможно, так просто совпало, но очень редко я видел коллег, обсуждающих какие-то спортивные события, кино или новый альбом известной группы. В основном до меня доносились обрывки разговоров о подписанных договорах, перезаключенных контрактах или, самая отвлеченная тема, которую мне доводилось услышать, – кадровые перестановки в структуре компании. Еще большее недоумение вызывало то, что деловые разговоры в обед подкреплялись имитацией деятельности в рабочее время. Не у всех, конечно, но у очень многих людей в компании, если внезапно зайти в кабинет, можно было обнаружить открытый интернет-браузер с новостями или игрушками, который тут же судорожно закрывался, а во всю ширь монитора красовалась какая-нибудь пестрящая цифрами таблица Excel.
Несколько раз мы созванивались с Наткой. Она говорила, что знает, что я скучаю по ней и скучаю на работе, но просила подождать еще какое-то время – у нее как раз был «самый важный момент в познании своих возможностей». Я, конечно, высказывал свое недовольство – обещанные три недели в отъезде превратились уже почти в два месяца, но, по большому счету, от меня в этой ситуации ничего не зависело. Натка извинялась и повторяла, что я буду очень удивлен, когда узнаю, чего она достигла благодаря морским медитациям.
Три недели производственной практики, тянувшиеся неимоверно долго, постепенно подходили к концу. Особой работы за это время у меня не было – максимум настроить интернет или установить драйверы для принтера какой-нибудь женщине из бухгалтерии. Тем не менее полученный мной первый трудовой опыт вполне соответствовал и моим ожиданиям от занятости в крупной корпорации, и реальному положению вещей в мире корпоративной культуры. Не могу сказать, что расстроился, когда моя стажировка закончилась.
«Конец августа – как вечер воскресенья», – прочитал я когда-то, не помню уже где. В конце августа 2007-го, с его рабочими буднями и быстро проносящимися выходными, я впервые в полной мере прочувствовал смысл этого афоризма.
15. Когда видят то, чего нет
Опубликовано: сентябрь 2007-го
Отредактировано: на этой неделе
Играет: Stigmata «Сентябрь»
Мы с Наткой сидели на высоком берегу Москвы-реки в Коломенском парке. Чуть позади под деревом покоился любимый питомец Натки – красноухая черепаха Барахталка, которую мы похоронили пять минут назад. Накрапывал мелкий, моросящий дождь, капли которого как будто повисли тонкими нитями в воздухе, а не падали на землю. Мы устроились на рюкзаках под зонтом и, ни слова не говоря, просто смотрели вперед. Кроме нас в будний сентябрьский день в заповеднике почти никого не было. Натка позвонила накануне вечером и рассказала о смерти рептилии. Это была наша первая за несколько месяцев встреча и вместо беседы, полной впечатлений, она превратилась в безмолвные поминки домашнего животного. Я спросил:
– А почему Барахталка? Необычное имя.
Натка отвечала, смотря перед собой, как во время нашей первой встречи, в клубе:
– Приходишь с учебы – барахтается, просит еды. Не потому, что знает, что ты хозяин и рада встрече, а просто условный рефлекс: солнце садится, появляешься ты, на поверхности плавает корм. Так я тогда думала.
– Черепахи вообще не особо понимают, что происходит вокруг. Живут себе и живут, – вставил я единственный известный мне факт о земноводных.
Натка продолжала:
– Пытаешься выспаться в выходные – куда там. Первые лучи солнца – сразу брызги воды. Барахтается, плещется громко и настойчиво, сама не отдавая себе отчета зачем. Злишься, что не дает поспать.
Соберешься раз в неделю помыть-потереть щеткой – барахтается, не дается. Царапает довольно длинными когтями, пытается тяпнуть за палец. Однажды удалось, до крови. Больно ужасно. Злишься, думаешь: «Глупая, для тебя же стараюсь!»
Голос моей подруги стал сдавленным, а глаза снова покраснели и увлажнились.
– А сейчас, в коробочке, по пути в парк – не барахтается. Лежит смиренно и тихо.
К концу фразы Натка заплакала. В голос, навзрыд. Теперь еще сильнее, чем раньше, когда мы закапывали ямку под деревом, и теплые слезы капали на перепачканные землей пальцы. Я перехватил зонт в другую руку, обнял девушку за плечо, прижал к себе и поцеловал в лоб.
– На самом деле всё они понимают, – процедила она, – не прав ты. Всё понимают.
– В смысле?
– В прямом, – голос Натки дрожал. – Вернувшись с моря, я стала понимать, о чем Барахталка думает.
– И о чем же?
– Ну, так трудно объяснить. – Девушка периодически вытирала слезы, всё так же прижав голову к моей груди. – Посмотрела в глаза и поняла, что там написано. Что очень старая она и чувствует, что скоро конец. Я ее успокаивала, внушала, что буду рядом, когда это случится. Сама себя готовила морально. А всё равно… как ни готовься – смерть, блин, всегда внезапна.
Натка снова заревела, на этот раз тихо, в платочек, которым вытирала растекшуюся тушь. Я крепче обнял подругу.
– Извини, – сказала она спустя пару минут, – что вот так получилось. Очень черепашку любила. Ей всегда выговориться можно было, когда вокруг никого нет, кто послушал бы. У родителей дел по горло. Только она и слушала меня. Слов, конечно, не понимала, но эмоции… все их чувствуют.
– Ты овладела, как это назвать? Ментальным внушением? Можешь общаться без слов?
Натка повернулась ко мне и коротко взглянула в глаза. Вдруг внутренний голос, который обычно проговаривал в голове только мои мысли, зазвучал Наткиным тембром и вылился во фразу: «Да. Теперь умею и это». По моим рукам, то ли от холода – я был в одной футболке, то ли от испытанного, побежали мурашки.
– Невообразимо, – всё, что я смог выдавить в ответ.
Девушка обняла согнутые в коленях ноги и продолжила всё так же спокойно смотреть вдаль. Вскоре она заговорила:
– Да это вообще ерунда. Капля в море. Пустяки. В мире очень-очень-очень много того, что нельзя увидеть глазами и потрогать руками. Все мы – больше, чем просто существа из плоти и крови. А наше сознание – больше, чем мозг как физический орган. Это главное, в чем я убедилась во время морских посиделок.
– Хм-м-м… – протянул я.
– Даже сейчас, когда Барахталка ушла, ее сознание растворилось в нашем мире, и я могу, если очень сильно сконцентрироваться, ее почувствовать. На этом основаны всякие разные спиритические сеансы, или как там их называют. Да-да, – покачала головой Натка, заметив мое изумление, – и такое возможно.
Дождь кончился, я предложил пройтись до ближайшей кафешки и поесть. Мы поднялись, отряхнули рюкзаки и еще раз подошли к небольшой могилке под деревом. Натка, держа меня за руку, попросила закрыть глаза, так же как она, и ни о чем не думать. В голове из темной пустоты начал медленно формироваться образ – размытая картинка черепашки, которая проявлялась всё четче и четче, словно фотография в лаборатории, пока не стала, всего на пару мгновений, совсем не отличима от реальности. Темно-зеленый панцирь рептилии пестрел узорами, голова была поднята, а взгляд направлен куда-то вверх. Я мог рассматривать картинку в течение еще нескольких секунд, пока образ растворялся.
– Видел? – спросила меня подруга, когда я открыл глаза.
– Ага. Очень милая.
– Ну, всё, идем. Пока, Барахталка.
Мы сели на открытой террасе ближайшей шашлычной у одной из широких парковых аллей. Заказали по шашлыку, я – свиной, Натка – куриный, два овощных салата и пару кружек горячего медового сбитня. Народу вокруг хоть и прибавилось, всё равно было очень мало, а в кафе – вообще никого, кроме нас. Так что заказ пришлось ждать недолго.
– Слушай, – начал я, глотнув сбитня, – и что ты со всем этим делать будешь? Ну, со всеми своими способностями, как их применять?
Девушка посмотрела в сторону полного мужчины, сидевшего за столиком в углу террасы, должно быть, управляющего или директора заведения, что-то вычисляющего на большом калькуляторе и записывающего результат в какие-то бланки, и задержала на нем взгляд примерно секунд на пять-десять. Мужчина внезапно отложил ручку с бумагой в сторону, подошел к бармену и официанту и что-то быстро сказал. Те двое в ответ беспрекословно кивнули, но вслед ему, направляющемуся к нам, посмотрели непонимающе.
– Молодые люди, сегодня ваш ужин за наш счет. Спасибо, что заглянули, – учтиво сообщил управляющий.
– Это вам спасибо, – бойко отозвалась Натка. Мужчина ответил, что это не стоит благодарности, и быстро удалился, заняв прежнее место за бумагами и калькулятором.
– Например, вот так, – хитро прищурившись, сказала Натка.
Я, конечно, был приятно удивлен и настаивать на вселенской справедливости не собирался, тем более что денег в кармане у меня на весь заказ вряд ли бы хватило, а банковские карточки к оплате в таких местах в 2007 практически не принимались. Но, покончив с вкуснейшим (бесплатно – так тем более) свиным шашлыком, всё-таки решил прояснить некоторые морально-этические детали. Натка, чего и следовало ожидать, меня опередила.
– Знаю-знаю, нехорошо, – согласилась она с моими мыслями, дожевывая кусок бородинского хлеба. – Но у тебя ведь наличных нет? Так что всё весьма кстати. Считай это просто показательным выступлением. Демонстрацией работы человеческого сознания.
– Если так, то, пожалуй, шоу удалось, – резюмировал я.
– Не, ну если серьезно, то пока конкретных планов нет. Если в общих чертах – хочу что-то глобальное сделать, пока сама не знаю что. Надеюсь, приду к этому со временем. К пониманию, в смысле.
Разделавшись с шашлыком, мы решили еще прогуляться. Дождь кончился, и ходить по насыщенному озоном заповеднику было приятно – не покидало ощущение свежести и чистоты. Я рассказывал Натке о родном городе и августовской практике в энергетической компании. Она кивала и хихикала, порой вставляя что-то вроде «агаага, знаю-знаю, наблюдала за тобой». Сама девушка поведала о своем отдыхе в доме отца на побережье Черного моря. Каждый день она вставала в шесть утра и делала зарядку-растяжку на берегу, а после медитировала в позе лотоса с видом на бесконечную синюю гладь, концентрируясь на своих эмоциях и мыслях.
Я вдруг вспомнил, что в Коломенском, в центральной его части, посреди Голосова оврага расположены так называемые магические камни – огромные древние булыжники, наделенные какой-то особой силой, как гласили городские легенды. К валунам водили туристов, а также совершались паломничества верующих и других личностей разной степени адекватности, называющих себя то колдунами, то экстрасенсами.
– Так, так, и где эти камешки? – спросила Натка. – Посмотреть охота.
Мы прошли мимо церкви XVI века, около которой виднелось несколько очень старых могил, спустились по деревянной лестнице на дно оврага и вдоль ручья, еле текущего среди высокой травы, направились к камням. Минут через пять мы были на месте. Около огромного валуна, того, что располагался чуть выше, на толстом пне сидел смуглый парень с длинными волосами, напоминавший шамана индейского племени откуда-нибудь из Южной Америки. Увидев нас, он поднялся, отряхнул одежду и ушел вверх прямо по крутому склону, где не было и намека на тропинку.
– Понимаю, – кивнула Натка, – медитировать в присутствии посторонних – не самое комфортное ощущение.
Девушка подошла к ближайшему к нам камню, долго смотрела на него, потом присела на корточки, приложила ладони и закрыла глаза. Вокруг царила полная тишина, если не считать трели лесных птиц и низкого шума от колышущихся верхушек высоких деревьев. Натка оставалась в таком положении минуты две-три. Потом медленно поднялась, нахмурила брови и сложила руки на груди.
– Хм… ну-ка, а с тем что… – вполголоса сказала моя подруга и в несколько прыжков очутилась у второго камня, там, где сидел «индеец».
Натка постояла около валуна с полминуты и так же ловко и грациозно спустилась ко мне. Девушка развела руки в стороны и улыбнулась:
– Это обычные камни. Нет здесь ничего.
– Совсем ничего? Они древние?
– Ну как… Ну да, довольно старые, только никакой «энергией» и «силой» не обладают. Я, во всяком случае, не почувствовала. Камни как камни.
– А чего тогда тут этот сидел? – я мотнул головой в сторону пня.
Натка пожала плечами:
– Не знаю. Я, конечно, еще далеко не в совершенстве управляю возможностями сознания… но в данном случае, по-моему, всё ясно. Обычно люди не замечают того, что на самом деле есть, здесь же, наоборот, видят то, чего нет.
Мы поднялись по той же лестнице, по которой спускались в овраг, и направились к выходу из парка по узкой асфальтированной дорожке. Снова тяжелыми каплями начинал накрапывать дождь. Я раскрыл зонтик и спросил:
– А знаешь, по телику новое шоу зимой шло? Сейчас второй сезон стартует. Там что-то вроде кубка экстрасенсов или как-то так. Может, попробуешь?
Натка усмехнулась:
– А я пробовала уже. Клоунада.
– Когда успела?
– Да еще летом, до моря.
– Ну и? Это развод? Всё не по-настоящему?
– Да нет, там правда есть незаурядные ребята… хотя большинство участников – просто клоуны. Там у них всё по сценарию, чтобы зрителю интереснее было. Шоу есть шоу.
По мере нашего приближения к метро и дальше, в движущемся неестественно медленно вагоне поезда, Натка становилась всё более замкнутой, отводила глаза и не давала себя обнимать. Наконец она заговорила:
– Слушай, мне ужасно неловко начинать этот разговор…
Начало беседы сразу меня насторожило.
– Да ты не волнуйся, – «прочитала» меня Натка. – Блин, как неудобно-то… Иногда, вот в таких случаях, мне жаль, что ты не знаешь, что у меня в голове. Мысли, пока не высказаны, кажутся не такими значительными… Ну, мысли и мысли. Но приобретают какое-то фатальное наполнение в тот момент, когда превращаются в слова…
– Ты можешь их не озвучивать, а просто передать мне, ты же умеешь.
Моя подруга решительно помотала головой:
– Нет, как-то это трусливо… нужно именно сказать.
«Предложит «остаться друзьями»?» – пронеслось у меня в голове. Натка смотрела в пол и медленно кивала, слегка поджав губы.
– Хорошо, что ты сам об этом подумал, – продолжила она после паузы. – Я к тебе очень тепло отношусь. Но… я не могу ни с кем встречаться. По крайней мере, сейчас.
Я молча смотрел на Натку и ждал дальнейших слов.
– Просто я очень тонко чувствую людей… блин, не знаю, как объяснить… Ты хороший, мне нравится наше общение, но…
«Я не могу, когда вот так», – тембром девушки договорило мое сознание.
– Мне нужно лучше… постичь себя, разобраться…
Я ощущал себя на дне океана. Вокруг тихо и спокойно. Ничего не происходит, мир застыл, а я – просто сторонний наблюдатель. Звук моего голоса, прозвучавший, когда я вспомнил, что нужно что-то ответить, показался странным, чужим:
– Да, Ната… Неожиданно. Хорошая встреча после долгих двух месяцев.
– Извини…
– Ты говоришь в таком ключе, что, видимо, выбора у меня нет?
– Ну, ты тоже не драматизируй слишком. Я не ставлю крест. Это пауза.
– Что сказать? В общем, я, конечно, расстроен.